Зубило №8. Записки чайника

Владимир Иванович Данилушкин

Искромётная, немного смешная и грустная история аутичного человека с подавленным инстинктом власти, впервые столкнувшегося с автомобильным миром.

Число зверя

Цель оправдывает выстрел.

Гл-Пост

Накануне отъезда на Снежку втроем в ночном канале он видел по телевидению рекламу тортов. Украшения на них были в виде бисквитных фаллосов, пропитанных коньяком. Ну вот, — подумал Гнусин, — а у нас нет даже секса по телефону, и вдруг тревога схватила за сердце. Конечно, что-то должно случиться. Вернее, не должно. Жизнь многообразна и многоуровневая, а это дает пищу уму, а автомобиль — источник повышенной опасности. За ним глаз да глаз нужен.

Путешествие на лыжах, даже столь непродолжительное, — особая поэма. Как и возвращение в город, а там последняя фаза, называемая «поставить машину». Обычно сын проделывает это один. А дальше еще ему вернуться с платной стоянки. О том, какие опасности его подстерегают, Гнусин-старший запрещает себе думать, чтобы не навлечь несчастье, ведь слово притягивает беду.

Часа в два ночи его посетила тихая конспиративная радость — короткий промежуток между двумя страданиями. В глубине ночи можно прятаться от текущих проблем, как на Снежке. Простор и тишина — идеальное место для лечения психических больных и приравненного к ним контингента. И правильно, что там работает стационар. Это не только очевидно, но и очесалослышно. Тут один кандидат на выборах говорил, что нужна команда реаниматоров, человек десять, и все возродится. Правильно, только начинать надо с себя. Первым делом санитаров вызвать.

Такие дела, что надо нанимать себе адвоката. И то не выдержит. Скажем, плакальщика надо.

Когда припарковали на обычном месте, как выяснилось потом, возле женского корпуса психбольницы. То-то попалась им какая-то красавица с загадочными глазами, похожая на марсианку. Гнусин глянул на счетчик километров: 666. Число зверя! Ночные неуютные мысли крутнулись бессмысленным вихрем. Давай, может, еще сотню метров проедешь, — хотел он предложить парню. Но тот уже заглушил двигатель. Перехватывать инициативу наследник научился на ять. Иногда он казался Гнусину старшим братом, хотя его решения, как отрубленные, не всегда были безупречны, научиться бы отвечать за них.

— Двери не будем закрывать. Давай, бди! — сказал он жене и принялся снимать лыжный костюм и надевать лыжи и понял, лыжный сезон кончился. Снег набух влагой, скольжения никакого. Раз так, давай не пойдем обычным маршрутом, а заберемся на вершину ближайшей сопки, которая слева. Там следы какие-то виднеются. Значит, есть проход. Предложение отца принято. При таком отвратительном скольжении, кстати, забираться легче. Поначалу ломились, как лоси, и никакой не лесенкой, а напрямую. Теплынь необыкновенная, да еще от физической нагрузки жар. На коже ощущается своеобразная шероховатость и задубленность. То есть, физически ощущаешь, как на кожу ложится загар.

Открылась речка. Птичьи трели. Лиственницы в зеленом мареве, готовые выстрелить нежными иголочками. Стланик начинает вставать, сбрасывая снег с лап. Мухи, комары летают в сумасшествии солнечного тепла, вызывая восторг. Гнусин готов отдать им несколько капель крови. Часа полтора поднимались по склону, чтобы добраться до самых снежных козырьков, от которых оторваны куски размером со слона. В прежние времена там загорала магаданская публика, в несколько этажей. Теперь мало кому есть дело до развлечений. Ни одного человека. Но следы лыж отчетливы, и кто-то пытался сбивать козырьки.

Еще Гнусин обратил внимание, что противоположная сопка идеально сопрягается с этой. Выемка одной с выпуклостью другой, как пунсон и матрица. Он не стал рассказывать о своем наблюдении сыну, а лишь жалел, что судьба не дала ему дара художника, чтобы показать Колыму во всей красе людям. Тем, кто здесь живет, и в особенности тем, кто вдали, поскольку не туда народ смотрит, и скоро опять Север может стать белым пятном. Хорошо бы талантливому живописцу родиться здесь, вырасти и поработать взахлеб, с тем ощущением счастья, которое они испытывают на лыжах.

И вдруг как ножом полоснуло: Гарик! Вчера погиб рослый, статный парень и очень талантливый художник. Его застрелили на улице, в центре города.

Гарик был голубым, и убил его любовник, из ревности. Так погиб Версаче. Как это бывает, умом понять можно, а входить в чужую шкуру он бы не хотел. Восприми это как данность. Мутная волна с самого донышка души поднимается и бьет в голову, заставляя роптать и рыдать, чувствуя себя причастным горю, сострадая и винясь одновременно, будто мог поставить под удар свои руки — бронежилетом.

Ровно год назад погиб другой парень, сын друга Гнусина, только что принятый на службу в силовое ведомство, на посту, от выстрела в сердце. Кто его? Обезумевший от горя отец считает, что виной любовница — жена старшего офицера, а убивали парня трое, потому что такая траектория. Остался конспект, парень учился и на дежурстве читал учебник. Не мог же он, оторвавшись от тетради, готовый к ней вернуться, беспричинно расстаться с жизнью? Кто его знает. Пистолет — тоже источник повышенной опасности, больше, чем автомобиль. Однако искушение поиграть с оружием велико, и опасность заиграться тоже.

Как же так, гибнут молодые? Разбиваются в вертких «японках», задыхаются от угарного газа в гаражах. Им бы жить, радовать родителей и страну. Что-то тут не так. Недодумали и недоучли.

— Ну что, попробуем спускаться? — спросил сын.

— Ты Гарика знал?

— Встречались раза два в какой-то компании. А что?

Несколько лет назад, когда переехали в центр, Гнусин нафантазировал себе, что умершие люди, каким-то боком знакомые, появляются у него в квартире. Это не вызывало у него страха. Кот начинал беспокоиться, нападал на кого-то, иногда метил территорию. То на книги брызнет, то на стену. Может быть, Гарик тоже приходил? Постоял, ушел. Все-таки центр города, все машины, все пешеходы проходят под его комнатой, в арку.

Спускались с вершины долго, вначале «галсами», а потом осмелели, напрямую. И так, и этак ноги сильно устают. Один раз Гнусин упал вперед, ссадил голени о снег, уронил очки, но не роптал, помня о парне, лежащем без дыхания на льду морга. Гнусин радовался теплу в теле, пришедшему взамен бесконечного озноба, который в последние годы одолевает его в холодное время года.

Не могли обойтись без небольшого костерка, имевшего чисто ритуальный смысл, сын сравнил его складывание с икебаной.

Когда возвращались к машине, вспомнили о своей женщине. Вот уж воистину: с глаз долой — из сердца вон. Как она там? Не сгорела ли на снегу? Правильно ли выбрала крем? Когда оставались последние десятки метров, сын оступился, ботинок выскочил, и дужка крепления пробила собой снег. Как ни искали, засовывая руку по локоть, не нашли. Ладно, летом поищем, — решил Гнусин. Он знал, о чем говорил, ведь нашел же запасной комплект ключей от «Зубила» на автостоянке, где их обронил сын. И опять ему вспомнился Гарик, большой и мертвый.

— Ну, вы даете!

Она встретила их причитаниями. Парню давно хотелось есть. Мать навела порядок в салоне. Дверцы машины были настежь открыты. Вообще-то нормальное их положение — быть закрытыми, — считал Гнусин, но опять не высказал своего мнения, чтобы не быть форменным занудой. Он хмуро ел бутерброд, поодаль от машины, сына и жены. Нашел равноудаленную точку. После ослепительного света долины в глазах было темнее, и еле уловимый сумрак тронул их легким крылом.

Вдруг раздался негромкий треск, и стекло со стороны пассажира разлетелось вдребезги, в крошку.

— Кто? Что? Как? — Послышались недоуменные возгласы.

— Я же говорил о роковом числе, — пробормотал Гнусин и шепотом добавил: — Здравствуй, Гарик? Только ты так не шути, иди своей дорогой.

— Вечно ты со своими глупостями, — она махнула на него рукой с бутербродом. Поскольку мать и сын по эмоциональности не уступали друг другу, обсуждение темы продолжалось довольно долго. Были извлечены и утешительные доводы, ведь если бы стекло разлетелось на ходу машины, осколками могло поранить отца семейства на переднем пассажирском кресле, а главное, досталось бы и сыну, а он за рулем, и такая неожиданность могла сбить с курса, а далее сплошная непредсказуемость. Мало, что ли, их вверх тормашками на обочине?

Потом Гнусин выспрашивал у автолюбителей, не бывало ли похожего случая, и в чем причина. Ну, там усталость материала, и все такое. Бывает, сталь рассыпается на кусочки. Не то, что стекло. А один достоверно знал, что в аналогичном случае причиной разрушения стекла послужил далекий меткий выстрел из мелкокалиберного бесшумного ружья. Гнусин был готов поклясться, что видел лыжника с винтовкой, повешенной как рюкзак, биатлониста. Только кому это было надо? Неужели такие изверги живут среди нас?

А дужку от лыжи они так и не нашли, хотя приезжали на это место дважды.