Гостиница

Владимир Васильев

«А гостиница – это не склеп – меж мирами прямая дорога: Между тем, что нам явлен, и тем, что остался незримым, Но касается нас то тоской, то мечтой, то тревогой — Всем несбывшимся, что сиротливой душою храним мы».

3. МЭР

«Достичь небесных сфер не может

ни один, минуя недра ада».

Шри Ауробиндo Гхош

Уже несколько дней вокруг фантастически громадного здания Гостиницы, больше похожего на телебашню, не ощущалось никакого движения. А информации о завершении или приостановке строительства не было. Не говоря уже о торжествах по случаю открытия. Это нарушало душевное равновесие и… протокол. Конечно, Гостиница не принадлежала Городу, но она была весьма заметной его частью, и это давало городским властям основания рассчитывать на получение своевременной информации. Хотя бы для пресс-службы…

Правда, и прежде на строительстве Гостиницы суеты, сопровождающей прочие стройки Города, не обнаруживалось, что само по себе было удивительно, однако чувствовалось и наблюдалось воочию продвижение дела. Гостиница росла день ото дня, хотя было совершенно непонятно, за счет чего. Никаких строительных кранов, бетономешалок, лесов и прочей строительной атрибутики никто возле строящегося здания никогда не видел.

И, тем не менее, вот оно!.. Тычет своим острием в серое небо, поблескивая даже в рассеянном свете сумрачного дня.

Мэр невольно залюбовался совершенными формами этого неординарного архитектурного сооружения, обреченного быть достопримечательностью его Города.

«Похоже на указку Господа… — подумал Мэр. Впрочем, сам он был закоренелым атеистом, что позволяло ему поддерживать ровные дипломатические отношения со всеми конфессиями Города, оставляя каждой из них надежду спасти его грешную душу. — Нет, пожалуй, — усомнился Мэр в своем образе, — слишком широкое основание для указки… Скорее уж тогда — сталагмит Божий, застывшие слезы Господни… Экое, однако, религиозное настроение… С чего бы это?..»

Мэр не без удовольствия оглядел свое отражение в большом зеркале, стоявшем в углу большого кабинета и служившем ему для контроля за выражением лиц половины сидящих к нему в профиль или отвернувшихся участников заседаний. Чтобы следить за мимикой остальных, приходилось в нужные моменты вставать из-за стола и демократически прохаживаться по кабинету. Правда, до этого доходило редко — большей частью лица были с готовностью обращены к нему.

В меру высокий, в меру упитанный (можно было бы сказать — лучший в мире, если бы это определение не относилось к другому литературному герою), с хорошей спортивной фигурой и простоватым добродушным лицом, в котором, впрочем, без труда ощущались ум и воля, одетый не шикарно, но добротно, в строгом стиле, мужчина далеко не юных, но и не преклонных лет, с благородной проседью в густых волосах, вполне располагал к себе, был способен вызвать симпатию и в старом, и в молодом, и в мужчине, и в женщине, и в интеллектуале, и в работяге. Может быть, даже и в люмпене, но вряд ли, потому что люмпенов он сам терпеть не мог. Возможно, это была его ахиллесова пята, и кто-нибудь из политических соперников подсунет ему отравленную колючку под эту пяту, но без врага в политике нельзя. А враг демократичного политика должен быть врагом большинства. Слава Богу, в его благословенном Городе люмпены составляют меньшинство. Но тревожная тенденция люмпенизации горожан, к сожалению, наблюдается. И в этом Мэр винил, прежде всего, себя, ибо власть на то и существует, чтобы сглаживать социальные контрасты, не доводя их до катастрофического антагонизма. Однако власть, которая пытается делать это насильно, занимается самоубийством. Посему надо добиться, чтобы это происходило естественно… Утопия?.. Пожалуй… Добровольно может отдать свое только очень сытый. А таких, к сожалению, много не бывает. И не может быть, потому что ограничены ресурсы экологической ниши… И более сыт тот, у кого сильнее развиты хватательные способности. И когда оные ухватывают столько, что не в силах проглотить, приходит власть и ненавязчиво помогает сделать кус удобоглотаемым — в идеале… Но что делать, когда все голодные или полуголодные?!.. Разумеется, понятие «голод» относится не только к желудочно-кишечному тракту…

«Вот где проблема!» — подвел черту Мэр, все еще разглядывая здание Гостиницы. Это стало почти ритуальным его утренним занятием — смотреть на Гостиницу и предаваться философским размышлениям. Видимо, откровенная устремленность оного архитектурного дива в выси небесные стимулировала полет мысли. Если б она еще подсказала, как примирить сытого и голодного!.. Вдруг, вроде бы ни с того, ни с сего, Мэру вспомнились строки Маяковского, талантливо спертые им у Уолта Уитмена: «Гвоздь у меня в сапоге кошмарнее, чем фантазия у Гете…»

«Точно!.. — озарило Мэра. — Никакой это не сталагмит, а гвоздь под пяткой неба… То-то молнии посверкивают над острием… Не нравится, чать?.. Или, скорее, винт — видно что-то вроде резьбы на боковой поверхности… Террасы или балконы?.. Однако если гора не идет к Магомету…»

Мэр нажал на кнопку вызова и секретарь-референт — украшение приемной, получившее звание «мисс Города» этого года, — не замедлила явиться пред мудрые очи шефа. Мэр тут же ощутил непреоборимый инстинктивный импульс мысленно раздеть «мисс». Это происходило помимо его воли всякий раз, когда сие творение Божье переступало порог его кабинета. Не помогали никакие зароки, которыми он охлаждал свой пыл.

«Просто, воздух существует, чтобы им дышать, вода — чтобы утолять жажду, женщина — чтобы возбуждать желание, — философски оправдывал себя Мэр. — Ненормально, когда она его не возбуждает… Я же не кидаюсь на нее каждый раз, когда вижу… И вообще не кидаюсь. А эмоции на то и существуют, чтобы укреплять волю…».

И с тем он успокоился, продолжая мысленно раздевать ее, в чем, надо сказать, достиг особого искусства и утонченности, но более уж не испытывал угрызений совести. Он чувствовал, что для нее не остались тайной его «занятия», но протеста не ощутил. Даже напротив… Каждый получал доступное удовольствие. Это бодрило.

Мэр был еще не стар. Но власть… Власть — она сама по себе — сласть. Негоже ее между ног класть… Даже столь обольстительных…

— Итак, услада очей человеческих, — с легкой, почти отеческой улыбкой начал Мэр ежеутренний ритуал, — что ждет меня в сей благословенный рабочий день? — Он не забыл мысленно расстегнуть верхнюю пуговку на ее белоснежной застегнутой наглухо блузке. И это не ускользнуло от внимания секретаря-референта.

— В ближайший час, — начала она, чуть зардевшись, что, однако, ничуть не повлияло на деловой тон, — документы на подпись и запись ваших распоряжений.

— Та-а-к, — кивнул Мэр, ловко расстегивая вторую пуговицу. В глубине декольте показались пышные упругие округлости. Это вдохновляло. — Так!.. — еще раз повторил Мэр. Второе «так» заставило опытного секретаря сделать глубокий вдох, в результате чего и без того высокая грудь взлетела еще выше.

— Затем, — продолжала она, — подготовка к заседанию муниципалитета.

— Да, — кивнул Мэр, не забыв о третьей пуговке, — это дело серьезное. Надеюсь, все материалы готовы?

— Как всегда, — удивленно взметнула прекрасные брови не менее прекрасная их обладательница, подчеркивая некорректность подобного вопроса и одновременно — резвость его пальцев, уже полностью распахнувших блузку. Мысленно, разумеется, исключительно мысленно… Нельзя сказать, чтобы это чрезмерно ее взволновало, но и равнодушной не оставило. Кровь прилила к поверхности кожи и заставила ее словно бы светиться изнутри.

«Старый извращенец», — подумала красавица почти ласково, почувствовав, как блузка соскальзывает с ее плеч.

— Затем — работа с референтами, — продолжала она ровным тоном, что свидетельствовало о высоком ее профессионализме.

— О-ох, — вздохнул Мэр, увидев, как юбка соскользнула на пол, обнажив божественные конечности в тончайших колготках, снятие которых требовало особого, можно сказать, ювелирного искусства. — Ох уж, эти рысачки, — закончил он фразу, имея в виду референтов. — Но без них — никуда… Ладно… Надеюсь, затем — обед? — улыбнулся он. — Спасибо, можно не продолжать, потому что после оного — заседание Муниципального Совета… Не так ли?..

Секретарь удивленно распахнула прекрасные очи. Обычно ее патрону (или партнеру?) была несвойственна подобная поспешность. Ведь он еще далеко не закончил ежеутреннюю ритуальную мысленную секс-разминку.

— Подойдите-ка сюда, — позвал Мэр.

«Ах, вот оно что!.. Неужели идеи становятся материальной силой?..» — дисциплинированно откликнулась она на зов. Мэр стоял у окна и, когда секретарь-референт приблизилась, отступил в сторону, пропуская ее вперед. Она оказалась лицом к громадному окну.

— Скажите, какое чувство вызывает у вас этот архитектурный Левиафан? — спросил Мэр, указывая на сверкающее здание Гостиницы, вознесшееся над Городом довольно далеко от мэрии, но будто бы совсем рядом.

— Страх, — ответила она, вздрогнув от ощущения не мысленной его близости за спиной.

— Страх? — удивился Мэр, не предпринимая никаких мысленных действий, к которым она внутренне уже была готова и от которых ее обдавало волнами жара…

«Садист», — мысленно простонала юная леди.

— Страх? — повторил Мэр, удивленно хмыкнув. — Такая красота — и страх?

— Это — красота не от мира сего, — объяснила секретарь.

— А ведь действительно, — согласился Мэр, присмотревшись к Гостинице, в то же время мысленно оглаживая ладонями обольстительные изгибы обнаженного женского тела. — Но есть ли что более не от мира сего, чем Бог? А Бог — есть любовь, согласно определению апостола Павла… Вы боитесь любви?..

— Мне всегда казалось, что Бог весьма негативно относится к любви. Или мы с ним по-разному ее понимаем, — пожала якобы обнаженными плечами прекрасная собеседница. — И, по-моему, Бог — есть страх… Все религии основаны на страхе… Или перед гневом Божьим, или перед невозможностью спасения… Спасения от жизни… А я не хочу от нее спасаться! — подняла она на Мэра свои ошеломительные очи, и он чуть было не канул в них. Спасла профессиональная натренированность противостоять посторонним воздействиям — повело-повело и… отпустило.

— Любовь и страх — две вещи несовместные, — добавила она, не отводя глаз, и Мэр, все еще пребывая под их очарованием, не смог сообразить, кого она имеет в виду: Бога и его рабов или… их двоих… Он тоже не отводил глаз. Никудышным бы он был политиком, если бы отводил глаза. Нет, взор его был чист и мудр.

— А вы, оказывается, еще и философ, — одобряюще улыбнулся Мэр. — Значит, я не ошибся в вас.

Она скромно улыбнулась в ответ, отлично зная, что кадровую политику в мэрии контролирует его премудрая, прекрасная и еще молодая и энергичная супруга — эталон супруги большого политика, а значит — сама большой политик. Благосклонно замеченная ею среди выпускниц юрфака юная леди стремилась соответствовать этому эталону, лелея мечты о политической карьере. А для их воплощения, прежде всего, необходимо было быть неповторимой и… ждать своего исторического момента.

— Я — Женщина, — тихо, но твердо ответила прелестная соискательница политического успеха. И Мэр по достоинству оценил истинность и глубину этого уточнения.

— Вот что, — распорядился Мэр, мысленно возвращая с некоторым сожалением на место ее прозрачные трусики модели «фиговый листок», — пусть подадут мою машину. Сейчас. Документы подождут. Мне не нравится, когда архитектурные сооружения в моем Городе вызывают страх у прекрасных горожанок… Форма сама по себе, тем более такая совершенная, не может порождать страх. Я должен знать содержание!..

Одежда чудесным образом мгновенно укрыла обольстительное тело, словно закрылись лепестки цветка и, строго кивнув в знак того, что распоряжение принято к исполнению, серетарь-референт грациозно двинулась к двери.

«Женщина, — мысленно произнес Мэр, — какое философски емкое слово… Женщина, жизнь, любовь… Тайна сия велика есть…»

А ей, уже подтянувшейся и строгой, было почему-то очень жаль этого красивого мужчину, мудрого, искусного политика…

* * *

Правительственный лимузин, шелестя шинами, несся по осевой линии центрального проспекта. Улица была чиста и элегантна, как концертный рояль. Мэр прекрасно знал, что за несколько минут перед ним здесь прошлись уборочные механизмы, но даже это знание не портило приятного впечатления. Чистота и красота — абсолютны и независимы от причин, их породивших. Мэр, конечно же, не был настолько близорук, чтобы не понимать, сколь разительно отличаются обыкновенные улицы от правительственной трассы, и значит, маршруты мэра должны быть неисповедимы, что могло бы вынудить соответствующие службы содержать весь Город в чистоте. Впрочем, это утопия — сие потребовало бы непосильных для городского бюджета вложений.

И, тем не менее… надо разнообразить свои маршруты. Однако прежние попытки такого рода всегда встречали неявное, но ощутимое упругое сопротивление.

Народу на улицах было не очень много. Понятное дело — начало рабочего дня. Гости Города еще отдыхают после ночных впечатлений, а торговая сеть накапливает товарную массу, чтобы обрушить ее на тощие кошельки покупателя в ближайшие часы… Впрочем, это тоже утопия — все усилия Мэра по ликвидации, казалось, хаотически возникающих дефицитов, порождающих ажиотажный спрос, то бишь очереди, оказывались тщетными: на месте одного дефицита возникал другой, самый непредсказуемый.

Ладно бы насаждал он государственный монополизм и централизованное тотальное планирование — хоть природа дефицита была бы понятна. Но в случае частнособственнического рыночного хозяйства?!.. Да при наличии развитого антимонопольного законодательства, которому он отдал немало собственных сил!.. Хотя, что уж кривить душой — и в этом случае все было понятно. Коли явление существует, значит, оно кому-то выгодно. И Мэр отлично знал — кому и как удалось нейтрализовать рыночные регуляторы и его антимонопольные законы…

Этот торгово-производственный упырь предпочитал паразитировать на худосочном теле городской экономики, не позволяя ей обрести полноценную кровь и плоть. Частная собственность существовала только на юридическом уровне во внешних формах, вполне удовлетворяющих требованиям антимонопольного законодательства, но фактически это была единая «теневая» система криминальных связей, монополизировавшая производство и сбыт, что позволило ей максимизировать прибыть при минимизации производственных затрат. Фактически существующий, хотя и искусственно созданный дефицит товаров давал возможность предельно, исходя из покупательной способности горожан, а часто и не учитывая ее, взвинчивать цены. Собственные же неограниченные потребности можно было без труда удовлетворять за пределами Города. За этими же пределами черпались и «импортные» товары по бросовым ценам, которые в Городе становились ценами «престижными»…

Взор Мэра рассредоточенно проникал сквозь тонированное стекло, профессионально, по-хозяйски фиксируя «плюсы» и «минусы» городского интерьера, но мысль его витала, можно было бы сказать, в теоретическо-политических эмпиреях, если бы эти «эмпиреи» практически не брали горожан за горло.

Нельзя сказать, что «мировая полисная революция», как назвали политологи процесс суверенизации территорий, потрясла мир. Нет, она прошла исключительно спокойно, но дискретизировала этот мир, раздробила, перевела из молекулярного состояния в атомарное. Что, конечно же, не означало полного обособления территорий. Атомы взаимодействуют и не соединяясь в молекулы. И, все же, на фоне недавней всемирной экономической интеграции, для которой, казалось, может существовать лишь один предел — всемирная демократическая конфедерация или, как в дурных снах фантастов, мировая империя, — на этом фоне «полисная революция» оказалась «тихим взрывом», «божьим откровением» для теоретиков и практиков от политики, удивленно воззрившихся на дело рук своих, когда процесс был уже близок к завершению.

Как личность с развитием человечества все более четко выкристаллизовывалась из тоталитарного человеческого раствора, так и коллективы людей, вырастая из племенных, расовых и прочих «естественно-биологических» стадных связей образовывали кристаллы социальной общности, основанной на территориальном единстве и рационально осознанном единстве интересов. Это не древнегреческий полис, который во многом еще племенное стадо, но внешне «кристаллы» принимали форму таких полисов, то есть городов-государств, и политологи просто не могли не оседлать очевидную аналогию.

«Впрочем, — думал Мэр, — древнегреческий полис совсем не плох как оптимальная административная самоуправляющаяся единица и не заслуживает высокомерного к себе отношения. Нам многому можно поучиться у них… И у Платона, при всем его коммунизме, и, особенно, у Аристотеля… Не надо только забывать про Макиавелли…»

Процесс социальной атомизации мироустройства вызвал множество неожиданных эффектов, показавших, что мир, действительно, перешел в новое качественное состояние. Перестали, в частности, работать экономические механизмы, сносно справлявшиеся с макроэкономикой супердержав и союзов государств. Рынок не совместим с понятием границы. Он эффективен, когда свободен и всемирен.

Мэр любил свой Город. Наверное, потому что здесь родился и провел большую часть жизни, исключая время учебы и стажировки в самых престижных научных центрах, потому что с Городом были связаны все устремления, смысл его жизни. Нормальная любовь стремится к взаимности, а любовь Города — есть любовь его жителей. Однако победа на выборах — не свидетельство любви избирателей, а лишь выражение их надежды на перемены к лучшему. Ставка на очередного лидера. Любовь может появиться, когда они ощутят выигрыш. А выигрыш в жизни — это счастье.

Мэр был достаточно зорок и видел, что большинство сограждан несчастны. Но тогда несчастен и он, ибо смысл его жизни не реализован.

Временами он чувствовал себя рыбой, бьющейся на золотом песке сверхприбылей городских монополий. Казалось бы, что ему жаловаться — чем больше прибыли, тем весомей налоги и богаче казна, тем активней благотворительная деятельность. Но он прекрасно знал, что большая часть этих сверхприбылей утекает по теневым каналам мимо казны, благотворительная деятельность служит лишь для отвода глаз, и суммы, на нее затрачиваемые, смехотворны на фоне прибылей. Однако, и это не главное. Самое трагичное то, что источником сверхприбылей служила не высокоэффективная экономическая система, в которой все компоненты производства и потребления гармонично связаны автоматически действующими экономическими регуляторами, не позволяющими расколоть общество на полярные слои. Нет, источником их служила первобытная, вульгарная эксплуатация большинства горожан за счет взвинчивания монопольных цен. Казалось бы, понижение покупательной способности населения должно было притормозить этот процесс. И эта тенденция наблюдалась. Однако ей противопоставлялось снижение качества товаров и уменьшение их ассортимента. В результате снижался уровень потребностей и требовательности горожан. А ведь чем меньше человек хочет, тем меньшего добивается. И это есть деградация общества.

Конечно, с философской точки зрения для оценки, хорошо сие или плохо, важна структура потребностей. Некоторые из них было бы очень хорошо понизить. Но Мэр прекрасно видел, что большинству его горожан не до структуры потребностей — дай Бог не протянуть ноги. И если при этом страдали какие-то потребности, то, в первую очередь, высшие, духовные, собственно человеческие.

Все это он видел давно и в мэры стремился, чтобы положить конец сему, и не скрывал этого. Видимо, потому и победил на выборах — горожанам был любопытен его революционный порыв. Именно любопытен и не более — мало кто верил, что он окажется в силах что-либо изменить в их гнусной жизни, но и за стремление были благодарны.

И вот он уже несколько лет у власти. Кстати, очень точное определение: у власти, а не сама власть. Оная была незрима, и вершилась помимо Мэра и прочих официальных политических структур, им возглавляемых.

Он понял это довольно быстро, когда принятые по его настоянию «прогрессивные» законодательные акты, кстати, через поправки весьма кастрированные, оказались «бумажными законами», не имеющими ничего общего с реальным функционированием городского организма.

Стало очевидно, что только политическими методами с незримой системой власти не справиться. Необходимо было организовать борьбу базисов. Мафиозной системе экономики противопоставить здоровый рыночный механизм. И пусть победит сильнейший.

Его первый укол рапирой независимого «малого бизнеса» при государственной поддержке цен ниже монопольных за товар лучшего качества был легко парирован дубиной рэкета. Те предприниматели, что очухались после дубины, влились в мафиозные структуры, лишь усилив их.

На «полицейские» методы Мэр и вовсе особых надежд не возлагал, понимая, что они лишь способствуют развитию коррупции — слаб человек. Но и полностью от них не отказывался, дабы не обеспечивать слишком вольготной жизни мафии и вынуждать ее делиться доходами с казной. Единственно, Мэр следил за тем, чтобы полицейские чиновники не засиживались на «хлебных» местах. Пусть больше народу покормится от мафиозной кормушки — все выше средний уровень жизни горожан. Но прирастать к кормушке не позволял, что встречало поддержку в чиновничьих кругах. Мэр знал даже о существовании «неписанных» очередей на каждое «доходное» место. Всех не пересажаешь, а пока есть условия для коррупции, она будет процветать.

И тогда Мэр пустил в ход «тяжелую артиллерию» в виде льготных инвестиций иностранного капитала на условиях наполнения рынка дешевыми и качественными товарами.

«Варягам» было выгодно захватить новый рынок сбыта, налоговые льготы компенсировали их убытки от понижения цен. Горожанам было выгодно избавиться от дефицита и дороговизны. Родная же мафия, по замыслу Мэра, должна была вступить в экономическую конкурентную борьбу за рынок, от которой горожанам могло стать только лучше…

Хотя мафия есть мафия и сразу от криминальных методов борьбы, вплоть до бандитизма, она вряд ли сможет отказаться. Что ж, городские подразделения спецназа, верные Мэру, приведены в полную боевую готовность.

Все делалось в строжайшей тайне и, может быть, поэтому смогло осуществиться. Вот уже неделю оторопевшая мафия наблюдает, как горожане вкушают «иностранного пирога».

Впрочем, не окончательно оторопевшая — через пару дней после начала товарной интервенции были зафиксированы попытки оптовых закупок крупными партиями, но подобная торговля не только лишалась налоговых льгот, но и облагалась такими налогами, что заглохла на корню. А обманывать городские власти «варягам» не было интереса — тогда потерпела бы крах вся интервенция, цель которой — не сиюминутная выгода, а рынок и стабильная долгосрочная прибыль.

Послышались вопли о предательстве городских интересов и распродаже родины, о необходимости навести порядок и призвать к ответу изменников. И вот, очевидно, на сегодняшнем заседании Муниципального Совета и состоится первое политическое сражение по этому поводу.

Мэр был готов к бою. Во-первых, его стратегия уже дала первые положительные результаты для Города, во-вторых, его «партия» в муниципалитете и в Совете уже заняла достаточно прочные позиции. Большинство почуяло собственную выгоду от начавшихся перемен. Хотя страх… страх может перемешать карты…

Конец ознакомительного фрагмента.