Всё как у людей

Владимир Гарбузов, 2023

«Всё как у людей» – третья книга автора. В неё вошли истории, взятые из жизни и изложенные автором остроумно и оригинально. Для любителей поэзии в книге представлены также некоторые неизданные стихотворения.

© Гарбузов В.А., 2023

© Оформление. Издательство «У Никитских ворот», 2023

Рассказы

…Пуще неволи

На рыбалку нас понесло за тридевять земель. Оно, конечно, не так уж и далеко, но и не совсем близко, всего лишь два с половиной часа на машине. И какого… этого самого… в такую даль?! Рядом с Жуковкой озёра наверняка не хуже остальных, выбирай любое. Хочешь — Святое озеро, красивейшие места, рыбачь не хочу. А Чилим?! Реликтовое озеро, водяной орех, щуки и так далее. Это озеро ещё динозавров помнит, а может, ещё раньше, ловили мы там на кружки щучат. Нет, попёрлись куда-то к Рогнедино.

За это время можно кое-что поймать и у Виталия, на его частном озере. Но, правда, как клёв пойдёт…

Если мужики мне не врут, то рыба в рогнединском озере сама в руки идёт. Ну всё, думаю, наловим — девать некуда. Я всё-таки поинтересовался, зачем, мол, так далеко попёрлись, на что мой племянник ответил:

— Озеро принадлежит моему бывшему однокласснику, и он пообещал, что с уловом всё будет окей.

Я не стал уточнять, кто такой этот окей, просто озвучил свою догадку:

— Рыба об этом знает?

— Ну вроде того.

— Во фокус! Интересно, а кто ещё, кроме нас, об этом знает?

— Никто, дядь Вов, только мы.

— Чё, подписку давали?

Брат Александр, управляя «газелью», ответил:

— Насчёт подписать — неизвестно, а вот насчёт подвыпить…

Вот тут я с ним полностью согласен. На рыбалку и без этого дела, да вы что?! Тут точно рыба на смех поднимет, знаю.

Из всех четверых (я пятый) рыбаков-любителей я не знал только одного. Это был знакомый друга моего брата. Оказалось, что он тоже из Москвы приехал, зовут Николай. Как и я, приехал в отпуск, и его так же, как и меня, потащили на рыбалку. Потащили — это, конечно, громко сказано, сами с удовольствием, насильно не тащили. А что — отпуск, ягоды, грибы, рыбалка, охота, все тридцать три удовольствия. Кто откажется? А на рыбалке и на охоте возле костерка много интересных историй можно услышать. И, что самое главное, все правдивые. Кто видел хоть раз охотника или рыбака-вруна? Нет таких. Не было никогда и не будет. Отвечаю, зуб даю или как там ещё…

Вот так, со всеми байками-разговорами, шутками-прибаутками, и доехали.

Перед деревней свернули влево, проехали метров сто-двести, остановились. Не выходя из машины, стали рассуждать:

— Ну что, куда — влево, вправо? — спросил Александр, держась за руль, вглядываясь вдаль через лобовое стекло. — Или через дамбу на тот берег?

— Давайте выйдем, осмотримся, посмотрим, что к чему, — ответил ему Лёха.

— Ну да, пройдёмся по берегу, — сказал брат, сворачивая с дороги.

— Быка не задави, — ответил ему мой племянник. — Вон какой здоровенный.

— Не такой уж здоровенный, — парировал Александр, — полугодовалый или чуть больше.

— И что ты этим хочешь сказать? — спросил Серёга.

— А что бык чей-то из деревенских, домашний, спокойный, не дикий.

Бык тихо-мирно пощипывал траву, привязанный цепью к одному из деревьев, не обратил на нас никакого внимания. Много он тут таких рыбаков перевидал.

— О, смотрите, радуга! — воскликнул Серёга.

Ну что тут невероятного — радуга, чтобы так удивиться? Но оказалось, есть чему удивиться. Радуга начиналась не просто от земли — недалеко от нас она росла прямо из того места, где стоял столб, и уходила ввысь, образуя арку над дорогой. Другой её конец терялся в сизой туманной дымке.

Я остановился и стал любоваться, как четверо мужиков шли навстречу радуге. Столбы стояли вдоль дороги, уходящей в сторону леса, и я подумал: «Что, если бы от каждого столба росли и нависали над дорогой такие же радуги? Вот была бы красота! Незадолго до нашего приезда тут слегка моросил дождик».

Там, где я стоял, дорога была сухой, а дальше пыль была уже прибита дождём. Прошёл стороной, мимо быка, над озером, и убежал вот по этой самой дороге прямиком в лес, оставив после себя радугу. Мои приятели подходили к ней всё ближе и ближе, пока не остановились у развилки, что-то обсуждая, размахивая руками, всё чаще показывая в сторону дамбы. На этом расстоянии мне ничего не было слышно, я только наблюдал, как люди, стоя рядом с радугой, вели беседу. Когда ещё такое увидишь? Лет через двести-триста? Ну ладно, поживём — увидим.

— Ну ты что застыл? — поинтересовался Алексей, вернувшись.

— Смотрел, как вы с радугой разговаривали.

Я хотел было спросить, как она там, вблизи, но только и успел что рот раскрыть. В эту самую секунду Александр набрал в легкие воздух, да так постарался, будто хотел вдохнуть весь кислород на планете, и тут же громко и натужно замычал, глядя на быка, не обращавшего на нас никакого внимания.

— Му-у-у, му-у-у, — через секунду как-то со злостью (или мне так показалось) добавил: — му-у-а-а.

Да так красиво, так по-настоящему, что я подумал, будто он специально репетировал такую короткую, но яркую речь.

Бык поднял голову, повернулся к нам, потом опустил, касаясь рогами травы и стуча копытом, громко зарычал и двинулся на нас.

От нас до быка было гораздо ближе, чем до машины, раза в два. Но через секунду мы уже оказались в машине, пыхтя и отдуваясь, неслись по кочкам и ухабам просто прямо вперёд. Вдруг Александр затормозил, остановился.

— О, смотрите, тут тоже рыбаки были, вон какой большой круг выгорел.

Мы вышли и перво-наперво как по команде оглянулись в сторону быка. Тот мирно и спокойно, будто и не было ничего только что, щипал траву.

— Хорошо, что он нас не догнал, — заявил Сергей, — а то бы сейчас без колёс по кочкам неслись.

— Саня, — спросил Лёха, — кто тебя просил мычать?

— Никто, просто пообщаться хотел с животным. Зато смотрите, какое неплохое место, и кострище, и спуск к озеру вытоптан. Такие же, как мы, рыбаки были.

— Интересно, а с быком они тоже общались? — спросил Серёга.

Мы громко рассмеялись, расслабились и стали разгружать «газель».

Этот мелкий казус с домашним животным напомнил мне историю, рассказанную когда-то моим отцом.

Шёл 1948 год. Он окончил семилетку и узнал, что некоторые ребята из деревни собрались ехать в Брянск на машиностроительный завод в ФЗО (позже они стали называться ПТУ). Отцу для этого не хватало одного года. Но так хотелось вместе с ребятами пойти учиться, получить профессию. Мать дала ему бутылку самогона и отправила к председателю. Тот выслушал, подумал и, с удовольствием взяв бутыль, выправил новые метрики, скрепив подписью и колхозной печатью. С тем мой отец и отправился на БМЗ с товарищами. Там и учёба, и работа, и еда в столовой три раза в день. Вот только утром на завтрак ещё нужно было успеть, в том смысле если не проспишь. В общежитии они все жили в одной комнате, а вот будильника не было, все надеялись на авось и на того, у кого были часы, лежавшие ночью на тумбочке посреди комнаты. Проснулся вовремя — хорошо, все успевали, и в столовую до закрытия, и на поезд, развозивший рабочих по заводу на смену и обратно, уже отработавших, до проходной. Ну а если проспали — всё, бегом-кувырком за поездом, благо что ехал он медленно — чих-пых, но о завтраке уже речи не было. А если и на поезд не успеешь, то бегом до ФЗО, и до обеда голодные.

Вот так незаметно — где вприпрыжку, где бегом, где на поезде — и пролетел год. Правда, на выходные, в пятницу, ближе к полуночи, ребята приезжали домой. А в воскресенье вечерним поездом обратно в Брянск. Стипендии хватало и на билеты, и на пирожки, но трудная деревенская жизнь научила ребят экономить. Ездили без билетов зайцами, всё время убегая от кондукторов, путешествовали они туда-обратно. Ну, пацаны, понятно, а мы сами, уже в наше время, не так ли? Как электричка — то-то же.

И вот однажды отец приехал домой к очень печальному событию. С его отцом случилось несчастье. А было так. По всей стране стали прививать скотину от ящура. Если с коровами было попроще, то бычки, которых в колхозах откармливали на мясо, так сопротивлялись, что цепи рвали, которыми их привязывали перед уколом. Молодые, крепкие, сильные. Ветеринары боялись: только с цепью, тогда и делали укол. Да и то некоторые даже цепи рвали. И только один человек во всей округе мог с этим справиться — мой дед. Отец рассказывал, что и он, и его отец были просто богатыри — здоровые, сильные. Вот дедушка и мог укротить каждого быка. Сначала цепь, потом — быка за рога и носом в пол. Так за один день со всеми и управились. Но… То ли он устал, то ли потому, что последним оказался племенной, здоровенный бычара, дед не сумел его удержать, точнее, удержал, но ценой своего здоровья. Взбешённое животное садануло рогом прямо ему в печень. Да, он сумел укротить животное, но вот…

Вот так отец и приехал домой к заплаканным родственникам, хлопотавшим вокруг Егора Климовича, укутанного одеялами, стонущего, полусидящего в кровати. Две недели дед боролся за жизнь, стонал. Отвезти в район, в больницу, было невозможно: любая попытка поднять его сопровождалась сильнейшими болями и криком. Да и как везти на лошади, в телеге по нашим-то дорогам? Надолго ли хватит той езды? Правда, председатель всё же съездил в район, привёз врача, но…

С тем и распрощались с дедушкой Егором. Царствие ему Небесное.

В первую же ночь после похорон в общежитии отец проснулся от того, что кто-то толкал его в ногу. Открыв глаза, он увидел, что у ног стоит отец в сизой дымке как в тумане. Первая мысль — сон. Страшно, конечно, для пацана семнадцати лет. Он закрыл глаза. Снова толчок в ногу.

— Ну что, проснулся? — улыбаясь, спросил отец. — Давай, давай просыпайся, вставай, пора.

И стал потихоньку растворяться вместе с туманом.

Так продолжалось всю неделю. Ребята стали подозревать что-то и допытываться, не колдует ли он и почему раньше так не делал. Стали допрашивать чуть ли не с пристрастием. Любопытно же. Отец как мог отнекивался да отшучивался, выдумывал что-то, но сознаваться не хотел. Всё равно, думал, не поверят. Лучше, если просто посмеются, будут подкалывать и всё такое, хуже, если подумают, что свихнулся после смерти родителя. В общем, достали хуже некуда. Пришлось на свой страх и риск всё рассказать. Да так и вышло — подняли на смех, покрутили пальцем у виска.

На том всё и закончилось. То есть абсолютно всё. Подколки и смешки прекратились, но… Но и отец перестал являться, совсем. Проспали и в этот раз, и так далее, в общем, всё как прежде.

Тем временем из так называемого «кругосветного» путешествия по озеру вернулись Александр с сыном. А у нас на берегу всё готово, ну, в смысле стол накрыт. Расстелили на траве одеяло, выпить, закусить, рядом костерок, природа, озеро, красота, всё располагает.

— Ну что, традиционный тост, — начал Лёха, — за рыбалку: ловись, рыбка, большая-пребольшая.

Дружно чокнулись, выпили, все, кроме Лёхиного друга. Он поставил свою рюмку обратно, даже не пригубив.

— Всё, клёва не будет, — заключил Александр, — ты всё сглазил.

— Что, примета такая? — спросил невыпивший.

— Ну как сказать, — отозвался Лёха, — перед рыбой стыдно, конечно. Но я бы на твоём месте даже не закусывал бы, нечего еду переводить.

— Не, мужики, честное слово, не могу, закодировался.

— Эх, у нас даже трижды кодированные обязаны хоть первую рюмку, особенно первую, выпить.

— Я не знаю, как у вас, а у нас в Японии… — пытался отшутиться кодированный.

— Слышь, ты, японец московский, — ответствовал ему Александр, — над тобой сейчас вся рыба в озере смеётся. — Он приложил ладонь к уху: — Ну вот, и над нами тоже.

— Дядь Вов, — обратился ко мне племянник Сергей, — придётся тебе за двоих, выручай москвича.

— За что? — попытался я сделать кислую физиономию.

— За рыбалку, — ответил Александр.

— Не сдюжу, — ответил я, взяв рюмку и поставив на место.

— Ничего, мы тебя в «газель», в грузовой отсек, погрузим, поедешь с комфортом.

— Ну разве что для поддержания традиции…

— Ну да, не ради же пьянки.

— Спасибочки, робяты, только не забудьте погрузить, а то придётся за мной возвращаться.

— Рыбаки своих не бросают, — с гордостью заключил Сергей, наливая по второй.

Эх, знал бы он, что его слова «загрузить меня и не забыть» окажутся пророческими. Правда, дело вовсе не в пьянке, водка тут будет совсем ни при чём. Но это будет чуть позже.

— Не, мужики, правда не могу, честное пионерское, закодировался, ещё и слово дал своей любимой внучке, что пить и матюкаться — никогда, ни за что.

— А-а-а, — Александр разлил ещё по рюмашке, — ну тогда за внучку. Как звать?

— Настёна.

— Ну ты кремень! — закусывая, проговорил Лёха. — Даже за внучку не пригубил, это святое. В нашей деревне в семнадцатом году за такое расстреливали.

Мы дружно посмеялись, закусили.

— Насчёт расстрела — не знаю, но то, как я пил, не дай Бог никому. Как только мы в Москву молодыми приехали олимпийские объекты строить, нас в родном стройуправлении, будь оно неладно, сразу старики прописывать начали.

Они всё время приговаривали: «Мы люди старой закалки». Ну, в общем, было с кого пример брать. Только потом до меня дошло, что они не закалки старой, а закваски, закуски и так далее. Ну а мы, молодёжь, как же, чтобы не ударить в грязь лицом — ты что, мужик или баба раскисшая, — друг перед дружкой и перед стариками закалёнными давай на всю катушку. Вот с этих катушек и съехали незаметно. Покатились, кто раньше, кто позже. У кого в сорок, у кого в пятьдесят кардиостимуляторы. Кто-то и до этого не дожил. А уж до пенсии и того пять-шесть дотянули. Ну и я, слава Богу, на подходе, в смысле к пенсии, ещё пару лет, в пятьдесят пять пойду как высотник. Ой, не сглазить бы, где тут по дереву постучать?

— Кругом сплошные деревья, выбирай, — Лёха обвёл вокруг рукой.

— Ладно, — рассказчик постучал себя по голове, — не пойду далеко, вот так они и жили, в смысле мы все. Кто-то уже и в тридцать кодироваться начал, а вот чтобы бросить пить, ты что, об этом и речи не возникало. Ну разве что стимул, как у меня, тогда другое дело. Но это сейчас, а тогда к тридцати годам я уже такие обороты набрал, ух! Нет, не в тридцать, в тридцать ровно я женился. Где-то лет в двадцать семь — двадцать восемь, что ли, до чертей дело дошло. Ну не совсем до чертей, а вот старуха была. Ну, в общем, так дело было. Наши мужики в командировку укатили, а я на больничном задержался, мизинец на левой ноге свихнул, две недели дома торчал. Я тогда в коммуналке жил, так мы с соседями, — щёлкнул он себя по горлу, — каждый день. А как вышел на работу, предложили к мужикам поехать на подмогу в Оренбургскую область. Там большой металлургический комбинат строили. Электросталеплавильный цех по немецкой технологии. Ну и, само собой, это самое дело, какой же командированный не пьёт, это нонсенс, как говорил один из моих наставников. Ну вот как на рыбалке.

— Ты рыбалку ни с кем не путай, — прервал его Лёха, — это святое. — И ткнул пальцем в небо.

— Вот я и говорю, всё как у людей. В общем, наши три месяца отработали — и домой, а я ещё на две недели задержался.

От Оренбурга до Москвы самолётом, а до Оренбурга на поезде всю ночь. Короче, выписали меня из общаги, мои собутыльники даже на поезд проводили, как проводницу уговорили меня полуживого взять, не знаю. Нет, ну как полуживого, что я, пьяный, что ли?

Захожу в купе, там парень с девушкой сидят в обнимку. Я как интеллигентный человек поздоровался, сел на диван и думаю, хорошо, что нижнее место, наверх ни в жизнь не вскарабкался бы. Да и навернулся бы оттуда, как пить дать. Подождал, пока проводница билет возьмёт, бельё принесёт, кое-как постелился, разделся прямо при них до трусов.

— Точно до трусов? — прервал Александр. — Ты вспомни, не стесняйся, мы не расскажем.

— Нет, ты что, всё интеллигентно, я же говорю, поздоровался, разделся, всё нормально. Ну а что, они трусов, что ли, не видали? Сел, достаю бутылку из сумки, им предложил выпить со мной, на троих ведь, — отказались. Ну ладно, думаю, нет — так нет, предложено было бы. Повертел головой, стакана нет, спрашиваю у парня, мол, стакан у тебя есть? Говорит — нет. Делать нечего, пришлось из горла.

Хотел диван поднять, чтобы сумку туда поставить, ни фига сил не хватило. Дёргал-дёргал, шатался-шатался — никак. Ладно, думаю, а то ведь и утром не сумею поднять, чтобы сумку вытащить. Вот так стою согнувшись, задницей к молодым, и ещё чего-то соображаю. Бросил сумку под стол и улёгся. Только засыпать начал, чувствую, кто-то толкает. Думаю, кто-то из этих двоих, нет, ну их нафиг, всё, сплю, не мешайте. Опять толкает, глаза открываю, старуха какая-то толкает меня и усаживается рядом. Я сначала молча её отталкиваю — не получается. Я сильнее толкаю — бесполезно.

— Бабуля, — говорю, — тебе чего, видишь, занято. Вон наверху твоё место, полки свободные, выбирай.

К молодым поворачиваюсь, спрашиваю, не с ними ли бабуля, чего, мол, ей надо от меня. А они смотрят на меня вот такими глазищами, забились в угол, друг к дружке прижались, молчат. А старуха взяла и уселась мне на живот. Сволочь, дышать не могу, а она улыбается и давай меня щекотать. Я ещё обратил внимание на то, что она хоть и бабуля, а волосы не седые, растрёпанные, немытые. Чувствую, что сопротивляться нет сил. А она ложится на меня и давай обнимать да целовать, улыбается, гы-гы-гы, гы-гы-гы. Изо рта чесноком прёт, перегаром, рот беззубый, на одном глазу бельмо, вся какая-то небритая, страшная.

— Да ладно, страшная, — прервал его Лёха, — это ты в темноте не разглядел, присмотрелся бы получше.

— Да ладно, не разглядел — у молодых-то ночник горит. Насмотрелся, век бы такую не видать.

Короче, ругаюсь, матюкаюсь, спихиваю с себя — никак. А она всё причмокивает меня и причмокивает, всё гы-гы-гы да гы-гы-гы. Ну, думаю, падла, вырвусь — убью! Из последних сил отталкиваю, вырываюсь, а эта девчонка как завизжит. Выбегаю из купе, дверь держу, боюсь, за мной рванёт. Стою. Дверь никто не дёргает, не открывает. Долго стою, уже мёрзнуть начал, октябрь месяц на дворе. Думаю, хорошо, что купейный взял, а то стоял бы сейчас в плацкарте в проходе в одних трусах, народ распугивал.

— Нет, я думаю, без трусов ты был, — уточнил опять Лёха, — неспроста тебя бабка заприметила, вон как прилипла.

— Ага, в трусах, без трусов, легко сейчас говорить, тебя бы на моё место. А я всё, замерзаю. Сколько простоял так, не знаю, думаю, долго. А может, показалось, что долго. Всё, думаю, окоченею, не стоять же всю ночь, прятаться от неё. А полезет опять, точно прибью. Потихоньку открываю дверь, молодые опять в угол шарахнулись, смотрят на меня сумасшедшими глазами, не спят. Спрашиваю, где бабуля, посмотрел на верхние полки — никого. Покрутил-повертел головой, нигде бабки нет. Странно, думаю, я дверь крепко держал, никто не выходил. Куда делась? А эти смотрят на меня как перед расстрелом, девчонка дрожит. Ладно, ушла, испарилась, хрен с ней. Сел на диван, на этих смотрю, боюсь. Успокоился немного, достаю бутылку, из горла хряпнул пару хороших глотков, улёгся. Не сразу, правда, уснул, несколько раз глаза потихоньку открываю, окрестности осматриваю, не появилась ли опять эта бабка.

Слышу стук в дверь:

— Просыпаемся, пассажиры, Оренбург, просыпаемся.

Глаза открываю — этих двоих нет, бабки нет. Всё, после этого я три года не пил, даже женился в этом промежутке, во как бабуля закодировала. Мужики на работе думали, что я с ума сошёл, раз пить бросил. Ну разве может нормальный человек ни с того ни с сего вот так взять и завязать? Подумаешь, старуха — наши вон чертей не боятся! Я говорю, что это они ещё этой старухи не видели, а то бы все разом пить бросили. Правда, я сам только на третий день сообразил, что это было в поезде, испугался, завязал. Думал, правда навсегда, на всю оставшуюся жизнь, куда там! Мужики сочувствовали, говорили, что пройдёт, рассосётся. А как пройдёт, так сразу это дело и обмоем, отметим. Прошло. Правда, за три года, пока не пил, женился, дочку-красавицу родил. Ну что поделать, пришлось дочку обмывать на работе, закон такой. Да и грех не обмыть. Ну и опять понеслось. Правда, я пацана ждал, но получилась Любаня. Ну я её и воспитывал как сына: футбол на школьном стадионе, турник. Зимой коньки, хоккей, лыжи. Жена ругалась, что, мол, угробишь дочку, ты ещё гири её научи поднимать. А чё, говорю, тоже правильно, будет в школе от ребят назойливых защищаться. В общем, долго она терпела мои выкрутасы, лет десять, — развелись. Только двухкомнатную квартиру получили, а то всё в коммуналке жили. Пришлось разъезжаться, размениваться. С трудом разбежались. Но с дочкой видеться не запретила, по выходным иногда приезжал, гулял с ней по парку. Правда, когда трезвый.

Пролетело время, Любка подросла, замуж вышла, квартиру в ипотеку взяли, внука родили. Я обрадовался, ну хоть сейчас пацан получился. В гости приезжаю, то машинку, то погремушку, то клюшку, пистолет покупаю. Любаня предупреждает, мол, смотри, не вздумай его воспитывать, как меня, ну, в смысле не мучай внука, да и матом не ругайся, как при мне, с детства только матюки помню. Я давай возражать, чего она заранее инструктирует, что я, маленький, что ли, не понимаю. Я вообще матом редко разговариваю, разве что выпимши. «А когда ты не выпимший был», — говорит. Расстроила она меня, конечно. Но обещал, что всё будет тип-топ.

А однажды прихожу, она на меня с порога как набросится, мол, обещал, а сам что вытворяешь?

— Подожди, говорю, не гони лошадей, что стряслось?

— Что? Чуть не угробил мне сына, вот что!

Глазами моргаю, не пойму.

А случилось вот что. Она же с ним, как и положено с маленькими ребятёнками, в детскую поликлинику наведывается периодически. Ну вот заходит она в кабинет, медсестра кладёт его на пеленальный столик, раздела, ставит на ножки и говорит: «Оп!». Он возьми да и прыгни на неё. Та еле успела его подхватить, испугалась, белее своего халата, стоит смотрит на Любку, та тоже бледная от испуга стоит, челюсть отвисла.

— Ну ничего себе, — опомнилась медсестра, — шустрый мальчишка, чего его проверять, сразу видно, всё нормально.

А он обнял её за шею и улыбается.

Любка давай с испугу извиняться, мол, это дед научил прыгать, я ему покажу кузькину мать.

— Нет, подожди, — говорю, — вы же сами с мужем радовались, смеялись, когда он прыгал.

— Радовались, смеялись, — передразнила дочь, — кто знал, что он так на врача прыгнет. — Ну ладно, вроде успокоилась.

— А я как научил его прыгать. Он только-только пряменько на ножках стоять стал, я его ставлю на стол, что у них посреди комнаты, присаживаюсь на корточки, протягиваю к нему руки, говорю: «Давай, оп, прыгай!». Вот так — оп да оп — он и усвоил.

Я как прихожу к ним, он меня сразу к столу тащит, мол, давай попрыгаем. Вот и научил ребятёнка. Он прыгает, я ловлю и таскаю по комнате на вытянутых руках.

— Вот видишь, — говорю, — я из тебя человека сделал, и внук тоже человеком будет, может, даже лётчиком.

— Ага, уже спикировал на врача. Ладно человеком, только не алкашом, как дед.

— Ладно, — говорю, — не перегибай.

Вот так потихоньку и живём, растём.

Однажды гуляли в парке, я купил мороженое, кушаю, а внуку вафельный стаканчик даю откусывать. Рано ему ещё такой холод есть. Довольный, улыбается, что с дедушкой мороженое едят. Домой приходим, Андрюша с порога и заявляет:

— А мы с дедушкой мовозино ели.

— Как мовозино? — спохватилась дочь. — С ума сошёл, что ли, ему ещё рано.

— Что ты переполошилась, вон мальчишку напугала, он только вафельный стакан грыз.

Спрашиваю внука:

— Вкусно было?

— Вкуся, — говорит.

— Вот видишь, а ты орать сразу, разберись сначала.

— Что мне разбираться, если я тебя как облупленного знаю. Улыбается он. К внучке даже не подходи, воспитатель хренов!

А внучке уже годик исполнился, правда, со стола прыгать я её не учил, думал, Любка убьёт. Я как к ним прихожу, она бегом ко мне, топ-топ ножками кое-как, ручонки ко мне тянет. А чего ей не радоваться: дед всё разрешает, балует, никакой строгости. Ну, в общем, думал, думал, пошёл кодироваться. А то ведь и вправду чего-нибудь выкину выпивши, да по старости, по глупости. Но я и тут отличился — я её чокаться научил. Теперь, как только за стол сядем, берёт свою чашку и давай со всеми чокаться, да ещё с таким деловым видом, будто уже много лет стажа.

Любка, правда, пошипела, поворчала, но ничего, успокоилась. Лишь бы дальше чокания дело не пошло, а то дед всё может. Я, правда, не сказал, что закодировался, пусть думают, что ради внучки поумнел.

— Как внучку зовут? — спросил Александр.

— Настёна.

— Ну, за Настёну, если и сейчас не выпьешь, большой грех на душу возьмёшь.

— Ладно, грех как-нибудь отмолю, а вот закусить за внучку — хоть два раза.

— Ни фига себе жрать здоров, — отозвался Лёха, — два раза можешь только занюхать, даже не пригубил.

— Сила воли. Ты слушай, что дальше было.

Они захотели самокат купить. А я говорю, мол, давайте-ка я куплю на день рождения, как тогда велосипед Андрюшке. На том и сошлись, покупаю самокат, наколенники, налокотники, каску. Дарю ей всю эту амуницию и рассказываю, что без каски на самокате ребятёнкам нельзя, опасно, можно сильно стукнуться. Оно ведь и на велосипеде, и на самокате есть некоторые дети в касках, она же видит, когда в парке гуляют. Ох, обрадовалась. И я стою, горжусь собой, самый лучший дед на свете. Она и так и сяк перед зеркалом крутится. Теперь без каски на улицу не выходит. Самокат, каска — всё, как дедушка советовал. А однажды прихожу к ним. Любка с мужем давай рассказывать, что Настёна отмочила. Я уже подумал, что опять я что-то ляпнул не подумав. Нет, обошлось, правда, не без моего участия.

Пошли они как-то в Цирк Никулина. Там специально для детей представление было. Клоуны, звери, собачки — ребятёнкам весело.

И вот один из номеров — акробатика на лошадях. Девушка то на одной лошади, то на двух сразу скачет. Тишина в цирке. И вдруг моя Настёна громко на весь цирк:

— А почему она без каски?

Весь цирк от души посмеялся.

А тут недавно собираюсь в Жуковку, дай, думаю, зайду к ним. Прихожу, а Любка на меня с порога как зашипит:

— Ты что себе позволяешь?! Я же просила свои матюки при внуках не высвечивать.

— А я что, а когда я? — спрашиваю.

Она и рассказывает, решила шторы повесить. Встала на стул, цепляет себе, ничего не подозревая. Вдруг подходит внук, шлёпает ей по ноге и говорит: «Мама, смотри не нае…», ну, в общем, не навернись. Он, правда, по-настоящему сказал, по-мужски, а я не вспомню, когда я такое говорил. Привык каждое второе слово матюками обозначать. Стаж большой, попробуй отвыкнуть.

— Здорово, мужики!

Мы повернулись на голос. Мимо нас шёл мужик, по-видимому, местный, деревенский. Без удочек или каких-либо рыбацких причиндалов, значит, по каким-то своим делам. Мы тоже с ним поздоровались.

— Ни хвоста, ни чешуи, — добавил он.

— Благодарствуйте, благодарствуйте, — ответил Александр, — может, с нами? — Он поднял бутылку.

Мужик отмахнулся и ушёл.

— А чего я просто так её держу, давай рюмки, по чуть-чуть — и пойдём сети снимать. — Александр поднял свою рюмку: — Ну что, давайте выпьем за бабушку.

— За чью бабушку?

— За ту самую, с поезда.

Мы дружно засмеялись и едва начали чокаться, Сергей вдруг шёпотом произнёс:

— Бык.

Мы повернулись в сторону, куда он смотрел. Мимо нас неспешно шёл тот самый мужик, только что поздоровавшийся с нами. На плече у него кольцами висела цепь, он вёл быка, которому, вероятно, было наплевать на нас.

— Пап, только не мычи, не вздумай, — прошептал Сергей.

Кто его тянул за язык?

Александр не спеша стал набирать в лёгкие воздух и, провожая мужика с быком, тоже набычился.

— Не вздумай, — прошептал Лёха, хватаясь за нож.

А я подумал: «Куда лучше — в «газель» бежать или в озеро прыгать?»

Мы притихли так, что тишина звенела в ушах, даже потрескивание костра стало неестественно громким.

Едва наши новые знакомые скрылись из вида, Александр выдохнул и тихо и коротко произнес: «Му».

— Ну ты даёшь! — тоже выдохнул Сергей. — Я думал, всё, придётся в озеро прыгать.

— А кто тебя за язык тянул? — пошёл в наступление Александр. — Сам бы я не в жизнь не догадался.

— Ага, ты смотри, я ещё и виноват.

— Интересно, — проговорил наш закодированный, — а за старуху мы успели выпить?

— Да, и за быка тоже надо бы, — вторил ему Лёха.

Но дебаты и застолье пришлось заканчивать, надо было плыть за сетями, за уловом. Александр с сыном поплыли, а мы стали готовить ингредиенты к ухе.

Правда, когда начали разливать по первой, я сразу подумал, что вот сейчас напьёмся, назакусываемся, и не до ухи будет — куда ей помещаться? Но всё оказалось очень даже скромно, по чуть-чуть, не напиваясь, не нажираясь. Ухи тоже хочется, зря, что ли, старались, ехали, ловили, ну, в общем…

Рыбаки — люди опытные, толк во всём и меру знают. А мне досталась самая ответственная работа — чистить картошку.

Ну что сказать, уха получилась — у-у-у! — неописуемая. Под такую ушицу грех не выпить. Правда, Александр отказался, завтра домой ехать за рулём.

— Дядь Вов, — хитро подмигнул Сергей, — придётся тебе теперь и за папку выпить.

— Опять я, и за того, и за другого, здоровья не хватит, за папку давай лучше ты, а то я от таких «за» завтра буду жалеть о том, что родился.

Ну, утром не утром, а пожалеть обо всём пришлось раньше, уже ночью.

— Дядь Вов, тебе самое лучшее место, — сказал Сергей, обустраивая в машине ночлег на задних сиденьях. — Пап, ты где, на передних?

— Ну да, за рулём по привычке.

— А мы в грузовом отсеке, так что, дядь Вов, задние — самые лучшие места, просторно, никто не мешает, как дома на диване.

Действительно, и простор, и уют, я даже обрадовался, хотя и не понял, за что такая честь. Я не привередливый, могу со всеми вместе, в грузовом. Но радоваться пришлось недолго. Едва начал засыпать, как раздался страшный храп всех моих рыбаков. Дружный, без единой фальшивой ноты, с повышенной громкостью. Тонкая перегородка между кабиной и грузовым отсеком не мешала наслаждаться богатырской трелью, а под боком Александр подпевал. Быстро эта увлекательная трель превратилась в рёв четырёх тракторов. Спать на самом лучшем месте не получилось. Надо было раньше выйти из машины, нет, дождался, пока голова загудит. Вот и думай потом утром, то ли с похмелья, то ли от этого многоголосия. Нет, думаю, всё же от храпа.

Я вышел на улицу, побродил вокруг машины, отмечая, на каком расстоянии от неё безопасно находиться. Оказалось, в радиусе четырёх шагов. Поверил в это не сразу, пришлось перемерить, да, четыре шага, самое безопасное расстояние до объекта под названием «машина». А что ещё делать, ходи да измеряй всякие расстояния, любуйся гладью озера и тишиной вокруг него. Других занятий до утра не предвиделось. Побродил по берегу взад-вперёд, подбросил пару поленьев в затухающий костерок, погрелся у огня.

К утру пришёл к выводу, что и рыбалка бывает хуже неволи. Я представил, как бы они сейчас повыскакивали из машины, если бы к ним ко всем сразу пришла та самая старуха из вагона. Да, бабуля сейчас была бы к месту, не одному же мне прохлаждаться. Но чуда не произошло, и я всю ночь провёл шатаясь по берегу. Побродил вокруг костра, вспомнив почему-то папуасов с их ритуальными танцами вокруг костра. Ну что, товарищ папуас, а спать-то хочется, особенно ближе к утру.

Я, конечно, пожаловался своим рыбакам на свою неудачную судьбу ночную, когда все проснулись и стали готовить и разогревать уху, мол, больше я с вами не поеду, такая рыбалка не по мне. Хотел уже сбежать отсюда, прямо до Жуковки, пешком, жаль, дороги не знаю.

В общем, прав был Сергей, когда говорил, что уложат меня в грузовой отсек и с комфортом довезут хоть до Москвы. Ну не до Москвы, а вот до Жуковки проспал всю дорогу.

Июнь, 2022

Записки врача

— Михеев, ау-у, просыпаемся. Анатолий Васильевич, вы меня слышите? Просыпаемся-просыпаемся.

Сквозь сон Михеев узнал голос своего лечащего врача — Анны Ивановны. «Уснул всё-таки, вот гад, вот сволочь, — думал сквозь сон Анатолий. — Ночи было мало, нет, прилёг отдохнуть — и на тебе! Правда, она сама вчера сказала, что завтра операция, в столовую на завтрак не ходить, а сходить в туалет, сделать там все свои дела и отдыхать. Ну вот, отдохнул, прилёг вздремнуть, и вот, пожалуйста, — уснул без задних ног. Эхма, как стыдно! Взрослый человек тридцати девяти лет!..»

Старшая медсестра определила Михеева в четвёртую палату и обозначила его койко-место. Хотя чего там было обозначать — из пяти коек лишь одна была свободна, значит, сюда и определяйся. Едва он поздоровался со всеми, познакомился, в палату с шумом влетел молодой парень с небольшим телевизором.

— Всё, братцы, — завопил он, — кайфуем! Вот, родители привезли. Сергеич, — обратился он к мужчине лет шестидесяти, — давай освободи мою тумбочку, и поближе к окну, к середине.

Слева и справа располагались параллельно две кровати. На одной возлежал Сергеич с книгой, другая, как понятно стало, принадлежала этому шустрому парнишке лет, наверное, шестнадцати-семнадцати.

Между ними стояли две тумбочки. Сергеич отложил книгу, очки, пододвинул тумбочку к середине окна. Сюда же свою определил.

— Так посимпатичней будет, — объяснил он свои действия.

— Ну чё, включаем, настраиваем, — комментировал свои действия вокруг телевизора парнишка, устанавливая комнатную антенну.

— Думаешь, получится? — спросил один из соседей по палате.

— Куда оно денется, японская продукция — не подведёт.

Японская техника действительно не подвела. На первой же кнопке на экране появились соревнования по тяжелой атлетике, чемпионат мира.

— Ну, что я говорил? Ха!

— Весело тут у вас. Откуда такая роскошь?

Все повернулись на голос. В дверях стояла молоденькая тоненькая девушка в белом халате лет шестнадцати.

«Медсестра или практикантка», — отметил Михеев, едва взглянув на вошедшую.

— Вот, родители только что притащили.

— Скучать теперь не будете. А вы у нас новенький, — обратилась она к Анатолию. — Михеев Анатолий Васильевич, — прочитала она, раскрыв папку. — Будем знакомы, меня зовут Анна Ивановна Самохина, я ваш лечащий врач.

Вот это да — шестнадцать лет! У Анатолия отвисла челюсть.

— Я, да, он, Михеев.

Анна Ивановна никак не отреагировала на его удивление и заикание. Не впервой. Она понимала, что на свои двадцать семь совсем не тянет, что, конечно же, в глубине души радовало. А кто бы спорил…

— Ну пойдёмте со мной.

— Возвращайся живой, — пустил вдогонку тот самый парень-живчик.

Анатолий, не оборачиваясь, поднял руку на уровень плеча, сжал в кулак, ну типа «но пасаран!»

Пока они шли по коридору, Михеев отметил, что некоторые гуляющие туда-сюда люди, кто по двое, кто по трое, поодиночке, многие с фингалами: кто с одним, кто двумя глазами светятся.

На подоконнике сидели две девушки, весело щебетали с парнем. У одной под обоими глазами светили фонари.

Кстати, всего полчаса назад, когда он шёл по большому коридору, ещё увидел над дверьми большую надпись — «Лор-отделение».

Михеев шагнул в отделение через проём обеих распахнутых дверей, и ему сразу попались двое с фингалами. Он остановился, огляделся, увидел ещё человека с фингалом — слева от него, возле окна, играли в домино. У одного мужчины опять синяк. «Интересно, если это лор-отделение, то при чём тут фингалы?» — подумал Анатолий. На всякий случай вернулся обратно к дверям и, задрав голову, прочёл: «Лор-отделение».

— Присаживайтесь, — сказала врач, когда они вошли в кабинет. — Так, что тут у нас? — спросила, пристраивая на голову рефлектор. — Ну что же, полипы как полипы. Жить можно.

— Дышать не можно, — поправил Анатолий.

— Ничего, немного терпения — и вылечимся. А пока — вот, держите, — она подала ему металлическую кювету, взяла шприц с оранжевой жидкостью и толстой иглой, — поближе к носу, прямо носом внутрь можно. Сейчас сделаем промывание.

Когда Михеев вышел из процедурного кабинета, ему опять попались двое с фингалами, две взрослые женщины. Теперь, после процедуры, он понял, откуда что берётся, кому нос поломают, например, после аварии или травмы, кому гайморит долбят, кому ещё что-то там. «Интересно, у меня тоже будет свой фонарь под левым глазом?» — подумал он.

На следующий день после обхода Анна Ивановна обратилась к тому самому Сергеичу:

— Иван Сергеевич, идёмте со мной в процедурный. Черкасов?

— Я! — подскочил молодой живчик, хозяин телевизора.

— Как только Иван Сергеевич вернётся, вы ко мне.

— Есть!

— Михеев, а вы подойдите часам к двенадцати, поколдуем с вами перед обедом.

Михеев постучался, открыл дверь, остановился у порога. Анна Ивановна колдовала с ухом женщины.

— Посидите пока в коридоре.

Анатолий присел на скамейку рядом с ожидающими своей очереди больными, поздоровался с ними. Вдруг из-за двери, что в торце этого небольшого предбанника, послышался голос врача:

— Бабушка, надо говорить «ку-ку».

— А? Что? Дочка, я не слышу, ты погромче скажи, — скрипучий голос старушки даже из-за двери резал слух.

— Ку-ку, бабушка, ку-ку, — почти на крик перешла врач.

— Почему ку-ку? — спросил Михеев сидящую рядом женщину.

— Ну там носоглотка работает как насос.

— Полипы, — уточнил мужчина, на вид чуть моложе Анатолия, — как полипы, либо ку-ку, либо пароход надо повторить, прокачивая лекарство по носоглотке.

В это время дверь, из-за которой доносился этот диалог врача с бабулей, открылась, вышла врач. Не успела она открыть соседнюю дверь, как тот самый мужчина сказал:

— Девушка, вы лучше давайте нас, молодых, лечите, а ваша бабушка уже своё откуковала.

Врач повернулась к нему, покачала головой:

— Ай-яй-яй, не стыдно так про пожилого человека?

— Она всё равно не слышит, — парировал мужчина.

Дверь кабинета, куда должен войти Михеев, открылась, вышла женщина.

— Заходите, — сказала она.

— Здравствуйте, — поздоровался Анатолий.

— Здравствуйте, присаживайтесь.

— А вот мне интересно, что такое полипы, что они из себя представляют, что за бяка такая?

— Бяка — это вы правильно подметили. Все ими интересуются, просят показать после операции, любопытство одолевает. Правда, многие при виде этой бяки в обморок падают.

— Они что, такие страшные, живые, шевелятся?

— Не сказать, что такие уж страшные, но, если представить, что это гадость жила в тебе, как-то неприятно. Люди впечатлительные попадаются.

— И мужики тоже?

— Случается, — усмехнулась врач.

— Интересно.

— Тоже хотите посмотреть?

— Ну да.

Анна Ивановна хитро посмотрела на Михеева:

— Ну-ну.

— Как они вообще в организм попадают, откуда берутся?

— Ни один врач в мире пока не знает ответа на этот вопрос. Думаю, если кто узнает, наверное, Нобелевскую премию получит. Вы, Анатолий Васильевич, лучше расскажите мне, это вот что тут у вас?

Когда рентген показал, что в носу Михеева полипы, стало ясно, что тут нужна операция. «Ладно, — подумал он, — возможно, не смертельно». На консультации в больнице, вот в этой самой, заведующий отделением посоветовал либо ложиться завтра же и проходить здесь же медкомиссию перед операцией, либо самому бегать по врачам по поликлиникам с направлениями.

Михеев выбрал второй вариант, решив на полдня для каждого врача отпрашиваться с работы. На том и порешили. Зав. отделением, как потом выяснилось, по совместительству ещё и отец Анны Ивановны, дал список кабинетов врачей. Вот с этими бумагами, пройдя все круги обследования, Анатолий и явился в больницу на Федеративном проспекте.

Вот одну из этих бумажек, а точнее, кардиограмму, она и показала ему. Ну что тут скажешь? Михеев уже много лет знал свой неприятный диагноз. Сколько? Лет десять точно. Спортивное прошлое вышло чуть-чуть боком и зацепило сердце.

— Ничего не хотите мне рассказать?

— Ну что? — переспросил Михеев. — Последствия спортивного прошлого.

— Как лечились, где?

— Нитроглицерин и бег по утрам вокруг Терлецких прудов.

— И всё?

— Да я вообще стараюсь избегать лишних таблеток. Думаю, раз уж спортом всё испортил, так спортом и буду лечить потихоньку.

— Самолечением значит занимались?

Михеев молча кивнул головой в знак согласия.

Конец ознакомительного фрагмента.