Приключения моряка Паганеля

Владимир Гораль

Полярным летом 1980 года экипаж малого рыболовного траулера 1321 «Жуковск» из Мурманска умудряется попасть под арест за незаконный промысел в территориальных водах норвежского острова Медвежий. Советские рыбаки случайно или по чьему-то циничному сценарию оказываются в самой гуще необыкновенных и опасных приключений. В центре этих эпических событий юнга по прозвищу Паганель и его старший друг и наставник, настоящий морской волк, боцман Бронислав Друзь.

Глава 6. Обыкновенное чудо

Девушку звали Ленни. Правда, когда наутро я вновь увидел ее, мне это было еще неведомо. Она в сопровождении какого-то парня карабкалась вниз по переходному мостику на нашу палубу. Вдвоем, держа за синие ручки, они несли большой пластиковый бидон. Бидон, судя по всему, был не легок, литров на тридцать, и в нем, похоже, булькала какая-то химия. Парень был высок, гораздо выше девицы, и я со странным облегчением констатировал, что мы с ней примерно одного роста…

Нести поклажу из-за разницы в росте им было явно неудобно. У меня появился повод вмешаться. Я протянул ей руку — давай, мол, помогу. Она улыбнулась уже знакомой, еще вчера сразившей меня улыбкой.

— Прифьет, как дала? — вдруг выдала она до боли знакомую фразу.

— Ты преподаешь своим знакомым русский язык? — спросил я первое, что пришло в голову.

— Как ты знаешь? — явно изумленная моей нечеловеческой проницательностью, ответила она вопросом на вопрос.

Она говорила по-русски! Часто ошибаясь, с сильным акцентом, но она говорила по-русски!

Я стоял со счастливой улыбкой дефективного… Видимо, высокому парню все это начинало надоедать. Он аккуратно поставил тяжелую флягу на мою ногу и с ледяной вежливостью эсквайра по-английски осведомился:

— Не соблаговолит ли досточтимый сэр принять от нашего экипажа, в качестве скромного презента, этот шампунь для уборки санитарных помещений?

— Что, такой плохой запах? — покраснев от неожиданности и стыда за родной траулер, отчего-то шепотом спросил я.

— Ужасно, сэр. Просто катастрофа, — печально закивал норвежец. — Надеюсь, этот изящный тридцатилитровый флакон гигиенического средства «Хвойный лес» вам поможет.

Парень гулко булькнул флягой с еловой веткой на этикетке. После чего приподнял её и попытался вернуть обратно на мою ногу. Однако я, с несвойственной мне сноровкой, успел отскочить.

— Ничего, ничего. Я помогай! — вовремя решила вмешаться девушка и протянула мне узкую ладонь. — Май нэйм из Ленни. Ленни Бьернсон. Так приятно!

— Так приятно! — согласился я вполне искренне и протянул руку, забыв, между прочим, представиться. Она ответила неожиданно сильным для девушки ее сложения рукопожатием.

— Я не нарочно слышать, как тебя называть друзья. Как это… Погоняло! — заявила, довольная своей осведомлённостью, Ленни.

Мне не пришло в голову уточнять, насколько она близка к истине. Чтобы не мучить норвежскую девушку громоздкими для нерусского уха Владимирами, Володями, Вовками и уж тем более Вовочками, я решил примитивно сократиться и выдал:

— Влади. Зови меня Влади.

Какая это была роковая ошибка — я понял позднее. Рыжая скотина Геша засунул мокрый нос в судовую парную, в которой я мирно пребывал, и гнусаво проблеял:

— Влади, девочка моя. Твой суслик идет к тебе. Чмоки, чмоки — заодно и помоемся!

Надо сказать, что промысловые суда в рейсе и вправду не благоухают. Когда идет рыба, то просто не до тщательной уборки — нет времени. Это уже на переходе в порт всё судно драят и моют, сливая грязь в льялы мощными струями забортной воды из пожарных гидрантов.

Впрочем, в тот день генеральная уборка на нашем рыбачке удалась на славу!

Боцман с русской щедростью плеснул на палубу половину бывшего в нерусской фляге, мыльного, резко пахнущего хвоей туалетного счастья. После чего принялся поливать это дело мощным напором судового пожарного гидранта.

Эффект не заставил себя ожидать. Наш работяга «Жуковск» начал стремительно превращаться в заполненное душистой хвойной пеной исполинское и невыносимо гламурное джакузи. Чем остервенело старательнее смывал нарождающуюся пену за борт боцман, тем более агрессивно и вызывающе эта субстанция себя вела…

Происходящее начинало напоминать киносъёмку новаторского триллера с оригинальным рабочим названием «Пена атакует!».

Пахучее, интимно потрескивающее мыльное облако заполняло собой все судовое пространство. Оно проникало в каждую щель… Выйдя из каюты или поднявшись из машинного отделения, человек попадал как бы между мирами. Здесь, как в чёрной дыре, не было ни времени, ни пространства. Вся близлежащая часть Вселенной являла собой потрескивающую, благоухающую хвоей нирвану, банно-прачечный Эдем.

И только неромантичный капитан Дураченко не оценил этого намека судьбы — дескать, смирись, оставь суету и заботы, отринь страсти, человек, содрогнись перед лицом вечности! Его красное, обрамленное седой бородой разъяренное лицо показалось из верхотуры третьего этажа палубной надстройки. Капитанская голова, увенчанная пенной шапочкой, словно нимбом, торжественно и мощно осветилась солнечными лучами из-за просветов облаков.

— Бо-оцман! — раздался сверху усиленный микрофоном громоподобный глас капитана. И еще раз громоподобно: — Бо-оцман!

Несчастный, изнемогший в борьбе с мыльной напастью, мокрый до нитки Устиныч возвёл очи горе.

— Бронислав Устиныч! — продолжил вдруг капитан с неожиданной, что называется — ледяной вежливостью.

Причиной тому была следующая диспозиция — наш пенный ковчег был пришвартован своим правым бортом к левому борту норвежца.

Когда началась эта мыльная, окрашенная неповторимым национальным колоритом опера, весь личный состав «Сенье», включая вахтенных, высыпал на левый борт. По мере явления из недр нижних палуб нашего намыленного морского скитальца очередного плюющегося хвойным шампунем пенного призрака, норвежцы все более впадали в состояние клинической истерии. Выход на авансцену главного персонажа — мастера Дураченко в роли Саваофа на воздусях, сопровождался уже обессиленным молчанием публики. Наш мастер вовремя заметил благодарных зрителей и счел за благо не подливать масла, пардон, мыла в… пространство.

— Бронислав Устиныч! — продолжил Владлен нарочито спокойным тоном.

— Слушаю вас, Владлен Георгиевич, — не без претензии на светскость ответствовал мокрый боцман.

— А не жмут ли вам фистикулы, любезнейший? — с медоточивым иезуитством осведомилось начальство.

— Никак нет, Владлен Георгиевич, ничуть, — последовала в ответ чарующая боцманская улыбка из-под усов.

Непринужденная беседа двух светских, точнее, морских львов была бесцеремонно прервана резкой командой по-норвежски. Последняя раздалась по громкой связи из командирской рубки сторожевика. Галерка мгновенно опустела. Зрители без аплодисментов исчезли по местам несения службы.

— Влади! — раздался с палубы норвежца знакомый девичий голос. — Иди на меня!

— Не теряйся, Паганюха, беги, а то передумает, — глумливым Петрушкой прогнусавил вездесущий пошляк Геша.

Я не без смущения поднялся по трапу на борт норвежца. Лени взяла меня за руку своей теплой ладонью. Этот, казалось бы, невинный жест вызвал у меня приступ внезапной аритмии.

— Надо брать кимикэл анализ фиш, ваш рыба. И еще, наш кук, повар, просила один, два картон рыба нам на обед, — сказала она.

Мы заглянули на камбуз, где кук, она же кок — молодая, лет двадцати пяти, рыжеволосая, пышногрудая фру, — посмеиваясь и весело косясь в мою сторону, о чем-то переговорила с Ленни. После этого произошло совсем уж немыслимое. Эта нераскаявшаяся Магдалина приблизилась и, демонстрируя абсолютное отсутствие комплексов, двумя толстыми пальцами пребольно ущипнула меня за щеку.

— Найс бэби! — сложив губы трубочкой, смачно прогудела она, словно и в самом деле имела перед собой пухлощекого, розового, пускающего пузыри младенца. Я отскочил, шипя от боли и негодования. При этом я чувствовал, как заливаюсь пунцовым колером вареного лобстера. Агрессорша погрозила мне толстым пальцем и томным голосом добавила по-английски:

— Проголодаешься, приходи, когда захочешь. Я с удовольствием дам тебе грудь.

От дальнейшего, возможно, рокового развития событий меня спасла Ленни.

— Идем! — она по-хозяйски схватила меня за указательный палец и потащила из камбуза.

Я охотно подчинился. Процесс волочения за палец доставлял мне какое-то особое, возможно, эротическое удовольствие. Видимо, все дело было в волочившей меня персоне.

— Эта повар Марта — джаст крэйзи, — рассказывала мне по дороге Ленни. — Один бедный бой получал от неё сюда, — Ленни коснулась моего затылка. — Бой сказал, что в её суп много кэлори, как у неё здесь, — она похлопала себя по аккуратной упругой попке. — Бедный бой упадал в большой кастрюль с горячий суп. Доктор сказал, что его голова из брэйн ин шок, умотрясение, а низ его спина, как вареный стейк, — невкусно, но можно кушать.

Её рассказ и мое эротическое удовольствие от волочения за палец прервал знакомый баритон:

— Капрал Бьернсон!

В узком корабельном коридоре прямо перед нами возвышался собственной персоной майор Свен Бьернсон. Он отозвал Ленни в сторону, коротко переговорил с ней, кивнул и перевел взгляд на меня.

— Хау а ю? — поинтересовалось начальство.

Я было открыл рот, однако Бьернсон опередил меня:

— Р-райт! — ответил он сам себе со знакомым раскатистым R и, заложив за спину руки в черных лайковых перчатках, отправился далее по коридору.

— Вы однофамильцы? — спросил я, когда долговязая фигура исчезла из виду.

— Йа, одна фэмэли — орлогс-кэйптэн май анкл, — она отперла ключом дверь, и мы вошли в помещение, похожее на кладовую.

— Дядя? — удивился я. — Вот те здрасте! Погоди, майор твой дядя! Ты капрал! У вас что, династия?

— Как ты знаешь? — изумилась она в свой черед и смешно приподняла выщипанные бровки. — Йа! Да, династия… Дед моего дяди, майора Свена Бьернсона, приезжать фром Свэдэн. Он был граф Бьернсон, брат король Бернадот.

— Убиться можно! — изумился я на одесский манер. — Так ты потомок наполеоновского маршала, отпрыск династии Бернадотов, королей Швеции и Норвегии? Ты что, принцесса?

— Йа, принцесс, чуть-чуть, — девушка, очаровательно наморщив носик, показала пальчиками, насколько чуть-чуть.

Неожиданно Ленни обвила руками мою шею и прильнула теплыми солоноватыми губами к моим, пересохшим от вселенского восторга.