Внутренняя Монголия
«F31.8»
Двери клуба, в вестибюле которого кому-то качественно раздавали люлей, не закрывались. Поток людей позади двигался, обгонял, толкал в спину. Макс на секунду остановился на входе, но понял, что это небезопасно. Подвыпившие толкнут, и сами же тебя в этом обвинят, и пойдет-поедет. Напротив остановился черный"Фантом", и за опустившимся задним стеклом показалось знакомое лицо. Улыбалось. Человек махал рукой, приглашая в салон. Макс сел в открывшуюся перед ним дверь. Музыка давила на перепонки и грудную клетку. Человек на заднем попросил водителя убавить:
— Ну как ты?
Макс что-то кратко сформулировал, положил затылок на подголовник и попросил музыку вернуть. В панорамной крыше над ним ночной космос. Кожаный салон цвета коньяка роскошен, но холоден. То ли алкоголь в голову ударил, то ли наступило просветление по причине его же неожиданно угнетающего действия, но Макс принял решение сходить впервые за долгое время к целителю душ. Нет, не в церковь.
***
— Я плачу вам за то, чтобы вы слушали и не мешали.
— Не мешал чему? — спрашивал серьезный мужчина в очках.
— Сходить с ума.
— Хорошо. Я слушаю.
Макс осекся от неожиданного безусловного принятия его просьбы. С детства он не привык к такому. Сначала мама убеждала его, что он всем мешает. Потом эти установки подкрепили неудачи на личном фронте и первые ссоры с близкими друзьями:"Отброс, отброс, отброс".
— О чем вы думаете?
Максим молчал. Затем выдавил:
— Отброс.
— Вы считаете себя отбросом?
— Не знаю, но самые близкие всегда мне пытались это внушить, — парень немного наклонился вперед, поставив локти на колени. — Понимаете, до какого абсурда дошло? Я за прошлый месяц"поднял"пять миллионов, а вчера не мог поднять себя с пола, потому что я — отброс. Вдруг подумал про это и впал в такое уныние… У меня есть девушка, но я не могу поднять себя с нашей постели по утрам, потому что я…
–…Отброс, — перебил доктор.
— Да, вы меня понимаете. И я даже не могу переехать к ней, или забрать ее к себе, потому что я — отброс. Комплексы, комплексы, комплексы. Так много мыслей в голове, но ни одной точной формулировки, кроме этого одного проклятого слова. Я все время сомневаюсь в том, кем я являюсь, и главное — что я могу. Какое-то расстройство идентичности что ли…
— Вы понимаете, почему мама так делала?
— Потому что сама ничего не смогла реализовать из того, что хотела бы. И я всегда был тем, об кого точить когти легче. Это как пьющий отец, который герой только дома, а герой должен воевать, и он бьет жену. Женщины же применяют психологическое насилие. Маме, как я полагаю, не хотелось, чтобы я был меньшим неудачником, чем она.
— Вы не хуже меня разбираетесь, кажется.
— А вы и не первый мой психотерапевт, — с ноткой гордости в голосе произнес Макс.
Помещение казалось мрачным из-за плотно задвинутых жалюзи. Интимная обстановка. По углам скучающие в полутьме фикусы, на столе стаканы с водой, чистая бумага.
— Tabula rasa, — блеснул знаниями латыни Макс, зациклив внимание на ней.
— Вы употребляете наркотики?
Максим не отвечал. На секунду поднял глаза на доктора, и словно продолжил пересчитывать белые листы.
— О чем вы задумались? — настаивал психотерапевт.
— Я задумался о том, употребляют ли они меня, или я их, — Макс хищно улыбнулся.
Доктор не понял шутки или просто не оценил. Взрослый человек.
— Юмор, — уточнил молодой человек, но разрядить обстановку это не помогло. — Нет, не употребляю.
— Давно?
— Точно не помню, но и ни к чему это. Мне и без них терпимо. А что можно считать наркотиками? Давайте договоримся о терминологии.
Доктор начал что-то перечислять, хитро щурясь.
— А алкоголь? Никотин?
— Вполне.
— Ну тогда да, — впалые щеки только подтверждали теорию.
— Вы понимаете, как работает алкоголь?
— Объясните мне. Может, вы это сделаете лучше других.
— Алкоголь сам по себе не несет в себе ничего положительного и полезного. Он лишь выдавливает из вас последние капли эйфории, но затем организму нужно время, чтобы вернуться хотя бы в то шаткое состояние, в котором вы можете жить. После похмелья часто наступает сильная апатия. Это абсистентный синдром — период, когда тело и разум накапливают то, что из него вытянули силой. Потому спирт никогда не сможет вывести вас из депрессии. Это я так, простым языком вам.
Макс внимательно слушал, и под конец даже начал улыбаться:
— Понятно все, собственно. И вы ничего нового не сказали. Дешево, очень дешево.
— А правда и не должна дорого стоить.
— А что поможет?
— Смена окружения и рода занятий. Вы помните, чем вы мечтали заниматься раньше?
— Только сейчас это уже совсем неважно, — было заметно, что Макс совершенно не настроен обсуждать такие вещи, и доктор это понял.
— Мне отвечать не надо. Себе ответьте. Можно попробовать что-то еще. Вы ведь понимаете меня?
— А таблетки какие-нибудь новенькие?
— Таблетки тоже вас не вылечат сами по себе. Только комплексная терапия. Любые таблетки дают лишь ресурс, с которым вы сможете прийти к позитивным изменениям. И я могу вам в этом помочь.
Макс смотрел на психотерапевта как на наивного мальчика:
— Вы хотите вылечить меня от желания доказывать свою любовь и ненависть дуракам?
— А как мы пришли к такой установке? — удивился врач.
— А очень просто — человек, которого унижали, хронический боец за чужое одобрение. Вы сможете меня от этого избавить?
— А, вы это имели в виду? — собеседники синхронно почесали небритые щеки. — А почему вы тогда не боретесь?
Фраза прозвучала неприлично остро, и Макс даже на мгновение оскорбился, но потом понял, что показать оскорбление — это снова начать доказывать свои чувства. Или просто стало неважно. Объективный ответ сам собой попал на язык:
— Потому что у меня заканчиваются эмоции, которые можно было бы доказывать. Вы только попробуйте дать мне ресурс, и я сразу же за это примусь. Потом снова устану, выпрошу у кого-то ресурс, и этот инструмент самобичевания будет вращаться подобно балисонгу.
— Чему-чему?
— Нож-бабочка.
Доктора шокировала правильно построенная речь и ясность ума, совершенно несвойственная людям с депрессивными расстройствами, находящимися при этом вне стадии ремиссии:
— Вы и сами лучше меня анализируете свое состояние. Может есть вопрос, в котором вы еще не разобрались?
Макс задумался, пробурчал себе под нос отрывки слов, но решил скатиться в иронию:
— Пожалуй, мне удобнее в вас видеть того, кто просто хочет постоять, покурить рядом. А мешать сходить с ума не хочет. Да, именно так. Мне больше нужен собеседник, который не будет меня упрекать, чем психотерапевт. Но ирония в том, что именно вы — лучшие среди таких собеседников.
Терапевт не нашел, что ответить, и сместил фокус диалога:
— Может, поговорим о ком-то из других ваших близких?
— О, это можно. Есть у меня друг один. В принципе, он у меня действительно один. Остальные — знакомые скорее, или партнеры по разным движениям. Никитой зовут. Но смысла говорить о нем так же нет.
— Почему?
— А он тоже из поколения"Полный пролет".
— Расскажите подробнее, пожалуйста, — доктор положил подбородок на тыльную сторону правой кисти, уперев локоть в край стола.
— Вид у вас максимально заинтересованный, конечно, доктор. Расслабьтесь немного, пожалуйста, а то переигрываете.
Доктор принял обычную позу, и после Макс продолжил:
— Вы слышали о такой теории..? Как бы это даже сформулировать..? В общем, если из семьи в детстве уходит мать, то ребенок становится алкоголиком, а если отец — наркоманом. Слышали?
— Есть такая тенденция, — кивнул терапевт.
— Никита — страшнейший в своем роде наркоман. И человек, в общем-то, отвратительный. Даже слишком. Он настолько отвратителен, что этим и прекрасен. Он отвратителен в мыслях, в поведении по отношению к себе, и в саморазрушении абсолютно фундаментален. Так вот, — Макс улыбнулся правым уголком губ. — Он настолько отвратителен, что сам понимает — никакого права кого-либо критиковать у него нет. Только поэтому мы дружим, вероятно. Хотя я буду говорить лишь о себе, — Макс ткнул пальцами обеих рук в грудь. — Почему он со мной дружит, я не знаю. Я не так отвратителен.
Это рассмешило доктора:
— А что именно он делает?
— Расскажу одну историю… Хм, да, одну.
— Прошу, — одобрил доктор.
— Были времена, когда он еще ни про передозировки не узнал, ни про то, что на медицинских препаратах сидеть можно не хуже, чем на том, на чем любили сидеть в его окружении. Ну так вот. Никита только начинал, открыв для себя забавный способ скрываться от своих мыслей. То, что этот способ не работает, а лишь медленно убивает, он тогда не понял, и употреблял по наивности. Это сейчас стало его выбором, а тогда было чуть поэтичнее. Денег ему не хватало все время. Даже сильнее, чем позитивных эмоций, и, надеясь получить хорошую работу в будущем (оставим на его совести такую самонадеянность), пришел к тому, что задолжал огромную сумму денег, точно не помню. Главная проблема алкоголя — сознание умирает раньше тела, но это происходит грубовато, и есть реперные точки, в которых еще можно остановиться самому. Наркотики хитрее — они тонко надрезают саму грань осознания зависимости от них, и способны вынести весь дом во всех смыслах, а ты будешь считать, что все так и должно быть.
Макс остановился. Поскоблил указательным пальцем правой руки нос, облизнулся. Продолжил:
— Ну так вот. Задолжал он крупную сумму денег. Пришли к нему судебные приставы, а дальше просто умора, простите. Он им заявляет:"Вот сломанный тостер, советский сервиз и две пачки сигарет". И ведь реально ничего ценного, кроме его собственной жизни, в квартире не было, хотя и это в тот момент всем казалось спорным. Даже квартира-то не на него записана, выселять неоткуда. Свобода — просто не высказать. Хами сколько хочешь. Однако исправительные работы назначили. Там таких было много, как вы понимаете. Они, чтобы не скучать, организовались. Ну, вы тоже понимаете, да? Перевели в другую колонию, но история повторилась. За исключением одной пикантной подробности — там он еще и буянил. Сейчас Никита пытается держать середину. Успокоился. Но наркотики вынесли еще не все. К слову, его дурной пример и заставил меня покаяться. Один на один с собой я бы точно ничего не понял.
— А дурного примера с алкоголем не было? — уточнил доктор.
— Такого — нет.
— А давайте все-таки вернемся в начало истории, — робко попросил доктор.
«ONI»
Шесть месяцев спустя
Алкогольное опьянение — как участие в несогласованном митинге. Сначала вы с боевыми товарищами, которые на утро оказываются не такими уж боевыми или не такими уж товарищами, воодушевленно прыгаете на щиты полиции, поднимаете забрала тех, кто заведомо вас сильнее, а на утро оказываетесь в автозаке Росгвардии, и хорошо, если не под ним, и начинаете выгребать последствия.
Повсюду метровые сугробы, которые не замечают ровно до тех пор, пока они не начнут таять и топить все дворы. Макс вывалился из такси и, даже не пытаясь держать равновесие, выписывал циркуляции, плавно приближаясь к подъезду. Магнитный брелок скоблил и скоблил по замку, но дверь не открывалась. Сфокусировав себя, опомнился — в руках ключ от дома девушки. Выронил. Поднимая его, упал сам, но быстро встал, облапав дверь:
— Ясно.
Другим ключом все-таки пробился. Вместо пассажирского лифта приехал грузовой. Упал в него, и поднимался с пола всю дорогу до девятого этажа. Ту минуту, которая оказалась между открытием дверей лифта и дверей квартиры, вспомнить невозможно. Опорожнил желудок от остатков возлияний в раковину, но забыл замыть. Мозг, освежившись, вдруг подкинул мысль — мало. Вытащил из-за пазухи флягу, но смог выцедить только один глоток.
Убить себя из своих же денег, зато красиво и со вкусом. Хотя эти понятия очень интимные. Кто-то не сочтет красивым умереть от алкоголизма в собственных биологических жидкостях, оправдав это детскими психотравмами.
Голоса лезли в голову и спорили об экологии, мировом кризисе и припоминали прошлые изречения, неаккуратно оброненные. Голоса подбирали рифмы на слова, а зачем — неизвестно. Вернее не голоса, а навязчивые мысли. Параллельные потоки сознания, которые самому остановить никак не получается. На просторах внутренней Монголии для них всегда достаточно места.
Конец ознакомительного фрагмента.
