Одна нога здесь… Книга первая

Владимир Владимирович Титов

Жил Яромилыч, весёлый и хитрый одноногий старик лет шестидесяти, бобыль-бобылём на самой окраине города Зибуня. …Жил-поживал и не думал, не гадал, что в один прекрасный день против него ополчатся лучшие бойцы Преисподней, лихие людишки признают его своим главарём, а самому ему придётся отправиться в далёкий путь – в стольный град Синебугорск – для исполнения некоего важного и опасного дела…

ГЛАВА 4

Подходя к воротам, Яромилыч до земли поклонился перед чуром, не пожалел старой спины. Благодарить было за что — и добрался туда-обратно безнапастно, и с Любавой свиделся…

Заря помалу занималась на небе, но все ещё было достаточно рано. Город спал, и Яромилыч бодро пошагал по мостовой, не опасаясь никого встретить. Сейчас путь его пролегал как раз мимо старенького храма Велеса — единственного общественного святилища Зибуней. Здесь, ну, может не именно в этой постройке, а в более ранней, стоявшей на этом же самом месте, жил и Богов славил старинный волхв Велеслав, чтимый святым заступником города. Яромилыч чуть было не поддался желанию заглянуть в храм, нарушая данное ведьме слово. Образ Велеса, вытесанного из грубого седого камня, с великим рогом в руках, прячущимся в космах бороды, встал перед глазами. Такой родной, добрый…

Когда Вятше исполнилось четыре годка, дед покликал его до себя и, хитро всматриваясь в маленькие смышленые глазенки, спросил:

— А что, внучок, хочешь на Боженьку посмотреть?

Вятша заученно повторил подслушанные от кого-то слова:

— Богов мно-о-ого!

Дед засмеялся, потеребил пострельца за чуб:

— Много-то, много, а Велес один такой! Ну, что, хочешь посмотреть?

Вятша подумал и кивнул. Дед, он же ведь плохого не посоветует. Тот крепко ухватил внука за руку и они вдвоем пошагали в храм. Храм показался маленькому Вятше огромным, необъятным. Красивые резные столбы внутри, покрытые переплетенными телами сказочных птиц, диковинных зверей и жутких чудищ, так и манили потрогать их. Велес, каменный, грозный, возвышался в углу, завешанном вышитыми рушниками, что приносили Ему в дар зибуньские женщины. Бог гордо восседал на таком же древнем, как и Он сам, кряжистом пне.

Вятша, завидев каменный чур, обрадовался, вырвал ручонку из лапищи деда и побежал к Велесу. Ему было радостно от того, что сегодня удалось увидеть Боженьку, ведь до этого в храм его ещё не водили. Вятша весело смеялся на бегу, примеряясь, как прыгнет на каменное колено. Маленькой приступки он заметить не успел и полетел кубарем, прямо к подножию статуи. Сломать ничего не сломал, но левое колено теперь украшала изрядная ссадина, обещающая к завтрему превратиться в здоровущий синяк. Вятша горько заревел, зовя деда на помощь. Но раньше деда к нему подоспел старенький жрец, поспешивший выглянуть на крики.

— А-я-яй! — сказал он, качая головой, — Такой маленький, а так громко кричишь! Куда это ты так спешил?

— Я-а-а…, — сквозь слезы захныкал Вятша, — я к Боженьке на колено хотел залезть…

Его научили, что когда старшие спрашивают, надо обязательно отвечать. Вятша был вежливым мальчиком и старших уважал. Жрец, в своем долгопятом одеянии, вызвал у него самое большущее уважение, на которое Вятша был способен, и малец воззрился на старика даже с ещё большим восторгом, чем прежде на Велеса. «Наверное, он меня подсадит!» — обрадовался Вятша, но, как оказалось, совершенно напрасно. Жрец, незаметно подавая знак Вятшиному деду, чтоб тот не мешал, подхватил мальца подмышки и поднял перед собой.

— Ты хотел на бегу вскочить Велесу на коленку? — скорее утверждая, чем спрашивая, сказал он.

Вятша прилежно закивал головой.

— Примерно откуда ты бежал? От дверей? От столбов? Откуда?

— От второго столба! — гордо заявил мальчуган, поглядывая на деда.

— Хорошо!

Жрец отнес его ко второму столбу, поставил наземь и сказал:

— Первый раз не считается. Но вот если сможешь заскочить, куда собирался, даже с разбитой коленкой, то это, мил человек, дорогого будет стоить. Это ж, считай, знак… Велесу это, стало быть, шибко по душе…

Какой там знак, Вятша не понял. Но другое уразумел хорошо — Боженьке это понравится, если он сумеет запрыгнуть к Нему, пусть даже в ноге отчаянно ноет. Пока старики переглядывались промеж себя, он хорошенько примерился и взял разбег. Казалось, что весь мир сосредоточился сейчас для маленького бегуна на каменном колене чура. Шаг, ещё, последний, только бы не споткнуться о ту приступку! Вятша с распахнутыми объятьями прыгнул на изваяние, на жесткое каменное седалище. Наверное, он мог расквасить нос, расшибить в кровь губы, рассечь бровь или ещё что, но ничего этого не случилось. Каменная пазуха, образуемая изгибом колена Бога, приняла его мягко, как люлька. Она оказалась как раз по его размеру.

Дед, видя отчаянный прыжок внучонки, кинулся было спасать его, уши приготовились услышать отчаянный рев, но жрец удержал его за рукав. Глядя на Вятшу, затихшего в объятьях каменного Божества, старики молча отошли в дальний угол храма, чтобы не мешать…

Дед, после того как они покинули храм, снял с шеи свою оберегу — кабаний клык, и повесил внуку на шею, показав мальцу большой палец и прибавив:

— Молоток!

Он никогда после не спрашивал Вятшу, как оно там было, что Боженька говорил, и говорил ли? А сам Вятша сохранил это в себе, как самую сокровенную мальчишескую тайну, не рассказав её даже тогда, когда своими страшными тайнами хвастались мальчишки с его улицы, собираясь на посиделках. Да ведь и рассказывать, если так уж разобраться, особо было нечего. Просто, когда он запрыгнул на каменное ложе и устроился там поудобнее, его сморил короткий сон, где он видел Свет и тот сиял лишь для него одного. Потом сон прошел, Вятша как бы увидел себя со стороны, сидящего на колене у Велеса. Боженька улыбался, гладил его каменной, но совсем-совсем нетяжелой ладонью по голове и что-то чуть слышно шептал. Что-то хорошее. Его радовал маленький Вятша. И мальчонка ощущал, что Боженька и впрямь очень родной ему…

Храм никогда не запирался, чтобы любой, кому в том возникла надобность, мог бы придти и поклониться Богам. Дверь была приоткрыта. Ведь это совсем не долго! — словно говорила она. — Только зайти, поклониться и всё…

Яромилыч обнаружил, что пока ему вспоминалось из детства, он успел свернуть с прямого пути и теперь стоит почти у самого входа. Ну, заходи же! — звала дверь. Неужто, не простишься с Велесом? — вторил им ветерок. Дверь начала потихоньку раскрываться ему навстречу. Старик вздрогнул. Это со мной уже было! Кто-то, кто хотел сбить его с пути, явно торопил события. Ведь Любава настаивала, чтобы я в храм ни ногой!

— Ты уж прости, Велесе-Батюшка, что не заглянул к Тебе на поклон перед путем дальним. Но ты ж сам видишь, что деется… Я, где Твой храм увижу, так там и навещу. Хорошо?

Яромилыч стыдливо отвел глаза и поспешил дальше. Дверь за его спиной со стуком закрылась. Как показалось старику, в стуке слышалось раздражение.

Пропетляв закоулками, чтобы подсократить дорогу, он вышел сзади своей избы. Немного постоял, прислушиваясь. Кажется тихо. Такая предосторожность уже не казалась ему излишней. После виденного им сегодня, кто другой на его месте, небось, каждого куста бояться бы стал. Яромилыч обогнул дом, вытащил из-под крылечка ключ и отворил дверь. В доме ни души. Ничто не оживает, с потолка никто не бросается. Кхекнув, старик шагнул за порог. Все вещи на местах, всё как и было оставлено.

— Ладно.

Стукнул палочкой стол, потыкал ею же скамьи да лавки. Честное дерево отозвалось негромким стуком и не выразило желание перекинуться в мерзкий студень да сцапать костыль. Подошел к постели. Постель, как постель. её тоже потыкал палочкой, прежде чем осмелился присесть на краешек, готовый вскочить, если вдруг почувствует приметы бесовского «оживления». Но, видать, права была Любава — это в ведьмином доме каждая щепка пропиталась чародейством, как в мастерской кожевника всё насыщается запахом шкур да квасцами. А здесь никогда не звучали опасные заклятья, сюда никогда не сгоняли на работу своенравных духов, так что дерево и глина, когда-то выкупленные у старых Хозяев, честно и незатейливо служили человеку… и не имели силы, чтобы обрести нежизнь и исполнить чью-то злую волю.

Только сейчас он почувствовал, как же утомился. Нога заныла, загудела спина, немедленно потянуло в сон. И день ещё не скоро, можно подремать с устатку… И подушки, вон они, прямо под рукой. Нет, нет, нет! Яромилыч затряс головой, вытрясая сонные видения, успевшие набежать перед глазами. Спать сейчас ну никак нельзя!

Кряхтя, он встал, прошелся по дому. Надо что-то с собой взять в дорогу. Самое нужное и не больше трех штук. Что же это будет? Ну, во-первых, кубышка. Яромилыч сел на пол прямо перед нужной половицей, подцепил её за краешек и вытянул. В заглублении блеснул лощеный бок чёрного кувшинчика. Старик вынул его. Тяжелёхонек! Хорошо что заразе Немиле про него не сказал, а то плакали бы гроши, и уже давно.

— Ну-ка!

Яромилыч треснул его о пол и сосуд сразу же раскололся на крупные черепки. По полу запрыгали медяки, рубли серебра да пара золотых монеток. На беглый взгляд негусто — однако на дорогу до Синебугорска хватит с избытком, если не кататься на тройках, не гулять в роскошных трактирах да не играть в зернь с побродягами. А Яромилыч и в бесшабашные юные годы, хоть и не дурак был гульнуть, безудержным мотовством не отличался. Он сгреб все добро в горку, пересыпал на тряпицу, скрутил сверток поудобнее и спрятал за пазуху. Так, что ещё? Следующей он решил взять дорожную суму через плечо. Она завалялась ещё с того странствия. Думал, что уже не пригодится, но все не выбрасывал. Хорошая ведь, кожаная, бисером изукрашена. За ненадобностью, дед хранил в ней какие-то тряпки да гвозди. Все это было немедленно вытрушено на пол, и сумка удобно пристроилась на боку.

— Та-ак! — протянул дед, — Что ещё?

Ничего из одежды брать не хотелось. В дороге это только отяготит, бывалый странник хорошо знает такие простые истины, намучив свои плечи и спину. Если руки на месте, то сообразишь что делать, когда одежка-обувка порвется или загрязнится. Взять нужно что-то действительно необходимое. Но что? Яромилыч заозирался по сторонам, ища это что-то. Взгляд, в конце концов, остановился на полочке, где стояло несколько книг. Всего-то пять штук. Две берестяных, одна на коже и три на тоненьких березовых дощечках. Книги собирались всем родом. Три в разное время купил отец, одну принесла в семью его мать, вместе со всем остальным своим приданным. А самую первую, берестяную, раздобыл где-то Ольша-дровосек, прадед Вятши. Вятша прочитал их все от корки до корки ещё в детстве, не все понял, но во многом разобрался с подсказкой старших. Среди всех книга прадеда — «Зазибуньские тайнословия» — была самой ценной.

В ней были записаны пророчества старинного волхва Велеслава о судьбах мира, и о судьбах его родного города. Маленький Вятша был уверен, что старый волхв написал в книге обо всем на свете, что случится после него. Обо всем и обо всех! Даже о нем, о маленьком мальчике. Нужно было только правильно понять, о чем там говорилось. А написано сложно. В нескольких строчках своих вирш, Велеслав обсказывал какие-то знаки, доступные, наверное, лишь одному ему, язык был старинный, страницы темные. Но насколько было интересно разгадывать загадки, заданные старинным волхвом!

Дед был уверен, что книга написана рукой самого Велеслава, но в подтверждение своих слов ничего привести не мог. Книга эта, казавшаяся единственной, как оказалось поздней, существовала во множестве списков. Вятше довелось повидать несколько таких берестяных рукописей, и он всегда с удовлетворением отмечал, что у них в семье храниться самая старая книга. Списки различались меж собой как количеством пророчеств, так и содержимым отдельных записей.

Сколько увлекательных часов провел Вятша, перелистывая ветхие страницы! Некоторые вирши он даже освоил наизусть. Когда на улице мальчишки играли «в волхва Велеслава», то роль мудрого волхва всегда отдавали ему, потому что никто лучше Вятши не мог грозно изречь пророчество да ещё при этом остаться серьезным. Книга стала лучшим его другом, по ней мальчонка даже приучился гадать, когда узнал от сестры одного из приятелей, что так делают девчата. Способ был совершенно несложный: задумываешь вопрос, сосредотачиваешься (Вятша даже придумал маленькую молитву, должную призывать дух волхва Велеслава, чтобы помог ему в гадании) и резко распахиваешь книгу, где попало, тычешь пальцем не глядя, а потом читаешь ответ. Истолковать мудрёные речения удавалось не всегда, но впоследствии пророчество с удивительной точностью сбывалось.

Старик встал на лавку, снял рукопись с полки и бережно растворил «Тайнословия» наугад и прочитал нетленные строки:

Не встанет Солнце

На западе…³

Лично ему всегда казалось, что это пророчество предвещает расцвет Зибуней, не сейчас, конечно, а в отдаленном будущем. Да, эту книгу обязательно нужно было взять с собой. Сдув с обложки пыль, он сунул её в суму поглубже. Ну вот, теперь, кажется все. Дед обошел дом по кругу, касаясь рукой всего, что попадало пальцам навстречу — родные стены, бока печи, стол, постель, полки. Взгляд упал на красный кут, где дружно сгрудились маленькие резные изображения Богов и пращуров. Яромилыч неловко опустился на колена.

— Отцы и деды! — зашептал он, — Предки вещие, во Сварге златой идущие, меня, Вятшу услышьте! Дом родной покидаю не своей волею. Пособите мне во пути, во дороженьке, не оставьте своею подмогою. Что кут красен оставляю, за то не вините, ведь сами знаете, что с собой взял бы, коли мог…

Он поднялся, несколько смятенный своими же словами. Вот, вроде как, с родными стенами и распрощался. Он подошел к столу, поцеловал Родову ладонь в самую середку, поклонился печи, что святой огонь в себе держала, что и лечила его, и чистила, и кормила. Всё, теперь всё…

Перед самой дверью из хаты Яромилыч остановился ещё раз. Над дверью висела сильно поистертая подкова. Оберег от худого гостя и от силы нечистой. «Оберег! Ещё один оберег мне не помешал бы!» — подумал старик, кивнув сам себе головой. Подкова та имела свою историю и хранима была как семейное достояние.

В первый день когда Ольша-дровосек прибыл в Зибуня, эта подкова попалась ему под ноги.

— Славно! — засмеялся тот, — Дома у меня ещё нет, а подкову на дверь я уже сыскал! Хороший знак!

Потом он нанялся за ночлег, прокорм и гривну в месяц поработать к одному мужичку, не имевшему сыновей, зато вырастившего аж четырех дочерей на выданье. Ещё одна пара мужских рук, да так задешево, да ещё таких справных, была совершенно не лишней. Ольша проработал год, два, а на третий, скопив малость звонкого серебра, засватался к хозяйской дочке, Вереюшке. Вятшин прапрадед, а мужичок в итоге стал им, только рад был, что зять у него такой оказался. Свадьбу сыграли скромную, но зато честь по чести! Вдвоем с тестем справили новый дом, и Ольша, сразу после того, как в дом запустили петуха и вкатили ковригу ржаного хлеба, прибил над дверями внутри избы старую лошадиную подкову. Вятша её потом, когда в новый дом перебрался, с собой забрал.

— Любава сказала, вроде как, только три вещи взять. Так, и что у нас есть? Кубышка, книга, сума. Уже три, получается. Подкова тогда лишняя выходит. Или нет? Или сума не счет? Чай и не вещь, как бы, а того, для переноса токмо. А, была, не была! — махнул рукой Яромилыч, очнувшись от воспоминаний, — Прадедову подкову все же заберу!

Знакомый уже зуд в отсутствующей пятке немного озадачил старика. К чему бы это? Вроде ж всё тихо, ничто в доме не оживает… А, пустое! Он взял маленькую лесенку, служившую для залезания на верхний печной лежак, поставил её около дверей, а сам стал искать, чем бы подкову наскоро сковырнуть. Вся подходящая снасть хранилась на чердаке, лезть долго. О, кочерга подойдет! Длинная, ухватистая. Яромилыч прикинул её на вес — то, что надо! Руки, правда, сажей перепачкались, ну, да и ладно. Сейчас главное — подкову добыть!

Он припер засовом дверь, чтобы не выпасть наружу, в сенцы, приставил к дверям лесенку, перехватил кочергу поближе к крюку и полез. Дело пошло туго. Подкова скрипела, гвозди негодующе повизгивали, едва-едва поддаваясь. По молодости, Яромилыч не пожалел гвоздей и приколотил подкову на все восемь дырочек, теперь же оставалось только ругать самого себя, умного такого. Ведь и на трех висело бы не плохо, так нет же, именно на все надо было, тютелька в тютельку. Но, с другой стороны, кто ж знал, что отрывать её придётся? Никто не знал, потому-то и крепил на века.

Сноровисто подсовывая крюк в получившиеся промежутки между упрямой железякой и стеной, дед предвкушал скорую победу. Так, ещё плечом подналечь, ещё разок! Ну-ка, ну-ка! Идет! На-ва-лись! Эх, где вы годы мои молодые?! Жалобно скрипнув напоследок, гвозди поддались и подкова с глухим звоном упала бы на пол, но Яромилыч подхватил её в самом начале падения.

— То-то же! — Дед улыбнулся, обдул её от ржавчины и древесной трухи, и не слезая с лесенки ловко подбросил подкову, метя прямо в суму, оставленную подле печи. Железка попала точно в цель, негромко звякнув о пол.

Наружные двери избы распахнулись от удара, в сенцах послышался топот многих ног, и тут же в дверь, раскачивая лесенку, на которой в изумлении застыл Яромилыч, забарабанили кулаками:

— Эй, одноногий черт, а ну, живо открывай! Мы знаем, что ты дома!

Дед несильно стукнул себя по голове кулаком и пробормотал:

— Говорила Любавушка мне, говорила…

Примечания

3

Все стихотворные цитаты (за исключением нескольких, оговоренных в сносках случаях) для «Зазибуньских тайнословий» взяты из книги И. Черкасова (влх. Велеслав) «Песни Светославия» (М.: ИОИ, 2000).