Комментарии к «Государю» Макиавелли

Владимир Витальевич Разуваев, 2018

Книга посвящена подробному комментированию самой знаменитой работы Макиавелли «Государь». Написанная 500 лет назад, она и сейчас привлекает огромное внимание. Макиавелли называют основоположником политологии, человеком опередившим свое время. Его идеи оказали влияние на Гоббса, Руссо, Спинозу, Харрингтона, Гегеля. Идеи Макиавелли были востребованы Декартом, Фрэнсисом Бэконом, Ришелье и Декартом. В результате влияния работ флорентийца начала формироваться концепция государственного интереса. Макиавелли восхищались и жестоко критиковали. Книга предназначается широкому кругу тех, кто интересуется политикой и историей. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Глава 1

Скольких видов бывают государства и как они приобретаются^[105]

Самая короткая глава книги. И одна из самых насыщенных. Фактически в ней речь идет о дальнейшей структуре данного труда. Макиавелли делает это в соответствии с принципами древнеримской риторики. Отдельно обратим внимание на стиль: доведенная до предела краткость. Тезисы не обсуждаются и не доказываются, как это будет делаться в других главах. Никколо в начале книги ограничивается одной констатацией. Не случайно есть точка зрения, что Макиавелли открыл возможность разграничения между стилями аналитического политического исследования, с одной стороны, и всего остального, с другой. В обоих случаях разнились терминология и концепции^[106].

В переводе Юсима заглавие данной главы звучит как «Какого рода бывает режим личной власти и какими способами она приобретается», что, на мой взгляд, более точно соответствует смыслу, который Макиавелли вкладывает в свой термин.

Обратим внимание, что заглавие главы в принципе соответствует первоначальному названию книги. Автор собирается писать труд о государствах и законах их существования. Немного позднее станет ясно, что все это экстраполируется на нужды государей. А затем последние безраздельно выйдут на первое место.

Итак, о чем в первую очередь эта работа: о государях, о государствах или же это советы государям? Мы сталкиваемся здесь с ситуацией, когда читатель фактически волен давать собственный ответ на этот вопрос, причем практически каждый ответ будет содержать значительную часть истины. Но почему?

Моя гипотеза (основанная, впрочем, не только на особенностях авторской психологии вообще и макиавеллиевской в частности, но и на текстуальном анализе «Государя») сводится к тому, что лично для флорентийца вся эта проблема не имела принципиального значения. Уже говорилось о том, что времена научной точности понятий в политологии при Макиавелли еще не наступили (да и о самой политологии в ту пору никто не слышал), так что авторы могли чувствовать себя свободными там, где сегодня властвуют жесткие рамки и негласные табу. Когда флорентийцу хотелось, он писал о государствах, когда считал нужным — о государях или давал им советы, если полагал правильным — обращался к правителям и читателям с пламенным призывом к освобождению Родины. Может быть, именно так и создаются великие произведения?

Отдельно следует выделить строгое научное начало этой едва ли не самой известной в мире политологической работы. Традиционно некоторые исследователи сравнивают его с эмоциональной, внешне совершенно ненаучной концовкой. Они же выделяли совершенно антитрадиционалистский характер подачи материала в данной книге Макиавелли. Совершенно очевидно и стилевое разнообразие «Государя», переходящее в противоречие.

Мое мнение сводится к тому, что сам Макиавелли уделял единству своего стиля гораздо меньше внимания, чем исследователи его творчества. Может даже показаться, что он просто писал так, как ему нравилось, и это суждение не будет откровенной ошибкой. Другое дело, что он в своей книге инструментален до предела, что, на наш взгляд, было упущено некоторыми предыдущими комментаторами. Иными словами, все в книге подчинено — пусть и нередко на подсознательном уровне — решению нескольких основных задач. В результате мы наблюдаем в этой книге сознательное или бессознательное смешение стилей для более глубокого воздействия на читателя, для того, чтобы с большей уверенностью побудить его совершить то самое действие, которого хочет от него автор.

Мне хочется особо оговорить, что в таких случаях, как анализ «Государя», интерес и интеллектуальное удовольствие доставляют не только ответы на те или иные поставленные проблемы. Не меньший интерес и не меньшее удовольствие, как мне хочется верить, приносят и формулировки вопросов и загадок, связанных с таким произведением, как работа Макиавелли.

Все государства, все державы, обладавшие или обладающие властью над людьми, были и суть либо республики, либо государства, управляемые единовластно.

При переводе и понимании этого предложения возникло множество противоречий. Поэтому сразу же сошлемся на различные подходы к нему. В переводе Курочкина на русский звучит следующее: «Все гражданские общества в государственном смысле представляются или монархиями или республиками». У Роговина: «Все государства, все формы господства, которые имели и имеют власть над людьми, были и есть или республики, или княжества». В переводе Фельдштейна: «Все государства, все власти, которые господствовали и господствуют над людьми, были и суть или республики, или княжества». В переводе Марка Юсима это предложение выглядит следующим образом: «Все государства, все правительства, когда-либо главенствовавшие над людьми, подразделяются на республики и принципаты». В версии самого автора: «Tutti gli stati, tutti e’ domonii che hanno avuto у hanno imperio sopra gli uomini, sono stati e sono o republiche o principati».

В рассматриваемом предложении речь идет о типах государственного устройства. Здесь Макиавелли не пошел по пути Аристотеля и Платона (об интеллектуальных переплетениях между Платоном, Аристотелем и Макиавелли написано немало^[107]). Каждый из этих двух древних философов создал куда более разветвленную систему государственного устройства, нежели флорентийец. Платон, например, в диалоге «Политик» упоминает монархию, тиранию, аристократию и два вида демократии (есть точка зрения, согласно которой Макиавелли находится все же ближе к Платону, чем к Аристотелю^[108]). Впрочем, считается, что эта фраза флорентийца все же вызвана прямым влиянием Стагирита. Как отмечали некоторые комментаторы «Государя», первая глава у Макиавелли носит ярко выраженный антиаристотелевский характер^[109]. Я с этим не вполне согласен (Макиавелли вообще крайне редко полемизировал со своими предшественниками и, во всяком случае, никогда не делал этого прямо^[110]), однако эта точка зрения, безусловно, имеет право на существование. Поэтому обратим внимание, что Аристотель насчитывал в общей сложности целых шесть государственных устройств, как «правильных», так и «неправильных»^[111].

Важно здесь то, что эти великие древнегреческие философы предпочитали более детальную классификацию типов государства, а Макиавелли ограничился самой простой. Проблема, конечно, не в том, что флорентиец из-за недостатка классического образования не знал древнегреческого^[112], пусть даже его отец и торговал, помимо прочего, античной литературой^[113]. Ему прекрасно была известна классификация государственного устройства Аристотеля, что он и доказал в одной из своих работ^[114]. Другое дело, что он сделал это с ярко выраженной неохотой и без упоминания имен.

Как бы то ни было, данное разделение типов государств в данной главе идет, возможно, либо из древнеримской истории, либо из современного Макиавелли положения в Италии, когда венецианская республика противостояла остальным авторитарным государствам^[115].

Кроме того, автор «Государя» помнил, разумеется, и республиканское прошлое Флоренции.

В этом отрывке флорентиец в первый раз в своей работе упомянул термин stati, от stato, государство. И тут мы сразу сталкиваемся с существенной трудностью в понимании Макиавелли. Дело в том, что авторская рукопись «Государя» до нас не дошла. Известно несколько рукописных копий, а затем начались первые печатные издания. В публикации 1550 г. (Testina) и позднейших репринтах этого издания в предложении есть только две запятые — после слов «государства» и «людьми». Значение запятых не следует, разумеется, переоценивать, однако легко предположить, что stati в данном случае равнозначны dominii или даже вообще определяются как таковые. А вот dominii осуществляют imperio. Таким образом, stati в данном случае это dominii, осуществляющие imperio^[116]. В результате получается, что три последних перевода на русский из процитированных выше более адекватны, чем два первых.

Вообще значение термина stato или государство у Макиавелли исследовалось многократно. Среди ранних российских авторов наиболее удачная трактовка, на мой взгляд, принадлежит Алексею Дживелегову^[117], шедшему все-таки, как мне кажется, из слишком уж широкого понимания данного термина.^[118] Учтем, однако, что современная политическая наука с тех пор ушла значительно вперед^[119]. Сколько-нибудь подробный обзор этой литературы оказался бы здесь занимающим слишком много места и потому неэффективным с точки зрения целостности данной работы. Поэтому приведу лишь мнение Евгения Темнова: новый термин введен для обозначения «новой политической реальности», т. е. «больших, независимых централизованных, национальных государств»^[120]. Есть утверждение, что stato у Макиавелли в «Государе» на 75 процентов представляет собой современное понимание этого термина, включая политическое, национальное и территориальное наполнение^[121]. Впрочем, здесь есть и другие точки зрения^[122]. Например, что stato у Макиавелли можно понять только в контексте существования тогдашних итальянских государств, которые были и большие, и маленькие, и полностью независимые, и независимые только отчасти. Риккардо Фубини вообще утверждал, что stato в документах пятнадцатого века очень часто было синонимом термина политика, politica^[123].

Уже на примере отношения исследователей к первому разбираемому понятию легко заметить, что проблема терминологии в сочинениях Макиавелли по-прежнему актуальна. Делавшиеся попытки решить этот вопрос^[124] можно назвать только началом, за которым не следовало надлежащего продолжения. Это немудрено, учитывая особенности отношения автора к терминологическому аппарату. Надо предупредить, что пока речь идет только об одном понятии. Через некоторое время ситуация многочисленных диспутов в отношении других основных понятий, использованных в данной книге, повторится еще несколько раз.

Как бы то ни было, в общей сложности в «Государе» термин stato употребляется 114 раз. Для книги, которая содержит около 15 тысяч слов, к тому же наполненной различного рода историческими примерами, это является довольно высокой интенсивностью использования^[125] (В другом случае тот же исследователь насчитывает 115 употреблений stato в «Государе^[126]).

Если ориентироваться на то, что Макиавелли писал в этой книге, то выяснится, что у него есть разные подходы к термину государство. Попробуем их рассмотреть^[127] хотя бы отчасти, а потом будем обращаться к ним по мере комментирования текста.

Первый пример. Фердинанд Арагонский* «в начале своего царствования… вторгся в Гранаду и тем самым заложил основание своего правления» (пер. М. Юсима, гл. XXI). На деле он «заложил основание» dello stato suo, т. е. своего государства. Как бы то ни было, перевод Юсима вполне в русской переводческой традиции. Хотя, возможно, Макиавелли, если учитывать контекст его высказываний, имел в виду, что Фердинанд заложил основы своего нового государства.

Второй пример. В Турции или Египте властителем и преемником султана становится человек, «получающий власть от уполномоченных на это лиц. И поскольку обычай этот древний, речь не может идти о новой власти, ибо здесь не встречаются присущие ей трудности, ведь если государь и новый, то государственные порядки старые (gli ordini di quello stato — В.Р.), и они так же пригодны для него, как и для наследного государя» (пер. М. Юсима, гл. XIX).

Третий случай. «Римляне… поступали так, как надлежит поступать всем разумным государям: они помышляли не только о нынешних, но и о будущих заботах и искали пути, как с ними справиться. Ведь предвидя их заранее, легко найти выход, а когда беда приблизилась, болезнь становится неизлечимой, и лекарство уже не ко времени. Получается так, как врачи говорят о чахотке, что вначале ее легко вылечить, но трудно распознать, а по прошествии времени, если с самого начала она была запущена, болезнь становится очевидной, но трудноизлечимой. То же и в государственных делах… (nelle cose di stato)» (пер. М. Юсима, гл. III).

Четвертое. «Затем, новоиспеченные государства, как и все другие скороспелые порождения природы, не располагают корнями и разветвлениями, которые спасли бы их от первой непогоды» (пер. М. Юсима, гл. VII).

Пятое. «… Эти немногие не решатся выступить против мнения большинства, на стороне которого защищающее его величие государства (пер. М. Юсима, гл. XVIII).

Шестое. «Основанием же всех государств, как новых, так и древних и смешанных, служат хорошие законы и хорошие войска» (пер. М. Юсима, гл. XII).

Отметим также, что когда Макиавелли использовал термин государство применительно к правительственному аппарату, он обычно старательно подчеркивал, что последний должен целиком оставаться в руках государя. Иными словами, lo stato в этом случае остается эквивалентным lo suo stato (его государство), собственного государства правителя^[128].

В целом же можно предположить, что копья по поводу данного термина ломаются по большей части напрасно. Теория государства Макиавелли в данной книге попросту не интересовала. Ему всего лишь хотелось давать советы государям.

Макиавелли проявляет себя в данном случае как современный по нашим меркам политический консультант. В сегодняшней России это значит: как можно меньше теории, как можно больше практики (хотя мне приходилось встречать и таких продвинутых консультантов, которые оправдывали свою практику чужой теорией. Естественно, что такой подход оплачивался несколько выше). Эта позиция оправдана со стороны интересов заказчика и вполне естественно, что нанимаемый эксперт должен быть готов к этому с самого начала. Похоже, что автор «Государя» имел в виду именно этот случай. Впрочем, мы не можем на этом основании уклониться от анализа терминологии.

Последние могут быть либо унаследованными — если род государя правил долгое время, либо новыми.

Макиавелли здесь продолжает действовать в рамках нарочито строгой формы изложения. Все вроде бы поддается делению и анализу, все может быть подсчитано. Комментаторы здесь иногда^[129] отмечают, что упоминание новых монархий являлось у Макиавелли относительно неожиданным для его времени, хотя и, возможно, было частично заимствованным у Тацита.^[130] Правда, с моей точки зрения, флорентийцу не нужно было рыться в работах древнего римлянина, дабы вспомнить о том, что происходило на его глазах или было совсем недавней историей. Об этом свидетельствует уже следующая его фраза, в которой упомянуты Франческо Сфорца* и захват Испанией Неаполя.

Что касается понятия государь (il principe), то оно употребляется Макиавелли в отношении всех независимых глав государств. Уже в самом начале книги видно, что для автора они делятся на две группы: наследных и новых правителей. В случае с последними флорентийец чаще всего обращался к деятельности сына папы Александра VI Чезаре Борджиа и Франческо Сфорца.

Новым может быть либо государство в целом — таков Милан для Франческо Сфорца; либо его часть, присоединенная к унаследованному государству вследствие завоевания — таково неаполитанское королевство для короля Испании.

Принципиальное замечание для последующего понимания идей «Государя». Новым государством может быть и то, которое присоединило к себе другую завоеванную страну. В XXI главе, например, пойдет речь о Фердинанде Арагонском, который захватил мусульманскую Гранаду и стал, тем самым, новым государем в классификации флорентийского мыслителя.

Отмечу также, что Милан и Сфорца являются для Макиавелли одними из любимейших примеров для иллюстрации своих тезисов. Это объясняется несколькими причинами: действительной значимостью Милана для политической жизни Италии и в целом, огромной ролью, которую он сыграл в Итальянских войнах того времени^[131], традиционными тесными связями, которые были между Сфорца и правившими во Флоренции Медичи.

Родоначальником династии Сфорца был Муцио Аттендоло (1369–1424), выходец из среды зажиточных крестьян. Свое прозвище Сфорца получил за физическую силу, хотя есть и другие объяснения^[132]. Его сын, Франческо Сфорца (1401–1466), кондотьер на службе многих итальянских правителей, в 1450 г. захватил Милан и провозгласил себя при поддержке горожан его герцогом. Он стал первым из своей династии миланских герцогов (1450–1535).

С нашей точки зрения, довольно любопытно здесь, что выходцы из крестьянской среды смогли основать династию, которая в условиях постоянных войн и неурядиц просуществовала, пусть и с перерывами, более столетия и дала жизнь ряду феодальных фамилий. И не только интересно, но и чрезвычайно важно с точки зрения социальной мобильности, которая была относительно высокой. Удачливый авантюрист мог в Италии действительно сделать стремительную карьеру на политическом поприще. А вот средневековая Россия, напротив, в целом была обделена примерами такого рода. Правда, при Иване IV в Думе в конце концов бояр отчасти заменили неродовитые любимцы царя, однако при Федоре Ивановиче численность боярской курии почти сразу же удвоилась, а курия думных дворян оказалась фактически разогнанной.^[133]

В XVII веке ситуация несколько изменилась, если вспомнить приток в столицу провинциального дворянства (хотя бы талантливейший Афанасий Ордин-Нащекин при Алексее Тишайшем), подъем Лопухиных и Нарышкиных. Впрочем, все это касалось только дворянства, разве что вспомнить фантастический взлет Строгановых. При Петре I путь наверх для талантливых и удачливых был гораздо проще, однако затем положение изменилось в худшую сторону. Сделать карьеру в церкви было намного легче (здесь нельзя не привести в пример родившегося в крестьянской семье патриарха Никона).

Новые государства разделяются на те, где подданные привыкли повиноваться государям, и те, где они искони жили свободно; государства приобретаются либо своим, либо чужим оружием; либо милостью судьбы, либо доблестью.

В переводе Марка Юсима данный отрывок выглядит следующим образом: «Эти новообретенные территории (questi dominii) либо уже приучены подчиняться единоличному правителю, либо до этого пользовались свободой; присоединяют же их либо силой собственного оружия, либо с чужой помощью, либо волею судьбы, либо благодаря своей доблести».

Фактически здесь мы имеем, в соответствии с рецептами античных риторов, что-то вроде предварительного и схематического плана ближайших последующих частей «Государя». Достоверно известно, между тем, что труд Цицерона «Об ораторе» в семье Макиавелли имелся^[134]. В этом отношении уже было замечено, что структура «Государя» и особенности изложения материала соответствуют правилам римской риторики^[135]

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

105

Хотя текст «Государя» написан на итальянском, заглавия глав в рукописных копиях были на латыни. Их перевод на итальянский в первом печатном издании Макиавелли, скорее всего, не принадлежал. Впрочем, полностью исключить эту версию нельзя.

106

Wolin Sh.S. Politics and vision. Р. 184

107

См., например, Vitale E. Platone, Aristotele, Machiavelli. Torino: Giappichelli, 1989. Впрочем, есть точка зрения, что взгляды Макиавелли находились в остром контрасте с работами Платона и Аристотеля. См. Rauch L. Machiavelli: The state as a work of art // The political animal: Studies in political philosophy from Machiavelli to Marx. Amherst: University of Massachusetts press, 1981. P. 1–15

108

Strauss L. Thoughts on Machiavelli. Glencoe, Illinois: The Free press, 1958. P. 285; Werner E. Machiavel et Platon // Revue de métaphysique et de morale. 1973. Vol. 78. P. 295–311

109

Gilbert A. Op. cit. P. 19

110

Довольно характерна реакция Макиавелли на критическое замечание Веттори в личной переписке по поводу «Политики»: не знаю, что об этом сказал Аристотель, однако я определенно могу сказать, что может существовать, что существует и что существовало.

111

Аристотель. Политика // Аристотель. Соч. в 4 т. Т. 4. М.: Мысль, 1983. С. 457

112

Напомню — не в оправдание Макиавелли, а просто к слову, что и Петрарка не знал древнегреческого, несмотря на то, что собрал ценную библиотеку античных рукописей.

113

Абрамсон М.Л. Человек итальянского Возрождения. Частная жизнь и культура. М.: РГГУ, 2005. С. 92

114

Он их старательно перечислил в своих «Рассуждениях». С. 15.

115

Gilbert A. Op. cit. P. 19

116

В этой связи можно упомянуть, что dominium означало феодальное владение, а imperium — суверенитет или независимость. — Dowdall H.C. The word “State”// Law Quarterly Review. 1923, Vol. XXIX, January. P. 111

117

О жизни и деятельности этого, к сожалению, во многом забытого сейчас, автора см., например, Девятова Ю. Триумф и трагедия отечественного либерализма. Жизненный путь и эволюция общественно-политических взглядов А.К. Дживелегова (1875–1952) // Армянский вестник, 1998, № 3-4

118

Соответствующий комментарий Дживелегова см.: Дживелегов А.К. Никколо Макиавелли// Макиавелли. Соч. Том 1. М.; Л., Academia, 1935. С. 333–335

119

Среди многочисленных работ относительно stato выделю, в частности, Mansfield H.C. On the impersonality of the modern State: a comment on Machiavelli’s use of stato. // The American political science review. 1983, Vol. 77. P. 849–857; Caristia C. Op. cit. P. 109–135; Rubinstein N. Notes on the word Stato in Florence before Machiavelli // Rowe J.G., Stockdale W.H. eds. Florilegium historiale: Essays presented to Wallace R. Ferguson. Toronto: University of Toronto press, 1971. P. 313–326; Levi A. W. “De interpretatione: Cognition and context in the history of ideas” // Critical inquiry. 1976, Vol. 3. P. 153–178; Hexter J.H. Op. cit. P. 113–138.

120

Темнов Е.И. Макиавелли — политический писатель // Макиавелли. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве. М., Мысль, 1997. С. 13

121

Chiapelli F. Studi sul linguaggio di Machiavelli. Р. 68

122

Hexter J.H. Il Principe and lo stato. P. 135–137

123

Fubinu R. Note Machiavelliane e paramachiavelliane a propoposito della relazione di N. Rubinstein // Studies on Machiavelli. Ed. By Myron P. Gilmor. Florence: Sansoni, 1972. P.390

124

Например, De Vries H. Essai sur la terminologie constitutionnelle ches Machiavelli (Il principe). Amsterdam: Uitdeverij excelsior, 1957

125

Hexter J.H. Op. cit. P.117

126

Hexter J.H. The loom of language and the fabric of imperative: The case of Il Principe and Utopia // American historical review, 1964, Vol. 69. Р. 952–953

127

Hexter J.H. Il Principe and lo stato. P. 127

128

Skinner Q. The State // Ball T., Farr J., Hanson R. (eds). Political innovation and conceptual change. Cambridge: Cambridge university press, 1989. P. 103

129

Gilbert A.H. Op. cit. Р. 19

130

О проблеме в целом см. Toffanin G. Machiavelli e il Tacitismo. Naples: Guida Editori, 1972; Aerts E. Niccolò Machiavelli // Spiegel Historiael. 1979. Vol. XIV. S.72-79

131

Об Итальянских войнах см., например, Taylor, F. L. The Art of War in Italy, 1494–1529. Westport, Conn.: Greenwood Press, 1973

132

Sforzare — принудить силой

133

Скрынников Р.Г. Борис Годунов. М.: Наука, 1978. С. 21–22

134

Об этом свидетельствует книга записей Бернардо Макиавелли, отца Никколо. — Machiavelli B. Libro di ricordi. Ed. Cesare Olschiki. Florence: Le Monnier, 1954. P. 123. Анализ содержания дневника см. Atkinson C. Debts, dowries, donkeys. The diary of Niccolò Machiavelli’s father, Messer Bernardo, in Quattocento Florence. FrankfurtM: Dialoghi/ Dialogues, 2002

135

Viroli M. Machiavelli. P. 77. Соглашаясь в принципе с Вироли и его предшественниками, следует все же отметить, что Макиавелли не пошел до конца в следовании формальным законам римской риторики, указав схематически только темы ближайших глав своей книги. Ровно так же он не был до конца последователен и в применении приемов римской риторики в изложении своих доказательств.