Записки путешествующего провинциала. Вы никогда не запомните свой самый лучший день просмотра телевизора. Путешествуйте…

Владимир Бумаков

Серия рассказов и размышлений о событиях, путешествиях и мыслях, которые приходят в голову на свежем воздухе. Иногда эти мысли приходят всего один раз.

Ездить нам приходится много…

Ездить нам приходится конечно много. И дороги нам встречаются большей частью, как мы их называем — военные. По другому быть и не может, ведь добраться надо до мест заброшенных и дальних, где мы ищем подземные следы той войны. На «войну» и дороги военные.

Мы знаем практически все о том, где в наших местах в ту войну немецкие и советские солдаты делали свою кровавую работу. Но на этом наши точные знания заканчиваются. И прибыв в лесную чащу или на заросшее травой поле, мы начинаем работать, чтобы вдобавок понять, КАК это было.

Давно по этим полям, лесам и болотам не мечется безжалостный и кровожадный дух войны, нацеленной на тотальное уничтожение противника. Большей частью исчезли мощные линии обороны, заросли окопы и траншеи, запаханы и засыпаны блиндажи и капониры. Но как показывает копательская практика, изменив внешний облик земной поверхности после той войны, наши послевоенные поколения не выполнили до конца свой долг по отношению к гражданам своей страны, бросившим на жертвенный камень в момент наивысшей опасности для Отечества свои жизни и здоровье.

Угли сгоревшей на этой территории войны так и остались лежать в земле — единственном хранилище, которое цепко держит доставшееся ей «имущество». Угли того кровавого костра — это не только железо и сгнившее дерево блиндажных перекрытий и отбортовки траншей и окопов. Это и останки советских граждан — солдат и командиров Красной Армии. Павших и ненайденных. Забытых. Их — целые батальоны. Без номеров.

Их кости в послевоенное время поливали на полях удобрениями, из-за чего они растворились окончательно. Их не удосужились достать из обвалившихся блиндажей и захоронить хотя бы у дороги в те годы, когда это можно было сделать достаточно легко. Теперь же их — тех, кого нам повезло обнаружить, приходится забирать у приютившей их родной земли только в результате долгого ковыряния затвердевшей на жаре глины, из заливаемой грунтовыми водами земляной жижи, расплетая сгустки корней, выросших на их останках деревьев и кустов.

Иногда, правда намного реже, чем наших, мы находим останки немецких солдат. Их мы отбираем у незавоеванной ими земли так же тщательно, как и наших. Дело не в азарте. К ним у нас нет ни злобы, ни желания поглумиться над поверженным врагом. Повергли их наземь не мы. Останки немецких солдат мы отдаем представителям германского союза по уходу за могилами павших военнослужащих. Они и решают их дальнейшую судьбу. И еще момент. Незахороненных немцев в нашей земле осталось намного меньше, чем наших. И это несмотря на то, что молотили их наши нещадно. Что в 41-м, что в 44-м. И намолотили, надо сказать немало. Тут дело в том, что немцы своих погибших старались не оставлять на поле боя. Это — традиция их армии. Даже в условиях сильного давления наших войск у немцев всегда работали похоронные команды, которые даже под огнем выносили своих павших солдат. Хоронили они их, правда, зачастую где попало. Но хоронили и вносили в свои документы сведения о погибших. Нашим бы такое обращение.

Работа на бывших позициях той войны имеет еще один немаловажный для нас результат. Мы имеем возможность проверить в буквальном смысле на местности ту или иную архивную информацию, содержащуюся в боевых донесениях, мемуарах.

И иногда обнаруживается, что описываемые в докладах, донесениях или воспоминаниях события на самом деле не могли происходит так, как их представляют авторы и исполнители этих документов.

Как-то раз к нам попала копия донесения о прорыве нашими подразделениями тактической обороны немцев в районе одного из озер. В донесении наших войск, направленном в вышестоящий штаб указывалось, что оборона немцев состояла из нескольких линий, была насыщена артиллерией, а в момент ее прорыва нашими войсками еще и поддерживалась немецкой штурмовой авиацией, активно действующей по нашим войскам бомбами и пулемётно-пушечным огнем. Изучив это донесение, мы приехали в указанную в нем местность и принялись активно искать следы того боя. Надо отметить, что после войны те места не претерпели значительных изменений. Две деревеньки, за которые шел бой, после войны так и возродились. Место как было глухоманью, так и осталось. С раннего утра до темноты мы в несколько металлодетекторов «чесали» эту территорию. Нашли две недлинные траншеи, которые по выкопанным из них «признакам» были идентифицированы как советские; пару наших же блиндажей. Было непохоже, что тут велся сильный встречный бой. Тогда мы пошли в сторону немецкой обороны, ожидая увидеть остатки многоэшелонированного рубежа. И обнаружили три блиндажа и короткий, метров 20 окоп. Все! Больше ничего немецкого в этом месте не было. Но что окончательно убедило нас в «некоторой неточности» изученного нами донесения, так это практически полное отсутствие, как мы называем, настрела, т.е. гильз, осколков, пустых пулеметных лент, дисков. Вообще, «боевняка», т.е. хлама, непосредственно связанного с активным боем не было! И это при упомянутом в донесении массированном применении немцами авиации с малых высот. На большой проверенной территории мы нашли десяток стреляных гильз от пистолета ТТ и несколько гильз от немецкого карабины «Маузер-98к». А где же кучи стрелянного «гильзья» от немецких штурмовиков? После войны все собрали? Из земли все повыковыривали? Если на прорыв обороны шел батальон, как указано в донесении, то это, при описанной плотности вражеской обороны, было бы связано с активным огневым противодействием противника — использованием минометов, пулеметов. Все эти механизмы выбрасывают из себя очень много железа. Про авиацию и говорить не приходится. Та должны была буквально засыпать все вокруг гильзами.

Вот и доверяй после этого безоговорочно тому, что писалось в те годы о ратных делах. Это конечно случай нечастый и ни в коем случае не отрицающий геройских дел наших солдат, но факты — вещь упрямая. Даже по истечении 70-ти с лишним лет.

За прошедшие после войны годы в нетронутых цивилизацией и сельским хозяйством местах земля еще хранит явно различимые отметины прошедших схваток. По ним, как по следам зверя на снегу хорошо видно, где и что происходило. Сохранились укрепленные пулеметные гнезда, минометные позиции, места расположения артиллерийских батарей, блиндажные городки. В них под слоем земли сокрыты знаки принадлежности их к той или иной стороне вооруженного противоборства. По этим знакам определяется, что вот он блиндаж, где немецкий повар готовил пищу для своих солдат; вот это — медицинский блиндаж с упавшими на пол инъекционными иглами и остатками разорванных индивидуальных пакетов. Значит где-то рядом была хорошая «заваруха» и надо искать тех, кто в ней не выжил.

Есть в наших краях место, знаковое для всех наших копарей. Это небольшая высотка в районе деревни Глуховка. В марте 1944 года на эту высотку пробилось наше подразделение, имевшее задачу атаковать находившийся неподалеку немецкий аэродром подскока. Когда наши «оседлали» эту высотку, немцы окружили их и не давали продвинуться. Там до сих пор мешанина из окопов, стрелковых ячеек и воронок. Работать с металлоискателем на этой высотке нереально, т.к. техника постоянно «фонит» на находящееся в земле железо.

Земля набита осколками, гильзами, остатками патронных «цинков» и прочим боевым хламом, как подушка перьями. Как обычно, крайнюю точку в размышлениях о том, что здесь происходило, ставит лопата. Начиная примерно с середины 80-х годов прошлого столетия эту высотку «полировало» не одно поколение копарей. Сколько оттуда вынесено железа — не знает никто, но все знают, что немеряно. Сколько оттуда вынуто костей наших солдат знают только примерно, но однозначно — много. Причем кости эти лежали там брошенными и забытыми все послевоенные годы. И сейчас, уже в 21 веке, раскапывая очередные метры заплывшего окопа мы находим кости, пуговицы, ложки, пробитые котелки, куски солдатских ремней, сапог и т. п. Часто от человека не удается найти ничего целого, даже скелета. Значит, рвануло совсем рядом с ним или попало прямо в него. Так мы нашли нашего гвардейца, от которого осталась только нога в сапоге, несколько мелких костей и гвардейский знак. По характеру обнаруженных останков было понятно, что человек выскочил на бруствер окопа, был сразу убит и упал опять в свой окоп. Больше о нем ничего. Только кости и гвардейский знак.

Но очень важный вывод следует из того, что до сих пор демонстрирует нам эта копаная-перекопанная высотка. Немцы эту высоту не взяли! Ни одной немецкой гильзы на этой высоте не находили. Наши легли костьми, но этот бугорок среди болота не сдали. На дне раскопанных наших окопов и рядом с ними лежат кучи предохранительных рычагов и колец от наших гранат. Значит, схватка была на расстоянии броска гранаты, практически «глаза — в — глаза». И еще — энергетика в этом месте до сих пор такая…. Не одним копателем подмечен сей факт.

К сожалению, о героической обороне этой высотки ничего существенного в архивных фондах нам найти не удалось. Скорее всего, по мнению тогдашних штабистов, там случился обыкновенный по тем временам бой, который и упоминать в донесениях не стали. О некоторых деталях того противостояния нам рассказали оставшиеся в живых местные жители, коротающие свое время в потихоньку вымирающей деревне Глуховка.

Конец ознакомительного фрагмента.