Чёрные вдовы

Владимир Волкович, 2019

Молодые девушки, от природы наделённые красотой, умом, талантом, могли бы принести гордость и славу своей родине, но этого не произошло. Они использовали данную от природы необыкновенную способность привлекать мужчин, влюблять их в себя, лишь для того, чтобы добиваться с своей цели. Одна заставляла мужчин кончать жизнь самоубийством ради получения их состояний, другая сама убивала, нисколько не задумываясь, и стала, в конечном итоге, профессиональным киллером. И даже от любви они получали частенько нетрадиционное физическое наслаждение. Эти женщины остались в истории.

Часть первая. Femme fatale^[2]

Боги мои! Что нужно было этой женщине, в глазах которой всегда горел какой-то непонятный огонёк?

М. Булгаков. «Мастер и Маргарита»

Красота и возжелание женщины вызывают свинство лишь в психике тех мужчин, кто не поднялся в своих сексуальных чувствах выше животного.

Иван Ефремов

Глава первая. Дерзкое убийство

Погожий сентябрь выдался в том году в Венеции. Таинственно и призывно посверкивала вода в каналах под лучами мягкого осеннего солнца. Старинные дома, переходящие один в другой, словно обнялись, заключив зеркальную гладь в свои объятия. В это раннее утро в городе было мало туристов, желающих окунуться в божественную атмосферу прекрасного города, даже «рабочие лошадки» — гондолы, слегка покачивались на привязи, ожидая седоков.

В обычный венецианский дом в самом центре квартала Сан-Марко позвонил молодой человек в сером пальто и надвинутой на глаза коричневой шляпе. Долго никто не открывал, наконец женский голос за дверью спросил:

— Кто там?

— Я хотел бы увидеть графа Комаровского.

Горничная открыла дверь, провела гостя в большую залу:

— Подождите здесь, граф сейчас выйдет.

Вскоре появился заспанный мужчина. Увидев посетителя, он запахнул халат и, жмуря глаза, проговорил:

— Николай, это ты? Какими судьбами? Я рад видеть тебя!

Он приблизился к гостю и раскинул руки для объятий.

Молодой человек неторопливо достал из кармана револьвер и четырежды выстрелил в графа.

Комаровский, пытаясь зажать рукою раны, проговорил:

— За что? Что я вам сделал?

— Теперь вы не женитесь на Тарновской.

Услышав выстрелы, в залу вбежала горничная. Она увидела лежащего на полу в луже крови Комаровского и сидящего подле него молодого человека. Тело его сотрясалось рыданиями, из глаз текли слёзы.

Вскоре зала наполнилась другими слугами. Молодой человек, как будто опомнившись, вскочил и выбежал вон.

Пока вызвали полицию и санитарную гондолу, пока довезли в больницу, граф потерял много крови. Однако раны признали не смертельными, и раненый оставался всё время в полном сознании.

— Вот ещё одна телеграмма, умоляю вас, отправьте поскорее! — просил медсестру.

— Вы уже оправили две, но ответа до сих пор нет.

— Но она же получила их и должна приехать, обязательно приехать…

Медсестра печально качала головой:

— Конечно, она должна приехать. — И добавляла: — Если пожелает.

— Принесите перо и бумагу, — попросил граф, — и пригласите, пожалуйста, нотариуса, хочу составить завещание.

— Конечно, воля ваша, — ответил врач, — но вы не должны думать о плохом. Мы сейчас сделаем вам операцию, вытащим пули, и вы сразу пойдёте на поправку.

— И всё-таки я настаиваю…

Вскоре прибыл нотариус и написал завещание:

«Настоящим подтверждаю то, что было написано мною в прежнем завещании: распоряжаюсь определить после моей смерти выплату графине Марии Николаевне Тарновской:

1. Страхового полиса на 50 000 франков, составленного на её имя.

2. Движимое и недвижимое имущество.

3. Всё принадлежащее мне состояние.

Особо прошу браслет и письма Марии Николаевны положить ко мне во гроб».

Операция прошла успешно, пули были извлечены, состояние раненого осталось удовлетворительным. Прибывший следователь, несмотря на протест врача, целый день до самого вечера допрашивал слабого ещё после операции графа. На другой день состоялся консилиум докторов для обсуждения плана лечения. Было предложено промыть желудок, затронутый пулей.

В тот же день во время промывания началось сильное кровотечение. Не очень расторопная медицинская сестра пыталась остановить его, но безуспешно. Прибежавший врач обнаружил, что пациент без сознания. Спасти его не смогли, граф Комаровский скончался.

Глава вторая. Предки

Древний и могучий ирландский род О'Рурк происходил от вождя племени кельтов. В XI веке Артур О'Рурк стал королём части Ирландии. Земельные владения этого рода простирались на сотни километров. Представители О'Рурков были одними из самых богатых и могущественных землевладельцев Ирландии.

В 1641 году вспыхнуло восстание против англичан. Начиналось он бунтом представителей католической общины Ирландии против конфискации земель и попытками присоединения страны к Англии. Наряду с католическим духовенством восстание против протестантской Англии возглавляли и члены рода О'Рурк. Восставшие создали собственное государство — Ирландская католическая конфедерация. Власти конфедерации через два года заключили союз с королём Англии Карлом I, предав интересы населения.

Этим воспользовался лорд-протектор Англии Оливер Кромвель. В августе 1649 года войска под его предводительством высадились в Ирландии и произвели полную земельную конфискацию. Во время битвы на Бойне 1690 года Брайан О’Рурк смело сражался с англичанами, но якобиты потерпели поражение. Спасаясь от репрессий, крупные землевладельцы О'Рурк бежали во Францию.

— Ваше величество, у вас просит аудиенции граф Джон О'Рурк.

Французский король Людовик XV небрежно развалился в кресле и бросил дворецкому:

— Проси.

В распахнутую дверь вошёл энергичный человек лет тридцати, сняв шляпу, поклонился и произнёс:

— Доброе утро, ваше величество!

— Да, да. — Король взглянул в окно, где вовсю светило полдневное солнце, и, прикрыв рот ладонью, зевнул.

Вчера ему привели такое юное и прелестное создание, что король еле дождался момента, чтобы помчаться в «Олений парк», где в одной из спален ждала его пятнадцатилетняя девушка. Вообще этот дворец был построен официальной фавориткой маркизой де Помпадур специально для свежих девушек, которые только и интересовали любвеобильного короля.

— Так в чём состоит ваша просьба? Если вам необходимы средства на государственный проект, то я должен сразу сказать, что не смогу удовлетворить её.

— Нет, ваше величество. Мои предки приехали во Францию сто лет назад и хорошо служили королям. Я — внук ирландского короля Брайана. Сейчас мы желаем поехать в Россию. Мне известно, что у вас хорошие отношения с императрицей Елизаветой, поэтому осмелюсь попросить лишь рекомендательное письмо к ней.

Король, который никогда не решал государственных вопросов, а всё своё время проводил лишь в пирах и любовных увеселениях, досадливо поморщился, как будто ему на лоб села муха.

— Подождите.

Людовик взял звонок, и мелодичные звуки нарушили тишину залы. Прошло довольно много времени, так что пришлось позвонить ещё раз, прежде чем в проёме скрытой двери показалась красивая, со вкусом одетая женщина. Она кивнула посетителю и спросила:

— Звали, ваше величество?

— Да. Вот реши тут с просьбой, а мне надо подготовиться к вечернему выходу.

— Слушаю вас, — повернулась маркиза к Джону.

Джон О'Рурк повторил ей свою просьбу.

— Нет ничего проще, — сразу заключила маркиза, которая решала все государственные дела во Франции и даже расставляла людей на государственные посты. — Вам сейчас подготовят письмо, и его величество подпишет.

Через несколько дней Джон О'Рурк уже трясся в экипаже по дороге в Россию.

Императрица с участием приняла француза с ирландскими корнями и, как водится, пригласила для совета своего фаворита. В залу для приёмов вошёл высокий, под стать самой государыне, мужчина в летах, со следами былой красоты на мужественном лице и чёрными с проседью волосами. Он поклонился царице:

— Звали меня, матушка?

— Алексей Григорьевич, вот молодой человек из Франции желают у нас служить. Военное дело знает, воевал во французской армии. Его младший брат уже успешно служит на благо нашего Отечества. Как думаешь, куда мы можем его определить!

Недолго думал граф Разумовский:

— Так в конные кирасиры, матушка, куда ж ещё. А должность там ему подберут.

Вскоре Джон О'Рурк был назначен майором конных кирасир.

Шёл 1760-й год.

* * *

Старший из братьев О'Рурк Джон был опытным и смелым офицером.

Граф Джон О'Рурк, рожденный в 1728 году в графстве Литрим, попал во Францию через Англию, где он пять лет служил младшим офицером в надежде отличиться и сделать удачную воинскую карьеру. Англичане стали, однако, «очищать» свою армию от офицеров-католиков, и юного Джона О'Рурка отправили в отставку. Он прибыл в Париж и представил французскому королю петицию, в которой, упомянув достоинства своего происхождения, просил об офицерском чине. Этот чин ему и был немедленно дан: его сделали капитаном знаменитой «шотландской гвардии», так ярко описанной Вальтером Скоттом в романе «Квентин Дорвард». Офицеры-шотландцы и их друзья-французы были недовольны этим назначением и не преминули выказать это свое недовольство. Джону О'Рурку пришлось сражаться на четырех дуэлях — и это в течение двух дней! Он вышел победителем во всех четырех.

Во время Семилетней войны он в составе корпуса Чернышёва участвовал во взятии Берлина. Этот город он взял лично со своим подразделением, а после этого был назначен первым российским комендантом Берлина. На этой должности он немедленно обложил пруссаков контрибуцией, которую им волей-неволей пришлось платить.

Прусский король, на которого действия Джона О'Рурка произвели немалое впечатление, после окончания проигранной войны пригласил его на аудиенцию:

— Как вам пришло в голову, что Берлин можно взять штурмом? — спросил король. — Все военные эксперты говорили мне, что это невозможно. — На то была божья воля, — ответил Джон, — и еще приказ командования. Если мне прикажут, я буду штурмовать даже твердыни небес.

Прусский король восхитился ответом храброго офицера и вручил ему в качестве подарка инкрустированную бриллиантами шпагу.

— Матушка, — обратился к императрице Разумовский, — храбрые ирландцы О'Рурк обратились с ходатайством подтвердить их графское достоинство.

— У меня нет никаких сомнений в этом, — ответствовала Елизавета Петровна.

Братья встретились после окончания войны.

— Я решил вернуться во Францию, — признался младшему брату Джон, — чувствую, что не смогу привыкнуть к новой родине. Может быть, потому что уже повоевал в других странах.

— А я — наоборот, — ответил ему Корнелиус, — хотя и считаю себя патриотом Ирландии, но думаю остаться здесь. Ты же знаешь, как я люблю племянницу нашего ирландца, ставшего в России фельдмаршалом, Петра Ласси.

— Это дочка его сестры Ханны Марии?

— Да. А отец её — генерал-майор Стюарт, потомок великой и кровавой Марии Стюарт.

— Ну что ж, у каждого своя дорога. Может быть, встретимся ещё…

Братья обнялись. Однако встретиться им больше не доведётся никогда.

Царь Пётр III, недавно взошедший на престол после кончины Елизаветы Петровны, дал Джону рекомендательное письмо к королю Франции. К этой рекомендации были также присоединены письма от фельдмаршала Суворова и генерала князя Волынского.

Джона О'Рурка сделали полковником французской кавалерии и внесли его имя в список французского дворянства. В 1774 году французский король наградил его орденом святого Людовика. О'Рурк в эти годы писал свой «Трактат о военном искусстве», который был вскоре опубликован в Лондоне. К тому времени Джон переселился туда. Лорд Стормонт представил его английскому королю, который вскоре возвел его в рыцарское достоинство. Служить при английском дворе, однако, О'Рурк не хотел, а английская военная элита смотрела на него, ирландца и полковника французской армии, с нелюбовью и подозрением. Нелюбовь эта, надо сказать, была взаимной. Джон О'Рурк умер в Лондоне в 1786 году, в возрасте 58 лет. Пространный некролог занял почти целую страницу в лондонской газете «Таймс».

* * *

Брат же его Корнелиус остался в России. Корнелиус О'Рурк храбро воевал за Россию, дослужился до генерал-майора и был назначен комендантом города Дерпта (Тарту). Вышел в отставку в 1788 году.

У него было три сына. Старший — Джозеф — во время Отечественной войны 1812 года за военный талант и храбрость был произведён в генерал-майоры и принял командование над авангардом Западной русской армии. Русская кавалерия под командованием ирландского генерала не давала Наполеону спокойной жизни, она преследовала его отступавшую армию от Березины до Ковны и Варшавы. Джозеф О'Рурк был одним из генералов, в победоносном марше дошедших со своими войсками до Парижа. Во время Венского конгресса, определявшего судьбы Европы, генерал О'Рурк в числе особо отличившихся генералов был включен в свиту русского царя Александра I. Окончил службу в чине генерала от кавалерии. Его портрет украшает «Галерею героев 1812 года». После выхода в отставку получил большое имение в Минской области. Его дети стали землевладельцами.

Один из сыновей другого сына Корнелиуса О'Рурка Егора — Мориц — закончил пажеский корпус, долго служил и вышел в отставку полковником в 1847 году. Купил себе имение в селе Ярмаки Миргородского уезда Полтавской губернии. Стал действительным статским советником, был избран уездным предводителем дворянства. Женился на местной дворянке, стал родоначальником украинской ветви этого древнего рода.

Сын Морица Николай закончил Морской корпус и ещё юнкером участвовал в знаменитом кругосветном путешествии фрегата «Аврора». Героически защищал Петропавловск-Камчатский от англо-американского флота. Николай Морицевич оставил удивительные по своему психологическому выводу воспоминания о тех событиях на Камчатке:

«Поразительное бывает у некоторых людей предчувствие, указывающее на ожидающую их смерть или великую беду. Так случилось и с князем Максутовым, который вечером накануне сражения в глубокой задумчивости сидел на своей батарее. Он часто думал о своей смерти и, между прочим, говорил о ней со мной. Пал он героем и особенное присутствие духа показал, когда ему пилили кость раздробленной руки. Ни звука не издал, он только сжимал губы и перекусил сигару, которую держал в зубах. Как только появлялся кто-нибудь с фрегата, он намеренно говорил: «Молодцы наши авроровцы!»

Выйдя в отставку в чине капитан-лейтенанта, Николай Морицевич возвратился в Малороссию, где поступил на службу чиновником по особым поручениям при киевском генерал-губернаторе.

Там он и познакомился с Екатериной Селецкой — дочерью крупного чиновника — тайного советника, гофмейстера Петра Дмитриевича Селецкого, выпускника киевского и берлинского университетов, киевского вице-губернатора и предводителя дворянства, владельца села Малютинцы (Отрада) Пирятинского уезда Полтавской губернии. Они полюбили друг друга и вскоре сыграли свадьбу.

Глава третья. Безоблачное детство

В 1877 году в скромной киевской квартире по улице Лютеранской, 33, где проживала семья, родилась девочка. Её назвали Марией. Кроме неё в семье росли ещё четыре брата и сестра.

— Манюня!

В гостиную вбежала четырёхлетняя девочка:

— Ты звала меня, мама?

— Да, доченька, я хотела ещё раз посмотреть, как ты выглядишь в этом платье.

Девочка взялась ручками за подол воздушного платьица в кружевах и закружилась по комнате.

— Ну и как?

— Ты у меня чистый ангел, — обняла дочку Екатерина Петровна, — такая прелестница, вот подрастёшь, будешь парням кружить головы.

Эта ненароком брошенная матерью шутливая фраза навсегда застряла в чудной девичьей головке и повлияла на всю дальнейшую жизнь Марии.

Девочка подошла к зеркалу и закрутилась перед ним. Она действительно была очень хороша: глубокие тёмно-голубые глаза притягивали всех смотрящих в них как магнитом, длинные золотисто-рыжеватые волосы окаймляли чуть продолговатое, но с пухленькими по-детски щёчками лицо. Эти необычные волосы называли тициановскими, по имени великого венецианского художника XVI века Вечеллио Тициана. С волосами такого цвета он изобразил Венеру Урбинскую. Считалось, что богиня любви Афродита обладала роскошными золотисто-рыжеватыми локонами. И с тех пор женщины с подобными оттенками волос пользовались повышенным вниманием со стороны сильной половины человечества. Дамы, имеющие такие волосы, обладали неповторимой энергетикой. Они были сексуальны, оптимистичны, решительны, стремились выделиться и находиться на виду.

Пройдёт ещё четверть века, и в город, где за триста лет до того творил Тициан, приедет женщина, похожая на богиню, сошедшую с полотна художника. Но она будет истинно земною…

— Мама, мама! — звонкий детский крик прорезал тишину двора, где восьмилетняя Машутка качалась в гамаке. — Мама! Ой, больно!

Екатерина Петровна выбежала во двор и увидела дочку, лежащую на земле и держащуюся рукой за голову.

— Где, где больно?

— Вот тут, — девочка показала на затылок.

— Сейчас подую, и всё пройдёт. Ты упала?

— Да, упала и ударилась о дерево.

Вскоре после этого зрение Маши начало падать.

Вызванный доктор сказал, что задет зрительный нерв и надо завязать глаза плотной тканью, иначе дочка может ослепнуть.

С этого времени Маша начала носить, почти не снимая, повязку на глазах. Через два года девочка начала остро чувствовать и угадывать то, что не могла увидеть, по доносившимся звукам представляла картину происходящего перед ней. Она научилась передвигаться по квартире, выходить на улицу, безошибочно угадывать места нахождения различных предметов. С ней занималась Жанетта, горничная из Франции, которая обучила её французскому и немецкому языкам. Она частенько читала девочке французские любовные романы, совсем не предназначенные для детей.

Однажды поздним вечером, когда все уже отошли ко сну, Машутке никак не удавалось уснуть. Она захотела пить и отправилась на кухню. Проходя мимо спальни родителей, услышала какие-то странные звуки: вот протяжные стоны матери, вот хриплые вздохи отца, к которым примешивался ритмичный скрип. Потом материнский стон перешёл в крик:

— О-о-о!

Маша не выдержала, сорвала с глаз повязку и решительно открыла дверь.

— Мама!

Екатерина Петровна, даже не прикрыв обнажённое тело, растрёпанная, вскочила с кровати:

— Манюня, почему ты не спишь?

— Я услышала что-то и хотела узнать, что тут у вас происходит.

— Всё хорошо, дочка, не беспокойся, — ответил отец, натягивая на себя простынь, — зачем ты сняла повязку?

— Мне она уже не нужна, я и так хорошо вижу.

— Ты пока надень её, а мы вызовем доктора и, если он разрешит, снимем.

На следующий день Маша замучила Жанетту вопросами о том, что происходит в спальне между мужчиной и женщиной. Горничная не только плохо говорила по-русски, но и не считала нужным скрывать от девочки интимные половые вопросы:

— Понимаешь, у мужчины и женщины имеются половые органы для того, чтобы вместе получать удовольствие и зачинать детей.

— У меня тоже так?

— Конечно, и у тебя, и у всех.

— А где эти органы?

И горничная прямо и открыто рассказала подробности, которые детям раньше времени не рассказывают. Так Мария в десять лет сделала первый шаг в сексуальный мир взрослых.

Вызванный специально из Англии доктор разрешил снять повязку.

— Катя, я считаю, что Машу надо отдать в институт благородных девиц. Ей уже десять лет, и надо получать образование.

— О, я думаю, что это будет нелегко сделать. — Екатерина Петровна внимательно посмотрела на мужа. — Ты знаешь, о чём я говорю?

— Наверное… — после недолгого молчания ответил Николай.

— Я слышала, что там строгие порядки, а Манюня у нас избалованная.

— Но всё-таки это лучшее заведение для девочек из благородных семей. Там научат всему, что необходимо в жизни, — заключил разговор Николай.

— Но это, наверное, дорого стоит?

— Мы отправим её в Полтаву, там дешевле, чем в Киеве. Я договорюсь.

— Я не хочу туда, — сразу заявила Мария.

— Это необходимо каждой девочке, чтобы получить образование и быть готовой к тому, что ожидает тебя впереди, — пыталась уговорить девочку мать.

— Я туда не пойду! — твёрдо повторила дочка. — Мне дома лучше.

— Пойми, это необходимо каждой девочке из благородного сословия.

— Не пойду! — закричала Мария и зарыдала.

Это была первая и последняя истерика, которую она закатила родителям.

Вскоре её отвезли в Полтавский институт благородных девиц.

Глава четвёртая. В институте

— Подъём!

Зычный оклик классной дамы прорезал сонную тишину дортуара. Мария натянула на голову одеяло, пытаясь совсем по-детски спрятаться от металлического голоса. Он звучал страшной музыкой, заставляющей вылезать из тёплой постели в нетопленную стынь помещения. Девочка знала, что надо встать за полчаса до утренней молитвы, чтобы успеть в туалет и умыться. В шесть часов молитва, потом завтрак и два полуторачасовых урока. И только после обеда краткий отдых, и вновь уроки. После полдника воспитанницы готовились к занятиям, в девять ужинали, затем вечерняя молитва, в 10 вечера ложились спать.

— Ну что? — произнесла классная дама, сдёргивая одеяло. — Так и будем лежать до вечера?

Мария молча встала и поплелась умываться. Ей, домашней девочке и всеобщей любимице, приходилось особенно трудно выдерживать казарменные порядки института. Платье коричневого цвета из камлота становилось всё более ненавистным. Девочкам младших классов полагалась одежда коричневого цвета как символизирующего близость к земле, что предполагало и практичность, во втором — темно-синего, в третьем — голубого, в старшем возрасте — белого. С возрастом тон одежды светлел, подразумевая образованность, взрослость, аккуратность.

Пока стояла на молитве, замёрзли руки, пришлось натянуть кожаные перчатки, которых выдавалось по три пары на год.

Домой Мария попала только через одиннадцать месяцев, таков был режим учёбы. За это время к ней только раз приезжали мать с отцом. Такой резкий контраст между прежней жизнью и настоящей реальностью ломал девочку, заставлял её озлобляться, становиться бесчувственной к окружающим. Она стала мстительной, причём делала это исподтишка, как в отношении своих подруг по институту, так и в отношении преподавателей.

В свободное время зачитывалась любовными романами, потом обсуждала прочитанное с подругами, выказывая познания в плотских взаимоотношениях мужчин и женщин. Постепенно она превращалась в изящную, красивую девушку, обладающую необъяснимыми способностями притягивать людей. Уже в старшем классе Мария подружилась с молодой преподавательницей русской словесности Людмилой Ивановной. Та жила в небольшой комнате при институте и при каждом удобном случае стремилась заговорить с Марией, дотронуться до неё. Однажды пригласила к себе.

— Машутка, знаешь, как я умею заваривать чай, такого ты и не пила никогда.

— У нас дома был очень душистый чай, Людмила Ивановна.

— А вот чай с вином ты не пробовала?

— Нет. — Мария покачала головою. — Нам нельзя, за это могут из института исключить.

— Ты не беспокойся, никто не узнает, да мы лишь по чуть-чуть. Кстати, когда мы вдвоем, называй меня по имени — просто Люда.

С непривычки от выпитого слегка кружилась голова, отошла куда-то далеко безрадостная жизнь в институте, Людмила казалось такой замечательной женщиной. Она подсела ближе к Марии, обняла её:

— Машенька, ты такая красивая девочка, такая тоненькая, хрупкая и притягательная. — Руки Людмилы Ивановны скользнули вдоль тела, лаская прелестные выпуклости едва оформившейся шестнадцатилетней девушки. — Дай я тебя поцелую. — Жадные губы закрыли рот, руки расстегнули платье и скользнули под рубашку… Вскоре они уже лежали в постели, и Мария получала первые уроки лесбийской любви.

С этих пор Людмила начала обучать девочку. Прошёл месяц. Однажды преподавательница остановила Машу и тихонько сказала:

— Приходи завтра ко мне, будет один интересный мужчина.

— Нет, нет, — Мария даже испугалась, — с мужчиной я не буду.

— Да не бойся, ты так и останешься девственницей, но узнаешь много интересного, сама получишь удовольствие и поймёшь, как доставить удовольствие мужчине. Это тебе очень пригодится в дальнейшем.

Мария, конечно, видела, какие жадные взгляды бросают на неё мужчины-преподаватели, она прекрасно сознавала собственную привлекательность и уже чувствовала свою власть над сильным полом.

В эту ночь она долго не могла заснуть, ей виделись сексуальные сцены, о которых уже многое знала. Гладила и ласкала себя, тихонько постанывая под одеялом, чтобы не услышали соседки по дортуару.

На следующий день пыталась добросовестно заниматься, отсиживая уроки, но ничего в голову не лезло. Наступал таинственный вечер, обещавший неведомое и прекрасное, о чём уже знала, но никогда не видела воочию.

Как бьётся сердце! Скоро, скоро она увидит необыкновенное и захватывающее действо и даже будет в нём участвовать. Как это будет, что там будет, она может только гадать.

Этот вечер запомнился Марии как «любовь втроём». Вернее, любовью занимались двое, а Мария смотрела и участвовала руками и ртом. Теперь она уже знала всё и щедро делилась знаниями с подругами по институту.

В институте её прозвали на французский манер «демивиержкой». Это словечко означало «полудевственница», так называли девиц, которые, храня физическую девственность, уже познали многое из того, что именуется плотской любовью.

Глава пятая. Замужество

— Мадмуазель, разрешите пригласить вас на вальс?

Мария подняла голову, чтобы посмотреть на приглашающего. Она ещё не отошла от предыдущего танца и хотела бы немного отдохнуть, но упустить такого красавца было свыше её сил. Уже не раз на балах, которые в институте устраивали для воспитанниц выпускного класса, она ловила на себе взгляд этого молодого человека. И вот сейчас он решился пригласить её на танец. Обладая уже некоторым опытом, чувствовала в касаниях, в объятиях танца, что партнёр влюбился.

— Вы проживаете в Полтаве?

— Нет, здесь неподалёку наше имение.

— Это какое же?

— Качановское.

— О, так вы не сын ли Василия Григорьевича Тарновского?

— Да, — подтвердил, немного смущаясь, молодой человек, — я его сын. — И представился: — Василий. А вам известен мой отец?

— Конечно, кому же ваш батюшка не известен? Меценат, покровитель искусств, большой затейник. У вас там известные художники, писатели и певцы частенько бывают.

— Бывают. У нас в усадьбе много картин и всяких казацких древностей. А какие павильоны построены, а какие фонтаны затейные…

— И фонтаны? — Машенька с неподдельным интересом слушала гостя.

— О, есть один, который батюшка назвал «Водочный фонтан».

— Даже так?

— Хотите, расскажу про него?

— Послушаю с удовольствием.

— Возле села был у моего отца винокуренный завод. Вот однажды надумал он жениться и в честь такого случая решил пустить фонтан с горилкой. Подумал: «Пусть пьёт крещеный люд сколько душе угодно!»

— А как же это могло получиться, разве под силу такой фонтан пустить?

— Целую систему пришлось разработать, горилка по трубам помпою подавалась. Ну, народ наш на это дело слабину имеет, сколько людин бросилось к тому чуду. Кто с ведром бежал, кто с кружкой, кто рот подставлял под струю горилки, а кто хватал её пригоршнями и шумно втягивал в себя! И бабы неслись с тою посудою, что в доме нашлась: с горшками, макитрами, бутылями, а которые и с вёдрами, в общем, что под руку попалось, с тем и помчались. Набрали, сколь унесть смогли, и домой. А после снова к фонтану. Один дядька, как заведённый, только отбежит от фонтана, глядь, снова возвращается, кричит: «Ось тiки ще раз ковтну!»

Эх, сколько потом валялось подле него добрых молодцов, как трупов после большого сражения. Иные и спали возле фонтана до следующего утра, когда опохмелиться время подходило. А некоторые так и не проснулись.

Мария только прелестной головкой качала, в которой рождались вполне практичные мысли.

С этого момента Василий Тарновский не пропускал ни одной возможности встретиться с Марией, приезжал в дни посещений воспитанниц родственниками, неизменно участвовал в балах.

На выпускном вечере он всё время приглашал Марию. И когда бал подходил к концу, наконец решился:

— Машенька, я люблю вас и прошу вашей руки.

Мария, не ожидавшая такой стремительности, ответила:

— Я подумаю, Василий Васильевич, и извещу вас.

Марии исполнилось 18 лет, она стояла на пороге самостоятельной жизни, и ей было о чём подумать. Замужество, так, как она его себе представляла, совсем не вязалось с её вольнолюбивой, решительной, страстной натурой. Она желала жить весело, свободно, широко. Мечтала гулять, с кем хочет, дружить, с кем хочет, любить, кого пожелает именно в этот момент, а в иной момент — другого. Да, собственно, Мария и не подозревала, что значит — любить. Всё, что она постигла к этому возрасту в своих познаниях о любви, было плотским, физическим, удовлетворяющим похоть. Но для такой жизни нужно много денег. Сможет ли дать их ей кандидат в женихи и захочет ли? И что вообще он из себя представляет? Её практичный расчётливый ум требовал информации. Для принятия правильного решения необходимо было узнать о Василии побольше.

Вскоре она получила нужные сведения.

Василий Тарновский — молодой человек 22 лет, нигде не учился, профессии не имеет. Брал уроки пения в Петербурге. Не служил, по причине дурной наследственности, связанной с алкоголизмом. Живёт на родительском обеспечении. Является наследником крупного состояния, в том числе недвижимости — усадьбы Качановка. Правда, его отец вкладывает в хозяйство более, чем получает дохода, что может грозить разорением. Слабохарактерен, любит покутить, в этом берёт пример с отца. И ещё Мария узнала, что Василий поёт, что брал уроки пения у знаменитого итальянского баритона и дружен с Фёдором Шаляпиным.

— А что, Василий Васильевич, это правда, что вы хорошо поёте? — спросила она на очередном свидании. — Или это просто слухи о вас такие ходят?

— Нет, отнюдь не слухи, — с некоторым смущением ответил Василий, — я пел в некоторых городах России и за границей.

— Отчего же я нигде не слыхала о вас?

— Это правда, мой батюшка против того, чтобы фамилия наша произносилась с таким неблаговидным, по его мнению, занятием. Потому я вынужден был выступать под псевдонимами.

— А не смогли бы вы что-нибудь спеть сейчас для меня? — осмелилась попросить девушка.

— Отчего же, непременно спою. Вот слушайте. — Василий выпрямился, слегка выпятил грудь и расправил плечи. Вдохнул побольше воздуха и запел приятным баритоном:

— Любви все возрасты покорны,

Её порывы благотворны.

И юноше в расцвете лет, едва увидевшему свет,

И закалённому судьбой бойцу с седою головой.

Онегин, я скрывать не стану:

Безумно я люблю Татьяну.

Тоскливо жизнь моя текла,

Она явилась и зажгла, как солнца луч среди ненастья,

Мне жизнь и молодость, да, молодость и счастье.

И жизнь, и молодость, и счастье.

Одинокие аплодисменты были наградой взволнованному певцу. Мария вскочила со стула и, подбежав к молодому человеку, поцеловала его.

— Я согласна, Василий Васильевич…

Конечно, девушка, руководствуясь своим рассудочным характером, решила всё заранее, но обставить сцену согласия на брак показным восторженным порывом было вполне в духе её приверженности к неожиданным театральным эффектам.

* * *

— Ты что, сумасшедшая, выходить замуж за этого бездельника и пропойцу?

— У них богатая усадьба и много денег. И он красив…

— Деточка моя! — мать заломила руки. — Ты ещё молода, подумай хорошенько, отец никогда не даст своего благословения на этот брак.

В комнату вошёл отец:

— Что тут у вас происходит?

— Вася Тарновский просит руки Марии.

Николая О'Рурка даже передёрнуло:

— Они не ровня нам. Ты — наследница древнего английского королевского рода, в графском достоинстве, можешь и должна рассчитывать на жениха, имеющего положение в обществе. Да обеспеченного не только отцовской недвижимостью, но и постоянным доходом.

— А я хочу выйти за него! — в своей решительности не уступая отцу, выкрикнула Мария.

Ничуть не лучшая ситуация случилась и у Васи Тарновского, когда он сообщил родителю о своём намерении жениться на Марии О'Рурк.

— Да ты представляешь, какой хомут хочешь повесить себе на шею? Ты — старший сын потомственного казака, будущего гетмана Малороссии, состоятельного человека, стал якшаться с дочкой служащего. Пусть он из графьёв, но не имеет за душой ни гроша, живёт лишь на жалованье. А что это за девица без приданого? К тому же она без царя в голове, взбалмошная особа с дурной славой! — кричал экзальтированный Василий Васильевич — отец. — Да и ты ещё недостаточно зрелый человек, чтобы мог вступить в брак и нести ответственность за семью.

Юноша не стал спорить с отцом, зная резкий и нервический характер родителя и не желая осложнять и так не блестящие отношения. Когда он в печали выходил из большого дома в сад, его подозвала бабушка, которая обожала внука.

— Я слышала весь твой разговор с отцом, Васюк, и хочу тебе кое-что посоветовать. — Она повела любимого внука в садовую беседку. Сад уже был наполнен весенними апрельскими ароматами лопающихся почек и распускающихся цветов. — Я помню времена, когда мы, казачки, не уступали мужикам в скачке и владении оружием. Тот лихой дух до сих пор сидит в моей крови. Я бы поступила на твоём месте так: докажи, что ты мужик, что любишь её, укради невесту и женись на ней тайно в какой-нибудь сельской церкви. В свидетели возьми надёжных друзей.

От этого предложения и весенних ароматов зацветающего сада у нерешительного Василия кружилась голова. Что делать, что делать? Можно ли себе позволить такое, согласится ли Мария?

Мария, услышав такое предложения, запрыгала и закричала:

— Здорово, как здорово! Поедем, я знаю такое место. Поговорю с девчонками институтскими, вот они обрадуются, так ещё никто не выходил замуж, да и вряд ли отважится. А ты со своими ребятами потолкуй. Эх, как весело, как романтично!

Мария преследовала сразу несколько целей. Во-первых, парень красив и привлекателен, а ей уже так хочется скорее испытать с мужчиной всё, что она знает об интимной жизни. Во-вторых, Василий безумно влюблён в неё, а это так приятно. Ну а в-третьих, он богат, и есть возможность жить роскошно и свободно.

Итак, весной 1884 года молодые обвенчались в маленькой сельской церкви. На церемонии никто из родни не присутствовал, лишь только друзья-приятели, которые неимоверно радовались необычному приключению, похожему чем-то на подвиги кавказских абреков, которые воровали себе жён.

— Прими, отец Амвросий, ещё одну за нас, — протягивал Василий большой бокал священнику, только что соединившему их с Марией во Христе.

Святой отец выпил, крякнул, вытер рот и, слегка покачнувшись, запинаясь, проговорил:

— Счастья, вам, поцелуйтесь теперь как супруги.

— Горько, горько! — закричали, завизжали, запрыгали приятели. — Ну, целуйтесь же!

Василий уже немного по-хозяйски поворотился к жене и, обняв её, припал к губам. Мария дала ему возможность проявить свой целовальный опыт, не испытывая, впрочем, никакого желания.

— А теперь едем все в ресторацию, — по-барски махнул рукою молодожён, — гулять будем!

Вскоре весёлая компания громко скандировала под водочку да под настоечку:

— Горько, горько! Пей до дна, пей до дна!

Молодые целовались и пили, пили и целовались, и жизнь казалась им восторженным сном. Все гости были уже во хмелю, когда Василий поманил официанта. Тот подошёл и, повинуясь красноречивому движению пальца клиента, наклонился:

— А скажи-ка, любезный, нет ли здесь комнаты, где можно уединиться с дамой?

— Отчего же, господин, конечно, есть. Извольте, я сопровожу…

— Манюня, пойдём, прогуляемся, — предложил Вася девушке, — здесь очень душно.

Она поднялась, опираясь на его руку, поскольку от выпитого слегка кружилась голова:

— Да, милый.

— Господа, — обратился к присутствующим молодожён, — мы вас покинем ненадолго.

— Давай, Васёк, дерзай! Покажи институточке, как мужчины любят, да слишком не увлекайся на первый раз! Простыни проверим! — неслись вслед молодым остроты приятелей.

В комнате было прохладно. Широкая кровать под балдахином гипнотизировала и притягивала на своё любовное ложе.

— Любезный, принеси-ка нам шампанского и сладких французских макарон^[3].

Взглянув на широкую кровать, Мария тихонько произнесла:

— Милый, я отлучусь в туалетную комнату, мне надо привести себя в порядок.

Когда Мария вернулась, бокалы были полны, а на поверхности круглых разноцветных печений матово отражался отблеск светильников.

— За прекрасную женщину, сидящую напротив, — провозгласил тост Василий и добавил: — Которая сегодня стала моей женой.

Звенели бокалы, пенилось шампанское, губы шептали нежные слова и находили другие губы. А руки порхали по мягкому податливому телу, и оно отзывалось дрожью желания на эти прикосновения.

— Манюня, я люблю тебя, — шептал Василий и слышал в ответ: — И я тебя… тоже.

Долой эту мешающую одежду, вот обнажённые тела соприкоснулись…

Мария знала, что надо делать, знала, как возбудить мужчину, сейчас пришла пора проявить эти знания на практике. Но мужчина уже был возбуждён лишь от её прикосновений. Она ласкала его сначала тонко, потом всё сильнее и, наконец, довела до безумия, но и сама горела от желания и страсти.

— Ну, возьми же… меня! — простонала сквозь зубы. Ногами обхватила его горячее тело и почувствовала сладостную боль внизу живота. Вот оно, вот наконец она узнала, как это бывает…

Через час они возвратились к приятелям и были встречены криками «ура» и «виват».

* * *

— Ты поступила неразумно, дочь, за такого человека не только не стоит выходить замуж, но даже и общаться с ним. — Николай Морицович сидел с Марией в просторной гостиной и пытался воспитывать дочь, хотя и понимал, что дело уже сделано и исправить что-либо вряд ли возможно. — Он, наверное, желает унаследовать наш родовой графский титул? Только вряд ли это получится.

— Может быть, получится у моего сына?

Этот ответ чрезвычайно оживил внешне спокойного Николая Морицовича.

— Ты никак беременна, Мария, и даже знаешь пол ещё не рождённого младенца?

Последняя фраза графа прозвучала насмешливо.

— Нет, батюшка, но я надеюсь на это. И вообще, я уже вполне самостоятельная и имею право принимать решения, касающиеся моей судьбы.

— Ты — дочь своих родителей, представительница рода, и все твои поступки так или иначе будут отражаться на нашем имени и касаться твоих братьев.

— Я ценю это, батюшка, но хочу сама распоряжаться своею жизнью.

— Э, поступай, как знаешь, — Николай Морицович махнул рукой, — да ты уже и поступила.

* * *

Василий прекрасно понимал, что явиться в дом к горячему и импульсивному отцу, женившись против его воли, весьма опасно. Поэтому он начал свою подготовку с бабушки — матери отца.

— Вася, — завела разговор с сыном мать, лихая казачка в молодости, — хочу доложить тебе, что наш Васюк женился.

— Как?! — выскочил из-за стола, где он чаёвничал, отец. — Как он посмел без моего благословения?! — Чёрные длинные усы его при этом воинственно топорщились. Он бросился к стене, где висели, украшая её, казацкие сабли. В руке его сверкнул вытащенный из ножен клинок. — Где этот мерзавец?! Зарублю!

Но старая казачка, хорошо зная своего сына, не испугалась.

— Охолонись! Он поступил как настоящий казак, выкрал любимую и женился. Ты должен гордиться им!

— Сначала должен был благословения попросить, как все люди, — начал остывать хозяин. — Кто невеста?

— Она тебе знакома, из благородного старинного королевского рода, из графьёв.

— А, эта… эта… — Василий запнулся, не зная, как назвать девушку, чтобы не получилось слишком грубо. — О ней весь город судачит…

— Она до нашего Василька ещё девственницей была, много ли тебе таких известно по нынешнему-то времени?

— Так и поверю?

— Может, потребуешь, чтобы простыни принесли?

— Может, и потребую…

— Как самому-то не совестно, люди гутарят, шо в округе на двадцать вёрст нет ни одной девки пригожей да телом завлекательной, чтобы в руках твоих не побывала, да и пани хорошенькую и податливую ты не пропустишь, даром, что жена красавица.

Хозяин сидел, опустив голову, но вдруг вскинулся:

— А шо, кровь казацкая, горячая, могу и укокошить кого в расстройстве.

— Да уж знамо, в прошлом-то годе убил из револьвера крестьянина.

— Злой был за то, что дерево в лесу моём рубил. А когда обругал его, ответил мне неподобающе, вот и стрельнул… Потом кучу денег на адвокатов и свидетелей потратил, чтобы несчастным случаем представить, времена-то нонче уже не крепостные. Ладно, передай Ваське, пусть приводит свою…

Когда молодые приехали в Качановку, отец как взглянул на Марию, так весь гнев его, ещё подспудно зревший, сразу пропал. Обмяк горячий казак. С первого взгляда оценил старый «ходок по бабам» юную красоту девушки. Да не просто красоту, а какое-то глубинное притяжение, магнетизм, исходящий из тёмных пронзительных глаз, сводящих с ума мужчин.

— Да, не промахнулся Васюк.

Глава шестая. Тарновские

Малороссияне стали штурмовать столицу Российской империи Петербург в конце XVII — начале XVIII веков. Разными путями они оказывались там, некоторые нанимались певчими, другие попадали в фавор. Одним из последних был бедный малороссийский казак Алёшка Розум, ставший благодаря своей красоте и голосу фаворитом императрицы Елизаветы Петровны Алексеем Григорьевичем Разумовским, графом и фельдмаршалом Российской империи. Другие богатые малороссийские роды осваивали столицу в течение двух веков. В Малороссии же оставались Тарновские, Скоропадские, Завадские, Коцюбинские, Лещинские и прочие.

Худородный титулярный советник Григорий Степанович Тарновский не предполагал, откуда придёт к нему удача. Его мать^[4] вышла вторично замуж за Григория Яковлевича Почеку, который ещё в 1808 году купил у сына фельдмаршала Румянцева-Задунайского роскошное имение Качановка в Черниговской области. Естественно, после смерти Почеки и матери по завещанию в 1824 году имение перешло к Григорию Тарновскому, сыну Прасковьи Андреевны от первого брака. В усадьбе Тарновский собрал большую библиотеку и коллекцию картин, среди которых были произведения известнейших русских и европейских мастеров, завёл домашний оркестр, перекупив его у соседа Григория Галагана, известного крепостного скрипача. А заодно купил и скрипку Страдивари.

Григорий Степанович имел слабинку: о его «непрерывных романах» долго ходили семейные рассказы. Знала о них и жена, однако смотрела на это сквозь пальцы. Жили они отдельно, занимали разные апартаменты в противоположных концах огромного качановского дворца. Из апартаментов Григория вела потайная лестница, двери к которой были спрятаны в шкафу с одеждой, она выходила прямо в сад. Хозяин держал тайный гарем из крепостных девушек. О «гаремах» Тарновского упоминается и в повести Тараса Шевченко «Музыкант» — владелец Качановки господин Арновский появляется в ней как «сластолюбец» и «развратник».

Григорий Степанович был неравнодушен к искусству и, собрав с огромного имения богатый урожай, непременно отправлял в столицу для земляков мед, горилку, соленья, варенья, сало и колбасы. А знаменитости — писатели, художники, композиторы — приезжали летом в прекрасное имение, жили во дворце, любовались гротами и искусственными островами на пруду, бродили по окрестностям, наблюдали работу девяти тысяч крепостных.

В имении знаменитый композитор Михаил Глинка любил работать в румянцевском гроте под беседкой на холме рядом с прудом. С тех пор она получила название: «Беседка Глинки». Здесь он продолжил работу над оперой «Руслан и Людмила», были написаны «Баллада Финна» и «Марш Черномора», которые впервые исполнили музыканты Тарновского в парадной столовой под управлением самого Глинки. Кроме того, композитор несколько раз в Георгиевской церкви дирижировал хором, в составе которого пел и приехавший с композитором баритон Семён Гулак-Артёмовский, он исполнял «Запорожца за Дунаем». Николай Гоголь впервые гостил в Качановке в 1835–36 годах. Он делился с хозяином только что написанным «Тарасом Бульбой».

Художник Василий Штернберг, будучи в имении, влюбился в племянницу хозяина Эмилию Васильевну. В Качановке Штернберг написал свои лучшие работы: «Ярмарка в местечке Ичня», «Освещение пасок в Малороссии», «Усадьба Г. С. Тарновского в Качановке», «Игра в прятки в поместье Г. С. Тарновского», «Водяная мельница в Качановке», «В Качановке, имении Тарновского», «Малороссийский шинок».

Художник Павел Федотов сошёл с ума на почве неразделённой любви к другой племяннице хозяина, Юлии Васильевне.

Тарас Шевченко бывал здесь не раз, влюбился в третью племянницу Григория, Надежду Васильевну, и посвятил ей стихотворение «Великомученице, кумо».

Григорий Тарновский умер в один день со своей женой в 1853 году, и так как у них не было детей, усадьба перешла к племяннику Василию Васильевичу Тарновскому-старшему.

После смерти Василия Тарновского-старшего в 1866 году усадьба по наследству перешла к его сыну Василию Тарновскому-младшему. У него в жизни были три главные страсти: парк, коллекция и женщины. Василий перестроил дворец, насадил множество растений и деревьев и даже сибирский кедр. В части парка с холмистым рельефом была создана своя «Швейцария», появились «Горка Любви», «Холм Верности», «Хвойная Горка». Аллеи были украшены малыми архитектурными формами, коваными скамьями, мраморными скульптурами, был создан каскад из 12 прудов.

В Качановке в 1877 году родился Вася Тарновский, который получил домашнее имя Васюк.

Глава седьмая. Первые опыты

Пара молодожёнов поселилась в имении Качановка. Летом наслаждались природой и свежим воздухом, ширью полей, прохладой лесов, наезжая иногда в полтавское имение О'Рурков «Отрада», доставшееся родителям Марии как приданое матери.

А лишь только зима запуржит за окном, мчатся в санях по первому снегу на жительство в Киев или катят в Европу. И понеслась жизнь беззаботная и весёлая, разгульная и пьяная. Балы, театры, самые фешенебельные рестораны, рауты, дорогие курорты, наряды за бешеные деньги. Мария обожала роскошную жизнь, и Вася не скупился, чтобы обеспечить её.

Киевский бомонд быстро оценил пару. Мария всё больше понимала, что есть в ней нечто, заряжающее мужчин, ни один не мог пройти мимо, не оглянувшись, а то и, не застыв на месте, глядя на неё с открытым ртом. И она развивала, использовала на практике, неосознанно культивируя в себе эту магнетическую силу, притягивающую любого мужчину. Василий Тарновский, имеющий огромное состояние, старался украсить этот попавший в его руки бриллиант, отделать его золотыми покровами, исполнить любой каприз своей необыкновенной супруги.

Животик Марии уже значительно выделялся, показывая, что в семье скоро должен появиться малыш, но супруги, несмотря на это, продолжали свои вылазки в театры и рестораны.

— Я плохо себя чувствую, милый, — заявила однажды Мария, — рожать совсем скоро. Так хочу поехать в «Париж», но боюсь.

— Ну тогда оставайся дома, я поеду один, — ничуть не смутился Василий, — сегодня там будет кардебалет из Франции.

— Нет, нет, — сразу встрепенулась Мария, забыв о тянущей боли внизу живота, — я поеду с тобой.

Великолепная пара, уже известная в городе, сразу привлекла к себе внимание посетителей. Оба высокие, яркие, Мария даже в поздней беременности сохраняла врождённое изящество. Метрдотель в глубоком поклоне склонился перед пришедшими:

— Какой столик изволите, Василий Васильевич?

— Откуда всё видно.

— Будет сделано-с.

Метрдотель проводил богатых клиентов до столика и предложил меню.

— Посоветуй, любезный, что сегодня можно заказать.

— С удовольствием, Василий Васильевич. Сегодня у нас день птицы: рекомендую филейчики из дроздов. Имеются особо оригинальные перепела по-генуэзски, а также тушёные в соусе рябчики. Только что подвезли куропаток и тетеревов. На холодное могу предложить блюдо вам известное, пользующееся неизменным спросом, — стерлядь кусками, переложенная раковыми шейками и свежей икрой.

— Хочу стерлядь и рябчиков, — вмешалась в разговор Мария.

— Непременно, мадам, — поклонился метрдотель.

— Из напитков что-то французское или итальянское имеется? — спросил Василий.

— Есть Тосканское — чарующий напиток, только что получили из Италии.

— Давай, — махнул рукой посетитель.

— И рюмку абсента^[5] с клубникой, — добавила Мария.

— Милая, в твоём положении абсент противопоказан, — попробовал возразить Василий.

— С одной рюмки не свалюсь, — отпарировала супруга.

Вскоре принесли в серебряной кастрюльке стерлядь, рюмку абсента, вино, хрустальные бокалы и серебряные приборы.

Едва Мария сделал несколько глотков зелёного цвета напитка, как лицо её побледнело, она откинулась на спинку кресла и прошептала:

— Умираю.

— Что такое, что с тобой? — засуетился Вася.

— Схватки начались, — едва вымолвила роженица.

И тут Василий проявил себя как настоящий мужчина. Он подозвал метрдотеля:

— Жена рожает, есть здесь комната?

— Есть, конечно, есть, надо немедленно проводить её туда.

— Найдите врача или повитуху, — настойчиво приказал Василий, — да поскорее, а то роды придётся принимать вам.

Через час Мария родила сына. Шёл 1897 год.

* * *

Недолго просидела молодая мать дома с ребёнком, едва прекратила кормить грудью, вновь закружилась карусель ресторанов, театров, кафешантанов. Через два года Мария родила дочку и вновь задумала вести весёлую разгульную жизнь, но это ей уже наскучило. Теперь она готовилась к новой сильной и неожиданной роли, основанной на том, что было дано ей от рождения как женщине. Холодная, равнодушная по сути своей, но необычайно притягательная для мужчин, она решила разыграть эту карту и попробовать, насколько велики её чары.

— Петруша! — Мария постучала в комнату младшего брата Василия Петра. — Можно к тебе?

— Да-да, заходите, Мария Николаевна.

Она осторожно приоткрыла дверь и скользнула внутрь, тонкая, стройная, гибкая.

— Ой, как у тебя интересно! — завертелась на месте, разглядывая простую обстановку, книги, тетради…

— Да, вот учу, — запинаясь и краснея от внимания к себе красавицы жены старшего брата, лепетал Пётр.

— А что, не получается у тебя? Давай помогу.

— Ну что вы, Мария Николаевна, вам, наверное, недосуг.

— С удовольствием помогла бы, а может, я тебе неприятна, не нравлюсь чем-то?

Пётр сложил на груди руки и, запинаясь, произнёс:

— Вы… мне… нравитесь. — И добавил: — Очень.

— Ну и прекрасно, садись, позанимаемся.

Юноша придвинул стул для гостьи, и она села рядом с ним, обдав тончайшим запахом французских духов. В свои 17 лет он никогда ещё не общался с женщинами, девчонки, дворовые подружки детских лет, его уже не привлекали.

Они стали заниматься, Мария положила руку на плечо юноши, и он, поворачивая иногда к ней своё прыщеватое лицо, терялся, забывал обо всём, встречаясь с глубоким пронзительным взглядом её тёмных глаз.

— Ну что же ты, Петруша, смелее, — подбадривала женщина, — какой ты, право, неловкий.

Парень совсем замолчал и сидел красный и вспотевший.

— Ну ладно, я завтра ещё зайду, а ты пока повтори то, что мы с тобой прошли.

В эту ночь Пётр почти не спал, утром попробовал заниматься, но ничего в голову не шло, думал только о Марии. Она пришла под вечер:

— Ты не очень хорошо выглядишь, Петруша, я тебя попробую полечить. Будем делать массаж.

Она расстегнула и сняла с него рубашку, приказала:

— Ложись сюда!

Пётр послушно лёг на живот и только слегка вздрогнул, когда женские пальчики пробежали у него по спине между лопатками. Мария спокойно и целенаправленно занималась тем, что хорошо умела, — возбуждала мужчину. Вернее, даже мальчишку-подростка с гиперсексуальностью.

— Ну, как тебе? — спросила через некоторое время. — Хорошо?

— Да, хорошо, — едва прохрипел Пётр.

— Тогда переворачивайся на спину.

Он послушно перевернулся, и женские пальчики, лёгкие, но смелые, заскользили по груди, животу, опускаясь всё ниже. Ага, вот оно, Мария почувствовала возбуждение юноши.

— На сегодня хватит, завтра продолжим.

Она вышла, а Пётр вскочил и схватился двумя руками за низ живота.

Женщина и сама не понимала, почему ей доставляет удовольствие мучить этого юношу. Мария испытывала наслаждение, когда кружила голову мужчине, чувствовала свою власть над ним. И это идущее из глубины её существа чувство всё более крепло и развивалось. Она знала, что он уже пойман ею, что он раб, который будет исполнять все её желания. И от этого знания душа её преисполнялась восторга.

На следующий день, лишь взглянув на юношу, поняла, что он ждал её и думал лишь о ней.

— Как ты себя чувствуешь, Петруша?

— Хорошо, от ваших чудодейственных рук исходит излечение.

— Хочешь ещё сеанс массажа?

— Да, если вас это не затрудняет.

— Тогда раздевайся, брюки тоже сними, я сделаю тебе общий массаж.

Пётр несколько замялся, но послушно разделся, оставшись в одних панталонах.

Мария привычно и свободно начала массировать тело юноши, вибрирующее под её руками. Она прошлась по спине, ногам, коснулась ягодиц и попросила:

— Теперь перевернись.

Женские пальцы опять заскользили по груди, животу, бёдрам…

— А скажи, Петруша, у тебя были женщины?

— У меня? Нет, не знаю… — неуверенно ответил юноша.

— Ну, ты спал с какой-либо женщиной?

— Нет.

— У тебя такое красивое молодое тело. — Она неожиданно спустила его панталоны. Пётр попробовал подняться, но Мария толкнула его рукой. — Лежи, лежи…

Теперь массаж был совсем иным, и Пётр весь дрожал от возбуждения, а женщина всё увеличивала темп. Наконец он не выдержал, изогнулся и захрипел: — А-а-а!

— Ну вот, всё хорошо, — она гладила и ласкала его тело, — теперь отдыхай, а я приду через день.

— Мариша, сегодня едем в «Шато», — Василий крутился перед зеркалом, — ты помнишь, там очень весело.

— Я помню, Васюк, но сегодня не могу, голова болит.

— Ха-ха-ха, — рассмеялся Василий, — знаю я твою голову.

— Нет, правда болит, иди один.

— Хорошо, — молодой супруг как будто даже обрадовался, — погуляю без тебя. Друзья, подруги…

— Не напивайся только, и с проститутками осторожнее.

— Конечно, если какая привяжется, сразу о тебе вспоминать буду, — то ли в шутку, то ли всерьёз ответил Василий… — Au revoir^[6], дорогая.

Конечно, Мария была уверена, что муж вернётся поздно и в изрядном подпитии. Но это ей и нужно было, знала, что Пётр ждёт её. В этот раз она захватила с собой бутылку вина и два бокала из буфета.

— Давай, Петруша, выпьем за то, чтобы у тебя прекрасно шла учёба и были одни лишь успешные оценки.

Когда выпили третий бокал, Мария спросила, уже зная ответ:

— А скажи, Петруша, ты умеешь целоваться?

— Нет, Мария Николаевна, я не пробовал.

— Когда мы вдвоём, зови меня просто Маришой. Хорошо?

Пётр кивнул.

— Давай я тебя научу. Хочешь?

Пётр снова кивнул.

Тогда Мария приблизила своё лицо к лицу юноши и коснулась его губ. Он целовался неумело, но она настойчиво учила его, проталкивая свой язык меж его зубов и захватывая язык. Она взяла его руку и положила себе на грудь, потом расстегнула себе платье и засунула под него руку Петра. Он весь дрожал. Она шепнула:

— Смотри, я буду раздеваться.

Медленно снимала одежду, чувствуя его пристальный взгляд.

— Ну, иди сюда, теперь я тебя раздену.

Она сняла с него рубашку, брюки, сдёрнула панталоны. Потом прижалась к нему:

— Ты хочешь меня?

Он ничего не ответил, но этого и не требовалось. Она мягко подтолкнула юношу к неширокой, ещё мальчишеской кровати.

В этот раз всё было быстро, как она и предполагала, но зато Мария ощутила, что Пётр теперь не сможет без неё. И это было главным её достижением.

Она постепенно, день за днём вводила юношу в мир физического удовлетворения, и он всё более подпадал под её влияние. О занятиях было забыто. Пётр старательно подтирал в дневнике оценки, переправляя их на хорошие, и отец что-то заподозрил. Он собирался ехать в реальное училище, где сын учился, чтобы поговорить с преподавателями и нанять, если необходимо, репетитора.

— Мариша, я люблю вас и не могу без вас жить, — признался однажды Пётр.

— Петруша, у меня есть муж — твой брат, и наши дети. Что ты предлагаешь, разойтись с ним и остаться жить с тобой? Нет, нам надо прекратить отношения. Окончишь своё реальное училище, у тебя появится девушка, ты на ней женишься.

— Не нужна мне никакая девушка, я люблю только вас. — Пётр упал перед ней на колени и закричал: — Что же мне делать, что же мне делать?!

— Не знаю, мне надо идти, меня ждёт муж.

И Мария покинула комнату юноши.

На следующее утро Петра в этой самой комнате нашли повешенным.

Официальная версия семьи была такова, что юноша, подделавший оценки, испугался отца, тот был известен своим крутым нравом. Но все в городе говорили, что это невестка влюбила в себя парня и бросила.

Мария же приобрела опыт. Теперь она испытывала наслаждение, нравственно истязая мужчин.

Глава восьмая. Свободная жизнь

Ах, этот Киев! Прекрасный южный раскованный город. Белая кипень садов насыщает его весной, романтичный Андреевский спуск и Десятинная церковь создают силуэты древней таинственности. Высоки кручи над Днепром, и гладь его широка, и «редкая птица долетит до его середины».

Город без перерыва… Днём торгуют лавки, работают различные конторы, а ночью открываются двери игорных домов, кафешантанов и увеселительных заведений. Отовсюду слетаются на его призывные улицы богачи, желающие покутить от души, множество ресторанов и публичных домов на любой вкус и кошелёк ждут их. Секретные заведения с «полушёлковыми» проститутками стали очень модными. Хочешь молоденькую гимназистку — пожалуйста, курсистку — нет проблем. Девушки из приличных домов будут, конечно, подороже, но и с ними проблем нет. Смело заходи в дверь под вывеской дантиста или модной мастерской в самом центре города, там всегда найдёшь то, что тебе по душе.

Из Парижа, Вены, Берлина заезжают в Киев на гастроли дорогие европейские кокотки^[7]. Город наполнен богатыми повесами, и здесь можно хорошо подзаработать. Эти щедрые русские, в отличие от прижимистых европейцев, свободною рукою тратят деньги на приглянувшуюся даму, исполняют любой каприз. А уж если ты приглянулась посетителю, если сумела проявить всё своё искусство и доставить мужчине неземное удовольствие, тогда он твой. Тогда все его деньги перетекают к тебе в знак благодарности, тогда ты сможешь овладеть им. И неважно, опустошишь ли его кошелёк или есть постоянный источник пополнения доходов, главное, чтобы денежный поток не кончался.

Сотни притонов пополнялись барышнями постоянно, на них охотились «людоловы». Среди них были и селянки, и горожанки, попавшие в незнакомую обстановку, часто безвыходное положение заставляло их искать источник заработка, торгуя своим телом.

Мария и Василий были весьма заметной парой в городе, многочисленные друзья и знакомые, с которыми они проводили время в ресторанах и притонах, выделяли их из остальных. Они не стесняли себя в тратах, на ходу приобретали новинки моды. Когда надоедали киевские заведения, уезжали за границу, в Италию или Францию, где искали новых впечатлений и знакомств. Даже рождение дочери через два года после первого ребёнка не смогло надолго остановить этот поток веселья и свободы.

Первый звоночек прозвучал во Флоренции, где Мария заразилась тифом.

Этот город, как и вся Италия, неизменно привлекал молодых супругов в их заграничных вояжах. Здесь на берегу реки Арно среди плодородных равнин зародилось европейское «Возрождение», здесь творили величайшие живописцы, скульпторы и литераторы мира: Микеланджело, Боттичелли, Донателло, Медичи, Леонардо да Винчи, Савонарола, Макиавелли, Бокаччо, Данте Алигьери. Здесь благоговейно сохранялись сотни тысяч бесценных творений искусства.

Оставив детей под опекой нянюшек в Качановке, они срывались на две-три недели в это священное место европейской цивилизации. Сняв номер в престижном отеле в самом историческом центре города, они бродили по узким улочкам, любовались мостом Вьякке через Арно, фонтаном Нептуна на площади Сеньории, посещали галереи и соборы.

А вечером отдыхали и расслаблялись под чудесную итальянскую музыку в роскошном ресторане, потребляя необыкновенно зажигательное вино из местных виноградников.

— Васюк, что-то я себя сегодня плохо чувствую, — призналась Мария мужу после возвращения с прогулки по городу.

— А что случилось, может быть, поела чего-то?

— Да нет же, вместе кушали.

— Ну, ты сможешь пойти сегодня в ресторан?

— Нет, я не смогу, мне очень плохо.

— Там сегодня нам обещали настоящее кьянти, на горлышке бутылки чёрный петух.

Мария молчала, ей уже было трудно говорить.

Василий молча вышел, он не захотел пропускать вечер и не попробовать прекрасного вина. Воротился в отель только под утро, пьяный. Мария лежала без сознания. У супруга хватило духа спуститься к портье и попросить вызвать карету скорой помощи.

В больницу Василий явился только во второй половине дня, едва проспавшись после бессонной ночи. К супруге его не пустил врач:

— Она без сознания, высокая температура, горячка…

— Я только на одну минуту, посмотрю на неё.

— Смотреть на неё не надо, — отвечал врач, — она в тяжелейшем состоянии, мы боремся за её жизнь.

— Когда я смогу навестить жену?

— Через пару дней будет ясно, сможет ли она преодолеть кризис…

Оставив позади больничный корпус, Вася совсем не чувствовал себя подавленным от горя, скорее наоборот. Внутри поднималась какая-то восторженная радостная волна. Вот теперь он сможет гулять свободно и пить сколько хочет, он отомстит ей за смерть брата, будет изменять с любой понравившейся дамой.

Через два дня Василий приехал в больницу. Доктор разрешил взглянуть на супругу издали, от двери. Мария лежала бледная, с запавшими щеками и закрытыми глазами, казалось, она не дышала.

— Кризис ещё не миновал, но мы делаем всё, что возможно, — пытался успокоить его врач. — Она иногда приходит ненадолго в сознание, но это ничем не может помочь.

— Доктор, скажите честно, она умрёт?

— Мы пытаемся спасти её жизнь, но силы медицины не беспредельны, как и человеческие.

Василий пустился в разгул, приводил в свой номер разных женщин, иногда навещал супругу. Получалось так, что с доктором беседовал в той большой комнате, служившей больничной палатой, где кровати больных были отделены плотной занавесью. Однако Мария, приходя в сознание, иногда слышала, как муж пытался узнать у доктора:

— Скажите же мне наконец правду, когда же она умрёт?

Вначале врач удивлённо смотрел на посетителя, успокаивая его:

— Пока она находится в тяжёлом, но стабильном состоянии, если что-то случится, мы вам немедленно сообщим.

Потом привык и не удивлялся неприкрытому желанию посетителя услышать о том, что супруга умирает.

Мария сквозь бред и забытье слышала и понимала разговор. И в редкие минуты сознания она внушала себе, что не умрёт, а будет мстить Ваське, и это придавало силы её организму.

Наступала следующая стадия отношений.

Через три недели она поднялась: исхудалая, страшная, чёрная, глаза ввалились, осталась лишь тень от былой красавицы. Но это была уже другая женщина — решительная, смелая, неукротимая, повелевающая мужчинами, как рабами. Она поставила перед собой цель — стать ещё прекрасней, чем прежде.

Амбициозный хозяин имения Качановка, славящийся широкими жестами и не считающий денег, вдруг понял, что находится на грани разорения. Он продал имение, а вырученную сумму разделил на три равных части: себе, дочери и сыну Василию. Переехал в Москву и жил на съёмной квартире. А через пару лет, не выдержав переживаний и внезапного разорения, умер.

У Василия после раздела оставалось 500 тысяч рублей. На эти деньги супруги снимали квартиру в Киеве и прикупили ещё небольшое именьице.

Теперь не было надзора строгого тестя, и супруги пустились в разгул. Причём если поначалу Василий таскался по увеселительным садам и борделям Ямской улицы в одиночку или в компании холостяков и девиц, то позже брал с собою жену. Он с удовольствием делился с Марией сексуальными позами и трюками, которым научился у проституток и любовниц.

Однажды Мария не выдержала:

— Что это только тебе удовольствие получать? Я тоже хочу туда сходить.

— Конечно, конечно, — с готовностью подтвердил Вася, — вот увидишь, тебе понравится.

— Только я буду инкогнито, никто не должен меня видеть.

— Ты можешь быть в маске, мы будем заниматься любовью втроём, выберешь сама ту, которую захочешь. Это будет разврат высшего класса.

В ту ночь супруги возвратились домой под утро, усталые и пьяные, с многочисленными следами любви на телах.

Такое веселье продолжалось с неизменной комбинацией состава участников. То их было четверо: две пары менялись партнёрами, то двое мужчин и одна Мария. Ах, эта Яма! Насыщенная борделями Ямская улица. Здесь разрешалось всё, великосветской даме доставляло несравненное удовольствие опускаться на самое дно и испытывать жгучие сладострастные ласки партнёров. Здесь не было никаких преград, и дворянское общество, столетиями вырабатывавшее кодекс поведения своих представителей, пришло бы в ужас, если бы узнало все подробности. Но и того малого, что проникало сквозь конспирацию Марии Николаевны, хватило для того, чтобы её прекратили приглашать во многие приличные дома Киева.

В начале ХХ века образ роковой женщины вошёл в моду. Его воспевали и поддерживали самые известные писатели и художники России. Героиня их произведений должна была манипулировать мужчинами, разбивать их сердца, подчинять своей воле, заставлять мучиться и страдать, доводить до самоубийства. Мария Тарновская выбрала удачный момент, она появилась в нужное время, когда все желали видеть такую женщину не только в произведениях искусства, но и наяву, во плоти. И судьба предоставила публике такую возможность.

Вскоре беспорядочное времяпрепровождение начало наскучивать Марии, физическое удовлетворение похоти с разными партнёрами не представляло возможности манипулировать мужчинами в полной мере. Кроме того, она понимала: денег надолго не хватит, от первоначальной суммы уже осталось только 180 тысяч. Её натура требовала от мужчин роскоши и повиновения. Она прекрасно выглядит, привлекательна и порочна, мужчины не сводят с неё глаз. Самое время избавиться от супруга, найти другую партию или жить с разными любовниками, не жалеющими для неё денег.

Вначале Мария решила раскачать ситуацию, проявив недюжинное актёрское дарование. Как-то рано утром, когда Василий ещё нежился в постели, она встала и начала одеваться.

— Ты куда это собралась, Манюня? — сонным голосом спросил муж.

— Я сейчас приду, выйду ненадолго.

Василий задремал, а когда проснулся окончательно, Марии рядом не было. Не найдя её дома и во дворе, решил дожидаться. До позднего вечера в раздражении бродил он из комнаты в комнату, но Мария так и не появилась. Тогда собрался и уехал в клуб. Возвратился глубокой ночью, застав жену в спальне.

— Где ты была? — спросил грубовато.

— Где была, там меня уже нет, — в тон ему ответила супруга.

— Ты замужем, не забывай этого, и шляться по ночам неизвестно где — значит порочить и моё имя.

— Я свободная женщина и могу заниматься, чем хочу. Кто ты такой, чтобы ограничивать мою свободу?

— Я пока ещё твой муж.

— Вот именно, пока…

Мария повернулась и покинула спальню.

Василий ушёл в свой кабинет и смог заснуть неглубоким сном лишь под утро, усталый, раздосадованный, издёрганный. Но вдруг почувствовал, что кто-то украдкой входит в кабинет. Вскочил и увидел привидение — женщину в белой одежде с распущенными волосами. Оно грозно надвигалось на него.

— Брысь, — Васёк схватил подсвечник, — убью…

— Это я.

— Что случилось? — Он едва узнал жену в казавшемся страшным бледнолицем привидении.

— Я… я отравилась и должна умереть. Пришла с тобой проститься. Зови скорее детей.

— Сейчас, сейчас!

Вася выскочил из комнаты и вскоре вернулся, таща полусонных детей.

Мария как ни в чём не бывало сидела за столом, закинув ногу за ногу.

— Мне немного лучше, пойду полежу, может, пройдёт.

Супруг, ещё не отошедший от потрясения, увёл детей в детскую.

В другой раз горничная, услышав дикие крики из гостиной, поспешила туда. Мария Николаевна лупила железной шкатулкой по колену супруга и кричала истошным голосом:

— Караул! Убивают!

Горничная постояла в недоумении и покинула помещение.

Чуть позже она спросила:

— Барыня, а зачем вы кричали в то время, когда били мужа?

— Ха-ха! — усмехнулась Мария. — Надо уметь жить, дитя моё. Надо бить, а самой кричать.

И в этом было всё её кредо.

Теперь она уже разрабатывала далеко идущие планы: надо искать поклонников, в основном среди бретёров^[8], наглых, самоуверенных мужчин, жаждущих драки и скандала. В таком случае она предусматривала два варианта, и оба её устраивали. Первый — если муж будет драться на дуэли и его убьют, то всё наследство достанется ей, к тому же она станет свободной. Второй вариант — если муж убьёт соперника, то его ждёт каторга, в этом случае она с ним разведётся и наследство всё равно достанется ей.

Глава девятая. Любовник Павел Голицын

В один из летних дней 1899 года супруги решили посетить прекрасную Венецию, излюбленный богатыми русскими путешественниками итальянский город каналов и мостов. Ужиная с супругой в ресторане, Василий обратил внимание на молодого человека, крикнувшего по-русски официанту, только что принявшему у него заказ:

— Да шампанского ещё не забудь, братец!

Василий подошёл к столику:

— Добрый вечер! Давно ли из России?

— Только вчера приехал. А вы?

— И я с супругой только вчера, так переходите за наш столик, всё веселее будет.

— С удовольствием.

Молодой человек перешёл за столик Тарновских и представился:

— Граф Павел Голицын.

— Василий Тарновский, а это моя супруга Мария Николаевна, тоже из графского рода.

Немедленно завязался оживлённый разговор, который зачастую случается с русскими людьми, заброшенными по какой-то причине в другую страну.

— Вы из каких Голицыных? — поинтересовался Василий.

— Да из ветви Алексеевичей. Это мой предок — московский генерал-губернатор князь Дмитрий Владимирович — получил титул светлости.

— Так мы с вами и дальние родственники, у меня прабабка из этого рода.

— Вот как здорово, а познакомились здесь, далеко от родимых мест. Моя супруга — княгиня Трубецкая, мы с ней разъехались, не смогли ужиться. Из-за неё, из-за скандалов, и на службе у меня неприятности случились.

— Вы где служите?

— Майор в одном из гвардейских полков в Петербурге.

— А переведитесь к нам в армейский полк, который в Киеве квартирует, там служба не такая строгая, как в гвардии.

— Это интересное предложение, Киев притягательный город. По приезде из отпуска немедля подам прошение.

Не ведал Василий, что сам по доброте душевной большую проблему себе сыскал. Все оставшиеся до отъезда дни молодые люди проводили вместе. Граф и не думал скрывать своей симпатии к Марии, но всё это было легко и непринуждённо, как бывает среди молодых людей. Энергичной амбициозной женщине такое отношение холостого гвардейского офицера явно нравилось. Богат, красив, знатен, уже свободен, как раз то, что нужно.

Вскоре Павел переехал в Киев и начал регулярно назначать свидания Марии. Посредницей и адресатом для получения писем служила её французская горничная Абелия. В очередном письме он назначал встречу в гостиничном номере, который снял специально для свидания: «Боже, как я люблю тебя, как я хочу тебя! Если ты не приедешь и в этот раз, я сойду с ума. Я не могу спать по ночам, я вижу тебя, как будто ты рядом, я обнимаю тебя, целую тебя, и мы в экстазе забываем обо всём. Приезжай, я жду с нетерпением и волнением. Павлуша».

«Ну всё, кажется, Павлик уже созрел, пора брать быка за рога, — рассуждала Мария, собираясь на встречу. — Сегодня будет контакт, надо подготовиться, обдумать план действий, преподать себя в лучшем виде, чтобы он окончательно упал к ногам».

Три часа в гостинице любовники предавались плотским утехам. Мария закрепляла достигнутые успехи, заставляя Павла вновь и вновь испытывать необыкновенное удовольствие от близости. Казалось, что силы сейчас покинут измотанного майора, но искусная соблазнительница ласками, губами и телом вновь приводила его в боевое положение. Наконец она оставила Павлушу, когда он, всё ещё находясь в возбуждении, уже ничего не мог…

Мария не хотела оставаться на ночь, чтобы не нарываться на очередные вопросы Василия, да в этом и не было особого смысла, Павел был безумно влюблён и способен ради неё на всё, теперь можно было приступать и к центральной части плана.

Прошло совсем немного времени, и о встречах любовников знал уже весь город, только супруг, как это и бывает, не замечал ничего, вернее, замечать не хотел. Он и сам частенько любил с приятелями и приятельницами отдохнуть в ресторане, но сейчас это уже происходило порознь с женою.

В июне 1899 года заехал Василий на почтовую станцию за корреспонденцией для себя, жены и Абелии. Просматривая конверты, он заметил, что адрес горничной написан мужским почерком, а письмо отправлено из Киева. Что бы это могло значить?

Не торопясь, вскрыл конверт и прочёл: «Мариша, любимая! Дни, которые я провожу без тебя, кажутся мне пустыми и долгими. Я горю в огне, лишь только вспоминаю о тебе, представляю так ясно, что кажется, протяну руку и дотронусь до твоей бархатной кожи. Всё во мне переворачивается. Если я не смогу видеть тебя, бесконечно дорогого друга, рядом с собою, покончу жизнь самоубийством. Приди же ко мне, любимая, явись! Я — у твоих ног.

Навеки твой Павлуша».

Руки у Василия дрожали, настолько он был переполнен гневом и ненавистью.

«Что делать, что? Убить её, а потом себя. Нет, я не смогу. Ладно, поговорю с ней вечером. Нет, говорить ей не ничего не буду. Если начнёт просить развод, детей не отдам. А где эта Абелия^[9], эта пастушка, прикидывающаяся простушкой? Вот с кем мне надо поговорить».

Воротившись домой, немедленно пригласил француженку к себе в кабинет.

— Это что такое? — грозно надвигался Василий на симпатичную худенькую девушку. — Ты занимаешься подлыми делами за моей спиною.

— Я всего лишь исполняю приказания госпожи, хозяин. Даже не знаю, что там внутри.

— Не лги, не прикидывайся, ты прекрасно знаешь, где и с кем проводит время госпожа.

— Я догадываюсь, конечно, но это не даёт мне права рассказывать об этом.

— Из-за тебя я вынужден быть рогоносцем в глазах всего городского общества.

— Но не я тому причиной, хозяин.

— Ты могла бы заявить мне об этом и этим бы спасла честь моей семьи.

— Но я потеряла бы свою честь, Василий Васильевич.

— Теперь ты потеряешь место. Вон из моего дома, чтобы через час духу твоего здесь не было!

Девушка попятилась и выскочила из кабинета.

Василий плюхнулся на кровать и принялся на все лады ругать жену. «Подлая изменщица, забыла, на чьи деньги живёт. Ну, я ей покажу, вызову на дуэль этого любителя чужих жён. Проституток ему мало». Потом, остынув, признался себе, что любит Марию и совсем не хочет её лишиться. Решил, что будет делать вид, будто ничего не знает.

Но это совсем не входило в планы Марии Николаевны. Она подталкивала Павла к дуэли. Как-то они встретились на Киевском вокзале.

— Здравствуй, Павел, рад тебя видеть! Куда едешь?

— Здравствуй, Вася! Собираюсь навестить родные пенаты.

— Ну, служба здесь идёт лучше?

— Конечно, спасибо тебе. Как поживает Мария Николаевна?

При этих словах лицо у Василия слегка вытянулось:

— Хорошо, спасибо, — он сразу заторопился, — разреши откланяться, спешу.

Поклонился сухо и ушёл.

Павел писал: «Мариша, мне очень трудно без тебя. Что ты со мною делаешь? Упрекаешь, что я не воспользовался попыткой, когда встретил его на вокзале. Но я не смог, он был так приветлив и предупредителен, ведь мы пока ещё друзья. Я не нашёл повода, чтобы вызвать его».

Она отвечала: «Так-то ты хочешь быть со мной, так-то ты меня любишь. Мужчина ты, в конце концов, или нет? Через месяц мы едем в Ниццу. Приезжай и ты туда. Это шанс…»

Лето уже было в самом разгаре. В прекрасном французском городе у моря любила проводить свой отдых респектабельная российская знать. По широкой набережной вдоль золотых песков пляжа прогуливались парами и целыми компаниями отдыхающие. Сквозь смех и взвизгивания дам слышалась русская речь. Призывно манили огни бесчисленных ресторанчиков и кафе, расположенных за стройными рядами пальм.

Мария специально уговорила мужа прогуляться по набережной в надежде встретить здесь Павла. Уж у неё-то на глазах он не струсит.

Увидев идущего навстречу майора, она слегка отодвинулась от супруга. Павел ускорил шаг и, подойдя ближе, крикнул вместо приветствия:

— Оставь её, она моя!

Он попытался при всех ударить Василия, но тот успел отклонить удар и влепил наглому майору пощёчину. Отступать было некуда.

— Мой секундант предупредит вас о времени и месте.

В тот же день Василий попросил князя Кутепова, с которым не раз проводил вечера в холостяцкой компании, быть его секундантом.

— Я встречусь с секундантом Голицына и поговорю о примирении, — предложил князь.

— Я не соглашусь, да и он, наверное.

— Но я всё равно попробую.

Кутепов вернулся к вечеру:

— Примирение не состоится. Драться будете сначала на пистолетах, потом на шпагах, если понадобится. По французскому дуэльному кодексу драться до первого ранения.

Секунданты отсчитали 10 шагов и установили барьер.

После команды сходиться дуэлянты пошли навстречу друг другу. Василий выстрелил первым в воздух. Павел выстрелил, и пуля лишь слегка царапнула предплечье.

Подбежал Кутепов:

— Как ты?

— Нормально, давай шпагу.

Василий прекрасно знал, что Павел лучше него владеет этим истинно французским оружием. Дуэль длилась недолго, майор сделал выпад, и шпага вонзилась в левую руку Василия.

На следующий день в знаменитой французской газете «Фигаро» появилась заметка: «Два представителя русских княжеских родов устроили дуэль. Дрались по французскому кодексу до первой крови. Зрителей было мало».

С Павлом Голицыным Мария рассталась немедленно. План её сорвался, но она была не из тех женщин, которые отступают при первой неудаче. Надо было искать нового претендента и разрабатывать генеральный план «сражения».

Глава десятая. Боржевский

Весной 1903 года Тарновские ужинали в ресторане вместе с другом Василия Михаилом Воронцовым.

Заметив кого-то за дальним столиком, Михаил обратился к супругам:

— Хотите, я познакомлю вас с интересным человеком? Он поляк, наших лет, имеет поместье и крестьян, но за свою широкую натуру вынужден был бежать из Варшавы.

— Как это за широкую натуру? — переспросил Вася.

— Он бретёр, большой охотник до женского полу, денег собственных нет, но живёт на какие-то странные средства, неизвестно от кого получаемые. Живёт широко и разгульно, постоянного места не имеет. Видимо, большой скандалист, за что и попросили его из Польши.

Василий интуитивно почувствовал беспокойство:

— Нет, друг, не нужен нам такой знакомый.

— А мне интересно, представьте его нам, Михаил, — немедленно отреагировала Мария.

Василий хотел было возразить, но жена, не отрывая взгляда от указанного Михаилом человека, одёрнула его:

— Мне скучно в компании с тобой, я хочу новых впечатлений!

Мария, конечно, лукавила, как это умела делать только она. Её привлекло то, что незнакомец бретёр, а значит, появлялся вариант строить далеко идущие планы.

Михаил встал и направился к незнакомцу. Подойдя к его столику, наклонился и что-то произнёс, кивнув в сторону Тарновских. Тот пристально посмотрел на сидящую пару, кивнул, встал и в сопровождении Воронцова направился к ним.

« — Разрешите представить: Стефан Здиславович Боржевский, помещик», — произнёс Михаил, — а это — Мария Николаевна Тарновская. — Боржевский обогнул столик.

— Разрешите вашу руку, мадам?

Мария протянула руку и ощутила, как её коснулись ищущие губы поляка.

— А это — Василий Васильевич Тарновский. — Боржевский сухо кивнул, по-видимому, своим звериным чутьём признав в нём слабого и трусоватого мужчину.

— Присаживайтесь за наш столик, — предложил новому знакомому Воронцов.

Тот сел и сразу же почувствовал к себе внимание женщины, получив от неё вопрос:

— Расскажите о себе, господин Боржевский, чем занимаетесь, что привело вас в наш город?

— Я, мадам, человек свободной профессии, признаюсь, что люблю сильных мужчин и красивых женщин. Но слабаков не признаю и презираю. Я — щедрый и миролюбивый человек, но если кто-то меня оскорбит, стреляюсь с таким «на два шага».

— Ой, как интересно! А как это — «на два шага»?

— А это, мадам, расстояние, с которого невозможно промахнуться. Я бью наверняка.

Мария ощутила даже некоторую симпатию к этому человеку, так ей необходимому. Теперь осталось совсем лёгкое — сделать его орудием в своих руках.

— Да, вы необыкновенный человек, Стефан Здиславович, мне нравятся такие брутальные мужчины.

Мария улыбнулась, сверля нового знакомого своим глубоким, притягивающим, пронзающим, гипнотизирующим взглядом, чтобы он понял, что симпатичен ей. Это был первый шаг в отработанной программе покорения мужчин.

* * *

С этого момента Боржевский начал преследовать супругов нагло и самоуверенно. Если ему нравилась женщина, он делал всё, чтобы покорить её, чтобы она заняла место в его постели. Где бы ни появлялись Тарновские: в ресторане, театре, на скачках, поляк, как будто случайно, оказывался рядом.

Как-то раз Василий Васильевич задержался в Киеве на несколько дней, супруга же принимала Боржевского в их имении, которое они приобрели после раздела наследства отца. Неожиданно, когда ещё не все дела были окончены, Василий получил телеграмму: «Срочно приезжай с хирургом». Что там случилось, в волнении думал Василий, не смея предположить что-то ужасное. Всю дорогу до имения он не мог найти себе места, и хирургу пришлось его успокаивать.

При входе его встречала Мария:

— Васюк, давайте скорее, Владислав Стефанович умирает.

— А что он тут вообще делает?

— Пойдёмте быстрее, я расскажу по дороге.

Все кинулись во внутренние покои, а Мария тараторила на ходу:

— Ты же знаешь, я люблю стрелять из револьвера. Пригласила Боржевского, чтобы пострелять с ним в тире. Он ставил мишень, а я случайно нажала на курок и попала ему в руку.

Хирург перевязал рану и успокоил:

— Ничего страшного, пуля в мягких тканях. Скоро заживёт.

Боржевский сразу уехал, а вечер у супругов закончился скандалом.

— Мне надоели эти твои свидания, — с горячностью обвинял супругу Василий.

— Я могу сказать тебе то же самое, но сдерживаюсь, — отвечала Мария.

— Я люблю тебя и не хочу, чтобы тебя, твоего тела касались чьи-то грязные руки.

— Почему же ты не говорил мне это, когда мы прекрасно проводили время в борделях Ямской улицы?

— Я был молод, глуп и развращён своим окружением.

— Каждый становится тем, кем он очень желает стать, — решила философски закончить этот неприятный разговор Мария.

— Давай с тобой уедем куда-нибудь далеко-далеко, где не будет этого твоего ухажёра.

— Куда?

— Ну, к примеру, в Баден, там можно прекрасно отдохнуть на водах.

На второй же день пребывания на курорте, гуляя по местному парку, супруги увидели идущего им навстречу Боржевского.

— Ба, какая встреча, — выразил радостное удивление Стефан Здиславович, — а мне врач рекомендовал лечить свою раненую руку в этих целебных источниках.

Василий, конечно, догадался, от кого поляк узнал время и место их пребывания, но спрашивать супругу не стал, чтобы не нарываться на новый скандал. Боржевский продолжил свои недвусмысленные ухаживания за Марией. Здесь, на курорте, на фоне расслабленного отдыха у этой парочки появилось время и место для встреч. После одного из вечерних моционов в глухих местах парка, с объятьями и поцелуями, Стефан Здиславович предложил:

— Я снял номер в небольшой гостинице, приглашаю вас, моя прекрасная Мариша, отужинать там сегодня со мной.

Недолго думала Мария, она решила: «Пора уже и отдаться любвеобильному поляку и посмотреть, каков он в постели. А то бывает — в ухаживаниях и словесах орёл, а в постели — общипанный петух».

С этого дня они стали любовниками.

Осенью супруги вернулись домой из Германии, и с ними, как будто случайно, вернулся Стефан Здиславович. У Василия появились торговые дела в Киеве, и он часто и подогу там оставался. Боржевский тем временем переселялся в усадьбу, где оставалась с детьми Мария. Днём они обедали в столовой всей семьёй, а ночью, когда дети засыпали, неутомимый поляк пробирался в жилой усадебный дом и занимал место в чужой супружеской постели. Если хозяин собирался приехать, он непременно давал телеграмму с тем, чтобы его встретили на железнодорожной станции, от которой до усадьбы было ещё 25 вёрст. И тогда горничная Настасья Ивашева запрягала господскую бричку и, севши за кучера, отвозила пылкого любовника в ближайшую гостиницу от греха подальше. За эту услугу Стефан Здиславович подарил ей женские золотые часики на цепочке, которые стоили неимоверно дорого.

Мария Николаевна, по примеру французских кокоток, завела себе прислугу, которая была посвящена во все амурные дела госпожи и помогала ей избегать прямой встречи любовников с мужем. Самой доверительной была Настасья Ивашева, кроме неё в курсе тайной жизни госпожи были и другие служанки, а также лакеи и даже швея.

В предзимье похолодало, оставаться в имении, находящемся в 250 верстах от Киева, уже не было никакого смысла, и семья задумала переехать в город.

— Надо только подыскать новую хорошую квартиру, — почесал в затылке супруг, — порасспрашиваю-ка я знакомых.

— У меня есть вариант, — неожиданно быстро откликнулась Мария, — дом Гинцбурга на Николаевской. Такая милая квартирка на четвёртом этаже. Посмотрим?

Квартира была одобрена, и вскоре семья переехала. Одного только не заметил Василий — чёрного хода, выходящего на Институтскую. А если б и заметил, не обратил бы внимания. А зря. Как только муж отправлялся в клуб, а посещал эти заведения он частенько, подкупленный швейцар Пузырников звонил Стефану Здиславовичу в гостиницу «Париж» на Подоле. Тот немедленно являлся и поднимался на лифте к возлюбленной.

Если же Василий возвращался, проходя мимо Пузырникова и задержавшись, чтобы переброситься парой слов, швейцар немедленно предупреждал Боржевского:

— Идёт.

И влюблённый поляк исчезал через чёрный ход, нащупывая в кармане взятый на всякий случай револьвер.

А то придумывала Мария Николаевна причину, по которой ей срочно надо было посетить усадьбу.

— Васюк, прошу тебя, побудь, пожалуйста, с детьми, я вернусь быстро.

Супруг недовольно крутил головой, но отказать жене не мог, тем более очень любил детей, и побыть с ними лишний раз было ему совсем не в тягость.

— Ладно уж, если ты просишь…

Мария брала два билета на себя и горничную Ивашеву в купе первого класса, а Стефан Здиславович для себя — в третьем. Через некоторое время Боржевский приходил в купе первого класса, а Ивашева шла в купе третьего. Лишь закрывалась дверь за горничной, влюблённые бросались в объятья друг друга. Они быстро освобождали себя от одежды и начинали возбуждающие игры, такие пикантные под стук колёс на стыках. Маленькое купе рождало фантазию замысловатых поз и пробуждало устойчивый ритм, совпадающий со стуком колёс. Это так возбуждало, что влюблённые, предаваясь страсти, не замечали, как текло время. Горничная возвращалась, тихонько стуча в дверь, чтобы дать им возможность одеться и привести себя в порядок.

Василий, конечно, замечал то, что не заметить было невозможно, но до поры не признавался в этом. Однако по прошествии нескольких месяцев больше терпеть такого бесчестья уже не мог.

Он чувствовал реальную опасность и умолял супругу прекратить порочащее знакомство, но она только смеялась.

— Хочешь, я на колени перед тобой встану? — Супруг опустился на ковёр. — Ты губишь нашу семью, ты променяла меня на какого-то бандита… — Эмоции переполняли его, Василий разрыдался.

Мария лишь презрительно смерила мужа взглядом. «Подожди, недолго тебе осталось», — подумалось ей. А вслух сказала легко и непринуждённо:

— С чего это я должна с кем-то начинать или прекращать знакомство по твоему хотению? Он мне нравится.

У Василия болело сердце, он не чувствовал рук, отчаянье и расшатанные вконец нервы привели его на грань помешательства.

Мария Николаевна не была влюблена в Боржевского, она вообще вряд ли могла кого-то полюбить. У неё было множество любовников из разных слоёв общества: студенты, офицеры, чиновники, адвокаты, но пылкий поляк нужен ей был для определённых целей. Её донимали скандалы и слёзы Васи, и она доверительно жаловалась горничной:

— Знаешь, Настя, он мне так надоел со своими слезами. Тряпка какая-то…

Всё сводилось к тому, что от Василия надо было избавляться любым способом, но желательно таким, который бы к полученной свободе прибавил бесконечные деньги.

* * *

В знаменательный день 21 ноября 1903 года муж и жена Тарновские были приглашены на бал. Давал его барон Владимир Александрович Сталь фон Гольштейн. В отпрыске древнего немецкого обрусевшего рода соединились воедино самые значимые оттенки внешности и характеров предков. Красивое мужское лицо с прямым носом и тонкими чертами римского легионера сразу привлекало внимание женщин. Заядлый бретёр, азартный игрок и драчун, Владимир окончил университет и удачно женился на дочери профессора медицины, давшего за неё миллионное приданое. У барона Гольштейна за плечами было уже несколько дуэлей, и секундантом он был не раз. Однажды, приняв на грудь изрядное количество спиртного на большом застолье в общественном саду, он подрался с Павлом Голицыным (тем самым), и тот раскроил ему череп. А потом и сам ударил одного из осмелившихся остановить его приятелей по голове чем-то тяжёлым.

Барон был в дружеских отношениях с Боржевским, он и пригласил супружескую пару Тарновских на бал с согласия Владимира. Как обычно, Мария вела себя вызывающе, танцевала с Боржевским, прижимаясь к нему тесно на глазах у всей публики. Василий сидел как истукан, чувствуя себя оплёванным, ему оставалось только пить для успокоения.

Владимир, который не мог пропустить ни одной миловидной женщины, появляющейся у него на горизонте, тихо попросил Боржевского:

— А познакомь-ка меня, дружище Владик, вон с той дамой, — он показал в сторону Марии.

— С удовольствием познакомлю, но не забывай, что она моя.

— Уж не думаешь ли ты, что я намерен отбивать её у тебя, наоборот, рад, что ты вхож в такую прелестную женщину. — Барон подмигнул товарищу.

— Пойдём, я тебя представлю.

Подошли к столику, за которым сидела пара Тарновских, и Боржевский, не обращая никакого внимания на сидевшего с каменным лицом Василия, представил:

— Владимир Александрович Сталь фон Гольштейн. — Барон поклонился, не сводя глаз с женщины. — Мария Николаевна Тарновская — самая прекрасная женщина Киева.

Владимир, смотря прямо в глаза Тарновской, проговорил:

— Я восхищён вами, мадам. Вы позволите? — Он взял её руку и прижался к ней губами, нарочно затянув поцелуй, к явному неудовольствию Стефана Боржевского. — Разрешите пригласить вас на танец?

* * *

Когда Мария в сопровождении барона возвратилась к столику, Василий уже дошёл до кондиции, и ему было всё равно, что подумают вокруг.

— Долго ещё ты будешь позорить меня и прижиматься к этому хлыщу, как проститутка из борделя?! — закричал он жене.

— Закрой свой рот, оттуда уже давно ничего доброго для меня не исходит, только грязь.

— Это ты купаешься в грязи и только грязи достойна!

— Давай, оскорбляй меня, ничтожество, ещё рукоприкладством займись! — громко кричала Мария, явно рассчитывая на привлечение внимания присутствующих.

— И займусь, у меня руки чешутся, да положение не позволяет, — Василий сбавил тон, — пошли отсюда, а то поляк сейчас вцепится в тебя, как клещ.

Тарновские покинули бал, но назавтра Мария встретилась со Стефаном Здиславовичем:

— Посмотри, как меня избивает муж, на людях старается вести себя прилично, а дома буквально измывается надо мной. — Мария Николаевна расстегнула блузку и показала любовнику большой синяк на груди.

— Негодяй! — Боржевский вскипел и забегал по комнате. — Клянусь, я сделаю всё, чтобы избавить тебя от этого садиста.

Через три дня Василий получил записку:

«Уважаемый В. В. Убедительно прошу Вас встретиться со мною сегодня. Назначьте мне только время и место».

Василий ответил:

«Уважаемый С. З. Через полчаса я буду в “Гранд-Отеле”». Он знал, в какой гостинице остановился любовник жены.

Конечно, всё было подстроено заранее. Боржевский посвятил приятеля барона Владимира в дело:

— Хочу попросить тебя находиться в соседнем номере во время моего разговора с Тарновским.

— Что я должен делать?

— Внимательно слушай, что происходит в комнате, возможно, критический случай потребует твоего вмешательства.

* * *

Хозяин номера встретил Василия в дверях:

— Хочу сразу приступить к делу, я люблю Марию Николаевну, мы с нею любовники.

Тарновский побледнел. Не то что он был оглушён этим известием, но сама форма, в которой оно было изложено, откровенная наглость и выбранное место сильно на него подействовали.

— Как вы смеете так заявлять?

— Смею и ещё обещаю, что никому не позволю обижать эту женщину. Она рассказала мне о том, какому насилию подвергается от вашей персоны. Я взялся защищать её. Прошу немедленно дать ей развод.

— Это наше с ней дело, — опомнился Василий.

— Это и моё дело, потому что она моя любимая женщина. Если ты от неё не отстанешь, буду бить тебя смертным боем, как последнюю собаку. Я и сейчас хотел убить тебя, а потом себя, но передумал. — Боржевский вытащил из кармана револьвер.

— Предлагаю стреляться на расстоянии двух шагов.

Тарновский долго молчал, но наконец выдавил из себя:

— Если я разведусь, вы на ней женитесь?

— Ещё чего не хватало, мы и так с ней будем прекрасно общаться. Она любит богатство и роскошь, а я не настолько обеспечен, чтобы дать ей всё это.

Всю ночь Василий не спал, а обдумывал, как поступить. Он был труслив, слаб и малодушен, драться на такой дуэли — это заранее знать, что будешь убит. Кроме того, он всё ещё любил Марию и не хотел её терять. Тогда он решил сыграть простачка и на другой день написал Боржевскому любезное письмо: «Уважаемый С. З. Прошу Вас зайти ко мне на несколько минут». Как будто между ними так ничего и не случилось.

Стефан Здиславович ответил: «Милостивый государь! Меня очень удивляет, что после нашего вчерашнего разговора Вы сделали вид, будто такого разговора не было вовсе. Вы можете не придавать этому никакого значения, но я требую немедленный ответ — будете ли Вы со мною драться или нет?» Василий, в свою очередь, ответил: «Считаю, что наш разговор был простым недоразумением, и ничего серьёзного в нём не наблюдаю. Я со всей ответственностью заявляю, что отказываюсь драться с Вами, между нами не произошло ничего такого, что позволило бы Вам трепать дорогое для меня имя супруги. Посему я отказываюсь вести дальнейшие объяснения ни по этому поводу, ни по какому иному. Оставьте в покое меня и мою семью».

Тарновский очень не хотел дуэли, он смертельно боялся наглого и развязного бретёра, который не скрывал, что хочет убить его. Но Боржевский не собирался отступать от задуманного. Ситуация зашла в тупик.

И тут Мария Николаевна, организатор всей этой истории, решила сама взяться за её решение. Скандальное убийство мужа при таких обстоятельствах было ей невыгодно, она и так уже была «засвечена» в приличных домах Киева. И женой поляка она становиться не собиралась, у Василия ещё были деньги, и пренебрегать этим было бы глупо, а у Боржевского — нет, и при такой жизни не ожидались. Тогда и состоялся этот разговор:

— Ты не способен защитить меня, свою жену, ты трус и боишься Стефана.

— Я не трус, ты сама не желаешь с ним расстаться, и почему я должен из-за этого жертвовать жизнью?

— Ладно, я сама решу этот вопрос, чтобы всё оставалось на своём месте, — твёрдо заявила Мария и добавила тихо: — Пока.

От всех этих проблем, свалившихся на голову весёлого и беззаботного кутилы, каким был на самом деле Вася, у него начались головные боли, он был близок к помешательству настолько, что обратился за помощью к врачу.

* * *

В том году начало декабря принесло на древний город снег и ветер. Мощные заряды снега обрушивались на редких прохожих, заметали кучеров, сидящих на облучках своих саней в ожидании клиентов. Да кто рискнёт путешествовать в такую погоду, разве что нужда заставит. Вот и Василий Васильевич отправился в клуб, хоть немного развеяться от мучивших его кошмарных мыслей, коли врачебные микстуры не помогают. В клубе тепло, вина, коньяки, закуски… Женщины тоже были, но Тарновский не стал искушать судьбу. Завтра всё может узнать супруга, у неё знакомые в этих заведениях ещё от прошлых весёлых застолий, тогда последний козырь у него выбьет. Вернулся домой под утро.

Стефан Здиславович, едва получив известие об отъезде хозяина, немедленно явился, в нетерпении занять своё место в супружеской постели. Вдоволь накувыркавшись и утолив свою страсть, они затеяли совещание:

— Ну что ты предлагаешь, Марьюшка, в отношении твоего тирана, хочешь, я просто застрелю его?

— Желаешь пойти на каторгу? Это непременно случится.

— Нет, на каторгу не хочу, лучше уж застрелиться. Но есть же какой-то выход?

— Выход есть, я предлагаю тебе примириться с Васькой, и оставим всё как есть.

Боржевский перевернулся и чуть не упал с кровати:

— Ни за что!

— Обожди, не кипятись. — Мария Николаевна погладила любовника по груди, животу, спустилась ниже, отвлекая его внимание на приятные сексуальные забавы.

Стефан Здиславович замолчал и часто задышал, почувствовав ласковые женские ручки внизу живота.

— Зачем нам сейчас дуэль, только привлекать внимание полиции и жаждущей до спектакля публики?

Мария убрала руку, чтобы любовник немного успокоился и стал способен воспринимать её доводы.

— А если он снова начнёт над тобой измываться?

— Нет, сейчас более того уж не будет, он испугался. А ты будешь по-прежнему навещать меня.

Последняя фраза Тарновской решила исход совещания, Боржевский согласился с её доводами.

— Когда и где произойдёт наше примирение? — поинтересовался поляк, вновь привлекая к себе такое манящее женское тело.

— А вот это нам с тобой и предстоит сейчас обсудить.

Но обсуждение состоялось уже поздней ночью, любовник не мог больше сдерживать свою страсть и набросился на женщину, как изголодавшийся хищник на добычу.

Ушёл он лишь в три ночи, Василия ещё не было.

* * *

День уже перевалил на вторую половину, когда за обедом Мария объявила мужу:

— Ну что ж, милый, я готова примирить тебя с Боржевским.

Она уже давно не называла Василия таким словом, поэтому он понял, что жена что-то надумала, ведь у Маришки ничего не бывает просто так.

— Как это я смогу с ним примириться, когда он хочет меня убить?

— Я всё решу, и сделать это надо при всех, чтобы по Киеву больше не ходили сплетни о нас.

Тарновский попытался заявить протест, но супруга властным жестом остановила его:

— Никаких возражений, как я решила, так и будет.

Следующий день, 7 декабря, стал для Василия самым мучительным. Он никак не мог найти себе места, ходил из комнаты в комнату, потом решил вообще уехать из Киева. И уже собрал саквояж, как появилась Мария, с утра ушедшая по своим делам.

— Куда это ты собрался, Васюк? — спросила голосом, не предвещавшим ничего хорошего.

— Хотел навестить усадьбу, посмотреть, как там идут дела.

— Какие дела зимой? Не выдумывай. Вечером мы идём в театр, а потом ужинаем в ресторане со Стефаном Здиславовичем.

— Нет, нет, — испуганно попятился Василий, — я не пойду.

— Как это ты не пойдёшь? Не хочешь мириться, желаешь, чтобы он тебя отправил на тот свет?

— Нет, не желаю, но и ехать в театр не хочу.

— А как же тогда примириться? Другого пути нет.

— Я не поеду.

— Поедешь, никуда не денешься, собирайся быстро, если не хочешь стать трупом.

Решительность жены, перед которой Василий робел и признавал её лидерство в семье, не позволяла никаких других вариантов.

Вскоре супруги направились в театр. С ними была троюродная сестра Марии Марианна Вишневецкая и другие знакомые. После окончания спектакля всей компанией поехали ужинать в ресторан гостиницы «Гранд-Отель».

В большом зале ресторана было многолюдно, приехавшая компания расположилась за большим столом. Гости весело переговаривались, все выглядели со стороны как дружные, довольные друг другом люди. Рекою лилось шампанское, пустели бутылки с коньяком и водкой, даже сладкий ликёр — любимое питьё женщин — пользовался спросом.

Боржевский весь вечер был в ударе, шутил, смеялся, заказывал любимые Марией Николаевной цыганские романсы. Зато Василий испытывал неимоверные муки, сидя рядом с человеком, которого всею душой ненавидел. Наконец во втором часу ночи наступила пора покинуть гостеприимное заведение. Стефан, который никогда ранее не платил за себя, в этот раз не позволил Тарновскому даже достать кошелёк:

— Нет, нет, мой друг, я сегодня угощаю всех.

— Приглашаю для закрепления договора о примирении отобедать завтра у нас в два часа пополудни! — торжественно произнесла Мария.

— А потом, — подхватил Боржевский, — все поедем на охоту, которую любезно согласился организовать для нас мой друг, барон Владимир Сталь фон Гольштейн.

Поляк взял руку Тарновской и что-то нашёптывал ей на ушко, иногда прерываясь, чтобы поцеловать узкую кисть с длинными пальцами. Василия передёрнуло от отвращения. Он уже ничего не соображал от выпитого, ненависть к наглому бретёру переполняла его.

В вестибюле швейцар подал пальто Марии Николаевне, и она вместе со своей родственницей Марианной Вишневецкой, которая в последнее время сопровождала её выходы в свет, прошла вперёд. За ними шли Василий и Боржевский. Стефан остановил Марию, поцеловал ей одну руку, потом другую.

« — Я люблю тебя, я готов жизнь за тебя отдать», — произнёс он по-французски.

— Тише, пожалуйста, здесь люди, многие знают французский, нас могут услышать, — предупредила его осторожная Тарновская.

К подъезду гостиницы был уже подан экипаж. Стефан вышел вперёд и подал даме руку, чтобы помочь подняться в коляску. При этом наклонился к её лицу и поцеловал. У идущего сзади Василия потемнело в глазах, он и так весь день был на нервах и плохо себя контролировал. Выхватив револьвер, Тарновский выстрелил в Боржевского. Тот упал как подкошенный.

На звук выстрела выскочили работники ресторана и остающаяся в нём публика. Раненого подняли с земли и, поддерживая, повели в тот номер, который он занимал в этой гостинице. Мария Николаевна, забыв о своём супруге, шла рядом, сопровождая любовника, все окружающие сразу поняли, на чьей она стороне.

— Приготовьте мне, пожалуйста, номер, соседний с номером Стефана Здиславовича, — попросила она служащих, — я там буду ночевать.

При этом даже не оглянулась на понуро стоявшего мужа.

К раненому немедленно вызвали карету скорой помощи. Приехавший врач определил, что пуля попала в шею с задней стороны, но сонную артерию не затронула, хотя и засела глубоко в тканях. Он сделал перевязку, успокоив Марию, что рана не опасна для жизни, а пулю извлекут позже.

Тарновский вскочил в ближайшие сани и приказал извозчику:

— Немедленно вези меня в полицию, я человека убил.

Кучер потом на допросе показал, что пассажир выхватил револьвер и пытался застрелиться. Извозчику даже пришлось с ним побороться, чтобы выхватить оружие и убедить не делать глупостей.

— Он вёл себя как сумасшедший, — рассказывал кучер, — кричал: «Я совершил страшное преступление, я не достоин жить».

В два часа ночи подъехали к полицейскому управлению, и Василий в сопровождении кучера прошёл к киевскому полицмейстеру.

— Вот мой револьвер, возьмите, там осталось ещё пять пуль. Я убил человека, я преступник!

— Успокойтесь, Василий Васильевич, возьмите себя в руки. Расскажите всё по порядку о том, что произошло.

Прыгая с места на место, путаясь, Тарновский рассказал полицмейстеру о происшествии.

Кое-как успокоив возбуждённого Василия, которого хорошо знал, полицмейстер, сочтя его обезумевшим, спросил:

— Есть ли у вас, где провести ночь, какие-нибудь друзья, родственники?

— Да-да, прошу отвезти меня к моему другу Михаилу Воронцову.

— Конечно, мы сейчас проводим вас.

Сопровождающий полицейский рассказал Михаилу о происшедшем и попросил попытаться успокоить друга. Но Тарновский был так возбуждён, что, несмотря на все старания, его не смогли утихомирить до утра.

На следующий день весь Киев только и говорил о случившемся, обсуждал участников этой драмы, хорошо известных в городе.

Примечания

2

Femme Fatale (фр.) — роковая женщина, которая манипулирует мужчинами. Обычно брюнетка с глубоким взглядом темных глаз. Часто с трагической судьбой и роковыми тайнами. Неодолимо соблазнительная, двуличная и ненасытная в постели, она всегда не та, за кого выдаёт себя вначале. Мужчине трудно противостоять чарам роковой женщины, которая влечёт его помимо воли; зачастую это влечение приводит к гибели. Она бросает вызов обществу своей независимостью, умом и находчивостью.

3

Макаро́н (фр. macaron) — французское кондитерское изделие из яичных белков, сахара и молотого миндаля. Обычно делается в форме печенья; между двумя слоями кладут крем или варенье. Готовое изделие мягкое, с гладкой поверхностью, тает во рту. Бывает разнообразных вкусов.

4

Прасковья Андреевна Остроградская, дочь подкомормия. В первом браке за киевским губернаторским маршалом Степаном Яковлевичем Тарновским.

5

Абсент — крепкий алкогольный напиток, настоянный на экстракте горькой полыни.

6

Au revoir (фр.) — до свидания.

7

Кокотка — (фр.) курочка. В обществе — женщина лёгкого поведения, живущая на содержании у мужчины.

8

Бретёр (фр. от brette — шпага) — заядлый, «профессиональный» дуэлянт, готовый драться на дуэли по любому, даже самому ничтожному поводу. В более широком значении — задира, забияка, скандалист.

9

Абелия (фр.) — пастушка.