Окаянное лето

Владимир Голубев, 2019

Новый детектив в недавнем прошлом следователя по особо важным делам Владимира Голубева! Алёнке пятнадцать лет, она прилетела на каникулы к отцу, на Крайний Север. Но в это лето ей не до отдыха и не до арктических диковин… В воинской части от пуль неизвестных преступников погибает солдат. А вскоре и отец Алёнки, отправившийся на поиски дезертира в необъятную тундру, несколько дней не выходит на связь. Поиски капитана ни к чему не приводят, а следствие подозрительно молчит и топчется на месте. Сколько потребуется времени и новых жертв, чтобы вновь тайное стало явным? Устав ожидать хоть какой-то информации, Алёнка принимает решение начать собственное расследование и поиски родного человека. Вскоре она находит первую зацепку, которая всё же позволит правоохранительным органам наконец-то начать распутывать полувековой клубок тайн, конечно с помощью Алёнки и её верных друзей…

© Голубев В.М., 2019

© СКОЛ, СДФЛК, 2019

Глава 1

Вслед за перелётными птицами

В мыслях своих вы привыкли к тому, что название Территории, даже само решение попасть туда, служит гарантией приключений. Это страна мужчин, бородатых «по делу», а не велением моды, страна унтов, меховых костюмов, пург, собачьих упряжек, морозов, бешеных заработков, героизма — олицетворение жизни, которой вы, вполне вероятно, хотели бы жить, если бы не заела проклятая обыденка. Во всяком случае, вы мечтали об этом в юности.

Территория. Олег Куваев

Широкая трасса с множеством закрученных развязок, разделительными полосами, «зебрами», нежданно-негаданно оборвалась, расколовшись на десятки рукавов. Автобус скрипнул тормозами, запыхтел и уткнулся в шлагбаум. Алёнка оторвала голову от экрана смартфона, русая косичка качнулась в такт движению авто, она ахнула — перед глазами во весь горизонт растянулся выброшенный на свинцово-антрацитовую гальку синий кит — аэропорт, подставляя июньскому солнцу блестящий бок.

— Конечная остановка, прошу освободить салон, — объявил водитель под лязганье дверей.

Пятнадцатилетняя девчонка, спотыкаясь, сошла со ступеней и смиренно устремилась прямо во чрево рукотворного хрустального муравейника, который встретил её на входе неспешной очередью у стойки контроля. Среди стекла и бетона, пластика и огней, орды людей безрассудно торопились покинуть надёжный, но набивший оскомину твёрдый мир и, привычно сигануть на несколько часов в лазуритовые небеса, где в пути, кусая губы, перебегать по шатким мосточкам от кресла до туалета. Зато позже, с разбега, ступить на новые, неведомые берега, щурясь от солнца и подставляя всего себя свежему морскому бризу.

Вместе с толпой Алёна одолела досмотр и, приметив в центре гигантского зала стойку нужной авиакомпании, постояв пару минут, отошла к окну. До вылета оставалось ещё долгих три часа. Несколько минут она не решалась дотронуться до экрана телефона, но всё же набрала номер. Тем временем в тысячах километров от неё, на самой бровке вечно холодного океана, по-осеннему закручивал волну ясный вечер, привычный для жителей Заполярья, которым не удалось вырваться на «большую землю». Вот на том краю волшебной линии, сотворённой высоколобыми умниками, послышались гудки, и следом прозвучал знакомый голос, и сказал:

— Алло! Алёна, привет!

— Папа, салют!

— Ты уже в аэропорту? Зарегистрировалась на рейс?

— Да, я приехала, но ещё не прошла регистрацию.

— А почему? Поищи электронное табло, там есть номера рейсов и номера стойки регистрации на твой самолёт. Поторопись, а то в самолёте тебе достанутся плохие места. Будешь все шесть часов ютиться около туалета.

— Папа, подожди.

— Что такое, Алёна?

— Может, это…

— Что «это»? Что-то случилось? Ты боишься лететь?

— Может, того, сдадим билет? Потом, пойми — мама может родить в любой момент, а меня рядом нет. Я переживаю, и она будет волноваться, я-то знаю.

— Дочка, мы договаривались, что как только Людмила соберётся в роддом, ты вернёшься, а потом, если мне не изменяет память, Михаил Владимирович имеет бо-ольшущий опыт в этой области, и наверняка давно набил руку на подобных встречах младенцев.

— Папа, прошу тебя, не надо, не начинай.

— Алёна, мы ждём тебя всей частью. Я вылизал квартиру к твоему приезду. Потом, через два дня прилетает Женька, ты забыла?

— Да, с таким аргументом придётся согласиться — сдаюсь и топаю на регистрацию.

— Послушай, Алёна, я буду на дежурстве в части, а тебя встретит мой сослуживец — капитан Сабуров, и доставит домой. А там я скоро вырвусь к тебе. У Андрея Андреевича в руках будет лист бумаги с твоим именем.

— Надеюсь, не плакат?

— Перестань, я и так волнуюсь, даже, наверно, глаз не сомкну сегодняшней ночью.

— Спи спокойно, защитник Отечества, стану вылетать — пошлю тебе эсэмэску.

— Жду.

Девочка отключилась и, прихватив чемодан, с поникшей головой, направилась к стойке регистрации на рейс. Вскоре багаж пополз по чёрной ленте транспортёра во чрево то ли колоссального кита, то ли громадного муравейника. А Алёна устремилась на посадку, по пути рассматривая яркие витрины, рекламу, и разноцветную, полураздетую, спешащую толпу.

Девочка время от времени останавливалась как вкопанная, вздыхала и пожимала плечами, не обращая внимания на суету. Далеко, где-то за лесами и полями, укрывшись реками и оврагами от назойливых трасс, спрятался родной посёлок на краю Подмосковья. Там с рождения знаком каждый дом, там дедушка с бабушкой, мама и отчим, друзья и одноклассники… А тебе надо лететь сломя голову, чуть ли не на закраину мира, а уж континента так точно, и не в южную сторону, где греет жгучее солнце, а в безлюдную Арктику.

Звонок телефона вернул девчонку обратно на землю, и вот под ногами уже блестящий керамогранит. В трубке голос бабушки:

— Алёна, ты добралась до аэропорта?

— Да, всё хорошо, не переживай.

— Мы с дедом только о тебе и говорим. Да тут ещё по новостям сказали, там, в посёлке у твоего отца погиб какой-то солдат, а другой удрал в тундру. Ты будь там, пожалуйста, поосторожней, не ввязывайся никуда, уж мы знаем — ты можешь. Обещаешь?

— Да ты что, бабушка, в этот раз ни-ни. Потом, я повзрослела, на целый год.

— Прилетишь, пришли нам эсэмэс. Маме не звони, а то переговоры, наверно, дорого стоят. Потом поболтаем по Скайпу. Не знаешь, есть у твоего папашки интернет или нет?

— Прилечу и всё узнаю. Лучше расскажи, как ты себя чувствуешь?

— Как всегда — самостоятельно передвигаюсь по дому, правда, ещё придерживаюсь за стены, но коляской почти не пользуюсь.

— Молодчина! Папа обещал разыскать у охотников медвежью желчь, вот она тебя точно поставит на ноги!

— Не надо мне ничего, главное — чтобы ты поскорее вернулась. Как-то мне на душе не по себе от этой поездки. Тебя звали в Лондон, на языковые курсы, а ты сломя голову куда понеслась? Да туда и Макар телят не гонял пасти! Ну да ладно, не стану пророчить в дорогу. До встречи.

Далёкий голос стих, но вскоре примолвил:

— Не забудь передать Игорю привет от нас с дедушкой. До скорой встречи.

— Обязательно. А ты позвони маме и скажи, что у меня всё окей. Пока, бабушка.

В накопителе девочка старалась совсем не думать о своём первом полёте на железной птице, и о каком-то далёком происшествии с солдатами, а страницу за страницей глотала приключения, читая «Два капитана». На шуршащих страницах неизвестный Иван Львович оказался жив и здоров, а штурман дальнего плавания Климов поведал историю о бедственном путешествии на Землю Франца-Иосифа по плавучим льдам, и о судьбе шхуны «Святая Мария».

Очутившись в кресле лайнера, она наскоро, влажными руками застегнула ремень, не отводя глаз от спинки переднего сиденья, и закрыла глаза, стараясь заснуть. Кругом толчея и разговоры, запахи копчёной колбасы и духов. Попробуй со страха уснуть, да ещё тебя то толкают, то просят пропустить к креслу. Но, смирившись и сказав себе после молитвы — «Будь что будет», она до боли сжала подлокотники.

При разбеге и взлёте лайнера, девчонка, прикрыв глаза, боролась с приступами подступающей тошноты. И только когда самолёт уже перестало трясти, и он надёжно повис в небе на невидимых помочах, цепляясь крылами за пушистые облака, она впервые решилась кинуть взор по сторонам, но так и не осмелилась заглянуть в глазницу иллюминатора. В эти минуты Алёне опять позарез приспичило домой, в родную сторожку, к дедушке и бабушке, к старой ёлке и сорокам, к ёжику с влажным носом… Но вместо милого шелеста листвы и уханья филина — рёв турбин за окном, белые перины облаков и соседи, занятые то обедом, то ужином.

Миновала только пара часов кошмарного нахождения между бытием и кончиной, веявшей в затылок, казавшиеся пожизненным заключением. Алёна не могла уснуть, даже просто задремать. Оказалось, страшно просто закрыть веки — сразу рисовались ужасные баталии. Неожиданно белёсая завеса под самолётом растворились и далеко внизу, прямо в бездне, заблестели на солнце бессчётные озера, напоминающие глаза неведомых чудовищ, спрятавшихся в ледяных глубинах земли, на самом краю континента. Рядом засветились артериями с голубой кровью, и ползущими на брюхе змеями через топи и лайды, несчётные реки и ручьи…

Всего-то один разок за всю тягучую небесную дорогу Алёна прикрыла глаза, и даже как будто задремала под ровный шум турбин. Привиделась во сне иль в грёзах безвестная речушка, с обрывистыми берегами в пучках камыша. А вдали на горизонте темнели горы, а прямо у подножья, на песке, среди диковинных пальм в довольстве ленивый почивал городок, залитый по самые козырьки крыш розовыми лучами умирающего солнца.

— Уважаемые пассажиры, пристегните ремни, наш самолёт начинает снижение перед посадкой. В аэропорту прибытия двенадцать градусов тепла.

Пассажиры загалдели. Слова стюардессы привели Алёнку в себя, и она готова была от радости, что полёт наконец-то заканчивается, заголосить на весь салон. Ждать безмятежности земной тверди оставалось недолго. Под звон в ушах девочка опять открыла книгу. Самолёт затаил дыхание и, онемев, принялся крениться, заваливаясь на левое крыло, слегка поскрипывая в подбрюшье. Скоро под ногами задрожал пол, но её утихомирило только безучастное отношение соседей к своей судьбе…

После приземления небесной птицы, наконец-то распечатали дверь, и девочка пулей выскочила под низкое серое небо за глотком зябкого воздуха, и через минуту, продрогнув после душного салона, — бегом в синее двухэтажное здание. Краем глаза она заметила полдюжины ярких, как апельсины, вертолётов с опущенными почти до земли лопастями, а ещё серые винтокрылые самолётики, и недалеко, в нескольких сотнях метров — свинцовое море, безысходно плещущееся в пологий берег.

В здании рядом с выдачей багажа Алёна дождалась появления чемодана и подобно ледоколу двинулась к толпе встречающих, высматривая ожидавшего её приятеля папы. Но, пройдя сквозь строй из мужчин с обветренными лицами и редких женщин, она оказалась одна около выхода из здания. Как оказалось — её просто не встретили.

Замешкавшись, Алёна ещё раз оглянулась, в надежде заметить папиного друга. Напрасно. «Вот я, блин, попала. Ведь не зря лететь не хотела. Теперь придётся самой заново разыскивать отца», — подумала девочка. Она полезла в карман за телефоном, и стала высматривать рекламу такси, но стойки не оказалось. Тогда Алёна двинулась к выходу. Навстречу распахнулись двери, и на пороге аэропорта возник стройный смуглый мужчина, в полевой форме с зелёными звёздочками на погонах, прижимающий к груди мятый лист в файле с надписью маркёром «Алёна».

— Я, я здесь, — крикнула девочка. Военный повернулся к ней. — Наконец-то, здравствуйте.

— Здравствуйте. Вы и есть дочь капитана Жукова? — улыбаясь тонкими черными усами, поинтересовался незнакомец.

— Да, то есть, как у вас говорят, — так точно.

— Не надо солдафонства. Имею честь представиться — капитан Андрей Андреевич Сабуров, к вашим услугам, мадмуазель.

— Ого-го, «мадмуазель»! А аэроплан случайно не закинул меня с попутным ветром в Париж или всё же я очутилась в Арктике?

— Что там, какой-то Париж на мелководной Сене, сударыня! Увидите, мы здесь тоже не лыком шиты. Мы находимся в посёлке около одной из величайших рек нашего континента, она легко вместит сотню или даже тысячу галльских потоков! Впрочем, нам сейчас не до Франции, лучше скажите — как долетели?

— Хорошо, но всё же немного страшновато.

— Это нормально, призывник Жукова, не страшатся летать только трухлявый пень и пегий олень. Давайте немедленно свои вещи, нас ждёт машина, надо торопиться. Заодно, расскажите, ё-моё, как мой друг умудрился в отпуске заработать орден Мужества, у нас, знаете ли, чаще из отпуска привозят неприличные болезни, а не государственные награды.

— Пусть он вам сам всё поведает, и, кстати, моя фамилия Белкина.

— Да, капитан Жуков какой-то странный, что-то хочет рассказать, да всё никак руки не доходят.

Они вышли из здания. На стоянке среди машин встречающих стоял зелёный «козлик» с солдатом за рулём.

— Нам сюда, конечно, не «мерседес», а только УАЗ, но насколько позволяет военный бюджет. И потом, для нашего климата — то, что надо, у нас тут вечная распутица. В этом году снег до конца сошёл всего лишь за несколько дней до твоего прилёта. Ещё на той неделе можно было кататься на лыжах! И это в июне! Но радоваться теплу рано — на северных склонах снег будет таять ещё с месяц, а то, глядишь, продержится до следующей зимы, такое здесь не редкость.

— Вы знаете, мне страшно в вашей непонятной Арктике, и хочется прямо сию минуту улететь обратно.

— Стерпится-слюбится.

— Спасибо, порадовали.

Машина покинула стоянку и поехала, объезжая колдобины и неровности, мимо пёстрого края едва виднеющегося моря, каких-то заброшенных домов-пятиэтажек без оконных рам и с выбитыми дверями. Виднелись остовы машин, бывших некогда грозными грузовиками. На покосившихся столбах мотались пучки ржавых проводов и безглазые фонари. Повернувшись к гостье, встречающий между делом поведал:

— Нам тут на голову свалилось небольшое ЧП, поэтому все офицеры в части на усилении. Про происшествие даже по центральным каналам показали. Вот докатились, прогремели на всю страну. А меня отпустили лишь потому, что я всю ночь торчал без сна в карауле.

— А что случилось, Андрей Андреевич?

Он показал глазами на водителя и развёл руками, мол, нельзя болтать лишнее, и только добавил:

— Отец дома всё расскажет. А давайте лучше про наш ненаглядный посёлок, тем более, мы скоро уже приедем.

— Конечно, деваться мне некуда, так что послушаю.

— Значит так, посёлок основан в далёком 1933 году как один из пунктов Северного морского пути, напомню отличнице и просто красавице — это когда большие корабли следуют по Ледовитому океану из Архангельска на Чукотку и обратно. Помнишь историю о гибели парохода «Челюскин»?

— Да, припоминаю, вроде их зажали льды, и люди высадились прямо на льдины. Так?

— Да, их спасла полярная авиация. Будем считать — экзамен ты сдала. Так вот, возвращаясь к нашему посёлку — это районный центр и морские ворота республики. Зимой средняя температура под минус сорок, а летом целые плюс восемь градусов. Народу проживает всего-то около пяти тысяч. Есть музей, заповедник, морской порт, обсерватория. Всё бы хорошо, да вот только частенько приключаются морозы под полтинник, и пурги лютуют от трёх до пятнадцати дней — тогда из дома нос не высунешь.

— Ничего себе! Вот школьникам повезло — на занятия не ходят!

— Да, а снег выпадает в сентябре и портит нам всю жизнь. Не может потерпеть хотя бы до октября. Поэтому, призывник Жукова, одеты вы легко, не по сезону. А ветровка, кстати, запрещена для ношения в районах Крайнего Севера!

— Правда? Меня, что накажут?

— Верно! Приговорят к смерти через замораживание в вечной мерзлоте… Шучу-шучу.

Солдатик за рулём засмеялся, и спросил, покосившись на Сабурова:

— Разрешите, товарищ капитан?

— Разрешаю.

— У нас даже летом бушлат не смимают, в жаркие дни его только расстёгивают. Как говорится — чай не май месяц, не на юге служим!

Он ещё раз рассмеялся собственной шутке, наблюдая в зеркало заднего вида за реакцией девчонки.

— Вот, блин, я попала.

— Отставить смех, рядовой Востриков! Эти два придурка из твоего взвода тоже всё хихикали, только сейчас один в морге загорает на длительном хранении, а второй в бегах — в тундре кормит комара. А вас, Алёна Игоревна Жукова, мы оденем в ватник, и вы ни за что не околеете на южном берегу моря Лаптевых.

— Я прихватила с собой осеннею куртку, но если станет холодно, можно что-то купить и зимнее, недорогое. Только вот одна загвоздка — я вам уже говорила: у меня фамилия Белкина и отчество Александровна, по дедушке.

— Да, Алёна Белкина-Жукова, всё у вас в семье как-то спутанно, пардон, так сказать. Без стакана не разберёшься в вашей родословной.

— Это точно. Семейка мне досталась аховая.

Машина тем временем въехала в посёлок и помчалась по прямой улице — всё как в обычном городке, только яркие фасады домов отличались от привычных для девочки строений, оставшихся безвозвратно где-то за тысячи вёрст, на большой земле. Линии улиц спускались сверху вниз, вели к бухте, а на западе, на соседней сопке, маячили паруса ржавых антенн, напоминая о временах холодной войны и бряцанья ядерным оружием великих держав.

— Скажите, Андрей Андреевич, а почему в посёлке дома на ножках, прямо как в сказке избушка у Бабы-Яги?

Сопровождающий повернулся:

— Вместо куриных ножек — железобетонные сваи, которые забиты в вечную мерзлоту. Здесь нельзя строить дома на фундаменте, летом грунт неравномерно оттаивает — блоки проседают и дома ломаются, как карточные замки.

— Значит, глобальное потепление в Арктике разрушит их?

— По всей видимости. И придётся нашим потомкам перестраивать все города и посёлки в зоне вечной мерзлоты. Либо искусственно замораживать грунт.

— Это сколько же денег надо? Тут и так всё завалено мусором, а станет ещё большие. Не земля, а свалка.

— Думаю, немало потребуется денег. Но срамоту уберём. В эту навигацию придёт судно собирать металлолом.

Машина остановилась около одного из домов, на торце которого их встретила полинявшая надпись «Слава труду» и ещё исполинские серп и молот, символы пролетарского государства.

— Вот мы и приехали.

Девочка и капитан Сабуров поднялась на пятый этаж и очутилась в однокомнатной квартире, напоминающей скорее казарму после ремонта, из-за покрашенных масляной красной стен и старой мебели.

— Располагайся, призывник Алёна! Вот ключи, деньги на столе. Можешь пообедать в кафе — оно в соседнем дворе, называется «Северянка». Там не отравят и по-домашнему готовят. Или посмотри в холодильнике армейский паёк или продукты. Игорь к твоему приезду вчера полдня закупался в магазинах. «Макдональдса», к сожалению, у нас нет, и ещё долго не будет.

— Спасибо за встречу и интересный рассказ. А гамбургеры я не люблю.

— До свиданья, последняя на этой грешной земле тургеневская девушка. Мы ещё свидимся.

Дверь хлопнула, и квартирка окунулась в тишину. Чемодан затих в прихожей, а сумки остались на линолеуме с разводами. Девочка присела на табурет, и как бы само собой навернулись на реснички росинки от мысли: «А стоило ли лететь в такую даль и терять летние каникулы, чтобы увидеть свинцовое небо и тусклые волны, холод в начале июня, и слушать противные крики чаек среди обшарпанных домов»?

Со стороны моря, сквозь стены, наверно, из порта, пробился скрежет металла о металл, и Алёна наконец-то пришла в себя. Она огляделась, повздыхала, и, чтобы отвлечься от невесёлых дум — замутила лёгкую уборку. А после заглянула в холодильник, выбрала йогурт, и поставила чайник на плиту.

Перекусив, она разложила свои вещи на стулья, раскрыть шкаф или тумбочку она так и не решилась. После, не раздеваясь, она прилегла на диван, и даже телевизор не помешал заснуть.

Алёну разбудил отец.

— Вставай, уже утро. Смотри — десять часов. Ты проспала весь вечер и всю ночь.

— Папа, привет! Я несколько раз просыпалась, за окном постоянно было светло, какая ночь, где ты её нашёл?

— Девочка, да за окном полярный день, светло круглые сутки, не забывай, ты всё-таки забралась за семьдесят первую широту.

— Вероятно, я устала и перенервничала из-за перелёта.

— Ты хоть ужинала? Хотя, судя по тому, что в холодильнике ничего не изменилось, можно понять — ты практически не ела.

— Да, что-то не хочется.

— Потерпи, пройдёт пара дней, ты перестроишься на местное время, и жизнь потечёт привычно.

— Я, когда прилетела, поймала себя на мысли, что попала в какую-то полуночную сказочную страну: то ли плакать от страха, то ли бежать куда глаза глядят. Прямо как Иванушка-дурачок, — ещё немного, шаг в сторону, — провалюсь и попаду прямо в Медное или Серебряное царство.

— Да, меня тоже посещает такое ощущение.

— Особенно перепугали меня дома на курьих ножках. Ну просто жилище для современных ягинь.

— В одной такой избе ты сейчас находишься.

Мимо открытого окна неспешно пролетела громадная чайка-бургомистр, огласив весь двор противным криком. Алёна подбежала к подоконнику и выглянула на улицу.

— Непривычно.

— Давай сегодня сходим с тобой в музей, я вчера туда звонил и договорился об экскурсии, а после мы поколесим по посёлку. Хочу показать тебе наши края, жаль сейчас лето, а не зима, а то покатались бы на собачьей упряжке или на северных оленях.

— Д-а, я что-то совсем не ощутила вашего лета. Не ясно — то ли осень, то ли весна.

— Зато не жарко и пока ещё нет ни комаров и мошки.

— Обрадовал, а когда полетим обратно домой?

— Ты уже собираешься?

— Да нет, но и окоченеть здесь не хочется.

— Ладно, привыкнешь, ты же капитанская дочка!

— Да, как говорит твой товарищ, я «призывник Жукова».

— А, не обращай внимания — у него всегда плоский юмор.

— Лучше расскажи, что стряслось у вас в части, мне даже бабушка звонила в аэропорт.

— Мои родители тоже трезвонили. Позапрошлой ночью у нас в карауле погиб солдатик. Странно, но оружие не пропало, всё на месте, а в это время его дружок бросил пост и смылся в тундру.

— А что такое «караул»? Я что-то смутно представляю, это какая-то охрана?

— Закрытая для посторонних зона, куда вход категорически запрещён, там по очереди стоят солдаты с оружием, и могут стрелять, если что-то происходит.

— Странно, а погибший никого не ранил?

— Нет, следов нападения не отыскали, а у него все патроны в рожке на месте, несколько раз пересчитали. На самоубийство тоже не смахивает, но ведь кто-то стрелял? Вот мы того дезертира, что тоже был в карауле, теперь ищем, конечно, вместе с полицией и пограничниками.

— Ну и что тогда странного, быть может, один убил другого и убежал от наказания в здешние леса?

— Все так и думают. Но из-за чего? Ведь они дружили, вместе жили, потом ещё и земляки, а здесь на северах — это имеет значение. Потом солдату пуля угодила прямо в сердце, а гильзы так и не нашли. Стреляли, наверно, из автомата Калашникова, только не из дезертирского, тот почему-то бросил своё оружие. Но и не из ствола убитого. А потом ты упустила из виду — в здешних краях нет деревьев. Просто-напросто нигде надолго не спрячешься, и не укроешься, а до первого древостоя здесь добрых пятьсот километров по камням да по болотам.

— Ох, я позабыла, что угодила в другую галактику, прямо как Алиса Селезнева.

— Привыкай! А что думаешь об убийстве?

— Алиса всегда знает, что делать! Думаю, всё стандартно. Скорее всего, гильзу хладнокровно подобрали, чтобы тип оружия было труднее определить. Но больше так с лёту ничего сказать не могу. Да и не очень хочется голову ломать — у меня всё-таки каникулы!

— Да, ты у меня славный детектив — я ведь прячу от сослуживцев газетные статьи про тебя, а то вся часть пойдёт автографы просить у юной мисс Марпл. Но теперь, я надеюсь, прокуроры и следователи скоро расплетут этот узел без нашей помощи. А орудие убийства эксперты на большой земле определят по пуле. И мы отправимся с тобой в заслуженный отпуск в Анталию, прямо на северный берег Средиземного моря, прихватив шорты и шлёпанцы.

— А ты видел труп?

— Да, в тот день я был дежурным по части. Во втором часу ночи мне позвонили из караульного помещения и доложили о выстреле на посту возле одного из складов с вооружением. Мы подняли по тревоге всю часть. ЧП и есть ЧП. А утром я даже отправлял его в морг. Лицо спокойное, видимо, он не ожидал выстрела и даже не успел испугаться.

— А одежда на нём была повреждена или нет?

— Да нет, всё по уставу.

— Тебя, надеюсь, не накажут из-за того, что убийство произошло в твоё дежурство?

— Однозначно накажут. А я только вознамерился перевестись поближе к дому, к любимой доченьке, а теперь даже и не знаю, как бы ещё дальше не сослали служить.

— Куда уж дальше, папа? Из твоего окна видны ледовитые моря. Ушлют на Северный полюс, что ли?

— У тебя, какая оценка по географии?

— Какая? Конечно, пять. От Зинаиды Фёдоровны. Она ещё тебя и маму учила, и я так подозреваю, что и бабушку с дедушкой. Но если честно признаться — я полный кретин в географии.

— Приеду в отпуск, загляну в школу. Проверю ваши карты и глобусы и, наверно, куплю другие, где есть Новая Земля, Земля Франца-Иосифа, Новосибирские острова и так далее и тому подобное.

— А, что острова Франца-Иосифа тоже наши? Ты ничего не путаешь?

— Не путаю, Алёна Сенкевич. Ты хоть краем глаза смотришь новости?

— Да, дедушка приучил.

— Молодец, Александр Сергеевич. Так вот об освоении нашей Арктики говорят постоянно, в том числе об открытии там новых гарнизонов. Так меня вместо родной области за такой залёт с убийством, да ещё дезертиром, зашлют, скорее всего, как говорится, за Можай.

— Про «Можай» я недавно уже слышала. Хреново. Думала, ты будешь поближе ко мне, и мы чаще будем видеться. А ты опять хочешь отвертеться от обязанности участвовать в воспитании дочки.

— Не горюй, я думаю, что всё наладится. Не сегодня-завтра изловят этого дурака, и всё выяснится.

— Ладно, давай завтракать. Но не забудь про моё умение отличать правду от неправды. В здешней деревне про детектор лжи, наверно, и не слышали?

— В штабе уже есть. Я перед назначением на вышестоящую должность два раза проходил.

— И как?

— Успешно. Ну там всякие заковыристые вопросы, и даже про взятки.

— Я и не сомневалась в тебе, папочка.

— Откуда у капитана из части постоянной боевой готовности возьмутся помыслы хитроумного коррупционера?

— Будем надеяться на лучшее.

— Да, наш север своих не сдаёт!

— Как дела в школе? Ты нашла общий язык с физикой, химией?

— Папа, не сыпь мне соль на рану, ты ещё про математику спроси.

— Понятно, с точными науками — загвоздка. А с ребятами в классе как у тебя? Нашла общие темы?

— С пацанами нормально, с девчонками по-прежнему не очень. У них на уме — косметика, мальчики и те де и те пе.

— Но ты же сама — девушка! С ребятами проще. Хотя есть три девчонки, они думают как я, только при всех боятся признаться.

— В общем, группа поддержки у тебя имеется. Давай завтракать.

— Ты можешь мне ответить на непростой вопрос?

— Конечно.

— Только честно, без всякого там бла-бла.

— Алёна, тебе врать бесполезно. Что ты хочешь спросить?

— Папа, а в чём смысл жизни? Ну не кого-то там, а твой и мой, а?

Капитан сглотнул слюну и его взгляд застыл на противоположной стене.

— Можешь ты вот так, как бы между делом убить одним вопросом. Я же солдат, а не мыслитель, дочка.

— Вот только не надо. Ты для чего живёшь?

— Я, ну там для тебя, родителей, солдат и друзей. Для Родины.

— Брось, родины бывают разные. Вспомни фашистскую Германию.

— Да, случается, они переходят на сторону зла. — Отец умолк и развёл руками. — Тогда не знаю. Хотя, постой, вот совесть. Жить по ней и есть смысл. Хотя я, если честно, сбивался не раз.

— Совесть? Может быть, я подумаю. А теперь меня ожидают тарелки и сковородки.

Алёна накрывала на стол. Отец оперся спиной на подоконник, и не сводил с гостьи весёлых глаз. Но юной хозяйке из блюд удалась только яичница с сосисками, а комочные айсберги из манной каши были отвергнуты.

— Да ты прямо настоящая повариха!

— Не смущай меня, папа.

— Смотри какие разносолы! Я-то, бывало, утром хлебну пустого чая и строевым шагом в часть.

— Жениться тебе надо, папа. Я смотрю у тебя две зубные щётки — синяя и красная. Кто она? Ты кого-то прячешь от меня?

— Это я забыл выкинуть старую щётку.

В ухе девочки привычно звякнул неведомый колокольчик, означающий только одно — произнесена ложь. Алёна повернулась к отцу:

— Родители должны говорить детям правду? Правда, папа? Или ты запамятовал о моих способностях?

— Да нет, не забыл. Я тут даже с военными медиками советовался по поводу твоего непонятного дара. Они все твердят в один голос — ты просто феномен, неизвестный науке.

— Поэтому скорее колись про свою подругу.

— Была у меня одна, так сказать, знакомая, но Света мне не светит, так-то, доча. А зубную щётку я всё же выкину. Насколько я знаю — воспоминания и призраки зубы не чистят, и тапочки им не надобны.

— Не переживай, у тебя всё наладится, всё будет хорошо. Ты ещё встретишь свою суженую, здесь, на земле, или там, на небесах.

— Спасибо, милая, но я туда не тороплюсь. Потом, пожалуйста, не говори «всё будет хорошо». В жизни более дебильной фразы я не встречал.

— Почему? Так все говорят.

— У нас тут жил старый дед, капитан. Остался в Арктике после отсидки в ГУЛАГе как член семьи расстрелянного «врага народа». Так вот, всю жизнь он водил теплоходы в Диксон, Игарку, Певек и бухту Провидения. Знал Северный морской путь как свои пять пальцев. К нему, пенсионеру, перед каждой навигацией толпой шли штурманы и капитаны. Но я собирался сказать совсем не об этом. Когда мы сталкивались в магазине, я у него спрашивал, мол, как дела? А он мне неизменно отвечал — «Всё будет хорошо!» А сам старый, хворый. Так вот, ты мне скажи на милость — что это «всё будет хорошо»? Он, выходит, поджидал юность и счастье, или сгинувшую в лагерях семью? Умер он в прошлом месяце, едва-едва не дотянул до открытия очередной навигации. Отнесли на кладбище, опустили в мерзлоту «морского волка», спалили рожок холостых патронов, и всё. Так скажи мне, когда же «всё будет хорошо»? Как вспомню его, так прямо стоит у меня перед глазами, как живой, с авоськой и в старом бушлате.

Игорь смолк, отвернулся к окну, словно разглядывал письмена неведомых рас на пыльном стекле. Алёна молчала, отчего-то ощутив за собой вину за одиночество отца и за неуместные слова.

Жуков, не поворачиваясь от окон соседнего дома, пробурчал:

— Как ты думаешь, у меня нет ни-ка-ких шансов примириться с Людмилой Александровной?

— Какие шансы, папа? Твои шансы — поют романсы! Мама родит со дня на день, у неё уже идёт восьмой месяц беременности! И, насколько я понимаю, совсем не ты отец ребёнка. А потом, ты знаешь — у неё есть муж! Тебя это не смущает?

— Да, я знаю про мужа, — Игорь хлопнул ладонью по подоконнику. — Но какой же я был идиот целых пятнадцать лет! Дождался! Дотянул!

— Не кори себя, ведь прошлого не вернёшь, говорит бабушка. Даже сказка чурается провалов во времени.

— Как ты думаешь, почему у меня всё так вышло с твоей мамой? Из нас бы могла получиться счастливая семья, как в доброй сказке-были, помнишь — «…и жили они долго и счастливо, и умерли в один день».

— Я, пока искала тебя, думала об этом, и мне кажется…

— Продолжай, пожалуйста, для меня это очень важно.

— Но ты не обидишься на меня?

— Конечно, нет.

— Ты не простил мою маму, за её якобы измену, хотя, как выяснилось, её и прощать было не за что. Получается, всё без затей — из-за своей гордыни ты обидел невинного человека. Поэтому у тебя в жизни такой кавардак, ты никак не можешь войти в свою колею. Но я всё равно люблю тебя, и это главное. Но не из-за того, что ты мой биологический отец, а потому, что ты сейчас раскаиваешься. Я ни за что не стала бы приезжать к тебе, если бы ты не жалел и не сетовал о своих ошибках. Но мне совсем не хочется об этом говорить.

— Хорошо. Давай только ещё разок как-нибудь вернёмся к этому разговору?

— Как скажешь. Только тебе надо поскорее жениться. В вашем городе есть приличные невесты?

— Алёна, я тоже не готов сейчас говорить об этом.

— Прости, не буду.

Они молча позавтракали, хотя Жуков с трудом глотал яичницу, да и девочка после разговора почувствовала себя не совсем в своей тарелке. Чтобы хоть как-то отвлечь дочку от грустных мыслей, капитан напомнил:

— Пока не забыл, пожалуйста, не оставляй еду на подоконнике, прилетит чайка-баклан и всё сопрёт, и мало того, что обокрадёт — ещё нагадит.

— Прямо как человек. А я и думаю, почему они тут всё летают и так борзо в окна заглядывают.

— Посмотри в интернете, там полно забавных роликов про наших птиц. Они любой вороне дадут сто очков вперёд.

— А кроме прожорливых птичек в посёлке есть что-то интересное?

— Всё увидишь: северных оленей и песцов, белух, и может, даже моржей, если повезёт.

— Здорово, а ты знаешь, со мной летело трое арабов, и от них на весь салон пахло пряностями. Зачем их сюда принесло? Арктическое побережье не благословенная Европа и тем более не Америка?

— Говорят, учёные. Уже не первый год тут крутятся — экспедиция в тундру, собирают травы, камни, образцы мерзлоты, ещё что-то, потом контейнерами к себе отправляют. Мне самому это не очень нравится, но мы свободная страна и открыты для всего мира.

— Странно, арабы — и вдруг изучают тундру? У них своих забот мало, а в пустынях уже вовсю колосятся хлеба и высажены леса?

— Наверно, им виднее, что изучать. А так, откуда у них возьмётся полноценная тундра? Кстати, я тебе в книжном магазине купил книгу северных сказок. Почитай, мне, как сказать, хочется, чтобы ты того…

— Что того? Осталась здесь жить? Даже не заикайся, я не душевнобольная! Потом, мне пятнадцать и мне пора уже читать «Унесённых ветром» или хотя бы «Двух капитанов», а не Писахова с Шергиным!

— Да нет, живи, где хочешь. Просто я хотел, чтобы ты поняла, прочувствовала душой наш Север. Как ни крути, ведь мы — русские, как-никак северный народ.

— Папа, да в душе ты романтик! Понятно, ты столько лет провёл в гордом одиночестве, и где — прямо на краю света. У тебя было полно времени пофилософствовать. Твой Север как чемодан без ручки — бросить жалко и нести тяжело.

— Я тоже так же думал, когда здесь очутился. Подожди, когда ты с ним познакомишься поближе, ты полюбишь Арктику.

— Ну ладно, папочка, только ради тебя я постараюсь. А где эта книга?

— В комнате, на книжной полке.

Дочка вышла и через минуту вернулась с ещё пахнувшей типографской краской книгой. На её обложке упрямая девочка на фоне сопок тянула за собой санки с припасами. Алёна распахнула наугад тугие, как белые паруса, страницы, и вновь почувствовав себя малышкой, замирающей в поселковой библиотеке при виде ещё нечитанного томика сказок…