Вас смоет Невидимый Дождь

Владимир Гарасев

У нее и так все непросто: чужой город, не самый обычный ребенок, ипотека, кредиты… И вдруг: тайна, способная обернуться катастрофой, и странные сны дочери, как-то связанные с этой тайной. Кто спасет мир в этот раз?

Глава 2

Вошедшему было лет сорок. Прямо сказать, выглядел он неброско. Среднего роста и сложения. Серый костюм. Тонко-полосатая белая рубашка. Незапоминающийся галстук. Короткая стрижка — как будто сам стригся машинкой.

Но три обстоятельства позволяли ей проникать за эту неприметную оболочку.

Во-первых, она знала, кто он. Этот человек руководил — и довольно давно — самой необычной лабораторией института. Лабораторией перспективных исследований. В институте за глаза его звали Начперс…

Чем эта лаборатория занималась?

Разными вещами.

О некоторых надо было делать статьи для популярных изданий. Материал для статей, разумеется, давали научные сотрудники. А сотрудник по связям с общественностью превращала его в статьи — такие, чтобы они соответствовали аудитории именно этих изданий.

О других работах можно было узнать только по намекам и слухам. У космоса две стороны. С одной — громкие проекты и даже сенсации иногда. С другой — черное бездонное нечто, в котором скрывается много, много такого, чего нет в популярных изданиях. И она знала: этот человек — специалист по той, другой стороне.

Во-вторых, за вполне заурядными чертами его лица виделась ей необычность: очень внимательные, выдающие постоянное включение мысли, глаза. На тренингах по карьерному росту она училась понимать то, что выражают лица. И таких лиц ей встречалось немного.

А в-третьих… Начперс держался нейтрально, явно экономил время на разговорах и никогда не говорил ни о чем, кроме работы. Да никому и в голову не пришло бы занимать его разговорами, не относящимися к делам! Начперса знали во все мире те, кто занимался теми же вопросами, что и он. Еще говорили, что не все его работы опубликованы — некоторые относились к засекреченным областям. О таких работах в институте не принято было даже строить предположения.

Но с ней Начперс вел себя немного иначе. Иногда — когда она приходила к нему консультироваться — они подолгу беседовали. Правда, такое бывало нечасто. И разговоры эти никогда не уходили далеко от основной темы. Но все равно выходили за рамки выполнения служебных обязанностей. С ней он был приветлив, и внимательно слушал ее — даже когда ей случалось сказать что-то не по работе.

Почему?

Просто потому, что женщина в почти полностью мужском коллективе всегда привлекает внимание?

Или все-таки что-то еще?

Она привычно улыбнулась ему:

— Доброе утро!

И словно споткнулась — когда он поднял на нее глаза.

Потому что в его лице не было обычной приветливости. Словно всеми своими мыслями он сейчас находился не здесь. Далеко. И в этом неведомом далеке что-то держало его в напряженном ожидании.

Или… в напряженном поиске выхода?

Сразу вспомнилось: ощущение опасности, и лицо Ани, и то чувство, которое охватило ее, когда она слушала про Невидимый Дождь. Под которым нельзя оставаться. От которого некуда убежать…

Но привычная улыбка тут же сменила это странное выражение:

— Доброе утро! Вы, как всегда, первая…

Спросить, что будет на совещании? Вчера его тема так и осталась не вполне ясной. «Новости исследований вновь открытых объектов в околоземном пространстве». Возможно, кому-то это сказало что-то определенное. Ей — нет. То есть, она могла придумать несколько предположений, но ни одному не могла отдать предпочтение.

Нет, не стоит спрашивать. Если у человека такое выражение лица — не лезьте к нему с вопросами.

Разве она сама не узнает ответ через десять-пятнадцать минут?

Дело не в любопытстве. Хочется, чтобы он ответил ей. Он — ей! Не важно, что именно. Важно, чтобы в ответ на ее вопрос он проявил к ней внимание…

Он не женат; в институте это известно.

Глупости. Такие люди не женятся в сорок лет. Разве что в ранней молодости, когда много гормонов. Легко представить, как он приезжает вечером домой, готовит ужин на пустой кухне и думает о своем. И очень сложно — что на этой кухне, за ужином, он беседует с женой и детьми о покупках, школе и поездке в отпуск. Разве что эта женщина будет говорить с ним о его работе… или хотя бы слушать его объяснения. Он хорошо объясняет. У него какая-то особенная, ясная логика, которая делает все простым. Он как-то сказал ей: знание — просто. В том смысле, что сложным может казаться лишь неизвестное. И еще сказал, в другой раз: все решения просты, если вы знаете все факты про них. Хотя с этим, пожалуй, она не готова еще согласиться…

Начперс между тем сел на свое обычное место — всегда одно и то же, в дальнем углу; никто никогда не занимал его — и положил перед собой блокнот. Он всегда ходил с блокнотом. Просто с обычным блокнотом. Не с ноутбуком. И не с органайзером. Он из тех, кто сам организовывает себя. И конечно, у него должна быть своя система — управления временем, работой, жизнью…

Несколько минут Начперс сидел неподвижно, глядя куда-то через лежащий перед ним блокнот; она незаметно наблюдала за ним.

Потом вдруг сунул руку в карман пиджака.

Точно — телефон. Перед совещанием Начперс поставил беззвучный режим. Это не все делали. Его телефон за четыре года ни разу не издал ни одного звука ни на совещаниях, ни когда она приходила к нему в кабинет консультироваться. Хотя звонили ему не так уж и редко.

Предусмотрительность и рациональность во всем…

Дальше произошло то, чего она не ожидала.

Начперс вскочил — а не встал — со стула, и почти выбежал в коридор. Он не посмотрел, кто звонит. Он не взял блокнот, который, кажется, всегда был при нем.

Как будто он ждал звонка.

Очень ждал.

И в этом звонке… в этом звонке было что-то, что не надо записывать — как он обычно записывал в блокнот самые разные вещи. Что-то короткое и простое, что сложно забыть. Что-то вроде «Да» или «Нет».

И тогда — в пустой полутемной комнате, заполненной полупрозрачным неизвестным чем-то — ей снова показалось, что кто-то неслышно приближается за спиной.

Дверь распахнулась, и вошел человек, которого она не ждала.

Не в том смысле, что он не должен был прийти на совещание. Это один из начальников подразделений, а они должны быть все. Но весь имидж этого человека и все, что она про него думала, совершенно не вписывался в настроение, в котором она пребывала. Начперс со своим выражением лица и звонком — странным и неожиданным — вписывался. Этот человек — нет.

Средних лет. Дорогой костюм. Свежая стрижка — и надо признать, она ему очень идет. О таких говорят: ухоженный. Еще говорят — стильный.

Как только он появился в дверях, в комнату словно хлынул поток совершенно другого настроения. Отчасти потому, что, едва оказавшись в комнате, он сразу щелкнул выключателем верхнего света — и сразу исчезло полупрозрачное нечто, затоплявшее ее. Отчасти — из-за его улыбки. Не слишком широкая, но явно довольная.

Она подняла на него глаза, и он тут же поймал ее взгляд:

— Рад видеть, рад видеть… Ждете сенсации?

Наверное, в ее взгляде отразилось недоумение.

— К Земле приближается страшный астероид, который столкнется с ней, и уничтожит всех еще не вымерших динозавров.

Она все не могла включиться в его тон. Странно, что кто-то шутит. Сегодня… что сегодня? Не лучшее время для шуток? Почему она так в этом уверена?

Она не без труда улыбнулась:

— Разве динозавры вымерли не все?

Ничего более умного в голову не пришло. Впрочем, умное сейчас и не требуется. Собеседник шутит. Она должна отзеркалить настроение собеседника, чтобы быть воспринятой как свой, чем-то близкий ему человек. Хорошие отношения с коллегами строятся постоянно, при каждом общении. По определенным правилам. Этому учат на тренингах.

Вошедший усмехнулся:

— В большинстве мест вымерли. Но не везде. Например, — он сделал многозначительный жест и изобразил на лице многозначительное выражение, — в темных закоулках нашего института они встречаются. И если хорошо поискать, их можно найти…

Она даже представляет, кого именно он имеет в виду. Недавно он поспорил на совещании с одним почтенного возраста господином. Спорили о науке, но у этого спора было весьма банальное основание. Оба руководят лабораториями. Каждый старался доказать, что его подход к некой проблеме правильный, а значит — деньги для дальнейшей работы надо дать именно ему.

Еще раз улыбнуться. Только теперь улыбка должна быть не удивленная, а с пониманием. И с легким, едва заметным восхищением. По всему, собеседник хотел не просто заочно пнуть конкурента, но и показать даме, что он — человек остроумный и коммуникабельный. Он всегда старается показать это. И ей, и секретарю директора, и всем остальным сотрудницам, независимо от возраста и семейного положения. В институте у него репутация бабника. Ему нравится получать высокие оценки от женщин. Что ж — ей не жалко! Никаких планов относительно него у нее нет — не в том она возрасте, чтобы воспринимать всерьез остроумных стиляг. К тому же на работе от бабников надо держаться подальше; это вопрос репутации. Но улыбаться желательно всем.

Почему он сказал про астероид и динозавров?

И про сенсации?

Потому, что в теме совещания было «околоземное пространство» и какие-то вновь открытые объекты?

Но в этой области не бывает сенсаций. Мимо Земли то и дело пролетают космические булыжники. Если они упадут на Землю, участь динозавров разделят многие. Но они не упадут, потому что космос огромный, а Земля — маленькая. И крупный булыжник попадает в нее раз в миллион лет. А очень крупный — раз в сто миллионов. Мелкие попадают постоянно, потому что их очень много. Но обычно они просто сгорают в атмосфере, от трения о воздух. Тогда мы видим метеор, «падающую звезду». Или действительно падают в виде метеоритов — но слишком мелких для того, чтобы создать катастрофу. Мелкие метеориты даже полезны. Потому что некоторые люди ищут их, собирают, и продают.

— Неужели действительно приближается что-то интересное?

Ухоженный господин сделал полувопросительное выражение лица, чуть развел руками — вероятно, желая начать разговор обо всяких предположениях, которыми можно развлечь даму — но тут дверь поспешно отворили, и за ней появилось сразу двое.

Начперс и директор.

Директор заглянул в комнату:

— Доброе утро…

Потом отвернулся к Начперсу:

— Нет, его еще нет.

— Подождем, — сказал Начперс, — лучше знать…

Дверь закрылась, скрыв завершение негромко сказанной фразы.

Ухоженный господин пару секунд в недоумении созерцал дверь, а потом, вероятно, хотел что-то сказать — но тут дверь снова открылась, и вошел очередной сотрудник, а за ним — еще двое. Под перелетающее, как теннисный мячик, «здравствуйте-здравствуйте» быстро собрались все, кого она могла ожидать.

Кроме троих: Начперса, директора и руководителя группы, которая занималась всякими сложными вычислениями на любые местные темы. В отличие от других групп и лабораторий, в нее входили не физики, а математики и программисты.

Сколько времени? Девять-ноль-семь?

Обычно директор начинает свои совещания точно в назначенное время…

И странно тихо. Перед совещанием многие о чем-нибудь говорят. На разные темы…

Она начала было осматривать собравшихся, обращая внимание на выражение лиц — так, чтобы они этого не замечали, конечно — но тут дверь распахнулась, и все трое отсутствующих, во главе с директором, поспешно вошли в комнату, и заняли свои места.

Директор молча, в пару секунд, осмотрел собравшихся. Очевидно, все были на месте.

— Я извиняюсь за вынужденное ожидание. Нам нужно было дождаться некоторых материалов… которые, к сожалению, все еще не полностью готовы… но предварительные результаты есть, и сейчас…

Он замолчал, видимо, подбирая слова; он явно волновался.

Потом сказал:

— Порядок совещания будет следующий. Сейчас я делаю сообщение. Оно не займет много времени. Потом вопросы и комментарии. Сразу скажу, что на большинство вопросов пока никто не ответит. После сообщения и вопросов мы расходимся, и до обеда каждый обдумывает план работы своего подразделения в связи с тем, что я сейчас сообщу. Во второй половине дня я рассматриваю эти планы, совместно с руководителями подразделений, и мы их обсуждаем. Окончательное обсуждение и утверждение я предполагаю провести завтра, в это же время, в формате такого же совещания… Итак…

Он сделал паузу, и быстро окинул взглядом присутствующих.

Все смотрели на него.

В комнате стояла полная тишина.

Директор сказал:

— Как известно, в нашем институте есть служба, задачей которой является обнаружение естественных космических объектов, орбиты которых проходят в относительной близости от орбиты Земли. Таких служб в мире несколько, и они постоянно обмениваются информацией — так как невозможно из одного полушария Земли видеть все небо. Несколько дней назад эти службы распространили сообщение об очередном объекте, который приближается к Земле. Так как этот объект удобен для наблюдения нашими станциями, вести его взялись мы. Первые наблюдения позволили уточнить его орбиту и оказалось, что объект должен разойтись с Землей на расстоянии…

Директор назвал цифру; несколько человек отреагировали на нее выражениями лиц.

Директор продолжал:

— Да, это близко! Далее возникла задача уточнения размеров объекта. Для тех, кто не занимался такими вопросами: последствия падения такого объекта на Землю зависят от его размеров… Мы запросили и получили фотографии объекта, сделанные на большом телескопе. В этот момент объект был уже на таком расстоянии, что выглядел на фотографии не точкой, а диском, размер которого можно измерить. Так как массу объекта мы уже знали…

Директор замолчал.

Потом провел ладонью по лбу.

Потом сказал:

— Объект оказался слишком легкий. Астероид такого размера должен быть в несколько раз тяжелее.

Он снова замолчал.

Снова появилась тишина.

Потом директор сказал:

— На всякий случай было решено — на соответствующем уровне — считать любую информацию об объекте информацией для служебного пользования. Полагаю, степени режима секретности известны всем.

Кивки; молчание.

Кажется, она понимает, в чем тут дело.

Объект легче, чем булыжник такого же размера. Одно из двух: или он состоит из какого-то необычного материала, или он имеет пустоты. Много пустот. И есть одно предположение, которое все присутствующие будут рассматривать в последнюю очередь, а специалист по связям с общественностью должен рассмотреть в первую. Потому что оно первым придет в головы тем, кто не связан научным принципом отдавать предпочтение естественным причинам.

Это предположение очень простое: объект полый, а значит — искусственный.

Директор сказал:

— Разумеется, несколько групп специалистов сразу стали проверять и результаты наблюдений, и расчеты. Данные будут уточняться. Но уже ясно, что они не изменятся принципиально… Собственно — это все факты, которые известны пока. Остальное ждут от нас… — он снова пробежал взглядом по комнате, — теперь — вопросы и комментарии.

В последовавшие за этим десять или пятнадцать минут говорило несколько человек. Все это время она поспешно записывала то, что говорили.

— Самое первое, что приходит в голову — это не один объект, а несколько. Между ними пустота. Мы воспринимаем их как единое целое, потому что они далеко. Поэтому нам кажется, что объект большой и легкий. А это несколько совершенно обычных мелких астероидов.

— Если это обломки одного астероида, они должны разлететься при ударе, который их создал.

— Это может быть ядро кометы. Что такое ядро кометы? Смесь камней и льда. Лед тает, когда комета приближается к Солнцу. Образуется хвост, который и создает вид типичной кометы. Если лед растает весь, останутся только камни. Они будут по-прежнему лететь вместе.

— Такое еще не наблюдалось, кажется…

— Кажется, нет. Но в принципе это возможно.

— А если это действительно ядро кометы? Смесь льда и камней легче цельного камня. Ядро типичной кометы такого размера может столько весить?

— Нет. Оно будет легче типичного астероида, но все равно тяжелее этого объекта.

— А чистый лед?

— Тоже слишком тяжелый. Тут или пустоты, или какой-то неизвестный материал.

— Это может быть единый объект, но с пустотами. Пустоты образовались, когда он был частью чего-то более крупного. Какой-то разрушенной впоследствии планеты. Есть же гипотеза образования астероидов из планеты, которая разрушилась — от столкновения, скорее всего. Пустоты — это, попросту, пузыри газа в расплавленной породе в недрах этой планеты. При разрушении планеты фрагмент расплавленных недр оказался отдельным астероидом. Остыл, затвердел — а пустоты остались. Как обычная пемза.

— Тоже не наблюдалось.

— Но в принципе — тоже возможно!

— Комета с очень маленькой газовой головой. Диск, который виден на фотографиях — это не камень, а газ. Твердого вещества там гораздо меньше. Оно совершенно нормальное. Предупреждая ваше замечание — это тоже не наблюдалось, но в принципе тоже возможно.

Потом говорили что-то еще, и скоро разговор стал понятен ей только наполовину. Она быстро писала — и что понимала, и чего не понимала. Еще она записывала вопросы, которые задаст, как только станет ясно — кому.

Хорошо бы — Начперсу…

Потом в кармане ее пиджака беззвучно активизировался телефон.

Она быстро вытащила его.

«Детский сад. Воспитательница АС.»

Она почувствовала, как поднимается внутри что-то горячее.

Детский сад!..

Что делать!?

Конечно, надо выйти, и перезвонить. Но это совещание у директора! Она никогда не выходила ни с какого совещания, пока не объявлялся перерыв!

Наверное, в крайнем случае это все же возможно…

Но не на таком совещании! Она понимает не все, что здесь сейчас говорят. Далеко не все. Но она чувствует — по лицам, по голосам: все принимают происходящее очень всерьез. Любое высказанное предположение — сенсация, если оно окажется верным. А может, и больше, чем сенсация.

Некоторое время она сидела, держа в руках телефон.

Потом спохватилась — вокруг продолжают говорить, она потеряла нить разговора, ничего не пишет…

Она стала крутить головой, переводя взгляд с одного говорившего на другого. Ей отчего-то казалось, что так она сможет лучше понять, о чем речь. Поспешно убрала телефон, стала что-то писать…

Телефон снова ожил.

Она быстро вытащила его из кармана.

Детский сад!

–…понемногу сводится к обсуждению совсем малореальных вещей…

— Классический метод мозгового штурма предусматривает фиксацию даже малореальных вещей!

Детский сад!!

–…уже начинаем повторяться. Не забывайте, что надо разработать конкретные планы в течение ближайших максимум трех часов.

— Их будет быстрее и надежнее разрабатывать, если мы обсудим сейчас максимум возможностей.

Долго это будет еще продолжаться!?

Директор сказал:

— Но мы действительно начинаем повторяться. Я все записываю, уже минут пятнадцать нет ничего нового.

Неужели это все?

— Ну… предположим…

— Надо, наверное, все-таки расходиться и заниматься планами работ.

Директор сказал:

— Как я понимаю, мы исчерпали конструктивные предположения, и с ними — повестку?

Неужели все?

Кивки, знаки согласия.

— Хорошо. Тогда всем спасибо. С четырнадцати ноль-ноль, в порядке готовности, звоните — будем встречаться и обсуждать планы.

Детский сад!!!

В своем кабинете она поспешно набрала номер.

— Антонина Степановна?

— Да.

Кажется, голос не слишком довольный.

— Это мама Ани…

— Вы бы, мама Ани, держали телефон под рукой, когда у вас с ребенком проблемы. А лучше всего — забрали бы свою Аню сегодня домой. А то она сидит в углу сама не своя. Уже и дети на нее косятся.

— Что с ней?

— Вы меня не слушаете, что ли? Говорю: сидит в углу, и молчит. Ничего с ней. Но кому это надо, когда ребенок сидит в углу, и в одну точку смотрит? А если с ней сейчас что-то серьезное начнется? Мы за это должны отвечать? Вы утром сказали — у нее заторможенное состояние. Это, видите ли, бывает. Я знаю, что с ней бывает. Такого никогда не бывало… Слышите меня?

— Слышу.

— Я говорю — лучше заберите ее сегодня домой.

— Я была на совещании.

— Были? Теперь не на совещании?

— Нет.

— Вот отпроситесь, и заберите ее. Вы там что, мировые проблемы решаете? У вас там институт, а не министерство! Сами бы посмотрели на своего ребенка сейчас! Поняли бы, что мировые проблемы подождут!

— Я поняла. Спасибо. Я сейчас перезвоню.

Несколько секунд она ничего не могла подумать.

Какая-то пустота.

Какой-то бред…

С утра — сплошной, непрекращающийся бред…

И голова болит! Разболелась за одну секунду!

Что делать!?

Она не может уехать сегодня. Она должна обобщить кучу информации, потому что все, что говорили на совещании, может потребоваться представить в виде обзора предположений.

Правда, сейчас это информация для служебного пользования. И никакие контакты с внешним миром по поводу происходящего пока не ожидаются. Скорее всего — вовсе не потому, что кто-то всерьез полагает, что к Земле приближается корабль пришельцев. А потому, что никто не хочет чтобы его имя, или возглавляемое им учреждение, связывали с дешевой сенсацией. Информация такого рода — как липкая грязь. Испачкаешься — и конец репутации серьезного специалиста.

Но режимы секретности зависят не от нее.

И она должна быть готова в любой момент предложить людям взвешенную, разумную информацию. И будет хорошо, если к завтрашнему утру она составит хотя бы общее представление об том, что сейчас слушала и писала.

Минут двадцать она не выпускала из рук телефон.

Сперва няня. Постоянной никогда не было — слишком дорого. Но она знала троих надежных, проверенных дам, которых можно было пригласить на день или несколько дней. Как назло, все трое оказались заняты. Одна — чьим-то ребенком, две другие — своими делами. Когда это обнаружилась, она снова позвонила одной из занятых своими делами и предложила столько денег, сколько та хочет — лишь бы няня отложила свои дела на потом. Сошлись на двойной оплате.

Позвонила в детский сад, предупредить, что Аню заберет не она, а такая-то тетя. Тетя эта забирала Аню не в первый раз — в детском саду ее знали.

Позвонила Ане — сказать, с кем она проведет сегодняшний день. Аня носила телефон с четырех лет, когда научилась цифрам. Оставлять такого ребенка без постоянной связи с мамой она боялась. Против сидения с няней Аня не возражала — она знала, что мама не может уехать с работы. Это в принципе невозможно.

Потом заказала няне такси, чтобы та сперва приехала в институт за ключами, а потом — в детский сад и домой.

Наконец, можно было вернуться к делам.