Озорнуха. Роман о воспитанниках детдома

Владимир Аполлонович Владыкин

В романе В. А. Владыкина «Озорнуха» рассказывается о детдомовской дедовщине, вскрываются её истоки. В литературе она глубоко ещё не отражалась. Автор касается и такой неудобной темы, как педофилия. В последние годы это отвратительное явление участилось, но в литературе оно как нетипичное, ещё не находило своего отражения. Воспитанники детдома чувствуют фальшь и лицемерие директора. Он поощряет и насаждает систему доносительства, казарменные порядки. Но правда выходит из тени, и зло наказывается.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

…Кражи в детдоме в порядке вещей. У Шуры Брыкиной пропала библиотечная книга, воспитатели стали доискиваться и обнаружили злополучную пропажу в тумбочке Дианы.

— Где Крестова? Кто видел Крестову? — спрашивала суровым тоном старшая воспитательница Роза Викторовна Кротова, ещё очень моложавая средних лет женщина.

— А к ней мать приходила. Наверно, она во дворе, — ответила Луиза Дубинина, кровать которой стояла по соседству с кроватью Крестовой.

— Луиза, сбегай живо и пришли её ко мне! — резким тоном приказала Кротова.

— Ещё чего, что я крайняя? Пошлите Шуру, это её книга, — неожиданно отрезала та, хотя редко прекословила старшим, умея с ними ладить, чего ни от кого не скрывала.

— Как тебе не стыдно, Дубинина! От тебя я этого не ожидала! У кого ты перенимаешь этот дерзкий тон? Да, верно говорят, с кем поведёшься от того наберёшься! — констатировала Кротова и продолжала: — Если сейчас же мою просьбу не исполнишь, я велю перевести тебя в спальню к старшим девочкам, они быстро приучат к утерянной вежливости…

Луиза была полненькая, симпатичная с умными карими глазами. И она хорошо понимала, что ей грозило за непослушание, если будет проявлять упрямство. Однако Диану сколько раз переводили к старшим девочкам, и на неё это нисколько не влияло…

Но, слава богу, в этот момент Диана явилась сама. На всех девочках одинаковой простой расцветки вылинявшие платьица, одного фасона туфельки. В детдоме подраставших красавиц никогда не баловали нарядами. В положенный срок всем поровну выдавали одинакового фасона и покроя обновы. И в такой жалкой почти однотонной одежде все воспитанники обоего пола производили безликое впечатление, впрочем, дети в казённом заведении иначе не воспринимались, а как только близнецы и близняшки.

— Итак, Крестова, ты понимаешь, что опустилась до гнусного воровства? — спросила Кротова вглядываясь в строптивую воспитанницу.

Диана, ещё не понимая, о чём идёт речь и в чём её вновь обвиняют, состроила удивлённую мину и загадочно молчала, разглядывая в руках у Кротовой книгу Гайдара «Школа мужества».

— Что вы имеете в виду, Роза Викторовна? — спросила недоумённо Диана. — Неужели есть ещё и не гнусное воровство? А я этого не знала? — насмешливо сказала она, чем немало смутила воспитательницу.

— А ты не передёргивай слова, не видишь, что я держу в руках и вытащила из твоей тумбочки? — воззрилась она возмущённо.

— Но прежде, чем так заявлять, вы докажите, что эту книгу я украла? — с язвительной улыбкой отрезала девочка.

— Посмотрите на неё, какая наглая и бесстыжая! Я только что при Луизе и Шуре, а также Натэлле Ивановне достала её из твоей тумбочки!

— Я нашла эту затрепашку в умывальнике, Роза Викторовна, — бросила Диана, с дерзким вызовом.

— Та-ак, — протянула она. — Луиза, позови Шуру Брыкину, я кому говорю? — как бы Дубинина была сейчас не покладиста перед воспитателями, однако она тоже чтила неписаные правила детдома. Поэтому Кротовой пришлось повысить тон, чтобы упредить непослушание воспитанницы, и которая под угрозой наказания поплелась из спальни искать Брыкину.

«Значит, тут Шуры не было?» — между тем подумала Диана.

Пятиклассница Шура Брыкина, с рыжей чёлкой и обильными под глазами веснушками, робко вошла в чужую спальню. А следом за ней пожаловал директор Марусьев, плотный, несколько грузноватый, с выступавшим брюшком, бросив свои казённые дела.

— Нашли уже виновницу, Роза Викторовна?

— Да, Александр Александрович, вы как в воду глядели, Крестова… И вот стоит и нагло отпирается, голову нам морочит…

— Очень отвратительно с её стороны. Ведите Крестову и Брыкину в мой кабинет, — приказал решительно он.

В кабинете, загромождённом книжными шкафами, диваном и двумя канцелярскими столами, поставленными посередине буквой «Т», с застеленным дорогим ковром паркетным полом, было тихо и уединённо. Со стены, за спиной директора, высоко смотрело портретное изображение основателя учреждений для детей-сирот — Антона Макаренко, который, казалось, невольно думал о не всех воплощённых его педагогических мерах воздействия на непокорных и непослушных детей. «Не дали, не дали довести до ума педагогическую практику, хоть ты, Сан Саныч, что-то сделай. Но сумеешь ли, как я?» — кажется, говорил директору корифей педагогической мысли. Хотя сейчас ему было не до этого.

Шуру и Диану директор Марусьев усадил на диван, а сам оседлал перед ними мягкий стул. Кротовой он предложил сесть где-то позади себя, хотя в душе желал, чтобы беседа с воспитанницами состоялась исключительно наедине. Так бы он и сделал, если бы между ними не было личного нюанса отношений…

— Крестова, тебе известно, в кого ты превращаешься? — спросил Марусьев.

— Нет, в этом вся беда Александр Александрович. Диана думает, что мы к ней несправедливы, — вмешалась Кротова, на которую директор слегка недобро покосился. — А ещё она считает, что ничем не хуже нас с вами.

— Что-о? Это правда, Крестова? А может, дело в том, что мешаем привыкать к воровству, не так ли, Крестова?

— Мне известно одно: я расту! А когда вырасту, буду не хуже вас. Нет, даже лучше, потому что я знаю цену обидам и унижениям. А вы этого не знаете, и я всегда у вас в чём-то виновата. А это совсем не так, — отрезала она. — А вашу книгу я нашла в умывальнике и не успела объявить о находке, потому что… — тут она запнулась, ведь не хотелось говорить о тайном приходе к ней матери. Но и этого было достаточно, чтобы почувствовать в душе боль и раздражение.

— Ну, чего ты недоговариваешь? Или нечего сказать, так как факт деяния налицо! — проговорил директор самодовольно, забыв о её недавних словах.

— Шурочка, ты где читала книгу? — спросила Кротова.

— В комнате для приготовления уроков, — тихо проговорила та, с опущенной головой.

— Брыкина хорошая девочка, и я уверена — она говорит правду. И чтобы она делала с книгой в сыром умывальнике?

— Откуда я знаю, это вы у неё спросите! — вспылила Диана.

— Тогда зачем положила книгу в свою тумбочку? В таком случае, могла бы занести мне! — жёстко проговорила Кротова.

— Я не догадалась. Конечно, я бы всё равно её вернула. Такая скучная книжка мне не нужна и даром…

— Что ты такое говоришь, Диана? Эта книга лучшего детского писателя, — в испуге изумилась Кротова. — Тогда какие ты предпочитаешь книги?

— Наверно, про любовь, да? — цинично усмехнулся Марусьев, блеснув по-молодому серыми глазами, и с пониманием перехватил, направленный на него взгляд старшей воспитательницы.

Кротова, видно, этих окрашенных иронией слов директора не ожидала, так как слегка покраснела. Ведь перед ними как-никак были дети. Хотя Крестова уже строила из себя раннюю барышню. И ей вполне хватило бы ума уловить непристойную двусмысленность Марусьева, и он это тоже понимал.

— Положим, для тебя книга скучная, тогда зачем взяла? — снова повторила Кротова, глядя на Диану.

— Чтобы не намокла! — с вызовом бросила Диана, вскидывая голову, смеясь одними глазами. А её широкий рот тоже вытянулся в неприкрытую усмешку.

Однако Диане самой было интересно, отчего это вечно задумчивая Шурочка, известная, будто бы как, вообще не умеющая врать, стала вдруг говорить неправду?

И после нудного допроса директора, когда они вместе вышли из кабинета, Шурочка несколько растерянно утверждала, что она читала в комнате. Но потом ей приспичило в туалет, а когда вернулась к оставленной книге, то её уже там не было. И тут Брыкина осторожно боковым зрением посмотрела на Диану, дескать, не могла ли она сама исказить истину в свою пользу?

Так что история с книгой ни к чему не привела. Диана была уверена, что её кто-то подстроил, но кто была (или был) тот человек она не стала гадать…

* * *

…Переменчивая природа взглядов среди детей, особенно под влиянием обстоятельств, обычное дело. Если, к примеру, с утра ты был честен, то к вечеру во мнении окружающих вдруг становишься вором. Если в дружбе слыл надёжным товарищем, то произвести в предателя могли в два счёта.

Ипполит Ивашечкин приносил Диане абрикосы, черешню. И, принимая от названного брата угощения, она никогда не расспрашивала, откуда он притаскивал столько плодов и фруктов. Собственно, по соседству с детдомом, не считая его большого сада, почти во всю длинную улицу тянулся частный сектор. И у каждого тамошнего хозяина при усадьбе нарезана своя земля, отведённая некогда под сады. Так что детворе оставалось только не зевать, чем Ипполит и пользовался, состоя во главе своей компании подростков.

У Ивашечкина было много друзей не только в детдоме, он также знался с ребятами не одного городского квартала. Но до интересов и увлечений мальчишек Диане не было никакого дела. Зато она охотно принимала ухаживания Ипполита как брата, которому со временем одной дружбы с ней уже было недостаточно. И на правах главаря, он уже тогда поддерживал отношения, начатые ещё раньше не только с Полиной Крагиной, но и с Луизой Дубининой, и с Шурой Брыкиной.

Поскольку Ипполит верховодил оравой детдомовских пацанов, он приблизил к себе и её брата Ваню. Хотя поначалу Диане ничего плохого не виделось в этом общении мальчишек разного возраста. К тому же теперь Ваню вообще никто не мог тронуть и пальцем, поскольку даже старшие ребята почему-то безотчётно побаивались Ипполита.

Ещё до того дня, как он сблизился с Дианой, она не знала, что он благоволил к Луизе Дубининой. Но с обретением новой подружки, старую, разумеется, не оставил, а лишь отодвинул на вторую роль. Хотя до начала дружбы Поля и Дианы, многие детдомовские девчонки в нём прямо-таки души не чаяли. А с того дня, как он всё больше стал отдавать своё предпочтение новенькой, Луиза донельзя взревновала, как, впрочем, и Шура тоже. И как после этого Крестова не могла всё чаще вызывать у Луизы раздражение? Но ещё и тем, что с первого дня кровать Дианы стояла впритык к кровати соперницы. И, конечно, сблизиться тогда ещё не могли в силу разного положения, занимаемого в детдоме. Во-первых, Луиза, будучи небольшого роста, заметно пасовала перед рослой Дианой. А во-вторых, в школе они были нарочно разведены по разным классам, словно судьба не торопилась сдружить девочек. Они продолжали друг друга обзывать, приставшими к ним кличками: Диана окрестила Луизу Пышкой, а та в свой черёд погоняла её Жирафой. И вот с какого-то времени Луиза снова попала во внимание Ивашечкина, и с ним пропадала за пределами детдома, чего себе Диана ещё не позволяла.

Однажды Поль и Луиза увидели как голубые «Жигули» остановились перед баром. Из салона вышёл грузный, толстый ни кто-нибудь, а сам директор детдома Александр Александрович Марусьев. Он обошёл машину, открыл дверцу, и вот показалась Кротова. Юной парочке пришлось спрятаться за круглую рекламную тумбу напротив гостиницы «Южная».

— Видала, куда они направились? — буркнул Поль.

— Это какое-то непонятное место: то ли кафе, то ли…

— Бар, там новый питейный уголок. Мне Белый говорил, в бильярд играют под деньги.

— А что тут такого, разве нельзя? — пожала плечами Луиза.

— Ты смотри, никому не вякай, кого мы с тобой видели…

— Ой, подумаешь, в… бар зашли наши… хи-ха, папа с мамой! — усмехнулась Луиза, поводя жеманно по-взрослому плечами.

— Смотри мне, не будь треплом!..

— Да ты сам не проболтайся Диане…

— Это ты так обо мне думаешь? — Поль ткнул её в бок кулаком.

— Ой, мне больно, пошутить нельзя.

Они пошли своей дорогой, думая каждый о своём…

* * *

…Диане не стоило труда смекнуть о том, зачем Поль брал с собой Луизу? Своё открытие она пока держала при себе, но однажды не выдержала и спросила:

— Что ты делаешь с Пышкой в городе? Разве тебе меня одной мало, Поль?

— Тебе ещё рано это знать… У меня такая роль, разве ты уже забыла — воспитатели придумали, — не совсем понятно объяснил Поль, тушуясь под взглядом девочки, в которую был тайно влюблён. — Сам Маруся одобряет, ему нравится, что помогаю наводить порядок…

— Кто тебе поверит, чтобы отпускали с девочкой в город? — отрезала недоверчиво Диана. — А Полина по тебе страдает… — резко засмеялась она.

— Погоди, скоро придёт и твой черёд… — загадочно приговорил тот.

Но Диана ещё не могла доходить до всего того, что с таким тайным значением порой изрекал Ипполит. И она смущённая его словами промолчала, впервые растерянно посмотрела на Поля, инстинктивно чувствуя, что тот представлял для неё какую-то опасность.

По мере своего взросления Диана всё заметнее опережала своих сверстниц как физически, так и духовно. А от этого выглядела старше своих лет, чего конечно, девочка до конца ещё не понимала. Но зато была весьма довольна, что начинала выглядеть как вполне взрослая девушка. И потому любила крутиться перед зеркалом в умывальнике, рассматривая, как застиранное казённое платье облегало растущую грудь, которая становились предметом её гордости…

Ипполит рос физически развитым и крепким юношей. Он занимался спортом, усиленно тренировался боксом и бегом. А преображение Дианы, которое происходило у всех воспитанников на глазах, разумеется, Поля тоже приятно волновало. Она была уже в пятом классе, тогда как Ипполит — в седьмом. Из школы в детдом они часто возвращались вместе, рассказывая друг другу о школьных событиях. Глядя со стороны на юную пару можно было подумать, что они ровесники.

После обеда, тайком от посторонних глаз он в первый раз привёл её к высокому кирпичному забору. Поль предложил побродить по городу, и Диана согласилась. Но для этого нужно было преодолеть двухметровую кирпичную стену. Она этого ещё не делала, и пока Поль объяснял, как они преодолевают это препятствие к свободе, они сидели в глубине двора, где росло несколько фруктовых деревьев. Диана не представляла: как можно перелезть через забор. А ведь именно этим путём Поль уводил детдомовских девочек к городским ребятам. Но для Поля в этом деле проблем не было. Он живо указал Диане на старую вишню, на которую тот забрался как кошка, откуда скинул предусмотрительно сплетённую из верёвки лестницу. И Диана стала по ней неловко подниматься, что удалось проделать с чрезвычайным трудом. Поль стоял на толстом наклонном стволе, который уходил округлым ровным брусом в сторону забора. Он помог Диане залезть на дерево и снова поднял лестницу. А когда по стволу дерева прошли к забору, Поль укрепил канат, сбросив его вниз по кирпичной стене. И показал девочке, как надо спускаться, держась руками за верёвку, а ногами упираясь в забор. Наука очень простая, но требовала силы и сноровки. И с этим препятствием Диана справилась вполне удачно.

И вот они на асфальте, перед ними открывался тенистый, расходившийся аллеями в разные стороны парк, от самых аттракционов и до танцевальной площадки, с которой в вечера танцев доносилась эстрадная музыка.

Вот они прошли через весь парк, вышли с его боковой стороны, пересекли мощёную булыжником улицу и упёрлись, в давно некрашеные деревянные ворота. В тихом безлюдном дворе Поль коротко свистнул, и в форточку одного дома высунулась белобрысая голова парня. Он приветственно взмахнул рукой и вскоре вышел к гостям. Поль представил его Диане, назвавшегося Белым, потом он кивнул головой, чтобы они шли за ним к тому флигелю, который стоял почти в конце узкого двора.

Внутри флигеля было две комнаты, на окнах цветные занавески, на крашеном полу зелёные с бордовыми полосками дорожки, простая мебель, кровать в одной комнате и кровать в другой. Проём соединял комнаты, он закрывался из двух половинок створчатыми дверями.

Хозяин включил старый потрёпанный магнитофон, но играл он вполне исправно. Потом из стола достал стаканы, из кастрюльки на тарелку положил ломти тушёной рыбы, нарезал хлеба. И только после этого, открыв в полу ляду, он полез в подвал с кувшином. А когда показался обратно, держа стеклянную посудину, наполненную чем-то до краёв, Диана наивно спросила:

— Это что, компот? — разглядывая через толстое стекло кувшина, красноватого цвета жидкость рубинового оттенка.

— Да, почти, но ещё лучше! — ответил хозяин юношеским баском. — Ну что Поль, а Диана получше тех, — сказал вдруг Белый, окидывая высокомерным взглядом высокую девочку, у которой из-под платьица уже что-то там бугрились. Притом она уже выросла из этого платья, оно высоко оголяло её стройные длинные ноги.

— Ну-ну, ты мне не пялься, никакой халявы, понял, Белый! — предупредил его Поль. — Учти, Диана будет только играть в карты.

— А когда проиграет?

— Не в счёт, голый васер не пройдёт. На кайф она тоже не пойдёт, я точно знаю…

— Поль, ещё посмотрим, кликну своих Маврушек. Через десять минут приведу, ждите!

Хозяин тотчас подхватился и быстро ушёл, закуривая на ходу. Пока он где-то пропадал, Диана допытывалась у Поля, что они тут будут делать и почему всегда ребята в разговоре прибегают к непонятным словам?

— Вспомни, я когда-то тебе обещал познакомить с друзьями. Вот увидишь то, что в книжках не прочитаешь…

— Ты хочешь, чтобы я пила это вино?

— Да какое это вино… так… кислюха!

— Допустим, но всё равно мне тут не нравится.

— Ладно, один раз можно, посмотрим и пойдём, — успокоил Поль.

Вот послышались со двора девичьи голоса, вот они входят. Диана увидела девушек в брюках, которые выглядели намного старше, чем она. Белый перезнакомил со всеми подругами и одним чернявым приятелем. Поль этих тоже знал.

Все уселись за стол, хозяин наливал в стаканы пузырившийся хмельной напиток. А потом почти разом все чокались и пили, девицы передёргивали плечами, кривились. Поль смачно причмокивал влажными губами и зазывно глядел на Диану, которая осмелев, взяла предложенный ей стакан и аккуратными глоточками отпивала кислицу, вино отдавало в придачу терпкой горечью. Нет, она ни за что бы не стала пить, если бы не девушки, которые умышленно подавали ей дурной пример. Впрочем, они почти на неё не обращали внимания, видя в ней для себя неровню, и ещё посмеивались, когда украдкой смотрели на Диану. Такое высокомерное к себе отношение она не могла снести, поэтому решила показать, что она тоже может пить вино. Хотя стала пробовать в первый раз в своей жизни. Но оно оказалось таким невкусным, что Диана больше не притронулась…

Луиза Дубинина, от которой Поль вдруг переметнулся к Диане, в тот день обыскала весь детдом, чтобы убедиться в отсутствии «этой парочки». И не найдя их нигде, Луиза затаила непомерную злобу на Диану. А поскольку Дубинина отличалась повышенным честолюбием, то в соединении с ревностью к Полю, она почла себя оскорблённой. Ведь тот теперь отдавал предпочтение Диане. И это подтолкнуло Луизу распустить о Крестовой порочащие её достоинство слухи, правда, пока среди девочек, что Крестова призналась Полю в любви, о чём она ей, Луизе, сама рассказала. И ей очень хотелось, чтобы её выдумка как можно быстрей дошла до воспитателей, а от них к Марусьеву, от которого Диане тогда не будет пощады. Но пока это произойдёт, она вдоволь натешится с Полем, ведь он так хорошо научился любить девочек. Ведь кто как не Луиза была в том заветном местечке, куда Ивашечкин теперь вытащил Диану. И вот Луиза вспомнила свой первый ранний грех, совершённый с Полем во флигеле у Белого. Однако как недурно тогда было всё обставлено, но как забавно и жутко всё началось! Поль классный мальчик: добрый, справедливый, в обиду Белому её не давал.

Ну, подумаешь, уже курил и пил вино, к чему её понемногу тоже приучал. Только одна мысль, что Поль давно знался с городскими ребятами, её это почему-то возвышало даже в собственных глазах.

Потом они несколько раз собирались у одного парня, играли в карты с изображениями нагих женщин и мужчин, которые занимались любовью. При виде этих картинок у неё в холодной оторопи захватывало дух. Для Луизы эта взрослая сторона жизни была уже отчасти известна. Ведь она с младых лет знала то, каким способом на свет появлялись дети. А тогда на картах она увидела совокупление, то это её удивило тем, что пацаны, сдав карты в руки, об этом ей ни словом не намекнули. И даже своего отношения не выказали к тому, что так похабно было изображено на картах.

Сперва Луиза покраснела, а потом освоилась, сделав вид, что эти непристойности ей видеть вовсе не в диковинку. И потом сама играла в подкидного и, пребывая в азарте, отвлекалась от пошлых картинок. В компании было трое мальчишек старше её, и она единственная девчонка, но они поступали с ней точно с ровесницей. Её это тоже как-то не очень волновало. Но когда Белый возвестил, что пора уже поиграть под интерес, Луиза нервно заёрзала на стуле.

— Не бойся, пока будем только целоваться, — успокоил тогда её Поль.

Конечно, она была неважным игроком. Но старалась не проигрывать, чего ей не удавалось. Она оставалась один на один то с Полем, то с Белым. И оба после её проигрыша, при постороннем целовали прямо в губы…

И когда они с Полем уходили в детдом хмельные и счастливые, Луизе было интересно с помощью каната подниматься на верхотуру забора. Поль тогда оставался внизу. И оттуда ему было всё видно под её платьем, оно призывно развевалось на майском ветру. И поняв это, стоя на стене в ожидании его, она рукой придерживала подол платья. Но вот Поль в мгновение ока очутился рядом с ней, обнял за талию, и у неё как от дурмана закружилась голова. По дереву он карабкался первым, а за ним, держась за него, ползла она.

— Ты видела такие карты раньше? — спросил на земле Поль, глядя прямо в глаза Луизе.

— Нет, а что?

— Понравились? Ты бы так смогла, что на них показано?

— Ничего себе, за кого ты меня принимаешь, это так всё гадко показано, не могли сделать пристойней.

— А, да ты ещё не понимаешь…

— А твоя Диана уже всё знает? Она мне рассказывала о своей матке, как та спала с мужиками.

— Луиза, кончай называть её моей. Она может только говорить о любви, а на деле Диана ещё тёлка. Вот ты уже другое дело! Может, завтра у Белого попробуем, он оставит нас одних?

— Это надо обдумать, я боюсь одна…

— Тогда какой базар, завтра берём Шуру Брыкину.

— Да? А почему не Диану? — спросила насмешливо Луиза.

— Я же тебе сказал, она ещё совсем тёлка, а Шурой как-то интересовался Белый…

Это повторное объяснение Поля вполне отвечало честолюбию Луизы. Ведь Шура была весьма мягкой и податливой девочкой. С нею всегда можно было ладить с выгодой для себя…

И он был прав, Шуру уговаривать не пришлось. И тем же способом, что и накануне с Полем, они втроём выбрались из постылого детдома. У Белого для встречи девочек всё было припасено: и закуска, и сухое самодельное вино.

Девочки со страхом переглянулись, глядя на обоих кавалеров, которые вовсю курили сигареты и несколько свысока посматривали на своих подружек, дескать, как им глянулась начатая по-взрослому вечеринка? Вино — это чепуха, всего лишь приложение к ожидавшему впереди серьёзному испытанию подружек, для которого те были ещё не готовы ни нравственно, ни физически…

И вот они выпили кисло-сладкого вина, закусывали под каскад музыки из магнитофона. Затем началась игра в карты, с обговорёнными заранее условиями и Луиза жестом бывалой взяла в руки, розданные ей Полем карты. И с победной улыбкой озорной девчонки глянула на Шуру, которая рассматривала то, что её саму вчера так трепетно взволновало. И Шурочке эта сторона жизни была тоже не в новинку, она всегда манила своей недоступностью. Однако карты картами, но пить вино по второму разу девочки воздержались.

— По напёрсточку, малявки! — призывал Белый и подмигнул Полю, который взял стакан, чтобы показать юным подружкам, как надо опрокидывать одним глотком стаканчик вина, и стал закусывать сырыми яйцами.

— Ничтяк! — воскликнул Белый, самый старший в компании подростков. А девочки только вступали в переходный возраст. Впрочем, Луиза была года на два моложе Шуры. Но от подруги внешне мало чем отличалась, разве была чуть выше ростом. И как раз она первая взяла стакан, чтобы этим самым показать подруге своё преимущество!

— Давайте, крошки, покажите, что уже невесты и скоро сами почувствуете, как всем нам станет хорошо…

— Белый, не гони лошадей. Мне ещё назад надо их вернуть. А ты меня толкаешь на большой риск. Маруся учует запах, и тогда с меня башку снимет.

— Чепуха! Зато такой будет кайф у девочек! Что ты понимаешь, Поль. Они домой войдут через ворота, без твоей помощи. Я беру крошек на себя…

Что там было дальше можно не рассказывать, достаточно только заметить, что Луиза и Шура попав в разлагающую среду, слишком рано испытали то противоестественное, что должно было бы произойти в согласии с их чувствами при здоровых обстоятельствах. Но что удивительно они не очень сожалели о том, что вступили на опасную для их возраста дорожку. Хотя в этом толком ещё ничего не понимали. Но запретному было положено начало. И это случилось ещё до истории с книгой, найденной в тумбочке Дианы, ловко придуманной Луизой. Ведь это она подговорила Шypу оставить книгу в комнате для занятий, после чего Брыкина предумышленно, впрочем, по наущению Луизы, ушла восвояси, тогда как маленькая интриганка, подгадав момент, когда Крестова направится в умывальник, отнесла туда книгу, зная прекрасно, как Диану точно магнитом тянуло к зеркалу.

А спустя время по договорённости с Луизой Шура заявила воспитательнице Кротовой о пропаже книги. И когда Роза Викторовна обыскивала девичью спальню, она нашла пропажу в тумбочке Крестовой. После проделанной комбинации, Луиза испытывала то блаженство, когда мщение своей заклятой сопернице было достигнуто…

Но историю с книгой уже никто не вспоминал, поскольку другие события наворачивались на судьбы детдомовцев. А в переходном возрасте, в какой вступала Диана и её сверстницы, весьма трудно проследить, как складывались межличностные отношения, чтобы размотать клубок противоречий, которым опутан каждый воспитанник и он влиял на их настроения.

Эти отношения то завязывались, то обрывались, то вновь возобновлялись, и в таких вариациях они могли повторяться бесконечное число раз. Хотя бы взять ту же Диану, которой сначала покровительствовал Поль. Он оберегал её и, как родной брат, не давал никому в обиду. Но потом вдруг отошёл от неё и переметнулся к Луизе, после чего Диана его упрекнула, что он с Дубининой и Брыкиной убегает в город, тогда как её, Диану, будто намеренно избегает.

Перед расцветающей красотой Крестовой Поль долго не мог устоять, её обиду он принял к сведению. И вот он оставил своих подружек, и на время опять сошёлся с Дианой. В общении с ней он даже забывал о блатных жаргонах, но особенно, когда заговаривал с Дианой о своём сокровенном. Причём она воспринимала Поля, как доброго мальчика, который стремился пробудить у неё интерес к запретному. А если он вновь строил из себя разбитного парня с грубыми манерами, Диана отказывалась его слушать.

— Разве ты не знаешь хороших слов, ведь так ругаются только конюхи и сапожники. Лучше почитай умную книжку, она выправит твой подзаборный язык! — высмеивала она Поля.

— Тоже мне нашлась кисельная барышня! — вспылил он.

— Ха-ха, что значит кисельная, Поль? Не смеши людей, надо говорить кисейная! Есть такая прозрачная ткань.

— Какая разница, всё равно хочешь быть недотрогой?

— Я же не Снегурочка, которая боится солнца…

— Хорошо, проверю, жди команды!

— Какой? — засмеялась Диана.

— Хочешь узнать кайф!

— Нет, я этого не люблю и тебе не советую. Неужели ты такой испорченный?

— Учти, целоваться для меня уже мало. Ты подкати к Луизе, она тебя просветит…

— Да? А мне она не пример для подражания! Если в любви ты такой просвещённый, то без личного опыта не каждый способен на глупость.

— На трезвую голову, конечно, не получится. Вот твоя мать, думаешь, почему пьёт? Она кайф ловит!

— О ней лучше молчи, Поль! Если хочешь знать, её непутёвая жизнь вынудила. Я ненавижу твой жаргон, и если дорожишь моим уважением — меняйся.

— Ей просто что-то надо говорить в своё оправдание. Впрочем, надо уметь пить, а не квасить. И не учи меня как надо говорить. А твои книги разве научат, как надо жить. Ты сама говорила, что книги не совпадают с жизнью.

— Ну и что, они учат говорить и поступать правильно, учат умным отношениям, а для меня это главное. Но я чувствую, как ты нависаешь надо мной, как ястреб и пытаешься заклевать мою душу…

Этот разговор с Полем она не закончила, он говорил о каких-то тёмных делах, которые ей были чужды. Но она уже сама чувствовала, что он имел в виду. Её мать знакома с дном жизни, и этот её опыт вызывал у неё страх. И теперь как бы предостерегал её от ошибок, чтобы не оказаться за опасной чертой.

Последний разговор с Полем внёс в её неокрепшую душу смятение. Он подготавливал её к принятию того мира, который окружал Диану в том месте, где подростки играли в карты и пили вино. Это была та явь, о которой она не читала. А если об этом ей не попадались книги, а только идейные, значит, она должна сама разобраться в том гадком, что происходит в жизни и отравляет детские и юные души.

Рано или поздно человек незаметно для себя переступает одну грань познания и переходит к более сложной. Вот такой гранью и явилась для Дианы та пока единственная вылазка в город, когда она очутилась в том самом флигеле. И первые глотки доморощенного вина обещанного удовольствия ей не доставили. А когда началась игра в карты, хмельные девушки раз за разом проигрывали, и за это снимали с себя по одной вещичке. Было видно, что к такому добровольному раздеванию им уже не привыкать, и сидели почти нагишом. Для Дианы же это показалось чудовищной дикостью. Конечно, девушки до конца всё белье не сняли, поскольку им также было важно отыграться, чтобы заново одеться. Естественно, эта процедура хорошо была разыграна хозяином флигеля специально для Дианы, о чём она тогда не догадалась. Но она даже и не подумала снять с себя платье, после того, как проиграла Полю, намеренно закидавшего её карты козырями. Да и сами карты с пошлыми изображениями двух особей у неё вызывали полное смятение чувств. Она украдкой от себя с непреоборимым любопытством рассматривала запечатлённые в её понимании грязные сцены мужчины и женщины. Эти картинки в разных вариациях ничего хорошего не внушали, кроме того, что все они как-то остро обжигали целомудренную душу, и между тем вызывали у неё известный искушённым людям интерес. А чтобы его в себе немедленно подавить, Диана закрыла глаза и вдруг разорвала пополам несколько карт, затем быстро встала и гордая пошла, она даже не опасалась, что сейчас за ней погонятся пацаны, которые корчили из себя блатных. Впрочем, она хотела одного, чтобы Поль вернул её и перед ней при всех извинился. Как он мог допустить такое её унижение, ведь не всем дано так легко раздеваться, да ещё при посторонних. Выходило, он не считал её своей девушкой, если был не против того, чтобы она при всех бесстыдно обнажалась.

Но Поль её и не думал догонять, конечно, он проведёт время с одной из девушек. Подумав так, она было хотела вернуться, чтобы не дать ему развлекаться, растлевать себя и её. Однако в последний момент благоразумие возобладало, и она вернулась в детдом украдкой, избегая встреч с воспитателями и другими работниками учреждения для сирот.

С этого дня Поль к Диане абсолютно охладел, такой поворот в отношениях, естественно, затронул девочку в самолюбии, хотя она ему и вида не подавала, что душевно привязалась к парню. Ведь она не чувствовала себя перед ним виноватой, это ему надо раскаиваться за грубость.

И примерно с этого времени с Дианой стали происходить странные и смешные истории. Так однажды под своей подушкой она обнаружила кусочки засохшего хлеба, а в другой раз в портфеле пригоршню камушков и при них записку злорадного содержания: «Жри, обжора»! А в тумбочке свёрток: в бумагу был завёрнут выметенный из спальни мусор. Она долго не гадала, кто это всё ей подстраивал, впрочем, пока не имела точного понятия о тех, кто ей гадил. Но тогда же для Дианы стало ясно, что такое безобразие ей могли подстроить те пацаны, над кем она насмехалась. А таких — насчитывалось немало. Ну не мог же ей это учинить Поль в отместку? И скоро Диана заметила, как он снова приблизил к себе Луизу, чем больно задевал её в самолюбии. Это его непостоянство Диану порой тайно бесило. Хотя ей было достаточно смекалки, чтобы понять то, какие отношения связывали Поля и Луизу. И для уяснения истины она выследила как Луиза и Шура промчались мимо беседки, в которой Диана читала книгу. Завидев подруг ещё издали, она присела, чтобы можно было наблюдать за их дальнейшими действиями. Вот они скрылись в конце двора, где росло то самое дерево, на котором уже ждал своих девиц Поль. И потом с его помощью маленькие развратницы покинули пределы детдома.

Диана вполне могла о своём открытии доложить старшей воспитательнице. Но к доносительству она была не склонна, и у неё даже не возникло такой мысли, хоть она порой испытывала острый укол ревности и порыв злости, так как догадалась — Поль ищет вовсе не дружбу, а только сомнительные забавы с девицами. Оказывается, она была тоже ему нужна исключительно для развлечения, а поскольку на его требования она упорно не отвечала, он жестоко её бросил, как не подходящую ему вещь. А ведь Диану пугала вовсе не его склонность втягивать в нечто гадкое и пошлое (как на это легко поддавались Луиза и Шурочкa), а та падкость мальчиков — собираться в компанию, чтобы курить травку, выпивать, слушать музыку и заниматься нехорошими делами. И при этом ребята впутывали в эти ранние для детей пороки девочек младшего возраста. Ведь в своё время на подобные сцены Диана изрядно насмотрелась у себя дома, в раннем детстве, когда мать собирала в квартире пьющих женщин и мужчин. С того времени к этому у девочки выработалось стойкое отвращение. Да и тут далеко не все старшие девчонки одобряли проделки Поля и откровенно избегали его дурного влияния и где-то уединялись…

Известно, что Поль мог прикидываться и паинькой перед директором и воспитательницами, и разбитным перед детдомовскими и городскими сверстниками. И за то, что старшие девочки не слушались Поля, им перепадало от директора за нарушение правил общежития, делясь на группы, пренебрегая коллективом… Поля, за странные отношения с Марсуьевым, многие воспитанники втайне ненавидели.

При встречах с названным братом Диана невольно опускала голову. И она не понимала, почему вдруг на неё нападала несвойственная ей робость. Поль тоже её не затрагивал, он проходил с невозмутимым видом. Теперь было ясно — она по-настоящему ему не нужна и, наверное, противна. Иногда Диане очень хотелось высказать Полю в глаза всё, что она о нём, непутёвом, думает.

И незадолго до отъезда детдома в лагерь отдыха и труда, она набралась смелости и посмотрела на Поля с холодным презрением, с таившейся в уголках губ дерзкой усмешкой. Это его как-то моментально отрезвило и вызвало в душе раздражение. Но вопреки этому, он не остановил строптивую девчонку, чтобы выразить ей своё недовольство. Хотя на это у него были неписаные права, как всеми признанного вожака, чем он из великодушия сполна ещё не воспользовался, словно кто-то его пока предостерегал от необдуманного поступка. К тому же у него в запасе был ещё один способ наказания гордой девчонки. Только стоило ему оповестить всех детдомовцев, чтобы оборвали с Дианой всякие отношения, как она тотчас ощутила насколько велико здесь его влияние…

Однако Поль был не совсем идиот, чтобы в душе не оценить тот поступок Дианы, когда она разорвала карты, не пойдя на поводу у него, выказав этим самым себя весьма незаурядной личностью. В сущности, Диана доказала, что она не такая, как их доступные для забав подружки. И одно время Полю просто было стыдно вступать с ней в общение после того его низкого в отношение её поступка. И он почувствовал тогда ощутимую разницу между собой и ею. А читая без устали книги, она как бы подтверждала своё неуклонное стремление к повышению в себе культуры. Но как раз этим, она ему как бы говорила, дескать, ты уличный шалопай, а я вполне благонравная девица. Он панически боялся, чтобы Диана уходила из-под его влияния, и была бы во много раз лучше, чем он, Поль? Об этом у них как-то состоялся разговор, но он больше походил на его раскаяние. И потом вместо того, чтобы опомниться и оказывать на неё давление, он стал объяснять, насколько тогда был глуп, посмев подвергнуть Диану такому гнусному испытанию. А Диана, видя, что он как будто раскаялся в содеянном, в свой черёд поставила перед Полем условие: если хочет быть ей другом, то для начала ему необходимо оборвать связь с Луизой и Шурой…

Поистине, детская гордость ещё не столь устойчива, чтобы быть неизменной величиной. Да притом до конца ещё не прошла через обкатку жизнью, которую, впрочем, с достоинством выдерживают, к сожалению, далеко не все. Как бы там ни было, Диана всё-таки испытывала к Полю какие-то чувства, если довольно легко вступила в прежние с ним отношения, но только в предложенной ей роли сестры. Она даже непросто смягчила свою гордыню, она её умерила и сама не заметила, как это произошло и как пошла ему на уступки. И при удобном случае она вновь стала уединяться с Полем, разумеется, исключительно втайне от посторонних глаз и ушей. Они остерегались показываться вместе на людях и даже из школы ходили теперь порознь.

Воспоминания, о проведённом месяце в лагере близ моря, у них были разные, поскольку тогда они находились ещё в ссоре.

А когда Диане представилось вновь видеть Поля в окружении Луизы и Шуры, её охватывала буйная ревность, она гордо отворачивалась от изменника. И тут же пыталась убедить себя в том, что девочки стремятся снова переманить его на свою сторону. Хотя при встречах с Полем Диана говорила, что он бессовестно нарушает данную ей клятву. Но Поль умел превосходно выкручиваться и оправдываться.

— Гадом быть не хочу, я всё-таки стою во главе нашей дружной семьи и это моя заслуга. А без меня не один из детдома не выйдет в город. Маруся это знает и верит мне, а то бы я вас держал в кулаке. Хотя уже все говорят, что я ссучился без удержу… Но я тем говорунам языки поотрываю, заставлю заглохнуть… вот увидишь…

— Да это они из-за меня? Пусть сначала посмотрят на себя. Плохо, что ты сохраняешь своё лидерство, мне не нравятся твой командный гонор и этот босятский жаргон…

— Вот это ты зря. Если брошу следить за порядком, Маруся назначит на моё место другого пацана. Но он этого не сделает, потому что я не дам тому прохода… Кстати, ты бы послушала, что наши базарят о тебе! Но я скоро всем заткну рты, я обещаю…

— Зачем? Пусть! Я давно знаю, что меня никто не любит. И переубеждать никого не собираюсь. А ты знаешь, что у Луизы появился новый жених, она сама мне хвасталась, это чтобы я потом донесла тебе. Вот я исполнила её желание. И что ты будешь делать?

— Да рога тому обломаю. Но я в курсе, и посмотрю, что из этого выйдет, — важно произнёс Поль. — Чудихи пошли в раскрутку…

— Ты с такой гордостью это говоришь, будто они тебе надоели…

— Давай замнём, мне скучно о них базарить. Лучше что-нибудь скажи своё…

— Я мечтаю, чтобы скорей лето наступило, поедем в лагерь! И тогда я что-нибудь тоже себе позволю…

— Вот такой ты мне больше нравишься, я даже Марусю стал ненавидеть… Впрочем, есть за что, и, думаю, тебе тоже. Но я знаю о нём такое, что тебе и не снилось. А вообще, он всегда был с душком…

— Думаешь, я не догадываюсь, он на меня смотрит нехорошо. Аж мурашки бегут. И вот что хочу тебе сказать. Я не знаю, кому ты больше симпатизируешь: Луизе или Шуре, но учти: мне это совсем неинтересно. Помнишь, ты говорил, что без твоего ведома из детдома никто не выходит. А эти подружки продолжают убегать в город. И ты знаешь, до кого они там ходят?

— Давай, об этом не будем. Ты для меня больше значишь, чем они вместе. И вообще, смотри: о них никому не вякай…

— Ты лучше Луизу предупреждай, а не меня… — самолюбиво отчеканила она.

— Ну, разве я тебе непонятно расщёлкал?.. О ней больше ни слова, мне Кротова уже все уши ею продула…

Полю явно было известно о Луизе больше, чем ей, а то бы не затыкал ей рот. Неужели он оберегал её, Диану, от излишних знаний детдомовской жизни, которую руководство скрывало от глаз своих воспитанников и подавно — от посторонних? Но Диана уже кое-что подмечала сама, и свои наблюдения старалась держать при себе.

Как-то Поль намекнул ей, что кроме ушлого Маруси, здесь можно узнать и то, через что рано или поздно проходят почти все… Кого и что он имел в виду, она не стала выяснять, хотя Поль избегал смотреть на неё. Но однажды в его взгляде таилось нечто неискреннее. Хотя он постоянно что-то скрывал от неё, чем только пробуждал у девочки любопытство.

И вот как-то раз он намекнул на то, что будто и вездесущий директор Марусьев не смог справиться с такими порядками, когда старшие главенствуют над младшими. Это явление создавало натянутые взаимоотношения, а то и подавление воли и грубое обращение, которое сложилось за многолетнюю историю детдома. Хотя с воровскими повадками некоторых детдомовцев борьба велась постоянно. И можно вполне уверенно сказать — она не приносила положительного результата. Разве что после выхода из детдома отъявленных заводил воровство на время прекращалось, или когда воспитанников отправляли в жёсткие учреждения для малолетних правонарушителей. Ведь в полной мере их нельзя называть рецидивистами. Хотя к такому типу преступников некоторые были психологически уже подготовлены, чтобы после смело вступить на воровской путь. И, пожалуй, ближе всех к ним стоял Ивашечкин. Этот подросток почти сознательно готовился к переходу в блатной мир. Впрочем, он уже одной ногой стоял там, а другую только занёс, как бы подразнивая ею детдомовское руководство. Но вот на его пути встретилась Диана. С первых дней её пребывания в детдоме Поль несколько дней ходил как будто сам не свой, и это началось с того момента в столовой, когда впервые увидел Диану. Однако он не спешил, как мы помним, с ней тогда сближаться, лишь наблюдал за девочкой со стороны, как с первых дней она сопротивлялась детдомовскому укладу. И первым, кто оскорбил Диану, как ни странно, был директор Марусьев, когда принудил её к обряду пострижения.

Вот тогда Ивашечкин и счёл, что теперь настал его черёд; он возьмёт Диану под своё крыло вожака и назовётся ей братом.

К тому времени порочная сущность директора детдома ему была пока неизвестна. Впрочем, по слухам старших товарищей, своих предшественников по карманному делу, которые уже вышли из детдома, он уже кое-что знал. И об этом он, конечно, никому не рассказывал. Только попробуй кому-то сказать, например, о близких отношениях Марусъева и Кротовой, как эта новость тотчас станет достоянием всего детдома. А спустя несколько лет не успел Поль вывести Диану в город, как многим девчонкам это стало уже известно. Но Ивашечкину долго не пришлось выяснять, от кого пошла гулять о них сплетня. Он резко поговорил с Луизой и Шурой, чтобы держали впредь языки за зубами. Хотя обе подруги, строя глазки, клялись, что ничего не знали, а теперь от него узнали. Однако Поль всё равно прибегнул к суровой угрозе, чтобы девицы, по выражению Поля, не высовывали свои длинные языки, не то они скоро забудут дорожку в город. Пока не будем говорить о том, что творилось в душах маленьких проказниц, так как скоро их тайна раскроется.

А пока вернёмся к объяснению тех причин, которые повлияли на формирование воровской психологии Ивашечкина. Во-первых, его отец был рецидивист, во-вторых, необходимо затронуть уклад детдома, которым управлял Александр Александрович Марусьев, в своё время он охотно принял подсказку старшей воспитательницы Кротовой. Речь тогда зашла о разветвлённости его помощников из среды самих воспитанников, и они не хуже воспитателей поддерживали порядок, который сложился за многолетнюю практику. Однако для нашей истории его персоналий можно не касаться. Достаточно одного Марусьева, ведь обо всём коллективе судят по его руководителю. А портрет последнего был уже представлен, но ещё не настолько полно, чтобы о нём можно было судить как о цельном человеке с плюсами и минусами…

Хотя Марусьев, как бывший прораб, на стройке находил подход к бывшим выпускникам технических училищ и они быстро становились мастерами своего дела, то теперь он ничего выдающегося собой не представлял. Он даже не имел специального педагогического образования, у него был диплом строителя. Но разве дело состояло только в этом, ведь можно насчитать сколько угодно случаев, когда во главе воспитательных учреждений стояли дипломированные педагоги, но их весьма трудно отнести к одарённым, и очень легко причислить к людям, которые занимают не своё место…

И можно точно сказать, чем безнравственней руководитель, тем безнравственней созданная им обстановка. А что же тогда происходит с коллективом педагогов, неужели у него отсутствует своя нравственная позиции? Ответ может быть и самым неожиданным, или просто банальным, они потому и молчали, что боялись потерять работу. Вот и складывалось впечатление, что они были подчинены руководителю и поступали по его указке и оттого добровольно лишились своего мнения? Хотя наверняка среди всего коллектива найдутся просто, скажем, непримиримые люди, которые вполне могут противостоять нездоровой атмосфере. Но они на это не идут сознательно, потому что боятся остаться в изоляции. Ведь директора поддерживали наверху. Да, это так, честные и порядочные люди есть в каждом коллективе. Но беда их всех в том, что они работают молча, только служа своему долгу. Ведь какое бы ни было начальство, а с ним не поспоришь. К тому же следует учесть, что долгие годы общество жило в атмосфере тотального страха. Поэтому самым приемлемым, самым выживаемым стилем поведения для многих заурядных и незаурядных людей, являлась высокая приспособляемость и мимикрия. Это явление пронизывало все слои общества сверху донизу. А что тогда говорить о маленьких детских душах, поставленных в самые беспомощные условия, когда они изо дня в день наблюдают, как их немилосердно обкрадывают и духовно, и материально. Между прочим, обе эти категории на весах нравственности уравновешены. И какая из них должна перетягивать, или идти в ногу с жизнями детей до конца ещё неизвестно. Но ясно одно: когда в детдоме среди персонала царит атмосфера воровства, она непосредственно захватывает судьбы детей. Наверно, в таких условиях духовное воспитание не будет иметь полноценного успеха. Ведь в понятие духовное также входит стремление к добру, а поскольку дети видят вокруг картину, что в поступках взрослых расходится с тем, чему они их учили, то все их благие намерения сравнимы разве что с паром или дымом. Энергия их фиктивного тепла, в конечном счёте, рассеивалась теми пороками, какие в себе заключали некоторые воспитатели. Например, голубого цвета «Жигули» Марусьева для детдомовской детворы являлись как бы визитной карточкой, которая характеризовала нравственность директора. А всякое воровство прикрывается банальной истиной, которая гласит: автомобиль не роскошь, а средство передвижения. Хотя применительно к не столь высокому окладу директора детдома она звучала чистейшей ложью. Да и всё, чтобы этот человек не произносил касательно воспитания новой гармоничной личности, здравым умом не воспринималось…

Вот поэтому из уст того же Ивашечкина оценка Марусьева была продиктована не разнузданностью Ипполита, а по-своему его верным восприятием директора. Ведь Ипполит недаром говорил, что он стоял во главе детдомовского сообщества с благословления самого Марусьева. В своё время директор безошибочно усмотрел в парнишке будущего лидера детдомовской шпаны. И ему предложил своё сотрудничество по поддержанию внутреннего распорядка, за что он, Ивашечкин, отныне будет им, Марусьевым, отмечаем отдельным распоряжением по детдому.

В поддержание распорядка входил главный пункт — это вовремя докладывать ему, Марусьеву, обо всех тайных происшествиях, обо всех рассуждениях подростков о нём, директоре, кто оговаривал его репутацию. Для успешной работы с воспитанниками Марусьев рекомендовал Ивашечкину создать свою «агентурную сеть», которая бы ему поставляла наиболее верную информацию о воспитанниках. В свой черёд Ипполит должен был передавать её директору. Но поскольку Ивашечкин понимал, что своих товарищей предавать подло, он только пообещал Марусьеву поддерживать детдомовские порядки.

Дружба Ипполита с Дианой продолжалась уже второй год и второе лето всем детдомом выезжали на море в лагерь труда и отдыха. Они работали по три часа в день по сбору яблок и винограда, а после купались, загорали, любовались местными достопримечательностями. И казалось, в их жизни больше не предвидится лучших дней.

Но вот пробегал учебный год, и Диану снова ожидало море, и они с Ипполитом будут вместе. Только досадно, что это не могли делать открыто, у всех на виду. Когда учишься с увлечением, время летит незаметно. Диана слыла острой на язык и сообразительной девушкой и уже шагнула, как она шутила, из детства, минуя отрочество, прямо в юность. Никто бы не подумал, что она перешла только в седьмой класс, недаром на переменах возле неё без конца увивались старшеклассники, которым после общения с Дианой всегда приходилось иметь дело с Ивашечкиным. Но так выходило, что и после уроков они, бывало, не унимались, догоняли Диану, совали ей записки, в которых признавались в любви, назначали свидания, и от всего этого у девушки на весеннем тёплом ветру приятно кружилась голова. Хотя во многих случаях их признания она подвергала жестокому осмеянию и рвала записки, поскольку рядом с ней шагал Ивашечкин, который всякий раз вспыхивал, упрекая девушку в нелепом озорстве, а её поклонники по-боксёрски были после нокаутированы. Его бесило то, что эти пижоны от неё не отставали даже при нём…

Что же касалось Дианы, то когда рядом не было Поля, ей ничего не стоило вдоволь пококетничать, выслушать очередного воздыхателя, озорно посмеяться, а потом выпалить:

— Ха-ха! Опоздал, мой дорогой, Ромео, я уже скоро замуж выйду!

— Ты? Не шути! — тот в оторопи и в растерянности округливал глаза.

— Да, да, я не шучу. Так что лети пёрышком дальше, ха-ха! — Диана ловко отклонялась назад, спина при этом её то выгибалась, то тут же выпрямлялась.

— А ты ещё школу не закончила, — нашёлся парень, который был рослый, как и она, и превосходил внешностью самого Поля.

— Ничего, я беременна, меня с ним распишут… — смело отвечала, и смеялась глазами и губами, получая от этого удовольствие.

— И за кого, не за того ли, фулюгана, от которого вся школа стонет? — небрежно выкрикивал парень.

— Зато от тебя не стонет, и что в этом хорошего?!

— Вот ты какая, а я и не знал. Прав наш классный руководитель, когда сказал, что красивые девушки любят фулюганов…

— Ты бы книжки почитал, чтобы правильно слова произносить.

— А я так нарочно… и что ты в нём нашла?

— Тебе этого никогда не узнать, мой, Ромео!

— Но какая из тебя Джульетта, если… с этим гуляешь? — усмехнулся он.

— Давай мне не указывай, я пошла, а ты забудь ко мне дорогу.

И вот так всем другим своим поклонникам она не оставляла никакой надежды, разве что иногда тешила своё самолюбие желанием воочию услышать неуклюжее признание своего нового воздыхателя. А если подобные выходки Дианы доходили до Ипполита, естественно, он не молчал, грозясь кого-нибудь отшить от неё навсегда.

— Поль, что ты злишься, мне все ухажеры абсолютно безразличны. Просто потешно было выслушивать тот вздор, какой они порой несут.

— Ничего подобного, когда ты с ним точила лясы, твоя макушка светилась как солнце. Я когда-нибудь точно кого-то приколю! — свирепо как-то выпалил Поль.

— А ты что подсматривал? Ой, милый Поль, как это некрасиво.

— Не думай, у меня друзей сколь хошь… не укроешься от меня… и зубки мне не скаль…

— Ну, кто так говорит, Поль, ты же не в деревне рос? — улыбнулась многозначительно она.

— А ты мне зубы не заговаривай. Я этого не люблю, это ты хорошо запомни.

И вот, учитывая пылкий нрав Ипполита, в другой раз Диана пускала в ход колкую насмешку, чтобы навсегда отваживать от себя очередного ухажёра.

— Ты посмотри на себя: какой ты ещё маленький, хотя учишься в восьмом классе. Вот когда подрастёшь, тогда я посмотрю…

А иногда превозмогало любопытство, кто из кавалеров будет изъясняться красноречивее. Однако в этом искусстве по-настоящему мало кто преуспевал.

— Господи, хотя бы книжек почитал, — с горечью замечала она. — Сначала научись говорить, а потом объясняйся в любви.

Однако со временем кавалеры от неё отшатнулись. Да и Поль всё-таки своего добился, утверждая своё лидерство на кулаках, и все стали его бояться. И впоследствии городские ребята из домашних к Диане стали относиться уважительно и даже с долей почитания, считая её неприкосновенной. А некоторые принимали её за сестру признанного среди пацанов авторитета. И всех детдомовских Диана иначе и не могла воспринимать, а как только за своих многочисленных братьев, общение с которыми, кроме скуки, у неё ничего не вызывало…