Той осенью на Пресне

Владимир Бурлачков

«Той осенью на Пресне» – роман о судьбах России и русского человека на рубеже XX и XXI веков. Его герои – люди остроумные, одаренные, способные глубоко чувствовать и любить. Им выпало жить в неправедные времена, но они всегда понимали, что самое дорогое удовольствие в жизни – иметь собственное мнение и убеждения. Они пережили расстрел парламента в 1993 году и отчетливее других ощущали нависшую над страной угрозу. Своеобразие авторского замысла, его философская глубина, повороты в судьбах героев предопределяют напряженность сюжета и драматизм повествования.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Утром в квартиру Олега позвонили. На пороге стоял Пашка из соседнего подъезда. Никогда не дружили, но и не ссорились. В школьные времена играли в хоккей на дворовой площадке, а потом Олег время от времени останавливался возле Пашкиного гаража поболтать о рыбалке.

Пашка как всегда ухмылялся, и оставалось только гадать отчего — то ли собирался разозлиться, то ли, наоборот, развеселился.

— Ты ко мне? — удивленно спросил Олег.

— Слушай, надо ящик вниз стащить, — ответил Пашка. Олег не понял и пожал плечами. Отказать было неудобно.

Пашка никогда ни с какими просьбами не обращался, и значит на этот раз ему было очень нужно.

— Отец помер, — объяснил Пашка. — Хороню сегодня.

— Гроб в дом внести? — спросил Олег.

— Не, вчера с мужиками втащили. Теперь надо из подъезда выволакивать. До машины.

— Раз такое дело, могу и на кладбище поехать, — предложил Олег.

— Не надо, — ответил Пашка. — У них там каталки. Только вниз снести.

У подъезда стоял автобус с черными полосами по бокам. Шофер сидел на переднем сидении и курил.

— Этому хорьку заплатить обещал, чтобы помог. — Пашка кивнул на шофера. — Такую морду скосорылил…

Поднялись по лестнице на четвертый этаж. В дверях их встретил парень в белой футболке с засученными рукавами и спросил:

— Что? Нашел? Ну, вчетвером кое-как спустим. С передыхом.

Гроб стоял на столе в небольшой комнате. Пашка сказал, что надо закрыть его крышкой. Парень в футболке ответил, что так не дотащить. Спорили они громко и недовольно. Пашка все же согласился нести без крышки.

В прихожей гроб застрял. Пришлось держать покойного за плечи и поворачивать гроб немного набок. Ободрали обои на стене.

— Ой, шкаф осторожнее! — выкрикнула Пашкина мать.

— Хватит! Замолчи! — гаркнул на нее Пашка и сам схватился за гроб.

— Не, нельзя тебе, — попытался остановить его кто-то из соседей.

— А, подумаешь! — отмахнулся Пашка.

Вынесли гроб из подъезда. Пашка зло крикнул шоферу:

— Эй, спишь там, что ли? Открывай!

— Надо на табуретки. Здесь попрощаться, — предложила старушка-соседка.

— Не, хватит! Поехали! — оборвал ее Пашка. Вечером Пашка опять зашел к Олегу. Ухмыльнулся и показал на поллитровку в кармане:

— Давай у тебя. А там — бабы. Надоели до смерти со своим оранием. Полдня орут и жрут. Всю ночь студень варили.

Олег достал из холодильника остатки колбасы и рыбные консервы. Пашка посмотрел на рюмки:

— Маленькие они у тебя какие-то… Ну, ладно.

— От чего отец умер? — спросил Олег.

— Поболел да помер. И не объяснили толком.

— Разве не написали? — спросил Олег.

— Нацарапали что-то в бумаге. Хрен разберешь.

— Да-а, жил человек и вдруг — нет его.

— Пожил да помер. — Пашка поморщился, давая понять, что разговор с сетованиями и соболезнованиями ему ни к чему.

— В какой крематорий ездили? — спросил Олег.

— Не помню, как называется. У кольцевой дороги. Там, в крематории все раз-два и готово. И поезжай поминать. А все равно житья мне спокойного не будет. У нас — видел? Комнаты — смежные. Даже если я в дальнюю перееду, а мать — в большую. Как толкотня была, так и останется. Это у тебя — хоромы. Вы тут с матерью вдвоем жили. Я помню, когда ее хоронили. Народу у вас много было.

— Она на «Трехгорке» работала. Все и пришли.

— А отца твоего я что-то не помню.

— Он в войну под бомбежку попал. Потом много болел. Рано умер. Когда мне три года было.

— Один ты теперь, — будто довольно проговорил Пашка.

Олег попытался перевести разговор на другую тему и спросил:

— Когда в отпуск?

— Не знаю. Я со старой работы шел. — Пашка разлил водку по рюмкам. — Ребята зовут в Сибирь поехать мосты красить. Заработок — во! А то бы — и смотаться. Вон, люди живут! Нужны деньги — пошел и взял в кредит. Только потом ходи, переоформляй.

— Это где такое?

— Ясно, что не у нас.

Пашка закусил рыбными консервами.

— У матери были кое-какие деньжата. Я хотел у нее на новый мотоцикл взять. А теперь все потратила. Туда — десятку, сюда… Дорогое дело — хоронить. Правда, мамаша своими деньгами управилась.

— А когда за урной ехать? — спросил Олег.

— Хрен ее знает. Мамаша, кажется, где-то записала. Еще тоже возни будет. На кладбище их захоранивают. Или — в стенку… Когда выяснилось, что я на свет появлюсь, мамаша сказала папаше, а он ей: что, оставлять хочешь? Хе. Вот так…

Они поднялись по ступенькам ладного, недавно отреставрированного особняка в переулке за Таганской площадью.

— Возьми пригласительные! — скомандовала Ирина. — А то получается, что я тебя веду.

На одном из глянцевых, нарядных листочков было отпечатано: «Господину Залесову».

— А что, они именные? — удивился Олег.

— Естественно. Так бы тебя не пустили. Еще и документы потребуют.

Дежурный с повязкой на рукаве попросил их остановиться, посмотрел пригласительные и спросил:

— Вы, простите, из какой организации?

— Комитет общественных связей, — важно ответила Ирина.

— Пожалуйста, на второй этаж. — Дежурный показал на широкую лестницу.

Иринин брат, большой и насупленный, стоял у входа в зал, шлепал носком черного ботинка по карему, начищенному паркету и слушал седого, широкоплечего человека в светлом пиджаке. Собеседник взял брата за локоть, что-то негромко сказал и пропал в толпе.

Сергей Павлович увидел Ирину и Олега, подождал, пока они подойдут, и протянул руку:

— Вот, видите, теперь здесь занимаемся делами. Много встреч, много разных бесед. Запускаем большую программу сотрудничества. Очень много предложений из-за рубежа.

К Сергею Павловичу подошли худая женщина с воздушным шарфом на плечах и Пискунов — успевший примелькаться на телеэкранах новомодный политический деятель, сторонник решительных перемен всего и вся. Оттеснили в сторону Ирину и Олега и заговорили о каком-то совещании в Ленинграде.

Публика была одета пестро: в черных костюмах и строгих платьях, в мохеровых кофтах и неглаженых брюках, в рубашках и джинсах. Была заметна неловкость от необычного зрелища и удивленность. Во всяком случае Олег чувствовал их в себе, но не ощущал в Ирине и ее брате.

Из-за плеча появилась голова того самого седого человека в светлом пиджаке. И вопрос в сопровождении натянутой улыбочки:

— А вы у нас кто?

Олег вытянул лицо от удивления, а Ирина равнодушно ответила:

— Из комитета по общественным связям.

— Очень приятно! — сказал седой человек и представился: — Вейтер Михаил Борисович — управляющий директор здешних мест. Будем сотрудничать. И надеюсь, вы у нас часто станете бывать. — И обратился к Олегу: — Это здание у нас полностью готово, а сейчас отделываем основное здание нашего центра на Варварке. Позвольте вашу визитку.

Нет? Жаль. Вот вам моя. И, пожалуйста, в тот зал. Покушать бутерброды. И виски там есть.

— Надо как-нибудь сюда Вику притащить, — тихо проговорила Ирина. — Она любит всякие тусовки.

В зал быстрыми шагами вошел парень с сумкой на плече, выкрикнул:

— Всем привет! — Высмотрел в толпе кого-то из знакомых, заорал: — А! И ты здесь!

Ирина отвернулась, шепнула:

— Во! Видел? Пресса прибыла.

Включили большую люстру. В углу зала загудел микрофон. На возвышение поднялась статная дама в брючном костюме и заговорила с легким акцентом:

— Господа! Мы рады приветствовать вас здесь, в наших стенах в Москве! Сообщаем вам, что мы начинаем нашу миссию в этой стране, которая сейчас так хочет расстаться со своим прошлым. Мы видим свою задачу в том, чтобы поддержать эти усилия. Своим присутствием мы обеспечиваем необходимое содействие. — Дальше даму начала подводить русская грамматика.

После этого выступления возникла небольшая заминка. Кого-то звали и разыскивали. Опять загудел микрофон. На возвышении появился Михаил Борисович Вейтер:

— Господа, сложный современный период нынешней России — это период перехода от старомодного традиционного общества к обществу глубоко модернизированному и потому нетрадиционному. Эти слова надо выделить в качестве ключевых в разрабатываемой концепции предстоящих преобразований. Традиционное общество основано на многочисленных долженствованиях и глубоко вязнет в разных путах, а современное — базируется на снятии табу и широких личных свободах. Мы хотим, чтобы именно к такому обществу шла Россия, отбрасывая свой имперский менталитет и превращаясь из поработителя в друга всех народов.

После Вейтера что-то долго бубнил старичок-историк. Публика начала шептаться и гудеть. Объявили Пискунова. Ему сразу аплодировали. Он церемонно раскланялся.

— Сегодняшние задачи перестройки и демократизации общества, э… — И бодрым голосом: — Предоставление гражданам политических прав основывается на экономических свободах вплоть до собственности. Э… Укрепление и развитие этих прав…

Всех пригласили в соседний зал. В дверях возникла толчея. Сергей Павлович и Вейтер остановились у ближнего столика.

— Тут у нас все как дома. — Вейтер обращался к Ирине: — Лучшее обслуживание — это самообслуживание. Вам чего налить? И уже Сергею Павловичу: — В принципе, очень интересно было бы в вашем регионе семинар организовать. Человек на пятьдесят. А потом наиболее подготовленные могли бы поучаствовать в нашем семинаре в Вене. Но это — позже. После вашего ознакомительного визита. Людей, наверное, можно на семинар подобрать.

— Много у нас проблем накопилось, — важно говорил Сергей Павлович. — Особенно — с очередями.

— Правильно! — поддержал Вейтер. — И с очередями. А что вы там теснитесь? — Он обращался к Ирине и Олегу. — Пожалуйте сюда, молодые люди. Рыбки из Норвегии попробуйте. — И показал пример.

На улице было холодно. Но Ирина сказала, что ей обязательно надо дождаться брата. Он появился только через полчаса. За это время из дверей особняка вынесли и погрузили в «Волгу» два бесчувственных тела. Одно принадлежало общительному репортеру, другое — старичку-историку.

Шофер стоял возле машины, заглядывал внутрь и неизвестно кого спрашивал:

— Куда их вести-то?

Вышел Сергей Павлович. Деловито объявил Ирине:

— Я тебя до дому подбросить не смогу. Мне — в гостиницу. Надо несколько важных звонков сделать. Еду в Вену.

Выбрались из темных переулков и стали переходить площадь у метро.

— Все туфли ободрала, — говорила Ирина. — Тоже мне, подвезти он не мог… Может, нам тогда к тебе поехать? Ты меня не зовешь. Совсем скучным стал. Я подумала: может, мне с собой Вику взять? Чего ты на меня посмотрел? Должна же я тебя как-то развлекать.

В курилке два дня подряд обсуждали последнюю демонстрацию в центре города.

— Пискунов из Ленинграда! — говорил Борька. — Ну, молодец! Как врезал!.. Про цековскую мафию! Так вот вслух и назвал.

— Следователь из прокуратуры выступал, рассказывал, как дело вел, а его быстро свернули. — Веселов тоже был в курсе последних событий.

Олегу все это в конце концов наскучило, и он сказал:

— Показывали вашего кумира, пьяного в дребодан, а он потом говорил, что ему рот на кинопленке растягивали.

— Это сами телевизионщики подтвердили, — оборвал его Борька.

— Так и было, — поддержал его Веселов. — У нас в Пушкино парень живет, на телестудии работает. То же самое говорит!

Олег спросил Борьку:

— Вот, ты знаешь что-нибудь о таких возможностях?

— А кто там чего знает! — отмахнулся Борька.

— Но главное даже не это. А то, что ваш кумир болтал, — Олега этот разговор начинал злить. — А нес он удивительную глупость! И что? Телевизионщики за него говорили?

— Охота тебе за партаппаратчиков заступаться? — спросил Веселов.

— И, правда! Хи-и! согласился Борька.

— А вы чего за секретаря обкома так заступаетесь?

— Он — уже бывший!

Веселов докурил и нервно сказал:

— Мы живем при системе, которая в тридцатые годы создана. Надо когда-то ее ломать или не надо? Это система себя как империя ведет!

— Почему империя — это плохо? — спросил Олег.

— А на черт она нужна?

— Чтобы народы не передрались!

— Почему тогда в той же Европе не дерутся? — раздраженно спросил Веселов.

— Там уж сколько дрались! — ответил Борька.

Веселов помолчал и важно сообщил:

— Мы хотим образовать свою партию. Прежде всего, это должно быть сильное интеллектуальное ядро общества. Должны быть люди, специалисты в своем деле, способные анализировать и предвидеть.

— И кто к вам запишется? — лукаво спросил Борька.

— Очень интересный народ подбирается.

— Чувствую, туда все попадут, кто в свое время в КПСС пролезть не сумел, — сказал Борька.

— Я там не был и тем горжусь. — Веселов недовольно посмотрел на Борьку.

— А чего тогда ходил, просился? — спросил Борька.

— Я? Ну, и ходил! Ну, и что? — Веселов бросил в урну окурок и ушел.

Борька посмотрел ему вслед, состроил рожицу и захихикал:

— Вот еще — партийный деятель у нас появился. А насчет кумира — это ты зря. И неважно, растягивали ему рот на пленке или нет. Надо же как-то с партократией бороться. Только такие люди, как он, и могут все это сломать.

— Пустые они все какие-то…, — ответил Олег. — Что твой Пискунов, что прочие.

Творческий вечер Артамонова был устроен в каком-то человеколюбивом обществе из тех, что появлялись тогда в изобилии, и потихонечку превращались в коммерческие конторы. Открытие задержали на полчаса. Публика прохаживалась по фойе и разглядывала фотографии митингов и новых вождей. Наконец, всех пригласили в зал. Зажглись юпитеры. На сцену вышла Виктория Георгиевна Нивецкая и объявила, что будет ведущей «этого замечательного вечера». На ней было длинное темное платье и крупные белые бусы. Появился сам триумфатор — в джинсовой куртке и кроссовках.

Олег повернулся к Ирине и спросил:

— А где Вика?

— Может, еще придет, — равнодушно ответила Ирина.

— Начнет, наверное, со своего «На смерть поэта»? — Олег кивнул в сторону сцены.

— Не злорадствуй. Он, кстати, спрашивал, придешь ли ты.

О Высоцком Артамонов так и не прочитал. Зазвучало нечто иное. В нескольких интерпретациях было произнесено: «Тяжелая расплата — для них, для них…»

Нивецкая объявила, что тоже будет читать, но из опубликованного:

— Сейчас не очень пишется. Наверное, потому что время так динамично и так неистово политизировано. И это — хорошо. И еще хорошо, что столько разных общественных дел. Но все это, конечно, только до поры. Наше главное дело — писать. И мы с ним справимся. Мы еще скажем о своем времени точно, четко, ярко!

Опять читал Артамонов. И не моргнув глазом, заявил:

— Я рад, что доказал себе очень важное. Что способен подняться над реальностью и творить свое искусство.

Предоставили слово приглашенным. На сцену вышел Белкин — поседевший и стареющий, в ярком зеленом пиджаке.

— Жесточайший пресс политической цензуры раздавил всех истинно талантливых, — говорил Белкин. — Настоящая глубокая поэзия оказалась загнанной на кухню, стала уделом немногих. Но как бы ни хотела власть, она не могла вытравить цензорскими чернилами вечно живое слово!

Олег пожал плечами и шепнул Ирине:

— Слушай, но ведь это тот самый Белкин, который: «И партия, старший товарищ, вперед поведет комсомол!».

— Ну и что? — Ирина недовольно посмотрела на него. — Не мешай.

Через боковую дверь в зал вошла Вика, остановилась и стала высматривать свободное место.

— Все-таки пришла! — прошептала Ирина.

— А что такое? — не понял Олег.

— Ты что? Творческий вечер, да еще здесь! Сама Нивецкая ведет. В двух журналах подборки вышли. Понятно? Вот Вика и бесится.

Последним выступал худенький длинноволосый парень лет восемнадцати:

— «Когда под натиском врагов полки России отступали, и черный гнев в ночной покров…»

На первых рядах зашумели. Кто-то свистнул. Пожилая дама тонким голоском выкрикнула:

— Не надо нам тут шовинизма!

Парень запнулся, а Нивецкая быстро сказала в микрофон:

— Можно еще много выступать, но пора чествовать поэта. А где чествовать, как не на пиру! Всех просим пройти в соседний зал.

— А почему, собственно, шовинизм? — громко спросил Олег.

— Не заводись, — оборвала его Ирина. — Пошли!

Все поднимались с мест и выходили из зала. В фойе стояла Вика.

— Как ты, подруга? — Ирина тронула ее за плечо. — Даже к телефону не подходишь.

— Весь вечер вчера дома была, — удивилась Вика. Подошел Артамонов. По-свойски обнял Вику и Ирину за талии, чмокнул обеих в щеки:

— Ну, как, красавицы мои! По-моему, нормально прошло. Что ж, теперь можно коньячку себе позволить. — И посмотрел на Олега.

Со второго этажа по лестнице спускались Вейтер и молодой человек в черной водолазке, угрюмый и неприветливый.

— Виктория Георгиевна! — Вейтер окликнул Нивецкую: — Что у вас сегодня? Вечер поэтов? Отлично! А послезавтра у нас собрание прессы. Очень надеемся, что вы выступите. Да? Отлично.

Вейтер говорил что-то еще, уже совсем тихо, а молодой человек стоял рядом, недовольным тяжелым взглядом рассматривал публику и теребил ворот водолазки.

В углу зала полная дама громко выговаривала длинноволосому парню, выступавшему последним:

— И в такое переломное время вы зачем-то вытаскиваете из чулана всю эту рухлядь и еще начинаете ею любоваться! Весь этот хлам давно должен быть выброшен. Это отравляло жизнь миллионам людей!

Парень внимательно посмотрел на даму и выкрикнул:

— Да кто вы такая, чтобы меня учить? Откуда вы взялись?

Ирина схватила Олега за локоть и повела в следующий зал. Публика стояла у накрытых столов с поднятыми бокалами. Выступающий говорил о нежных струнах артамоновской поэзии и предложил выпить за дам. Слово тут же взял Белкин. Объявил, что гении нынче вообще-то есть, и многозначительно оглядел присутствующих, будто ждал, что они догадаются, о ком идет речь.

В конце июля Борька взял отпуск на неделю и укатил на рыбалку. Как раз в это время приехал заказчик из Челябинска и заявил, что в их разработку надо срочно вносить изменения. По ходу дела выяснилось, что в документации есть ошибки Борькиной лаборатории. На совещании в министерстве Олег попало за весь институт. Он злился, что его самым наглым образом подставили — и начальство, и Борька. И как раз в это время Веселов рассказал ему, что Ирина собралась увольняться. По-хорошему, надо было бы позвонить ей и расспросить, как да что. Но не захотелось.

Через пару дней Ирина позвонила сама:

— Слушай, у меня к тебе дело есть. Зашел бы поговорить. Я теперь в доме напротив, на новом месте.

— Это как? — не понял Олег.

— В окошко тебя вижу, — развеселилась Ирина. — Сейчас раму открою и рукой помашу. Не, заклеена, зараза. Ну, я — через улицу. Прямо напротив института.

На другой стороне улицы стояла высотка НИИ удобрений. Олег выглянул из окна и увидел возле их подъезда два грузовика.

— А при чем — ты и химия? — спросил он.

— Заходи, узнаешь. Мы с братцем офис сняли. Пять комнат. Пока тут только я и тетка-вахтерша.

— А куда удобрения делись?

— На других этажах. Или — уже в поле. Выписывать тебе пропуск?

На первом этаже прежнего НИИ все было заставлено большими и маленькими коробками. Грузчики в синих спецовках тащили к выходу ободранный шкаф. На полу были уложены перевязанные тесемками толстые папки. Уборщица со шваброй в руках обсуждала с вахтером, мыть или не мыть лестницу.

Олег поднялся в лифте на пятый этаж и оказался в широком коридоре. Перед дверью стоял маленький столик. За ним сидела старушка в очках.

— К Ирине Павловне? — важно спросила она, оторвав глаза от журнала. — Прямо и направо.

Ирина сидела на подоконнике в большой пустой комнате и болтала по телефону. Положила трубку и сказала:

— Вот, сюда перебираюсь. Еще ни столов, ни стульев.

— А что здесь за переполох? — спросил Олег.

— Газеты надо читать, товарищ дорогой! Братец у себя там, в местах бывшего обитания уже три малых предприятия открыл. Теперь вот здесь. Я неделю в исполком ходила, как на работу.

— И что вы будете делать? — поинтересовался Олег. — Шить или пироги печь?

— Вагонами будем разные разности поставлять отсюда — туда. Представляешь, сколько работы! И бухгалтера надо найти, и мебель купить. Еще у братца идея взять в аренду колхоз под Москвой и устроить там что-то вроде имения. Цветы выращивать, колбасный цех открыть. Вот такие перспективы. Хочешь к нам?

— В имение?

— Хоть бы и туда.

— Если только Котовским!

— Тогда лучше объясни, какие мне компьютеры для офиса покупать, и что такое «факс»?

Из коридора донеслись вопли и ругань. В комнату быстро вошел чем-то очень разозленный Сергей Павлович и закричал:

— Надо же, старая карга! Спрашивает: «Кто я такой!» Еще меня расспрашивать будет! Дура! Буду я ей объяснять!

— Это кто? — спросила Ирина.

— Бабка, которую ты у двери посадила! Вот, зараза безмозглая! «Кто я тут такой»!

Братец попыхтел, отер лоб платком и только после этого вроде бы заметил Олега. Наклонил чуть набок голову, ссутулился и протянул руку:

— Вот, начинаем раскручивать новое видение, работать с современными моментами. Ирина считает, что мы должны на вас рассчитывать. Так что включайтесь.

— Я только по научной части, — ответил Олег.

— Разным надо заниматься. — Братец уже не сутулился, а стоял прямо и поправлял очки — Я об этом определенно всегда заявляю, и в этом отличие моего мнения.

Ирина повела брата показывать другие комнаты, а Олег смотрел в окно на маленький трехэтажный домик их института за бетонным забором. Ирина заглянула в дверь, быстро проговорила:

— Слушай, у нас тут — надолго. Потом договорим. Хорошо?

Борька был в своей лаборатории один. Увидел в дверях Олега и закричал:

— А-а! Ты! Заходи!

Олег уселся на старый ободранный стул и спросил:

— Ну, и чего поймал?

— Это — потом! Сейчас — о нашем деле!

— У тебя тут дышать нечем. — Олег кивнул на окно. — Открой хоть форточку.

— Много свежего воздуха — тоже вредно. — Борьке было не до этого. — Всего надо в меру. Человек должен жить в собственной атмосфере, как всякая планета. Я все обдумал. Правда, ты молодец, что это предложил. Надо жидкость пузырить излучением, а потом измерять. Я проверил в одном ленинградском НИИ. Они что-то подобное пытались сделать для подводной лодки. Но с излучением ничего поделать не смогли.

— Надо сначала до кипения доводить, — сказал Олег. — Тогда небольшое излучение понадобится.

— Что? — заорал Борька. — Украл! Хи-и! Я это на рыбалке придумал! А ты никому ничего не ляпнул?

— Я сегодня утром об этом подумал.

— А я — позавчерась! Позавчерась! — Борька поднял руку, будто погрозил указательным пальцем.

— Но возни будет много. Излучение должно быть направленным. Почти в одну точку. И в лаборатории надо будет защитное оборудование ставить. А то в кого попадет — кровь запузырится.

— Я об этом не подумал. — От удивления Борька даже выпятил нижнюю губу.

Среди ночи Олег проснулся от сильной капели. Вышел в коридор, включил свет и увидел на полу кухни большую лужу. Этажом выше жили новые соседи. Олег долго звонил в их дверь, но ему никто не открыл. На следующем этаже заспанный толстяк недовольно буркнул, что у него в квартире не течет. Пришлось бежать в ЖЭК и будить дежурную.

Приехала аварийная бригада. Сантехник в спецовке и кепке открыл дверцу за сливным бачком и подставил руку под капли. Понюхал пальцы и задумчиво произнес:

— Н-да, не похоже, вроде бы на канализацию.

— Ну-ка, я! — Второй сантехник тоже подставил руку под капель и, поразмыслив, подтвердил: — Не похоже. Пошли в подвал воду перекрывать.

Утром Олег столкнулся на лестничной клетке с соседкой и стал объяснять, почему нет воды. Женщина охала, то ли по поводу залитой квартиры, то ли из-за того, что воды долго не будет.

По лестнице медленно спускалась важная пожилая дама. Грозно посмотрела на Олега и объявила:

— Это я живу в квартире над вами! И как вы только смеете! Как вы смеете распускать про меня сплетни, что я дома не ночую! Я была дома! Возможно, выходила за газетой. Возможно!

Во дворе у гаражей стоял Пашка и разговаривал с маленькой старушкой.

— Привет! — крикнул Пашка. — Ну, чего? Ездил? — Подразумевалось, ездил ли Олег в этом году на рыбалку.

— Не успел. Может быть позже, в сентябре.

— А я пару раз сгонял, — говорил Пашка. — На Волге был. Однако гаденыша на блесенку зацепил. Килограмма на полтора! А тебе не нужно чего для рыбалки? — Он показал на сгорбленную старушку.

— Вот, продаю. — Она держала в руках кирзовые сапоги и плащ-палатку. — От мужа осталось, а сыну не надо.

— Плащ я у тебя, бабка, возьму. — Пашка пощупал материю. — Не должен промокать. И шлем вот этот, танкистский. Хорошая штука для зимней рыбалки. Никакой ветер не продует. — Он нацепил шлем на голову.

Олег ответил, что ему ничего не надо. Старушка расстроенно говорила:

— Муж берёг, а сыну не нужно. Он не ездит никуда. И сожительницы у него такие непутевые. И одна, и вторая. Чуть что — в милицию его. И сразу недели на две.

Была суббота. Улицы казались пустыми. Олег доехал на троллейбусе до Белорусского вокзала и пошел по улице Горького вниз, к центру. На площади Маяковского возле памятника стоял раскладной столик, и несколько человек собирали подписи под каким-то открытым письмом. Пригревало солнце. Олег подошел к столику, стал читать разложенные листки, но так и не понял, против кого и чего предлагалось подписаться.

На Пушкинской возле здания редакции собралась толпа с плакатами. К вывешенным на стендах свежим газетам было не протолкнуться. Громко спорили невысокая женщина и средних лет мужчина.

— А зачем нам армия? — почти кричал мужчина. — Зачем столько денег тратить? Ну, кто на нас нападать собирается? Кто?

Чуть дальше в толпе слышался нервный женский голос:

— Никогда они ничего не сделают для народа! Разве они захотят нам зарплаты до европейского уровня довести?

В сквере за памятником Пушкину начался митинг. На ступенях появился человек с мегафоном и объявил:

— Слово предоставляется Председателю комитета гражданских прав Григорию Эдуардовичу Пискунову.

— Господа! — выкрикнул оратор под неутихающие аплодисменты публики. — Нынешний партократический режим продемонстрировал свое полное нежелание выполнять требования народа. Власть не хочет проводить крупномасштабные экономические реформы, способные поднять уровень жизни населения. Сейчас только демократически мыслящие деятели способны решить эти задачи!

Следующей выступала полная дама в очках.

— Главное — это нейтрализовать врагов демократии! — кричала дама. — Все эти партийные боссы только и видят… — Дама потрясла в воздухе кулаком, но забыла уточнить, что именно боссы видели.

В середине августа институт опустел. Даже буфет закрыли и из всей охраны оставили только одного вахтера на проходной.

Ворота во дворе противно заскрипели. Олег приподнялся в кресле, увидел, как на улицу выезжает машина директора и подумал: «Вот и шеф на дачу смотался».

Позвонила Ирина:

— Слушай, я ничего не понимаю. Что это за заявления? И куда Горбачев подевался?

— Как куда подевался? — не понял Олег.

— Ты радио слушаешь? Включай. Я тебе потом перезвоню.

Диктор ровным и бодрым голосом дочитал одно обращение и принялся за другое.

Раздался телефонный звонок. Ирина спросила:

— Ну и чего?

— Насколько я понимаю, это — переворот, — ответил Олег.

— А чего делать?

— Понятия не имею.

— А у нас говорят: может хоть порядка больше будет.

— Хрен его знает! — чистосердечно признался Олег.

— А знаешь, что войска в Москву входят? — спросила Ирина.

— Это брехня, наверное.

— Ну, да! Танки! И что сейчас делать? В банк бежать? В комнату вошел Борька:

— Слышал? Да? А шефа на совещание вызвали.

— Я думал, что он на дачу удрал, — ответил Олег.

— Все так думали! Я уж обрадовался и портфель стал собирать. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

Пошли в приемную шефа. Секретарша смотрела телевизор. По одной программе зачитывали обращение, по другой показывали балет.

— А говорят, что в Москву войска входят, — сказал Олег.

— В «Новостях» показывали, — ответила секретарша. — На центральных улицах уже стоят.

В дверь заглянул Веселов.

— Светоч демократии! — обратился к нему Борька. — Что такое на белом свете делается!

— А, разберутся, — отмахнулся Веселов и ушел. Борька перещелкал пультом разные каналы:

— И кто его знает, к чему все это? И как закончится?

В комнате Олега они заварили чай и включили радио. Никаких новых сообщений не было.

— В субботу по городу прогулялся, — рассказал Олег. — Все-таки наша публика немного не в себе.

— А танки в городе? — спросил Борька.

— Тоже бред какой-то…

Олег позвонил Ирине, спросил, есть ли новости.

— Никто ничего толком не знает и понять не может, — раздраженно говорила она. — И брательник мой как сквозь землю провалился. Нигде его нет!

— Уже в партизанах! — предположил Олег.

— Я боюсь, что по другому адресу. А у меня товар на таможне. Все, пока!

Допили чай с пряниками. Послушали по радио очередные «Последние известия».

— Надо выяснить, что обо всем этом думает народ. — Борька стал набирать номер: — Алло! Это что такое? Это — торговая точка? Очень приятно. И как вы там поживаете? Нет ли у вас в продаже шашек? Нет, ни шишек. Слышали: «Шашки наголо!» Вот такие нам и нужны. Жаль, что нет. Хи-и! А события обсуждаете, поди? И какие мысли у коллектива? — Борька продолжал разговор и передавал его Олегу: — Что? Половина коллектива празднует победу над бардаком? А вторая? Скорбит и рвется защищать демократические начала в жизни общества? Нет, не рвется? А что тогда? А, ведет словесные брани и чаи гоняет с печеньем. С удвоенным аппетитом. А кто рвется грудью защищать? Евдокия Ефремовна! Вот, здорово! Уже отказывается? Как же так! Говорит, что в подвале отсидится? Да? Зря размечталась! Не отсидится? Что? В люк не пройдет? Хи-и!

Борька положил трубку и сказал:

— Во, как у них здорово в овощном магазине! Говорят: если что, в подвал заберутся.

Во второй половине дня Олег сбежал с работы и поехал в центр города. На Садовом кольце недалеко от Октябрьской площади троллейбус обогнал военную колонну: четыре танка медленно двигались за милицейской машиной с мигалкой. У пресс-центра МИДа стояли танки и бронетранспортер. На броне сидели солдаты. Вокруг толпился народ. Кто-то фотографировал.

Олег вышел из троллейбуса на площади Восстания. В переулке у здания Комитета по радиовещанию тоже стояли танки. Мальчишка-танкист разговаривал с пожилой женщиной:

— Сами ничего не знаем! По тревоге подняли, когда ремонтом занимались — и сюда. Даже переодеться не успели.

На мальчишке был грязный, замасляный комбинезон и старая пилотка без звездочки. На плече висел автомат. Подошел седой мужчина. Сразу закричал:

— В кого стрелять приехали? Стрелять-то в кого? В нас? Мальчишка пожал плечами и отвернулся.

— Чего вы к нему привязались! — громко сказал Олег. — Прислали его, он и стоит. И стрелять ни в кого не думал. Вы сейчас пойдете домой обедать и дальше возмущаться, а ему тут стоять.

Олег вернулся на Садовое кольцо, перешел на другую сторону и свернул в переулок. У здания Верховного Совета стояли несколько бронетранспортеров. Вокруг толпились люди. Разговаривали с солдатами и норовили залезть и посидеть на броне. Ближе к стадиону «Красная Пресня» собрались две-три группки и бурно обсуждали события. Женщина расклеивала листовки на столбах.

На следующий день было все то же. По всем телеканалам зачитывали официальные сообщения, крутили старое кино и концерты классической музыки. Не происходило ничего.

С утра Олегу не работалось. Каждый час волей-неволей включал радио и выслушивал старые сообщения. Пришел Веселов, равнодушно сказал:

— Мне двоюродный брат из Риги звонил. У них там праздник. Все друг друга поздравляют.

После обеда на работе появился Борька. Посмотрел на Олега взглядом старого заговорщика и тихо сообщил:

— Все у Верховного Совета собираются. И депутаты там, и Ельцин у них спрятался. Ночью будет штурм. Представляешь, что может случиться? Пойдешь туда?

— Не знаю, — ответил Олег. — Не нравится мне все это.

Конец ознакомительного фрагмента.