Не пожелай ни дождика, ни снега

Владимир Иванович Мачулин, 2023

Главный герой, Лешка, вырос в рабочем поселке в Чечне. Любовь к небу определила выбор профессии – он стал военным летчиком. Военная служба полна приключений, романтики и драматизма. Лешка встречает и теряет свою любовь. После увольнения на гражданку он попадает в мир чиновничьего криминала. Алексей борется с коррупцией и борьба его заканчивается трагически.

Часть 1. Не пожелай ни дождика, ни снега

Лешка бежал все быстрее и быстрее по деревянной лестнице, круто спускающейся вниз с горного склона. В какой-то момент он сильно оттолкнулся от ступеньки и взлетел над землей. Дыхание перехватило от сильного ветра. Все тело охватила необычайная легкость, дикий восторг разрывал грудную клетку и вырывался наружу радостным криком. Я лечу!!! Он взмахнул руками и поднялся еще выше. Ему хотелось, чтобы все видели, что он летит. Он, Лешка Понамарев, незаметный парень из рабочего поселка, умеет летать. Но, посмотрев вниз, он обнаружил, что людей на земле нет. Ну почему никого нет, люди, где вы? Посмотрите, как я летаю. Очередной взмах руками, и он поднялся еще выше, еще взмах — еще выше. Ему хотелось, чтобы его радость разделили друзья, чтобы на следующий день весь поселок бурлил от фантастической новости: Лешка летал. С высоты птичьего полета он видел весь поселок. Школа, клуб, автопарк, где работал его отец, дом, где он жил — все это было так знакомо и обычно, как будто Лешка летал каждый день. И чувство невесомости, и необычайную радость полета запомнит он на всю жизнь и, вспоминая каждый раз, будет испытывать громадное блаженство. Он чувствовал, как ветер дует ему в лицо, мешая смотреть, как учащенно бьется сердце в груди. Но самое главное — это чувство полета, которое невозможно описать, о котором нельзя рассказать, но которое сводит с ума. Нет, это не те ощущения, когда сидишь в кресле пассажирского лайнера. Когда многотонная машина, оторвавшись от полосы, лишь дрожанием своего корпуса и мелкой болтанкой дает понять, что ты летишь.

Для того чтобы по-настоящему почувствовать свободный полет, необходимо слиться в единое целое с самолетом. Управлять им так, чтобы казалось, что управляешь мыслью, а не ручкой управления. И тогда почувствуешь, что ты не в самолете, а, раскинув руки, летишь навстречу облакам. И все кругом подчинено тебе. Ты Бог, ты Создатель, ты Властелин земли. Нет большего счастья и большей власти, чем быть свободным от притяжения земли.

Вдруг яркая вспышка, и Лешка открыл глаза. Он лежал на теплой, прогретой весенним солнцем, земле. Недокопанный огород и воткнутая в землю лопата вернули его к действительности. Как странно, он проснулся, а ощущение полета осталось и сладостной негой разливалось по всему телу. Он мог представить приснившийся полет в мельчайших подробностях. Как обидно! Казалось, все это происходило наяву. Неожиданно его внимание привлек крутивший высоко в небе виражи и петли маленький учебно-тренировочный самолет Л-29. Вот он, виновник его неожиданного сна. Волею судьбы Лешкин огород был расположен в центре пилотажной зоны одного из аэродромов авиационного училища летчиков. Обычно самолеты появлялись над Лешкиным огородом в марте и не давали ему спокойно жить до прихода моросящих туманов в октябре. Все это время любимым его занятием было наблюдать за самолетами, выполнявшими в небе непонятные ему фигуры пилотажа. Он мог любоваться этим фантастическим зрелищем на уроке из окна класса, во время торжественного сбора на школьной линейке, за занятиями музыкой в музыкальной школе. И все-таки любимым местом наблюдения был огород. Только здесь он мог в полной тишине наслаждаться полетом этого маленького, размером с пчелу, самолета. И в это время он был тем самым самолетом. Он переносился в пространстве за облака и подчинялся командам пилотов. Вот выполнялся неглубокий вираж. Маленький крен, и самолет выписывает в небе ровный круг. Затем пикирование, и ты несешься к земле с набором скорости, и встречный ветер все сильнее давит на грудь, не давая дышать. Вывод из пикирования, и перегрузка многократно увеличивает твой вес, превращая каждое движение тела в мучительное усилие. Все эти ощущения продолжаются с вводом самолета в петлю Нестерова. И вот ты уже несешься вертикально вверх, плавно ложишься на спину, в это время перегрузка уменьшается до нуля, и ты перестаешь чувствовать свой вес вовсе. В тот момент от невероятной легкости перехватывает дыхание и теряется ощущение пространства. Верхняя точка пройдена, и опять плавно нарастающая перегрузка, и опять ты несешься к земле, и опять растет твой вес, и мешает дышать ветер. Лешка никогда в своей короткой шестнадцатилетней жизни не летал на самолете. Но любое движение самолета он ощущал каждой клеткой своего тела. Переворот, у Лешки перехватило дыхание от отрицательной перегрузки. Затем глубокое пикирование, и все тело сжимает от увеличивающегося веса. Наконец пилотаж закончен, и самолет улетает на базу. А Лешка лежал на земле и смотрел в опустевшее небо. Он получил такую эмоциональную нагрузку, что некоторое время от усталости не мог подняться с земли. Оставались ощущения легкости, усталости и мечты. И не было у Лешки большего блаженства и большей радости в жизни, чем то, когда он лежал на земле после выполненного пилотажа и смотрел в опустевшее небо. Как будто вместе с тем улетевшим самолетом улетела Лешкина душа. А он остался только телом человека, лежащего на земле. Вдруг, как гром среди ясного неба, скрипнула калитка. Это пришла мама. Увидев недокопанный огород, одиноко воткнутую в землю лопату и развалившегося среди огорода Лешку, она пришла в ярость.

— Ах, ты, биссова кровь, да як жешь ты можешь лежать, когда пол-огорода не копано? На двори уже лито, а у нас еще огород не докопан. Да в кого ты такой лентяй уродился? Ну, весь в отца. И что же я при трех мужиках буду одна горбатиться на этом проклятом огороде?

У Лешки был младший брат пятиклассник Колька. Мама ругалась незло, но Лешку в этот момент начинала мучить совесть. Он схватил лопату и начал быстро перекапывать оставшуюся часть огорода. Видя такое усердие, мама успокоилась и принялась за свою, знакомую с раннего детства, огородную работу. Лешка жил в рабочем поселке, а мама работала в единственной на всю округу библиотеке. Она пользовалась большим уважением среди односельчан за трудолюбие и знание своего дела. Она знала весь перечень книг на память. Кроме того, к ней приходили за последними новостями в мире, области, районе и поселке. Мама прослыла эрудитом во всех областях. К ней шли за советом школьники, сдающие экзамены, старики, чтобы им объяснили последние постановления КПСС, женщины со своими женскими бедами, мужчины с проблемами на работе. Сейчас это можно было бы назвать общественной приемной народного депутата.

В поселке, который находился в Чечне, в горах, проживали представители разных национальностей. Казалось, здесь собрались люди после великого потопа. Это были осетины, кумыки, русские, дагестанцы, армяне, украинцы, кабардинцы, ингуши, грузины, чеченцы, аварцы и еще много-много других маленьких и больших народностей. Когда Лешка был совсем маленький, чеченов в их поселке не было вовсе. И когда стали появляться первые переселенцы, русские в поселке заговорили о переезде. Было непонятно, почему эти люди начали так агрессивно заявлять свои права на эту землю и почему они не любили русских. Почему-то было не принято обсуждать, за что чечены были высланы. Многое в этой темной истории Лешке стало понятно после того, как он стал свидетелем пьяного разговора отца со своими приятелями. Отец рассказывал, как выселяли чеченов из горного аула. В то далекое время он, двенадцатилетний пацан, вместе со своим отцом плотничал по деревням и аулам. Работы было мало, поэтому они рисковали, забираясь в самые отдаленные чеченские селения. Местные жители не отличались гостеприимством, и поэтому ночевали работники зачастую прямо под открытым небом. Так было и в ту роковую ночь. Он со своим отцом заночевал недалеко от дороги, которая вела к чеченскому аулу. Вдруг среди ночи их разбудил рокот машин. По горной дороге, ведущей в аул, двигалась колонна военных грузовиков. С места ночевки было хорошо видно, как перед аулом машины остановились и из них стали спешно выпрыгивать военные. Что происходило дальше, отец рассказывал со слезами. Аул оцепили, и из саманных домов стали выгонять всех подряд. То, с какой жестокостью происходило выселение, напоминало карательную операцию. Неподчинявшихся мужчин жестоко избивали на месте. Женщин и детей прикладами загоняли в машины. С собой можно было взять только узелок с вещами. Повсюду были слышны крики мужчин и женщин, плач детей. Срывавшихся с цепей собак расстреливали. То тут, то там раздавались крики о помощи. Весь этот кошмар продолжался не более часа. Военные, погрузив местное население в грузовики и оставив оцепление вокруг аула, уехали. Наступила тишина. Происходило это во время Великой Отечественной войны, и они вначале подумали, что это гитлеровцы, переодетые в форму НКВД. Идти куда-то ночью было опасно, и поэтому они остались на месте ждать утра. С наступлением утра увидели, что аул остался совершенно не тронутым. За изгородью стояла скотина, сапетки, полные кукурузы, куры и гуси неспешно кормились в огородах. Казалось, что сейчас из домов начнут выходить люди и займутся своей привычной работой. Но в ауле не было ни души.

Вдруг опять раздался гул. Из-за поворота показалась та самая колонна грузовиков, которая ночью увезла местных жителей. Притаившись в кустах, невольные свидетели со страхом наблюдали за происходящими событиями. Въехав в аул, колонна остановилась, и из грузовиков стали выбираться люди. По доносившемуся разговору стало понятно, что это переселенцы из Украины. Людей стали распределять по свободным домам. Время близилось к обеду, и поэтому наши путники поспешили в соседний аул, в надежде хоть что-нибудь заработать. Но, подойдя к соседнему аулу, увидели ту же картину. Домой они вернулись без денег, и только там узнали: за то, что чеченцы принимали немецких десантников, Сталин объявил их врагами народа и приказал выслать в Казахстан. Поговаривали, что добрались до места не все.

Возвращались обратно они в конце 60-х годов. Первые переселенцы вели себя довольно тихо. Как правило, многодетные, они все время проводили за работой. Но чем больше чеченцев возвращалось из Казахстана, тем агрессивней они вели себя по отношению к другим народам.

Закончив работу, Лешка направился погонять футбол с местной ребятней. Спустившись вниз, на большое поле, он увидел своих друзей. Сразу включившись в игру, он принялся яростно носиться по полю, громко ругаясь, пинаясь и толкаясь. Это была его стихия. После очередного паса мяч вылетел за пределы поля. Лешка побежал за ним, но его опередил наблюдавший за игрой Мусса. Он уже окончил школу и работал рабочим на буровой. Медленно взяв мяч в руки, он исподлобья посмотрел на Лешку.

— Что-то разыгрались вы не на шутку, — важно сказал Мусса. — Теперь поиграем в другие игры.

Все уже поняли, какие это будут игры и нехотя выстроились в круг. Мусса взглянул на Витьку и Лечу.

— Вы двое.

Мальчишки стали друг против друга.

— Бей! — приказал Мусса. Витька неохотно толкнул Лечу.

— Теперь ты, — посмотрел он на Лечу.

Тот отвесил оплеуху. Витька схватил Лечу за грудки, и они покатились по траве. Бились до первой крови. И как только у Витьки из носа потекла кровь, Мусса прекратил драку. Молча за шкирку он поднял драчунов, Витьку оттолкнул в сторону и, посмотрев на Лечу, торжественно сказал:

— Вот герой! Кто следующий?

Драться не хотелось никому, и все молча уставились в траву.

— Ты, — коротко бросил Мусса, повелительно показывая пальцем на Лешку.

Если Леча и Витька были ровесниками, то Лешка был старше на год. Как только Лешка подошел, воодушевленный победой, Леча набросился на него. Лешке вовсе не хотелось драться, ему было жалко Лечу и поэтому он старался не бить, а отталкивать противника. Но Леча, напротив, почувствовав запах крови, начал изо всех сил наносить удары то в лицо, то в пах, стараясь свалить Лешку на землю. Лешка уворачивался как только мог, но когда Леча попал ему в челюсть, его охватила ярость. Дело в том, что Лешка давно готовился поступать в летное училище, и физическая подготовка была у него на первом плане. Ежедневные утренние пробежки, занятия на перекладине и брусьях сделали его физически крепким и выносливым. И когда противник причинил ему боль, он дал волю кулакам. Удары посыпались на Лечу один за другим. Ловкая подсечка и вот он уже на земле. Но святое правило: лежачего не бить, и Лешка отскакивает в сторону, ожидая, пока противник поднимется. Леча вскакивает мгновенно и вновь набрасывается на противника. Лешку охватывает азарт. Делая обманное движение, он с силой наносит удар Лече прямо в бровь. Удар достигает цели, и кровь брызнула Лешке на рубашку. Леча упал на землю и, размазывая кровь и слезы по лицу, заплакал навзрыд. Неожиданно кто-то скрутил Лешке руки за спиной, и он услышал крик Муссы:

— Бей, отомсти за свою кровь.

Леча не заставил себя уговаривать, вскочив на ноги, он принялся избивать беззащитного Лешку. Прямое попадание под дых, и Лешка падает на землю. Удар ногой в лицо, и из носа хлынула кровь.

— Все, хватит, — приказал Мусса и оттащил Лечу от лежащего на земле Лешки.

Удовлетворенный победой, Леча принялся смывать кровь в протекающем рядом ручье. Мусса со своими взрослыми друзьями пошел дальше, а к Лешке подбежали Ахмед с Витькой и помогли ему подняться.

— Вот зверь, — возмутился Ахмед, глядя вслед уходящему Муссе. — Скажу старшему брату, чтобы разобрался с ним.

Лешка сплюнул кровавую слюну на траву и сквозь зубы сказал:

— Ты чечен, Мусса чечен, а я русский.

И, конечно же, Ахмед понял, что его брат не пойдет разбираться за русского. Он вспомнил, как дома дедушка говорил, что русские отобрали землю предков и что долг каждого мужчины сделать так, чтобы на их земле не было ни одного неверного. Но не мог понять Ахмед, почему он должен прогнать прочь Лешку. Они родились в одном роддоме с разницей в три дня, сколько себя помнит, они были всегда вместе, ели из одной тарелки, спали то у Ахмеда, то у Лешки, даже родители называли их сиамскими близнецами. Они могли поменяться рубашками, порученную родителями работу делали вместе, сидели в школе за одной партой. И не было у них друг от друга ни секретов, ни тайн. Лешка — русский, Ахмед — чечен. Кто поделил людей на разные языки, цвет кожи и волос? Зачем? Нет у Ахмеда никого ближе, чем Лешка. Он ему брат, друг, родная душа. Но закон гор гласит: слово старшего — закон. И поэтому Ахмед предпочел сменить тему и заговорщически прошептал:

— Вчера пацаны на передовой откопали две мины. Говорят, что там еще много осталось. Лопата у меня с собой.

Витька подскочил с земли:

— Айда, пацаны.

И они втроем пошли в Крутую балку, где в годы Великой Отечественной войны проходила передовая линии фронта. Старики говорили, что на этом месте наши остановили немцев и что бои здесь шли три месяца. Сопки переходили то к немцам, то к нашим. Бои были особенно жестокие. Потом две недели подводами вывозили трупы, хороня отдельно немцев и наших. Земля оказалась буквально усыпана неразорвавшимися снарядами и минами. Любимым занятием детворы было взрывать лимонки за огородом. Много детей покалечило. Сразу после войны саперы больше месяца вывозили этот страшный груз и взрывали его в лесу. И хотя после победы прошло много лет, время от времени смертельные находки напоминали о себе оторванными руками-ногами, а то и вовсе смертью совсем молодых пацанов.

Крутая балка полностью соответствовала своему названию. Края обрывисто уходили вниз, где, весело перекатываясь по валунам, журчал чистый горный ручей. Она вся заросла высокой травой, шиповником и боярышником. Среди этой сочной зелени водилось много живности: кролики, зайцы, волки, лисы, косули, появлялись кабаны, а змей было вообще несметное множество.

Казалось, все они мирно соседствуют в этом райском уголке. Но каждому в этом мире уготована своя роль и свое предназначение.

Веселая троица старалась шуметь как можно громче, чтобы распугать змей, которые солнечным апрельским днем грелись на тропинках. И все равно несколько раз на их пути попадались то мелкие гадюки, то ужи, а то и более грозные ползучие твари. И среди всего этого ползучего и шипящего царства Лешка чувствовал себя как рыба в воде. Он вырос среди змей и всегда помнил слова отца: змея нападает на человека, только когда он на нее наступит. Он всегда помнил первую заповедь, хоть в лесу, хоть в поле — смотри под ноги. С раннего детства он мог взять ядовитую змею за хвост и пугать ею девчонок, ужи вообще не переводились у него в портфеле, а любимым занятием было выуживать опасных тарантулов из норки. Для этого тщательно пережевывался кусочек смолы в круглый шарик, затем цеплялся за нитку и потихонечку опускался в норку тарантула, пока не почувствуешь сильный рывок. Это ядовитый паук, защищая свое жилище, набрасывался на кусочек смолы и обхватывал его своими лапками. После этого он аккуратно извлекался за нитку из своей норки и помещался в спичечный коробок. Особо опасная операция — это тонкими иголками распластать паука на картонке для дальнейшего высушивания. После того, как он высыхал на солнце, его заливали в специальной формочке эпоксидной смолой. И когда эта конструкция высыхала, получался кусочек, напоминающий янтарь, с тарантулом внутри. Обычно эти украшения дарили любимым девчонкам.

Наконец, поднявшись на гору, они оказались на обрывистом краю Крутой балки. Именно здесь все изрыто окопами и ямами от блиндажей. Недолго советуясь, друзья принялись саперной лопаткой копать землю в заросшей травой воронке. Занимались они этим не первый раз и поэтому скоро поняли, что она пуста. Перебравшись в соседнюю яму, они принялись снова копать. И только в третьей воронке им повезло: саперная лопатка лязгнула о металл. Дальше раскапывали руками. Осторожно, сантиметр за сантиметром, убирали они землю из образовавшегося углубления. Наконец появилось оперение 75-миллиметровой мины. Действуя как профессиональные саперы, пацаны осторожно извлекли опасную находку из земли и уложили ее на Витькину куртку. После часа упорного труда четыре мины лежали на куртке. Довольные своей находкой, друзья принялись обсуждать дальнейший план действий. В ход пошли разные идеи: от предложения подорвать ненавистного Муссу до добровольной сдачи в школьный музей. Наконец договорились подорвать мины на месте. Соорудили небольшой костер из хвороста, уложили боеприпасы на него сверху и, подпалив все это сооружение, побежали прятаться за бугор. Развалившись на траве, пацаны принялись ждать, когда раздастся взрыв. Разговаривали почему-то шепотом. Все были взволнованы, но больше всех нервничал Витька. Он первый раз участвовал в таком деле, и поэтому то и дело выглядывал из-за бугра.

— Да не дергайся ты, — сказал Ахмед, — пока костер разгорится, пока нагреются, минут двадцать пройдет.

— Да, не меньше, — поддержал его Лешка.

— Прошлый раз долго ждали. Тогда еще старую покрышку поджигали, она хорошо горит, — вспомнил Ахмед.

— Да-а-а, — протянул Лешка, — хватит ли хвороста?

Решив проверить, как горит костер, он выглянул из-за бугра. То, что увидел Лешка, привело его в оцепенение.

— Корова, — медленно и тихо проговорил он.

Витька с Ахмедом как по команде вскочили на ноги и уставились в сторону костра. В десяти метрах от костра мирно пощипывала траву буренка. Видимо, из-за густой травы ее не заметили, и она оказалась, неожиданно для приятелей, в опасной близости от предполагаемого взрыва. Через секунду Витька дернулся было бежать отгонять корову, но его схватил за рукав Ахмед.

— Куда? Ложись! Сейчас рванет.

Мальчишки опять плюхнулись на землю, и сразу раздался глухой хлопок. Пацаны прижались к земле, ожидая свиста осколков и падения поднятой взрывом земли. Но ничего этого не произошло, и когда они подняли головы, то увидели лишь облако черного дыма над местом взрыва, медленно поднимающегося вверх. Мгновенно вскочив на ноги, они побежали вперед. Подбежав, друзья увидели небольшую воронку на месте взрыва, разбросанный недогоревший хворост и бездыханную корову. На ней не было ни царапины, но она была мертва. По букве «К» на боку, они поняли, что корова принадлежит семье ненавистного Муссы.

— Так, — медленно сказал Лешка, — попали. Теперь он нас точно убьет.

— Да не дрейфь ты, — ответил Ахмед. — Он еще не узнает.

— Мусса узнает все, — не согласился Лешка.

И они принялись обсуждать, как быть дальше. Один лишь Витька стоял и отрешенно смотрел на корову. Он думал, что всего лишь минуту назад эта корова была жива, а сейчас лежит мертвым телом. От этих мыслей у него накатились слезы на глаза, он присел рядом с коровой и принялся гладить ее по голове, приговаривая одно лишь слово:

— Бедная, бедная, бедная…

Тут он решил посмотреть на зрачок, может, корова еще жива? Витька брезгливо начал раздвигать веки коровы, как вдруг та открыла глаза. Видимо от взрыва корова просто лишилась чувств и теперь, придя в себя, уставилась на Витьку, который от неожиданности завопил как резаный:

— А-а-а-а!

Корова, то ли от Витькиного крика, то ли от пережитого взрыва, бешено замычала, вскочила на ноги и понеслась прочь. Причем в течение всего этого времени она так испражнялась поносом, что забрызгала стоявших сзади Лешку и Ахмеда. Пацаны, перегоняя друг друга, тоже рванули в другую сторону от ужасного места. Лишь только отбежав на приличное расстояние, они остановились перевести дух. Когда Лешка с Ахмедом поняли, что они с головы до ног в коровьем дерьме, их заколотило истерическим смехом. Повалившись на траву, они хохотали, дрыгали в воздухе ногами, катались по траве, как ненормальные. Витька же, еще не отошедший от пережитого, сначала тупо уставился на друзей, затем тоже повалился на траву и начал смеяться, кататься по траве и дрыгать в воздухе ногами скорее не от эмоций, а за компанию. Вдоволь насмеявшись, мальчишки отправились на пруд отстирывать следы недавних приключений.

* * *

Вставал Лешка утром рано. В половине седьмого он просыпался и энергично вскакивал с постели. Готовясь поступать в военное училище, он приучал себя к армейской жизни. Понимая, что там ему никто не позволит нежиться в постели, он уже сейчас отучил себя от медленного пробуждения. Надев спортивное трико, кеды, понесся наматывать свои привычные километры. После кросса занятия на перекладине, штанга, качание пресса — все это было необходимо для поступления в летное училище. Когда он решил стать летчиком, Лешка не помнит. Обычно дети часто меняют свои будущие профессии, но Лешка всегда хотел быть летчиком. Наверное, это все-таки отец привил Лешке любовь к этой профессии. Сам он в молодости поступал в летное училище, но по какой-то причине не был принят. Сколько себя помнил Лешка, отец всегда твердил ему: ты будешь летчиком. И поэтому у Лешки с годами выработалась такая уверенность, что он будет только летчиком.

Прибежав с зарядки, Лешка встретился у дома с матерью, которая уже пришла с огорода. Вообще она по жизни была трудоголиком. Вставая в пять утра, она еще до работы шла на огород, кормила кур, поросенка. После этого бежала в школу готовить какие-то мероприятия, посвященные многочисленным партийным датам. Затем работа в библиотеке, клубе, опять огород и домашнее хозяйство. Такой жизнью жило большинство Лешкиных односельчан, не зная ни выходных, ни отпусков. Всех кормила земля. Отец говорил:

— В нашу землю плюнешь — дерево вырастет.

И действительно, какие здесь сады! Яблони, груши, черешня, вишня, абрикос, персик — вообще всего не перечесть. Но вся эта прелесть требовала ухода с раннего утра до позднего вечера.

— Леш, ты бы лучше к экзаменам готовился, ведь сдавать будешь не только физкультуру.

— Мамуль, прорвемся, — Лешка ласково обнял мать за плечи, забрав у нее ведро и лопату.

— Ладно, пойдем, кормить тебя буду, горе ты мое луковое.

Так они и направились в дом, занятые каждый своими мыслями.

В школу Лешка приходил за минуту до звонка. Она была для Лешки родным домом. Здесь он учится вот уже долгие десять лет. Каждый квадратик школьного двора, все укромные местечки, потайные секреты — все было ведомо выпускнику Алексею Николаевичу Понамареву. Авторитетом он пользовался в школе большим, учился хорошо, но вот только одна беда — поведение. Дело не в том, что Лешка был хулиган по сути. Все дело было в его неуемной энергии, которая перла из него неиссякаемым фонтаном и порой выходила из берегов. Совладать с Лешкой не мог никто. Учителя многое прощали ему благодаря знакомству с его матерью. В школе не проходило и дня без Лешкиной самодеятельности. Вот только не все понимали его, уже порой недетские, шалости. И поэтому стоял у него хронический «неуд» по поведению.

Войдя в школу, Лешка столкнулся лоб в лоб со Светкой Капустиной.

— О, привет, кнопка, уступай дорогу старшим, а то перееду и не замечу.

Светка была младше на три года. Но в ней уже угадывалась будущая девушка. Невысокого роста, хрупкая, она подняла огромные глазища на Лешку и ничего не сказала. Как много непонятного было в этих глазах! И от этого взгляда его как будто прострелило током высокой частоты и побежали мурашки по коже. Будь Лешка немного повзрослей, он, наверное, понял бы значение этого взгляда, но дело в том, что Светка была для него пацанкой, и поэтому сейчас, не придав значения произошедшему, он побежал в свой класс. Но придет время, и он вспомнит этот взгляд, и огромные, бездонные глаза, и немой вопрос в этих глазах.

В класс он вбежал одновременно со звонком. Быстрым шагом направился на свое законное место на последнюю парту, не забыв дернуть за косу отличницу Маринку и ущипнуть первую красавицу в классе Наташку. Обе, конечно же, отблагодарили его, одна словом «идиот», а вторая выразила свои чувства словом «придурок». С чувством исполненного долга Лешка плюхнулся на свое место, рядом с Ахмедом. В класс вошел учитель, все встали и дружно поприветствовали его:

— Здравствуйте!

Начался урок, преподаватель стал неспешно объяснять новый материал.

— Вчера тетя Зарема, мать Муссы, приходила, — сказал Ахмед, — жаловалась, что корова доиться перестала.

Лешка громко хмыкнул.

— Понамарев, Шарипов, выгоню из класса, — последовал окрик учителя.

Мальчишки на время притихли, но потом вновь принялись шепотом переговариваться, успевая одновременно слушать учителя и рисовать самолетики в тетрадках. Ахмед во всем подражал Лешке и, естественно, тоже хотел стать летчиком.

Но родители его были против, и лишь дед Ахмеда, Герой Советского Союза, решил вопрос в пользу внука. Друзья уже прошли городскую медицинскую комиссию и теперь готовились ехать в Грозный, на областную. Впереди их ожидали выпускные экзамены, а также вступительные экзамены в летное училище. Поэтому приходилось много заниматься, чтобы наверстать недоученное за долгие десять лет.

После школы Лешка направился к матери в библиотеку, чтобы готовиться к сочинению. Библиотека находилась в десяти минутах ходьбы от школы в здании поселкового клуба. Клуб представлял собой монументальное здание 1955 года постройки. Высокие колонны, громадные окна, богатая архитектура — все это характеризовало эпоху, основной лозунг которой был: быстрее всех, дальше всех, выше всех.

Войдя в библиотеку, он, стараясь идти как можно тише, подошел к матери. За тишиной в библиотеке следили строго. Дело в том, что читальный зал, стеллажи с книгами, рабочие места библиотекарей — все это находилось в одном большом зале. И поэтому, чтобы не мешать друг другу, все ходили как можно тише, а разговаривали шепотом. Необходимый материал был подготовлен заранее, и поэтому, молча взяв его, Лешка направился искать свободное место в читальном зале. Оглядевшись, он увидел в дальнем углу Таньку Мужухоеву, девчонку из соседнего поселка, которая тоже готовилась к выпускным экзаменам. Высокая, с русой косой и уже с красивой фигурой, она нравилась Лешке, и он не упустил возможности приударить за ней. Сев рядом с ней, Лешка тихо спросил:

— К сочинению готовишься?

— Готовлюсь, пропади все пропадом, — ответила она.

Танька была уверена, что она устроит свое будущее не с помощью образования, а красивой фигурой, русой косой и зелеными глазами. И поэтому подготовка к экзаменам шла тяжело. Но аттестат был необходим, и Танька прилагала все свои усилия, чтобы хоть как-то подготовиться к экзаменам.

— Скорее бы закончился весь этот кошмар, и уехать из поселка, — продолжила Танька. Дело в том, что вся молодежь из близлежащих поселков мечтала уехать. Своим возвращением из Казахстана чеченцы сыграли отрицательную роль в жизни поселка. Красивые деревянные тротуары стали разбираться на дрова, автобусные остановки — на кирпичи, дороги, продовольственное обеспечение, культура — все это было в гораздо худшем положении, чем в соседней Осетии или Кабарде. К тому же национальная неприязнь и обвинение русских в их депортации делали жизнь в Чечне для русской молодежи невыносимой.

И хотя Танька была наполовину чеченка (ее отец, чеченец по национальности, офицер-танкист, погибший на учениях, женился на русской девушке из Ленинградской области, и после его трагической гибели родители забрали жену и ребенка к себе), напоминание, что ее мать русская, делало Таньку чужой в чеченском поселке.

Лешка понял, что сегодня подготовка к экзаменам пойдет побоку, и продолжал пользоваться моментом.

— Куда поступаешь? — спросил он.

— Поеду в торговый техникум пробовать, не получится — пойду на парикмахера. А вообще не знаю. Может, сразу замуж? — она игриво посмотрела на Лешку.

— Нет, — смутился Лешка, — сначала надо образование получить, а затем уже думать о семье, — по-взрослому ответил он.

И не знал Алексей, почему надо идти учиться дальше. Просто так говорили все, и он думал, что это единственный правильный путь. Хотя для Таньки правильней было бы выскочить замуж за хорошего мужика, нарожать ему детей. И была бы она за ним как за каменной стеной, и все были бы счастливы.

— Ну не хочу я учиться, — выдавила из себя Танька и громко захлопнула книгу. — Не лезет мне в голову наука. Наверное, вся сила в косу ушла, а на ум не хватило.

— Да, Танька, коса у тебя высший класс, за нее можно и на дуэль.

— Да ну, ты что же, за меня мог бы и на дуэль? — она лукаво посмотрела на Лешку.

— Почему за тебя, я же сказал: за косу, — схитрил он, но легкий румянец выдал его.

Они так и проболтали до закрытия библиотеки. Лешка собрал свои и Танькины книги и пошел сдавать их. Подойдя к матери, он застенчиво спросил:

— Мам, я это, Таньку провожу домой, у нее есть прошлогодние сочинения.

Мать понимала, что дело не в сочинениях, но удерживать Лешку не стала.

— Так, только туда и обратно, смотри, чтобы местные не накостыляли, — сказала она строго. Дело в том, что в совхозе, где жила Танька, жили одни чеченцы. Появление русского парня, провожавшего девушку, грозило как минимум парой синяков и разбитым носом. Но соблазн остаться один на один с Танькой взял вверх.

Выйдя из библиотеки, они не стали дожидаться автобуса и медленно пошли в направлении совхоза, до которого было восемь километров. Лешка старался держаться важно, нарочито понизив голос до взрослых басов. Перебросив Танькину сумку через плечо, он шагал неестественно широкой походкой. Таньке же от этой важности стало смешно, и она тихонько хмыкнула в ладошку. Смутившись, девушка спросила:

— Куда поступаешь, Леш?

— В летное училище пойду, — ответил он, — в районной больнице уже медкомиссию прошел, завтра в Грозный на республиканскую.

— Тяжело будет поступать, — сказала Танька, — я слышала, туда большой конкурс.

— Ерунда, буду поступать до победного. Не поступлю в этом году, пойду в армию. Оттуда легче будет.

— А знакомых у тебя там нет? Я слышала, что без блата туда никто не поступает.

— Блат у меня только в библиотеке и в автопарке. На шофера могу без конкурса, — засмеялся Лешка.

Таньке давно нравились пацаны постарше, но с Лешкой было интересно. От его еще детской наивности и мечты веяло романтикой и целеустремленностью. В глубине души она не верила, что Лешка поступит в летное училище. В ее округе еще никто не поступал туда, и вообще считалось, что эта профессия для избранных. Но то, что он пытается взять эту жизненную планку, вызывало уважение.

За Лешкиными рассказами о самолетах они незаметно спустились в балку, и теперь их дорога лежала вверх. Танька взяла Лешку под руку, чтобы было легче идти. От этого он запнулся на полуслове.

«Какая теплая рука», — подумал он.

Нежное прикосновение заставило Лешкино сердце бешено заколотиться, и закружилась голова.

— А еще там шоколад дают, — промямлил он и окончательно смутился.

Танька же почувствовала Лешкино замешательство, ей стала приятна власть над этим симпатичным пареньком. Она прижалась ближе к Лешке, от чего тот окончательно лишился дара речи. Дело в том, что в свои неполные семнадцать лет Лешка никогда не провожал девушку домой. И незнакомые ему чувства заставляли его ужасно волноваться. Ему стало стыдно за свою неловкость, и, стараясь казаться невозмутимым, он положил руку на голое Танькино плечо.

Таньке это понравилось, и она в ответ обняла Лешку за талию. В такой позе они некоторое время молча поднимались в гору. Идти было неудобно, но приятно.

Лешкино сердце билось, как птица в клетке, и в какой-то момент казалось, что оно выскочит из груди и покатится впереди них. Язык стал ватным, и он почувствовал такое сильное влечение к девушке, от которого кружилась голова. Хотелось обнять Таньку, поцеловать, но неловкость и смущение привели его в состояние полного оцепенения. Так они еще некоторое время поднимались в гору, пока Лешка приходил в себя от новых чувств. Неожиданно он остановился, резко обнял Таньку за талию и ткнулся губами ей в рот. Это было меньше всего похоже на поцелуй. Видя Лешкину неловкость, девушка решила взять инициативу в свои руки. Она прикоснулась ладошками к его щекам и стала нежно целовать губы.

Танька уже не раз целовалась с другими парнями, и ей нравилась Лешкина неопытность.

Видя Танькину доступность, Лешка прижался к ней еще сильней. Упругая девичья грудь жгла желанием прикоснуться к ней руками. Становясь все смелее и смелее, он ласкал шею, плечи, подбираясь все ближе к заветной Танькиной груди. Что им руководило в тот миг? Кто учил высокому чувству — любви? В какой-то момент ему показалось, что он получил полную власть над девушкой. Медленно его рука легла на Танькину грудь, и через лифчик он почувствовал ее упругость. Лаская девушку, он медленно расстегнул ее кофточку и вот его рука уже трогает обнаженную грудь, ласкает сосок, от чего Танька тихонько застонала. В какой то момент ему показалось, что девушка находится в его власти и готова ему отдаться. Окончательно теряя голову, Лешка попытался повалить девушку на траву.

Вдруг Танька резко оттолкнула Лешку, от чего тот чуть не упал.

— Ты чего? — недоуменно спросил он.

— Ишь, какой прыткий, — Танька отвернулась, застегивая кофточку, — все вы мужики одинаковые, чуть что — сразу на траву.

— Да ты что, Тань, я же тебя люблю.

Как это выскочило, Лешка не понял, но он почувствовал, что на самом деле любит ее. Он сказал это машинально, но его сердце разрывалось от переполнявшего чувства.

— Ладно, любовник, пойдем дальше, а то уже темнеет, назад как пойдешь?

Как пойдет назад, Лешка не думал. Его переполняли эмоции от новых чувств. Руки еще помнили нежную Танькину грудь, упругий сосок, истомный стон. Первое желание и первый опыт пробудили первую влюбленность. Ему казалось, что новое чувство — это настоящая любовь, и что Танька — его избранница на всю оставшуюся жизнь.

Так, думая каждый о своем, они подошли к совхозу, где жила девушка.

— Все, Леш, дальше я сама, — Танька протянула руку для прощания. — Дальше тебе нельзя, наши пацаны всех чужаков бьют.

— Нет, я провожу до дома, — Лешка уверенно обнял Таньку за талию. Девушка удивленно хмыкнула, и они зашагали дальше.

В ночном совхозе было безлюдно и темно. Подойдя к Танькиному дому, Лешка принялся опять целовать девушку, но уже намного уверенней.

Неожиданно в темноте показались силуэты приближающихся парней. Гортанная речь говорила о том, что это местные чеченцы. Таня освободилась от Лешкиных объятий, зашла за калитку и спокойно и тихо сказала:

— А теперь, Леша, беги.

Он и сам почувствовал опасность и, ускоряя шаг, пошел прочь от заметивших его парней.

— Ей, закурить есть? — по-русски, с заметным акцентом спросили местные, видимо, желая узнать в Лешке знакомого.

«Все, — подумал Лешка, — пора». И он рванул.

Бегал он хорошо. Ноги отрывали тело от земли и несли его прочь от опасности.

В голове пронеслось: завтра медкомиссия в Грозном, если догонят — побьют так, что училища не видать. Ах вы, ноги, мои ноги, и Лешка припустил что было мочи.

Преследователи, почувствовав впереди добычу, тоже рванули во всю мочь.

Добежав до узкоколейной железной дороги, Лешка увидел приближающийся местный рабочий поезд, который развозил рабочих с нефтяных промыслов. Двигаясь медленно по извилистой дороге, он был единственным транспортным средством в районе. «Так, — подумал Лешка, — я прыгну на ходу, но они тоже догонят поезд, тогда мне несдобровать». Поэтому он перед самым поездом перепрыгнул железнодорожную насыпь на другую сторону и замер. Поезд проехал мимо, и через минуту за ним пробежали преследователи, на ходу запрыгивая в последний вагон.

Для уверенности Лешка посидел минуту без движения, а затем встал и огляделся. Поезд вдалеке мигал красными огоньками, и освещенная лунным светом железнодорожная насыпь была пуста. Видимо, преследователи сейчас обыскивали поезд, в надежде отыскать беглеца. Если бы Лешка прыгнул в поезд, то чечены наверняка нашли бы его и жестоко избили. Обычно в это время вагоны были пустыми, и вступиться за Лешку наверняка было бы некому. Если бы он не убегал от преследователей, то наверняка отделался разбитым носом, опустошенными карманами и парой синяков. Но бегство расценивалось как сопротивление и, кроме того, погоня только обозлила и без того недоброжелательных чеченцев.

Идти по железнодорожной насыпи было глупо, можно встретить возвращающихся преследователей, поэтому Лешка решил возвращаться, как и пришел, через балку. Без труда отыскав знакомую тропинку, ведущую вниз балки, Лешка вначале быстрым шагом, а затем и бегом припустил домой. Ощущение опасности сменило волнение первого поцелуя и трепета девичьего тела. Он снова вспомнил теплоту Танькиных губ, нежную кожу, истомленный стон.

Незаметно для себя он бежал все быстрее и быстрее, как будто тело его становилось все легче и легче. Он вспомнил, как уверенно целовал Таньку возле ее дома и как она отвечала ему на ласки. Как ее руки обхватывали его голову и как растрепавшиеся Танькины волосы лезли ему в глаза и рот. Он уже уверенно трогал ее грудь, и она не сопротивлялась, наоборот, горячими объятьями показывала, что ей это приятно.

Все эти воспоминания окрыляли Лешку, и он продолжал ускорять бег. Его уже не пугала ночь, вой шакалов, крики ночных птиц. Было такое ощущение, что он еще продолжает ласкать и обнимать Таньку. Как будто было два мира: в одном он остался с Танькой, а в другом бежал по ночной тропинке. Неожиданно он вспомнил сон, когда бежал по лестнице, как оторвался от земли и полетел. Ему вдруг показалось, что тогда он летал наяву. Нет, он действительно летал! И он стал с силой отталкиваться от земли. Раз, два, три… Казалось, еще один сильный толчок, и он взлетит в ночное небо. Шаги становились все шире и шире. Вот он еще раз отталкивается от земли, но в это время под ногой оказывается толстый корень какого-то дерева, и Лешка кубарем полетел вниз. И пока он своим телом пробивал просеку в густой траве, в голове промелькнуло: завтра медкомиссия… все… это конец.

Пролетев несколько метров вниз и совершив несколько головокружительных кульбитов через голову, Лешка распластался на траве.

Он боялся пошевелиться, ожидая резкой боли. Некоторое время он лежал на спине, тупо уставившись вверх. Постепенно стал приходить в себя. Низкое, темное ночное небо нависло над Лешкой. Густо рассыпанные звезды переливались красно-голубым сиянием. Что там, за этими звездами? Ну ладно, допустим, очередная галактика. А за ней? Еще одна? А за ней? И так до бесконечности? Но ведь у всего есть предел, конец. Лешка старательно вглядывался в ночное небо, стараясь найти признаки чего-то нового. Наверняка там, вдалеке, есть разумные цивилизации. Придет время, и к ним полетят космические корабли. Может, один из них будет пилотировать Лешка? На минуту он представил, как поднимается по лестнице в космический корабль, а тысячи людей провожают его. Они машут ему руками, букетами цветов и красными флагами. Вот в толпе он разглядел Таньку, которая, вся зареванная, махала ему, вот мама с отцом, оба взволнованные и растерянные. Внизу остался Ахмед, который был его дублером, но он полетит обязательно в следующий раз. И он, Лешка, готов умереть в этой борьбе за освоение космоса. Ведь он комсомолец и должен без раздумий и промедленья отдать жизнь за Родину. Неожиданный росчерк падающего метеорита вернул Лешку на землю. Ну, ладно, пора вставать. Осторожно поднявшись, он не обнаружил серьезных повреждений, кроме сбитых коленей да ссадины на правом плече. И еще пощипывала разодранная щека. «Еще хорошо отделался», — подумал Лешка и уже не так быстро заковылял домой.

Наутро он вместе с Ахмедом прибыл в Грозненский военкомат для прохождения медкомиссии. Взяв медицинские карты и получив короткий инструктаж, кандидаты в летчики принялись проходить разных врачей. Особенно тяжело приходилось Лешке. Не цеплялся к его ссадинам разве что окулист. Хирург вообще озверел, стараясь каждый синяк проверить на целостность кости.

Наконец индивидуальный осмотр был закончен, и все врачи во главе с военкомом собрались обсуждать судьбу каждого кандидата. Когда подошла Лешкина очередь, он решительным шагом прошел на середину большой комнаты и громко отрапортовал: кандидат Понамарев. Военком, у которого были авиационные петлички в погонах и значок летчика первого класса на кителе, взял в руки Лешкину медкарту и стал изучать заключения врачей. Все медики дали положительное заключение, за исключением невропатолога. Увидев незаполненную графу «диагноз», военком вопросительно посмотрел на врача.

— Видите ли, товарищ полковник, юноша практически здоров, но он прибыл на медкомиссию весь побитый. Неизвестно, какой образ жизни он ведет. Нам же в авиации хулиганы не нужны?

От этих слов Лешка мгновенно покраснел, как рак, и начал быстро и сбивчиво говорить:

— Товарищ полковник, нормальное у меня поведение, просто мне сон приснился, как будто я летаю. Вчера я бежал с крутой горы, и мне показалось, что я смогу полететь. Но я споткнулся и упал. Я очень хочу стать летчиком, для меня другой профессии не существует. Даже если вы меня сейчас не допустите, я все равно на следующий год поступлю. Я все равно буду летать.

При этом у Лешки навернулись слезы на глаза, голос предательски задрожал, и он преданно посмотрел в глаза военкому, от решения которого зависела Лешкина судьба. Его речь была настолько искренней и пылкой, что военком невольно улыбнулся. Но затем, совладав с собой, он негромко сказал невропатологу:

— А ну, медицина, пойдем, пошепчемся.

Выйдя из кабинета, он подвел врача к открытому окну, достал пачку «Беломорканала» и густо задымил. Грустно посмотрев вдаль, он сказал:

— Знаешь, медицина, я двадцать лет инструкторил, и таких пацанов насквозь вижу. Из него получится классный летчик. Это фанат. Ты посмотри, как горят его глаза. Я таких парней нутром чувствую.

— Товарищ полковник, я не могу взять на себя такую ответственность. По приказу я могу дать положительное заключение, если только буду уверен в психически здоровом кандидате.

— Капитан, вся наша жизнь состоит из того, что надо уметь брать на себя ответственность.

— А если он, как Беленко, улетит к японцам, отвечать будете вы?

— Беленко как раз был совсем другим, и если бы он был у меня, то я бы его обязательно списал с летной работы. Ладно, я предлагаю тебе компромисс. Подпись поставлю я, а твое дело молчать.

Невропатолог кивнул. В кабинет входили молча. Полковник расписался за врача, затем, подняв голову, пристально посмотрев в глаза Лешке, сказал:

— Летай, сынок.

На секунду Лешка поймал взгляд полковника и увидел какую-то непонятную грусть, нет, скорее, боль в глазах. Это были и боль, и отчаяние. Не мог тогда он понять, что полковник дико завидовал Лешке. Он вспомнил себя, еще юным, в голодное послевоенное время. Вспомнил, как поступал в летное училище, первый самостоятельный вылет, затем службу в учебной части инструктором. Казалось, еще вчера он, молодой лейтенант, гордый своей профессией и живший только небом, поднимается все выше и выше по ступеням летного мастерства. А сейчас он выброшен историей прочь. Жестокие правила медицины лишили его права летать. И сейчас он и есть сама история. И что удивительно, самое большое волнение у него до сих пор вызывал запах аэродрома. После списания с летной работы он еще долго приходил на аэродром, чтобы подышать этим воздухом. Именно знакомый запах перегоревшего керосина вызывал приятные воспоминания полетов. Даже по прошествии нескольких лет, полковник не понимал, почему именно запах, а не небо, самолеты или другие явления вызывали у него такие эмоции. Все это пролетело за какой-то миг и нахлынуло тоской. Сдавило горло воспоминаниями. Все это в прошлом, и уже никогда полковник не поднимет в воздух реактивный сверхзвуковой истребитель, а у этого парня все впереди. Многое бы отдал полковник, чтобы оказаться на месте этого пацана. Но сейчас он испытывал состояние безвозвратной потери, и эта боль преследует его ноющей раной и кошмарными снами, в которых он сажает горящий самолет, или отворачивает падающий истребитель от города, или собирает разбросанные останки товарищей после катастрофы. И всю жизнь ему будут сниться эти сны. Такова доля неналетавшегося летчика.

Из кабинета военкома Лешка не вышел, а вылетел на крыльях. Очередной этап к заветной цели пройден. В коридоре его ждал радостный Ахмед. Он тоже успешно прошел медицинскую комиссию и был на седьмом небе.

— Ну что, прошел? — спросил он подходившего Лешку, хотя на его лице было все написано.

— Все, братан, порядок. Слушай, мне кажется, что меня этот полковник спас. Невропатолог придрался к синякам. Зачем-то он с полковником выходил в коридор.

— Не бери в голову, все, теперь последний этап — вступительные экзамены, — весело сказал Ахмед.

Счастливые, делясь впечатлениями от пережитого, они отправились на автовокзал. Домой приехали к вечеру. Подойдя к дому, Лешка увидел стоящего около забора отца. Тот стоял, опершись на калитку, и вопросительным взглядом смотрел на сына.

— Ну что, как медкомиссия? — в его голосе слышалось беспокойство.

— Все нормально, пап, прошел, теперь буду готовиться к вступительным экзаменам.

Отец облегченно выдохнул и, обняв Лешку за плечи, повел его в дом. Он был немногословен. Вопросы задавал коротко, не отличался сентиментальностью. Но сейчас было видно, что он очень рад за сына. Стараясь скрыть улыбку, отец спросил:

— Проблемы были?

— Нет, все прошло гладко. Был момент, невропатолог прицепился, но все обошлось. Направление дали в истребительное училище. Поступать поеду сразу после выпускных экзаменов.

Несмотря на суровый нрав, отец относился к Лешке тепло. Сколько себя помнил, Лешка все свободное время проводил в гараже или в машине отца, который работал водителем такси. Благодаря этому, к шестнадцати годам он в совершенстве знал конструкцию автомобиля и мог им управлять, как профессиональный водитель.

Дома, наскоро поужинав, Лешка завалился спать, сам не веря в то, что он уже вплотную подошел к своей заветной мечте.

В школе Лешку ждал сюрприз. Как всегда, на последней минуте он хотел вбежать в класс. Но вдруг у самой двери столкнулся с незнакомым пацаном, явно чеченцем.

— Ты что, новенький? — весело спросил он. И тут же представился, протягивая руку, — Лешка.

Незнакомец хмуро ответил:

— Мурат.

— У нас правило, — Лешка брал инициативу в свои руки, — последний в класс входит учитель, а перед ним я.

— В Чечне порядки устанавливают чеченцы, — хмуро ответил Мурат и направился в класс.

Не ожидавший такого ответа Лешка замер у двери.

— Понамарев, так и будем стоять? — услышал он сзади голос учителя.

Через секунду Лешка сидел рядом с Ахмедом.

— Новенький с прибабахом, — сказал Лешка, — какой-то националист. Я с ним знакомиться, а он хрень понес: в Чечне порядки устанавливают чеченцы.

— Я его знаю, он из Вешен-юрта, а там все националисты, они еще со времен Шамиля ненавидят русских.

«Странно, — подумал Лешка, — Ахмед мне как брат, а для этого я враг, и оба они чеченцы».

— А что это его к нам перевели перед экзаменами?

— У него здесь в школе тетка завхоз, будут делать хороший аттестат, — ответил Ахмед.

На переменках новенький держался поодаль ото всех, ни с кем не общался, казалось, присматривался к новому окружению.

Сегодня два последних урока — автодело, любимое занятие в школе. По этому предмету Лешка был ас. Первым уроком было изучение Правил дорожного движения, а на втором собирали подаренный подшефным совхозом полуразграбленный ГАЗ-51. И в этом Лешке не было равных. Иной раз даже учитель труда, Магомет Исаевич, советовался, как устроен тот или иной агрегат.

— Понамарев, скоро будем заводить, только вот генератора нет, я уже ко всем обращался, не дают. Поговори с отцом, может, он поможет?

— Ага, последний раз трамблер он с матерками отдавал, — возмутился Лешка.

— Ну ладно, скоро зарплата, я сам куплю, — Магомет Исаевич опустил глаза.

— Да вашей зарплаты только на трамблер и хватит.

Магомет Исаевич был тихий и скромный учитель труда. Он никогда не повышал голоса, но на его уроках всегда царила железная дисциплина. Урок он всегда вел так интересно и увлеченно, что сорок пять минут пролетали, как переменка. Он пользовался уважением не только у учителей и учеников, но и родителей. Про него можно сказать — учитель от бога.

После уроков Лешка подошел к Ахмеду и негромко сказал:

— Генератора у отца нет, я точно знаю, если не достанем — Магомет Исаевич со своей зарплаты купит. Предлагаю сегодня залезть в автопарк.

— Ты что, а если засекут? Мало тебе приключений с невропатологом, хочешь еще с милицией познакомиться?

— Не дрейфь, старина, прорвемся, ровно в двенадцать ночи жду тебя около нашего места.

Наше место — это тыльные ворота автопарка. Сделанные из стального прута, они служили для аварийного вывода автотехники из парка в случае пожара и были закрыты практически всегда. Лешку в автопарк через проходную не пускали, и однажды, выбив прут из посадочного места так, чтобы его можно поставить обратно, он решил проблему с проходом в автопарк.

Ровно в двенадцать пацаны стояли у знакомого прохода.

— Так, смотри, сторож делает обход каждый час, поэтому у нас уйма времени, — сказал шепотом Лешка Ахмеду.

— Дождемся, когда пройдет сторож, и вперед.

Ждать пришлось минут двадцать. Знакомый сторож дядя Степан, с берданкой на перевес, обходил территорию автопарка. Как только его силуэт исчез в темноте, мальчишки пробрались сквозь прутья и подкрались к первой стоящей машине. Это был хлебный фургон дяди Вани Кротова, и Лешка понимал, что поступает подло: дядя Ваня был хорошим знакомым отца, но другого выхода не было.

Привычным движением, открыв капот машины, Лешка велел Ахмеду светить фонариком. Гайки поддавались легко, и работа спорилась. Неожиданно где-то рядом, за соседней машиной, раздался негромкий и частый звук: тук-тук-тук. Как будто кто-то ладошкой бьет по двери автомобиля.

Ахмед выключил фонарь, и мальчишки затаились. Звук был так близко, что они не решались заговорить друг с другом. Просидев в тишине минут пять, Лешка шепотом спросил:

— Что это было?

— Кто-то нас выпас. Надо дергать, — прошептал Ахмед.

Подождав еще минут десять, Лешка велел зажечь фонарик. Стараясь работать как можно тише, он продолжал снимать генератор. Когда уже было все откручено и осталось только вынуть болт, на котором держался генератор, стук повторился: тук-тук-тук. Ахмед погасил фонарик, и мальчишки вновь затаились.

— Издевается кто-то, — прошептал Лешка.

Просидев без движения еще некоторое время, он велел Ахмеду следовать за ним.

— Мы сейчас выпасем эту суку, — сквозь зубы прошептал Лешка.

Подкравшись к автомобилю, из-за которого раздавался стук, мальчишки принялись искать источник звука. Крадучись, они обошли автомобиль, залезли под него, заглянули в кабину — никого.

Посмотрели в кузов — никого. Присев на подножку, мальчишки перевели дух.

— Да, загадка, ладно, пойдем снимать генератор, — Лешка хотел было подняться, как тут над самой головой раздался звук: тук-тук-тук. Пацаны чуть-чуть не наделали в штаны. Присев от страха на корточки, они подняли головы вверх и обнаружили источник звука.

Дверью была прижата каким-то образом попавшая туда плотная бумага. И при дуновении ветра она начинала колотиться по кабине, издавая громкий звук. Облегченно выдохнув, пацаны захихикали. Но в это время послышались шаги дяди Степана. Сторож шел, уставившись под ноги, как будто спал на ходу. На спине болталась старая берданка. Рядом с ним семенили сука Гайка и пес Кардан. Учуяв посторонних, собаки подбежали к пацанам. Ахмед сидел ни живой, ни мертвый от страха. Но Лешка знал собак еще щенками, сколько хлеба было скормлено им. Увидев знакомого, собаки завиляли хвостами. Постояв немного и поняв, что сегодня угощения не видать, они побежали дальше охранять сторожа.

Дождавшись, когда сторож зайдет в сторожку, мальчишки сняли генератор и бегом, на цыпочках припустили из автопарка.

— Слышишь ты, аферист, я чуть не умер от страха, — Ахмед не на шутку налетел на Лешку.

— Скажи спасибо, что он поднятый капот не увидел, а то бы сейчас объяснительные у ментов писали, — парировал Лешка, — ладно, не скули, айда ко мне ночевать.

И он по-дружески обнял Ахмеда.

На следующий день Магомед Исаевич горячо благодарил Лешку, как будто ему лично была оказана очень большая услуга, он даже пообещал написать заметку в районную газету о бескорыстной помощи Лешкиного отца.

Вечером Лешка снова встретил в библиотеке Таньку. Опять подготовка к экзаменам пошла побоку. Они сидели и шептались, как старые друзья.

— Все, Тань, медкомиссию прошел, теперь прямая дорога в училище. Мне уже направление дали. После экзаменов сразу поеду.

— Леш, я, честно говоря, не верю, что ты поступишь. Ведь туда нужны связи, а ты крестьянский сын.

— Ну, во-первых, не крестьянский, а из рабочей семьи, а во-вторых, другой дороги у меня нет, — уверенно сказал Лешка.

— Ты как прошлый раз добрался?

— Нормально, я ведь бегаю хорошо.

— За тобой тогда погнался Хаджимурад с братьями, если бы догнали…

— Тань, ну я ведь сегодня тебя провожу?

— Только до остановки, — твердо сказала Таня, — если не убежишь в следующий раз, с летным училищем можешь попрощаться.

Лешка понимал это и спорить не стал.

В это время в библиотеку вошел старик Абдула. Он был представителем одного сильного чеченского тейпа. Он подошел к Лешкиной матери и тихо сказал:

— Надежда, пойдем, поговорить надо.

Зайдя за стеллажи с книгами, он негромко сказал:

— Надежда, твой Николай попал в неприятную историю. Мы узнали, что он участвовал в похищении моей внучки Фатимы, и на совете тейпа мы решили всех убить.

Мать дрогнувшим голосом прошептала:

— Ведь он таксист, куда ему велят ехать заказчики, туда он едет.

— Он взрослый человек и должен понимать, что делает. Я предупредил тебя потому, что уважаю вашу семью. Но теперь Николай наш кровник. Ему надо бежать.

— Спасибо тебе, Абдула, что предупредил.

Мать вышла из-за стеллажа и стала быстро собираться. Сидевший рядом Лешка все слышал и, как только мать вышла из библиотеки, коротко бросил Таньке:

— Увидимся, — выскочил следом.

Он не стал догонять мать, а только шел за ней следом. Войдя в дом, он услышал, как мать плача выговаривала отцу:

— Как ты мог, ведь у тебя дети, разве можно с ними играть в такие игры? Придумал воровать невест. Теперь они всех, кто причастен к похищению Фатимы, убьют.

Отец приехал утром с рейса и только что проснулся. Не обращая на слезы жены, он подошел к пиджаку, достал сигарету «Прима» и закурил. Сделав две глубокие затяжки, он спокойным голосом сказал:

— Надь, ты что пургу подняла? В этом городе мне бояться некого.

— Да как ты можешь, ко мне уже старик Абдула приходил, они на совете тейпа всех, кто похищал Фатиму, приговорили к смерти.

— Меня их дела не касаются, — сказал отец и, поставив стул, влез на него. Затем, достав из-за картины пачку каких-то листочков, взял один из них, оделся и вышел из комнаты, на ходу бросив жене: — Я скоро.

Лешка подошел к матери и, взяв ее за руку, сказал:

— Мам, отец все решит, ты только не волнуйся.

Мать села на стул и стала рассматривать свои руки, при этом слезы капали из ее глаз. Она выглядела так беспомощно, что у Лешки сдавило сердце. Он налил стакан воды и подал матери, понимая, что успокоить ее сможет только отец.

— Мам, ты не переживай, у папки вон сколько чеченцев знакомых, есть кому заступиться.

— Как не переживать, сынок, ты же знаешь, что такое кровная месть. Они же ни перед чем не остановятся.

Лешка погладил мать по голове. В глубине души он понимал: положение серьезное. Если чеченцы объявили кровную месть, не поможет никакая милиция.

Через час под окном раздался звук подъехавшей отцовской машины.

Уже через минуту отец, обняв за плечи жену, спокойным голосом говорил:

— Вопрос решен. Я только приехал от Абдулы. Те листки, что лежат за картиной, — это расписки невест, которых я отвозил или, как они говорят, — воровал. Ты же понимаешь, что жених сам договаривается с невестой, и это воровство — чистая формальность. Единственная проблема, что они это делают без воли родителей. На этот случай я беру расписку у невесты, что она села в машину добровольно. Эту расписку я показал Абдуле. Теперь ко мне вопросов нет. А между собой пусть сами разбираются.

Через неделю Лешка услышал, что похитителей Фатимы нашли с перерезанными глотками в старом лесу, а саму Фатиму ее отец облил бензином и поджег.

* * *

На уроке труда наступил торжественный момент — заводили старенький, только что собранный ГАЗ-51. Магомед Исаевич по этому поводу пришел в парадном пиджаке и в галстуке. Газик, сияющий свежей краской, стоял в тесном школьном гараже. Мальчишки двух параллельных десятых классов окружили его со всех сторон. Наступил момент запуска двигателя и первого выезда автомобиля. Все ожидали, что сам Магомед Исаевич сядет за руль, но он подошел к Лешке и протянул ему ключ зажигания от машины.

— Понамарев, ты заслужил это, — сказал он Лешке.

Лешка, не ожидавший такой чести, покрылся красной краской с головы до ног.

— Магомед Исаевич, можно со мной в кабину Ахмед сядет?

— Хорошо, Понамарев, в добрый путь.

От волнения у Лешки задрожали колени. Ничего особенного, с его опытом вождения можно было не волноваться. Но под напряженными взглядами одноклассников он боялся оплошать. Выжав сцепление, он включил нейтральную передачу и нажал ногой на педаль стартера. Двигатель сделал несколько оборотов, но заводиться не хотел. Все напряженно смотрели на Лешку. Магомед Исаевич жестом показал Лешке — подсос. Вытянув подсос, Лешка повторил операцию. Двигатель заурчал на повышенных оборотах. Вытерев пот со лба, он подождал некоторое время, чтобы двигатель прогрелся. Затем, выжав сцепление, включил первую передачу. Автомобиль медленно тронулся, и все стоящие рядом захлопали.

Лешка медленно вывел автомобиль из гаража и сделал круг почета по школьному двору. Подъехав к гаражу, он выключил двигатель и вышел из кабины.

— Качать героя, — крикнул кто-то из толпы, и Лешку, подхватив на руки, подкинули несколько раз вверх.

Он чувствовал себя как минимум Юрием Гагариным. Это был момент славы. Освободившись от одноклассников, Лешка подошел к Магомеду Исаевичу и, протянув ему ключи, важно сказал:

— Сцепление ведет немного, а в остальном порядок.

На шум выбежал директор школы Иван Андреевич. Он подбежал к Магомеду Исаевичу, схватил его руку и стал яростно трясти:

— Ну, спасибо, теперь хоть у шефов клянчить транспорт не будем.

Обойдя вокруг машины, он вдруг скомандовал:

— Ну-ка, все в кузов.

И все ученики полезли в кузов автомобиля. За руль сел Магомед Исаевич, а Иван Андреевич встал на подножку. Автомобиль медленно поехал по школьному двору.

— Ура-а-а-а! — разнеслось по школьному двору. Из окон повысовывались школьники и учителя. Увидев школьный автомобиль, разъезжающий по двору, они замахали руками и тоже закричали «ура». Урок явно был сорван, но об этом никто не сожалел, ни школьники, ни учителя. Кто-то запел:

— Наш паровоз вперед летит…

И все подхватили:

— В коммуне остановка…

Это был незапланированный праздник для всех, момент торжества и гордости за свою школу, свой поселок, свою страну.

На следующем уроке учителям с трудом удалось успокоить учеников и вести урок в привычной деловой обстановке. Дождавшись окончания уроков, Лешка и Ахмед возбужденные выходили из школы.

— Теперь домой, бате расскажу, пусть порадуется, — сказал Лешка.

— Да, он точно будет рад, особенно если узнает, что ты первый почетный круг на машине проехал.

— Как только восемнадцать лет исполнится, сразу в автошколу пойду учиться.

— Тебе, наверное, надо на шофера идти учиться, — Ахмед открыл дверь, пропуская Лешку вперед.

— Нет, я только в авиацию, — сказал Лешка и вдруг, спотыкнувшись о подставленную подножку, полетел кубарем со школьных ступенек.

Поднявшись, он увидел стоящего наверху, зло улыбающегося Мурата. Ярость охватила Лешку, и он кинулся на обидчика. С ходу ударив его ногой в пах, Лешка хотел было нанести несколько ударов рукой, как кто-то схватил его за ворот куртки.

— Понамарев, нехорошо обижать новеньких, — сзади стоял Иван Андреевич, — скажешь матери, чтобы позвонила мне.

— Он первый, я не виноват.

— А ты, Темирханов, давай домой, — строго сказал Иван Андреевич Мурату.

Тот, сплюнув, пошел в сторону дома. Проходя мимо Лешки, сквозь зубы сказал:

— Ты покойник.

Праздничное настроение было испорчено. Лешка зашел в школьный туалет, вымыл руки и умылся. На улице его ждал Ахмед.

— Вот сука, я же ему ничего плохого не сделал, — возмутился Лешка.

— Может, он хотел пошутить.

— Шутки у него дебильные, лечиться ему надо.

Друзья вышли со школьного двора, как из-за дерева показался Мурат.

— Один на один, — в форме ультиматума он обратился к Лешке.

— Слушай, Мурат, погорячились, и хватит, — вступился Ахмед.

Мурат пошел на Ахмеда, что-то яростно говоря ему по-чеченски. Ахмед почему-то ничего не ответил, а только опустил глаза.

Лешка бросил портфель и крикнул:

— Слышь, ты, чучело, я здесь.

Мурат кинулся на Лешку, который, увернувшись, подставил подножку, и противник кубарем полетел в кусты.

Когда Мурат выбрался из кустов, он был взбешен. Он яростно бросился на противника, но Лешка увернулся, чувствуя за собой явное преимущество. Он не хотел бить Мурата, но неожиданно получил ногой в колено. Резкая боль разозлила его, и Лешка, изловчившись, схватил Мурата за длинный чуб одной рукой, наклонил голову вниз, а второй рукой начал изо всех сил наносить удары в лицо.

Он почувствовал, как рука стала липкой от крови, как вдруг кто-то схватил его руки и искрутил их сзади. Освободившийся Мурат налетел на Лешку и стал наносить один удар за другим.

— Пусти, сука, убью, — заорал Лешка.

В это время Мурат ударил его ногой в пах, у Лешки потемнело в глазах, и он упал. Тут подбежали взрослые, Лешка услышал:

— Вы что, вдвоем на одного.

Он медленно поднялся. Из разбитого носа сочилась кровь. Он поднял голову и увидел в стороне ухмыляющегося Мурата и стоящего с опущенной головой Ахмеда. И тогда он понял, что его сзади держал Ахмед.

Лешка опешил. Все стали потихоньку расходиться, ушел и Мурат, а друзья остались стоять друг против друга.

— Леш, прости, — выдавил Ахмед.

Лешка вспылил:

— Ты, мудило, ты понял, что ты сделал? Я тебя теперь знать не знаю, ты мне теперь никто, — орал он на Ахмеда.

— Постой, Леш, не горячись. Он чечен, если бы я не остановил тебя, у меня были бы проблемы дома, ты же знаешь наши законы.

— Да пошел ты! — Лешка, подняв портфель, пошел прочь.

Первый раз за все время друзья пошли домой разными дорогами.

Лешка шел домой со слезами на глазах. Он плакал не от боли, а от обиды за друга.

Другой дорогой шел Ахмед и тоже плакал. Он не мог понять, почему он должен был поступить против совести. Если бы он не остановил Лешку, то наверняка старики Мурата обо всем рассказали родителям Ахмеда, и тогда у него были бы большие неприятности. Он чувствовал себя подлецом, и ярость и обида от этого дурацкого состояния охватывали им все больше и больше. Ахмед ненавидел Темирханова и готов был его убить. Когда подошел к дому, он увидел улыбающегося Мурата.

— Ты поступил как настоящий мусульманин, — сказал Мурат по-чеченски. — Мы с тобой одной веры и должны быть вместе против неверных, так учит Коран.

— Уйди с дороги, — тихо сказал Ахмед и вошел в дом.

* * *

Лешка зубрил ненавистную физику, когда в дверь постучали. Решив, что это пришел младший брат Колька, он в одних трусах отправился открывать дверь. На пороге стояла Танька. У Лешки от удивления открылся рот.

— Ты ко мне? — спросил он, забыв, что стоит в одних трусах.

— К тебе, жених, только у вас что, принято встречать в трусах?

Прикрывшись книгой, он кинулся в комнату, на ходу крикнув:

— Заходи, я сейчас.

Через минуту Лешка вышел из комнаты, одетый в спортивный костюм.

— Вот, ты прошлый раз забыл, — Таня протянула парню ручку. — Я решила занести.

— Спасибо, это подарок отца в день шестнадцатилетия. Я уже и не надеялся ее найти.

Таня подошла к полке, на которой стояли вырезанные из дерева самолетики.

— Твоя работа? — спросила она.

— Да так, балуюсь в свободное время.

Танька стояла в обтягивающей кофточке, казалось, что пуговицы отлетят при глубоком вдохе. «Какая она красивая», — подумал Лешка. Неизменный атрибут — косынка на голове, подчеркивала круглый овал ее лица; нос, с небольшой горбинкой, пухлые губы, черные брови и русая коса; казалось, природа взяла все самое лучшее у отца-чеченца и русской матери. Не нравиться она не могла, и Таня это понимала. В ней уже просыпалась женщина, и она начинала чувствовать, какой властью может обладать над мужчиной. Игриво поправляя косу, она взяла в руки один самолетик и спросила:

— Что это за модель?

— Это Миг-15, первый реактивный самолет. Сейчас он уже снят с вооружения. Вот на чем сейчас летают, — Лешка взял в руки другую модель, — это Миг-21 — самый современный истребитель. Знаешь, как наши асы в Египте на них американские «фантомы» сбивали?

И Лешка принялся, жестикулируя самолетиком, объяснять Таньке как выполняется петля Нестерова, вираж, что такое бочка и как срабатывает катапульта на самолете. «Какой он еще мальчишка», — подумала Таня и провела тыльной стороной ладони по Лешкиной щеке. От этого жеста его сразу бросило в краску, и он, обхватив девушку за талию, принялся пылко, по-юношески, ее целовать. Таня не сопротивлялась, а наоборот, сама нежно гладила Лешкины волосы, прижималась к нему горячей грудью. Постепенно Лешка справлялся с робостью и действовал все смелее. Бросив на стол мешавший ему самолетик, он осторожно расстегнул верхнюю пуговицу Танькиной кофточки и, просунув руку вглубь лифчика, начал осторожно поглаживать грудь. От этого Таня истомно застонала, и казалось, все ее тело трепещет. Не имея никакого опыта, юноша действовал интуитивно, и каждое его движение доставляло девушке огромное наслаждение. Не понимая до конца, что он делает, Лешка расстегнул еще несколько пуговиц на Танькиной кофточке. Нащупав защелку бюстгальтера, расстегнул его.

От того, что бюстгальтер ослаб, Танька вздрогнула. Что есть силы она оттолкнула Лешку от себя, тот упал на стоящий рядом диван. Увидев расстегнутый лифчик и кофточку, Таня отвернулась и принялась быстро застегивать все пуговицы. Лешка, опомнившись, вскочил с дивана и обнял Таню сзади. Повернув девушку к себе, он увидел слезы в ее глазах.

— Танюш, ты что, я не хотел обидеть тебя. Я же думал, что тебе приятно.

— Ты же мужчина, должен понимать, что этим можешь обидеть девушку.

— У меня это вообще первый раз, — тихо сказал Лешка и затем добавил: — Извини меня, я не хотел тебя обидеть.

Таня, застегнув кофточку, прижалась к Лешке, и они стояли так, прижавшись друг к другу, и казалось, что никакая сила не сможет разлучить их.

Неожиданно в дверь постучали, Таня отскочила от Лешки. Это пришел младший брат Колька. Сняв в прихожей обувь, он прошел в комнату. Увидев постороннюю девушку, он замер посредине комнаты.

— Давай знакомиться, меня зовут Таня, — она протянула руку Кольке.

— Колян, — буркнул себе под нос Колька и, справившись со стеснением, обратился к Лешке: — Леш, опять я двойку по арифметике получил, помоги мне уроки сделать.

— Ну, я пойду, — Таня сразу засобиралась, — а ты помоги брату.

— Тань, может, побудешь еще? — Лешка с мольбой обратился к Тане.

— Нет, пойду, не провожай меня.

Таня скрылась за дверью, а Лешка занялся Колькой.

* * *

На одной из перемен Мурат подошел к Ахмеду и сказал:

— Я принес книгу, на, почитай.

Ахмед взял толстый переплет, на обложке которого было написано: «Долг мусульманина».

— Я антисоветчину не читаю, — сказал он, возвращая книгу.

— Зря не читаешь, придет время ислама на нашу землю, и ты пожалеешь, что не был с нами.

— Я комсомолец, и проповедую другую религию — коммунизм.

— У мусульманина одна религия — ислам, один закон — шариат, — сказал Мурат, перебирая четки в руках.

— Я, между прочим, тоже обрезанный, но я предпочитаю науку, культуру, прогресс фанатичному национализму.

— Наука одна — ислам, культура — шариат, наш коммунизм наступит, когда мы прогоним всех неверных с нашей земли, — упорно твердил Мурат.

— Древний ты человек, — повернувшись, сказал Ахмед, не желая продолжать разговор.

Прозвенел звонок, и Ахмед пошел к своей парте. Лешка сидел вместе с Фатимой и принципиально отвернулся от друга. Они уже две недели не разговаривали. Ахмед понимал, что поступил подло, и попытался заговорить с Лешкой, но тот грубо оборвал Ахмеда. После этого он перестал делать попытки помириться, решив, что время все поставит на свои места.

С Муратом Лешка враждовал по поводу и без. Несколько раз они пытались подраться прямо на уроке. И лишь после того, как в школу были приглашены родители, мальчишки перестали драться, но уступать в этой войне не хотел никто.

Лешка настойчиво готовился к поступлению в летное училище. Зная, что один из предметов, который надо сдавать, будет математика, его мать попросила Тамару Федоровну, учителя математики, позаниматься с сыном. Та охотно согласилась, и Лешка направился к ней домой повышать свой математический интеллект. Позвонив, Лешка приготовился извиняться за получасовое опоздание и уже набрал полные легкие воздуха, как дверь открылась. На пороге стояла Светка Капустина, дочь Тамары Федоровны.

— Мама велела подождать, у нее педсовет, — важно сказала она, пропуская Лешку вперед.

— Та-а-к, — протянул Лешка, — букварь уж как закончили изучать и сразу важничаем.

Светка, не обращая на него внимания, спросила:

— Чай будешь с вишневым или малиновым вареньем?

— Все равно, — сказал Лешка и уселся на стул.

Его страшно обрадовало то, что вместо нудной математики он поболтает со Светкой.

— Вчера в кино девчонок из твоего класса видел, а ты почему не пошла?

— Мне можно только в субботу, — тихо сказала Светка.

— Ты что такая дикая? Твои одноклассницы уже целуются давно, а ты в кино только по субботам и на дневной сеанс.

— А мне не хочется одной, вот если ты пригласишь?

— Я с малолетками в кино не хожу, и вообще мне сейчас не до кино, через неделю экзамены начнутся, а потом ехать в училище поступать.

— Мама говорила, что ты летчиком хочешь стать?

— Готовлюсь, кнопка. Вот выучусь, а ты школу к этому времени закончишь, и возьму тебя замуж.

Светка залилась красной краской.

— Мне до этого еще тебя полюбить надо.

— А куда ты денешься, вот приеду, ослеплю тебя погонами золотыми, и влюбишься ты в меня сразу.

Светка подошла к Лешке, налила чай и сказала:

— Если я полюблю, то не за погоны.

В это время дверь открылась и в комнату вошла Тамара Федоровна.

— Пируете, — сказала она, раздеваясь в прихожей.

Светка подбежала к матери и взяла у нее сумки с тетрадками.

— Мам, чаю выпьешь?

— Да, дочка, налей, посижу минутку, а то на педсовете совсем голова кругом пошла. Леша, трудно тебе будет поступать, там конкурс сумасшедший, может, пока не поздно, в нефтяной институт в Грозный?

— Тамара Федоровна, я поступлю обязательно, не в этом году, так в следующем.

Закончив пить чай, она с Лешкой принялась восполнять пробелы в математических познаниях.

* * *

Лешка с Ахмедом уезжали на второй день после выпускного бала. Провожали всем классом. Девочки в нарядных платьицах, мальчики во взрослых костюмах, дружной и шумной компанией ввалилась в здание автовокзала. Было раннее утро, и на вокзале почти не было пассажиров. Лешка с Ахмедом, еще не отрезвевшие от бурной ночи, были в центре внимания. Все старались дать им совет, как добираться, как вести себя в незнакомом городе.

— Самое главное, Ахмед, учи хохлятский язык, а то тебя там никто не поймет, — орал подвыпивший Колька Семенов.

— Я лучше их заставлю чеченский учить, — весело ответил Ахмед.

Лешка шел под руку с Танькой.

— Леш, ты мне писать будешь?

— Письмо будет, если поступлю. Если не поступлю, приеду, зачем писать, — по-взрослому ответил Лешка.

— Леш, ты мне пиши обязательно, я буду тебя ждать, — Таня прижалась к его плечу, — и вообще, как я буду без тебя? — в ее голосе слышалась дрожь.

Лешка взял в руки гитару и запел:

— Когда уйдем со школьного двора

Под звуки нестареющего вальса…

Все дружно подхватили:

— Учитель нас проводит до угла…

Девчонки пустились танцевать вальс, а мальчишки принялись хлестать из горла неизвестно откуда взявшийся портвейн.

Автобус появился незаметно, и дружная компания вывалилась на улицу.

Лешка с Ахмедом принялись целовать девчонок и пожимать руки парням. В автобусе они сели на разные сиденья. Посигналив, машина плавно отъезжала от перрона, и веселая компания визжала, махала, кричала на прощание одноклассникам. Сидящий у окна Лешка подумал: «Все, детство осталось на вокзале, да здравствует взрослая жизнь». И ему стало немного грустно. Через пять минут он и Ахмед спали, а автобус увозил их далеко от родных мест.

В аэропорт Минеральные Воды прибыли как раз к регистрации рейса на самолет. Не обращая внимания друг на друга, Лешка и Ахмед поодиночке постигали премудрости авиационного перелета. Наконец они оказались внутри самолета. Волнение, страх, радость и еще много разных чувств испытывали парни. Оба первый раз готовились подняться в воздух. Как их примет небо? Преодолеют ли они страх, как справится организм с воздушными перегрузками? Все это тревожило начинающих авиаторов.

Заняв места на противоположных бортах самолета, они украдкой наблюдали друг за другом. Теоретически Лешка знал, как будут развиваться события. Вот отъехал трап, загудела сначала одна турбина, затем вторая. Тактико-технические данные самолета Ту-134 Лешка знал хорошо и сейчас понимал, как действуют летчики. Вот двигатели вышли на режим, затем самолет вырулил на взлетную полосу, и, наконец, долгожданный взлет. Турбины взревели, самолет вздрогнул всей своей многотонной махиной и плавно начал разбег. Лешка украдкой посмотрел на Ахмеда. Тот сидел, напряженно смотря вперед, руки сжимали подлокотники сиденья. На лбу у него выступили капли пота. «Волнуется, — подумал Лешка, — хорошо, если бы мы вместе сидели». Он уже почти не сердился на Ахмеда, но гордость не позволяла ему первому сделать шаг навстречу.

Самолет тем временем набирал скорость. Вот поднято носовое колесо, и, наконец, он оторвался от земли.

Лешкой овладел буйный восторг. Он смотрел по сторонам и улыбался, как идиот. Рядом абсолютно равнодушные люди занимались своими делами. Лешка смотрел то на них, то в иллюминатор самолета и не мог понять, как можно оставаться равнодушным в такой момент. Состояние непонятной радости, праздника, неудержимого восторга разрывали грудь на части. Уставившись в иллюминатор, Лешка наблюдал, как самолет набирает высоту. Он то смотрел в иллюминатор, то на Ахмеда, то на пассажиров, пока наконец сидящий рядом тучный мужчина не сказал:

— Молодой человек, вы хоть минуту можете посидеть спокойно, такое впечатление, что у вас шило в одном месте.

«Убогий ты человек, — подумал Лешка, — как можно сидеть спокойно, когда ты летишь». Уставившись в иллюминатор, он стал наблюдать за облаками. Облака были разной формы, и Лешка начал придумывать им название. Вот облако, похожее на грузовик, а вот облако — верблюд. Вот облако — труба, а это лицо старика. Внизу проплывали леса, реки. Горы сменяли равнины, а города и поселки были разбросаны бесчисленным множеством.

Незаметно полет подошел к концу. Самолет приземлился в аэропорту. Узнав в справочном, что до города нужно ехать на автобусе, Лешка и Ахмед отправились на автовокзал. Без труда взяв билеты, они стали ожидать автобус, который должен отправиться через полчаса.

Ахмед купил пирожок с повидлом и с равнодушным видом жевал около колонны. Лешка сидел на чемодане в стороне и наслаждался любимым шоколадным мороженым в вафельном стаканчике. На улице стояла жара, и люди старались укрыться в тени деревьев. Лешка хотел было перебраться под дерево на другой стороне перрона, но увидел, как к Ахмеду подошли два парня.

— Здоровеньки буллы, хлопец, звыдкиля будешь? — спросил долговязый.

Ахмед, не поняв, что от него хотят, протянул руку и представился:

— Ахмед.

— То-то я бачу, шо ты нездешний, — вступил в разговор второй.

— Я еду поступать в летное училище, — добродушно ответил Ахмед.

— Послухай, хлопец, у меня за углом машина стоит, аккумулятор совсем сел, не поможешь толкнуть?

— Конечно, помогу, какой разговор, — Ахмед поставил вещи поближе к сидящей бабушке. — Присмотрите, пожалуйста.

И они втроем отправились за угол автовокзала. Когда они зашли за угол, к ним подошли еще трое парней. Все они плотным кольцом окружили Ахмеда.

— Что, черномазенький, денег много везешь собой?

— Вы что, ребята, не валяйте дурака, я сейчас позову милицию.

— А вот этого делать не надо, — долговязый достал финку и ткнул ею Ахмеду в бок.

Двое парней взяли Ахмеда под руки, а третий принялся обыскивать его карманы.

Лешка видел, как Ахмед пошел с парнями за угол и, почувствовав неладное, тоже отправился следом. За углом он увидел, как обыскивали Ахмеда. Заметив нож, Лешка без промедления бросился на бандитов. Подбежав к долговязому, он схватил его руку, в которой был нож, и с силой ударил второй рукой ему прямо в лицо. Долговязый упал, и Лешка, завернув руку другому хулигану, коленом ударил под дых. Тот тоже оказался на земле. Ахмед, тем временем, пяткой сильно ударил по ступне держащего его парня так, что тот взвыл и запрыгал, корчась от боли. Двое других, видя такой расклад, бросились бежать. Не дожидаясь, пока придут в себя нападавшие, Лешка и Ахмед быстро вернулись на перрон. На их счастье к перрону подошел автобус. Прихватив свои вещи, друзья заняли места рядом друг с другом. Совсем скоро автобус увозил их от опасного места.

— Спасибо, брат, — Ахмед протянул Лешке руку.

— Заметано, — Лешка пожал протянутую руку.

Ахмед полез в карман.

— Бумажник все-таки вытащил, сука, — зло сказал он.

Лешка достал свой, пересчитал, оказалось тридцать рублей. Отсчитав пятнадцать, он протянул деньги Ахмеду.

— В училище не помрем, а вот на обратную дорогу не хватит, придется поступать.

— Спасибо, Леш, я тебе этого никогда не забуду.

Дальше дорога оказалась веселей. Друзья наперебой делились впечатлениями от полета, вспоминали оставшихся одноклассников. Незаметно автобус прибыл в город.

Троллейбус второго маршрута доставил их к проходной летного училища. Подойдя к воротам, они увидели в курилке абитуриента.

— Привет, что сидишь, не берут? — спросил Лешка.

— Сейчас тринадцатую группу набирают, надо переждать.

— Какая разница, раньше сядешь, раньше выйдешь, — пошутил Ахмед.

— Тринадцатое число в авиации несчастливое, колхоз! Такие вещи знать надо, — ответил незнакомец.

— Это другое дело, я Лешка, а он Ахмед, мы из Чечни, — представился Лешка.

— Михаил Мишин, сын полей.

— Это как? — не понял Ахмед.

— Отец военный, мотаемся по стране, за десять лет одиннадцать школ.

В это время мимо них прошел военный, ведя за руку мальчишку, как они.

— Детский сад, — сказал Лешка, — хотя уже, наверное, курсант.

Подождав еще с полчаса, Мишка ушел на разведку.

— Все, пора, четырнадцатая пошла.

И друзья отправились через проходную.

* * *

— Рота, сорок пять секунд, подъем.

Резкая команда подбросила Лешку с постели. Быстро соскочив, на ходу одевая спортивные штаны и спортивные тапочки, он старался первым встать в строй. Рослый сержант ходил вдоль кроватей, подгоняя неуклюжих абитуриентов. Проведя короткий инструктаж, сержант повел роту на зарядку.

Началась новая жизнь с непонятными законами и порядками.

— Я вчера расписание видел, сегодня начинаем медкомиссию проходить, — сказал Мишка.

— Говорят, режут здесь по-черному, — вздохнул Ахмед.

— Самое главное не дрейфь, тогда все получится, — поддержал разговор Лешка.

Ровно в девять они уже стояли в госпитале, раздетые по пояс.

Начался обыкновенный поход по кабинетам. Тучный парень, судя по говору, белорус, волнуясь, лез ко всем с расспросами, где какой врач и что делают в кабинете.

— Слышь, друг, сейчас очереди нет к окулисту, — парень в тельняшке обратился к белорусу. — Перед тем, как туда войти, разденешься до трусов, а как войдешь в кабинет, сразу снимай трусы, наклонись и раздвинь ягодицы, будут проверять геморрой.

Доверчивый парень разделся и вошел в кабинет окулиста. Через минуту раздался крик врача:

— Наберут в армию извращенцев!

Из кабинета пулей вылетел белорус, на ходу натягивая трусы. Следом вышла врач, девушка лет двадцати пяти.

— Последний раз говорю, — строго обратилась она к абитуриентам, — ко мне раздеваться не надо, я проверяю зрение.

Бедный абитуриент, красный как вареный рак, спешно натягивал непослушные брюки. Находящиеся рядом мальчишки умирали от хохота. А через минуту вместе со всеми смеялся и разыгранный белорус.

— Ну сколько можно проверять, — возмутился Ахмед, — дома проверяли, в Грозном проверяли, сейчас еще и здесь проверяют.

— Хотя и дома проверяли, но многих срежут здесь, — ответил со вздохом Мишка, дожидаясь своей очереди.

Врачи придирались к любым мелочам, казалось, здесь набирали не в авиацию, а в космонавты. Отбор был очень пристрастным, и Лешка видел, как со слезами на глазах многие абитуриенты покидали стены заветного училища. Два дня сильного волнения, и счастливые Мишка, Лешка и Ахмед, прошедшие медкомиссию, делились впечатлениями.

— Клянусь мамой, — горячо говорил Ахмед, — никогда в жизни я так не волновался.

— Ты только не переволнуйся раньше времени, впереди еще профессиональный отбор и экзамены, — сказал Мишка.

— Что еще за профессиональный отбор, нам про него ничего не говорили, — спросил Лешка.

— Нас будут проверять на пригодность в авиации, короче говоря, сможем мы летать или нет. Всего четыре группы профессионального отбора, первая — это, считай, ты поступил, вторая — надо сдать хорошо вступительные экзамены, третья — надо иметь хорошую волосатую лапу, ну а четвертая — это только в технари.

— Слушай, ну а как подготовиться к этому профотбору?

— А никак не подготовишься, тесты постоянно меняют, да и держат в секрете.

— Слушай, Мишка, откуда ты все знаешь? — спросил Ахмед.

— Ребята, я вырос в авиационном гарнизоне, среди летчиков, и отец у меня сейчас командир полка.

— Что же ты молчал, дурилка ты картонная, выходит, ты из блатных?

— Тебе бы такой блат, батя позвонил знакомому преподавателю и сказал, если буду бульбы пускать, чтобы гнали меня в три шеи.

— Ладно, пацаны, давайте спать, завтра тяжелый день, надо выспаться, — Лешка укрылся с головой, и через минуту дружная троица мирно сопела под одеялами.

Следующая неделя выдалась действительно очень тяжелой. Бесконечные тесты на сообразительность, умение действовать в экстремальной ситуации, проверки на честность и многое другое вымотало ребят так, что когда профессиональный отбор был пройден, казалось, сил на экзамены уже нет.

В конце недели друзья сидели в актовом зале и ждали результатов профотбора.

Все были взволнованы, потому что результаты профотбора имели решающее значение при поступлении. Наконец вышел седой полковник и, раскрыв журнал, сухим голосом начал сообщать результаты профотбора. Первой была фамилия Мишки, он прошел по второй группе, большая радость ждала Лешку — первая группа, и когда дошла очередь до Ахмеда — третья группа.

— Не дрейфь, Ахмед, с третьей группой тоже поступают, надо хорошо сдать экзамены, — успокаивал друга Мишка.

— Нет, ребята, все, мне надо собирать чемодан, — тихим голосом ответил Ахмед.

— Ты что раскис раньше времени, — взорвался Лешка, — еще не вечер, мы еще поборемся.

— Хорошо тебе, ты уже, считай, в училище, — со слезами на глазах сказал Ахмед.

— Ладно, не умирай раньше срока, пошли лучше на ужин, — Мишка обнял Ахмеда за плечи, и все трое направились в летную столовую.

На следующий день сдавали физическую подготовку. Для троих друзей это было несложно. Получив законные пятерки, мальчишки начали готовиться к теоретическим экзаменам.

— Слушай, Ахмед, ты что по ночам делаешь? — спросил Мишка, жуя котлету в столовой.

— К экзаменам он готовится, ему отступать некуда, — ответил за него Лешка.

— Я дал слово, что сдам все на пятерки, — хмуро сказал Ахмед.

— Сегодня я списки смотрел, в каждой группе осталось по пять–шесть человек, — сказал Мишка.

— Получается, что уже почти тысяча человек отсеялась, — подсчитал Лешка.

Они вышли на улицу и сели в курилку. Мишка достал пачку «Стюардессы» и протянул мальчишкам. Лешка взял сигарету и по-взрослому закурил. Закашлявшись, он сплюнул и выбросил сигарету в урну.

— Гадость, как ты ее сосешь? — посмотрел он на Мишку.

— С восьмого класса сосу, надоела эта дрянь, а бросить уже не могу.

Мимо прошел генерал с абитуриентом.

— Вот таких наберут, — зло сказал Ахмед.

— Полеты начнутся, такие сами уйдут, — ответил Мишка.

— Ладно, пойдем на построение, не хватало еще проблем с сержантом, — сказал Лешка.

На следующий день сдавали физику устно. Лешка вошел в числе первых, надеясь вытащить удачный билет. Войдя в кабинет, он доложил:

— Абитуриент Понамарев прибыл для сдачи экзамена.

За столом сидели три важных преподавателя: двое мужчин лет по шестьдесят и молоденькая женщина двадцати пяти лет. Судя по животу, она была как минимум на восьмом месяце беременности.

Лешка взял билет и обмер: ни один из вопросов он не знал. Медленно он прошел к свободному столу, сел на стул и тупо уставился в билет.

«Все, это конец, — подумал Лешка, — как глупо прокололся». Первая группа профотбора вскружила голову, и к физике он подготовил только первые десять билетов, надеясь, что хотя бы один вопрос ответит, и тройка ему обеспечена. Но закон подлости сработал, и над Лешкой нависла реальная угроза уехать домой. Сердце отдавало каждым ударом в висок. В глазах стояла пелена. Ни о какой собранности не могло быть и речи. На глаза навернулись слезы. Лешка попытался взять себя в руки. Так, надо вспомнить, мы же это проходили в школе. Но мысли окончательно разбежались. Подошло время отвечать, а Лешка все еще сидел на месте. Тут с места поднялась женщина и потихоньку подошла к Лешке.

— Ну что, Понамарев, пора идти отвечать, — сказала она тихо.

— Я забыл, — сумел выдавить Лешка из себя, — мне надо обязательно поступить, помогите мне, пожалуйста.

— Так, давай, дружок, вспоминай восьмой класс, там еще есть такая формула, — и преподаватель написала в Лешкиной тетради две формулы.

У него сразу наступило просветление, и он вспомнил ответ на билет.

Две–три наводящие подсказки, и Лешка вспомнил ответ и на второй вопрос.

— Давай, Понамарев, иди отвечать.

Изо всех сил Лешка пыжился выжать из себя как можно больше слов по теме. Но, видимо, даже подсказка преподавателя немного дала ему. Когда Лешка отвечал, он услышал тихий вопрос одного из мужчин, обращенный к молодой женщине:

— Это ваш знакомый?

— Да, — коротко ответила она, и этот ответ обеспечил Лешке тройку.

Когда Лешке объявили отметку, от радости он подпрыгнул и с такой благодарностью посмотрел на свою спасительницу, что та невольно улыбнулась. Больше он не видел эту женщину никогда, и для него на всю жизнь осталась загадкой — почему она ему помогла. Незнакомая женщина фактически решила его судьбу.

Из кабинета Лешка выбежал вприпрыжку, друзья решили, что он получил пятерку, но когда узнали, то Ахмед спросил:

— Не понимаю твоей радости, получил тройку, а радуется, как будто докторскую диссертацию защитил.

— Пацаны, я был на грани смерти, я чудом сдал этот экзамен. Если бы не беременная женщина, то я бы сейчас уже собирал чемодан домой.

— Ладно, поздравляем, — сказал Мишка. — Пойдем, Ахмед, у нас еще все впереди.

И они отправились сдавать физику. Мишка получил четверку, а Ахмед — пять.

Следующие экзамены сдали без приключений, и только на последнем, сочинении, Ахмед получил тройку. Для него это было настоящей трагедией.

— Надо что-то делать, — сказал Мишка, — при третьей группе профотбора это билет домой.

— Мишка, давай к твоим связям обратимся, авось помогут, — предложил Лешка.

— Ладно, пошли, за себя бы не попросил, а за друга — сам бог велел.

И они втроем отправились в учебный корпус искать Мишкиного знакомого. Знакомый отыскался очень быстро, им оказался сослуживец отца по Западной группе войск, дядя Коля.

Увидев Мишку, он страшно обрадовался.

— Миша, а я все жду, когда ты пожалуешь?

— Дядь Коль, я вообще хотел после поступления зайти к вам в гости, но нужда заставила сделать это раньше. Мой друг сдал профотбор по третьей группе и вчера получил тройку, хотя по остальным предметам пятерки, а это верное отчисление. Подскажите, что делать.

— Да, задача сложная. Была бы двойка и первая группа, было бы проще. А сейчас вам надо обращаться к начальнику училища, чтобы он разрешил пересдачу с другой группой.

— Да как к нему попасть, сейчас вступительные экзамены, и он от всех скрывается, все к нему со своими проблемами идут, — сказал Мишка.

— Я вижу только этот путь, — сказал Мишкин знакомый, давая понять, что разговор закончен.

После отбоя друзья обсуждали план действий.

— Пацаны, у меня есть идея, — заговорщически прошептал Лешка, — завтра ты, Ахмед, обратишься к генералу прямо на улице.

— Это как? — не понял Ахмед.

— А так, генерал пойдет на обед, мы его подкараулим около летной столовой, и ты убедительно попросишь разрешить пересдачу.

— Бредовая идея, — сказал из-под одеяла Мишка, — он тебя пошлет куда подальше.

— У тебя другие варианты есть? — спросил Лешка.

— Вариант один — приезжать на следующий год.

— Иди ты со своим советом, — почти крикнул Мишке Ахмед, — я пойду завтра к генералу.

— Мужики, имейте совесть, нам завтра экзамены сдавать, — зашумели с соседних коек.

— Ладно, спим, утро вечера мудренее, — мудро сказал Мишка, и друзья заснули.

* * *

На следующий день в семь часов утра друзья сидели в кустах около летной столовой.

— Ахмед, ты только по-военному, строевым шагом, генерал это любит, — шепотом советовал Мишка.

— Ты обязательно скажи, что у тебя дед Герой Советского Союза, — подсказал Лешка.

Долго ждать не пришлось. Ровно в семь пятнадцать генерал подъехал на машине к летной столовой. Ахмед рванулся было к генералу, но Лешка его остановил.

— Подожди, пусть поест, после обеда человек добрее.

Ждать пришлось недолго. Начальник училища вышел из летной столовой и направился к машине.

Тут из кустов пулей вылетел взволнованный Ахмед и, громко стуча туфлями по асфальту, изображая строевой шаг, направился к генералу. От неожиданности генерал опешил. Адъютант бросился наперерез Ахмеду, но быстро пришедший в себя генерал жестом остановил его.

— Товарищ генерал, разрешите обратиться, абитуриент Шарипов, — громко отчеканил Ахмед.

Начальник училища, видимо, и правда подобрел после завтрака.

— Обращайся, — сказал он.

— Товарищ генерал, я сдал профотбор по третьей группе, все экзамены на пятерки, а вот сочинение написал на тройку. Если я не поступлю, меня дед домой не пустит, он у меня Герой Советского Союза, — отчеканил скороговоркой Ахмед.

Генерал подумал и через некоторое время спросил:

— Как, говоришь, твоя фамилия?

— Шарипов, — громко ответил Ахмед.

— Садись в машину, поедешь со мной, — коротко сказал генерал.

Дверь машины захлопнулась, и машина резко тронула с места.

Все произошло так быстро, что Мишка с Лешкой еще некоторое время сидели молча, не понимая, что произошло.

Первым пришел в себя Мишка.

— Ты знаешь, мне кажется, Ахмед первым из нас станет курсантом.

— Это еще почему?

— Дурилка ты картонная, у него же туз козырный в колоде — дед Герой Советского Союза. С такой биографией возьмут без экзаменов.

Ахмед появился через час. Лешка с Мишкой сидели в казарме, ожидая результатов мандатной комиссии, которая должна быть только через день. Они разом подскочили и одновременно спросили:

— Ну что?

Ахмед расцвел улыбкой и громко заорал:

— Поступил!!!

Друзья бросились к нему и стали наперебой спрашивать, что было дальше. Успокоившись, Ахмед стал важно рассказывать:

— Приехали в штаб училища, зашли в кабинет. Генерал вызвал какого-то полковника и как начал его драть за то, что он не знает, что в училище поступает внук Героя Советского Союза. Минут десять полковник стоял по стойке смирно, пока его отчитывал генерал. Вышли из кабинета, полковник еще пять минут пот со лба вытирал. Затем привели меня в какой-то кабинет, нашли мое личное дело и сказали, что я зачислен.

— Ну, ты везун, — сказал Мишка, — благодари своего деда.

Друзья еще долго обсуждали поступление Ахмеда, искренне радуясь за товарища.

* * *

Наконец настал день мандатной комиссии. Хотя у Лешки и Мишки были все шансы для поступления, они очень волновались. Всех абитуриентов построили на плацу и ждали начальника училища со списками поступивших. Минут через десять появился начальник училища вместе с помощниками. Приняв доклад старшего офицера, он коротко приказал помощнику:

— Зачитайте списки поступивших.

Выйдя на середину, помощник начал читать фамилии счастливчиков. Мишка стоял спокойно, а Лешка вертелся от нетерпения.

— Леш, ты стой спокойно, а то пропустишь свою фамилию, — сказал Мишка.

В это время офицер назвал Мишкину фамилию. Лешка застыл как струна. Казалось, все звуки вокруг пропали, и остался только голос офицера, читающего приказ.

И, наконец,…Понамарев… Слезы радости мешали Лешке смотреть. Ему стыдно было вытереть слезы, а они как назло текли по его щекам.

— Возьмите себя в руки, товарищ курсант, — сказал Мишка, а у самого рот до ушей.

Офицер закончил читать, и, наконец, прозвучала долгожданная команда — разойдись. Счастливые парни кинулись обнимать друг друга. Впереди их ждала новая, взрослая жизнь, полная приключений. Впереди трудная работа, победы и поражения, боль расставаний и радость встреч. Но это впереди, а сейчас безграничная радость и ликование. И название всему этому — счастье, когда все другое отодвигается на второй план и теряет свое значение, когда земля уплывает из-под ног, к горлу подкатывает комок и слезы на глазах. Это победа, к которой долгий и трудный путь, тяжелый труд и волнения. Это была первая Лешкина победа в жизни. В этот момент он понял, что вся его жизнь будет состоять из стремления к победам, и ради таких побед стоит проходить трудный путь. Он понял, что смысл жизни в стремлении к поставленной цели, достигая которую ты ставишь себе новую цель, и так до тех пор, пока река времени не остановит свой ход.

* * *

Рота курсантов строевым шагом с песней подошла к казарме.

— Равняйсь, смирно, — прозвучала команда старшины, — Понамарев, Шарипов и Мишин — на кухню чистить картошку, остальным подшивать воротнички. Вольно, разойдись.

Мальчишки уже почти месяц постигали трудную науку армейской жизни. С утра до вечера они изучали устав, ходили строевым шагом и пели строевые песни. Все это называется курс молодого бойца. Через два дня, в воскресенье, молодые курсанты будут принимать присягу. К этому торжественному событию готовились все: курсанты, преподаватели, командиры.

— Мишка, а когда ты решил стать летчиком? — спросил Ахмед, шагая с парнями в столовую чистить картошку.

— Никогда, я им всегда хотел быть. Разве может сын летчика хотеть быть танкистом? Когда живешь в авиационном гарнизоне и видишь, как вся жизнь подчинена только одному — полетам, тогда других профессий просто не существует.

— Счастливый ты, Миха, — сказал Лешка, — вся жизнь среди самолетов. А я первый раз живьем самолет увидел, когда ездили траву убирать на аэродроме.

— Еще насмотришься, — ответил Мишка.

Подойдя к столовой, мальчишки увидели прапорщика Коцюбу, заведующего солдатской столовой. Он был такой круглый, что китель не застегивался у него на груди. Стоя на крылечке солдатской столовой, он объедал остатки мяса с большой кости. Дело в том, что любимым занятием прапорщика Коцюбы было выловить из чана, где готовилось первое блюдо, большую кость и поедать остатки мяса на ней. За это курсанты прозвали его «прапорщик Мосол». Он стоял спиной к подходившим курсантам и так был увлечен поеданием мяса, что не заметил подошедших.

— Товарищ прапорщик, курсанты Понамарев, Шарипов и Мишин прибыли в ваше распоряжение, — громко доложил Мишка.

От неожиданности прапорщик выронил кость из рук.

— Ну что ж ты так кричишь, видишь, что натворил, — сказал он, поднимая запачкавшуюся кость, — не надо так кричать, — тихим, спокойным, голосом выговаривал он Мишке. — Идите чистить картошку, знаете где, — сказал он, обтер рукой прилипший песок к кости и принялся продолжать свое любимое занятие дальше.

Мальчишки уже не раз были здесь и сразу же принялись за дело, надеясь закончить пораньше. Им предстояло втроем начистить полную ванну картошки. Обычно они управлялись часам к двум ночи. Болтая о жизни, рассказывая всякие байки, они продолжали наполнять ванну картошкой.

Когда она была наполнена наполовину, вдруг зашел дневальный из казармы и сказал, обращаясь к Лешке:

— Понамарев, к тебе мать приехала, на КПП ждет.

От неожиданности Лешка подпрыгнул на месте. Эта новость прозвучала как гром среди ясного неба, как выстрел дальнобойного орудия, она на время оглушила Лешку, даже слегка контузила его.

— Как приехала, она ведь ничего не писала, — растерянно промямлил он.

— Ты что глупые вопросы задаешь, дуй на КПП, а я с Мишкой дочищу картошку, — сказал Ахмед.

Лешка бросил нож и побежал на КПП. Он бежал, и тяжелые сапоги громко стучали по асфальту. Ремень ерзал по худому телу, а пилотка по лысой голове. Кормили в столовой неплохо, но после домашних харчей Лешка сбросил несколько килограммов и сейчас был немного похож на узника концлагеря. Подбежав к КПП, он увидел в курилке мать, которая сразу поднялась ему навстречу. Лешка был такой худой и лысый, что Надежда невольно расплакалась.

— Мам, ну ты что, перестань! У меня все нормально.

— Какой же ты худой, сынок, — проговорила она сквозь слезы.

— Мам, это от режима. Сначала худеем, а потом будем набирать вес.

Они сели на лавку, и мать стала доставать из сумки гостинцы. Это были груши, сливы, яблоки из своего сада, домашняя курица, обильно пахнувшая чесноком, пирожки с повидлом.

У Лешки от вида и запаха домашней еды наступило легкое головокружение и засосало под ложечкой. Он хватал все подряд: грушу, сливу, курицу, пирожок и запихивал себе в рот. Видя, с какой жадностью ест ее сын, женщина не могла сдержать слез.

— Сынок, не торопись, подавишься, — сказала она.

— Мам, я чистил картошку, а мне говорят, что ты приехала. Почему не предупредила? — с полным ртом пытался говорить Лешка.

— Сынок, я все бегом, бегом, даже телеграмму дать не успела.

— Мам, а мы уже на аэродроме были, самолеты видели, там курсанты четвертого курса на них летают. А сразу после присяги у нас парашютные прыжки будут, мы уже наземную подготовку проходим. А еще после присяги в караул начнем ходить, мы уже устав учим.

Лешка говорил взахлеб, одновременно набивая себе рот едой. Мать смотрела на него, и слезы катились у нее по щекам. Ей никак не верилось, что ее мальчик, ее Лешенька уже взрослый, что скоро ему доверят автомат, и он будет прыгать с парашютом. Ей казалось все это ужасно опасным, и она даже пожалела, что не отговорила сына от этого училища. Но в глубине души она гордилась, что ее Лешка поступил и скоро будет летчиком. Она вспомнила, как знакомая почтальонша позвонила ей в библиотеку и заорала в трубку:

— Надя, Надя, твой телеграмму прислал, поступил он, представляешь, летчиком будет. А ведь из нашего поселка еще никто не поступал. Радость-то какая, мне из Грозного диктуют телеграмму, а я не пойму, какая фамилия, а когда текст прочитала, что в летное училище поступил, сразу поняла — твой.

Она еще что-то говорила, но Надежда ее не слышала. Огромное напряжение, которое давило на нее весь месяц, отступило, и ей стало так легко, так радостно на душе, что она встала из-за стола, расправила платок на плечах, и тихо напевая мелодию кадрили, пошла в пляс по библиотеке. Единственная посетительница, учительница литературы Зоя Петровна, ошалело зашептала:

— Надя, что с тобой, Надя, тебе нехорошо?

— Поступил, поступил, — нараспев затянула Надежда, притоптывая каблуком.

— Кто? Лешка поступил?

Она соскочила с места и принялась поздравлять Надежду, говоря, какая приятная новость и честь для школы.

Вспоминая это, Надежда невольно улыбнулась, подкладывая сыну очередную вкуснятину. Скоро Лешка насытился и вспомнил своих друзей.

— Мам, ты мне дай немного курицы да фруктов, я пацанам отнесу, они там за меня картошку чистят.

Они еще посидели немножко, и вскоре сын заторопился к товарищам. Взяв сумку с гостинцами для друзей, Лешка пошел в столовую, а Надежда отправилась в гостиницу.

* * *

В воскресенье весь первый курс, переодетый в парадную форму, стоял на плацу. Ровно в десять часов подошел начальник училища, и командир батальона скомандовал:

— Батальон, равняйсь, смирно.

И, красиво чеканя шаг, подошел к начальнику училища.

— Товарищ генерал, курсанты первого курса для принятия присяги построены. Командир батальона полковник Балашов.

Начальник училища повернулся к курсантам и поприветствовал их:

— Здравствуйте, товарищи курсанты!

Лешка стоял, вытянувшись, как струна. Ему казалось, что все смотрят только на него.

— Здравия желаем, товарищ генерал, — прогремел строй.

Начальник училища выступил с короткой речью, после чего прозвучала команда приступить к принятию присяги.

Лешка стоял в строю ни жив, ни мертв. Все тело было напряжено. Больше всего он боялся забыть слова присяги. Наконец прозвучала команда:

— Курсант Понамарев, выйти из строя для принятия присяги!

Лешка строевым шагом вышел на середину строя.

— Я, гражданин Советского Союза…

Казалось, знакомые слова зазвучали по-другому. Лешка вдруг почувствовал себя взрослым. Вдруг понял, что автомат в его руках настоящий, что священные слова военной присяги обязывают его отдать жизнь за свой народ, за свою мать, отца, брата Кольку. И от всего этого его голос становился тверже, слова резче. Закончив чтение присяги, Лешка встал в строй.

— Ну, ты герой, как по телеку диктор выступал, — шепнул стоящий сзади Ахмед.

Он пропустил слова Ахмеда мимо ушей, стараясь отыскать в толпе мать.

Наконец он увидел ее. Мать стояла такая одинокая, маленькая, что казалось, толпа раздавит ее.

Наконец прозвучала долгожданная команда: разойдись, и Лешка бросился к матери.

Получив положенные поздравления, курсанты с родителями направились через проходную в город. Лешка и Ахмед, радостные, шли рядом с Надеждой, козыряя налево и направо проходящим офицерам.

— Лешенька, а у меня через час автобус, — дрогнувшим голосом сказала мать.

— Как автобус? Почему так скоро? — удивленно спросил Лешка?

— Ребята, пойдемте, присядем, — Надежда свернула в сквер.

Увидев свободную скамейку, она села.

— Сядьте, ребята, — каким-то глухим голосом сказала мать. — Леш, две недели назад умер папа.

Лешка тупо уставился на мать, горло перехватил спазм, на глаза навернулись слезы.

— Что случилось, почему так неожиданно, почему похоронили без меня? — почти прокричал Лешка.

— Лешенька, у него случился инсульт, умер он сразу. Как я могла сказать тебе, ведь ты сдавал экзамены, — ответила Надежда, вытирая платком слезы.

Ахмед обнял Лешку за плечи, и мальчишки заплакали. Надежда не стала им мешать. Успокоившись, Лешка сказал:

— Мам, надо идти, а то не успеем на автобус.

— Какая несправедливость, ведь он так мечтал о том времени, когда Лешка станет курсантом, — тихо сказал Ахмед.

— Я верю, он знает об этом, — ответила Надежда.

Подавленные, они пришли на вокзал, который находился недалеко от училища. Автобус уже стоял на перроне.

— Ладно, ребята, давайте прощаться, — Надежда расцеловала обоих и села в автобус.

В автобусе она молча смотрела в одну точку, и по ее щекам текли слезы.

— Вам нехорошо? — спросила сидящая рядом украинка.

— Сейчас все пройдет, — отрешенно сказала Надежда и незаметно для себя рассказала посторонней женщине все, что наболело в ее душе. И, как часто бывает, соседка поделилась своим. В общем, когда подъезжали к городу, они болтали как старые подруги. От этого разговора им обеим стало легче. Совсем немного бывает нужно иногда человеку — только чтобы его выслушали. И зачастую хороший собеседник бывает лучше доктора.

* * *

После принятия присяги у курсантов начались трудные и напряженные дни. Каждый день подъем в шесть тридцать, утренняя зарядка, занятия в учебно-летном корпусе, строевая подготовка и еще много нового и интересного. Конечно, самым ярким событием были прыжки с парашютом.

Позади наземная подготовка и вот, наконец, долгожданная команда:

— Рота, подъем, через тридцать минут отъезд на аэродром.

Мальчишки соскочили с кроватей, как будто не спали.

— Миха, в общем, мы договорились, первый будешь прыгать ты, затем Ахмед и потом я, — сказал Лешка, наматывая портянку на ногу.

— Ребята, если хотите, я первым пойду, — Ахмед вопросительно посмотрел на Мишку.

— Не кипятись, — важно ответил Мишка, — у меня уже есть три прыжка, а вы еще салаги необкатанные.

Дело в том, что Мишка еще в десятом классе занимался в парашютной секции и успел сделать три прыжка с парашютом. И поэтому он немного важничал.

— Миш, ты только не забудь, когда приземлишься, кричи, чтобы я ноги вместе перед приземлением держал, — попросил Лешка.

— Ага, пацаны, а вы потом мне кричите, — добавил Ахмед.

Курсанты организованно выходили из казармы и садились в военные грузовики.

Аэродром находился недалеко, и уже через сорок минут начинающих парашютистов инструктировал майор парашютно-десантной службы.

— Товарищи курсанты, предупреждаю, кто не прыгнет, автоматически отчисляется из училища. Я прошу вас запомнить три вещи: первое — при выходе из самолета руки держать на запасном парашюте; второе — после открытия купола осмотреть его на отсутствие перехлеста строп; третье — при приземлении держать ноги вместе, чтобы приземление происходило на две ноги.

Чем ближе было начало прыжков, тем больше чувствовалась напряженность у курсантов. Даже Мишка, который уже прыгал с парашютом, нервно похрустывал костяшками пальцев.

— Леха, если я остановлюсь перед дверью, ты меня пни посильнее, — шепотом попросил Ахмед.

— Ты, главное, руки на запаске держи, тогда нечем будет за проем двери хвататься, — ответил Лешка.

Наконец инструктаж закончился, и курсанты надели парашюты.

Друзья попали в первую группу. Построившись по двое, курсанты побежали к самолету, который стоял с работающим двигателем.

Лешка бежал, согнувшись под тяжестью парашюта, подчиняясь стадному чувству. Волнение достигло предела, и мысли перепутались в голове. Он старался не забыть порядок действий.

«Так, первое, руки на запаске, затем купол», — думал он.

Группа добежала до самолета и по команде инструктора стала занимать места по весу, вначале тяжелые, затем более легкие. Мальчишки заняли свои места и пристегнули карабинчики парашюта к тросу самолета. Самолет, ревя двигателем, стал выруливать на взлетную полосу.

Напряжение достигло апогея. Мишка наклонился к Ахмеду и что-то сказал. Но из-за гула двигателя он ничего не услышал. Лешка тоже что-то прокричал Мишке, хотя не было слышно даже своего голоса.

Наконец короткий взлет, и «Аннушка» стала медленно набирать высоту. Друзья продолжали что-то кричать друг другу, отвлекая себя от предстоящего прыжка. Самолет сделал два круга над аэродромом, выбирая место для начала десантирования. Вдруг загорелась красная лампочка «приготовиться». Инструктор открыл дверь. Кабина наполнилась ветром. Лешка украдкой взглянул в открытый проем. Сердце заколотилось, рука вцепилась в сиденье.

В проеме двери все казалось неестественно нарисованным. Какие-то лоскутки разноцветные полей и лесов, домики, как спичечные коробки, голубая лента реки. Инструктор кивнул помощнику, и тот выбросил в открытый проем двери Ивана Ивановича (мешок с песком для пристрелки). Майор высунулся в открытый проем почти на полкорпуса, и от этого у Лешки от страха засосало под ложечкой. Наконец, самолет лег на нужный курс, и загорелась зеленая лампочка.

Инструктор жестом скомандовал всем встать. Лешка с трудом стоял на ногах, то ли от страха, то ли от болтанки. Майор нарочно загородил собой проем двери, чтобы хоть как-то успокоить курсантов. И вот он делает шаг в сторону. Первый стоит Мишка. Инструктор положил ему руку на плечо и кивком дал команду прыгать, а сам сильным толчком практически вытолкнул его. Следующим к двери подошел Ахмед, мгновение — и он скрылся в проеме. Лешка подошел, стараясь не смотреть вниз. Он ничего не успел сообразить, как сильная рука инструктора вытолкнула его из самолета. Лешка зажмурил глаза, мысль была парализована, руки вцепились в запасной парашют.

И неожиданно резкий рывок за шиворот. Лешка открыл глаза, и первое, что он увидел, были его сапоги. От рывка ноги так высоко подлетели, что оказались перед глазами. Первое время он спускался на парашюте, вцепившись в запаску, боясь расцепить руки. Наконец самообладание начало потихоньку возвращаться к нему, и он начал осматриваться.

Господи, как страшно, была его первая мысль, ему даже показалось, что от страха застучали зубы. Мало-помалу он начал осматриваться.

Вдруг он услышал голос Ахмеда:

— Мамочка, я лечу!

Он орал, как бешеный. Но это был уже крик восторга. Ахмед опускался метрах в ста.

— Эй, посмотри, я рядом, — заорал Лешка.

— Леха, Леха, это же кайф, — услышал он от Ахмеда.

Лешка отпустил запасной парашют и поудобней уселся в подвесной системе парашюта. Он начал потихоньку осваиваться. Осмотрев купол и убедившись, что с ним все в порядке, Лешка для уверенности попрыгал в подвесной системе. Страх исчез окончательно. Лешка осмотрелся вокруг. Господи, какая красота. И он запел. Ахмед услышал и стал ему подпевать. Они скорее орали, а не пели. Тут Лешка вспомнил, что надо готовиться к приземлению.

— Ахмед, развернись против ветра, — прокричал он другу и сам тоже стал разворачиваться.

— Леха, не забудь: ноги вместе, — услышал он в ответ.

Земля приближалась, и мальчишки сосредоточились, готовясь к приземлению.

Лешка приподнялся в подвесной системе, ноги вместе, взгляд вперед.

Вот уже верхушки деревьев, через мгновение удар о землю, и Лешка повалился на бок.

Купол медленно обмяк и накрыл собой парашютиста. Мгновенно вскочив на ноги, Лешка выбрался из-под купола и огляделся вокруг.

Мишка уже заканчивал собирать купол парашюта, Ахмед тоже. Лешка принялся укладывать парашют в парашютную сумку. Уже через несколько минут мальчишки волокли сумки с парашютами на старт, весело делясь впечатлениями от прыжков.

— Клянусь мамой, я в жизни ничего подобного не испытывал, — увлеченно говорил Ахмед.

— А я вначале чуть в штаны не наложил, а потом прошло, — признался Лешка.

Один лишь Мишка молчал, улыбаясь себе под нос.

— Я завтра письмо домой напишу, — гордо сказал Ахмед.

— Ага, и, конечно, напиши, как без парашюта приземлился и как двоих в воздухе спас, — съязвил Мишка.

— Слушай, не надо мне это поганое письмо вспоминать, ну соврал я тогда в письме, что за хорошую стрельбу грамоту от начальника училища получил, вы мне теперь до конца моих дней будете помнить? — вспылил Ахмед.

— Ты в следующий раз, когда будешь сочинения писать домой, меня предупреждай, а то опять мать мне будет глупые вопросы задавать, — ответил Лешка.

Вскоре прыжки закончились, и курсанты отправились в столовую на завтрак.

Проходя мимо КПП, Ахмед обратил внимание, что в курилке сидит девушка. Присмотревшись, он узнал в ней Таньку Мужухоеву.

— Леха, Танька приехала, — дернул за рукав идущего впереди в строю Лешку.

Лешка споткнулся так, что вся колонна пошла не в ногу.

— Какая Танька?

— Мужухоева Танька, которая тебя провожала в училище.

— Стас, я на минутку, — крикнул Лешка старшине и, выскочив из строя, побежал на КПП. Подбежав поближе, он действительно увидел в курилке Таню.

— Танька, — радостно закричал он.

Таня приподнялась, всматриваясь в подходящего Лешку, который был в стареньком летном комбинезоне.

— Лешка, — она бросилась ему на шею, — я с семи утра здесь, мне сказали, что вы на прыжках.

— Да, вот только что приехали, — важно ответил Лешка, — а ты как здесь оказалась?

— Леш, я в Киеве в торговый техникум поступила, сейчас приехала к тебе, — ответила Таня.

— Ну, ты молодец, будем друг другу в гости ездить.

Они сели на скамейку.

— Леш, а ты почему мне не писал?

— Тань, ты не обижайся, столько всякого навалилось, что не до писем.

— Ну ведь маме ты пишешь? — с упреком спросила Таня.

Лешка в самом деле не знал, почему он до сих пор не написал Таньке. И сейчас, честно говоря, у него уже не было той страсти и любви. Наверное, это первое чувство так же быстро угасло, как и возникло. Стараясь разрядить обстановку, он начал рассказывать про сегодняшние прыжки, про учебу, стрельбы. Так они проговорили, пока Лешка не увидел возвращавшихся со столовой курсантов.

— Ну ладно, Тань, завтра увольнительная у меня, приходи к четырем на КПП, погуляем.

Поцеловав Таню в щеку, Лешка побежал догонять строй.

* * *

На следующий день, в субботу, Ахмед, Мишка и Лешка готовились в свое первое увольнение. Целых два месяца они не покидали стен училища, и вот сегодня наступил долгожданный день первого увольнения. Надраены до блеска все пуговицы на кителе, бляха на ремне как будто сделана из чистого золота, ботинки без единой пылинки. Но самое главное — это ощущение чего-то необыкновенного, праздничного. Наконец-то можно пройти по улице в форме, и все вокруг будут видеть, что это идет курсант-летчик. От этого чувства плечи расправляются, и ты делаешься даже выше ростом.

— Мишка, а у тебя девушка есть? — спросил Ахмед, укладывая мокрой расческой непослушные волосы.

— Да так, была в школе одна, вместе уроки делали да контрольные решали.

— А у меня еще никого не было, — мечтательно протянул Ахмед, — я даже не целовался.

— Сейчас выйдешь на улицу, сразу местные девчонки научат, — язвительно бросил Лешка.

— Тебе хорошо, у тебя уже есть девушка, а я боюсь даже разговаривать с ними, — ответил Ахмед.

— Нет у нас ничего серьезного, так, пару раз в библиотеке виделись, — неожиданно для себя выдал Лешка.

— Хорош трепаться, пошли за увольнительными, — как всегда серьезно сказал Мишка.

Ровно в шестнадцать часов друзья подошли к КПП. Таня стояла чуть поодаль, и напряженно вглядывалась в проходящих мимо курсантов. Когда она увидела Лешку с друзьями, пошла им навстречу.

— Какие вы все одинаковые, — сказала она подходящим мальчишкам.

— Познакомься, Таня, это мои друзья, Мишка и Ахмед.

Ребята медленно пошли по дорожке, увлеченно разговаривая.

— Ахмеда я знаю, — улыбнулась Таня, — Миш, а ты откуда родом?

— Мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз, — пошутил Мишка.

— У него отец командир полка, он, пока учился, одиннадцать школ сменил, — ответил за Мишку Ахмед.

— Тань, а ты где остановилась? — спросил Лешка.

— А со мной подруга учится, она живет в этом городе, так я у нее остановилась.

— Ну, тогда пошли с подругой знакомиться, — сказал Мишка.

Компания подошла к автобусной остановке.

— Я даже не знаю, она такая дикая, я предлагала ей со мной ехать, так она отказалась.

— Это хорошо, мне нравятся такие, — сказал Мишка, — поехали за ней.

Подъехал нужный троллейбус, и все отправились за Танькиной подругой.

Жила она через две остановки. Подойдя к дому, Танька велела мальчишкам ждать, а сама скрылась в подъезде дома.

— Чего сюда приперлись, надо было в парк идти знакомиться, — недовольно пробурчал Лешка.

— Тебя там очень ждут, а здесь уже почти готовая компания, — ответил Мишка.

— Пацаны, нам же еще третья подруга нужна, — озабоченно сказал Ахмед.

— А тебя разве в горах невеста не ждет? — шутливо ответил Мишка.

— Иди ты со своими шутками, — огрызнулся Ахмед.

Мишка достал сигареты и важно задымил.

— Ну-ка, дай я попробую, — попросил Ахмед.

Затянувшись, он с непривычки закашлялся.

— Крепкие, зараза.

— Ты не пробовал «Беломорканал», я как-то у отца спер, ядреная вещь, — сказал Мишка.

Сделав еще две-три затяжки, Ахмед сделал вид, что курит всю жизнь. Из подъезда вышла Таня, ведя за руку свою подругу.

— Знакомьтесь, это Оля.

Оля была небольшого роста, с черными кудрявыми волосами, черными бровями и симпатичными ямочками на щеках.

— Здравствуйте, — с явным украинским акцентом поздоровалась девушка.

— Салам алейкум, — протянул руку Ахмед.

— Что это? — Ольга испуганно посмотрела на Таню.

— Оленька, вы его не пугайтесь, он хотя и только вчера спустился с гор, но уже знает пару русских слов, — Мишка нежно взял Ольгу под руку и повел ее по дорожке.

— Я тебя за такие слова зарежу, — с сильным кавказским акцентом сказал Ахмед. — Где мой кинжал? — посмотрел он на Лешку.

— Вы, идиоты, сейчас напугаете ребенка, — остановил друзей Алексей.

— Оля, не бойся, они ручные мальчики, правда немного одичали в казарме, — успокоила подругу Таня.

— Да ну вас, шутники, — Оля освободила свою руку от Мишки и взяла под руку Таню.

— Теперь, Оля, можете в этом городе никого не бояться, всем говорите, что у вас есть друг абрек и если что, он всех зарежет.

— А я никого не боюсь, а вас как зовут?

— Я — Ахмед, а это мои друзья, Миша и Леша.

— Куда пойдем? — спросил Лешка.

— Оленька у нас местная, будет у нас экскурсоводом, — предложил Мишка.

— Ой, ребята, я не знаю, куда вас вести, может, в кино?

— Никакого кино, я два месяца не дышал воздухом свободы, только на свежем воздухе, — с пафосом сказал Лешка.

— Ну, тогда в парк, — предложила Оля, и дружная компания направилась в городской парк.

Осень выдалась теплой, и в парке было много народа.

— Ребята, айда на карусель, — весело предложил Ахмед.

Все направились к карусели, у которой сиденья держались на больших цепях. Когда карусель начинала крутиться, то сиденья с людьми поднимались высоко над землей.

Дождавшись своей очереди, друзья расселись в кресла. Включился мотор, и вращающаяся карусель стала крутиться все быстрее и быстрее. Девчонки запищали от восторга, парни стали доставать друг друга руками, подтягивая впереди сидящего к себе и затем отпуская, от чего переднее кресло начинало дико вращаться. Но чем сильнее вращалась карусель, тем выше над землей поднимались кресла и расходились друг от друга. Было очень весело, все смеялись, визжали, перекрикивались друг с другом. Карусель крутилась все быстрее, и в какой-то момент Ахмеду помешала страховочная планка достать впереди сидящую Ольгу. Он отстегнул ее и потянулся к девушке. Он уже ухватился за Ольгино кресло, как по инерции оно стало отходить вперед и буквально стянуло Ахмеда. Он повис, держась за Ольгино кресло руками.

Карусель продолжала бешено крутиться, и стоящие внизу люди закричали. Бабушка-контролер, увидев кружащегося вместе с каруселью Ахмеда, побежала в кабинку отключать рубильник.

Как только она зашла в кабинку, пролетающий Ахмед ногами ударил по крыше кабинки и свалил ее на бок вместе с бабушкой. Люди кинулись поднимать кабинку с бабушкой, а карусель продолжала крутиться вместе с Ахмедом. Наконец кабинку подняли, и кто-то выключил рубильник.

Карусель стала плавно замедлять ход, но уставший Ахмед разжал руки и полетел в заросли сирени.

Народ ахнул. Все побежали к месту приземления Ахмеда. Каково же было удивление, когда из кустов выбрался ободранный Ахмед. Парадная форма напоминала жалкое зрелище, но сам герой был невредим.

В это время остановилась карусель, и к Ахмеду побежали друзья, которые были не на шутку напуганы.

— Ахмед, цел? — спросил подбежавший Мишка.

— Смотрите, у него кровь на щеке, — испуганно сказала Оля.

В это время они услышали ругань приближающейся бабушки-контролера.

— Бежим, — крикнул Лешка, и дружная компания рванула по дорожке вглубь парка.

Остановились только тогда, когда показался противоположный выход из парка.

— Леха, дай платок, — скомандовал Мишка.

— Откуда у меня платок? — Лешка попытался рукавом рубашки вытереть кровь с лица Ахмеда.

— Постой, — остановила его Таня и, достав платочек, принялась вытирать раненую щеку.

— Слушай, как приятно, я теперь буду каждый раз себе что-нибудь царапать, чтобы Таня вытирала, — истомно проговорил Ахмед.

— Давай обойдемся без членовредительства, — сказала Таня, пряча платок.

— Слушай, герой, как ты в казарму явишься в таком виде? — спросил Мишка.

— Да, в таком виде только до первого патруля, — вставил Лешка.

— Знаете что, ребята, поехали ко мне. У меня мама отлично шьет, и я думаю, что она приведет твою форму в порядок, — предложила Оля.

— Решено, я иду ловить такси, а вы сидите в кустах и не высовывайтесь, — приказал Мишка и пошел на выход из парка.

Через полчаса дружная компания сидела у Ольги дома, пила чай с малиновым вареньем и дружно смеялась, вспоминая полет Ахмеда.

Ахмед, в женском халате, чувствовал себя героем.

— Я бы мог еще три круга провисеть, но у меня зачесалось левое ухо, и на одной руке я не удержался, — гордо сказал Ахмед.

— Ты себе завтра еще один прыжок запиши в летную книжку, только без парашюта, — пошутил Лешка, и все дружно засмеялись.

В комнату вошла Олина мама тетя Катя и принесла свежеиспеченные пирожки с капустой.

— Кушайте, космонавты, после полетов надо подкрепиться, — ласково сказала она.

— Теть Кать, этот полет еще войдет в историю, — гордо ответил Ахмед.

— Полет-то может и войдет в историю, но брюки тебе придется покупать новые. До казармы ты в них доедешь, а вот с девчонками уже ходить будет стыдно.

Незаметно пролетело время увольнения, ребята попрощались с девчонками и пошли в сторону КПП. Недалеко от проходной к ним вдруг, как из-под земли, подбежала старая, вся в морщинах и с горбатым носом, цыганка.

— Ой, касатики, давай погадаю, всего рубль, всю правду скажу, — она затараторила вслед мальчишкам.

— Пацаны, а что, пусть погадает, — предложил Ахмед.

— Да иди ты, рубль только тратить, — возмутился Мишка.

— На, гадай, — Ахмед вытащил рубль и отдал цыганке.

Та взяла рубль, посмотрела сначала на руку Ахмеда, затем отбросила ее, взяла Мишкину руку и так же резко ее отбросила, наконец дошла очередь и до Лешки. Его руку она также отбросила в сторону. Она выхватила рубль из кошелька и отдала Ахмеду.

— Рано во тьме будете, все трое рано. Недаром судьба вас вместе связала, — шептала она и попятилась назад.

— Тьфу ты, — сплюнул Мишка, — дурью маетесь. Еще в церковь сходите, — он потянул Ахмеда за собой. Лешка поплелся следом.

Ночью, после отбоя, мальчишки еще долго шептались, вспоминая подробности прошедшего дня.

* * *

Дни в училище пролетали очень быстро. Стрельбы, прыжки с парашютом, практические занятия, постоянные выезды на аэродром делали учебу увлекательной и интересной. К новому году мальчишки полностью освоились с военным образом жизни. Строгий распорядок дня уже не тяготил, коротких увольнений хватало отдохнуть, и вообще жизнь казалась такой удивительной и интересной. Мальчишки уже летали на тренажере, а их речь стала приобретать летный жаргон.

После первой встречи веселая компания все увольнения проводила вместе. Девчонки приезжали каждый раз, когда у ребят был день увольнения. Мишка сразу начал ухаживать за Ольгой. Похоже, что и он понравился ей. Напротив, Лешка потерял интерес к Тане, и этим не замедлил воспользоваться Ахмед.

Как-то раз Лешка и Таня остались одни. Мишка, Ахмед и Оля стояли в очереди за билетами в кино. Таня подошла близко к Алексею и прошептала:

— Леш, ты какой-то странный. Я тебе уже не нравлюсь? После моего приезда, мы с тобой даже ни разу не поцеловались.

— Понимаешь, сейчас совсем нет времени ни на что, в голове только учеба, — соврал Лешка.

— Леш, ты меня не обманывай, я все чувствую. Только ты знай, у меня ничего не прошло. Я по-прежнему люблю тебя.

— Тань, не усложняй, жизнь сама все поставит на свои места.

В это время подбежал радостный Ахмед, размахивая в воздухе билетами:

— Еле выдержал битву, такая давка была. Мишка с Ольгой уже пошли. Я за вами.

— Вот и хорошо, — сказала Таня, взяла под руку Ахмеда и бросила уничтожающий взгляд на Лешку, — пошли их догонять.

В кинозале Лешка слышал, как Таня шепталась с Ахмедом, но это не вызывало у него никакого чувства ревности. В этот момент он окончательно понял, что Таня стала ему безразлична.

После фильма Таня с Ахмедом уже вовсю болтали и смеялись, идя поодаль от компании. А Лешке почему-то стало радостно за них. «Ну, вот и хорошо, что так получилось», — подумал Лешка.

Наступившая сессия прервала встречи веселой компании. Мальчишки целыми днями, а то и ночами готовились к сдаче экзаменов. Они старались изо всех сил, еще бы, после сессии первый отпуск, а затем полеты. Сессия пролетела, как одно мгновение. Экзамен, два–три дня на подготовку, следующий экзамен. Усердие мальчишек в учебе не осталось без награды — в числе первых они получили отпускные билеты.

— Ахмед, я приготовил брюки расклешенные, они у Ольги дома. Завтра, по пути на автовокзал, надо будет зайти забрать, — сказал Лешка, собирая чемодан.

— Леш, я хочу на пару дней в Киеве задержаться. Таня попросила, — виновато опустив глаза, ответил Ахмед.

— Здрасьте, приехали, — Лешка уставился на Ахмеда, — мы ведь договорились, сразу домой.

— Может, ты тоже со мной? — Ахмед вопросительно посмотрел на Лешку.

— Не-е-е, — протянул Лешка, — я прямиком домой, к мамке. Да надо на могилу к отцу сходить.

— Леш, ты дома скажи, что меня на пару дней оставили на пересдачу.

— Как хочешь, мне нетрудно, — ответил Лешка нахмурившись.

Он много раз представлял, как они вдвоем с Ахмедом приедут домой, как будут вместе гулять в форме по поселку, пойдут в школу. А сейчас все изменилось. «Блин, на юбку запал, — зло подумал Лешка. — Ладно, поеду один».

На следующий день друзья в парадной форме, с отпускными билетами, направились на автовокзал. Взяв билеты до Киева, они расположились на заднем сиденье автобуса. Счастливые, что целых две недели они проведут вне училища, впервые в форме появятся дома, выспятся до отвала, они не заметили, как приехали в Киев.

Мишка с Ахмедом решили пару дней провести с девчонками, а Лешка сразу поехал в аэропорт.

Перелет до Минеральных Вод занял три часа, и уже к вечеру Лешка спускался от остановки к дому по деревянным ступенькам. В военной форме, с чемоданом в руках он важно шагал по знакомой дороге.

— Стой, стрелять буду, — вдруг услышал Лешка за спиной.

Резко обернувшись, он увидел улыбающегося Витьку.

— Здорово, дружище, — кинулся тот обнимать друга.

— Привет, — Лешка бросил чемодан на землю и принялся тискать Витьку.

— Пусти, слон, задавишь, чем вас там кормят. Смотри, какую физиономию отъел, — Витька уставился на Лешку.

— Летный паек, сам понимаешь, кормят как положено, первое, второе и компот. А еще, я тебе как другу по секрету скажу, — Лешка перешел на шепот, — даже шоколад дают.

— Да, теперь я понимаю, чего ты туда поступил, ты же с детства сладкоежка.

Ребята пошли по дороге к Лешкиному дому. Навстречу им стали попадаться знакомые односельчане.

Лешка важно здоровался со всеми. Военная форма делала его взрослее и он, понимая это, старался говорить по-взрослому медленно, басом.

Но больше самого Лешки радовался Витька. Он, завидев очередного знакомого, кричал издалека:

— Лешка Понамарев, мой друг, приехал. Скоро летчиком будет. В отпуск, на две недели.

Лешке он не давал даже слова сказать.

Наконец они подошли к дому.

— Ну, ладно, Витек, бывай здоров, завтра увидимся.

Друзья простились, и Лешка пошел в дом. Сердце его учащенно забилось. Сейчас он увидит маму. А отца уже нет. Комок подобрался к горлу. Подойдя к двери, он увидел, что она заперта. Ключ лежал на знакомом месте, под ковриком, и Лешка, отперев дверь, вошел в дом.

Грудь защемило. Он поставил чемодан на пол, снял ботинки и прошел в комнату. Ничего не изменилось. Все, как прежде, только портрет отца с черной лентой. Лешка подошел к портрету и посмотрел на фотографию. В памяти почему-то вспомнилась фигура отца, когда Лешка приехал из Грозного, после медицинской комиссии. Усталый, он стоял у калитки, тревожные глаза, напряженный взгляд. Теперь Лешка понял, что отец переживал больше него самого. Он представил, как бы сейчас радовался отец его приезду.

Лешка продолжал стоять у фотографии, и слезы медленно катились из его глаз. Как порой бывает несправедливо в жизни. Почему мы осознаем, как любим близких, только когда они уходят от нас. Ему хотелось сказать: «Прости, отец». А еще он хотел сказать, что выполнил его желание — поступил в летное училище. Лешка стоял у портрета отца, а в памяти всплывали разные истории, то как они с отцом собирали по болтикам разбитый кем-то автобус, как у отца забрали водительские права, потому что за рулем ехал тогда еще восьмиклассник Лешка, какой отец был общительный и как его уважали друзья разных национальностей.

Неожиданно дверь открылась, и за спиной раздался голос матери:

— Лешенька, сынок, приехал. А я в библиотеке задержалась. Мне Зарема Дзарохова сказала, что ты приехал. Так я все бросила и домой.

Мать обняла Лешку и расцеловала, а затем отошла на шаг, пристально вглядываясь в него.

— Господи, как повзрослел, как повзрослел. Ты смотри, ну впрямь мужик. Лешенька, как форма-то на тебе ладно сидит, отец-то не дожил, а как бы радовался.

Мама вытерла платком набежавшие слезы.

— Ну ладно, мам, будет, ты лучше борща согрей, я, наверное, его сейчас кастрюлю съем.

Мать начала суетиться на кухне, когда пришел Колька. Увидев брата, он с разбегу бросился к нему.

— Лешка приехал!

— Да погоди, дурачина, обувь сними.

Алексей поцеловал брата в щеку и достал из сумки солдатский ремень.

— На, носи, солдат.

— Ух ты! — обрадовался Колька, — ну теперь я погоняю девчонок бляхой по задницам.

— Я тебе погоняю, — мать выхватила у Кольки ремень, — нашел какой подарок дарить. Он и так всем прохода не дает в школе. Теперь еще этот ремень.

Она принялась накрывать на стол, одновременно то слушая сына, то задавая ему вопросы, то рассказывая местные новости. Видно было, как она счастлива.

Долго сидели они за столом. Далеко за полночь Лешка лег в свою постель. «Как хорошо, — подумал он, — как все пахнет домом». Больше ничего подумать он не успел, потому что заснул самым крепким сном, каким спят абсолютно счастливые люди.

Наутро Лешка проснулся от настойчивого стука в дверь.

— Ну кого еще нелегкая принесла, — пробурчал Лешка, подходя к двери.

Открыв дверь, он увидел Витьку и Магомеда.

— Я не понял, вас во сколько в армии поднимают, — возмущенно набросился на него Магомед. — Его уже все ждут, а он спит.

— Пацаны, имейте совесть, я хочу выспаться за полгода.

— Потом выспишься, пойдем, тебя уже все наши ждут, — повелительно сказал Витька.

— А как занятия? — спросил Лешка.

— Чудак человек, ты на часы посмотри, мы уже отучились.

Лешка глянул на часы и обомлел: два часа дня. Ничего себе, отоспался.

— Так, пацаны, пять минут, я быстро.

По-военному быстро одевшись, Лешка с друзьями пошел к школьному двору, где обычно собиралась их тусовка. Подойдя, он увидел одноклассника Ису, который никуда не поступил, а также учившихся на год младше него Юрку и Ибрагима.

— Леха, тебя не узнать, как будто два года не было.

— Привет, братуха, — мальчишки по-кавказски обнялись.

— Ну, давай, рассказывай, как на истребителях летал, — Иса достал из пакета трехлитровую банку с вином.

Мальчишки расположились, как обычно, на бревнах, за школьным сараем. На большом пне расстелили газету, поставили стаканы, и уже через десять минут разгоряченная молодым вином компания наперебой задавала Лешке вопросы.

— Леха, а правда, что вы с Ахмедом уже с парашютом прыгали?

— Ну да, у нас уже по десять прыжков.

— А на самолетах летали?

— Нет, пока только на тренажере.

— А это как?

— Это кабина самолета, стоит в ангаре, впереди экран, на котором снято, как самолет летит. Ты сидишь в кабине, выполняешь все действия, как в настоящем полете.

— И что, ты уже знаешь, как летает самолет?

— Да мы уже через месяц выезжаем на полеты, — разгоряченный спиртным Лешка начал все больше и больше рассказывать о курсантской жизни, привирая по мере выпитого. Мальчишки же слушали его как завороженные, и уже три раза пили тост за военного летчика Понамарева Лешку. Вино закончилось, и друзья предложили Лешке зайти в школу.

— Мы тебя здесь подождем, от греха подальше, — пошатываясь, сказал Юрка, — сам понимаешь, мы еще ученики, а ты уже защитник.

Уже стемнело, и друзья, проводив Лешку до двери школы, остались в темноте.

У дверей школы стояла большая бадья с водой для мытья обуви. Лешка тщательно вымыл обувь и зашел в помещение. Навстречу ему быстрым шагом, глядя в какую-то книгу, шла Светка Капустина. Она сильно повзрослела за полгода. Стала стройнее, еще красивее.

— Привет, кнопка, — крикнул он.

— Ой, привет. Ты на каникулы? — радостно сказала Света, увидев Лешку.

— Детсад, у нас отпуск, — Лешка по-взрослому глянул на девчонку, вернее, хотел посмотреть, но у него не получилось. На него смотрели Светкины глазища. Лешка почему-то растерялся.

— Ты куда, Свет? Постой!

— Леш, я побежала, уже звонок был, у нас еще один урок.

Лешка стоял, смотря в спину уходящей Светки, и подумал, как она повзрослела за полгода.

Он стоял на месте, забыв, что на нем форма, что он герой-курсант. Как под гипнозом стоял он, завороженный Светкиным взглядом.

— Так что за солдат у нас в гостях? — услышал Лешка за спиной голос директора школы.

— Курсант Понамарев прибыл в очередной отпуск, — отчеканил он по-военному, — здравствуйте, Иван Андреевич, — Лешкин рот расплылся в улыбке.

— Ну, здравствуй, курсант Понамарев, рад тебя видеть, — Иван Андреевич протянул Лешке руку.

— Я тоже рад вас видеть, спасибо вам за науку, только благодаря вам я поступил, — сказал Лешка.

— Благодаря всем: и учителям, и родителям, и тебе. Это совместная победа. Так, в субботу выступишь на линейке, ты у нас теперь знаменитость.

— Иван Андреевич, ну какая я знаменитость, что я буду говорить?

— Расскажешь, как поступал и как надо учиться, чтобы выдержать такой конкурс.

Неожиданно директора позвали к телефону, и Лешка опять остался один. Он медленно побрел по школьному коридору, заглядывая в щелки дверей, за которыми шли школьные уроки. Как это все знакомо: и запахи, и звуки. Казалось, что Лешка очередной раз опоздал на урок и, открыв дверь, войдет в свой класс. Прозвенел звонок, из школьных кабинетов стали выбегать ученики. Кто-то узнавал Лешку и здоровался с ним, кто-то проходил молча, с интересом разглядывая его.

А он стоял у выхода, ожидая появления Светки. Какая-то сила удерживала его непонятным желанием еще раз увидеть ее взгляд. Вот появились ученики из Светкиного класса. Мальчишки уважительно здоровались, девчонки, перешептываясь, проходили мимо Лешки, бросая на него игривые взгляды.

Вот уже все прошли, а Светки все не было. Неловкость мешала ему спросить у Светкиных одноклассников, где она. И поэтому Лешка пошел по школе, заглядывая в классы. Найдя кабинет с табличкой «8а», он заглянул внутрь. Светка стояла у окна. Короткая стрижка, школьная форма с удивительно белым фартуком, стройная фигура — все это волновало Лешку, сковывая и мысли, и поступки.

— Свет, ты что домой не идешь? — спросил он, боясь испугать девчонку.

Света повернулась и тихо сказала:

— Я боюсь.

Она хотела сказать: «Я боюсь тебя», но почему-то не смогла продолжить фразу. Если бы она была взрослее, она бы бросилась на шею Лешке и призналась, что он давно не дает ей покоя, что она засыпает с его именем, что для нее это все серьезно и на всю жизнь. Но она была еще ребенком, и все эти взрослые чувства, которые просыпались в ее сердце, были ей непонятны, и она совершенно не знала, как себя вести.

— Свет, ну ты бы с подружками домой ходила, что же ты осталась? — Лешка подошел к Светке. Сердце его бешено колотилось. Если бы Светка была взрослее, он бы, наверное, обнял ее и признался, что она ему нравится, что ее взгляд заставляет замирать его сердце и что он совершенно потерял голову из-за нее. Но Светка была еще ребенком, и Лешка, вздохнув, сказал:

— Ладно, придется проводить тебя домой.

Он помог собрать Светке учебники с парты, и они направились к выходу.

— Леш, а от тебя спиртным пахнет, — сказала удивленно Светка.

— Это мы с пацанами мой приезд отметили, — Лешка уже пришел в себя и уверенно шагал рядом со Светкой, неся ее портфель.

— А я еще утром узнала, что ты приехал.

— Маленький поселок, все новости разносятся быстро.

— А правда говорят, что у вас при поступлении были какие-то сложные испытания?

— Да всякого пришлось хлебнуть, — Лешка окончательно осмелел и уже говорил уверенно.

— А расскажи, как это было.

— Ну, например, было такое испытание, когда тебя сажают на тренажер, ты летишь, а в это время тебе прокалывают вену и начинают скачивать с тебя кровь, пока ты не потеряешь сознание и не отпустишь штурвал.

Светкино лицо приняло выражение, как будто это с нее скачивали кровь.

— С одного так всю кровь скачали, а он все летел.

— Как это летел? Он же без крови должен умереть? — Светка удивленно подняла на Лешку глаза.

— Сила воли, — уверенно соврал Лешка.

— А что потом с ним делали?

— А потом кровь снова закачали и отправили на новое испытание, — Лешка почувствовал себя бароном Врунгелем.

— Да ну тебя, — Светка наконец поняла, что ее разыгрывают, — так не бывает.

— Точно, признаюсь, приврал, а если серьезно, тяжело было. Сейчас даже сам не знаю, как все прошел, — ответил Лешка серьезно.

Незаметно они подошли к Светкиному дому.

— Ну вот мы и пришли, может, зайдешь?

— Нет, в другой раз, боюсь на глаза Тамаре Федоровне показаться с запахом, — ответил Лешка.

— Тогда пока, — Света зашла за калитку.

— До завтра, — сказал Лешка, и они расстались.

Только Лешка отошел от Светкиного дома, как услышал из темноты:

— Леха, ну ты даешь, мы будем продолжать отмечать твой приезд?

Оказывается, мальчишки шли все это время за счастливой парочкой. Обрадовавшись, что Лешка наконец освободился, они направились опять пить вино.

В эту ночь Лешка впервые в жизни пришел домой изрядно выпивши. Надежда слышала, как вошел сын, по качающейся походке и опрокинутой вешалке поняла, что он навеселе, но сделала вид, что спит. Про себя улыбнулась — мальчик уже стал взрослым.

Дни отпуска полетели так стремительно, что Лешка потерял им счет. Через два дня приехал Ахмед, и они загуляли на всю катушку. Встречи с друзьями, вечерние посиделки с красным вином, выступление на школьной линейке, в общем, когда наступил день отъезда, они не поверили календарю.

Все это время Лешка хотел встретиться со Светкой. Но как только он собирался к ней, всегда находилась какая-то причина, разрушавшая его планы. В результате они так и не встретились. Рано утром друзья сели на автобус, увозивший их в Минеральные Воды. Как жаль, что все хорошее так быстро заканчивается.

* * *

После приезда в училище курсанты приступили к наземной подготовке. Ежедневные тренировки на тренажере, практические занятия на аэродроме — все это говорило о приближении полетов. Все жили одной мыслью — скорее на полевой аэродром.

Наконец настал день отъезда. Еще с утра все были заняты получением летной формы. Комбинезоны выдавали старенькие, но это были настоящие летные комбезы, выдержавшие ни один выпуск курсантов. Счастливые мальчишки примеряли шлемофоны, кислородные маски, летные ботинки. Все это пахло удивительным запахом неба и самолетов.

— Леха, неси фотоаппарат, сними меня, я родителям пошлю, — Ахмед гордый ходил в полной летной экипировке.

— Еще успеешь, ты лучше вещи упаковывай, через час отъезжаем на вокзал, — сказал рассудительный Мишка.

— У меня уже все на два раза собрано, дорогой. Я всегда в полной боевой готовности.

— Пацаны, самое главное, чтобы нас в группу к одному инструктору взяли, — сказал Лешка.

В казарму вошел командир роты капитан Варан.

— Рота, смирно, — скомандовал дневальный.

— Приготовиться к отъезду, через тридцать минут подадут машины, — приказал командир.

Курсанты стали собирать чемоданы с вещами, летное снаряжение и выносить все это на плац перед казармой. В назначенное время пошли машины, и все поехали на железнодорожный вокзал.

В поезде друзья сели в одно купе. Мишка достал из чехла привезенную из отпуска гитару и начал перебирать струны.

— Ты, оказывается, на гитаре играешь? — удивленно спросил Ахмед.

— А еще на пианино, я семь лет в музыкальную школу ходил, — ответил Мишка, продолжая что-то напевать себе под нос.

— Тихо, пацаны, Миха поет, — крикнул Лешка.

Мишка тронул струны гитары и негромко запел:

Не пожелай ни дождика, ни снега,

А пожелай, чтоб было нам светло,

Полглобуса локаторное небо,

Полмира проплывает под крылом…

Мишка пел песню про подвиг летчика, и все слушали его, затаив дыхание. Прозвучали последние аккорды, и наступила тишина.

— Сильная вещь, — первым сказал старшина курса Тремов, — кто написал?

— Музыка народная, слова народные, — ответил Мишка.

Он опять тронул струны и запел очередную песню.

Через три часа поезд прибыл на станцию Добрянка. Дальше с вещами курсанты пошли пешком и уже к вечеру обустраивались в бараке. Полевой аэродром располагался на границе соснового бора.

Ближайшая деревня в трех километрах. Вокруг только леса и поля. На следующий день курсантов начали распределять по экипажам и звеньям. Мальчишкам удалось упросить старшину включить их в один экипаж.

Старшина стоял перед строем и сначала выкрикивал фамилии курсантов, а затем называл фамилию инструктора. Наконец назвали их фамилии:

— Понамарев, Мишин, Шарипов — инструктор старший лейтенант Карцев.

После построения курсанты построились по экипажам и стали знакомиться с инструкторами. Карцев подошел к подчиненным:

— Старший лейтенант Карцев, военный летчик, инструктор второго класса. Буду обучать вас на самолете Л-39. Обещаю всех выпустить самостоятельно при условии крепкой дисциплины и большом трудолюбии. Все выбросить из головы. Никакой личной жизни. Сейчас только одна цель — полеты. Ничто не должно отвлекать вас от полетов. Обращаю внимание на соблюдение режима. За любое нарушение буду отстранять от полетов.

Инструктор был старше мальчишек лет на шесть. Но для них он был сейчас богом. Они смотрели ему в рот, боясь пропустить малейшую деталь его указаний, как будто от этого зависела их летная судьба.

— Вопросы есть? — строго спросил офицер.

— Никак нет, — громко ответил Ахмед.

— Вот ты и будешь старшим в экипаже, — сказал Карцев.

От этого назначения у Ахмеда как будто крылья выросли.

— Есть, — радостно ответил Ахмед.

— Ну, а теперь давайте знакомиться.

Инструктор со своими подчиненными расположился в курилке и стал по очереди внимательно слушать каждого из своих курсантов. Когда он выслушал всех ребят, уже более мягким голосом сказал:

— Я не привык плестись в хвосте, поэтому наша задача не просто вылететь самостоятельно, но и сделать это в числе первых. Я хочу научить вас быть первыми.

Лешка смотрел на своего инструктора завороженными глазами. Для него этот совсем молодой парень был богом, примером во всем, образцом мужества, гордости, чести. Этот незнакомый человек сразу стал старшим братом, другом, начальником, наставником. Можно применить еще тысячу эпитетов, но не выразить того чувства, которое испытывает курсант к своему первому инструктору. Лешка еще не знал, что пройдет много лет, и он пронесет все эти чувства к своему первому инструктору с собой. И всегда будет произносить его имя с гордостью и уважением.

В казарме вечером царило оживление. Все курсанты делились впечатлениями от знакомства с инструкторами.

— Нет, ты видел, видел, какой нам достался шеф? — Ахмед взахлеб обратился к Лешке и Мишке. — Ты видел, какой у него строгий взгляд? Точно, есть аллах на свете, нам достался самый лучший инструктор.

— Ты что распетушился, — ответил Мишка, — посмотрим, как он сам летает и как нас выпустит самостоятельно.

— Миха, ты хоть и среди летчиков вырос, а в людях ни черта не понимаешь. Ты посмотри, какой он, такой, такой…

— Слышь, ты что заладил: такой, такой. Нормальный мужик, как все. То, что он для нас царь и бог, это понятно, только не от него все зависит. Сейчас надо все бросить и готовиться к первому самостоятельному вылету. На первом курсе главное вылететь самостоятельно, — ответил Мишка.

— Мих, мне он, честно говоря, тоже понравился, — сказал Лешка. — А то, что готовиться надо, это понятно. Короче, мужики, один за всех и все за одного. Вместе учим, вместе летаем.

Среди курсантов то тут, то там возникали споры, чей инструктор лучше. Каждый из них принял своего учителя, как лучшего, и полюбил. Иначе быть не могло. Инструктор среди летчиков — учитель, своего рода святой. Какой бы он ни был внешне, он самый лучший. Инструктор остается на всю жизнь для летчика уважаемым человеком и, несмотря на то, как сложится летная карьера, какого он достигнет звания, своего инструктора летчик всегда будет называть по имени отчеству и на вы.

* * *

Началась наземная подготовка. Каждый день выезды на аэродром. Инструктора обучали курсантов, как надо запускать двигатель, затем порядок руления по рулежной дорожке и полосе, и, наконец, наступил день первых полетов. В пять утра подъем, завтрак и отъезд на аэродром. Все ужасно волновались. Пугали друг друга разными случаями, неизвестно кем рассказанными, о том, что в первом полете обязательно стошнит, что становится так плохо, что не сможешь выбраться из кабины.

— Так, пацаны, выбросить из головы всю эту хрень. Будете себя настраивать, точно обрыгаетесь, — поучал ребят рассудительный Мишка. — Главное, сосредоточиться на полете. Делать все, как на тренажере.

— Легко тебе говорить, а у меня со вчерашнего вечера коленки трясутся, — испуганно проговорил Ахмед.

— Да я тоже плохо спал, — признался Лешка.

— Вы что носы повесили? Мы ведь на полеты едем. Подумайте, мы ведь полгода пахали, чтобы оказаться здесь. Ведь это праздник, — восторженно проговорил Мишка.

«Да уж. Полгода. Я всю жизнь к этому готовился», — подумал Лешка.

На аэродроме день начался с разведки погоды и тренажей.

Пока разведчик погоды уточнял погоду по маршруту и в зонах, курсанты с инструкторами около самолетов повторяли порядок действий в полете.

— Предупреждаю, — строго говорил инструктор, — в первом полете за ручку управления держаться мягко. Ваша задача — контролировать режим полета, знакомиться с районом полетов. Первым, согласно плановой таблице, полетит со мной Понамарев, затем Шарипов и крайним — Мишин.

После разведки погоды командир полка подполковник Кравченко приступил к предполетным указаниям. Разведчик погоды доложил погоду в районе полетов, начальник метеослужбы — прогноз погоды на период полетов, и так, по заведенному со времен фанерных И-16 порядку, летчикам давали предполетные указания. Торжественность первых полетов отошла на второй план. Весь летный состав внимательно слушал указания начальников всех обеспечивающих служб. Началась обычная работа летчика, которая требует большого внимания и сосредоточенности. А места романтике, волнению и прочим сентиментальностям в ней, летной работе, как правило, не остается. Все это приходит позже, после полетов, когда сидишь в курилке, глубоко затягиваясь «Беломорканалом», когда все тело ломит от перенесенных перегрузок, когда с улыбкой вспоминаешь, как на вираже ты «держал» на ручке многотонную махину, и всю мощь форсажей давил перегрузкой, от которой темнело в глазах. И ты очередной раз с силой напрягаешь пресс, чтобы сохранить контроль над зрением. Это борьба человека и самолета. И не удержи эту громадину в режиме, мгновенное нарастание скорости, и ты вынужден отключить форсаж. Все, ты проиграл. Но когда вся власть над машиной в твоей руке, когда мощи форсажей не хватает, чтобы вырваться, ты чувствуешь себя победителем, наездником на необъезженном жеребце, крутой нрав которого у тебя в туго натянутом поводке. Это уже потом вспоминаешь красоту лесов и полей, яркость заоблачного солнца, причудливые формы облаков, ночное небо и россыпь звезд. А полеты — это прежде всего работа. Это когда пот ручьем и кровь из носа, когда мысль работает на опережение действия, а действия отточены до автоматизма. Когда в условиях предельных перегрузок ты решаешь сложные логические задачи, не обращая внимания ни на отливающую от головы кровь, ни на свинцовость рук и ног.

— Вопросы есть? — строго спросил командир полка. — Если вопросов нет — по самолетам.

Летчики направились к своим шкафчикам с летным снаряжением.

— Ты, главное, делай все, как на тренажере, — поучал Лешку Ахмед, — не волнуйся, представь, что ты на пассажирском самолете.

— Ладно, хватит пугать, — сказал подошедший Мишка, — беги к самолету, а то шеф уже там.

Лешка поправил ЗШ и побежал на стоянку самолетов.

Инструктора стояли недалеко и о чем-то переговаривались друг с другом. Старший лейтенант Карцев выделялся среди своих товарищей высоким ростом и строевой выправкой. Наутюженный комбинезон сидел на нем безупречно, короткая военная стрижка и голубые глаза — благодаря этому он имел большой успех среди женщин. Среди командования он тоже пользовался авторитетом за хорошие летные данные и инструкторский талант. Его курсанты вылетали самостоятельно в числе первых, уверенно продвигались вперед по летной программе и. как правило, без предпосылок к летным происшествиям. Проходя мимо инструкторов, Лешка лихо козырнул и отметил про себя: «Да, наш и правда лучше всех!»

Когда Лешка подходил к самолету, навстречу к нему вышел техник самолета и доложил:

— Товарищ курсант, самолет к полету готов. Техник самолета прапорщик Загорулько.

Лешка важно принял доклад и направился осматривать самолет. Техник шел рядом с ним. Он был намного старше и годился Лешке в отцы. Идя за ним, он тихо подсказывал:

— Сынок, здесь обрати внимание на давление воздуха в системе, а на пневматике следи за износом, посмотри, чтобы кран кислородный был открыт.

Следуя за Лешкой, он старался не мешать, одновременно акцентировал внимание на главном.

Закончив осмотр самолета, Лешка расписался в журнале приемки и принялся еще раз продумывать полет. Он водил ладонью в воздухе, бормоча про себя порядок действий в полете. Со стороны он выглядел смешно, но это был важный ритуал перед полетом. Заметив подходящего инструктора, Лешка строевым шагом направился навстречу.

— Товарищ старший лейтенант, курсант Понамарев к полету готов.

— Так, тебе все понятно?

— Так точно.

— Ну, тогда полетели.

Лешка отработанным движением стал садиться в кабину.

— Стой! — вдруг остановил его прапорщик. Взяв обувную щетку, он аккуратно вытер песок с Лешкиных ботинок.

— У меня в кабине, как в операционной — стерильно, — сказал он и затем чуть тише добавил: — Ты, сынок, главное, не волнуйся, учитель у тебя хороший, летать научит.

— Спасибо, — смущенно ответил Лешка и почувствовал, как заботливо техник самолета поправлял подвесную систему на нем.

Закончив помогать курсанту, прапорщик перешел ко второй кабине и стал помогать инструктору.

— Семеныч, я тебя знаю уже пять лет, и все курсанты называют тебя «батя». Поделись секретом, за что они тебя любят?

— Секрет простой, Витя, дети они для меня. Мой-то Петька обязательно летал бы. Вот только не судьба, — Семеныч нахмурился, снимая чеки с катапультного кресла: — Убили моего Петьку пьяные подонки. За семьдесят копеек убили. Шел с тренировки вечером, боксом он у меня занимался, в подворотне пьяная шелупонь стала деньги требовать. Ну, он двоих положил, а третий ножом в бок. Так и пришел с ножом в боку. Пока врачей вызывали, истек кровью он. Жена шестой год лежит, а я вот с ними душу отвожу.

— Извини, Семеныч, не знал.

— Ничего, Витя, давай, с богом.

— Запускаем, — скомандовал Лешка и приступил к запуску двигателя.

Волнение практически исчезло.

— Воронок-старт, 34-му запуск, — запросил он командный пункт.

— 34-й, запускайте.

Лешка уверенно выполнял необходимые действия, и скоро двигатель начал набирать обороты. Когда установился режим малого газа, техник самолета закрыл фонарь кабины и принялся жестами показывать летчику о готовности систем.

— 34-му вырулить.

— Выруливайте, 34-й, — дал разрешение РП.

Лешка увеличил обороты двигателя, и самолет медленно покатился по рулежной дорожке.

— 34-му разрешите на полосу.

— 34-й, на взлетную, — ответил руководитель полетов.

Вырулив на взлетную, Лешка услышал спокойный голос инструктора:

— Плавно за ручку держись, в полете я дам тебе порулить.

— 34-му взлет.

— 34-й, взлет разрешаю.

Лешка почувствовал, как под рукой плавно стал перемещаться РУД (рычаг управления двигателем) и самолет задрожал, удерживаемый тормозами.

— Ну, поехали, — сказал инструктор и отпустил тормоза, — в первой половине держим направление, смотрим скорость.

Самолет так быстро набирал скорость, что Лешка не успевал отслеживать действия инструктора.

Через несколько секунд самолет оторвался от земли и стал набирать высоту.

— Убираем шасси, так, хорошо, теперь закрылки, молодец, прибираем оборотики. Все, взлетели. Взлет опасен, полет прекрасен, посадка трудна, запомни, Понамарев, — инструктор уверенно пилотировал самолет, одновременно давая указания курсанту.

— Берем курс в зону пилотирования и плавно набираем высоту, — продолжал Карцев.

Лешка был в полнейшем цейтноте. Он старался следить за режимом, одновременно рассматривал наземные ориентиры, контролировал работу двигателя и систем самолета, но он явно не успевал.

Через пять минут полета первые капли пота потекли из-под защитного шлема. Он судорожно бросал взгляд то на приборы положения самолета, то на приборы контроля двигателя, в это время инструктор показывал ему характерные ориентиры на земле. В общем, Лешка хронически не успевал.

Он не успел заметить, как они набрали высоту 4000 метров и заняли зону пилотирования.

— 34-й зону занял, задание, — запросил вместо Лешки Карцев.

— 34-й, задание разрешаю, — ответил РП.

— Смотри, Понамарев, вираж, плавно вводим, ножкой скольжение убираем, добавляем обороты, запоминаем курс ввода. Плавно выводим и теперь пикируем.

Самолет устремился к земле. Скорость нарастала, а высота стремительно уменьшалась.

На заданной высоте инструктор взял ручку на себя, и самолет стал плавно выходить из пикирования. Лешка почувствовал, как перегрузка сдавила все тело и в глазах стало темнеть.

— Прессом работай, напрягай мышцы живота, — услышал он голос инструктора, как будто тот мог знать, что чувствует Лешка.

Он напряг живот, и зрение восстановилось.

— Переводим в набор, горка, — комментировал полет инструктор.

Лешка почувствовал, как самолет понесся к солнцу. И в этот момент он вспомнил, как лежал на теплой земле, а в воздухе маленькой мушкой самолетик выписывал виражи.

«Неужели это я?» — восторженно подумал он.

Он почувствовал те же ощущения, что тогда, на земле. Он опять стал самолетом. Он слился с ним в одно целое. Незаметно для себя он пытаться пилотировать самолет.

— Не спеши, сейчас выйдем в горизонт, я дам тебе управление, — услышал он в наушниках, — вот горизонтальный полет, бери управление.

Лешка взял ручку управления и сразу почувствовал, что инструктор не держит управление. Самолет стал плавно увеличивать крен. Лешка убрал крен, но в это время увеличился угол пикирования. Дернув ручку управления на себя, курсант перевел машину в набор.

— Понамарев, скорость, — беспокойным голосом сказал инструктор.

Бросив взгляд на скорость, Лешка ахнул, она отличалась от расчетной на сто километров в час. Он резко увеличил обороты двигателя, и самолет начал разгоняться. В это время Лешка заметил, что опять заваливается крен и тангаж самолета. Начав выравнивать самолет, он не заметил, как скорость увеличилась выше расчетной. В этот момент курсант почувствовал, как инструктор взял управление на себя. Казалось, самолет моментально застыл на месте. Как молодой скакун, почувствовав руку хозяина, перестает показывать свой норовистый характер, самолет вмиг стал покладистым и послушным. И, кажется, чего сложного, ручка застыла на месте, и самолет застыл в воздухе без движения. Но нет, это не движения рулей, это силой мысли летчик подчинил крылатую машину.

— Ну, на первый раз достаточно, идем домой, доложи об окончании задания, — сказал инструктор.

— 34-й задание в первой зоне закончил, — доложил Лешка.

— 34-й, вам к четвертому развороту, высота пятьсот метров, — ответил руководитель полетов.

Инструктор пилотировал самолет и спокойно объяснял Лешке свои действия.

Они снизились на высоту пятьсот метров и вышли к четвертому развороту.

— Смотри, Понамарев, аэродром под нами.

Лешка посмотрел вправо под крыло и увидел летное поле. Аэродром с высоты пятьсот метров был как на ладони. Маленькие самолетики рулили по рулежным дорожкам. Машины, размером со спичечный коробок, ползли как букашки. Все было как в кино.

Не успел Лешка полюбоваться этим зрелищем, как услышал команду руководителя полетов:

— 34-й, выполняйте первый.

Выполнив разворот на сто восемьдесят градусов, инструктор сказал:

— Ну а теперь самый сложный элемент — посадка. Взлет опасен, полет прекрасен, посадка трудна — запомни это на всю жизнь.

Лешка запомнил. На всю жизнь.

— Выпускай шасси, — Лешка перевел кран выпуска шасси вниз, — так, молодец, — похвалил его инструктор, — теперь закрылочки, хорошо, поддержим скорость увеличением оборотов. Докладывай, мы на третьем.

— 34-й на третьем шасси выпустил, — доложил Лешка.

— Выполняйте третий, — ответил руководитель полетов.

— После третьего разворота переводим самолет на снижение и плавно уменьшаем обороты.

Самолет четко следовал командам инструктора. Казалось, он его понимает и выполняет команды сам.

— Четвертый разворот выполняем со снижением, докладывай.

— 34-й, дальний, к посадке готов, — доложил курсант.

— 34-й, посадку разрешаю.

По мере приближения к земле скорость самолета стала ощущаться все больше и больше.

— Переводим взгляд влево, плавненько «подбираем» все, касание, — комментировал свои действия инструктор.

Самолет затрясло по металлической полосе. Уже через пять минут они были на стоянке. Семеныч помогал Карцеву освобождаться от подвесной системы.

— Как клиент? — спросил он тихо.

— Клиент в шоке, — улыбнувшись, ответил инструктор.

Освободив инструктора, техник самолета стал помогать курсанту.

— Как самочувствие, сынок?

Лешка сидел в кабине без движений. Все тело ломило от усталости. В голове стоял шум. Пот предательски струился из-под шлемофона.

Внутри ощущение полнейшего поражения.

— Я полное дерьмо. Я никогда не смогу летать, — с дрожью в голосе ответил Лешка.

— Не спеши, Москва не сразу строилась, если весь мокрый прилетел, значит, работал. Будет из тебя толк, — уверенно ответил Семеныч.

Выбравшись из кабины, Лешка подошел к инструктору.

— Товарищ старший лейтенант, разрешите получить замечания.

— Сейчас возьмешь тетрадь и нарисуешь весь полет, что запомнил. На разборе полетов покажешь, — сказал инструктор и пошел в столовую, на ходу закуривая «Беломор».

— Леха, ну как? — услышал он за спиной радостный возглас Ахмеда.

— У меня ничего не получилось, — обреченно промычал Лешка, — я почти ничего не понял.

— Так, короче, не паникуй. Лучше расскажи, на что внимание обращать?

— Повтори еще раз порядок действий с арматурой в кабине и особенно параметры полета.

Ахмед стал водить рукой в воздухе, имитируя полет, а Лешка направился в курилку.

Стрельнув беломорину у курсанта, он, задумавшись, закурил, вспоминая детали полета.

Лешка не понимал, что он начал тяжелый путь летного обучения, который будет продолжаться ровно столько, сколько он будет связан с небом. Тогда он еще не знал, что «садится на иглу», которая называется любовь к небу. Что летная работа станет главным в его жизни. Что засыпать он будет, проигрывая завтрашний полет, а просыпаясь, будет мчаться на аэродром в предвкушении свидания с любимым делом — полетом. Все это называется «заболеть небом». И у Лешки началась эта болезнь. Которая не проходит с годами, а остается с тобой на всю жизнь.

* * *

Вечером после ужина в казарме стоял гвалт, как на птичьем базаре. Курсанты обсуждали первый день полетов. Боря Птицын стоял в центре круга и громко рассказывал, как он сегодня пилотировал Л-39. Ему посчастливилось выполнить два полета, и поэтому он чувствовал себя на голову выше всех.

— Я тебе еще раз говорю, — обращался он к Артуру Чевадзе, — вираж я уже сам делал, можешь завтра у шефа спросить.

— Ладно заливать, Боря, тебе, наверное, это все показалось. Второй раз в жизни за ручку управления держится, и уже сам пилотирует. Может, ты уже и посадку освоил? — с кавказским акцентом подзадоривал Артур.

— Короче, не веришь, и не надо. А я точно говорю, вираж и пикирование я сам сделал, — не унимался Борис.

— Ай-я-яй, что ты натворил, завтра ЦРУ узнает, что в нашем училище есть такие одаренные летчики, и обязательно тебя выкрадет для участия в программе полетов на Марс, — сказал Тимур, брат-близнец Артура.

— Да ну вас, — отмахнулся он от братьев и, подойдя к Пете Пятницкому, который еще не летал, начал увлеченно делиться своим летным опытом.

Мишка, Ахмед и Лешка сидели на кровати и, развернув карту, изучали район полетов.

— Мне больше всего пикирование понравилось, когда ручку от себя отдаешь на вводе, перегрузка уменьшается до нуля, такой кайф, как в космосе невесомость, — мечтательно сказал Ахмед, уставившись в карту.

— Ты неправильно вводишь в пикирование, надо чтобы самолет сам опускал нос за счет крена, а нулевая перегрузка на вводе — это ошибка, — ответил рассудительный Мишка.

— Да ну тебя, Миха, ты такой правильный, а где твоя романтика, ведь от полета надо получать удовольствие, а ты все как по инструкции живешь, — сказал Лешка.

— Ты знаешь, что мне отец сказал, когда я уезжал? Летная работа — это профессия строгих правил, любое отступление от них приводит к печальным последствиям не сегодня, так завтра, — ответил Мишка.

— Хорошо, тебе, Миха, тебя отец уже многому научил, наверное, здорово быть сыном командира авиационного полка? — спросил Ахмед.

— Ну, во-первых, он меня мало чему учил, потому что я его почти не видел, уходил он на работу, я еще спал, а приходил, я уже спал, а вот мать постоянно на мозги капала, то нельзя, это нельзя, на тебя все смотрят, ты сын командира и так далее и тому подобное.

В это время в казарму вошел дежурный по роте и крикнул:

— Мужики, почта!

Он начал выкрикивать фамилии тех курсантов, кому пришли письма. Счастливчики, получив заветное письмо, сразу вскрывали конверт и принимались читать. Еще не улеглась тоска по дому, родным и друзьям. И любая весточка из дома была маленьким праздником.

Писем было очень много, почти каждый курсант получал по одному, а то и по нескольку писем.

Мишка, Лешка и Ахмед получили по два письма. Мишка получил письмо из дома и от Ольги, Ахмед от Тани и тоже из дома. Лешка первое письмо сразу узнал — от мамы, а вот почерк на втором письме был незнаком. Обратного адреса тоже не было, но по почтовому штемпелю он понял, что оно из родного поселка. Отложив его в сторону, он принялся читать письмо от мамы.

Она писала, что скучает, что Колька не слушается, что уже посадила картошку. Лешка читал и мысленно переносился в родной дом. Как хорошо было дома, своя комната, теплая и светлая, вкусный мамин борщ, вода, воздух, односельчане, по всему этому Лешка очень скучал. Читая письмо, он мысленно переносился в родной поселок. Мама писала, какие новости в поселке, и Лешке казалось, что он на кухне слушает маму. Читая письмо, Лешка представлял, что он на минутку оказался там, рядом с мамой, что дослушает ее рассказ и пойдет в свою комнату, даст Кольке подзатыльник и примется за уроки. Он читал, и блаженная улыбка не сходила с его лица. Прочитав его два раза, Лешка отложил письмо в сторону и задумался. Тут его взгляд упал на второе письмо, про которое он уже забыл.

Открыв конверт, он начал читать письмо, написанное ровным, красивым почерком:

«Здравствуй, Леша! Пишет тебе Света Капустина.

Наверное, ты удивишься, прочитав мое письмо, ведь девушке неприлично первой писать, но я все-таки решилась. Вчера я встретила Колю и попросила твой адрес. Адрес он твой принес, но разболтал всем мальчишкам, что я в тебя влюбилась, и теперь они все смеются. Но я все равно пишу тебе, потому что знаю, ты скучаешь по нашему поселку и нашей школе, и тебе будет приятно узнать, какие у нас новости. Мы готовимся к Первомаю и ко Дню Победы. Второго мая будет смотр художественной самодеятельности в районе, а девятого мая — в Грозном. Я выступаю в хоре. Мы будем исполнять «Реквием». Почему-то, когда мы поем, у меня всегда в конце слезы наворачиваются. Это, наверное, потому, что я представляю, как девочки, такие как мы, провожали своих мальчиков на войну. Это было так давно, но все равно это ведь было, и они, такие как мы, погибали, не узнав, что такое любовь. А вчера на трудах мальчишки катались на грузовике. Иван Андреевич называет эту машину «Автомобиль имени Леши Понамарева». Он часто на линейке вспоминает, как ты помогал Магомеду Исаевичу собирать этот автомобиль. Нам он сказал, что ваш класс был лучшим и что вы дружили между собой.

Я готовлюсь поступать в медицинский. Налегаю на биологию и химию. Хочу стать врачом.

Погода у нас хорошая, уже совсем тепло.

Ну, вот и все мои новости.

Посылаю тебе свой адрес. Если хочешь, ответь, а если нет, я не обижусь.

Капустина Света».

Закончив читать, Лешка некоторое время сидел без движений. Какая-то странная теплота разлилась в груди. Лешка почему-то понюхал письмо. От него пахло сиренью.

«Ишь ты, уже девушка», — подумал он про Светку. Он вспомнил последнюю их встречу. Как повзрослела Светка, какие у нее глазища. Ему почему-то сразу захотелось ответить.

Открыв тумбочку, он достал тетрадь и ручку.

«Здравствуй, Света!

Большое спасибо тебе за письмо. Я должен был первый написать тебе, но, честно говоря, я побоялся, что ты не ответишь. Я действительно очень скучаю по дому, и мне очень интересно знать, что происходит в школе. Хотя у нас напряженный распорядок дня, в свободную минуту вспоминаю наш поселок. Знаешь, что мне больше всего хочется? На велосипеде погонять по укатанной после дождя грунтовой дороге. Разогнаться и мчаться по дороге вниз с бешеной скоростью, чтобы ветер в ушах.

Здесь очень интересно. Мы уже начали летать. Сегодня были первые полеты. Я прилетел очень расстроенный. У меня ничего не получилось. Конечно, полет — это очень здорово, но мне почему-то кажется, что я сам не смогу летать. Все происходит так скоротечно, что я не успеваю реагировать. Ахмед Шарипов тоже начал летать. А еще у меня появился новый друг — Мишка Мишин. У него отец командир полка, но Миха не задается, а, наоборот, даже скрывает это.

Ну, вот пока все. Буду с нетерпением ждать от тебя письма.

Понамарев Алексей».

Лешка дописал письмо и собирался вложить его в конверт, как услышал за спиной.

— Лешка, мне Таня такое письмо прислала, такое письмо. Я, наверное, влюбился в нее. Слушай, получилось, как будто я отбил ее у тебя? — спросил взволнованно Ахмед.

— Успокойся, брат, мы с ней были просто друзья, — сказал спокойно Лешка.

— Слушай, а я переживал. Ты знаешь, я просто с ума схожу без нее. Наверное, это и есть настоящая любовь?

— Ладно, любовник, давай еще раз район полетов повторим.

И они принялись зубрить нехитрые названия украинских деревень и речек.

* * *

Полеты были каждый день. Утром предварительная подготовка, затем обед, два часа сна и полеты. Летали по два, а то и по три полета в день. Инструкторам особенно тяжело давалась такая нагрузка.

Но Карцев упорно работал со своими курсантами, и его труд начал давать плоды. Все трое, Понамарев, Мишин и Шарипов стали потихоньку «становиться на крыло».

Первая неделя полетов пролетела быстро, и в субботу, проведя разбор полетов, инструктора уехали домой. Ответственным остался Карцев.

Собрав после обеда курсантов на построение, он сказал:

— Предупреждаю, ваша судьба в ваших руках. Многие из хороших летчиков остались без полетов из-за плохой дисциплины. Предупреждаю, после танцев, в 23.00, вечерняя поверка. Кто опоздает, проведет выходные в наряде.

Курсанты направились готовиться к предстоящим танцам.

Солдатский клуб находился в сосновом бору. Рядом была и танцплощадка. Девчата из окрестных деревень знали о том, что здесь летают молодые курсанты, и как только полевой аэродром оживал гулом учебных самолетов, на выходные, под вечер, они собирались на танцевальной площадке.

Ровно в восемь зазвучала музыка. Курсанты в начищенных сапогах, пилотки лихо сдвинуты набок, бляхи ремней сверкают, как золотые, важно сходились на танцплощадку. Еще бы, будущие летчики — они знали себе цену. Началось таинство первого знакомства. Музыка уже звучала несколько минут, а никто из курсантов не решался пригласить на танец девушку. Наконец самый смелый, Боря Птицын, направился к группе девушек и пригласил одну из них. После этого курсанты один за другим стали приглашать девушек на танец, и уже скоро танцплощадка была заполнена танцующими парами.

Лешка долго не решался пригласить девушку. Наконец он увидел стоящую поодаль пышногрудую хохлушку. С первыми аккордами он направился к ней.

— Разрешите пригласить вас на танец? — важно обратился он к ней.

— Разрешаю, — не менее важно ответила девушка.

Лешка закружил девушку в медленном танце.

— Меня зовут Алексей, — представился он.

— Любаша, — коротко ответила девушка.

— Любаша, а вы из какой деревни?

— Леш, давай на ты, — обратилась она ласково, — а то мы как на торжественном приеме у председателя колхоза.

— Хорошо, согласен, — стараясь не выдавать волнения, ответил Лешка, хотя сердце колотилось, как бешеное.

— Из Грушовки я, что восемь километров отсюда.

— Слушай, а как ты пришла сюда на каблуках?

«Замуж захочешь, на четвереньках приползешь», — подумала Любаша, но игриво посмотрев на Лешку, сказала:

— Босиком, Лешенька, босиком.

Любаша обняла Лешку за шею и прижалась к нему всем своим мощным бюстом. Глубокий вырез платья кружил Лешке голову. Он танцевал танец за танцем с Любашей, и в один из перерывов предложил прогуляться. Любаша сразу согласилась. Отойдя в глубь леса, Любаша вдруг остановилась, обняла Лешку за шею и обожгла его страстным поцелуем. Кровь ударила Лешке в голову. Прижимая Любашу к себе, стал осыпать ее поцелуями. Он страстно целовал ее губы, шею, плечи. Постепенно его рука нащупала пышную грудь. Любаша глубоко задышала. Лешка стал действовать все смелее. Он нащупал застежку лифчика на спине у Любаши и расстегнул ее.

Освободившаяся от бюстгальтера грудь трепетала в Лешкиных руках. Любаша медленно стала расстегивать ширинку Лешкиных брюк. Лешка застонал. Им овладело яростное желание близости с Любашей. Казалось, что Любаша сейчас готова отдаться Лешке, но как только зазвучала музыка, она вдруг резко отпрянула от Лешки.

— Какой резвый хлопец, — сказала она, отвернувшись от Лешки и застегивая лифчик.

Лешка тоже быстро застегнул ширинку брюк.

— Любаш, ты извини, если что не так, — промямлил он.

— Да все так, пойдем танцевать, — хохоча, она потащила Лешку на танцплощадку.

Танцевали они уже в обнимку, как старые друзья.

— Леш, а ты меня проводишь? — спросила она.

— Любаш, у нас же поверка, мне надо быть в казарме.

— А я тебя подожду. Ты иди на поверку, а когда все улягутся, в окошко и ко мне.

У Лешки еще стучало в висках от Любашиной близости. Возможность провести с ней ночь вскружила ему голову.

— Ладно, жди меня у шлагбаума, я после поверки буду.

На поверке Лешка тихо сказал Ахмеду:

— Братан, я сегодня в самоход иду, прикрой, если что.

— Ты что, с дуба упал? Поймают, на губу пойдешь.

— Не поймают, сегодня наш шеф ответственный, он не сдаст.

— Ну ладно, как знаешь.

После ухода Лешки Любаша стояла у березы, теребя кончики платка, накинутого на плечи.

— Привет, солнце мое, — услышала она за спиной.

Обернувшись, девушка увидела Карцева.

— А, привет, Витяня, опять ответственный?

— Опять, Любань, опять. Я, надеюсь, ты разделишь мое одиночество?

— Нет, Витенька, сегодня без меня. Сегодня у меня свидание.

— Опять в поиске?

— Ну не век же мне гулять. Отгуляла я свое, замуж хочу.

— Так не здесь тебе надо мужа искать, а в городе, там четвертый курс летает, а этот вес уже не твой, они же младше тебя на три года.

— Витенька, ты же знаешь, я кого прижму крепко, из своих рук не выпущу.

«Да уж, это ты умеешь», — подумал Карцев.

— Ну что, счастливой охоты, Любань?

— Вить, ты сегодня после отбоя не свирепствуй, дай мальчишкам отдохнуть.

— Только ради тебя.

Карцев пошел в офицерское общежитие, а Любаша осталась ждать.

Лешка после отбоя, дождавшись, когда курсанты угомонятся, свернув летный комбинезон и взяв в руки ботинки, на цыпочках подошел к открытому окну. Посмотрев наружу и убедившись, что там никого нет, он выбрался на улицу. Там он оделся и, пригнувшись, побежал к шлагбауму. Еще издали заметил Любашу. Подойдя к ней, он шепотом, тяжело дыша, сказал:

— Ну что, потопали?

— Лешенька, а что так дышишь, боишься?

— Так первый самоход, страшно, — честно признался Лешка.

— Ох, сколько их еще у тебя будет, — засмеялась Любаша.

И они лесом зашагали в деревню. Шли быстрым шагом, и уже через час показались огоньки.

— Леш, ты только имей в виду, деревенские вас не любят, бьют сразу. Поэтому если повстречаем пацанов, ты ховайся.

«Ну вот, опять началось, — подумал Лешка, — там чечены били, здесь местные. Какие жертвы ради женской задницы! Се-ля-ви».

Но судьба была благосклонна к ним, и уже скоро они добрались до Любашиного дома.

Дом был старенький, покрыт потрескавшимся рубероидом. Покосившийся забор и заросший двор говорили о том, что мужчины в доме нет.

— Вдвоем с бабушкой живем. Потише, она сейчас спит, — шепотом сказала Любаша.

Открыв покосившуюся и скрипучую дверь, Лешка оказался в доме, пахнувшим молоком и свежеиспеченным хлебом. Любаша зажгла керосиновую лампу и стала накрывать на стол.

Через некоторое время на столе были вареная картошка, хлеб, сало и соленые огурцы. Открыв верхний шкафчик, Любаша достала какой-то бутыль с мутной жидкостью.

— Ну, для храбрости, — сказала Любаша, наливая по полграненого стакана себе и Лешке.

Лешка поднес стакан ко рту, и его чуть не стошнило. Из стакана исходил резкий запах самогона.

Видя, как передернулся Лешка, Любаша спросила:

— Может, не будешь?

— Летчики пьют все, что горит, — гордо сказал Лешка, а сам подумал: «Ну, маманя, прощайте».

И залпом вылил содержимое стакана себе в рот. Проглотив дурно пахнущую жидкость, Лешке показалось, что в этот миг все его внутренности окажутся снаружи, вместе с порцией самогона. С трудом подавив в себе рвотный рефлекс, он принялся яростно закусывать огурцом и салом. Любаша с иронией посмотрела на парня и медленно, как дама из высшего общества пьет дорогое французское вино, принялась за свою порцию самогона. Она пила маленькими глотками, как будто это было «Советское шампанское» или, как минимум, десертное вино. От этого зрелища Лешку чуть не стошнило второй раз. Допив содержимое стакана, Любаша вытерла рот тыльной стороной руки и томно спросила:

— Покурим?

— У меня только «Беломор».

— Пойдет, — ответила она.

Закурив папиросу, Лешка вдруг услышал кряхтение на печке за занавеской.

— Любань, ты чи хто? — раздался старческий голос.

— Я, бабуля, спите уже.

Через минуту из-за занавески показались сначала ноги, а затем с печки сползла страшная старуха с нечесаными, седыми волосами и в грязной рубахе.

Лешке стало жутко от ее вида, и он почему-то подумал, что так, наверное, выглядит смерть.

— Налей-ка, што ли? — прошепелявила старуха беззубым ртом.

Любаша налила самогон в свой стакан и протянула бабке. Та залпом выпила и, непонятно каким образом жуя беззубым ртом огурец, полезла на печку.

— Не обращай внимания, она сейчас заснет.

И действительно, через минуту за занавеской раздался забористый храп.

От выпитого самогона и выкуренного «Беломора» Лешке стало хорошо, и он начал рассказывать Любаше анекдоты и смешные истории. Любаша раскраснелась, она смеялась от Лешкиных историй, одновременно жуя сало с соленым огурцом. Кофточка у Любаши расстегнулась, и ее грудь почти вся открылась. Лешка подвинулся поближе к девушке, что-то рассказывая и одновременно поглаживая ее коленки. Затем он почувствовал, как в висках застучало. Ему стало жарко, на лбу выступил пот.

Любаша нежно вытерла Лешкино лицо и начала страстно его целовать. Лешка стал отвечать на ласки, но уже не так охотно.

— Ну, давай по одной, — предложила девушка.

Лешка молча кивнул.

Когда Лешка выпил еще полстакана, ему вдруг стало совсем плохо. Он встал и молча, пошатываясь, пошел на свежий воздух.

— Туалет в огороде, налево, — вдогонку крикнула Любаша, — я пока постелю постель.

Лешка вышел из дома. Его мутило, и он пошел со двора на улицу. Едва оказался за забором, как его начало тошнить. Рвота была сильной, содержимое желудка фонтаном выходило наружу, мешая Лешке дышать, забивалось в нос. Он задыхался, сплевывая рвотную массу, высмаркиваясь и вытирая слезы. Спазмы желудка продолжались две–три минуты.

После того, как этот кошмар прекратился, Лешка вытер рот рукой и постоял некоторое время, держась за забор. Все плыло у него перед глазами. Не понимая, зачем он здесь, пошатываясь, Лешка пошел вдоль забора. Через некоторое время он услышал разговор парней и смех девчонок.

— Так, опасность, — пронеслось в пьяной голове и, свернув на другую улицу, он побежал. Деревенские собаки лаяли ему в след. Скоро он выбежал из деревни и оказался на проселочной дороге. Пробежав еще несколько метров, Лешка почувствовал усталость и безразличие. Он сел на землю, под громадной сосной и на минуту закрыл глаза. В этот момент память покинула Лешку.

Пришел в себя он от холода. Несчастный любовник лежал на земле, под сосной. Он был весь мокрый от утренней росы и его колотил озноб. Поднявшись, Лешка отряхнул одежду и огляделся. Кругом был лес. Светало. Голова раскалывалась от боли, во рту деревянный язык. С трудом вспоминая, что с ним произошло, Лешка стал понемногу определять место нахождения. Оказывается, он вышел из деревни в правильном направлении. Выйдя на дорогу, побежал что есть силы в сторону казармы. Через полчаса Лешка спал в казарме, бросив грязный комбинезон и ботинки под кровать.

* * *

Парко-хозяйственный день начинался с построения перед самолетами. Командир полка подполковник Кравченко резким и громким голосом давал указания.

— Всем курсантам ответственно отнестись к проведению парко-хозяйственного дня. К 18.00 все самолеты должны блестеть, как у кота яйца. Места стоянки самолетов убрать от лишнего мусора. За отбойниками все вылизать. Увижу, кто сачкует, помножу на ноль и выверну наизнанку.

После указаний Лешка, Мишка и Ахмед подошли к своему самолету.

Прапорщик Загорулько, несмотря на большой живот, лихо лазил по самолету, открывая какие-то лючки. Мальчишки решили не мешать ему и расположились на траве, за отбойником.

— Эх, пацаны, сейчас бы на денек домой, уже клубники валом, редиска, огурчики, — мечтательно сказал Ахмед.

— А я бы борща поел мамкиного, а еще яблок моченых, бочками в погребе стоят, — Лешка сглотнул слюну.

— Не, хлопцы, вы не пробовали драники. Готовил их отец. Помню, в воскресенье поспать хочется, а тут он заходит: рота, подъем, драники остывают. Мы с сестрой Машкой пулей неслись на кухню, — сказал Мишка.

— Так, бездельники, загораем? Растудыт вас через водило, я научу вас любить авиационную технику. Что развалились, как списанные пневматики? Ну-ка, быстро взяли ветошь и ведра, марш драить самолет, — услышали они голос прапорщика Загорулько. Он стоял рядом, для устрашения держа в руках кусок резинового шланга. Курсанты пулей вскочили на ноги, застегивая куртки комбинезонов.

— Что вытаращились, жертвы аборта? Ты, — прапорщик показал на Мишку, — начинаешь с хвоста, а ты, — кивнул на Лешку, — с носа. А тебе, курносый, — обратился он к Ахмеду, у которого был характерный, с горбинкой, кавказский нос, — сверху.

Мальчишки, не ожидавшие от добряка Семеныча такой строгости, бросились к самолету. Им и в голову не могло прийти, что Семеныч может так ругаться.

Ахмед взял ведро с мыльным раствором и быстро полез на самолет. Он не успел забраться на крыло, как услышал грозный окрик:

— Ну, куда тебя, лешего, понесло? Куда ты в сапогах поперся на самолет? Босиком надо, в сапогах на девку свою полезешь, а это — самолет. Как ты его будешь любить, так и он тебя.

Ахмед стал разуваться, а Загорулько продолжал уже более спокойно, поглаживая самолет по алюминиевому боку.

— С ним надо нежно, с любовью. Как с любимой девушкой. Как ты к нему, так и он к тебе. Будешь лелеять его, холить, и он тебя не подведет, правда, Григорий? — обратился он к самолету по имени.

— Товарищ прапорщик, а почему Григорий? — спросил забравшийся наверх самолета Ахмед, намывая плоскости.

— Потому что звать его — Григорий. Это я его так назвал. Почему, не знаю. Григорий он, и все тут.

— Семен Семенович, а вы давно в авиации? — спросил Мишка из-за самолета.

— Так, почитай, уже двадцать шестой год пошел. Начинал еще на Як-18, затем Л-29, а сейчас вот «Альбатрос».

— А сколько же вы курсантов выпустили? — спросил Лешка.

— Да пару полков наберется, — ухмыльнулся Семеныч.

— А вы всех своих курсантов помните?

— Конечно, мы же все в одной каше варимся. Слухами передается, кто где. А когда перелетами здесь садятся, обязательно меня навещают. Командующий авиацией в Чехословакии, генерал Пронин Вовка, вон месяц назад на пролетающем Ан-26 ящик пива чешского передал. Помнит, как я его по аэродрому гонял шлангом резиновым, — ухмыльнулся Семеныч. — А месяц назад летчик-испытатель Федоров пролетом был. Так пригласил в столовую, обедали вместе, я, он и командир полка, — закончил гордо Загорулько.

Курсанты под руководством строгого Семеныча старательно вымыли самолет так, что тот засиял.

— А правда, наш Григорий красивее всех? — спросил Ахмед, отойдя от самолета и любуясь им.

— Красивее или нет, не знаю, но то, что лучший в полку, за это отвечаю, — сказал Семеныч. — Это сейчас у вас пикирования да горки. А пойдет пилотаж — там он свой норов покажет. Так что любите его, — и, немного помолчав, добавил: — И уважайте. Ну, орлы, пойдем, перекусим.

Зайдя за самолет, Семеныч аккуратно расстелил газету и стал выкладывать из сумки продукты. Это были домашней выпечки хлеб, вареные яйца, домашняя колбаса, сало, пирожки с печенкой и яйцом, крынка с квасом. При виде всего этого, у мальчишек побежали слюнки.

— Что стоим? Налетай!

Ребята не заставили себя долго уговаривать и уже через минуту, довольные, трескали за обе щеки.

Перекусив, Семеныч пошел на инженерный пункт управления заполнять формуляр самолета, а мальчишки остались собирать инвентарь.

— Миха, ну-ка садись, — Ахмед взял водило самолета, — Леха, помогай.

Мишка уселся верхом на водило, а Ахмед с Лешкой покатили его по рулежной дорожке, при этом посвистывая и покрикивая. Мишка, сидя лицом к мальчишкам, корчил им рожицы, изображая наездника, а Ахмед с Лешкой, опустив головы вниз, упираясь, катили его что есть силы.

Неожиданно водило уперлось в чей-то ботинок. От резкой остановки Мишка кубарем свалился на землю. Подняв голову, курсанты обомлели: перед ними стоял командир полка Кравченко. Лешка, Ахмед и Мишка вытянулись по стойке смирно.

— Так, говнюки, играем, делать вам нечего. Вы что сюда, на курорт приехали, все пашут, а вы развлекаетесь? Где техник самолета? — его слова звучали, как раскаты грома.

— Я здесь, товарищ командир, я на минутку на ИПУ, формуляр заполнить, — подбежал запыхавшийся Загорулько.

— Какой на хрен формуляр, с этих недоносков глаз нельзя спускать, они к девкам на свидание на самолете укатят, ты и не заметишь, — продолжал ругаться командир полка.

Загорулько молча опустил голову, а мальчишки стояли вообще в полуобморочном состоянии.

— Так, этих в лес, и до отбоя копать яму два на три метра и в глубину два. Бегом марш, после выполнения доложить, — строго закончил командир.

Курсанты побежали в казарму за лопатами.

— Так вот что значит на ноль помножить. Я уже хотел сказать, мама, роди меня обратно, — на бегу испуганно говорил Ахмед.

— Теперь и шефу достанется, зря мы детством занялись, — ответил Мишка.

Копание ямы оказалось делом трудным и утомительным. К отбою мальчишки не успели докопать сантиметров двадцать, и командир полка усилил им наказание, приказав на следующий день, в воскресенье, эту яму закапывать.

На следующий день, уже вечером, злые и усталые, они сидели к ленинской комнате и писали письма. Завтра новый день. Опять подготовка к полетам, полеты, разбор полетов и опять полеты.

Мальчишки не заметили, как летная работа стала главным делом для них. Она занимала все время, заставляла трудиться с раннего утра до позднего вечера. Но это был приятный труд и благодарный. И стали они так относиться к своему делу благодаря совершенной методике подготовки летчиков, которая была сильнейшей в мире.

Из них, шаг за шагом, делали не только профессиональных летчиков-истребителей, но и советских офицеров, благородных, честных. Способными отдать жизнь за свою Родину и свой народ. Труд сотен людей, начиная со старшины роты и заканчивая начальником училища был направлен на это. Пройдет много времени, и Лешка поймет это. И ему захочется сказать: «Глубокий поклон Вам, офицеры и прапорщики, инструктора и преподаватели. Нет на Вас обиды за строгость, есть только чувство глубокой благодарности и уважения».

* * *

Подходил к концу второй месяц летного обучения. Курсанты уже уверенно управляли самолетом. Некоторые из них заканчивали «вывозную программу» и готовились к самостоятельному вылету.

Лешка, Ахмед и Мишка одновременно проходили программу летного обучения. С одинаковым упорством они постигали азы летного мастерства. И Карцеву тяжело было выделить среди них лидера. Сегодня был ответственный день — его курсанты готовились к контрольному полету с командиром звена капитаном Тихомировым.

После предполетных указаний инструктора в курилке обсуждали очередную игру Динамо—Киев со Спартаком—Москва.

К Карцеву подошел старший лейтенант Антошкин и попросил закурить.

— Твои сегодня с Тихомировым летят? — спросил он затягиваясь.

— Хорошие ребята, ровно идут по программе. Но сегодняшний день покажет, как они с проверяющим слетают. Сам понимаешь, мандраж — штука коварная. Могут разволноваться, и тогда дополнительные полеты.

— А у меня двое неплохо летают, только вот с Птицыным проблемы, я ему уже пять полетов добавил, сегодня день покажет, что с ним делать.

— Да он, вроде бы, парень неплохой, летать рвется.

— Парень-то неплохой, только вот гонористый, высокого мнения о себе. Все знает и умеет, а как ручку управления отдашь, так ляпсус за ляпсусом.

— Ну, я пошел, вон Тихомиров идет к самолету, надо представить Понамарева, — сказал Карцев и побежал к самолету, возле которого уже «пилотировал» руками Лешка.

За десять минут до начала полетов летчики стали запрашивать разрешение на запуск двигателя. Не участвующие в этом залете курсанты собрались в курилке.

— Леха волнуется, наверное, — сочувствующе вздохнул Ахмед.

— Что ему волноваться, он лучший среди нас, поэтому Карцев его первым выпускает, — ответил Мишка.

— Пацаны, вы слышали, Борька Птицын пять полетов дополнительных получил, — подошел к мальчишкам Артур Чевадзе.

— Он мне вчера говорил, что его инструктор плохо учит, будет просить командира эскадрильи поменять инструктора, — присоединился к ним Тимур.

— Мне кажется, он о себе высокого мнения, ему надо «крылья подрезать», — сказал Мишка.

В это время взлетела зеленая ракета, предупреждающая о начале полетов, и первые самолеты стали подниматься в воздух. На аэродроме закипела привычная работа, где каждый был занят своим делом.

Неожиданно мальчишки заметили, как к командному пункту, на котором был установлен громкоговоритель, транслирующий радиообмен, побежали техники самолетов. Мальчишки незамедлительно рванули туда же. Подбежав, они услышали, что у 32-го остановился двигатель в зоне при выполнении штопора.

— 32-й, из штопора вышли? — услышали они голос руководителя полетов.

— 32-й из штопора вышел, запускаю двигатель, — узнали курсанты голос Антошкина.

— 32-й, ваша высота, — запросил РП.

— Высота 1500 метров, — спокойным голосом ответил Антошкин.

— Двигатель запустился? — беспокойным голосом запросил РП.

— Нет, первая попытка не удалась, обороты зависают, делаю вторую попытку, — ответил Антошкин.

— 32-й, высота.

— Высота 1000 метров, обороты опять зависли, — ответил Антошкин.

— 32-й, прекратить запуск, катапультироваться, — приказал РП.

Все стояли, молча уставившись в громкоговоритель, как будто от него зависел исход дела.

В это время к КП на большой скорости подъехал газик командира полка. Кравченко бегом стал подниматься по лестнице на КП.

— 32, как поняли? Катапультироваться, — повторил команду РП.

— 32-й понял, катапультируемся, — услышали спокойный голос Антошкина.

— Коля, переднего как следует проконтролируй, — услышали в эфире голос командира полка.

— 101-й, вас понял, все сделали, катапультируемся, — ответил Антошкин, и наступила тишина, которая продолжалась минуту, но всем показалось, что прошла вечность.

— Я 101-й, всем на посадку, — раздалось из громкоговорителя.

В это время засвистели винты поисково-спасательного Ми-8. Через пару минут он, оторвавшись от земли, взял курс в сторону 2-й зоны, где катапультировались Антошкин и Боря Птицын.

Из КП выбежал взволнованный инженер полка и закричал:

— Техник 12-го самолета, с документацией срочно на КП!

На стоянке самолетов все были встревожены происшедшим. Инструктора, собравшись около КП, курили, негромко переговариваясь. Все смотрели на громкоговоритель, в надежде услышать голос командира экипажа поисково-спасательного вертолета. Но, к сожалению, из громкоговорителя были слышны только голоса заходящих на посадку летчиков. Неожиданно в эфире раздался голос командира полка:

— 301-й, ваше место?

— 301-й освобождаю первую зону, иду на точку.

— 301-й, вам выйти в район второй зоны и попытаться отыскать парашюты на земле. При необходимости скорректируете поисково-спасательный вертолет.

— 301-й вас понял, беру курс в зону № 2.

— Комэска Серегин пошел во вторую, — зашептали инструктора.

Все: и курсанты и инструктора — были сильно взволнованы и много курили. Курсанты, для которых это было первым в жизни ЧП, старались уловить каждое слово инструкторов и очень переживали за судьбу катапультировавшихся летчиков.

Наконец в эфире раздалось:

— 301-й во второй, приступил к поиску.

— 301-й, вас понял, ниже 500 метров не снижаться, под вами вертушка, — услышали все голос командира полка.

У КП наступила гнетущая тишина, и только гул и потрескивание громкоговорителя нарушали ее. Все молчали, боясь пропустить информацию от Серегина.

— 301-й, наблюдаю один купол на земле, второго рядом нет.

— 301-й, смотри внимательно, может, его ветром дальше отнесло?

— Воронок—старт, здесь поле большое, все как на ладони, второго купола точно нет.

И опять тишина.

— Куда он мог деться, товарищ лейтенант? — обратился Артур Чевадзе к инструктору Чигину.

— Тише ты, — зашушукали на него инструктора. Опять наступила тишина.

— Воронок—старт, вижу самолет, лежит в кукурузном поле, сверху повреждений не вижу.

— 301-й, на первом канале свяжитесь с поисково-спасательным вертолетом, дайте ему координаты самолета и следуйте домой, — дал команду командир полка.

Через десять минут сел самолет, пилотируемый командиром эскадрильи майором Серегиным. Выбравшись из самолета, он бегом побежал на КП. Скоро с КП стали спускаться командир полка и другие старшие офицеры. По аэродрому разнеслась весть: вертушка везет обоих пилотов, живых и невредимых.

К курсантам, которые в стороне обсуждали случившееся, подбежал Петя Пятницкий, который был в это время на КП наблюдающим за заходящими на посадку самолетами.

— Пацаны, вы не поверите, Боря Птицын посадил самолет на вынужденную, — с ходу выпалил он.

— Как посадил, он разве не катапультировался? — спросил Мишка.

— Короче, командир вертушки доложил, что Антошкина подобрали на земле, в нескольких километрах от самолета, а Боря сидел в самолете, правда, в глубоком шоке. Самолет он посадил на кукурузное поле, без шасси.

Курсанты стояли в замешательстве, Боря Птицын, которого хотели отстранить от полетов, посадил на вынужденную самолет без двигателя!

Неожиданно послышался гул приближающейся вертушки. После посадки из нее вышли поисковики, Антошкин, неся парашют, и на носилках вынесли Борю, которого сразу же забрала «санитарка».

Антошкина посадил к себе в газик командир полка и увез в штаб. Вверх взвилась красная ракета, сигнализирующая об окончании полетов. Техники самолетов заторопились зачехлять самолеты, и лишь место 12-го борта зияло черной дырой между самолетами. Аккуратно разложенный инвентарь, водило, готовое к буксировке — все это говорило о том, что 12-й борт вот-вот вернется из полета. А техник самолета молодой прапорщик Симаков растерянно стоял, теребя в руках чеки от катапультного кресла, старательно скрывая набежавшие слезы.

* * *

На следующий день все ждали комиссию из Москвы. По слухам, Антошкин дал команду на катапультирование и приказал Боре тянуть ручки катапультного кресла одновременно с ним. Согласно схеме катапультирования первым уходит кресло инструктора, а затем катапультируется курсант. В момент катапультирования Антошкина, Боря Птицын просто выронил ручки катапультного кресла, и по этой причине его кресло осталось в самолете. В дальнейшем у Бори от испуга наступил шок, в результате которого он сидел без движения. И самолет сам, благодаря хорошей устойчивости по скорости, спланировал на кукурузное поле. Высокие кукурузные стебли смягчили приземление и благодаря этому и самолет, и Боря Птицын оказались целыми и невредимыми. Материалы объективного контроля косвенно подтверждали это, но окончательно картину происходящего мог объяснить только сам Боря Птицын, который все еще находился в госпитале.

Ровно в 12.00 на полосу приземлился Ан-26 с комиссией из Москвы. Из него вышли шесть полковников во главе с генералом.

— Плохо дело, штабного прислали, — сказал Серегин командиру полка, — такие больше стрелочника ищут, чем разбираются в причинах.

— А зачем ему в причинах разбираться, его работа больше дерьма наковырять и по головам к следующей должности. Он же в летной работе понимает ровно столько, сколько я в гинекологии. Такие начинают службу в Москве и заканчивают в Москве. Ну ладно, я пошел, — ответил Кравченко.

Командир полка строевым шагом подошел к генералу и представился:

— Товарищ генерал, подполковник Кравченко, командир учебного полка.

— Ну, здравствуй, командир, — генерал протянул руку, — материалы объективного контроля и личный состав готовы к заслушиванию?

— Так точно, товарищ генерал, все собраны в классе предполетных указаний, курсанта Птицына сейчас привезут из госпиталя. По словам врачей, он пришел в себя и может давать показания.

— Ну, тогда не будем медлить, через полчаса приступаем к работе.

Московская комиссия, группа руководством полетом, Антошкин и офицеры управления полка собрались в классе предполетных указаний. Генерал начал заслушивание с доклада Антошкина.

Через час после начала работы комиссии на «санитарке» привезли Борю Птицына. Он в сопровождении доктора сразу же зашел в класс предполетных указаний.

Курсанты присели под окнами, в надежде услышать что-либо. Из класса доносился тонкий голос генерала:

— Товарищ курсант, если вы вспомните, что приняли решение спасти дорогостоящую машину и самостоятельно посадили самолет, я лично буду ходатайствовать о представлении вас к правительственной награде.

— Товарищ генерал, вы ему еще скажите, что если он эту чушь вспомнит, то его инструктора как минимум выгонят из авиации, — раздался голос командира эскадрильи Серегина.

— Товарищ майор, вашего мнения пока не спрашиваем, вы бы лучше о моральной подготовке своих инструкторов позаботились, чтобы они первыми самолет не покидали. Вы еще ответите за это ЧП как коммунист. Ведь это вы давали партийную рекомендацию Антошкину? — резко оборвал его генерал.

— Товарищ генерал, если первым будет катапультироваться курсант, то горящая струя от его кресла, пролетая над инструктором, сожжет его. Антошкин действовал согласно инструкции, — хмуро заметил инженер полка майор Гром.

— Надо иметь высокую морально-психологическую подготовку, и тогда никакие горящие струи не страшны. Николай Гастелло тоже должен был покинуть самолет, а он его в горящий эшелон направил, — пафосно заметил генерал.

— Слушай, они там, в Москве, вообще охренели, политработника председателем комиссии прислали. Он ведь, кроме «Малой земли» Брежнева, ничего не знает, — шепотом сказал Карцев.

— Так что вы вспомнили, товарищ курсант? — обратился генерал к Боре.

— Ну, я, кажется, управлял самолетом. Помню, как земля приближалась, как пыль поднялась, — мямлил Боря.

— Ну вот, я что говорил, здесь налицо геройский подвиг курсанта Птицына и позор его инструктора, — радостно сказал генерал.

— Товарищ генерал, я не согласен с вашим выводом, материалы объективного контроля показывают, что летчик в передней кабине не управлял самолетом, здесь явно видно, что Птицын попросту выронил ручки катапультного кресла, а самолет приземлился сам, без его участия, — старался держать себя в руках Кравченко.

— Не выгораживайте своих подчиненных, а лучше позаботьтесь о морально-политическом состоянии своих инструкторов. Антошкина завтра же на партийное бюро, — строго ответил генерал.

— Товарищ генерал, я не понимаю, как можно делать заключение о летном происшествии, не анализируя средства объективного контроля, — на скулах у Серегина заиграли желваки, голос был предельно резок, казалось, он вот-вот сорвется, — я, как летчик с пятнадцатилетним стажем, ответственно заявляю: Антошкин невиновен, и в том, что самолет сел сам, заслуги курсанта Птицына нет.

— А вы, товарищ майор, подумайте о своей судьбе, и не защищайте Антошкина, — и, повернувшись к командиру полка, сказал: — Приказ о наказании виновных будет в понедельник, а пока полеты запрещаю. Членов комиссии прошу в самолет, через двадцать минут вылетаем в Москву.

Генерал надел на голову фуражку и, как-то сгорбившись, быстро вышел из класса предполетных указаний. Врач подошел к Птицыну и, о чем-то спросив его, обратился к командиру:

— Командир, Птицыну плохо, я заберу его в госпиталь.

Командир молча кивнул.

— Сука, мразь, падаль, — Серегин изо всех сил ударил кулаком об доску предполетных указаний, его трясло от возмущения, — командир, таких тварей надо стрелять, кто их только присылает из Москвы, — голос его сорвался на крик.

— Петрович, держи себя в руках, — тихим голосом сказал Кравченко, — я Антошкина в обиду не дам.

— Викторович, Антошкину подписан приговор, ты сам это понимаешь. В понедельник эта сука накатает приказ на три листа о слабой морально-психологической подготовке, а истинная причина не установлена, — не унимался Серегин.

Конец ознакомительного фрагмента.