Той осенью на Пресне

Владимир Бурлачков

«Той осенью на Пресне» – роман о судьбах России и русского человека на рубеже XX и XXI веков. Его герои – люди остроумные, одаренные, способные глубоко чувствовать и любить. Им выпало жить в неправедные времена, но они всегда понимали, что самое дорогое удовольствие в жизни – иметь собственное мнение и убеждения. Они пережили расстрел парламента в 1993 году и отчетливее других ощущали нависшую над страной угрозу. Своеобразие авторского замысла, его философская глубина, повороты в судьбах героев предопределяют напряженность сюжета и драматизм повествования.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Из роддома их разносили по домам. Ему достался ледяной январский вечер с копнами желтого света под низкими фонарями, расставленными вдоль улиц, скрипом снега и цоканьем трамвая на несговорчивых стыках серебристых рельс. И расставаясь с собственным безвременьем, не зная человеческих лиц, чувствовал ясновидением первого взгляда своих самых родных на земле и слышал гул расширяющегося перед ним пространства.

Ничто так не раскрывает мир, как сны, раскаленные жаром детских болезней, напичканные кошмарами и приправленные горечью лекарств. И тогда, в обморочной черной жути увидел и на всю жизнь запомнил, как уносит его куда-то прочь от всего, что существует на свете, и как стремительно уменьшается внизу голубой шарик в белесых венках и светлых пятнах, и ужас охватывает, обволакивает, становится единственно сущим.

Но было и такое: повозка у края булыжной мостовой, низкая подворотня кирпичного дома, и парень в полушубке и большой шапке. Развязывает веревку и поглядывает лукавым взглядом на щеголеватого молодого господина у подъезда. Тот поднимает глаза, и мгновение они смотрят друг на друга, будто пытаются узнать.

Через много лет, шагал по скверу в насыщенном и тягучем золотом цвете березовой листвы над первым октябрьским снегом, вспомнил о том сне и вдруг с оторопью понял, что вот так, давным-давно, волею случая могли столкнуться здесь в Москве, в пресненском переулке два его будущих деда.

Во второй половине ироничных восьмидесятых, в тот свой золотой век, когда годы еще не складываются из фраз: «Как быстро снег сошел!» и «Как незаметно лето пролетело» Олег стоял у метро «Баррикадная», ждал девушку из соседнего отдела, с которой встречался несколько месяцев, по наивности пытаясь делать из этого тайну для сослуживцев, и думал: «А ведь хочется чего-то этакого! Неизвестно чего такого!»

— Юноша! Очнитесь! — позвала его Ирина.

Она была в белом пиджаке, расстегнутом на все пуговицы, и узких, коротковатых брюках. В сдвинутых на лоб, зеркальных очках метались отражения то ли машин, то ли дома напротив. На плече висел на тесемке большой пестрый зонтик.

— Пошли быстрее! — скомандовала Ирина. — Вика, наверное, осатанела нас дожидаться. А почему ты не позвонил?

— Ну, вчерась вы, кажется, были в меланхолии.

— Чего-то голова побаливала. А у вас в отделе столько шума сегодня было! Даже к нам за каким-то отчетом прибегали.

— Не знаю, меня с утра в Госпатент услали, — ответил Олег.

— Слушай, почему я тебя развлекаю и везде таскаю, а ты даже не можешь билеты в театр купить?

— Хрен их достанешь.

— Захотел бы достал. Только жмотничать не надо.

— Буду развлекать, как могу! И театром, если возможность представится. А пока, уж извините — подручными средствами…

Был час пик, и со стороны Садового кольца шла густая толпа. Олегу приходилось чуть отставать, а Ирина оглядывалась и говорила:

— В общем, Вика нашла этого индуса, который у нас на факультете учился, позвонила ему, и теперь он дает ей сеансы от мигрени.

— Это как? — не понял Олег.

— Она — здесь, а он — там, у себя в Индии. Назначает ей время, она лежит на диване и ждет. Так и лечится. Один раз во время такого сеанса в квартире пробки выбило, и свет погас. Представляешь?

— С ужасом и трудом.

Вика стояла у небольшого двухэтажного домика в одном из переулков за Садовым кольцом. Удивленно посмотрела на Ирину и сказала:

— Ты даже не одна.

— А это что за красота? — Ирина кивнула на домик.

— Какой-то комсомольский центр, — ответила Вика. — Но у меня билет только на тебя.

— Давай его мне, — велела Ирина. — Я сама разберусь. Перед вахтером она почтительно остановилась, заулыбалась и доверчиво спросила:

— У вас сегодня барды выступают? Правда?

Вахтер, наверное, не любил бардов. Поморщился и отвернулся.

Ирина шепнула Олегу:

— Вике только бы из чего-нибудь проблему устроить. Завидно ей, что ли…

Олег оглядел узенькое, переполненное людьми фойе и тихо сказал:

— У! Сколько дам! Называется: «Ударим, туалетами по кавалерам»!

— Нам, кажется, на второй этаж. — Вика показала в сторону.

Поднялись вслед за ней по лестнице, заглянули в приоткрытую дверь. Спиной к ним перед столом стояла полная женщина и громко говорила:

— Илья Антонович всегда был сторонником того, что нуждается в поддержке. В том впечатлении, которое я получила от общения с ним, была огромная потенция.

— Это — не барды, — прошептала Ирина.

— Здесь партком, наверное, — предположила Вика. — Пошли отсюда.

Они спустились в (фойе. У телефонного аппарата стоял бородатый мужчина в вишневой рубашке навыпуск и докладывал:

— Алло! Я уже тут. Полно народа и этих самых…

В длинном зале были свободны только несколько мест у стены. Пролезали по узкому проходу между рядами, заставляя сидящих вставать, а на эстраде закончила выступать девчонка в светлой блузке. Держала в руке гитару и раскланивалась. Один из тех, кто встал с места, пропуская их, кивал на сцену и нарочито громко говорил соседу:

— Ну, так прям трогательно! Со слезами в голосе. Чтобы все моментально разрыдались.

Объявили очередного выступающего, и зал зааплодировал громко и дружно. Вика наклонилась, поманила Ирину и зашептала:

— Это тот самый Артамонов. Я о нем тебе говорила. Будет читать свое — о Высоцком. Он всегда это читает.

Ирина не удержалась и съязвила, понизив голос:

— Раз ее знакомый, то от талантов пробы негде ставить.

— «Страна похоронила совесть в тот жуткий из июльских дней…»

Ему долго аплодировали. Он выходил «на бис» и пел под гитару хрипловатым голосом про берега в тумане. За ним выступали любители турпоходов и пели про то же самое.

Ведущий объявил, что выступления закончены. Из зала закричали:

— Давайте обсудим! Обсудить надо!

На сцене под неодобрительные крики и хохот появилась бойкая девица с растрепанными волосами и заявила:

— Я — об Артамонове! Я хочу его отметить. В этом жанре, я бы сказала, хулиганствующего рыцаря, он…

Из зала кто-то закричал:

— Ерунда все это! В тоталитарном обществе поэзии никогда не будет. Как и колбасы!

— Так вот, об Артамонове… — попыталась продолжить девица. Ее опять оборвали, и она с обидой выкрикнула: — А я тоже часть общества! И отнюдь не задняя!

— Ну, да! — заорали из зала.

— А профессионализм у него такой, что граничит с профессиональной гордостью! — Девчонка готова была разрыдаться.

Вика обернулась и зашептала:

— Это что-то новенькое. Первый раз такую дуру здесь вижу.

Место девчонки занял лохматый парень. Щелкнул пальцем микрофон, дождался, пока тот перестанет противно гудеть и пробасил:

— А нам всем еще надо подумать, сможем ли мы, благодаря поэзии, ввести себя в этические рамки. С вами поговоришь, а потом опять размышляй о несовершенстве мира.

Вика повертела головой, оглядывая зал, и предложила:

— Слушайте, пошли в буфет, пока там все места не заняли. Тут междусобойчик начинается.

Из зала выходило много народу, и у дверей собралась толпа. Ирина и Вика протиснулись сбоку, а Олег шел медленно и оказался в фойе последним. Справа у стены стояла девчонка в светлой блузке, чуть сутулясь и опираясь о пристроенную у ног гитару в черном чехле.

— Вы очень хорошо пели, — зачем-то сказал Олег. — Лучше всех. Мне понравилось.

Девчонка взглянула на него, сощурилась и ничего не ответила. В ее красивом, с вытянутым овалом, спокойном лице что-то было слегка неправильным — то ли подбородок, то ли чуть вытянутый нос. Но все решали большие и светлые, необычайные глаза.

У входа в буфет Ирина и Вика говорили с тем самым Артамоновым. Лезть в разговор с местной знаменитостью не захотелось. Пришлось ждать у лестницы. Но компания разболталась и расходиться не хотела.

Подошла девчонка с гитарой и уверенно, даже недовольно спросила:

— Ты идешь или здесь остаешься? Он пожал плечами и ответил:

— Я не один…

— Тогда — пока. — Она быстро пошла к выходу, а он оглянулся и посмотрел на Ирину. Вика что-то говорила Артамонову, а Ирина стояла рядом и поправляла сдвинутые на лоб черные очки.

Олег отвернулся к стене, стал читать афишу и подумал: «В какую сторону она пойдет? К Садовому или к Бульварному?» Ирина стояла совсем рядом, и уйти было невозможно. Тем более, не угадать, в какую сторону пошла девчонка с гитарой. А если все-таки к Садовому? Можно успеть добежать и вернуться сюда. Если пустят. А если не пустят, то не он будет виноват! И что же? Так вот взять и уйти?

Он добежал почти до Садового. Ее нигде не было. Подумал: «Значит, пошла в другую сторону! И чего не пошел сразу! И чего ждал!»

Она стояла на другой стороне улицы Герцена и смотрела на него. Олег пропустил троллейбус, подошел и спросил:

— Тебе куда? К метро?

— Нет, я — пешком. — Она смотрела на него так, будто опасалась чего-то. — Я здесь, на Пресне живу.

— А где?

— На Заморенова. У «Башмачка». А что?

— А я — на Стрельбищенском.

— Это где?

— Как где? — удивился он. — За Красногвардейским.

— А, ближе к Шелепихе.

— Переехала сюда откуда-нибудь или всегда здесь жила?

— Всегда.

— Ну, почти родственники. Хотя бы по пространству. Давай гитару понесу.

— Она — легкая.

— Тем более. А родственники где? На Ваганьковском? Наших — Залесовых — там тоже полно.

Они остановились у перехода на Садовом кольце. Олег повернулся к девушке и спросил:

— А знаешь, откуда название «Шелепиха»?

— Потому что моему предку Петр Первый велел шлюпки делать.

— Да-а? — изумился Олег. — Вот те на! Так вы, из шлюпочных магнатов! Вот, значит, по чьей милости нас сюда из деревни пригнали. Мерси.

— А вон там, впереди, где сейчас метро и зоопарк, было имение.

— Я знаю, — отвечал Олег. — Пушкин им написал: «…кто вас певал в те дни, как пресненское поле еще забор не ограждал!»

— Да, они, наверное, обиделись. А может — и нет. Письма его Полина потом сожгла.

— И правильно сделала, — сказал Олег. — Свинский обычай — чужие письма читать.

— Не хочешь — не читай.

— Правда, я раз заглянул. Ну, тому же Верстовскому… Ведь пошутил с приятелем человек. Думал, никто больше не узнает. А они их — в собрание сочинений всем напоказ.

— Вот видишь! Осуждаешь, а сам туда же. А знаешь дом, в котором Бунин с Верой Муромцевой познакомился?

— Не-а.

— На пересечении «Алексея Толстого» с Гранатным. Его «кораблем» называют.

— А! Нескладный такой! — вспомнил Олег.

— В нем Борис Зайцев жил.

— А это кто?

— Писатель. Но его после революции не переиздавали.

— Слушай, я там, на концерте не расслышал, как тебя зовут, — сказал он.

— Аня.

Они спустились вниз по Баррикадной и зашагали вдоль ограды зоопарка. Девушка оглянулась, показала рукой на серую пятиэтажку почти напротив стадиона «Красная Пресня»:

— Вон там домик моей бабушки стоял. Двухэтажный, с мезонином. В мезонине бабушкина тетя жила.

— Сломали?

— Давно. Даже мама плохо этот дом помнила. В революцию он чудом каким-то уцелел. Бабушка рассказывала, тут все кругом горело. А она училась в гимназии, шла вечером домой, и совсем рядом с домом ее обогнали какие-то странные люди. Прошли вперед, а потом один из них оглянулся, и бабушке показалось, что он в нее целится. Она отшатнулась к забору, и тут раздался выстрел. Но калитка была открыта, и она успела в нее вбежать. А дома, когда снимала пальто, заметила дырку у воротничка. Представляешь, пуля над самым плечом прошла навылет. Блузку разорвала. Но не задела. Даже кровинки не было.

— А кто эти люди были?

— Не знаю.

У перекрестка ломали старые дома. Экскаватор бил ковшом о стену. Летела густая серая пыль. Ее поливали сразу две пожарные машины.

Они шли к Трехгорному валу, а позади все слышались глухие, тяжелые удары о старые кирпичные стены. Троллейбус притормозил у остановки и распахнул двери, а над его рогами закружился майский жук.

— Ой, сейчас на провода сядет! — вскрикнула Аня. — Киш! И откуда тут взялся!

Троллейбус тронулся. Жук взмыл вверх и понесся вдоль улицы.

— Правда, никогда их здесь не видел, — удивился Олег.

— А тебе выступления понравились? — спросила Аня.

— Ну, в общем, да.

— А мне — нет.

— Ну, почему же?

— Так, чего-то… Тебя кто-нибудь туда пригласил?

— Приятель с собой взял.

— Ладно, давай гитару, — сказала Аня. — И знаешь что! Пожалуйста, не проси у меня телефон.

— Не попрошу, — буркнул он. — Не очень и надо. — И тут же спросил: — А почему?

— Потому что очень недовольна я сегодня собой. Вот тебя и позвала.

— Тогда что ж, прощай! — ответил он, чувствуя обиду. — Раз так, то так. Тем более что я твое пение и не слышал.

— Я знаю. Ты позже пришел с двумя девушками. Ну, пока!

С утра предстояло разобраться с делами: выяснить отношения с Ириной и уговорить Борьку Мешкова из второй лаборатории не писать плохой отзыв на сводный отчет. Олег хотел начать с Борьки, но не успел. Ирина позвонила и раздраженно спросила:

— Ну и что? И куда ты испарился?

— А куда вы делись? Как спрятались…, — угрюмо ответил Олег. — Ждал, что в следующую секунду попадет под Иринин монолог, как под брандспойт, но ошибся.

— Мы в буфет зашли. Сидели, тебя ждали. Немного потрепались, а тут Вике плохо стало. И я ее поволокла на троллейбусе до самого дома. Она мне сейчас позвонила и говорит, что это ее индус ухайдакал. Ну, я тебе вчера рассказывала, — он ее оттуда, из Индии лечил. Из-за этого лечения у Вики случился жуткий запор.

— А что лечили? — спросил Олег.

— Я тебе говорила — мигрень. Ну, пока! Ко мне пришли!

Он положил трубку и подумал, что все сошло на удивление гладко. Странно даже, как просто получилось. А могла бы приключиться жуткая тягомотина с недельным выяснением отношений. Если бы не индус! Можно было приступать ко второй разборке.

Борька сидел в большой комнате вместе с двумя сотрудницами своей лаборатории. Окна выходили на южную сторону. Жарило солнце, и в комнате стояла духота. Борькины сотрудницы были одеты в легкие кофточки, а сам он восседал за столом, заваленными папками и книгами, в темном двубортном пиджаке.

Поговорить вышли в коридор. Борька скинул пиджак с плеч и прислонился затылком к стене:

— Уф! Ну и жарища!

— А чего ты так разоделся? — изумился Олег.

— На велосипеде вчера катался, — вздохнул Борька. — И упал. Вот, пришлось утром пиджак одевать. А он оказался без пуговиц. Хи-и! Теперь еще надо запахиваться.

— А какого хрена ты тогда пишешь гадости про наш отчет?

— Не твой же, а Веселова.

— Он от двух лабораторий, — разозлился Олег.

— Ну, вы там и дали! Хи-и! Ну, и винегрет. Бета у них — в знаменателе! Хи-и!

— Правда? — Олег даже смутился. — Я не заметил.

— Не, ну, бета в знаменателе! Хи-и!

Надо было ждать, пока Борька успокоится, или каким-нибудь разговором привести его в чувства. Олег сказал:

— А я тебя вчера весь день искал. Твои из лаборатории темнили, не выдавали, где ты.

— Ведь сразу два юбилея было. У Евгении Степановны из бухгалтерии и у Горбунского из вычислительного центра. Так что я вчера тосты произносил и за дебет пятидесятого счета, и за гетероскедастичность случайного члена.

— Откуда ты про дебеты знаешь? — удивился Олег.

— Ну, видишь ли, быть физиком и не знать, хи-и, про… про… дебет!

По коридору проходила дама предпенсионного возраста. Олег знал ее только в лицо, но всегда почтительно здоровался.

— Ой, Боря! — воскликнула дама. — Спасибо вам за книгу. Купила и сразу прочитала.

— Ну и славно! — ответил Мешков.

— Очень мне понравилась. И знаете, в книге как раз все то, о чем я сама думала. Представляете: я думаю, а в книгах уже пишут!

— А о чем книга? — спросил Олег.

— О вкусной и здоровой пище, — Борька захихикал.

— Он опять шутит. — Дама сохраняла серьезный вид. — Книга — о нелинейности.

— И они с Веселовым тоже о нелинейности. — Борька довольно кивнул на Олега.

— Правда? — Дама посмотрела на них с интересом. — Надо обязательно прочитать.

— Прямо скажу — чтение захватывающее! — выкрикнул Борька.

Дама заторопилась и ушла. Борька успокоился и стал серьезнее:

— Ну, ты тоже… За Веселовым отчеты не читаешь. Я его с института помню. Ему бы только по комсомольским делам бегать. Пар из порток… Ну, как говорилось у нас в Белой гвардии: «Пессимизму темных мыслей противопоставим оптимизм светлых идей!».

Олег понял, что договориться с Борькой не удастся и расстроился. С отчетом наверняка начнутся большие неприятности. Но злился он не столько на Борьку, сколько на Веселова.

— Есть большое и значимое дело! — негромко объявил Борька. — Восьмого числа будет очень интересная встреча. Соберется много разного народа.

— Мы с тобой в тот раз ходили. — Олег скептически поморщился.

— Ну да, неудачно, — согласился Борька. — Но в этот раз — точно! Народу будет — море.

— Ты в тот раз чуть ли не митинг обещал.

— Не все сразу. В тот раз чего-то не вышло.

— Ходи с тобой на баррикады. — Олег махнул рукой. — У вас — то порох отсырел, то патронов не завезли.

— Нет, а если без дураков, что ты считаешь? — Борька стал серьезным. Но серьезность у него была какой-то размыто-глуповатой. — Считаешь — просто так сидеть? Ой, я знаю, что ты сейчас скажешь про всякую сволочь и так далее. А где других найти? Ты других знаешь?

Продолжать этот разговор Олегу не захотелось. В лабораторию он вернулся в унылом настроении, застал Веселова и с порога объявил, что отчет зависает.

— Специально ему на отзыв подсунули, — ответил Веселов.

Галина Васильевна встрепенулась, поправила костюм с тремя значками и медалью на широком лацкане и заявила:

— Знаете что! Тот отчет — ладно! А теперь надо серьезно бороться за качество.

— Но вообще-то этому пройдохе Борьке хорошо бы сделать козью морду, — мечтательно произнес Веселов. — А то уж больно они умны-с. Только они в турбулентности и петрят. Надо бы организовать ему звонок из комитета по госпремиям.

— Можно, конечно, — согласился Олег. — Но это уже — тяжелая артиллерия. — Лучше что-нибудь попроще.

— А что? — спросил Веселов.

Олег набрал номер Борькиного телефона:

— Алло! Изобретатель дирижаблей! Самое главное тебе забыл сказать. Мы тебя включили в хозрасчетную тему. Мы — не ты. Мы таланты всегда поддерживаем и привечаем. Только ты разберись с первым отделом. Они чего-то про тебя говорили. Работа сам понимаешь, для кого. А они говорят, ты за границей был.

— Когда? — вскрикнул Борька.

— То ли сам, то ли с родителями. В какой-то Горгиппии.

— Идиоты! — заорал Борька. — Во, идиоты! Ну, я ща им скажу!

— Разбирайся там побыстрее, — перебил его Олег. — Мне надо документы отсылать. Пока!

Галина Васильевна побренчала ложечкой в чашке с чаем:

— Надо же! Побывать в Горгиппии! Эта страна народной демократии?

— Еще какой! — ответил Олег.

— Подойду-ка я к первому отделу, — сказал Веселов. — Посмотрим, что там.

Он вернулся минут через пять и разочарованно сообщил:

— Вот, пройдоха! Пошел в библиотеку и листает какую-то толстенную книгу. Энциклопедию, наверное.

— Действительно, пройдоха, — согласился Олег. — Эх, что-то мы тут недодумали.

— А может с директором насчет отчета поговорить? — спросил Веселов. — Дал бы он его кому-нибудь другому на отзыв. Я этот отчет третьей главой в диссертацию включил.

— Надо просто подработать, ошибки исправить, — ответил Олег.

— Это — целое дело, — недовольно говорил Веселов. — Меня и так с защитой два раза футболили. Я уже с секретарем совета договорился. Сколько мне можно в неостепененных сидеть?

Веселов был большим занудой и лентяем. Олег в общем-то к этому привык. Но иногда начинал злиться.

На субботний вечер Ирина пригласила Олега в гости. Из Тюмени на несколько дней приехал ее сводный брат. Не то, чтобы она хотела их познакомить; просто волей-неволей брата надо было звать к себе, и Ирина решила собрать сразу всех. Брат был намного старше Ирины. Вырос в Москве, работал в министерстве и с повышением был отправлен в Сибирь. Знакомиться с Ирининым родственником Олегу не очень-то хотелось. Но после своего недавнего исчезновения отказаться было невозможно.

Ирина жила вместе с матерью недалеко от метро «Профсоюзная» в большой двухкомнатной квартире. Под окном ходили трамваи. Днем их не было слышно, но в полночь они начинали носиться с грохотом и визгом, до звона оконных стёкол и подвесок на люстре. Часов в шесть утра этот грохот повторялся. Олегу приходилось выслушивать его всякий раз, когда Иринина мамаша уезжала в командировки.

В киоске у метро Олег обзавелся цветами. Сначала посчитал, что вполне достаточно обойтись одним букетом, но решил не жадничать и купил второй — для Ирининой мамаши Нелли Алексеевны.

— А, это ты уже! — сказала Ирина, открыв дверь, хотя он опоздал минут на двадцать.

В ее квартире, как всегда, можно было ноги переломать о ящики, сломанные стулья и завернутые трубочками половики. Ради брата кое-что убрали, и не так пахло пылью, как обычно.

— Нелли Алексеевна! — позвал Олег. — Вам цветы!

— Ой, какая роскошь и прелесть! — проговорила до сих пор несостоявшаяся теща.

«Все-таки она у Ирины — ничего, — подумал Олег. — Кажется, пока не злится. Во всяком случае собак не спускает. Хотя, еще не вечер».

— Проходите, и в комнате посидите, — велела Нелли Алексеевна. — У нас еще не все готово.

Большая комната была поклеена блеклыми алыми обоями. На стенах висели рисунки, пришпиленные булавками, медный эстамп, из тех, что припаривают юбилярам, и вывеска на гвоздике «Посторонним вход воспрещен». Гостей предполагалось потчевать за журнальным столиком. На нем стояли тарелки, рюмки и ваза с яблоками.

— Ириша, я начинаю оладьи печь, — сообщила из кухни Нелли Алексеевна. — Слышишь меня?

В дверь позвонили.

— Ой, вы, Сергей! — говорила в прихожей Нелли Алексеевна. — Какой вы солидный и серьезный! Рада вас видеть. Все хорошо у вас?

В комнату вошел полный человек лет сорока в больших очках, расстегнул пуговицы на пиджаке, протянул Олегу руку и важно представился:

— Сергей Павлович!

— Как ваша мама? — спросила его Нелли Алексеевна.

— Ничего. Хотя, по всякому бывает.

— Я слышал, вы с Ириной работаете? — Сергей Павлович обращался к Олегу.

— Да-да, поговорите. А то — у нас сегодня оладьи в программе, — сказала Нелли Алексеевна и ушла.

— Вместе работаем, — ответил Олег.

— И как? — важно спросил Сергей Павлович.

Олег не понял, что от него хотят услышать, и промолчал.

Вошла Ирина в цветастом, расклешенном платье с короткими рукавами. Она казалась в нем большой и нескладной. Брат чмокнул ее в щеку:

— Похорошела — невозможно! А мы с твоим товарищем беседуем, как у них там на работе.

— У них там все в порядке. — Ирина поправила брошь на платье и наклонилась над журнальным столиком.

— Тогда больше не спрашиваю. — Сергей Павлович уселся в кресло.

Из кухни несся запах горелого. Ирина выглянула в коридор и крикнула:

— Мам! Чего там у тебя?

Сергей Павлович посмотрел на Олега и спросил:

— Перспективы на работе есть? Кандидатскую готовите?

— Он — год, как защитился, — ответила за него Ирина.

— А я — в этом! — важно говорил Сергей Павлович. — Мне на защите восемнадцать вопросов задали. Столько никому не задавали. Тема очень большой интерес вызвала: «Организация соревнования в аппарате районных Советов». Ведь сколько там всяких проблем! И теоретические основы, и разработка методологии исследования, и практика реализации. А потом еще полтора часа спорили о моей трактовке стимулирования труда.

— И каких наук ты теперь кандидат? — спросила Ирина.

— Исторических.

Нелли Алексеевна принесла большую тарелку с оладьями, — сверху — более-менее белесые, а пониже — подгоревшие. Олег открыл шампанское, а Сергей Павлович сказал, что будет пить водку.

— Ну, кто-нибудь скажет? — спросила Ирина. — Или молча пить будем?

— Знаете, давайте вот за что? Вернее — за кого? За нашу Ирину! — Сергей Павлович поднял наполненную до краев большую стопку. — Чтобы Ирина всегда была внимательной, привлекательной и сногсшибательной!

При чем тут «внимательная», никто не понял.

— Пошла сегодня в магазин, — рассказывала Нелли Алексеевна, раскладывая гостям оладьи. — В «Вологодском масле» только один сорт сыра и любительская колбаса по два двадцать. А на Черемушкинском рынке цены на мясо — жуть. Восемь рублей! Ну, кто такое мясо может покупать!

— С ценами в последнее время — неладно, — объявил Сергей Павлович. — Мы этот вопрос недавно в обкоме обсуждали. Я считаю, надо с этих магазинщиков строго спрашивать.

— Варенье у вас вкусное, — сказал Олег.

— Покупное, — ответила Ирина. — Мама из командировки привезла.

— Нас там угощали, — заметила Нелли Алексеевна.

— Готовим пленум обкома, — продолжал рассказывать Сергей Павлович. — Очень интересно получается. Я свое выступление подрабатываю. Уже договорился, чтобы в повестку включили. От этого сейчас многое зависит. Меня депутатом облсовета будут выдвигать. Придется много выступать, объяснять рабочим. Иногда люди зададут вопрос, даже удивляешься! Как будто телевизор не смотрят и газет не читают.

Сергей Павлович, видимо, был абсолютно уверен в том, что все, о чем он думает, очень интересно окружающим.

Нелли Алексеевна вообще-то всегда была склонна поругать советские порядки. Но в присутствии партработника предпочла проявить лояльность:

— Я на днях из Ленинграда приехала. Такие опрятные поезда сейчас ходят! Такая везде чистота! И на вокзалах все прибрано.

— Последнее время только самолетами летаю. — Сергей Павлович откинулся на спинку кресла и поправил галстук. — Я через депутатский зал хожу.

Ирина тронула Олега под столом ногой, насмешливо посмотрела и отвернулась.

— В июле Ирочка в Болгарию поедет, — сообщила Нелли Алексеевна.

— Собираюсь, — кивнула Ирина. — Может, получится. Вот, платье себе новое купила.

— Хорошее, — соврал Олег.

— В Болгарии мне очень понравилось, — говорила Нелли Алексеевна. — Я там на международной встрече журналистов была. Нам всем вот такие эстампы подарили. — Она показала на стену.

Про Иринину поездку Олег ничего не знал. Но эта новость была очень кстати. Сама собой отпадала необходимость придумывать, как поехать в отпуск вместе.

Нелли Алексеевна повела гостя курить на кухню, и Олег, кивнув в их сторону, тихо спросил:

— А что? Он все это серьезно?

— Откуда я знаю! — Ирина скривила гримасу и пожала плечами. — Я его раз в пять лет вижу. А чего ты так на него? Я к нему обратилась, чтобы с поездкой помог, он мне в две недели через приятелей все устроил… А тебе мое платье, правда, нравится?

— Если честно, не очень.

— Если бы ты был дипломатично настроенным молодым человеком, ты бы так не сказал.

Ирина подошла к шкафу, достала соломенную шляпку с широкими полями и спросила:

— И как?

— К такой шляпке обязательно надо таксу на длинном поводке.

Нелли Алексеевна вошла в комнату, продолжая начатый на кухне разговор:

— Но Сергей! Я там, в ваших краях бывала. И все-таки здесь другая жизнь!

— У нас тоже всего полно! — ответил Сергей Павлович. — Выставок всяких, концертов. Даже клуб изящной словесности недавно открыли. Руководителем отставного военного назначили. Ха-а! Ну, так… Чтобы этим любителям словесности жизнь медом не казалась.

Ириша ушла готовить чай. Сергей Павлович налил себе стопку водки, выпил и сказал:

— Время нельзя терять ни в коем случае. Это я ещё в институте понял. До третьего курса кое-как дотянул и думаю: нет, хватит! Взялся лекции по международному положению в обществе «Знание» читать, на собраниях выступал. И дело пошло. А потом вижу: в Москве делать нечего. Уж очень густо тут все замешано. Этот — сын такого-то, тот — племянник. Нет, думаю, надо на широком месте прорываться. Про меня, я знаю, говорят: способный, инициативный. А с каким трудом все это дается? Ого, как все дается. И людей вокруг себя надо собирать отличных, дифференцированных. Но с этой диссертацией очень устал. Надо поехать куда-нибудь и морально отдохнуть. Н-да, время сейчас очень перспективное.

Ирина принесла поднос с чашками, спросила:

— Кто будет мой торт?

— Я насчет сладкого не любитель, — ответил Сергей Павлович. — Но попробую. Мы тут с твоим товарищем — про времена.

Брат собрался уходить. Кивнул Олегу на прощание, но руку не протянул. Прежде чем выйти за ним в прихожую, Ирина шепнула:

— Обожди. Вроде бы за матерью знакомые заедут и к себе на дачу повезут.

Дверь в лабораторию приоткрылась. Показалась лохматая голова Борьки Мешкова.

— А! Сидите тут! Прохиндеи! — заорал Борька.

— О тебе только что вспоминали. — Олег отложил в сторону папку с бумагами. — Я сразу сказал: «Гений и злодейство несовместимы».

— Хи-и! А я такой разгон в первом отделе устроил. Как стукну им по столу, как закричу, что за границей сроду не был. Тоже мне, нашли горгипийца! Они перепугались, обещали про эту Горгиппию у начальства узнать. Говорят, может там прогрессивный какой режим, может новое общество строят. В лагерях после четвертого курса, нам лейтенант говорил: «Там, где есть общество, там не должно быть продуктов!» Да-а, когда и пошутить с народом, как не при жизни.

— Это к чему, про продукты? — не понял Олег.

— Чтобы печенье в тумбочках не оставляли. Хи-и! Я в первом отделе заявление оставил, что ни в какой Горгиппии не был. И переданная первому отделу товарищем Залесовым информация не соответствует действительности. Хи-и.

— Ага, нашел дураков! — ответил Олег. — Как будто мы не знаем, куда ты сразу побежал. Но историю, братец, надо знать.

— Как-то я этим не очень увлекался, — признался Борька. — А это что у вас такое? — Он показал на плакат, пришпиленный кнопками к дверце шкафа — речные берега и большой белый пароход.

Галина Васильевна оглянулась и объяснила:

— Я на этом пароходе по Волге плавала. Красота — необыкновенная. А вы, Борис, по каким-то заграницам…

— Да-а, что делать! Приходится. — Борька рассматривал плакат. — Я бы тоже на таком поплыл. Но мне кажется, что он утонет… И всех прошу в двенадцать ноль-ноль в конференц-зал прослушать мое научное сообщение и поддержать в моем лице всю прогрессивную науку.

Олег посмотрел на Борьку и покачал головой:

— А я-то думаю, по какому поводу ты в новый костюмчик вырядился?

— В этом костюме я и диссертацию защищал, и женился. Первое прошло удачно, второе — не очень. И пуговицы на брюхе застегиваться перестали. Жена говорила, что костюмчик пора выбрасывать. А я сказал: пусть остается на крайний случай. А она: в нем и в крайнем случае никуда не пойдешь. Не, говорю, в крайнем случае донесут!

Борька ушел. Галина Васильевна доставала что-то из стола и говорила:

— Несмотря на все, Борис — интеллигентный человек. Вдумчивый и с фантазиями.

— Как своих хвалить, так вас нет, — отозвался Веселов.

— Почему же! Я и вас ценю.

— У него, видите ли, фантазии, а у нас их нет.

— Придумайте и вы что-нибудь такое, чтобы все ахнули, — посоветовала Галина Васильевна.

— Прихожу я как-то в общежитие, — рассказывал Веселов, — смотрю, стоит в коридоре женщина и плачет. Мне говорят: мать Борьки Мешкова со второго курса. Спрашиваю: что с ним стряслось? Говорят: жив-здоров, вот-вот должен с лекций прибежать. Отказывается этот олух написал письмо какому-то приятелю про свои донжуанские похождения, а отправил на адрес родной мамаши. Она плакала и говорила, что ее сын такого написать не мог.

Дождь пошел на убыль, и его барабанная дробь сменилась скулением. Но еще грохотало, и выходить из метро никто не торопился.

После ливня горьковато пахло молодой тополиной листвой. Было тепло, и вдали, над крышами висела дымка. С деревьев капало. Под этим капельным обстрелом, прижимая к шее воротник рубашки, Олег пошел вверх по улице Заморенова к Трехгорному валу.

На сучке над тротуаром сидела здоровенная серая ворона и явно высматривала подходящего прохожего, желательно в широкополой шляпе. Кроме Олега, никого не был. А он не стал торопиться. Замедлил шаг, огляделся и полез в обход по мокрой траве нестриженого газона. Вернулся на тротуар уже за деревом и посмотрел на ворону:

— Нашла дурака!

Ворона не смогла сдержать огорчения, и белесо-синяя, размазистая клякса шлепнулась на асфальт.

У «Башмачка» Олег остановился и посмотрел на дом напротив. И где она тут живет? — рассуждал он. Не по подъездам же ходить ее искать. Было бы лет восемнадцать, может быть, просто взял бы да крикнул. А сейчас что? Проторчать здесь пару вечеров? Но если она наврала, что живет в этом доме?

Дверь в купе была открыта. Борька стоял у окна в коридоре и говорил проводнице:

— Все будут чай пить. Я может и два стакана. Но на всякий случай начну с одного. Вы туалет на ночь запираете?

— Пейте три. Тогда не запру. — Проводница заглянула в купе, посмотрела на Олега и спросила:

— А вы?

— И он будет, — ответил за него Борька.

Грузный мужчина напротив Олега приоткрыл глаза, помотал головой и проговорил будто самому себе:

— Без чая обойдусь.

Проводница ушла, а Борька кивнул в ее сторону и сказал парню из соседнего купе:

— Видал! Ух, глазищи какие! Туманные — жуть!

— Как тюремное стекло! — блеснул эрудицией его собеседник.

В вагоне включили радио. Громко заиграла музыка.

— Во, теперь «Последние известия» послушаем, — говорил Борька. — Нет ли где какого переполоха вроде революции или еще чего.

— Это где? — удивился парень из соседнего купе.

— Может и не революция, — успокоил его Борька, — а так — новое трудовое достижение.

В коридоре кто-то спросил:

— А где у них вагон-ресторан?

— Вроде бы вон оттуда, с той стороны жуют, — ответил парень.

Борька вернулся в купе, сел рядом с Олегом, помолчал и громко произнес:

— Став коллективным делом, концепция становится мощным оружием.

Грузный мужчина открыл глаза и прокашлялся, а с верхней полки выглянула полнолицая, светловолосая девушка — его дочка. Борька посмотрел на нее и кивнул:

— Гениальных идей на порядок меньше, чем гениев. А вы как думаете?

Девушка посмотрела вниз на отца и ничего не ответила.

— Я тебе, по-моему, уже говорил, — Борька обращался к Олегу. — Наши тезисы им понравились. Должны напечатать в сборнике. Если будет большой ажиотаж насчет публикации, мы к ним в Академгородок подскочим. Но боюсь, на этот раз ажиотажа не получится. А ты мою статейку прочитал?

— Это про что? — спросил Олег. — Про реформы?

— Там и про власть, и про общество.

— Прочитал, расстроился даже, — ответил Олег.

— Почему? — серьезно спросил Борька.

— Подумал: эх, Макиавелли не дожил! Вот бы старик порадовался. Умри — лучше не напишешь!

— А статью взяли в журнал, — злорадно заметил Борька. — Вот, тем не менее. Но я там кое-что подработал. Вернемся, покажу новый вариант. Я написал, что мы, нынешние, то есть уже бывшие, комсомольцы — не следствие революции, а результат преодоления ее пороков.

— Это к чему? — удивился Олег.

— Как к чему? К общему содержанию. Ты не читал, что ли?

Из коридора донеслось треньканье стаканов на подносе. Проводница заглянула в купе, спросила:

— Что? Заждались?

Борька переставил стаканы на столик:

— Ух, крепкий какой! Я думал, у вас — морковный.

— Мне тоже оставьте, — попросила девушка с верхней полки.

Грузный мужчина проснулся, потянул к себе один из стаканов и произнес:

— Угу!

— О! Я же тебя угостить обещал, — вспомнил Борька. — Благороднейший напиток! Тончайший букет яблок и смородины. Собственный старинный рецепт! Вот только чай надо куда-нибудь вылить.

— А тебе не хватит? — тихо спросил Олег.

— Ну, не надо так говорить. Я из своего чай вылью, а тебе дам стаканчик. Какого хрена мы столько чаю заказали!

Борька вернулся с пустым стаканом. Повозился в сумке и вытащил завернутую в газету бутыль. Налил в стаканы темную жидкость и спросил грузного мужчину:

— Попробуешь? Собственного изготовления! Мужчина посмотрел сначала себе под ноги, потом на Борьку, покумекал и ответил:

— Не-а.

— Тогда даме и не предлагаем! — Борька поднял свой стакан, отхлебнул и причмокнул.

Олег сделал большой глоток, скривил лицо от жуткой кислятины, зажмурился и спросил:

— Из чего ты это сделал?

— Целая технология. Важно ягоды хорошо просушить.

— А сахар?

— Вот еще… Только вредители в настоящее вино сахар кладут.

— Тоже буду, — сказал грузный мужчина и подставил свой стакан.

— Везу друзей угощать, — говорил Борька. — В прошлом году угощал. Еще просили. Два раза звонили, напоминали.

Мужчина выпил и к большому удивлению Олега даже не поморщился, только крякнул:

— Эх, хорошо! Жаль не больно забористая.

— А вы куда едете? — Борька спросил девушку.

— На дачу! В деревню. До Знаменска поедем.

— Ух, ты! У меня в Знаменске знакомая жила. Красивая, помню была.

— А сейчас? — спросила девушка.

— Не знаю даже. Давно было. И ничего особенно. Так, почтовая связь.

— В гости, может, зайти успеете. — Девушка весело взглянула на Борьку.

— Уж какие нынче гости. Не те проблемы стали. А в деревне, небось, хорошо!

— Ничего, — согласилась девушка.

— Я тоже хочу в деревню, — заявил Борька. — Только в настоящую. Чтобы на улице трава росла, куры бегали, а жители окали. И чтобы все было, как у Ивана Петровича.

— У какого? — не поняла девушка.

— У Белкина.

— А чего у него?

— Здорово все было организовано. Передовое хозяйство! Ночью Олег проснулся от тишины. Поезд стоял. За окном были слышны голоса и шорох шагов по придорожной щебенке. Вагон заскрипел и осторожно тронулся. И тут сверху со свирепым грохотом что-то обрушилось. В мелькании отсвета станционных фонарей с пола поднялся Борька. Постоял, глядя в окошко и почесывая спину, поднял матрац и полез на полку.

— Ты что? Как ты? — зашептал Олег.

— Нормально все, — буркнул Борька.

— Ты, правда, ничего?

— Слушай, дай поспать спокойно, — раздраженно зашептал Борька.

— Хочешь, внизу ложись, — предложил Олег.

— Да отстань ты!

Утром Олег открыл глаза и увидел, что Борька сидит на нижней полке. Соседей не было.

— А где народ? — спросил Олег. — Сошли?

— Давно. Еще ночью.

— А ты как?

— Никак. Чего мне?

— А летел почему?

— Ну, будешь теперь. Летел и летел. Заглянула проводница:

— Сейчас ваша… Билетики получите.

Борька взял билеты и сунул в нагрудный карман.

— Мой не потеряйте, пожалуйста, — сказал Олег.

— Не потеряем.

— Постарайтесь, товарищ космонавт.

Из вагона они спрыгнули на низкую платформу. Олег остановился и оглядел небольшую площадь с торговыми палатками и рыночными рядами.

— Вот, увидишь сейчас, что такое настоящая секретность, — пообещал Борька. — Пошли.

— Слушай, я так и не понял, как это тебя угораздило сегодня?

— Как, как… — передразнил Борька. — Ну, перемаргивались мы с этой девахой, перемаргивались… А когда на станции поезд остановился, она видит, что я не сплю, и руку протянула.

— И чего?

— Как чего? Матрац-то поехал, когда я к ней потянулся. Склизко там оказалось. Хи-и! — Они шли вдоль платформы, и Борька сказал: — О! Чем-то у них тут вкусным кормят.

Олег почувствовал, что хочет есть. Шагнул и глубоко вздохнул. В нос ударил нестерпимый запах канализации.

На площади Борька остановился у одного из «газиков» с брезентовым верхом и обратился к шоферу:

— Мы к Макарову. Вот командировочное удостоверение.

— А вроде никто не должен был приехать, — удивился шофер.

— Это как? Я с вашими по телефону разговаривал.

— Не передавали мне.

— А чего ты тут стоишь? — спросил Борька.

— Ладно, садитесь, — согласился шофер.

«Газик» со всего ходу врезался в большую лужу в начале улицы, пронесся мимо одноэтажных домишек и церкви и выскочил к пристани. Остановился он чуть подальше от нее, возле отдельного причала.

Над июльским привольем светило солнце. На озере был полный штиль. Вода не морщилась и не плескалась на песок. Сквозь белесую дымку просматривались дальние берега. Правее на косогоре стояли домишки небольшой деревни.

— А теперь куда? — спросил Олег.

— На катере да с ветерком, — отозвался Борька. — Говорил же я тебе про рыбалку.

По скрипучим доскам причала они подошли к выкрашенному черной краской, небольшому катеру. Борька закричал:

— Здравствуйте товарищи краснофлотцы!

Из рубки вышел высокий худощавый мужчина в синей рубашке, подозрительно оглядел их и попросил:

— Командировочные удостоверения, будьте любезны. На бумаги мужчина взглянул мельком и тут же вернул.

Борька спросил:

— А Митя, как его — Рыбкин где? Плавает?

— Списан на берег! — доложил мужчина.

— Вот так всегда! — Борька покачал головой. — Лучших людей теряем! Лучших!

Катер отчалил, пошел вдоль левого берега. Стал огибать островок, заросший еловым лесом и окруженный камышом.

— Ух, щучьи места! — заметил Олег.

— Там и лучше есть. — Борька махнул рукой. — Хочешь по стаканчику для настроения?

— Нет уж. Как вспомню, так вздрогну.

— Ничего не понимаешь в благородных напитках. Впрочем, я тоже не буду. Мы можем сегодня к их главному инженеру попасть. Хотя, вряд ли.

От бетонного причала неширокая асфальтовая дорога вела к лесу. На его опушке стояла будка КПП. Дежурный взял документы, кому-то позвонил и стал спрашивать, есть ли такие в списке.

Дома в поселке стояли вдоль единственной улицы, — по правой стороне трех — и четырехэтажные, из серого кирпича, по левой — деревянные, с большими окнами и террасками. Улица упиралась в широкие ворота предприятия, огороженного бетонным забором.

— А где народ? — удивился Олег.

— Вон, две старушки на лавочке сидят. — Борька показал во двор одного из домов. — А так — все на работе. Только вечером появятся.

Гостиница располагалась в двухэтажном домике у проходной. В небольшой комнате сидела полная женщина в белом халате.

— О, знакомые все лица! — воскликнул Борька. — Опять мы к вам. Помните меня?

— Как ни помнить! — равнодушно ответила женщина. — Были вы тут.

— В этот раз я вот — с товарищем. Но поселить лучше отдельно. Он у нас — большой ученый. По ночам работает. А я храплю. А творчество, сами знаете, какой чувственный процесс.

— Поселю, если тихо себя будете вести, — пообещала женщина.

— Как же иначе! — Мы — люди благообразные. Цветы у вас в этом году чахлые какие-то… — Борька показал на подоконник.

— Разойдутся еще! В начале лета больно жарко было. — Женщина искала ключи в ящике стола.

— А удобряете?

— Не без этого.

— В таком важном деле, как удобрение цветов, надо, прежде всего, опираться на собственные силы.

Женщина что-то разглядывала в ящике стола, ответила:

— Вот, поживете у нас, вам и доверим удобрить. Гостиничный номер был маленьким и светлым, с окном на лес. Еще пахнул недавно выкрашенный охрой дощатый пол. У стены стояли деревянная кровать с низкими спинками и тумбочка, покрытая белой салфеткой. В дверь заглянул Борька и выкрикнул:

— Воды нет горячей! Вот-те на! Пошли в баню! Тут рядом. На улице им встретились два мужичка: один — в очках и серой кепке; другой — седой и чуть прихрамывающий. Борька спросил про баню.

— Не, у вас с баней ничего не получится, — растягивая слова, сказал мужичок в кепке. — Н-да, не получится, не пустят. Сёдня там — женский день.

— А почему ты вот так о них? — Седой с укоризной посмотрел на приятеля. — Ты разве не видишь, какие ребята хорошие!

— Вижу, — ответил первый и поправил кепку. — Замечательные ребята.

— Почему же ты сразу: «Не пустят»? И баста!

— Видно, это я зря! Но обидеть никак не хотел.

— Да, вот их-то, может, и пустят!

— Может, их пустят, — согласился мужичок в кепке.

— В гостинице горячей воды нет, — пояснил Борька.

— Не может быть! — удивился седой. — Я говорю: не может быть, чтобы в бане не было горячей воды.

— Должна быть там в обязательном порядке, — подтвердил мужичок в кепке. — Как же без горячей воды! В крайнем случае, можно в речке помыться. Сейчас тепло. Сегодня двадцать три градуса обещали.

— Это вчера обещали, а сегодня — передумали, — поправил его приятель.

Подбежала маленькая рыжая собачонка. Покрутила хвостом и принялась обнюхивать Борькины ботинки.

— Фу, Тюбаж! — скомандовал седой. — Не надо. Свои! А то я тебя знаю! Возьмешь да насикаешь.

— А пиво у вас тут есть? — спросил Олег.

— Как не быть! Есть! — ответил седой.

— Пиво у нас — необходимый элемент раздумий! — подтвердил мужичок в кепке.

Олег подвел итоги дискуссии:

— Ну, все вроде бы ясно. Народ сосредотачивается. А мы отвлекаем его пустыми разговорами. Народ тут мыслит и изображает масштабно.

Из подъезда соседнего дома вышла женщина в белом халате, поселившая их в гостиницу. Седой крикнул:

— Александра моя Ильинична! Чего ребят с дороги не помыла! Хорошо, мы тут! В баню их пристраиваем. Всем вместе идти договариваемся.

— Открыть надо было краны на стояке, да обождать, — ответила женщина.

— И то, правда! — Борька тронул Олега за рукав. — Пошли!

Олег сидел на кровати с полотенцем на шее и перебирал привезенные из Москвы бумаги. Пришел Борька, спросил:

— Чего? Готов? Нормально помылся? А я, представляешь, только намылился — лампочка перегорела. Стою, тереблю в руках мочалку. Вообрази, не видно, было ни зги!

У дверей технического отдела стояла невысокая молодая женщина в светлом платье.

— Кого я вижу! — вскрикнул Борька.

— Ой, вы! Приехали! Все такой же! — говорила женщина.

— Стараюсь сохранять в себе лирические начала. — Борька внимательно посмотрел на женщину. — А сердце так и бьется! Хоть иди и делать ЭКГ.

Из кабинета напротив вышел невысокий человек с чахлыми остатками шевелюры над ушами, остановился и с удивлением воскликнул:

— Боря! Ты! Какой идиотизм!

Притихли все, даже Мешков.

Человек прокашлялся и сделал рукой витиеватый жест:

— Вот кого не ожидал здесь увидеть, это тебя!

— Сам ты как? — неуверенно, даже с робостью спросил Борька.

— Да что я? Сюда перебрался! Все лучше, чем в Челябинске.

— Ах, а я-то думаю! — воскликнул Борька. — Конечно, здесь лучше. Мы сюда — на неделю. Увидимся. Крепче держите связи с общественностью!

— Но удивительно — ты и тут! — повторил знакомец. За дверью с надписью «Технический отдел» оказался еще один коридор. Женщина шла чуть впереди, и Борька шепнул Олегу:

— Кажется, тому халявщику я в институте проекты рассчитывал. И кажется, за последний он мне ни шиша не заплатил. Калякин! А как зовут, забыл. Большая задница, между прочим. Вместе с Веселовым по комсомольской линии служил.

— Я не понял, а почему он сказал: «Какой идиотизм!»?

— Ну так, от полноты чувств, — объяснил Борька.

В большой комнате стояло несколько длинных старомодных столов с резными ножками и синие несгораемые шкафы.

— Константин Михайлович сейчас в цеху, — объявила Люся. — Скоро придет.

— Вот здесь можно поработать, — Борька прошелся по комнате. — И народу никого. Кроме Люси. — Выглянул в окно и выкрикнул: — Вон! Наши дружки в сквере! Соображают чего-то.

Из окна был виден край площади перед проходной и скамейки возле клумбы. Два мужичка стояли на посыпанной песком дорожке. Возле них крутился рыжий пес.

— Это такие друзья неразлучные, — сказала Люся. — Вон тот, в кепке — фельдшер. А седой — учитель рисования. И песик всегда с ними. Как-то по-чудному его кличут.

— Ух, боевой народ! — Борька хотел было помахать им рукой, но они смотрели в другую сторону. — Сегодня нас в баню отправляли. Обещали, что там — женский день.

— Там и женское отделение, и мужское, — удивилась Люся.

В комнату вошел высокий, хмурого вида мужчина в черной спецовке.

— Ба! Константин Михалыч! — выкрикнул Борька. — И тоже — боевой, как восемнадцатый год.

Мужчина с серьезным видом пожал им руки и стал доставать из шкафа папки.

— Мы вчера Константина Михайловича поздравляли. — Люся посмотрела на начальника. — День рождения у него был.

— Ба! И мы поздравляем, — ответил Борька. — Главное, побольше славных дел! И чтобы поклонницы всегда окружали, докучали, донимали, — добивались своего!

Люся состроила недоуменную физиономию, а сам Константин Михайлович предпочел никак не реагировать.

Сели за стол. Борька достал из папки бумаги, разложил их перед собой:

— Замечания ваши все просмотрели. Как говорилось у нас, в Добровольческой армии: «Горячо одобряем и, скрепя сердце, поддерживаем!».

Люся предложила чаю. Константин Михайлович даже не посмотрел в ее сторону и стал говорить быстро и сбивчиво. Борька долго не выдержал и перебил его. Сначала рисовали схемы на листе бумаги, потом встали и подошли к черной ученической доске, прибитой к стене.

— Константин Михалыч! Говорю я Константину Михайловичу, — в очередной раз объявил Борька, не замечая, что злит хозяина.

Олег не выдержал и сказал:

— Подождите! В сторону уехали. Давайте сначала.

— И вообще давно был обед, и надо поесть, — устало проговорил Борька. — Трапезная у вас тут вроде ничего, не затрапезного вида.

В столовой к ним за столик подсел Калякин. Опять поудивлялся неожиданности их появления и заявил, что ему надо кое о чем посоветоваться. Борька пожал плечами и пообещал, что они как-нибудь к нему зайдут. Но Калякин вытащил из кармана листок и стал показывать какой-то чертеж.

Борис подвинул листок к себе, рассматривал, продолжая хлебать борщ из тарелки, и недовольно покрутил головой. Что-то ему очень не понравилось. Он ткнул в листок ложкой, оставив маленькие жирные капли:

— Как у тебя тут — и одно, и другое. Нет уж, прыгать на все четыре стороны можно только по частям.

Калякин проводил их до проходной и пытался расспрашивать о чертеже. На улице Борька оглянулся и объявил:

— Сила идиотов — в их фантазии! Они пошли к гостинице.

— Мы им зря по старому аналогу прибор сделали, — говорил Олег. — Хуже всего что-то старое пытаться приспособить. Одна морока получается.

— Там кое какие новые идеи есть, — не согласился Борька.

— Надо было к новой схеме их подводить.

У распахнутого окна гостиницы стояли два приятеля. Рыжий пес сидел рядом на траве газона. Седой мужичок пытался заглянуть в окно и говорил:

— Александра моя Ильинична! Чаи там гоняешь! А меня, милого своего, на произвол судьбы бросила!

— Тебе только произвол и подавай, — послышался из окна женский голос. — Уж одной ногой… о душе пора думать, а все туда же.

— Н-да, — задумчиво произнес седой и обратился к приятелю: — Петр, скажи мне: почему, несмотря ни на что, мы с тобой не унываем?

— Даже и не знаю, Шурик, — отозвался приятель. — Не унываем, и все тут!

Озеро было не таким спокойным, как утром. Ветер гнал на песок легкие волны. Над водой до самого горизонта висели клубистые белые облака.

— Рыбы мы сами не наловим, — сказал Борька.

— Ну, почем знать! — не согласился Олег. — Попробуем.

— Не будет она ловиться ни фига. Надо копченой купить. Вкусная — пальчики оближешь. Возьмем в аптеке таблеток от этого самого, но обязательно попробуем.

— Купаться пойдем? — спросил Олег.

— Вроде холодновато. — Борька поежился.

Недалеко от пристани был песчаный пляж со скамейками и «грибками». У берега стояла полная дама в алом купальнике и с пышной прической крашеных хной волос. Худощавый мужчина с зачесом на лысину пробовал ногой воду и говорил:

— У! Сегодня совсем теплая!

Олег сложил одежду на скамейку. Подошел к берегу и, не раздумывая, бросился в воду. Отплыл несколько метров и встал на ноги. Было по шею. Перевернулся на спину и поплыл дальше. Над головой стояли, будто не двигались, облака. Над лесом синела туча.

Недалеко от берега худощавый мужчина учил свою спутницу плавать. Держал на руках и командовал:

— Ногами и руками! Одновременно!

Дама разгребала перед собой воду, вытягивала шею, чтобы не замочить прическу, фыркала и говорила:

— Яшка! Нахал!

Борька стоял на песке, убрав руки за спину и выпятив живот. Наклонился к Олегу и тихо сказал:

— Гляди-ка, какие тут опытные ухажеры! Сразу и не подумаешь!

По дороге в поселок Олег предложил:

— Давай по лесу прогуляемся. С другой стороны к гостинице выйдем.

— Лучше короткой дорогой, через поселок, — ответил Борька. — Знаешь, есть такие минуты, когда организм будто что-то начинает предчувствовать и торопит хозяина.

Утром Борька громко постучал в дверь и закричал:

— Эй! Спишь, что ли? Вставай!

Олег не спал, но вставать не собирался. Посмотрел на часы и удивился:

— Куда в такую рань!

Борька был в майке, спортивных брюках и шлепанцах на босую ногу. Сунул Олегу листок со схемой, а сам прошел в комнату и уселся на подоконник:

— Вот видишь, как надо! Оказывается, проще пареной репы! Под любые параметры подходит. И почему сразу не догадались в трубку свернуть? Вот за что я люблю жизнь, за эти мгновения понимания. Вот это да! И какое удивительное чувство свободы — взять и придумать. Именно свободы! И не какой-то, а твоей собственной! Понимаешь, о чем я? Вот, Александр Сергеевич в этом кумекал! Хоть и гуманитарием был.

Схема казалась очень удачной. А Борька был громогласным, самодовольным и хвастливым. Олега это немного раздражало. Можно было бы позлить Борьку и сказать, что ничего особо путного он не придумал. Но схемка вправду казалась очень красивой. Наверное, Борька даже не понимал, как она объединяла все то, над чем сейчас работали.

— А как она интегрируется легко! Все сразу объединит! Да? — Борька ткнул пальцем в свой листок.

Олег не удержался и ответил:

— Все это можно решать по-другому и радикально. Подвергать жидкость сильному облучению, чтобы в ней пузырьки газа формировались, а их измерять. — И тут же пожалел, что проболтался.

— А облучение куда пойдет? — Борька сразу ухватил самое трудное. — Если люди рядом будут?

— Ну, вот тут думать надо.

— Ты про это пока никому не говори. — Борька прошелся по комнате. А то они нам сейчас прибор зарубят. И неизвестно, получится ли то, о чем ты говоришь. Подумать надо.

Константин Михайлович был на совещании. Им пришлось его ждать. Борька звонил в Москву какой-то приятельнице и говорил:

— Вот еще! Что тут врать! Правда, в командировке! На острове. Обитаемом! Не могу сказать, где. В каком океане. Что значит «трепло»? Зачем так говорить! А если наш разговор слушают? Как кто? Спецслужбы! И я по твоей милости прослыву у них вруном! Хи-и!

После обеда они пошли в лес за поселком. За деревьями, совсем близко синело озеро. Но оказалось, что к нему не подойти, — вдоль берега тянулись бетонные столбы с колючей проволокой.

Светлый сосновый лес кончился. Открылся косогор с кустарником у подножья. Они поднялись по высокой траве на его макушку.

— Место какое благодатное, — сказал Олег.

— Скит здесь когда-то стоял. Вон там, внизу часовня осталась. — Борька сел на траву и вытянул ноги. — Все-таки схемка получилась удивительно удачной. В таких случаях главное — голову зря не ломать. Хоть по комнате ходи, хоть руки заламывай, — все бесполезно. А если просто взять да послушать, может иной раз и услышишь. Нет, я правду говорю.

— А чего ты мне это объясняешь? Я и без тебя знаю, — ответил Олег.

С косогора они спустились к заросшей камышом мелкой речушке. Стояли на бревнышках моста и смотрели, как вода треплет длинные, темно-зеленые водоросли.

— Конечно, хорошо здесь поселиться, — говорил Борька. — Но города будет не хватать. Ни конференций тебе, ни прочего трепа. Обалдеть от этой секретности!

— А много ты на конференции ходишь?

— Потому что неинтересно. Было бы интересно — ходил. Куда-нибудь за кордон махнул бы с лекциями выступать.

— Там своих хватает.

— Для ученого признание очень важно. Да и вообще — глупость какая-то эти представления, что мы в осажденной крепости. Надоело это уже. Рано или поздно, а придется с миром замириться.

— А кто его обижает?

— Вот ты! Человек вроде вменяемый, — говорил Борька. — А чуть что — сразу империалист. Ну, может и не империалист, а так… Вот, мол, мое и никому не отдам.

— Всякий нормальный человек свое абы кому не отдаст.

— А кто у вас забирает? Кто? Все живут тихо-мирно. Никакие свои особенности не выпячивают. Вот тебе скажи: никаких особенностей у вас нет, ты первый заорешь: «Как бы не так!».

— Что ты хочешь сказать? Что никто ни от кого не отличается?

— Послушай, ты знаешь, что я — парень из деревни, — быстро заговорил Борька. — Простецки — некуда. Вот и объясни мне: в чем мои особенности?

— Тебе? Про особенности? Пожалуйста! Ты не любишь всякую меру. Не любишь бить в одну точку. Зато обожаешь вопросы задавать. Себе самому!

Борька скривил физиономию и спросил:

— В каком это смысле я не люблю меру?

— В прямом. И еще ты, хоть недолго злишься, но надолго обижаешься.

— Это все словеса! И только!

Ирина стояла у входа в Дом дружбы народов на Калининском и выглядела даже важнее обычного. Билеты на концерт достала ее мать, и кроме Олега были приглашены Вика и Артамонов.

— Если эти змеи опоздают, мы их ждать не будем, — объявила Ирина.

— А что за певица? — спросил Олег.

— С Ямайки. Очень длинное имя. Я не запомнила. Подошли Вика и Артамонов. Она заулыбалась и чмокнула Ирину в щеку, а он молча кивнул и протянул Олегу руку.

В буфете Вика громко сказала:

— Шампанское есть!

Артамонов принял задумчивый вид и, как подобает поэту, стал сосредоточенно разглядывать лепнину на потолке. Олег отстоял в очереди и принес бокалы с вином и шоколадку.

— Где эта Ямайка находится? — спросила Вика. — Где-то в Атлантике?

— У нас в классе девочка была, Люба Папкина, — сказал Олег. — Она всегда говорила: «Антрактический океан».

— В этом что-то есть, — заметил Артамонов и допил шампанское.

Вика долго и подробно рассказывала о новой приятельнице — жене представителя какой-то фирмы в Москве.

— Они весь свет объездили! — уверяла Вика. — А дома у них прислуга обед готовит.

— Чужие люди в доме — я не представляю это как… — Ирину этот треп сильно раздражал.

— А что такого? — изумилась Вика.

— Ну, ведь наймиты! — объяснила Ирина. — Кто знает, что у них там на уме. Возьмут и плюнут в кастрюльку. В ходе классовой борьбы…

Певица с длинным именем была немолодой коренастой креолкой. Ведущий назвал ее «большим другом нашей страны». Она пела под гитару томным, красивым голосом.

После третьей песни возникла пауза, и ассистент стал возиться с микрофоном. Олег повернулся к Ирине:

— Понимаешь креольский диалект? А то я переведу. Вот, например, из последней песни: «Коварный идальго! Зачем ты проник этой темной ночью под кров несчастной женщины? Зачем ты схватил своими горячими руками ее смуглые плечи?»

После следующей песни в зале зааплодировали, а соседка слева — коротко стриженая дама средних лет — посмотрела на Олега и спросила:

— А эта песня, интересно, о чем?

— О чем? — переспросил Олег. — Ну, как же! «Ранним утром отплывали от родных берегов рыбаки. Долго махали им на прощание молодые рыбачки. Чайки несли их приветы любимым».

— Где эта Ямайка находится? — поинтересовалась дама.

— Ну, как же! В этом…, в Антрактическом океане! — Олег широко раскрыл глаза и с удивлением взглянул на даму.

После концерта пошли мимо буфета к выходу.

— Шампанское у них очень вкусное, — напомнила Вика.

— Н-да, — согласилась Ирина.

Артамонов достал из нагрудного кармана книжечку и стал что-то записывать, а Олег пошел к очереди перед буфетной стойкой и подумал: «Что ж, в конце концов платить за все положено пассионариям!»

— Она неплохо поет, — сказала Вика. — Мне понравилось. Только туфли у нее уж очень задрипанные.

— А платье что, лучше? — усмехнулась Ирина. Артамонов поставил на столик пустой бокал:

— Мы завтра в ДК «Красная Пресня» выступаем. Хотите, приходите.

Олег промолчал, а Ирина ответила:

— С удовольствием бы, но завтра я никак не успею.

В фойе Артамонов оказался рядом с Олегом и буркнул:

— Суетишься ты с этими рюмками.

В июне в приличном академическом журнале вышла Борькина статья. По этому поводу столы в его лаборатории были сдвинуты и накрыты белой бумагой, а сотрудницы увлеченно резали сало и любительскую колбасу. На подоконнике в литровой банке стоял большой букет гвоздик.

— Привет тебе, триумфатор! — сказал Олег, войдя в лабораторию.

— А ты чего не выступал на совете? — спросил Борька. — Я думал, ты выступишь, даже напоминать не стал.

— Там одни доктора к трибуне выстроились.

— Ты же в этом деле кумекаешь, — ответил Борька. — А то там началось и понеслось не в ту сторону.

Народу собралось много. Кое-как расселись на стульях, креслах и ящиках, разобрались со стаканами и вилками. Тарелок на всех не хватило.

Дамы из Борькиной лаборатории провозглашали тосты за начальника и старались поведать миру о неизбежности новых открытий.

— Тебя прям как Леонида Ильича чествуют, — сказал Олег.

— Не, я человек скромный. — Борька дожевывал кусок сала. — Но чего мне это стоит!

О статьях и открытиях скоро забыли и хором заговорили об отпусках.

— Все поехали на рыбалку! — орал Борька. — Знаете, каких я щук ловлю! Видели фотографии? Нигде так человек не раскрывается, как на рыбалке!

— Особенно, когда не клюет, — добавил Олег.

— Почему не клюет? — обиделся Борька. — У меня всегда клюет.

Пришел замдиректора Ляшко — большой и грузный человек. Сел на край стола, попросил:

— Мне водочки налейте. — И посмотрел на присутствующих: — Это вы чего? Очередную годовщину приказа о пьянках на рабочих местах отмечаете?

— Разве его не отменили? — удивилась дама из Борькиной лаборатории.

— Нет. Всех, небось, завтра в приказ по институту запишут.

— А вас?

— Я скажу, что участвовал, но неохотно.

— Все эти приказы надо отменить, как противоречащие традициям коллектива, — заявил Борька. — А то, что получается? Отметить ничего нельзя!

Людмила Даниловна из профкома объявила:

— Ребята! Кому нужен ковер, записывайтесь завтра у меня.

— Запиши меня, — попросил Борька. — Мне как раз новый ковер нужен. Так плохо было после одного юбилея! А ковер внизу у дивана лежал. Ну, повезли мы его потом к теще на дачу. Два дня чистили. Так его чистеньким там и украли.

Одна из сотрудниц рассказывала:

— Я так нервничала из-за этих схем, которые Борис Петрович представлял на совете. Переживала, как бы мы в них чего не проглядели. Из-за этих схем мне всю ночь кошмары снились.

— Мне на днях вообще приснилась нечистая сила, — перебил ее Борька. — Гляжу — обложила, окружила. Не вырваться от нее. Как быть? Что делать? Ну, думаю: креститься надо. Свят! Свят! Проснулся, лоб вытер и говорю себе: «Уф! Все-таки отбился! Нас, комсомольцев, голыми руками не возьмешь!»

Слева от Олега кого-то вполголоса обсуждали две дамы.

— Не знаю, чего она так к нему привязалась, — говорила одна.

— Может, он как любовник…, — предположила другая.

— Она сказала, что как любовник он очень необязательный.

По дороге домой Олег подумал, что можно было бы зайти в ДК и послушать выступление той девчонки. Но сразу возникло опасение, что там может оказаться Вика. Пришлось бы городить какую-нибудь глупость, вроде: шел мимо и вспомнил про концерт.

Ничего не решив, он сел у метро в троллейбус. Проехал одну остановку и подумал: «А с какой стати я должен думать о Вике?» И начал протискиваться к выходу.

Билетерша скучала у входа. В фойе никого не было. В приоткрытую дверь была видна освещенная сцена. Пел под гитару долговязый парень в куцем светлом пиджаке. Зрители занимали только первые ряды.

Олег сел в конце зала и сразу заметил Вику. Надо было потихоньку сматываться. Ситуация — глупее не придумаешь. Все, как нарочно. Но прежде, чем уйти, пересел поближе, и понял, что обознался. Девчонка просто немного напоминала Вику.

На сцену вышел Артамонов. С правой стороны включили сильный юпитер, и Олег увидел, что впереди, у прохода сидит Аня. Девушка с длинной челкой на лбу и пучком волос на затылке повернулась к ней и что-то спросила.

Он сел за ними, немного подождал и прошептал:

— Привет шлюпочным магнатам!

Аня чуть повела плечами, но не повернулась. Подружка с длинной челкой посмотрела сначала на него, потом на Аню, но промолчала.

— Что же вы сегодня не выступаете? — спросил Олег. Аня прижалась к спинке кресла, повернула голову и тихо сказала:

— А, это вы!

— Разумеется! — ответил он. — Я думал, вы будете на сцене.

— Сегодня не буду.

Ее подружка обернулась и взглянула на Олега.

— Мы тоже решили приобщиться, — прошептал он. — Стихи написали.

— И что? Будете читать? — спросила Аня.

— Если только вам.

— Прямо сейчас?

— Извольте! — ответил он: — «Начало всех начал в конце концов хорошее начало».

Она повернула голову:

— А дальше?

— Вы от меня слишком многого ждете. Дальше пока не сложилось.

После концерта они вышли на улицу. Подруга сделала серьезный вид и громко сказала:

— Тебя, я так понимаю, молодой человек возьмется провожать. А мне — к метро.

— Я вместе с тобой! — ответила Аня.

— А как же молодой человек? — удивилась подруга.

— Я с вами, — отозвался Олег.

Они перебежали улицу и трамвайные пути и пошли по скверу. Подруга разговорилась. Ругала одних выступавших и хвалила других. Рассказывала, что раньше тоже писала стихи. Но вдруг загрустила и замолчала.

— А как Артамонов пишет, вам нравится? — спросил Олег.

— Уж очень вычурно, — ответила Аня. — Одно подражание.

— Ну, почему же? — не согласилась подруга.

— Неестественное в нем что-то есть.

Подруга распрощалась с ними у перехода к метро:

— Меня Леной зовут. Наверное, еще увидимся.

Ане это не понравилось, и она отвернулась.

Они перешли улицу у Краснопресненского универмага. Олег предложил:

— Пойдем в кафе-мороженое на площадь Восстания?

— Ты знаешь, я сегодня очень устала, — ответила она.

— А телефон не просить?

— Просить. Давай по скверу погуляем. Хочешь?

Ему очень захотелось взять ее за руку. Дотронулся, будто невзначай до ее ладони и почувствовал, как она едва заметно отстранилась от него.

— Хочешь пломбир или эскимо? — спросил он.

Она посмотрела на него, улыбнулась и закивала головой.

Две маленькие девочки остановились посередине улицы на разделительной полосе, пропуская транспорт. Но одна вдруг рванулась вперед и оказалась перед желтой «Волгой». Раздался резкий и визгливый скрежет тормозов. Девочку бросило на асфальт, а машина заюзила и ударилась об ограду сквера.

Олег подбежал к ребёнку, подставил ладони под голову, смотрел в большущие, ничего не понимающие глаза. Шофер распахнул дверцу машины и выкрикнул:

— Эй, помоги! Выбраться помоги!

Олег посмотрел в его сторону. Шофер кричал:

— Чего там с ней возишься! У… ё… Мне помоги!

Рядом оказались две женщины. Одна из них подняла девочку на руки.

Олег постоял еще немного и огляделся по сторонам. Ани рядом не было.

Месяца через два пришло письмо. Обратный адрес на конверте был написан красивым, ровным почерком: «ул. Заморенова». На тетрадном листке он прочил: «Прости, но тогда стало очень страшно за все. Ничего, что я взяла твой адрес в справочном бюро? Да?»

Он пожал плечами и разорвал письмо вместе с конвертом.