Щит земли русской

Владимир Буртовой, 2008

997 год от Р.Х. Два сильных противника столкнулись у стен Белого города: доблестная дружина киевского князя Владимира Святославича и рать печенегов, разоряющих мирную Русь… Безжалостные степняки одержимы идеей захватить и разграбить город, но крепко стоит за белгородскими стенами русское воинство. Эту книгу известного русского писателя Владимира Буртового отличает не только достоверное изображение далеких дней славянской истории, но и динамичный, увлекательный сюжет. Здесь есть и кровопролитные сечи, и интриги, и примеры беззаветной любви к Родине.

Последний бой Славича

Тут кровавого вина недостало;

Тут пир закончили храбрые русичи,

Сватов напоили, а сами полегли

За землю Русскую.

Cловo о полку Игореве

«Приходящему последним достаются лишь кости!» Князь Анбал не раз слышал эти слова от старых князей, он знал основной закон набега, походов на чужие земли, поэтому и ярил коня плетью, стараясь со своим полком первым выйти к Роси, следом за сторожевым полком, посланным каганом для разведывания брода и русских застав.

И вышел первым, увидел разгром сторожевого полка: несколько десятков всадников гнали замученных коней им навстречу. Но князь положился на Бога и удачливую судьбу. Если впереди враг — значит, будет сеча, а в сече побеждает тот, кто отважнее. В отваге своих всадников молодой князь не сомневался. Его путь — через русскую заставу, на Белгород. Будет победа, тогда и другие князья склонятся к дружбе с ним, а это так важно в предстоящей драке с каганом за место в Белом Шатре.

Вот и Рось, но русичей не видно на том берегу. Может, ушли, убоявшись большого войска? Тогда в погоню!

Скользили кони, съезжая по мокрому спуску к реке, потом печенеги продирались через коряги, а наиболее нетерпеливые, разгорячив скакунов, оказывались в воде: разъяренные кони сбрасывали всадников под копыта. Гомон повис над рекой, кричали люди, ржали кони, перепуганные вороны стаей кружили над бродом.

— Вперед! Вперед! — призывал князь Анбал, высясь на красивом белом коне над кручей Роси, над тысячью конников, сошедших уже к броду. — Кто первым вступит на тот берег, получит лишнюю долю добычи!

Кому же не хочется быть первым? Свистят над головами плети, пенится Рось под копытами нетерпеливого полчища, выходит из берегов — заступили конские тела дорогу воде, великое их множество идет на Русь топтать поля, жечь селения и ловить в полон для продажи за море.

А левый берег все молчит. Молчит и темный лес, настороженный и затаенный. Не шелохнется густой ракитник, не треснет под ногой прошлогодняя хрупкая ветка осины.

И птицы умолкли, оглушенные ржанием и криками, а голодное воронье отлетело прочь, так и не успев насытиться телами мертвых, брошенных течением реки на песок.

Но вот и берег русичей!

Анбал успел увидеть, как молодой всадник радостно вскинул вверх правую руку с кривым мечом, а потом обернулся к князю, чтобы прокричать свое имя, но вместо этого из горла вырвался испуганный вопль:

— Русичи! Русичи здесь!

Ломая кусты, из леса стеной вдруг выдвинулась русская застава, сверкая на солнце сотнями щитов. Анбал увидел спокойно выходящих для сечи русичей и почувствовал, как холодная испарина взмочила волосы на висках. «Откуда эти огромные богатыри на огромных конях? — ужаснулся он. — Не князь ли Владимир со старшей дружинои встал на пути? Не обманул ли он Тимаря через коварного грека? Ударят теперь по войску, которое сгрудилось у брода, и сгибнет он, Анбал, не дожив до вечерних сумерек, если не от чужого меча, то от жилистых рук беспощадного Тарантула».

— Проклятье! — Князь Анбал увидел, как в замешательстве стали его всадники, и зло хлестнул невинного коня, вздыбил его. Но тут же успокоил, похлопав по шее. Что могут сделать русичи одной заставой против его войска? И если они все же решились погибнуть все здесь, в прибрежных кустах, то чем думают защищать свою крепость? Так пусть и ложатся в лесу, а ему нет времени долго стоять и думать.

— Вперед, дети степи! Вперед! — кричал Анбал с кручи, надрывая грудь — Их совсем мало! Рубите бородатых медведей! Вперед, за лесом вас ждет просторная дорога! Там ждет нас богатая добыча!

И всадники услышали его. Закрывшись щитами, густо пошли на берег, бросая на попечение Бога упавших в реку. Но русичи снялись с места и пустили коней прочь от брода, в междулесье, не решаясь на сечу. Как мало их оказалось.

Вид убегающего придает храбрости даже робкому. А кто назовет робким печенежского нукера? Кинулись всадники степей следом, криками себя же подбадривая.

— Славно пошли! Славно! — Князь Анбал воспрянул духом и снова поверил в свою счастливую судьбу, а от недавнего переживания не осталось и следа. Теперь пора и ему перебираться на тот берег, чтобы успеть вместе со всеми вырваться на простор Заросья. Пусть нукеры видят своего князя не только за спиной, сидящим на белом коне, но и с мечом в руках, впереди всех.

Вот и край поймы. Передовые печенежские всадники, теснясь, начали заполнять узкое междулесье. Кони набирают бег, кроша влажную от дождя землю сильными ударами копыт. И у каждого печенега теперь одна цель: только вперед. Там, за этим лесом, вежи русских ратаев, там и долгожданная добыча. А чья рука окажется длиннее, тот и обогатится первым. Не опоздать бы только перед другими!

Но никому не дано наперед знать свою судьбу: только что соколом летел человек на разгоряченном коне — и вот нет его, неистового, а лежит на земле неподвижно, успокоенный навеки.

До князя Анбала донесся сначала приглушенный лесом и конским храпом стук топоров, а потом громкие крики: «Разом! Вали!» — и огромные вековые дубы, треща и цепляясь ветками друг за друга, с двух сторон рухнули на головы печенегов. Дикий, раздирающий уши вопль хлестнул Анбала по сердцу. Конь под князем взвился на дыбы, а потом, спасая себя и всадника, огромным скачком прыгнул в сторону, влево от дороги, в гущу леса. За спиной кричали нукеры, раздавленные могучими стволами, пронзенные острыми сучьями. Хрипели и бились о землю покалеченные кони.

Кинулись, спасаясь, ближние печенеги следом за князем, прочь от междулесья — в лес. Но укрытая травой земля вдруг раскрыла под ними страшный зев, кони падали в темные и сырые ямы, ломая ноги, распарывая животы об острые колья. Волчьи ямы перекрыли путь печенегам, принудили слезать с коней и продираться сквозь заросли неспешным шагом, прощупывая землю перед собой.

А там, в междулесье, все падали и падали деревья, превращая недавно еще призывно открытую дорогу в непролазные завалы. И где-то совсем рядом кричали русичи, одним ударом топора валили заранее подрубленные деревья.

— Так! Так! Так! — выкрикивал князь Анбал, словно не лес, а русскую дружину рубил в неистовой ярости. Летели под ноги встававшие на пути ветки. Яростью князя заразились и его нукеры. И князь и нукеры слышали за стеной завала, совсем неподалеку, крики тех, кто успел проскочить вперед.

Жажда мести захлестнула молодого князя, чужой крови, огня и дыма чужих изб. Забыл в этот час князь Анбал, что это он пришел незвано на чужую землю, а не в его вежи вошли бородатые русичи. Это он пришел за синеоким и русоволосым полоном, за чужими шелками и дивными камнями-самоцветами, а не в его шатер вошли русичи и посягнули на честь и жизнь его жен да на немалый княжий достаток.

Князь Анбал разъярен хитростью русичей. Только головами врагов может он теперь утвердить свое положение среди остальных князей и нукеров. А потому — меч рассудит его и этих коварных жителей северных лесов.

Пробился князь Анбал, исцарапанный в кровь ветками, на простор Заросья и увидел в траве своих нукеров, осиротевших коней и множество следов на мокрой земле.

А далеко впереди, ближе к горизонту, темнела уходившая на север к Белгороду конная застава русичей. Анбал молча указал на нее обнаженным мечом и пустил коня следом.

* * *

Как ладонью не укрыться от дождя, так и малой силой не остановить большого войска. Знал это сотенный Славич и спешно уводил заставу от Роси, спасая от неминуемой гибели. Летела комьями сырая земля из-под копыт сильных коней, а Славич все торопил дружинников. Разъяренными вырвутся теперь печенеги из губительных завалов. Будь у Славича под рукой хотя бы до тысячи мечей, сумел бы он ударить по войску кагана у междулесья, сбить в реку замешкавшихся у брода находников. Но такого войска у него не было. Потому и спешил Славич уйти как можно скорее в Белгород, чтобы вместе с воеводой Радком вновь встать на пути Тимаря. Побоится каган, минуя Белгород, подступиться к Киеву, не зная силы русичей у себя за спиной.

Вот и Ирпень-река. Славич остановил заставу на высоком берегу, откуда далеко видна степь, незамеченным не подойти. Дружинники сняли седла с уставших коней и перенесли на поводных. Рядом со Славичем Тур смотрит против солнца, глаза прикрыл ладонью.

— Идут, Славич! Тучей идут по следу.

Славич поднялся в седло и глянул на юг — там, извиваясь черной змеей, скользила между увалами печенежская конница.

— Недалеко мы от них ушли, — забеспокоился Славич, крикнул своим дружинникам: — На конь! — а потом повернулся к Ярому: — Успеем ли? Ходко идут печенеги.

Ярый скакал со Славичем стремя в стремя, а впереди сверкали шеломы дружинников — старшие были там, откуда враг лучше виден.

— Самых быстрых пустили в угон! Числом до десяти сот, не мене, — ответил Ярый. Славич снова обернулся: скачут, быстро скачут степняки! Их кони в нить вытягиваются над ковылем, всадники к гривам легли, секут воздух перед глазами коней острыми наконечниками черных хвостатых копий.

— Уйдем! — подал голос сбоку Тур. — Смотри, Белгород уже открылся.

В дни праздника Купалы на игрищах у костров столько людей не собиралось, сколько собралось теперь перед крепостью. Заныло сердце Славича. Сколько их, гонимых страхом, бежит из последних сил, озираясь и взывая к Богу о спасении! И сколько их падет сейчас под печенежскими мечами, не успеет вбежать в крепость, если не задержать врага.

Но даже ради спасения этих ратаев Славич не мог жертвовать заставой. Славич подозвал старшего товарища.

— Ярый! Возьми заставу, охвати бегущих и торопи их в крепость резво! Пусть дружинники сажают к себе на коней самых немощных!

— А ты? — спросил Ярый.

Славич махнул рукой в сторону печенежской конницы: сверкая чешуей щитов, она огибала уже дубовую рощу близ Ирпень-реки, нацеливаясь острием отсечь русичей от ворот, отогнать в степь. Здесь, в узком месте, есть еще возможность если не остановить, то хотя бы задержать находников на малое время.

— Славич, возможно ли такое? Их тысяча!

— Спеши, Ярый! Заставу на твои плечи кладу!

Ярый сморщил и без того изуродованное шрамами лицо, хлестнул коня плетью и пошел быстро вперед, увлекая заставу за собой. Славич, оставив при себе полусотню дружинников, повернулся против печенегов. Вот теперь, когда находники приблизятся на полет стрелы… Он смотрел на печенегов, а мысли витали над родным Двором. Своей службой в дружине он не скопил для себя и малого числа гривен^[27]: не там злато-серебро лежало, где конь Славича землю топтал. Да и не искал он его, озаботясь защитой родной земли от жестоких степных разбойников. Как отец его и дед служили князьям киевским, так и он, Славич, сколько помнит себя — все время перед глазами покачивается голова верного коня, широкий наконечник копья да бескрайняя степь.

А рядом уже земля стонала от конского топота. Стрелой, словно перегоняя ветер, впереди темного войска мчалась сотня отборных конников, оторвавшись от остального отряда на два-три перестрела^[28]. Впереди печенегов скакал огромный меднолицый богатырь на рослом коне. Длинная грива коня развевалась от бешеной скачки, поводной конь рядом, притомленный, едва успевал, вскидывая голову и роняя пену с губ.

— Ежели сломать наконечник, — сказал Славич, — тогда стрела потеряет свой лет, — и потянулся к колчану. Ну, други, готовьтесь испить смертную чашу! — Голос Славича не дрогнул, когда он произносил эти слова, лишь легкий холодок прошел по спине да конь тревожно заржал, чуя близкую сечу. Подумалось Славичу: «Люди не оставят Бразда, ежели теперь смерть приму, других спасая…»

— Мы готовы, Славич, — почти разом отозвались Тур и Микула. Тур на земле одинок, ему и в мыслях проститься не с кем, у Микулы оба сына женаты давно, отрастили орлы крепкие крылья, своих орлят учат уже летать. Не осиротеют, коли старый отец падет в сече. Справят тризну^[29] по нему, как велит древний обычай, да на стены встанут, род от гибели оберегая. А о нем сохранят добрую память для внуков.

— Если так, то будем биться! — Славич повернулся к дружинникам — Бейте стрелами передних. А там — да поможет нам Бог! Мы же не посрамим чести своей.

Замерла тетива у правого уха, набрав силу для броска. Щелчки слились в сплошной треск, и стрелы взвились в воздух. Смялось острие печенежского передового отряда: тот упал замертво, этого подмял под себя на всем скаку тяжелый конь. А иной, оказавшись перед страшными русичами, убоялся, придержал коня — пусть кто-то другой примет стрелу в себя. Но как ни метки были стрелы, печенеги неудержимо накатывались на русичей. Спешат находники, влекут их к себе призывно распахнутые ворота крепости. Еще рывок разгоряченного коня — и они в Белгороде! А там добыча. Там богатый полон, который так ценится у византийцев!

Славич надвинул шелом пониже на глаза, выкрикнул:

— Други, прикройте! И бейте тех, кто проскочит мимо!

Зимним, холодным блеском сверкнул на солнце тяжелый меч Славича. Звякнула о щит сталь вражеского копья, кони ударились друг о друга и встали на дыбы, сплетя передние ноги. Печенег удержался в седле и, отбросив сломавшееся копье, потянул из ножен кривой меч. Да не успел. Славич привстал в седле, крякнул, как дровосек над крученым поленом вяза. Печенежский щит разлетелся надвое, и беспощадная сталь тяжело вошла в тело.

Упал печенег, да налетело еще несколько. Чей-то меч, скользнув со щита, ударил Славича по плечу, и слетело прочь медное оплечье. Но кольчуга выдержала удар. Тупая боль разлилась по телу, да разве до боли было теперь? Уцелели бы жилы в руках. Всадник пронесся мимо, но там его перехватил Микула и принял на копье. Большинство печенегов из передовой сотни не решились на сечу, сдерживали коней. А помощь им совсем уже рядом, чуть больше полета стрелы…

— Отходи! Отходи! — кричал Славич дружине, видя, как печенеги снова готовятся ударить гораздо большим числом.

Русичи стрелами отбивались, пятили коней к Белгороду, но спины находникам не показывали. Славич отходил последним, да Тур с Микулой бок о бок с ним пятятся, стрелами сбивая ближних печенегов. И видели, как от вражеских стрел гибли рядом товарищи, кто сразу насмерть сраженный, кто ранен, а все пытается натянуть тетиву…

— Славич, гляди! — вдруг закричал Тур и тяжелой палицей указал на крепость. Сотни ратаев сгрудились у моста через ров, где и о двуконь едва пройти. Страх за Белгород подступил к сердцу Славича: «Уцепятся печенеги за хвост убегающих и войдут в крепость… Или воевода закроет ворота, а люди сгибнут под стенами!»

Славич снова повернул коня навстречу печенегам, за ним последовали уцелевшие дружинники. Услышал, как подскакали и встали обок Тур и Микула, впереди остальных. Встали молча, слов они не говорили друг другу. Много их уже было сказано за долгую жизнь в трудных походах и за бражным столом, когда случалось собраться у князя Владимира в просторной гриднице^[30].

Рванулись было печенеги вверх от излучины реки, по дороге к воротам, да русичи заступили им узкую дорогу. Злобный визг повис и закрутился на месте схватки. Но Славич и его товарищи бились молча: берегли дыхание. Падали обок Славича верные товарищи, но каждый, уходя из жизни, уносил с собой две, а то и три печенежские жизни. Вот их уже и десять человек всего за спиной… Звенит сталь, вздрагивает голова от тяжелых ударов мечей о шелом, легкий туман застилает глаза, мешает разглядеть очередного печенега, летящего с выставленным длинным копьем.

Горько Славичу терять друзей, о них теперь его забота, не о себе. Задыхаясь от натуги, машет тяжелым мечом и кричит:

— Тур! Микула! Уходите… Уходите за Ирпень, я прикрою вас!

Ближние печенеги отхлынули разом, как обессиленная волна от гранитного утеса. Но вторая волна оказалась сильнее первой. Выставили находники копья и кинулись вперед. Славич снова сумел отбить копье, нацеленное в грудь, и ударом снизу, под щит, свалил печенега. Но слева протяжно охнул Микула и тяжело упал с коня: испил чашу жизни до последнего глотка! Острой болью отозвалась смерть товарища, который не один раз прежде прикрывал его в сечах своим щитом, а то и грудью. Снова крикнул Туру, чтоб уходил, а сам отбивает находников уже с трех сторон. Звенит вражья сталь о щит, о шелом, тело совсем не чувствует боли. Но держится Славич, пока кольчуга держит удары. На три взмаха врагов отвечает одним, зато страшным. Сквозь крики, сквозь звон стали услышал за спиной голос Тура:

— Не уйти нам, Славич! Крепость закрывает ворота. Печенегов со стены стрелами отбили.

— Ну и славно! — Славич снова взмахнул мечом.

Но тяжелый удар в спину поразил Славича: не выдержала кольчуга — разошлась и пропустила жало вражьего копья. Взвился серый конь на дыбы, пронзенный сразу несколькими копьями, рухнул на землю, телом закрыв мертвого хозяина. А рядом, выронив длинную палицу, под ударами мечей — без стона — опустился на вспаханную копытами землю Тур.

Хищными воронами покружились печенеги над павшими русичами, потом, словно вспомнив, зачем явились под стены Белгорода, ударили коней и пустились наметом вверх от места сечи, к городским воротам.

Но копьем стену не порушить. Город ощетинился, изготовился к смертной схватке, встретил находников меткими стрелами, и потекла печенежская конница вдоль вала, как обтекает речная вода, выйдя из берегов, встретившийся на пути крутобокий холм. А впереди пыльного войска на белом коне красовался князь Анбал, гордый тем, что его полк загнал русичей за городские стены.

Примечания

27

Гривна — фунт серебра.

28

Перестрел — расстояние, равное дальности полета стрелы.

29

Тризна — поминки по усопшему.

30

Гридница — комната для воинов — гридней.