Серебряный воздух

Владимир Зенкин

Время действия – конец 1 века до н.э. Александрия. Египет, покорённый Гаем Октавианом.В маленькой пальмовой роще, из серебристого сгустка воздуха, по воле надчеловеческих сил, появляется загадочная молодая женщина – вероятно, из далёкого будущего. Ей уготована особая миссия: разбудить в людях сострадание к ближним, стремление к добру и согласью; вселить в них новую истинную веру. И ещё – пожертвовать своей жизнью во имя погрязшего в неправедных деяниях человечества. От этой почётной, но печальной участи героиню пытается избавить группа римских легионеров, во главе с дерзким центурионом. Который проникся к ней пылкими чувствами. И она, похоже, разделила их. Чем всё это закончится?..Столь же неординарны по сюжетам, образным краскам, философским и психологичным аурам и другие книги автора:«Страха нет, Туч!» (повести и рассказы) «Город Зга» (роман) «Миф о другой Эвридике» (роман) «Инанта Грёза. Путник» (роман)

II

Перед спуском в ложбину они остановились. Луций Катон ещё раз с интересом оглядел окрестности: синеющее вдалеке вечернее море, светлую полосу побережного песка; грустные глинянные сельские домики, словно льнущие поближе друг к другу в долгой серой боязни. Выволоченные на берег, от шальной волны, рыбацкие лодки, похожие издали на чечевичные скорлупки Совсем рядом, на холме, лагерь центурии — острые частые колья из земляного вала. Площадка часового на столбах, часовой прилежно смотрит им вслед.

Они только что вышли из лагеря, чтобы спуститься в рощу: сенатор с Авдием, за ними, сзади, в нескольких шагах, чтобы не мешать беседе — двое вооружённых охраников. Всего их прибыло с Катоном целых четверо. Авдий про себя слегка удивился — зачем так много? Дорога из Датниона не очень долга и не настолько уже опасна. Удивился, но ни о чём не спросил.

Шафрановое солнце почти касалось краем холмистого горизонта. Вечерние цвета густели в безветренном покое.

— Как только скроется, — Авдий кивнул на солнечный диск, — сразу наступают сумерки. Сумерки здесь короткие. Не успеешь оглянуться — уже темно.

— Я знаю, — усмехнулся сенатор. — Ничего. Мы не надолго.

Они спустились по жёсткой, угнетённой солнцем траве к первым пальмам с мощными буграстыми стволами, с выгнувшимися над ними опахалами веток. Меж ветками свисали жёлтые гроздья доспевающих фиников.

Их встретил часовой, несущий дозор с этой стороны, в полной положенной амуниции — в наплечном пластинчатом панцире, в шлеме, с мечом и коротким копьём-пилумом. Замер, молча, отдал честь своему командиру и высокому гостю.

— Дежурим контурбениями, — пояснил Авдий. — Вокруг рощи — четверо. И четверо — внутри.

— Не спят по ночам?

— Глаз не смыкают. Меняются утром и вечером. Если что произойдёт — подадут сигнал малой трубой. Лагерь недалеко — услышим.

— Ночью огонь разводят?

— Зачем? В роще не темно ночью.

— Наша «гостья» когда появилась?

— Восемь дней назад.

— Это я знаю. В какое время?

— На рассвете. Солнце только-только встало.

— Вот как…

Катон споткнулся о скрытый в траве выступ корневища, упал бы, не поддержи его Авдий под локоть. Досадливо крякнул, болезненно поморщился.

— Плоховатый из меня ходок. Болезнь проклятая силы отняла.

Сенатор, действительно, выглядел не вполне здоровым: лицо серо, одутловато; в белках глаз — остатки недужной желти и красные прожилки. На крутом лбу — бисерины пота.

— Устали вы с дальней дороги. Лучше бы отдохнули сперва. А завтра бы утром.

Нет, любезный племянник. Много времени дорогого потеряно. Завтра я встречаюсь с нашей «гостьей». А до встречи я должен увидеть это место. Услышать от тебя все подробности. Все — до единой. И осмыслить их.

— Это событие здесь… Оно настолько значительно, что потребовался ваш приезд?

— Нам предстоит разобраться, — грустновато усмехнулся Луций Катон. — Наверное, оно гораздо значительней, чем ты думаешь. А может быть даже — значительней, чем думаю я.

Рощица была невелика — несколько десятков деревьев. Но большинство пальм — крепки, ветвисты. Многослойные, раскидистые вееры крон отгородили закатное небо; под ветвями был пёстрый неплотный сумрак и даже прохлада. Кроме пальм, в местах, доступных солнечным лучам, виднелись кусты шиповника, розовели олеандры: невысокие и нечастые — пальмы не давали им развернуться, они были здесь хозяева. Кое-где по земле стелился мелкий, колючий плющ — ему всё равно было, где расти.

Небольшая ровная поляна; посредине — пятёрка особенно рослых, матёрых деревьев. Они были похожи друг на друга, стояли прямо и гордо, образуя меж собою круг.

В круге, в воздухе, на высоте локтя от земли, висело нечто туманно-блестящее. Лёгкая серебристая дымка над зелёной травой. Сонмы мельчайших неярких светов-пылинок; медленное, тягучее их движенье.

Это слегка напоминало крошечные капельки воды в солнечных лучах. Но солнце не добиралось сюда. Но пылинки были гораздо мельче, живее. И блестели сами собою.

Светлая пелена плавно меняла форму: то собиралась в шар, размером в пару обхватов, то вытягивалась вверх, в призрачное веретено, то превращалась в неровный клочковатый ком.

Сквозь пелену были расплывно видны деревья с другой стороны и одиночные кусты.

Вокруг царила полная тишина: неслышно было голосов птиц, шорохов ветра в ветвях.

— «Серебряный воздух», — почтительно сказал Авдий. — Так мы это назвали. Не спускаем с него глаз ни днём, ни ночью.

Тусклое, болезненно-усталое лицо сенатора преобразилось. Глаза из-под кустистых бровей зажглись острым торжеством, вялые щёки порозовели, дыхание сделалось чаще. Крупные ноздри напряжённо шевелились.

Он подошёл вблизь к удивительному явленью. Запах на поляне был свеж и чуть терпок, как после большой громовержной грозы. Хотя никаких гроз здесь давно не случалось.

— Через это… можно пройти?

— Да. Мы проходили.

— И что?

— Ничего особенного. Никакого препятствия. Малость пощипывает кожу. Дух перехватывает. Голова потом слегка кружится.

— А ну-ка!..

Луций Катон сделал глубокий вздох и шагнул в блестящую пелену.

Его тёмные с проседью, коротко стриженные волосы, плечи в гранатовым легком плаще обсыпались мириадами светлых пылинок; беспорядочное их движение ускорилось. Он задержался там, чуть покачнулся, быстро, но с заметным усилием, вышел с другой стороны.

Авдий, в обход, мимо пальм, поспешил к сенатору, опасаясь, что он потеряет равновесие. Но тот чувствовал себя нормально.

— Словно крошечные колючки тебя задевают, — сказал он. — Не больно, но… Не очень приятно.

— Не очень, — согласился Авдий.

— Сколько это уже здесь?

— Сорок пятый день.

— Да? А восемь дней назад из него возникла «гостья».

— Именно так.

— Кто видел её появленье. Кто может рассказать?

— Да вот он, Дист Санум — опцион первого контурбения. Они как раз дежурили.

Авдий рукой подозвал одного из троих стоящих в стороне легионеров.

— Подробно. И по порядку, — распорядился сенатор.

* * *

Круглый шатёр для высокого гостя стоял посреди лагеря, рядом с шатром командира. Поблизости от него соорудили палатку для прибывших четверых охранников. Приготовили достойный ужин из самых изысканных продуктов, что нашлись в обозных кладовых: жареная козлятина с белым соусом-гарумом, с маслинами в винном сусле, луканская колбаса, свежие пшеничные лепёшки; красный окунь и палтус, зепечённые с перепелиными яйцами и с острыми специями, холодные устрицы. А так же сладкие финики, груши, сливы, виноград.

Отыскалась амфорка дорогого белого вина прадзиона.

Роскошный стол не порадовал, а слегка огорчил гостя, так как перенесённая болезнь надолго лишила его возможности вкушать жирное, острое, солёное. Большая часть блюд была убрана со стола.

Авдий разделил трапезу с сенатором в его шатре, отвечая на бесчисленные расспросы.

Гостя интересовали частности о незнакомке: как она ест, сколько спит, что ей нравится, чего боится, чем занимается в одиночестве, о чём спрашивает, как ухитрилась освоить наш язык, хочет ли вернуться назад, откуда пришла.

Авдия интересовало другое. Он долго не решался спросить об этом. В конце беседы всё же спросил.

— Прошу прощенья за бестактное любопытство. Она должна была появиться, да? Потому — я со своей центурией — здесь. Вы знали, что она появится? Из «серебряного воздуха»…

— Приятная неожиданнось — не так ли, любезный племянник? — как-то не очень серьёзно, хитровато-уклончиво ответил Катон. — Мог быть мужчина, женщина, ребёнок, старик, старуха… злая ведьма какая-нибудь… Появилась молодая привлекальная девушка. Чего ещё желать?

— Она — кто? Человек?

— А ты как считаешь? Хе-хе… У тебя уже недельный опыт общения.

— Никак я не считаю, — слегка обиделся Авдий. — Быть может, она — бог… богиня какая-то? Там, откуда она пришла, живут боги?

— Ты у меня спрашиваешь? Ты у неё должен был спросить?

— Она почему-то очень многое забыла о прежнем.

— Забыла? За несколько дней освоить чужой язык. И забыть свою жизнь! Забавно.

— Пыталась кое-что рассказать. Очень путано.

— Не хочет тебя расстраивать, — продолжал неуместно шутливым тоном сенатор. — Ты ей симпатичен, полагаю. А она тебе? Признайся…

* * *

Авдий покинул шатёр сенатора за полночь. Гость устал с дороги и нуждался в хорошем сне.

Но хозяину было не до сна.

Он постоял некоторое время между двумя круглыми одинаковыми шатрами. До своего было несколько шагов. Авдий не торопился. Дышал ночным воздухом; воздух стал прохладней, благодаря долетающему морскому ветерку. Днём здесь властвовало дыхание раскалённой Ливийской пустыни. А по ночам часто брал вверх благостный свежий дух моря.

Он задрал голову ввысь — может, величественный, непостижимый звездный покой слегка пригасит сумбур мыслей, отодвинет тревогу.

Да… Всю неделю в нём, кроме других неожиданных чувств, жило смутное беспокойство, а сегодня оно сделалось тревогой. Без причины…

Нет. С причиной. Причина — в ней. Тревога за неё. Странно. Ей ничего не угрожает. Так ли? Зачем приехал сенатор? Что дальше будет?

Авдий обошёл шатёр и направился к фургону, где была она. Он каждый вечер, перед сном, ходил пожелать ей спокойной ночи. Это уже вошло в привычку.

Он улыбнулся невольно. Сколько новых привычек приобрёл он за эту неделю. Что — привычек! Сколько невероятного, огромного, нового вошло в его душу! Что-то происходит с ним. Оттого — эта тревога? Он опасался спросить себя.

Ночной мрак слегка рассеивался горящими масляными лампами на шестах. Вполне различимы были фургон, палатки, ограда, вышки часовых. Ближний часовой сверху внимательно наблюдал за ним. Авдий приветственно махнул ему рукой.

Невдалеке от фургона стоял ещё один часовой в полном снаряжении, только без шлема; не из центурии, а из свиты Катона. Так распорядился сенатор. — Чего им бездельничать. Хоть какая-то польза. Не зря же их кормить, — объяснил с усмешкой.

«Польза?…» — недовольно подумал Авдий. Его часовые ничуть не хуже. Но с сенатором не поспоришь.

Он не решился открыть дверь, зайти внутрь: может быть, она уже спит или готовится ко сну… Хотя — вряд ли.

Он подошёл к окошку. Чужой охранник не препятствовал, наоборот, тактично отдалился, чтоб не слышать разговора. На стук показалось её бледное лицо.

— Не спишь?

— Конечно, нет. Ну что?

— Всё замечательно… — перебор с шириной улыбки и тоном беспечности. Её не обманешь.

— Ты расстроен?

— Ничуть.

— Что собирается делать сенатор?

— То же, что и я делаю…

— Ты — это ты. Я чувствую разницу.

— Да нет же! Просто поговорить с тобой. Принять твоё знание. Поделиться своим. Луций Катон — один из самых просвещённых людей в империи. И порядочных. Я знаю его. Я ручаюсь.

Её лицо было в тени. Но глаза блестели; странная сила из них текла к нему и проникала в него.

А в нём, от сердца к горлу, вдруг поднялась встречная томительная волна.

— Ни о чём не беспокойся. Я никому не дам тебя в обиду.

Она улыбнулась отстранённо, грустно.

— Ты… наивный.

— Я?

— Пойми правильно. Дело совсем в другом. Меня обидеть… В смысле, причинить мне вред — не так легко, как кажется. Ты не всё знаешь обо мне. Я почему-то стала беспокоиться за тебя. Я пытаюсь… почувствовать твоё будущее.

— Ты способна чувствовать будущее?

— Не знаю. Пытаюсь. Не получается… пока.

— У меня тоже, — засмеялся Авдий. — И не надо. Знать своё будущее — хлопотно и, наверное, неприятно. Следует просто жить и верить в лучшее.

— Верить в лучшее… Так просто?

Авдий приблизился к её лицу в окошке, преодолев некоторую подозрительную робость.

— Всё нормально будет, Эстрль. Всё… Ложись спать. Но о чём не думай. И я пойду.

— Хорошо.

До завтра. Всему — время. Не беспокойся о будущем. Нет причин…

— Ты не всё знаешь и о себе.

— Пусть.

— Кое-что нам понять необходимо.