Восьмой десяток

Владимир Безладнов

Эта книга – последний мой сборник стихов и, в то же время, первый, созданный в электронном формате. В ней собраны стихи, написанные, в основном, в последние годы, хотя я и включил в неё энное количество стихов, написанных много лет назад ранним Безладновым и лишь слегка отредактированных Безладновым сегодняшним. Но я не стал бы придавать сборнику какое-то «итоговое» значение. Это, если угодно, мои воспоминания и размышления, зачастую горькие, о днях прожитых, ну, и, конечно, о днях сегодняшних.

ЖИЗНЬ

БЕГ ПО КРУГУ

ДЕТСТВО Игрушки. Букварь. Беззаботность. Друзья.

ЮНОСТЬ. Влюбленность. Мечты. Хвастовство и кокетство.

ЗРЕЛОСТЬ. Работа. Карьера, Зарплата. Семья.

СТАРОСТЬ. Болезни. Маразм. Возвращение в детство.

ДЕРЕВО ЖИЗНИ

Ветка:

рожденье…

любовь…

продолжение рода… —

Жизнь!..

продолжение жизни — от века, до века…

Вспышка!..

мгновенье… —

и век уже прожит, и пройден…

Ветка сломалась —

и… нет человека.

МОСТЫ МЕЧТЫ

Легкость… и — полет!.. линий чистота!..

А уж красота!.. — так и манит в сеть!..

Триста сорок два в городе моста.

Детская мечта — перейти их… все!

Даже не мечта… а, скорей, — игра.

Лозунг: «Мне семь лет! Я уже большой!», —

И вопрос решен: куплена тетрадь —

Отмечать мосты… те, что перешел.

Каждый выходной — рубль от отца…

Завтрак поплотней: ждет нелегкий труд —

Сесть в любой трамвай, ехать до кольца,

И — домой… пешком, изменив маршрут.

Новые места — «Ну-ка, разберись!»…

В худенькой груди — гулкий сердца стук…

Первый робкий шаг в улиц лабиринт —

Уаждая ведет к новому мосту…

Звуки над рекой слышно за версту…

В утренних лучах воздух розоват…

Жаль, что я свою детскую мечту

До конца не смог реализовать.

Улиц лабиринт — в городах чужих…

Берега чужих — не любимых рек…

По чужим мостам пробродил всю жизнь…

Впрочем, на судьбу жаловаться — грех!

В ней — на месте всё. Но… бегут года,

И всё чаще ночь мне приносит боль:

Снятся мне мосты, что прошел тогда.

Завяжи глаза — покажу любой!

И когда придет время умирать —

Где б ни пропадал — я вернусь домой,

Отыщу свою детскую тетрадь…

И узнаю, где мост последний мой.

CHERRY BLUES

Летний вечер… дача… фруктовый сад… —

(Это было лет шестьдесят назад) —

Запах сахара, вишни и горького миндаля…

Неподвижный зной обещал грозу…

Ты варила вишню в большом тазу.

Я стоял у стены, жадным взглядом тебя сверля.

Не спеша, горели в плите дрова,

И огонь, потрескивая едва,

По лицу твоему разливал отраженный свет.

Эти плечи!.. руки!.. изгиб ноги!… —

Ты была прекрасней любых богинь…

Ты была меня старше на целых двенадцать лет.

Юность беспечна:

Кажется — вечно

Можно мгновения счастья ловить…

Ах, эти встречи!..

Ах, этот вечер!..

Ах, это чудо первой любви!

Я взрослел в то лето. Я это знал:

Ты являлась мне в беспокойных снах…

Эта близость к тебе, эта зрелая красота,

Этот дивный свет твоего лица —

Были, словно яд, для меня — юнца,

В сотни раз страшней, чем синильная кислота.

Ты могла, шутя, и чуть-чуть дразня,

Называть «своим женихом» меня…

Приобнять, на ходу, и прижаться ко мне слегка…

Я не смел тебе прошептать: «Люблю!», —

Я играл тебе свой «Вишневый блюз»,

И гитара надрывно стонала в моих руках.

Но в тот вечер… Это был твой каприз… —

(Для меня — как гром… как нежданный приз) —

Шаг ко мне… поцелуй!.. — и ушла из-под ног земля!..

Он был быстр и яростен, как укус…

На губах оставил вишневый вкус

С упоительным запахом горького миндаля…

А потом мы пили с вареньем чай,

Только вкус его я не ощущал:

В пересохшей гортани безвольно немел язык…

Но моя мальчишеская любовь

Навсегда тот день унесла с собой,

Под рокочущий блюз надвигающейся грозы

Жизнь быстротечна.

Канули в вечность

И не вернутся, зови, не зови,

Ни эти встречи…

Ни этот вечер…

Ни это чудо первой любви.

ВОСПОМИНАНИЕ

Тишина. Поздний вечер. Родители спят.

Дремлет дворник, закончив работу.

Над землей догорает лиловый закат.

Мир охвачен ленивой дремотой.

Дремлет все: дремлют даже шальные коты,

Что привыкли ночами орать с высоты…

Мы сидим на скамеечке — я и ты —

Взявшись за руки, ждем чего-то.

Нам — шестнадцать… почти — золотая пора!

Мы способны — вот так — просидеть до утра,

И — по мнению сплетниц родного двора —

«Женихом и невестой» будучи,

Нам не нужно сейчас ни о чем говорить:

Нам бы просто понять, что творится внутри…

Мы молчим и, в лучах уходящей зари,

Размышляем о нашем будущем.

Ты себе представляешь троих малышей…

Не проблема!.. чего уж проще?!..

Ты — семейное счастье и «рай в шалаше»…

Я — соседство с «любимой тещей»…

Ты отчетливо видишь гостей хоровод,

Жизнь, прекрасную, как голубой небосвод,

Массу милых, приятных семейных забот,

Что придут к нам, сближая и радуя…

Я — крушенье надежд на учебу, и вот —

Вместо вуза — всю жизнь — ежедневный завод…

И упреки… измены… скандалы… развод…

И детей, поделенных надвое…

Только все это в будущем!.. Ну, а пока…

Презирая дремлющий социум,

Ты толкнула меня в лиловый закат,

И я догорел, вместе с солнцем.

ПОЕЗД

Чёрным муаровым поясом

Мрака туннель выстелен.

Поезд. Огненный поезд

Ночью из ночи выстрелен.

Лица, шальные ноги,

Усталость, мечты, влюблённость,

Радость, жажду дороги,

Неудовлетворённость,

Подвиги и ошибки,

Горькие слёзы, улыбки,

Боль и надежды зыбкие

Поезд с собой унёс

Сквозь огоньки и звёзды,

Словно сквозь девичьи грёзы,

Как сквозь рождённые ночью

Задумчивые многоточия

Или веснушки сонные,

Гаснущие от солнца,

По черноте рассыпанные

Искрами из-под колес.

Чёрным ночным поясом

Мрака туннель выстелен.

Поезд. Огненный поезд

Ночью из ночи выстрелен.

* * *

Монету —

в небо

свинцово-весеннее!

Руки дрожат? —

Рискуй!

Уйду!..

от веселья — в веселье.

Уйду!..

от тоски — в тоску.

Мысли не станут грубей,

Если сейчас,

грубя,

Уйду!..

от тебя… — к тебе,

Уйду!..

от себя… — в себя.

Решка или орёл?..

Вот он —

душевный дефолт!

В воплях бездумной попсы

пляшут мокрые тени…

Ярмарочный Апрель!.. —

Он уже близко!..

Вот —

он уже за спиной!..

Видишь?.. — сгрудились стены

калейдоскопом глаз

на затылке шалеющей ночи.

По запрокинутым лицам,

в каплях его, бегу.

Не пей его лживость!

Постой!

Ты думаешь, он размочит

Каменную пастилу

твоих неподвижных губ?

Нам бы —

в мокрую ночь —

яростным топотом ног!..

Вместе —

сплетением рук —

в проволоку дождя!..

Что же я здесь скулю,

словно побитый щенок,

Из лабиринта улиц

выхода не найдя?

С каждым шагом к тебе,

ты от меня все дальше:

Таешь

в свете реклам,

жалящих, словно осы.

Не исчезай,

прошу!

Нет!

Умоляю даже!..

А за спиной —

Апрель

скользкими криками косит:

— Купите!..

Купите!..

Купите!…

— Купите участие!..

— Котлеты из частика!..

— Только у частников

Сметана и счастье!..

— Купите!..

Купите!..

Купите!..

Купите!..

Купите!..

Рассыпаться в брызги!..

Рассыпаться в сотни мельчайших крупинок!..

Бежать

от окружившей чернеющей яркости!..

Стучать кулаками

в широкие

сытые…

спины

самодовольных зданий —

ублюдков Великой Ярмарки!..

Стучать кулаками?..

Перекричу?..

Нет!

Молча,

в свинцово-весеннее небо —

монету!

* * *

Чёрным муаровым поясом

Мрака туннель выстелен.

Поезд. Огненный поезд

Ночью из ночи выстрелен.

* * *

Ветер тихо поёт бесконечную песню.

В струны стёкол вплетаются пальцы дождя.

Почему я в пути? Почему мы не вместе?

Почему я молчал, от тебя уходя?

Ты растаешь во сне беспокойною тенью,

От которой бегу и к которой стремлюсь.

За окошком весна с мозглым ветром осенним.

Километры считает колючая грусть.

Это очень обидно, что вместе нам тесно.

Может быть, возвращусь, ничего не найдя?..

Ветер тихо поёт бесконечную песню.

В струны стёкол вплетаются пальцы дождя.

* * *

А небо низкое-низкое —

Бесконечной холодной сталью —

Над дорогою близко-близко.

Потянулся — и руки достали.

И по небу страшному-страшному,

И по небу мрачному-мрачному

Облака проплывают странные

И слезами холодными плачут.

И в отчаянье, крикнув: «Довольно!»,

Ты в себя убегаешь глазами,

И становится больно-больно,

И глаза закрываются сами.

Можно вынести боль обиды,

Злобу, подлость, плевок измены,

Но того, что в себе увидел,

Не исправишь и не изменишь.

* * *

Чёрным муаровым поясом

Мрака туннель выстелен.

Поезд. Огненный поезд

Ночью из ночи выстрелен.

* * *

Номер в гостинице.

Грязный пол.

Телевизор без штекера.

(Давно бы пора припаять).

Койка железная.

Кресло.

Стол.

На столе, почему-то, — пучеглазый паяц.

Паяцу — поётся.

Паяц — фаянсовый,

С соглашающейся головой китайского божка

И с сердцем — мягким глиняным многогранником,

Раскатанным между ладоней.

А я подарю тебе город!

Целый город, который тоже можно взять в ладони,

Но в котором можно и утонуть

Добрым белым дождём

Укрою от времени глиняных лиц,

От сытых пальцев и ржавых языков дверей…

Здесь, в постоялом дворе,

Где тысячи судеб сплелись,

Уйдя в черепаший панцирь,

Каждый из нас ждёт.

Ночью окна домов —

Ячейки счётных машин-диспетчеров.

Врезаются в пустоту

Уходящих составов линии.

А ноги зовут домой —

В беспечную необеспеченность —

Где кажется каждый стук

Неосторожно длинным.

Жду, до боли вжимая ногти в ладонь.

Сквозь меня поступает год,

Или я проступаю сквозь год?

Снег рябит за окном в дребезжащем неоновом спектре.

Светофоры, стыдливо краснея, бегут по проспекту.

В напряжённых ушах застыл надоедливый гул.

Не могу!

Я — туда!

Я — за ними!

Я с ними!

Я тоже бегу!

Ну, как же так?

Ну что ты со мной сделала?

Бегу, бегу, бегу…

Даже ночь зимой белая-белая,

И я бел, как будто в снегу.

Полчаса.

Это время или не время?

Туда и обратно.

С окраины на окраину.

Полчаса!

Время в чьих-то часах

Дремлет.

Вот и люди навстречу —

Поздние или ранние?

Бегу к тебе.

Першит в горле.

Время мое — грохотом в голову.

Бегу к тебе

Жалобно-гордый,

Мысли мусоля стыдливо-голые.

Бегу бел, как будто в снегу.

Ведь даже ночь зимой белая-белая.

Бегу… Бегу!.. Бегу, бегу, бегу!..

Ну, что ты со мной сделала?

* * *

Чёрным муаровым поясом

Мрака туннель выстелен.

Поезд. Огненный поезд

Ночью из ночи выстрелен.

* * *

Горизонт за окном сквозь сито тумана просеян.

Ночь. Попутчики спят. Я не сплю. Я стою у окна.

Поезд тихо ползёт всё дальше и дальше на Север.

Стук колёс. А вокруг — неизвестность и тишина.

В полутёмном вагоне жарко и душно, как в бане.

Отовсюду — сопенье и здоровый мальчишеский храп.

Недопитая водка трясётся в гранёном стакане

И, наверное, будет всё так же трястись до утра.

Светит тусклая лампочка возле двери туалета.

Пахнет пивом и потом, носками, капустой, говном…

И бегу я, шатаясь, поближе к «источнику света»,

Как в холодный предбанник из душной горячей парной.

* * *

Двое — напротив — не спорят.

В стёкла уткнулись морозные,

Но, чувствуется, что в ссоре,

И, кажется, — это серьезно.

Плечи устало опущены,

Головы в такт качаются…

Им бы сыграть равнодушие,

Только — не получается.

Плохо. Глаза колючие

Смотрят упрямо в стороны…

Может, кому-то и лучше,

Может, обижены поровну…

Руки столкнулись случайно,

Вспыхнув, отдёрнулись резко.

В пальцах — щелчком отчаянным —

Спичек коробка треснула.

Видимо, всё не так просто.

Ссора-то кажется крупною.

А время стучит колесами:

«Глупые… Глупые… Глупые…»

* * *

Я не зол.

Улыбается снег, растекаясь дождём по стеклу.

Шепчет что-то.

Не мне?.. или мне?..

Я хотел бы уснуть.

Я не груб…

Я не глуп…

Я не глух…

Просто — снег…

Я не зол.

Ты молчишь.

Ты молчишь и не слышишь, не видишь…

Мне бормочут колёса, что солнце коричневым было сегодня.

Мне бормочут колеса о грубости и обиде…

А что меня гонит?..

Я не зол.

Просто слишком приблизилось то, что должно быть вдали.

Сколько дней!..

Сколько дней!..

Сколько дней!..

Я хотел бы уснуть…

Чтоб глаза, наконец, в тихий шепот колес улеглись…

Это снег…

Это просто снег…

* * *

Чёрным муаровым поясом

Мрака туннель выстелен.

Поезд. Огненный поезд

Ночью из ночи выстрелен.

1969 г.

НЕОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО

Север. Май. Середина дня.

— Здравствуй!..

Как ты там… без меня?

Как живется тебе… и с кем… —

В безмятежном твоем мирке?..

И кого теперь ждет судьба

«Воздыхателя» и «раба»?..

Из-за плотно закрытых штор

Не увидишь, что в море шторм,

Что идет косяками сельдь,

Что на винт намотало сеть,

А по морю гуляет смерч —

Смерть.

Дни путины, как страшный сон:

Разъедает ладони соль,

Днем и ночью стучат ножи:

На плавбазе — бичи… бомжи… —

Полупьяные, в злой тоске,

Мрачно рубят башки треске…

И, зверея под этот шум,

Я, зачем-то, письмо пишу,

Понимая, что — хоть убей! —

Я его не пошлю тебе…

Мой напарник, допив свой спирт,

Спит…

Да и мне бы… не грех — «грамм сто»,

Хоть мы с ним и считаем, что

Лучше — в море, чем пить с тоски,

А наутро — сшибать «бычки»

И, бомжуя, баклуши бить…

Я ведь, в сущности, — тоже… бич:

Я бежал от тебя тогда

В беспросветное «никуда»,

И уже не вернусь назад,

Чтоб мозолить тебе глаза.

Если вспомнишь меня — скажи:

«Жив».

Вот, отплаваю, и — на Юг —

Убирать, для корейцев, лук…

Может быть, — на Восток решу —

Собирать в тайге черемшу…

Время лечит!.. Но боль — свежа,

Да и память — острей ножа!..

Я ведь так и не убежал

От тебя… и себя. А жаль!

Буквы пляшут… Дрожит рука…

Штормовою волной — строка…

Все!.. На вахту пора… Зовут…

Рву!

Мурманск, май 1970 г.

ЭКСПЕДИЦИЯ

Заполярье. Ночь. Непрерывный снег.

Сорок суток живем без солнца.

Спать да спать бы, казалось… однако — нет:

В изголовье сидит Бессонница.

Нависает из тьмы над моей головой

Узкоглазой огромной бабищей

И шипит в мое ухо: «Ну, что? Живой?», —

Растянув в ухмылке хлебалище.

Спит каюр Николай — коренной саам…

Спят собаки — ни воя, ни лая…

Я в спасительный сон провалился бы сам,

Да она надо мной камлает,

Беспокойные мысли тащит на свет

Превращая в шаманское варево.

Я молчу. Я запомнил саамов совет —

Никогда с ней не разговаривать.

Эту злобную ведьму из детских снов

Нужно попросту игнорировать.

Я молчу. Я пытаюсь считать слонов,

На насмешки не реагируя.

А она мне — ехидно: «Ну, что, рыбак,

За беспомощность списанный с сейнера?

Ты считай не слонов — ездовых собак,

Ты ж теперь — «Покоритель Севера»!

Чтоб в любой момент отойти ко сну,

Нужно здесь — в Заполярье родиться.

Или кто-то тебя за рукав тянул

В эту чертову экспедицию?».

Не желаю слушать кошмарную тень,

И глаза закрываю упрямо я,

Понимая, что даже в полярный день

Будет, в принципе, то же самое.

И давно бы, наверное, смылся домой,

Но успел полюбить — треклятую…

Ненавистную… сладостный ужас мой —

Параллель шестьдесят девятую.

Кольский полуостров, 1970 г.

ЖИЗНЬ

Поднимаясь медленно в гору,

Ты несешь свое счастье и горе,

Свои злые и добрые мысли,

Словно ведра на коромысле,

На усталых плечах покатых —

Осторожно, чтоб не расплескать их.

Тяжело!.. — но шагаешь упорно,

Если ведра наполнены поровну.

Расплескаешь одно — и точка! —

Искривление позвоночника:

Стоит вылить свой добрый опыт —

Превращаешься в мизантропа,

Выльешь зло, а добро оставишь —

И… блаженным юродивым станешь,

Да смотри, не споткнись! — не то ты

Можешь стать пустым идиотом,

И скатиться с горы, обесценив

Всякий смысл достижения цели.

Наша жизнь — искусство баланса!

В ней ничто не дается авансом,

И держать равновесие надо,

Несмотря на любые преграды.

FALLING BLUES

Повернули мои часы

С восходящей — на нисходящую.

Презирая толпу галдящую,

Подзаборные стонут псы.

И сквозь лица собравшихся, чтоб поглазеть,

Сквозь обрывки плакатов и лживых газет,

Словно старец, спешащий в свой малый скит,

Я бегу на любимый Измайловский.

Я бегу от тебя. Я бегу от себя.

Я бегу от любви, бесконечно любя.

Злопыхателей теша и радуя,

Я бегу, спотыкаюсь и падаю.

Падаю

Мокрым листом.

Падаю

В колени лицом.

Меченым атомом в бездну распада я

Падаю.

Падаю!

Падают

Листья берёз.

Падают

Птицы из гнёзд.

Мокрою белой небесною падалью

Снег отравленный падает.

Подступает холод к плечу.

Опускаюсь все ниже и ниже я.

Поднимаю глаза — и вижу:

Я не падаю, я — лечу!

Я лечу сквозь свинцовые капли дождя

Над простёртой рукой рокового вождя,

Над соборов прекрасными зданиями

В бесконечный простор мироздания,

Сквозь грядущий закат и ушедший рассвет,

Сквозь мечты и ошибки непрожитых лет…

Но, взлетев,

словно выпад эспады, я

В неизбежность стремительно падаю.

Падаю

Мокрым листом.

Падаю

В колени лицом.

Меченым атомом в бездну распада я

Падаю.

Падаю!

Падают

Листья берез.

Падают

Птицы из гнезд.

Мокрою белой небесною падалью

Снег отравленный падает.

Санкт-Петербург, 1994 г.

МИРАЖИ

«Проходит жизнь, проходит жизнь,

Как ветерок по полю ржи…»

Борис Полоскин.

Знойный воздух над морем ржи,

Как густое желе, дрожит…

Беспощадные, как ножи,

Разрезают желе стрижи…

Подтверждая, что ты еще жив,

Возле уха пчела жужжит…

Ты упрямо бредешь вдоль межи,

А навстречу плывут миражи —

Вся твоя суматошная жизнь,

Смысл которой непостижим:

Виражи ее… рубежи…

Ты вглядись в них… вглядись и скажи:

Чем ты жил?.. и зачем ты жил?..

И чему, извини, служил,

Если творчество… тиражи…

Деньги… слава… любовь… даже жизнь —

Это, в сущности, миражи? —

Разноцветные витражи

В бесконечном пространстве лжи.

Время движется вспять, обнажив

Всю тщету напряжения жил.

Видишь — детство твое бежит

Вдоль межи в океане ржи?..

Не спеши к нему!

Задержись!

Там — за детством — кончается жизнь.

RESORT BLUES

Южное небо…

Звездное небо…

В воздухе — томный зной.

Вечер, как вечность…

Смуглые плечи:

женщина — рядом со мной.

Как пожилой плейбой,

призывно и страстно воркует и стонет прибой.

Подожди!

Еще не поздно.

Погляди

на эти звезды!

Подожди!

Посидим.

Еще не поздно.

Мир замирает:

где-то играют

медленный, знойный блюз.

Слушай, не слушай —

мучают уши

страстные стоны: «Люблю!»…

Ночью готов любой

нырнуть в этот сладкий сироп под названьем «любовь»,

чтобы в нем,

под звуки блюза,

погрузиться

в мир иллюзий

и забыть

обо всем,

под звуки блюза.

Терпкий, до боли,

запах магнолий.

Ласковый теплый пляж.

Новые встречи,

нежные речи… —

все спешат на кобеляж.

В переплетеньях тел

забыто давно, где своя, где чужая постель…

Не спеши!

Еще успеем…

Не спеши!..

Чуть-чуть скромнее!..

Согрешить,

без души,

всегда успеем.

Если б не старость,

сбросив усталость,

смог бы я тоже, но…

стоит представить,

сколько осталось… —

лучше уж в порнокино!

Вдруг, не дай Бог, влюблюсь

под этот курортный волнующий, чувственный блюз…

Пусть своим

здоровьем платит

тот, кто мнет

любое платье,

а для нас —

преферанс

в своей палате.

НОЧЬ

Ночь рассыпала чёрные волосы

По земным… неземным!.. округлостям…

И зовёт меня зримым голосом

Вызывающей лунной смуглости.

Что-то шепчет, вздыхает обиженно,

Волосами щекочет лицо мое,

И в глаза мои неподвижные

Звезды падают невесомые.

И бормочет арык вполголоса…

Пахнет дыней чарджуйской спелою…

И сплетаются черные волосы

С волосами моими — белыми.

Ночь-красавица! Гурия райская!

Луноликая пери восточная!

Так доступна, нежна и ласкова!..

Так прекрасна, и так… настойчива!..

Разве мог бы я не понять ее,

Изнывающую от желания,

Ощущая ее объятия,

Опьяненный ее дыханием?..

И ко мне прижимаясь, с жадностью,

Зовом плоти бесплотной терзаема,

Ночь ласкает меня… безжалостно!.. —

Ненасытна и неосязаема…

Шепчет страстно и властно: «Иди ко мне!..

Это Вечностью нам завещано…

Ну, иди же!..», — и я растворяюсь в ней,

Как когда-то — в любимой женщине!..

И Вселенная мчится навстречу нам!..

И ни боли нет, ни усталости!..

И сливается молодость вечная

С одинокой моею старостью!..

И — свобода в нас! Неудержимая!

Отрешен от земной круговерти я!..

Только что это?.. — новая жизнь моя?..

Или — смерть?.. Или это — бессмертие?!..

Ферганская долина. Август 2008 г.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Горький праздник в моей беспокойной судьбе:

Я вернулся домой. Я вернулся к тебе,

Мой отчетливый сон… и невнятная явь.

Здравствуй, детство моё! Здравствуй, юность моя!

Сколько лет?.. сколько зим?.. сколько черных ворон

Пролетело с тех пор, как на этот перрон

Я однажды пришел, чемодан уложив,

Чтоб уехать в свою суматошную жизнь?..

Здравствуй, город родной! — говорю я, любя, —

До чего же ты стал не похож на себя!..

Где твой сдержанный лоск, что был строг, как гранит?

Почему ты его не сумел сохранить?

Город-интеллигент!.. К торгашей торжеству,

Ты все больше и больше похож на Москву:

Тот же блеск мишуры… те же вопли реклам…

Те же толпы приезжих, скупающих хлам…

Жадный пир нуворишей… и жалкая жизнь

тех, кто вышвырнут ими, обманом, в бомжи.

Те же трещины старых облупленных стен

И помпезный фасад для почетных гостей,

Где торчат, словно свечки, твои маяки,

Как в ватрушке с вареньем… из серой муки.

Можно выстроить банк, можно вылизать Центр…

Только толку в том — грош!.. (или, правильней, — цент?) —

Та же сытая власть!.. Но страшнее всего —

Разобщенность людская. И вот уж чего

Я никак, хоть убей, осознать не могу:

Как же ты, гордый город, не сданный врагу,

Переживший блокаду, сейчас — полный сил —

Метастазы фашизма в себе прорастил?

А кругом — суета. Каждый — сам по себе,

В непрерывных заботах о личной судьбе:

Как бы что ухватить… где бы что-то урвать…

Для себя… для семьи… на других — наплевать!..

Отодрать свой кусок — и бежать поскорей,

Запереться в своей персональной норе.

Бедный мой Петербург!.. Не во сне. Наяву.

Извини… я иначе тебя назову:

Здравствуй, мой Ленинград! Ты меня узнаешь?

Я тебе благодарен за детство свое,

За прекрасную юность, за каждый мой день

Среди добрых, спокойных и честных людей.

Это — счастье, что нам приходилось расти

В коридорах твоих коммунальных квартир,

И на звезды смотреть редкой ясной порой

Из колодцев твоих грязно-серых дворов.

И насколько же ярче была наша жизнь:

Мы умели любить, мы умели дружить

Бескорыстно и искренне — принцип таков! —

Без «гламурной тусни», без мобильных звонков,

Без хождений в «Рунет», без компьютерных игр,

Познавая, «в реале», изменчивый мир.

Тусклый неба квадрат иногда голубел.

Мы взбирались на крыши — гонять голубей

Или просто, с восторгом, смотреть с высоты,

Как под нами — ковром — расстилаешься ты.

И не нужен нам был интернетовский чат —

На катке и на танцах «кадрили» девчат,

И играл нам — вживую! — Иосиф Вайнштейн,

И смотрели, с улыбкой, на нас Крузенштерн,

Добролюбов и Глинка, Барклай и Крылов…

Даже строгие львы… — поощряя без слов,

Когда мы, после танцев, в субботние дни

Целовались на лавочках около них.

Мы любили читать, мы умели мечтать,

И сегодняшним — были мечты — не чета!

Эх!.. увидеть бы их воплощенными в жизнь —

Понеслась бы она так, что только держись!

Может, стал бы свободным, и впрямь, человек,

И в Искусство вернулся б «Серебряный век»,

И, пройдя сквозь эпоху финансовых бурь,

Ты расцвел бы, как прежде, мой Санкт-Петербург

Ст. Петербург, март 2011 г.

RETURN-BLUES

Первооткрывателю «джазовой поэзии» —

Джеймсу Мёрсеру Ленгстону Хьюзу

Посвящается.

Возвращаюсь!

Я старался всегда,

отовсюду, где был,

уходить без «войны»,

без взаимных обид,

не прощаясь.

Беззаботно,

Оставлял города —

даже те, что любил,

уходил от жены

в неустроенный быт

безработных.

Сто профессий сменил,

полный творческих сил,

никогда никого ни о чём не просил,

никогда никому не давал никаких обещаний,

По стране кочевал,

бомжевал, бичевал,

недовольный судьбой, что-то в жизни искал,

но мосты за собой никогда не сжигал.

Возвращаюсь!

Скажем честно:

Время быстро бежит,

мир прекрасен, но лжив,

и не стоит, ей-ей,

так уж им дорожить:

миг — и в бездну!

Если трезво

Оценить мою жизнь,

на весы положив, —

всё, что создал я в ней,

всё, что я совершил,

бесполезно.

Суета… суета…

впереди — пустота,

я смертельно устал, и уже — неспроста —

прозвучала труба, мой грядущий конец возвещая.

Но последний куплет

до конца не допет,

значит, надо дойти, значит, надо успеть,

значит, это судьба улыбается мне.

Возврашаюсь!