Озорнуха. Роман о воспитанниках детдома

Владимир Аполлонович Владыкин

В романе В. А. Владыкина «Озорнуха» рассказывается о детдомовской дедовщине, вскрываются её истоки. В литературе она глубоко ещё не отражалась. Автор касается и такой неудобной темы, как педофилия. В последние годы это отвратительное явление участилось, но в литературе оно как нетипичное, ещё не находило своего отражения. Воспитанники детдома чувствуют фальшь и лицемерие директора. Он поощряет и насаждает систему доносительства, казарменные порядки. Но правда выходит из тени, и зло наказывается.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Но и после приезда с тёплого прелестного юга — парочка, которой возбранялось бывать вместе, продолжала встречаться тайком. Поль и Диана мечтали о хорошей в будущем жизни, когда детдомовская реальность останется для них позади. И даже о том, как станут жить вместе, хотя до этого ещё было так далеко, что казалось, заветный миг желанной свободы никогда не наступит…

Ипполит по-прежнему убегал в город, о чём Диана узнавала позже. И при удобном случае она высказывала ему свои претензии: если уходит куда, то чтобы её предупреждал хотя бы о том, где будет находиться на тот случай, если все его кинутся искать. Однако на её замечания он лишь придурковато улыбался и любезно чмокал девушку в щёку, и тут же куда-то уходил…

А с какого-то времени при ней он вообще стал вести себя почему-то замкнуто, что было ему совсем несвойственно. Диана интересовалась: что случилось; но он не отвечал, и только неопределённо пожимал плечами. Диана видела, что он скрывал что-то и опять спрашивала.

— Да отстань ты, в натуре, что у меня не может быть плохое настроение?

— Поль, ты как-то говорил, что тебя направят учиться на строителя.

— Ну, да, говорил… И что из того?

— А тебе нравится эта профессия?

— Думаешь, я знаю, чего хочу?

— Вот и плохо, а надо точно знать…

— Не все, как ты, хотят стать врачихой, и будь довольна…

— А что в этом плохого, не понимаю?

— Да всё в ажуре, чего ты пристала… В мою душу лучше не суйся…

— А я думала, что мы должны всё знать друг о друге.

— Много хочешь, думаешь, все любят честных?

— А кого тогда должны любить: воров и пьяниц?

— Да ладно, не строй из себя паиньку…

— Я не строю, я такая, какая есть. Только все почему-то меня видят наоборот.

— Как это «наоборот»? Для всех ты озорнуха, а для меня… Ладно, не скажу, а то совсем зазнаешься. Да ты и сама на себя наговариваешь…

— И не говори, всё равно не узнаешь. Я просто весело играю во взрослую.

Диана больше уже никогда у Поля не спрашивала о том, где он берёт дорогие сигареты, за какие шиши покупает ей шоколадки, мороженое. Однажды принёс цепочку с медальоном, естественно, не золотую, а серебряную…

В начале сентября, учась в седьмом классе, печальное событие заставило Диану выключиться из привычного хода детдомовского существования. Брат Ванятка уже учился в четвёртом классе, и уже нахватался дурных привычек и повадок уличной шпаны. Впрочем, речь пока не об этом, а о том, как мальчика всколыхнуло известие о смерти матери, которая наступила от белой горячки…

Детей покойной Таисии Крестовой, разумеется, отпустили на похороны под присмотром воспитательницы Петуховой. Однако Диана плакала не столько от потери матери, а сколько за свою дальнейшую судьбу. Ещё при жизни мать для неё считалась как бы умершей; в гробу она казалась значительно моложе, чем в жизни. Это преображение Диану очень удивило. Смерть, как будто очистила её лицо, вечно обрюзгшее, от беспробудного пьянства, от всей скверны разврата, затянувшего мать, как в трясину. «Вот какая она настоящая, — думала печально, прозревая она. — Значит, правда, до скотского состояния её довела любовь к отцу?! Ну почему я этого раньше не понимала. А ведь я от неё не раз об этом слышала, но не придавала значения. Ах, какая я жестокая была!» — и Диане как никогда захотелось зарыдать. Но слёзы только увлажнили глаза, просто она себя сдерживала перед Петуховой, отцом, соседями и её знакомыми, с которыми покойница пила. Они стояли такие жалкие, смирные, потерянные и Диана их молчаливо жалела, правда, не допуская мысли, что их тоже похожие обстоятельства причастили к пьянству. Но об этом было так противно думать, что Диана убеждённо верила — с ней такое не произойдёт. «Ах, зачем ко мне приходят такие гнусные мысли! Я совсем не такая, у меня есть гордость, а у матери и её собутыльников — не было, вот они и скатились…».

Именно на похоронах родительницы Диана впервые через много лет увидела отца, на которого ей указала всё такая же свежая, румяная, полнотелая тётка Фаня. Отец был высокий, с густой тёмно-русой копной волос, в строгом чёрном костюме при галстуке, как важный, случайно попавший сюда господин. Его образ почему-то напоминал девушке авантюриста Дюруа из романа Мопассана «Милый друг», который она недавно прочитала…

Альберт Крестов мало чем изменился; он выглядел здоровым, ещё молодым преуспевающим мужчиной. Однако в его взгляде улавливалась затаённая грусть, видно, по дороге сюда он о многом передумал. И теперь с внутренним покаянием, с чувством своей вины поочерёдно смотрел то на дочь, то на сына. Во взгляде Дианы мужчина читал холодную непримиримую ненависть, отчего у него душа заныла, сердце защемило, как старая при плохой погоде рана. В душе дочери он оставался врагом, который отнял у матери право на семейное счастье, что бросило её в пучину пьянства, следствием которого стала её ранняя смерть. А самым несмываемым грехом было то, что при живых родителях сделал своих детей сиротами.

Он подошёл к детям и пытался заговорить:

— Диана, ты прости меня за всё, если бы я знал, я бы вас не оставил…

— Да всё вы знали, уйдите, я не хочу вас видеть! — твёрдо сказала дочь и сама ушла от него, позвав брата Ваню, который жалостно-колючим взглядом смотрел то на отца, то на сестру.

Она и со стороны улавливала скорбь в его печальном искательном взгляде. Но для Дианы никакого разговора о жалости к отцу-предателю быть уже не могло. Альберт задумчиво склонил голову, его плечи несколько поникли, видно, он принял своё поражение заслуженно. И вообще, она и слышать не хотела ни о каком благополучии отца, которое, видимо, он как бы пытался передать ей всем своим щегольским видом…

…И всё-таки Альберт превозмог гордыню дочери, после похорон он снова заговорил с ней в присутствии брата Вани, который рассматривал отца с каким-то тайным восхищением. И Диана видела, как родитель волновался, сбивчиво оправдывался, что он только недавно узнал о нахождении детей в приюте. Конечно, Альберт врал и только из того побуждения, чтобы дочь немного смягчила жёсткое отношение к нему и приняла бы его раскаяния. И воспитательнице Петуховой он говорил несколько виноватым и сдержанным тоном о том, что у него новая семья, хорошая работа. И с этого дня он твёрдо обещал больше не забывать своих детей. Когда во время разговора с Петуховой, он мельком глянул на Диану, которая стояла чуть поодаль, он вдруг запнулся и покраснел…

Диане было горько выслушивать его бахвальство о том, как он всего добился сам. И он говорил об этом так возбуждённо, будто она должна была радоваться и гордиться за его достижения. А надо ли ей всё это выслушивать, когда по его вине она находилась в детдоме?! Но до него это вряд ли доходило, впрочем, как и то, что он сгубил жизнь матери, и ради своего благополучия пожертвовал своими детьми. Хотя было видно, что он не признавал своей вины…

И впрямь Альберт был далёк от понимания этого. Но тут воспитательницу Петухову кто-то позвал, и отец обратился к сыну. А Ваня, видя, что тот заговорил с ним и смотрит только на него, избегая осудительного взгляда сестры, был весьма доволен этим и охотно отвечал на его вопросы о том, всё ли необходимое для своего развития они получают в детдоме, и как к ним относятся воспитатели? Но простодушие брата, его словоохотливость, Диану выводили из себя, и она без конца дёргала его за руку. Ваня же, полный недоумения, робко смотрел на сестру.

Альберт стоял ближе к сыну, поглаживал его по русоволосой головке так, словно успокаивал и поощрял быть с ним и впредь таким же откровенным. Конечно, отец не мог не чувствовать клокотавшую в душе дочери ненависть, но за это не имел права на неё обижаться. И в то же время на его холёном лице читалось недовольство за то, что Диана старалась внушить брату отвращение к нему, какое она сейчас испытывала к виновнику смерти матери и беглецу. Ведь дочь была старшая и ещё хорошо помнила ту далёкую пору, когда он уходил из семьи с чемоданом.

Поговорив с детьми после похорон бывшей жены, Альберт также побеседовал со старшей воспитательницей Кротовой.

Диане казалось, эта беседа длилась невыносимо долго. Но о чём там между ними шёл разговор, она могла только догадываться. Прежде всего, ей думалось, что Роза Викторовна описала отцу все её порочные наклонности, которыми, по их представлениям, зашла уже далеко. Да и о Ване отец тоже ничего хорошего не мог услышать. И не потому, что детдомовские вожаки, вроде Поля, приучали его к куреву и воровству, готовя из него наследника дурных традиций, которые сложились за годы существования детдома, поскольку в практике воспитателей, кроме как отругать, наказать провинившегося воспитанника, другого подхода к нему почему-то не было…

Через несколько дней после похорон матери Диана снова увидела отца в детдоме. А поскольку она с ним общаться отказывалась, он передавал гостинцы детям через воспитательницу.

Потом от младших девочек она узнала, что отец побывал в кабинете Марусьева и скоро уехал.

Но оказалось, не навсегда, так как его визиты в детдом стали повторяться. И, как позже выяснилось, с помощью директора, отец оформлял усыновление брата, которое им вскоре было исполнено. Диане это стало известно, разумеется, не сразу. Однажды Ваня прибежал к сестре с радостной вестью:

— Дианка, а меня отец скоро увезёт! Он мне так сказал. А потом мы обязательно приедем за тобой…

— Я так и знала, и ты ему поверил? — обречённо обронила Диана. — Пойми, мы давно им выброшены из памяти, и как тебе этого не понять!

— Но это было давно, а теперь он стал хорошим, не надо на него долго злиться.

— Конечно, он тебя возьмёт, а меня — нет! Но я бы всё равно не поехала, лучше умереть, а к нему ногой не ступлю. Я поняла, что наша мать погибла только из-за него, а тебе не говорила. Как ты легко перед ним развесил уши!

— Да нет, тебе это только так кажется…

— Ваня, отец давно мать разлюбил, а теперь и ты идёшь по его пути. Я тебе тоже не нужна? — грустно проговорила она.

— Что ты, что ты! Забыла, как с Полем бывала где угодно, и в это время я для тебя не существовал. И все говорили, что он твой жених…

— Мало ли что языками мелят, но ты всё равно обо мне плохо не думай, ясно? — прервала сестра, слегка покраснев.

— Да я просто так. А чего ты шарахаешься от отца? Он сказал, что ты у него проведёшь всё лето. Ведь это здорово!

— Из его затеи ничего не выйдет. Меня там никто не ждёт…

— Почему ты так думаешь? — удивился Ваня.

Желаемого согласия брат и сестра так и не достигли.

Через две недели отец приехал за Ваней. Стояла уже вторая половина осени. Для Дианы отъезд брата обернулся настоящим горем. Они прощались на виду у всего детдома: воспитанники и воспитатели высыпали во двор, а в окна выглядывали повара и нянечки. И какое-то время брат и сестра, не стыдясь посторонних глаз, стояли в обнимку. Ваня умолял сестру разрешить отцу слать ей весточки, и чтобы она обязательно на них откликалась. Но Диана отрицательно качала головой, и это только лишь усиливало с обеих сторон поток слёз…

Конец ознакомительного фрагмента.