Закон есть закон (сборник)

Владимир Дэс

В данный сборник вошли рассказы: 1. Закон есть закон 2. Заложник 3. Злоба 4. И настанет утро и придёт покой 5. Массажист 6. Обратная дорога 7. Параллельное задание 8. Похищение 9. Соприкосновение 10. Сутки спокойной жизни 11. Цена договора 12. Чемодан с золотом 13. Богатый опыт 14. Как стать миллионером 15. Как убить муху

Заложник

То, что наш самолет захвачен бандой террористов, мы узнали только перед самым концом полета.

Мы, конечно заметили, что сразу же после взлета какие-то молодые люди, аккуратные такие мальчики лет по двадцать, встали со своих мест и все ходили туда-сюда.

Были они вежливы и предупредительны. Извинялись, если случайно задевали кого-нибудь из пассажиров.

А так полет был, как полет: тихий, уютный и сонный.

Лишь стюардессы были необычайно внимательны, а стюарды — особенно серьезны.

Так мы и летели: кто читал, кто дремал.

М — это дружный и сплоченный симфонический оркестр нашей городской филармонии.

Полный состав оркестра — это вам не квинтет какой-нибудь, так что заняли мы едва ли не половину самолета, почти весь экономический класс.

Правда, небольшая элитная группка во главе с дирижером обособилась и находилась где-то в середине бизнес-класса.

Мы им завидовали: там выпивку подавали в неограниченном количестве, а нам — по норме.

А я так и вовсе изошел завистью по поводу нашего дирижера.

Были мы с ним одного возраста, пола, цвета кожи, вероисповедания, оба музыканты.

Жили на одной улице.

Ходили в одну школу.

И музыкой начали заниматься почти одновременно.

С одной лишь разницей: я занимался из-под палки, а он — по призванию.

Впрочем, не скажу, что ненавижу музыку, я к ней просто равнодушен.

А он, когда играл, а затем дирижировал, прямо дрожал весь, словно улетал в такие дали, куда таким, как я, не заглянуть никогда.

В детстве я его всячески обзывал и пытался обидеть. И потом, когда мы подросли и родители пустили меня по его следам, я не видел в его одержимости ничего хорошего. А вот когда он стал за свой талант и эту свою одержимость получать материальные блага, причем немалые, стал я понимать, что он, а что я.

И женился он удачнее, и дети у него умнее, и сейчас вон сидит, виски пьет от пуза, а не по норме, как я.

А рядом с ним его новая пассия — рыжая виолончелистка. Стерва редкостная, но красива до умопомрачения. С таким шикарным бюстом и такими голубыми глазами, что можно утонуть и тут и там.

Я завидовал его жизни, но хорошей завистью.

Его любви к музыке, его таланту, его большому будущему.

У меня же и жизнь-то была не моя, а выбранная для меня и за меня родителями. Были еще фагот и жена, посредственная скрипачка из нашего же оркестра.

Мы с ним никогда не были друзьями. Просто шли рядом.

И хотя я был, как и моя жена, средненьким музыкантом, мой однокашник упорно держал нас в своем престижном оркестре.

«Почему? — часто думал я. — Зачем ему, чтобы я был рядом? Что это: человеческое участие или повод для злорадного торжества?»

И приходил к выводу, что скорее всего первое.

Он никогда не позволял себе никаких выпадов в мою сторону, ничем не уязвлял моего самолюбия. Наоборот: когда случалось принимать овации или очередную награду, приглашал стать рядом с собой, а это кое-что да значит.

И я вставал рядом и стоял со своим неуклюжим фаготом, в блестящем на локтях фраке, мешая тем, кто устремлялся его поздравить.

Когда нам все же объявили, что самолет захвачен и после посадки мы, уже в качестве заложников, должны смирно сидеть на своих местах и не двигаться до особых распоряжений, я не сильно расстроился: ведь с нами он, мой талантливый и везучий спутник по жизни, поэтому ничего ужасного с нами случиться просто не может.

Даже когда прошли часа три, и мальчики, еще Недавно вежливые и аккуратные, стали нервозными и сердитыми, я не особо волновался.

Что творилось снаружи, мы не знали, но понимали: дела у наших террористов не заладились, что-то пошло не так.

Жена моя нервничала, то и дело спрашивала меня, что будет, и я ее успокаивал — все, мол, будет хорошо.

Я не знаю, как вела себя наша элитная группа, ведь они сидели впереди, а я ближе к хвосту, но никакого шума оттуда не доносилось.

Пить нам давали, но не кормили.

Мальчики становились все жестче, в руках у них появилось оружие.

Наконец что-то, видимо, произошло: террористы пошли по рядам, внимательно разглядывая пассажиров.

Они выбрали в бизнес-классе какого-то солидного гражданина, подвели его к люку, выстрелили ему в затылок, и он выпал на летное поле.

Все услышали, как его тело грузно, с шлепком ударилось о бетон.

Мы оцепенели от ужаса.

Вот так. Просто взяли и у всех на глазах убили человека.

А с виду такие правильные и вежливые молодые люди.

Когда один из них проходил мимо меня, я осторожно глянул ему в глаза и ничего там не увидел.

Либо там вовсе не было ничего, либо за этим «ничего» таилось нечто столь безобразное, что мне не дано ни увидеть, ни понять это.

Я поежился. От этой пустоты мне даже зябко стало.

Прошло еще полчаса.

Они опять открыли люк, схватили еще кого-то из того же бизнес-класса, подтащили к люку, выстрелили в затылок и выбросили наружу.

Мы ахнули.

Зашевелились.

Кто-то попытался встать.

Но приподнявшихся быстро усадили.

Женщины беззвучно плакали.

Мужчины старались не замечать, что их женщины плачут.

Я, обняв свою жену, нервно теребил мочку ее уха.

И все время пытался подглядеть, осторожно вытягивая шею, что там с нашим дирижером.

Он, очевидно, так плотно сидел в своем кресле, что не было видно ни локтя, ни макушки.

Только над соседним креслом возвышался огненно-медный мелко дрожащий пучок.

«Плачет, наверное, как и моя», — сочувственно подумал я.

Прошло еще полчаса.

Ребята к тому времени уже, очевидно, хлебнули.

Один из них вышел на середину салона и объявил:

— Нужен доброволец.

Все съежились.

— Нет добровольца, — констатировал он наконец и после паузы объявил: — Что ж, тогда добровольцем будешь… — тут он повел своим тонким пальцем по рядам и вдруг остановился на кресле рядом с рыжим холмиком, — ты.

И двое его помощников тут же выдернули из норки соседа огненной красавицы — нашего дирижера.

Весь наш оркестр разом ахнул.

Дирижер был бледен, высок и красив.

Одной рукой он нервно поправлял воротник рубашки, другой держал за руку свою пассию.

Казалось, вот сейчас он оторвет свою руку от ее ладошки — и все, ему конец.

Наконец он оторвал свои дрожащие пальцы от мгновенно исчезнувшей из прохода женской руки и посмотрел в нашу сторону. Я поймал его взгляд — он был ватным — и закрыл глаза.

Почему он?

Сидел я так, с закрытыми глазами, рядом со своей дрожащей женой, видя себя рядом с ним, ничего великого не создавший и ничего существенного не совершивший, и вдруг меня прострелило: вот он, мой шанс!

Один-единственный и последний, другого не будет.

Открыл я глаза, вынул из-за головы жены руку, поднял ее вверх и сказал громко и внятно:

— Господа террористы, а можно мне вместо него?

Все, не только террористы, но и пассажиры уставились на меня.

Я даже смутился немного.

— То есть меня вместо него. — Видя все еще недоумевающие глаза публики, я добавил: — меня, а не его, того… — И показал на люк.

Пассажиры зашептались.

Жена моя вся сжалась и стала дергать меня за полу пиджака.

Террористы удивленно поглядели на меня.

Переглянулись между собой.

И один из них, толкнув маэстро назад в кресло, лениво махнул мне рукой.

Я пошел.

Ноги еле ступали.

Кто-то другой, там, в голове заговорил: «Ты что, с ума сошел?»

«Поздно», — ответил я ему.

Меня грубо схватили за плечо и развернули к люку.

Там, за ним, было светло и шумно.

Кругом стояли машины. За ними прятались вооруженные люди в масках и шлемах.

Что-то холодное и жесткое уперлось мне в затылок.

И тут я услышал нечеловеческий страшный крик:

— Н-е-ет!

Это кричал он.

Зачем? Я ведь подарил ему жизнь. Кто он, и кто я? Он нужнее… и я счастлив.

Офицер группы оцепления увидел в бинокль, что лицо человека, которого террористы выбрали очередной жертвой, вдруг расплылось в улыбке. И это в тот момент, когда к его затылку приставили пистолет!

Офицер зажмурился от удивления, протер заслезившиеся глаза, подул на стекла бинокля и, подумав, что это ему почудилось, опять приник к окулярам.

Тот человек уже лежал внизу, на бетонке.

Вокруг его головы медленно расплывалось бордовое пятно.

«Бедняга… — подумал офицер и вздохнул. — И ведь чего только не примерещится в этой чертовой суматохе».

И тут же напрягся — в наушнике, вставленном в левое ухо, уже шел отсчет: «Шесть… пять… четыре…» Через три секунды — штурм.

И, уже полностью настроясь на атаку, подумал:

«И все же он улыбался… этот заложник.

Интересно, чему?»