Дрозды

Владимир Андриенко

Поручик Петр Лабунский, в прошлом офицер лейб-гвардии уланского полка, весной 1918 года присоединяется к бригаде русских добровольцев полковника Дроздовского. В составе 1-го офицерского пехотного полка он участвует в боях за Ростов и Новочеркасск. Поручик Лабунский и его боевые товарищи, капитан Штерн и поручик Васильев, после взятия Добровольческой армией Екатеринодара, выполняют ряд ответственных заданий в тылу у красных. Офицеры сражаются в рядах Дроздовский дивизии во время наступления лета-осени 1919 года. Приключения героев разворачиваются на фоне одного из основных этапов Гражданской войны на Юге России…

Часть 1

Долг русского офицера

Мы кричали «Ура!» на парадах,

Но настала и наша пора.

Не меня ль государь-император

Из кадетов возвел в юнкера?

Борисов Ю.А.

Глава 1

Корнет Лабунский и «валькирия революции»

И когда над Россиею тучи,

Расползаются, вроде чумы,

Кто-то ж должен вступиться, голубчик!

Ах, голубчик! Ну кто, как не мы?

Фролов Константин, «Голубчик»

Ростов

Май, 1918 год.

Петр Лабунский, корнет лейб-гвардии уланского полка, октябрь 1917 года встретил в Новом Петергофе. По ранению он получил отпуск и хлопотал о возвращении в действующую армию. Но приход к власти большевиков внес коррективы в его жизненные планы. К декабрю он перебрался в Москву, которую ему удалось покинуть только в феврале 1918 года.

В Москве его едва не арестовали за высказывание о новой власти и о позорном мире с немцами. За корнетом пришли через пятнадцать минут, после того как он покинул квартиру своего старого полкового товарища подпоручика Ланге, у которого он проживал. Люди из ЧК забрали подпоручика, и тот поневоле рассказал о планах своего товарища. Борис Ланге не желал быть расстрелянным из-за несдержанного на язык Лабунского.

Приметы улана были известны и люди из чрезвычайки перекрыли пути отхода на вокзалах. Но и здесь корнету странным образом повезло. Ему удалось поменяться одеждой прямо на вокзале с каким-то парнем в видавшей виды шинели и драной шапке. Лабунский предложил ему свою офицерскую шинель и френч. Солдат даже не стал задавать вопросов, зачем бывшему офицеру такой обмен. Это еще раз спасло корнета, и он спокойно смог сесть в вагон переполненного поезда и отправиться на юг.

Но удача не может длиться вечно. Рано или поздно Фортуна переменится. Лабунский был арестован в конце апреля 1918-го. Он смог практически без приключений добраться до области Войска Донского, откуда желал доехать до Крыма, и, в конце-концов, покинуть Россию и более не принимать участия в том безумии, что творилось в стране.

Попался он глупо. На вокзале в Ростове его совершенно случайно опознала давняя знакомая из Санкт-Петербурга. Вот уж кого он никак не ожидал встретить здесь, так это её, Анну Губельман, с которой встречался еще в гимназические годы.

Ныне мало кто мог узнать в небритом молодом человеке в солдатской шинели блестящего гвардейского офицера. Но Анна его узнала сразу. И он узнал ее, как только увидел. Хотя теперь на ней была кожаная крутка, галифе и сапоги, вместо нарядного платья и шляпки.

— Вот так встреча! — вырвалось у женщины. — А еще говорят, что бога нет!

Мужчины с винтовками, что сопровождали Анну, с удивлением посмотрели на неё. С чего это вспомнила бога убежденная атеистка?

— Мы не зря пришли на вокзал, — сказала она. — А еще говорят, что офицеры, после провозглашения Донской республики, более не едут в Ростов.

Лабунский попытался скрыться, но она его остановила:

— Господин Лабунский! Невежливо не поздороваться со старой знакомой. Ребята! Возьмите вон того парня в шинели!

Один из солдат с винтовкой спросил:

— Этого? Дак вроде наш!

— Наш? — Анна усмехнулась. — Офицер лейб-гвардии Конного полка.

— Этот? В драной шинели?

— Шинель не так сложно сменить, Смирнов. Сколько раз тебе говорить. Учишь вас учишь, а все без толку! Арестовать его!

— Стоять!

Лабунский остановился. Бежать смысла не было. Все равно возьмут.

На него набросились солдаты и обыскали. Из кармана изъяли наградной браунинг, единственную вещь из прошлой жизни.

— Ничего больше у него нет кроме этой дамской игрушки, — солдат передал Анне пистолет Лабунского. — А документов никаких.

— Здравствуйте, поручик! — Анна подошла к Петру. — Неужели не узнали?

— Je t'ai reconnu tout de suite, mademoiselle. Но я корнет, — поправил он молодую женщину.

— Что?

— Я корнет. Не поручик. И никогда не служил в лейб-гвардии Конном полку, мадемуазель. Корнет лейб-гвардии уланского пока. В прошлом. А ныне когда полка нет, и я в прошлом офицер. Здравствуйте, Анна Генриховна.

— Вы меня сразу узнали?

— Как можно вас не узнать? Вы мало изменились за эти годы, Анна. Только вот ваша одежда изменилась.

— Я уполномоченный Чрезвычайной Комиссии^[1] при комиссаре по борьбе с контрреволюцией Донской Советской республики.

— И вы задерживаете меня?

— Вы арестованы, поручик.

— Корнет, — поправил Анну Лабунский. — Но за что я арестован?

— Вы офицер белой армии. Вы враг.

— Я не служу у белых, Анна Генриховна. Я бывший офицер русской армии.

— А вот с этим мы станем разбираться, поручик, — она упорно «повышала» Лабунского в звании.

Его доставили в Ростовскую тюрьму комиссариата по борьбе с контрреволюцией. Ранее при царе там содержали политических противников монархии, а ныне все повернулось с ног на голову.

Но Лабунский совсем ничего не знал о том, что такое Донская Республика советов. Да и откуда ему было знать? Он постоянно находился в дороге и совершенно не читал газет.

В результате отхода Добровольческой армии в марте 1918 года в части территории Войска Донского была создана Донская Республика. Высшей властью стал Военно-революционный комитет, связанный с советским правительством в Москве…

Ростов

Тюрьма.

Май, 1918 год.

В тюрьме Лабунского поместили в камеру, в которой содержалось больше двадцати человек. Большинство бывшие офицеры русской армии. Многие пробирались на юг дабы присоединиться к Корнилову и взяться за оружие в войне против большевиков. Но взятие красными Ростова помешало их планам.

— Еще один, господа! — приветствовал корнета среднего роста молодой офицер. — Кто будете?

Офицер был не старше самого Лабунского, лет 25–27.

Петр представился:

— Корнет Лабунский.

— Корнет? Изволили служить в кавалерии?

— Лейб-гвардии Уланский Её Императорского Величества Государыни императрицы Александры Федоровны полк. С марта 1917 года просто лейб-гвардии 1-й уланский полк.

— Поручик Штерн из лейб-гвардии Кексгольмского полка.

— Подпоручик Иванов-Второй. 32-й пехотный полк.

— Штабс-капитан Рогов, 12-й драгунский полк. Прошу представиться полковнику.

Полковником оказался пожилой мужчина в очках. На его потертом френче все еще красовался значок академии генерального штаба.

— Генерального штаба полковник Петров.

— Лейб-гвардии уланского полка корнет Лабунский.

— Как попали в Ростов, корнет?

— Пробирался на юг в земли свободные от власти большевиков. И вот попался.

— И как же попались, корнет? На вас нет знаков различия. И шинель солдатская.

— Меня опознали на вокзале, — честно признался Лабунский.

— Вас? — удивился поручик Штерн. — В таком виде? Вы не генерал Корнилов, сударь.

— И тем не менее. Меня опознали, поручик. Сам удивился такому повороту. На вокзале в Ростове, как только вышел из вагона. Натолкнулся на знакомого. Знакомую.

— Женщина? — спросил полковник.

— Анна. Я знавал её еще в гимназические годы, господа.

Поручик Штерн удивился:

— Анна Губельман?

— И вам она знакома?

— Кто здесь её не знает, корнет. Сам Троцкий писал об этой женщине в какой-то большевистской газетёнке. Назвал её «валькирия революции».

— Валькирия? Это так похоже на Анну, — сказал Лабунский.

— Хотя здесь у неё менее звучное прозвище, корнет. Аня в кожаных штанах, — сказал кто-то из офицеров.

— Но откуда у вас такие знакомства, корнет? — снова спросил поручик Штерн.

— Из прошлой жизни, поручик. Тогда она была ученицей женской гимназии Чвалинской и не носила кожаной куртки и галифе. Милая была девушка.

— Ныне она правая рука местного живодера Шамова. Знаете кто этот персонаж, корнет?

— Впервые слышу, поручик.

— Шамов комиссар по борьбе с нами.

— С нами?

— Они называют это контрреволюцией. Шамов нечто вроде главного жандарма в Ростове. Пачками подписывает смертные приговоры. В здешних подвалах расстреливают трижды в неделю.

— Но я не принимаю участия в войне, господа. Я имею желание покинуть Россию.

— Сбежать? — спросил полковник.

— Можно сказать и так, господа. Я офицер русской армии и присягал царю и отечеству. А поскольку царя больше нет, то я свободен от присяги.

— А Отечество, корнет? — спросил полковник.

— Отчество? Империи Российской больше нет.

— Империи нет, но Россия осталась. Вы кто по убеждениям?

— Монархист, — сразу признался Лабунский. — Верой и правдой служил царю нашему. Затем присягал Временному правительству. Хоть, признаюсь, без особого энтузиазма. Но и оно рухнуло. Большевикам не присягал. Они распустили старую армию, и я волен в своей жизни.

— Вольны? — спросил Лабунского офицер среднего возраста со шрамом на щеке. — Вы в тюрьме чрезвычайки. И отсюда выходят только вперёд ногами. Или прикрепив красную звезду к фуражке.

— Что это значит?

— Красным нужны офицеры. И особенно офицеры кавалерии, корнет. Штабс-капитан Игнатьев.

— И вы согласны им служить, штабс-капитан?

— Мне дали время подумать. Как и всем нам.

Двери камеры отворились и конвоир крикнул:

— Лабунский!

— Здесь! — отозвался Петр.

— На выход.

— Похоже, что ваша знакомая решила вас сразу поставить к стенке, корнет, — подвел итог штабс-капитан Игнатьев.

— Нет, — сказал поручик Штерн. — Сегодня они не расстреливают. Допрос.

Лабунский вышел из камеры и его доставили в кабинет к Анне Губельман…

— Садись, Петр. Нам есть о чем поговорить.

Корнет сел на стул. Анна удалила конвоира. Они остались вдвоем.

— Подумать только! Петр Лабунский! Тогда в парадной форме лейб-улана ты свел с ума всех гимназисток женской гимназии Чвалинской.

— Ты помнишь?

— А ты?

— Ту нашу встречу? Ты тогда была так красива в своем платье и фартуке гимназистки.

— А теперь?

— Ты изменилась.

— Признаюсь тебе, Пётр, что никак не могла рассчитывать на нашу встречу. А ведь я сразу узнала тебя. Сразу. Как только увидела. Наверное, от того, что когда-то мечтала о нашей встрече.

— Я тоже, Анна, на фронте думал о том, что мы встретимся.

— Не хитри! Ты и не вспоминал обо мне, Петр.

— Вспоминал. С чего мне хитрить сейчас? На вокзале я сразу узнал тебя.

— Потому и хотел сбежать? — усмехнулась Анна.

— Не ждал тебя увидеть в кожаной куртке и фуражке со звездой.

— Не думал, что я пойду служить революции?

— Ты дочь богатого торговца, Анна. У твоего отца было пять магазинов.

— Семь, — поправила его Анна. — Но это в прошлом. Мой отец эмигрировал вместе с мамой и моей младшей сестрой. А я присоединилась к народу.

— К народу?

— Только не нужно сейчас спорить о политике, Петр.

— Что будет со мной теперь?

— Я навела о тебе справки.

— Вот как? — удивился Петр. — Когда же ты успела?

— У нас служит твой сослуживец по северо-западному фронту. Поручик Дреев. Помнишь его?

— Как не помнить. Хотя друзьями мы с ним не были. Он, кажется, большевик.

— Ныне он командир эскадрона в армии Донской Республики. Говорит, что ты хороший офицер. А нам сейчас нужны командиры. Я могу получить разрешение для тебя.

— Разрешение?

— На службу в Красной армии.

— Но я не хочу больше служить, Анна.

— Ты прибыл сюда, дабы присоединиться к белым?

— Нет. Я не имею намерения вступать в Белую армию, как и в Красную армию.

— Тогда зачем ты здесь?

— Пробираюсь на Юг с намерением покинуть Россию навсегда.

— Вот как? Ты выбрал странный маршрут, Петр.

— Не я выбирал. Так сложились обстоятельства, Анна.

— Вот именно, — сказала она. — Ты сказал верно. Обстоятельства. И они диктуют тебе свою волю. Присоединяйся к Красной армии Донской Республики и останешься жив. Иначе расстрел.

— Но по какому закону? Расстрел за что?

— Декрет от 5 апреля 1918 года, Пётр. Декрет ДСР (Донской Советской Республики) о «Красном терроре» в котором сказано «что подлежат расстрелу все лица, причастные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам». Сейчас идет суровая гражданская война, Петр. И я даю тебе шанс, учитывая наше с тобой старое знакомство.

— А иного пути…

— Нет. Местный комиссар по борьбе с контрреволюцией Шамов таких как ты не отпускает.

— Таких как я?

— Ты дворянин. А он ненавидит дворян. Офицера из низов он еще может помиловать. Но вот дворянина никогда.

— Я сын гимназического учителя. Я не князь Голицын.

— Но дворянского сословия.

— Анна, мой дед выслужил дворянство на Крымской войне. Отец был учителем.

— Но ты дворянин! Шамов не станет разбираться в родословной. Он и меня ненавидит. Я, по его мнению, представительница чуждого класса. Капиталистов он также не любит, хоть и меньше чем дворян. Уже не знаю, чем они ему так насолили. Но я прислана сюда из Москвы. До меня он не дотянется. Руки коротки. А вот до тебя легко.

— Он станет заниматься судьбой простого корнета? Только в той камере, где я разместился, по твоей милости, столько офицеров позначительнее меня.

— Тобой он будет заниматься. Если бы я знала, что у него есть твои приметы, не стала бы задерживать тебя на вокзале.

— Мои приметы? — искренне удивился Лабунский.

— И я удивилась, когда узнала. Ты успел наследить в Москве. И это большой минус к твоему дворянству в глазах Шамова…

* * *

Андрей Шамов, комиссар по борьбе с контрреволюцией Донской Советской Республики, обладал хорошей памятью. Он помнил телеграфное сообщение из Москвы по группе офицеров-контрреволюционеров, которые могут появиться в Ростове.

«РОСТОВ. КОМИССАРУ ПО БОРЬБЕ С КОНТРРЕВОЛЮЦИЕЙ ШАМОВУ. ПРИМИТЕ МЕРЫ ПО ЗАДЕРЖАНИЮ ОФИЦЕРОВ ЗАМЕШАННЫХ В КОНТРРЕВОЛЮЦИОННОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ И СУМЕВШИХ СБЕЖАТЬ ИЗ СТОЛИЦЫ…»

Далее шли фамилии и звания. И среди них было имя Лабунского. Его московский товарищ многое про него рассказал, дабы избежать расстрела. И вот в сводке задержанных — имя корнета Петра Лабунского.

— Где его вязли? — спросил он одного из сотрудников.

— Кого?

— Да вот этого. Корнета Лабунского.

— Корнета? Ах, этот тот самый офицерик с вокзала! Его захватил патруль по приказу товарища Губельман. Мелкая сошка.

— Не скажи! Его Москва запрашивала.

— Корнета?

— Даже простой унтер-офицер может быть контрреволюционером. Так его взяла Губельман?

— Она его опознала на вокзале. Так мне доложили.

— Где он сейчас?

— В тюрьме. Где же еще?

— А с чего Губельман его арестовала? Он вызвал подозрения?

— Они, видать, давние знакомцы, товарищ Шамов.

— Вот как? А это уже интересно…

Шамов был удивлен просьбой Анны Губельман о привлечении Лабунского к службе в рядах Красной гвардии республики.

— Вы его рекомендуете?

— Он имеет опыт. Нам нужны командиры. А Петр Лабунский почти не офицер. Он всего лишь корнет.

— И что с того? Разве это основание верить ему? У меня все камеры забиты офицерами. Они все пробираются к Корнилову! Это враги.

— Многие да. Но не Лабунский.

— А вот это что?

Шамов протянул бумагу с текстом телеграфного сообщения.

— Что это? — Анна притворилась, что ничего не знает о сообщении из Москвы.

— Сообщение от московских товарищей из ЧК. Прочитайте.

Анна Губельман прочитала.

— Его пытались арестовать?

— И обвинение самое нехорошее. Он враг, товарищ Анна. Попадает под Декрет от 5 апреля 1918 года.

— Но я давно его знаю. Лабунский не аристократ. Его отец только гимназический учитель истории. А вы знаете постановление военно-революционного комитета о привлечении бывших офицеров в ряды армии республики. У нас нет командиров, товарищ Андрей.

— Я никогда не был сторонником привлечения тех, кто носил золотые погоны в нашу Красную Армию.

— Он всего лишь корнет. Разве это офицер? В чем Лабунский виноват?

— Обвинение одно — контрреволюционная деятельность.

— Это нужно выяснить. Нужно разобраться, товарищ Андрей…

Штаб Дроздовского полка.

30 апреля 1918 год.

Части полковника Дроздовского подошли к Ростову. 1-й офицерский стрелковый полк, 2-й офицерский конный полк, легкая артиллерийская батарея, дивизион гаубиц, броневик и инженерная рота.

Полковник генерального штаба Михаил Гордеевич Дроздовский в Яссах сформировал добровольческую бригаду и повел её на соединение с генералом Корниловым. Отряд имел громкое название Первая бригада русских добровольцев, но по численности бригада не дотягивала даже до полноценного полка. Несмотря на это Дроздовский медлить не стал, зная отчаянную нужду Корнилова в людях, и двинулся в поход. «Дрозды» прошли Каховку, Мелитополь, Бердянск, Таганрог. В начале апреля 1918 года войска переправились через Южный Буг.

Перед ними был Ростов!

* * *

Михаил Гордеевич, не смотря на чин офицера Генерального штаба, не был человеком канцелярии. К комфорту совершенно равнодушен, на блага жизни обращал мало внимания. За все время похода он был в одном и том же потертом френче. Из наград носил лишь георгиевскую ленту без самого ордена. Человек энергичный, деятельный, он всё нес на своих плечах.

Дроздовский собрал малый военный совет. Присутствовали только начальник штаба полковник Войналович, командир отдельного флотского отряда полковник Жебрак-Русанович, подполковник Туркул и командир броневика «Верный» капитан Нилов.

— Господа! Мы у столицы Войска Донского. Перед нами славный город Ростов. И наша задача взять его! Этим мы укрепим Добровольческую армию генерала Корнилова. Я собрал вас узким кругом для обсуждения плана наступательной операции. Прошу вас высказываться.

— Сил у нас мало, господин полковник, — высказался Антон Василевич Туркул. — Выступая, мы имели твердую надежду, что по пути к нам присоединятся люди заинтересованные в спасении Родины. Но, — Трукул развел руками, — за время похода к нам присоединились около двух сотен бойцов. Наши силы ныне насчитывают немногим больше тысячи солдат. Назвать это бригадой трудно. В наших полках на момент начала похода было не больше батальона. Мы рассчитывали на подъем патриотизма. Но поступления в живой силе незначительны! Хочу спросить — можно ли с такими силами взять Ростов?

— Все зависит от того, чем располагают красные в городе, — сказал начальник штаба Войналович. — По предварительным данным армия Донской Советской Республики насчитывает около 20 тысяч человек. В самом городе у них тысяч 15–16. Нужно отправить опытного разведчика в город. Он выяснит какие силы нам противостоят. На что мы можем рассчитывать в городе.

— И как ваш разведчик попадет в Ростов? — спросил подполковник Туркул. — У нас нет времени для долгой подготовки. Послать несколько переодетых офицеров?

— Нет. Нужно действовать быстро. Мотоциклист проскочит.

— Что? — не понял Войналовича Дроздовский.

— Трофейный мотоцикл, который мы захватили три дня тому назад. Мы забрали его у большевиков. Наш человек так и проникнет в Ростов. Он без погон в кожаной куртке. На него не обратят внимания.

— Вы уверены? — спросил Дроздовский начальника штаба. — Кто выполнит это здание?

— Юнкер Анатолий Прицкер.

— Юнкер?

— Это смелый юноша. Уверен, что проскочит. Быстро объедет город и вернётся с информацией.

Дроздовский посмотрел на капитана Нилова.

— А что скажет командир броневика?

— Очевидно одно — красных слишком много в городе! — ответил Нилов. — И по слухам у них там бронепоезд.

— Бронепоезд имеется, — подтвердил информацию Войналович. — Но численный перевес не даст красным слишком много, если будем действовать правильно. Красными командует некто Подтелков. Он у них военный комиссар. В прошлом казачий подхорунжий. Лихой рубака, но командир никакой. Он не имеет опыта командования крупными войсковыми соединениями. Вы посмотрите, как у красных разведка поставлена? Из рук вон плохо.

— Но 15–20 тысяч в армии советов? — не поверил Жебрак-Русанович. — Откуда у красных столько? Это явное преувеличение.

— Ничего подобного! — возразил Войналович. — Красные провели мобилизацию.

— Вы все верно сказали, господа! — сказал Дроздовский. — И понимаю в каком мы положении. Но штурмовать Ростов нужно. Это позволит нам соединиться с Добровольцами Корнилова. Нам нужен Ростов как стратегический пункт с его большими запасами боеприпасов, оружия и продовольствия. Да и что такое численность? Не думаю, что дух их армии высок. Что такое мобилизованные под страхом смерти солдаты и офицеры, господа? Я собрал вас здесь сейчас, чтобы на расширенном совете, куда я приглашу всех командиров, мы были едины во мнении. Господа! Уверенность и еще раз уверенность. Младшие офицеры должны видеть, что мы абсолютно уверены в победе.

— Я согласен! — сказал подполковник Туркул. — Город нужно брать!

— Я тоже! — сказал Жебрак-Русанович. — Сил у нас мало! Ничтожно мало. Но стоять просто так мы не можем. Или наступать, или отойти от Ростова. Второе невозможно!

— Значит, стоит назначить время штурма! — сказал Нилов. — Эх! Будь у нас бронепоезд! Бронепоезд с пушками!

— Будет, капитан…

Ростов.

30 апреля, 1918 год.

По городу ходили слухи, что армия белых подходит к городу. Не все верили в это. Кто-то говорил, что это части гетмана Украины Скоропадского и штурмовать Ростов они не намерены.

— Не нужен гетману Ростов! У него мир с большевиками.

— Мир! Какой это мир. До первой ссоры!

— Да и не Скоропадского это войско. Это дивизия, что идет на помощь к Корнилову.

— И что же будет?

— Скоро бой будет в городе. Вот что.

— Когда же все это кончиться? Торговли нет никакой. Сколько можно? — сказала какая-то женщина. — Детей кормить нечем.

* * *

Мотоцикл остановился у здания вокзала. Красноармейцы с интересом смотрели на технику и на мотоциклиста в кожанке. Тот спокойно достал из кармана кисет и ловко свернул самокрутку.

К нему подошел один из младших командиров — начальник караула на станции.

— Табачку не отсыпаешь, браток? — спросил он.

— Чего не отсыпать? Угощайся!

— Спасибо! Ты откуда к нам?

— Состою при комиссаре по делам управления, — соврал мотоциклист.

— При товарище Кривошлыкове?

— При нем. А вас когда сменят, браток?

— Не раньше завтра. Поговаривают, что в окрестностях появился отряд гетмана Скоропадского. Не слыхал?

— Говорили, что есть такой, — сказал мотоциклист. — Но вот от Скоропадского ли? Этого никто не знает. Хотя в Ростов они не посмеют сунуться.

— Я не про то. У нас многие смотрят в ту сторону.

— Ты про что, браток?

— Дак мобилизованных в наших частях больше половины. Набрали, что называется, каждой твари по паре. Вот бронепоезд стоит на запасном пути. Видал? Вроде силища. А вчера пятеро из обслуги дезертировали. И с ними машинист.

— Как дезертировали? Сбежали к белым?

— А кто знает, куда они сбежали, браток. Да разве только отсюда бегут? Три дня назад, говорят из запасного полка, больше тридцати ушло. Пробовали организовать погоню. Куда там.

— Ушли?

— Как не бывало. Мне посты менять некем. Люди по пять-шесть часов стоят. И это на охране станции! Смекай, браток!

— А ты сам из каких будешь? — спросил мотоциклист.

— Я? Уже три месяца в роте охраны состою в должности комвзвода. Сам-то я нездешний. Домой пробирался. Да застрял в Ростове.

— А дом где?

— На Волге. Думал уеду сразу. Но такое началось! Пришлось записаться добровольцем в местную армию. Когда все это кончится?

Мотоциклист сослался на занятость и завел свой мотоцикл. Пожал руку начальнику охраны и спокойно уехал.

Расчет Войналовича был верен. На человека в кожаной куртке на мотоцикле внимания никто не обратит. Главное чтобы у него самого нервы не сдали. Но юнкер Прицкер был отчаянно смелым человеком…

Штаб Дроздовского полка.

30 апреля 1918 год.

Вечер.

— Господин полковник! Юнкер Прицкер!

— Так это вы тот самый мотоциклист! Полковник Войналович много говорил о вас. Вы недавно среди нас?

— Две недели, господин полковник.

— Потому я вас и не знаю, юнкер. Что привезли из разведки?

— Я объехал Ростов, господин полковник. Заставы красных миновал спокойно. Они и не подумали меня останавливать. Прокатился по центру города. Был на вокзале.

— Видели бронепоезд?

— Так точно, господин полковник. Бронепоезд с двумя 3-дюймовыми орудиями и 10 пулеметами. Но у них проблемы с персоналом. Дезертирство.

— Расположение штабов? — спросил Дроздовский.

— Штабы красных вокруг вокзала, — юнкер подошел к карте, разложенной на столе. — Вот здесь. Здесь же большинство пулеметных точек. Но охрана несется кое-как. Дисциплины, насколько я заметил, нет никакой.

— А что на заставах?

— Заставы есть на путях к городу. Но это обычные стрелки. Ни орудий, ни пулеметов я не видел. Группы пехотинцев по 15–20 человек. Однако, как я уже докладывал, службу несут плохо.

— Много ли красных в городе по вашей оценке, юнкер?

— Тысяч семь. Но за это не поручусь. У меня было слишком мало времени, господин полковник.

— Спасибо, юнкер. Вы можете идти отдыхать.

— Есть, господин полковник.

Когда юнкер ушел Дроздовский сказал начальнику штаба Войналовичу:

— Все как я и предполагал, Михаил Константинович. Численный перевес не даст красным ничего. Мы возьмем Ростов.

Полковник Михаил Войналович был одним первых и самых верных союзников Дроздовского. Они были весьма похожи два эти человека. Единство взглядов, убеждений, полное самоотречение, храбрость и решимость были свойственны обоим офицерам. А различия в характерах удачно дополняли их. Порывистый и нервный Дроздовский и рядом спокойный и уравновешенный Войналович.

— Однако на численный перевес стоит обратить внимание, Михаил Гордеевич. Я не думаю, что в городе красных семь тысяч, как сказал разведчик. У него не было времени для детального изучения ситуации.

— И я полагаю, что их больше, Михаил Константинович. Но дезертирство делает свое дело. Да, они жестокими мерами, заставили людей повиноваться, Но что будет, когда мы ударим, и власть красных начнет распадаться? Не думаю, что их солдаты станут стоять до смерти за их республику.

— Нужно выработать план атаки.

— Этим мы и займемся. Точки установки наших орудий. Гаубичный взвод вот здесь. А здесь пойдет броневик «Верный». Он проложит путь для 1-го пехотного офицерского полка.

— Первым в город стоит бросить конный дивизион^[2], Михаил Гордеевич. Кавалерия, под прикрытием огня наших пушек, легко просочится вот здесь и здесь. Мы выйдем к вокзалу и лишим штабы красных эффективного руководства.

— Кто поведет дивизион? Кому дать командование?

— Я попросил бы вас, доверить это мне.

— Вам, Михаил Константинович? Это удачный выбор. Я могу полностью вам довериться. Но, вы начальник штаба.

— В наступлении я буду гораздо нужнее во главе кавалерии, чем за столом.

Ростов

Тюрьма.

2 мая 1918 год.

Корнет Петр Лабунский и еще два десятка офицеров были приговорены к расстрелу по ускоренной процедуре, ввиду подхода к городу вражеских войск.

В камеру вошел молодой чекист и зачитал приговор:

— Именем Донской Советской Республики. За контрреволюционную деятельность, направленную на свержение народной власти, особая комиссия приговаривает бывших офицеров Лабунского, Штерна, Петрова, Романова, Моисеева, Иванова, Рогова, Шлезинга, Владимирова, Козинцова… к расстрелу. Приговор окончательный и не подлежит обжалованию. Приговор будет приведен в исполнение 4 мая 1918 года. Подписано председателем трибунала комиссаром по борьбе с контрреволюцией Шамовым, особым уполномоченным ЧК Сизовым и особым уполномоченным ЧК Губельман.

Чекист свернул бумагу и вышел из камеры. Щёлкнул замок.

— Ну, вот и все, господа, — сказал полковник Петров. — Наша судьба определилась.

— Этого и стоило ожидать, — спокойно произнес поручик Штерн. — Расстрелы у большевиков дело обычное.

— С чего это они так заторопились, господа? — спросил ротмистр Козинцев. — Ведь дали время подумать. Вдруг кто и поступит к ним на службу.

— У города части белых, господа, — сказал Лабунский. — Возможно, будет штурм. Потому и торопятся.

— А что за части, корнет? — спросил кто-то.

— Не знаю. Слышал что у города белые. Но вот кто — не знаю.

— А ваша подружка подписала вам приговор, корнет. Не удивилась?

— Нет.

— И верно! Всем у них Шамов заправляет. А это такая рожа, я вам скажу, господа. Имел сомнительное удовольствие беседовать с этим господином. Он считает врагами всех, кто получил хоть какое-то приличное образование. Считает всех нас кровопийцами и душителями народа. Именно так он и высказался во время моего допроса. Я сказал ему, что я военный врач. Имею опыт полевой хирургии.

— Хотели выторговать себе жизнь, капитан? — спросил полковник Петров.

— Признаюсь. Хотел. Но Шамов не думает о том, что врачей у них катастрофически не хватает. Вы понимаете, господа, они хотят уничтожить всю образованную часть России. Не понимаю, с кем же они останутся?

— А вы слышали, господа, мнение здешнего комиссара по делам здравоохранения?

— И что он сказал?

— Спросил у одного врача, какие болезни он лечит. Тот ответил что женские. Он гинеколог. И знаете, что ответил комиссар? Пролетарским женщинам буржуйские врачи не нужны.

— Что за ерунда? — спросил военный врач. — Женские болезни могут быть как у аристократок, так и у пролетарок. Болезни не выбирают чинов и званий.

— А вот вы это комиссару пойдите и объясните. Сразу пулу в лоб за контрреволюционную агитацию. Большевикам не нужен никто. Ни офицеры, ни врачи, ни инженеры. Русская литература им не нужна. Они создадут свою пролетарскую литературу и свой пролетарский театр. Что же будет с Россией?

* * *

Товарищ Шамов в это время был на заседании Военно-революционного комитета. На нём присутствовали председатель и комиссар по военным делам Подтелков, комиссар по делам управления Кривошлыков, комиссар труда Бабкин, комиссар по делам хозяйства Сырцов.

— К городу подошли белые части, — начал Подтелков. — Точной численности мы не знаем. Несколько офицерских полков. По нашим данным они собираются войти в Ростов.

— Кто командует? — спросил комиссар Шамов.

— Не знаю.

— Не знаете?

— А знать это ваша обязанность, товарищ Шамов. Вы же у нас комиссар по борьбе с контрреволюцией.

— Но вы военный комиссар! Армия в вашем распоряжении, товарищ Подтелков! Пусть ваша разведка и занимается своим делом.

— А чем будете заниматься вы, товарищ Шамов? — спросил комиссар Кривошлыков. — Расстрелами офицеров, которых так не хватает нашей армии? В частях нет профессионалов! Командовать некому. В частях повальное дезертирство. Караульная служба ведётся плохо. Белые знают о нас все, а мы о них ничего. Ни кто командует, ни численного состава.

— Вы хотите сказать, товарищ Кривошлыков, что приговорённых врагов стоит отпускать? Да они завтра повернут оружие против нас!

— Я не сказал, что нужно отпускать врагов, товарищ Шамов! Но нужно разбираться в каждой ситуации! В каждой! А что у вас? Приговоры выносятся сразу десяткам людей, и никто не разбирается, за что они попали в тюрьму…

Анна Губельман приказала привести к ней арестованного Лабунского.

— Он в списке приговорённых, товарищ Губельман, — сказал начальник караула.

— Я это знаю.

— Но по инструкции приговорённые…

— Не стоит учить меня, товарищ. Я сотрудник ЧК. И у меня есть особые полномочия.

— Товарищ Шамов категорически…

Анна снова перебила его:

— Я уполномоченная ВЧК. У меня мандат от самого Дзержинского. Выполняйте мой приказ!

Начальник караула больше спорить не стал. Пусть потом Шамов с ней сам разбирается. А его дело сторона.

Вскоре Лабунский был в кабинете у Анны.

— Пётр, тебя приговорили.

— Я знаю, Анна. Нам был зачитан приговор. И там была твоя подпись.

— И что? Думаешь, без моей подписи приговор был бы иным? Шамову нет дела до моего мнения. Я ничего не могла сделать. Шамов здесь всесилен. Сейчас я сильно рискую, вызвав тебя сюда. Скоро, когда заседание ВРК^[3] закончится, он вернется. Пока Шамова нет, нам нужно решить, что делать.

— А что можно сделать? — с надеждой спросил Лабунский.

— Я смогу отправить тебя в распоряжение командира бронепоезда. Там не хватает артиллеристов.

— Но я не артиллерист.

— Ну и что? Скажем, что ты служил в артдивизионе своего полка.

— У уланов нет артдивизиона.

— Какая разница. Кто про это знает? Я сейчас говорю о твоей жизни.

— А что будет с тобой, Анна?

— Со мной?

— После того как я благодаря тебе отсюда уйду. Если уйду. Шамов вернется и что будет с тобой?

— Твоя забота тронула меня, но меня Шамов тронуть не посмеет. Он может только пожаловаться в Москву. Мне ничего не грозит.

— Вначале ты приказала взять меня на вокзале, а ныне желаешь спасти?

— Я не хотела твоей смерти, Петр. Откуда же я могла знать, что ты «наследил» в Москве и попал в сводку.

— А что будет с остальными? — спросил Лабунский.

— С кем?

— С теми офицерами, что сидят со мной в камере?

— А тебе что за дело до них? Ты кого-то знаешь?

— Нет. Встретились в первый раз в здешней тюрьме.

— И зачем они тебе? Я предлагаю тебе спасение. А ты говоришь о незнакомых офицерах. Знаешь, сколько их было расстреляно за последний месяц? Больше 300 человек. И сейчас, благодаря белым в окрестностях Ростова, у тебя есть шанс спасти свою жизнь и перейти на службу народу.

— Я не стану служить большевикам, Анна. И я, если ты меня отсюда выпустишь, постараюсь бежать.

— Просто так тебя никто не отпустит, Петр. Ты покинешь тюрьму под конвоем. Тебя доставят к новому месту службы и за тобой станут следить. Я предлагаю тебе не просто жизнь, Пётр. Я предлагаю тебе воевать на стороне революции.

Лабунский не хотел умирать. Когда зачитали приговор, его сердце сжалось. Он не подавал вида, что ему страшно, но ему было страшно. Он еще молод и что он видел в жизни? Войну! Но разве этого достаточно?

— Итак?

— Мне нужно дать ответ сейчас?

— Да. Или камера, или бронепоезд. Что выбираешь?

— Бронепоезд, — сказал Петр. Больше искушать судьбу он не хотел. Анна могла и передумать. — Я согласен.

— Тогда подпиши вот эту бумагу. Здесь.

— Что это?

— Твоё согласие и твое заявление, что ты умеешь обращаться с артиллерийским орудием.

— В принципе представление об орудии я имею.

— Вот и отлично, Петр. Подпиши!

Лабунский поставил подпись…

Ростов

Бронепоезд.

2 мая 1918 год.

Бронепоездом «Пролетарий» командовал бывший подпоручик русской армии Васильев. Он прочитал мандат Лабунского и отпустил конвой.

— Вы можете быть свободны!

— А подпись?

— Подпись?

— Приняли заключенного честь по чести. И несете ответственность за то, ежели он сбежит.

— Где подписать?

— На сопроводительном листе.

Васильев подписал.

— Это все?

— Теперь все. Прощайте, товарищ командир.

— Удачи.

Командир пригласил корнета к себе.

— Прошу вас в мои апартаменты, если это можно так назвать на бронепоезде.

Они вошли. Небольшой стол, карандаши и карта на нем. Две лавки, накрытые шинелями.

— Садитесь, корнет.

Лабунский сел.

— Служили в артиллерии? Здесь так написано.

— В кавалерии. Но и в артиллерии немного понимаю.

— А мне до зарезу нужны артиллеристы. Людей нет. Вернее всякой швали достаточно, но вот специалистов нет. А местный ВРК занимается ерундой! Спорят, доказывают друг другу что-то. Стреляют опытных командиров. Тех, кто фронт прошел. А назначают кого? Бывшего вахмистра могут поставить полком командовать. А он и с десятком людей не сладит, не то что с тысячей. А пулеметчики? Горе, а не солдаты.

— Вы давно в армии, товарищ Васильев?

— У красных? Два месяца.

— По убеждениям?

Бывший подпоручик внимательно посмотрел на Лабунского.

— С чего вы этим интересуетесь? А-а! Вас прислали не просто так. Я понимаю. Только сколько можно меня проверять?

— Думаете, что мне поручено вас проверить? Нет. Уверяю вас. Я такой же как и вы офицер. Воевал на фронте. Пусть я согласился служить у красных, но в шпионы не нанимался.

— Где воевали?

— На северо-западном в кавалерийской бригаде генерала Осипова.

— А я на юго-западном у генерала Брусилова. Войну начал вольноопределяющимся.

— В артиллерии?

— Сначала в пехоте. Затем служил на бронепоездах. Потому меня сюда и направили. Как большевики узнали по мое прошлое, так сразу и сунули назначение.

— Значит не доброволец?

— А что значит доброволец? По документу и вы добровольно пошли на службу в армию Донской Советской Республики. И я доброволец вроде вас. Отказаться — значит признать себя врагом. А с врагами они не церемонятся. Я повидал здесь всякого.

— А я к вам прямо из тюрьмы, где мне и приговор зачитали.

— Расстрел?

— Да. Но предложили выход. А вот остальных в камере завтра поставят к стенке.

— Много?

— Двадцать офицеров. Без суда. Ибо ту комедию, что они выдают за суд, так назвать нельзя. Я ведь ничего не сделал против их революции. Разве однажды неудовольствие высказал.

— Неудовольствие?

— По поводу большевистского мира с немцами. Но это было не здесь. В Москве.

— Теперь и за меньшее стреляют. Но нынче к городу подходят части белых. Только вот кто? Наши комиссары не знают.

Тогда ни подпоручик Васильев, ни корнет Лабунский еще ничего не знали о Румынском походе полковника Дроздовского, который начался 11 марта 1918 года, когда отряды «дроздов» выдвинулись из Румынии на соединение с частями Добровольческой армии генерала Корнилова. Это был первый этап Белого движения на Юге России. Все еще только начиналось…

Глава 2

Взятие Ростова

В упор по толпе разномастного сброда —

За девичью честь, за поруганный кров,

За будущий мрак «ледяного» похода,

За небо в застывших глазах юнкеров.

Фролов Константин, «Белая валькирия»

Ростов

Май, 1918 год.

На подступах к городу.

4 мая. 1918 год.

22 часа.

4 мая на 22 часа Дроздовский назначил штурм Ростова. Всем командирам были даны точные указания по направлениям атаки. Военно-революционный комитет Донской республики так не выработал никакого плана действий. Красные не ожидали от Дороздовского быстрых действий. Сведения от разведки, которые все же поступили, не сообщали о сосредоточении больших сил белых у города. Поэтому военный комиссар республики полагал, что Дроздовский станет ждать подкреплений.

Но ночью к городу скрытно подошла сотня казаков есаула Фролова. За ней две стрелковые роты 1-го офицерского полка. Капитан Нилов на броневике «Верный» выдвинулся на позицию. Его задача прорваться на вокзальную площадь и прикрыть огнем пулеметов наступающую пехоту.

Есаул Фрололв отдал приказ казакам:

— Чтобы тихо было! Ни шума, ни звука! И никому не курить! В темноте огоньки издали видать.

— А, правда, что в городе красных больше десяти тысяч? — спросил молодой казак.

— Болтай меньше. Стратег! Коли сам Дроздовский нас сюда послал, стало быть, победим.

— Да я разве что говорю? Спросил только.

— Саблей будешь говорить с красными.

«Верный» ехал на минимальной скорости, держась за казаками.

— Видал, какая штука за нами едет? — Фролов показал на броневик.

— Видал.

— Вот и не думай о тысячах красных. Управимся. Главное чтобы сторожевые заставы шума не подняли.

— Дак нет никаких застав, — сказал урядник. — Двое моих только вернулись, господин есаул. В пригороде даже караулов нет.

— Быть не может! Может засаду готовят?

— Нет. Они не ждут нас, есаул.

— Тогда действуем по приказу.

На деле заставы у красных были, но часовые спали на постах и приближения казаков никто не заметил. Казаки вошли в город, и только после этого Фролов подал сигнал. Вслед за ним двинулись части конного дивизиона с конно-горной батареей и броневик…

Михаил Гордеевич Дроздовский всматривался в темноту. Ночная атака давала ему преимущество и если кавалерия выполнит приказ (а этом он не сомневался. Её вел сам полковник Войналович), то красные растеряются, учитывая, что командиров с опытом сражений в городе у них не было.

Командир отдельного флотского отряда полковник Жебрак-Русанович и подполковник Туркул были рядом с Дроздовским.

Есаул Фролов подал сигнал.

— Началось! — сказал Туркул.

Влади послышались выстрелы. Это заработали пулеметы броневика «Верный»…

Ростов, вокзал.

22 часа.

Бронепоезд «Пролетарий».

Командир бронепоезда в сопровождении Лабунского вышел на перрон.

— Что там такое? — спросил он пробегавших мимо солдат.

— Стреляют в пригороде!

— Пулеметы работают, товарищ командир!

Васильев оглянулся на Лабунского.

— Все по местам! — отдал он приказ. — Нам стоит вернуться на пост, товарищ Лабунский.

— Неужели штурм?

— Там видно будет. Хотя пулеметные трели говорят именно об этом. Будем ждать приказа.

— Мне стоит отправиться на свой пост к артиллеристам.

— Зачем?

— Что вы сказали, товарищ Васильев?

— Я спросил зачем? Неужели…

Командир бронепоезда не договорил. Рядом с ними возник человек в кожаной куртке в сопровождении пяти солдат.

— Где командир бронепоезда? — строго спросил он.

— Он перед вами! Что вам нужно, товарищ?

— Уполномоченный комитета по борьбе с контрреволюцией Гусев. Прибыл по приказу комиссара товарища Шамова. Здесь ли находится Петр Лабунский?

— Я здесь.

— Я должен доставить вас в тюрьму, товарищ. Есть особый приказ…

Васильев прервал чекиста:

— Вы не слышите выстрелов, товарищ Гусев?

— И что с того? Приказа это не отменяет!

— А я думаю, отменяет. Судя по всему, белые начали штурм города. И мне нужен командир артиллерии бронепоезда.

— У меня приказ, товарищ Васильев.

— А у меня обстоятельства, товарищ Гусев. Приходите после того как мы отобьем атаку.

— Я смогу применить силу! — рука Гусева потянулась к поясу с револьвером.

— Не советую вам этого делать, товарищ уполномоченный. Приходите после. Если это после наступит.

— Что вы хотите сказать, товарищ?

— Вон там! — сказал Васильев. — Они пишут будущее пулеметными очередями. И ныне всем стоит присоединиться к ним, если хотим, чтобы наше будущее наступило.

Выстрелов стало больше. Гусев понял, что командир бронепоезда прав. Это начался штурм. Он махнул рукой и побежал в сторону здания вокзала в штаб.

— Вам повезло, корнет. Белые вовремя начали штурм. Идемте внутрь.

Команда бронепоезда заняла места, но большого энтузиазма защищать станцию не было ни у кого.

— А вы собрались отправляться на пост, корнет. Хотите чтобы приказ о вашем расстреле привели в исполнение?

— Нет.

— Тогда будем надеяться, что белые, кто бы они ни были, город возьмут.

— Мы не станем стрелять?

— Именно так. Я вам признаюсь, что готов снова стать подпоручиком в русской армии. А вы?

— Обстоятельства складываются так. Лучше воевать против большевиков, чем на их стороне.

— Мое мнение полностью совпадает с вашим, корнет. Да и признаться ни черта не видно. Как воевать в таких условиях? Будем ждать.

— Будем. А что ваши люди?

— Солдаты? Уверен, что большого желания защищать Донскую республику вы здесь не встретите…

Вокзал.

22 часа 30 минут.

Гусев добрался до штаба и срочно связался по телефону с Шамовым.

— Товарищ Шамов?

— Кто говорит? — послышалось на другом конце.

— Это товарищ Шамов?

— Я Шамов! Что там у вас, Гусев? Кто стреляет?

— Белые начали штурм города. И они уже совсем рядом с нами.

— Вы сошли с ума, Гусев? Какие белые? Вы где находитесь?

— На вокзале. И выстрелы совсем рядом. Вы можете их слышать, товарищ Шамов. А я уже и вижу в окно бронеавтомобиль.

— Чей?

— Трёхцветная полоска на корпусе, товарищ Шамов. Белые в Ростове!

— Черт знает что такое! Гусев! Вы выполнили приказ?

— Товарищ Шамов! Какой приказ? Белые заняли станцию! Идет бой! Где наши?

После этого связь прервалась. Гусев бросил трубку.

— Что он сказал? — спросил его один из чекистов.

— А что он скажет? Приказ вспомнил. Дурак.

— Но нам что делать?

— Белые в городе. Снимаем звезды и уходим отсюда.

— Куда уходим?

— Я думаю, что стоит перебраться на другой берег Дона. Время еще есть. Или ты желаешь подохнуть здесь?

— Нет. Пусть Шамов сам разгребает это дерьмо…

Конница под командованием полковника Войналовича быстро прорвала оборону красных и, развивая успех, преследовала отступающего противника. Дивизион пролетел по улицам ночного города и вышел к вокзалу.

Штаб-ротмистр Аникеев сказал полковнику:

— Господин полковник мы почти не встречаем сопротивления! Небольшие отряды заграждения разбежались в стороны.

— Потому у нас есть шанс покончить с красными почти без потерь.

— Вам не стоит идти во главе отряда, господин полковник. Вас могут убить.

— Всех нас могут убить, штаб-ротмистр.

Войналович был на территории вокзала в числе первых. Здесь красная гвардия оказала первое достойное сопротивление наступающим…

Отряды кавалерии попали под перекрёстный огонь пулемётов. Войналович приказал солдатам спешиться и занять оборону.

— Лошадей ответите подальше от линии огня!

— Да, господин поклонник.

— Аникеев! Где вы?

— Здесь, господин полковник.

— Вон там у них бронепоезд.

— Ничего не видно, господин полковник.

— Если эта махина сдвинется с места, то мы скоро все увидим в огне. Красные пока не знают как нас мало.

— Что прикажете, господин полковник? — спросил штаб-ротмистр.

— Возьмите человек десять самых надежных и попытайтесь пробраться к бронепоезду. Я отвлеку пехоту красных на себя.

В этот момент один из вагонов на станции взорвался. Артиллерийский снаряд белой батареи угодил в боеприпасы. Небо осветилось яркими вспышками. На вокзале стало светло как днем. Войналович и Аникеев увидели вдали громаду бронепоезда…

Бронеавтомобиль «Верный» под командой капитана Нилова сумел отсечь большую группу красных, чем помог отрядам Войналовича. Одна из пулеметных точек была подавлена и рота пехоты сводного офицерского полка, которая подошла к вокзалу, получила возможность окружить здание штаба…

Штаб-ротмистр Аникеев отобрал из своих людей десяток офицеров.

— Я не хочу вам приказывать, господа. Мы идем на смерть.

— Не стоит продолжать, штаб-ротмистр.

— Говорите, что нужно сделать.

— Красный бронепоезд, господа. Он может переломить ход битвы. Пока наш «Верный» хорошо прикрывает наступление. Но если они передвинут эту махину из стали, то положение измениться. Небольшим отрядом мы подойдем к бронепоезду. Можно, если действовать быстро, подорвать пути или локомотив…

К месту боя прибыл с большим отрядом красной гвардии сам военный комиссар Подтелков. Он быстро оценил обстановку и приказал артиллерии открыть огонь по врагу.

— Но у нас нет точных сведений, товарищ Подтелков! — сказал командир батареи. — Насколько продвинулся враг? Там идет бой и где наши и где враги?

— Что же вы ничего не способны сделать без меня, товарищи? — закричал Подтелков. — Бронепоезд молчит. Артиллерия не знает куда стрелять! А вот белые знают все!

— Не моя вина, что нас застали врасплох, — огрызнулся командир батареи.

— Подступы к вокзалу с той стороны наверняка заняты врагом. Огонь в том направлении!

— Но там идет бой. Там есть и наши!

— Это приказ!

Пушки ударили по спешенной кавалерии белых. И так получилось, что осколком первого снаряда был убит полковник Войналович…

— Товарищ командир! — к командиру бронепоезда обратился солдат пулемётного расчета. — Товарищ Васильев.

— Вы что-то хотите?

— Идет бой совсем рядом с нами.

— Вы думаете, что я этого не слышу?

— Но не поступило никаких приказов.

— Приказ пока один отсидимся за бронированными листами. Огня не открывать. Вам разве не сказал ваш командир Лабунский?

— Но есть приказ из штаба, товарищ Васильев. Они уже трижды нам его передали. А Лабунский…

— Что?

— Нам передали, что он отстранен от командования артиллерией.

— По чьему приказу?

— Шамова.

— Лабунский останется здесь по моему приказу. Я подпоручик Васильев. А вы, если не ошибаюсь, прапорщик Кмиц?

— Бывший прапорщик!

— Так пора вспомнить ваше офицерское звание, прапорщик.

— Но мы давали присягу на верность Донской республике!

За спиной у прапорщика показался Лабунский.

— Прапорщик! Мы с вами некогда присягали и государю императору. Затем нам сказали, что нас от этой присяги освободила революция. А чего стоит присяга, вырванная у нас под угрозой расстрела?

— Он, прав, прапорщик, — сказал Васильев. — Неужели вы готовы умереть за Донскую республику? Лично я готов умереть только за Россию. А она с теми, кто сейчас наступает на Ростов. Если вы думаете иначе, то можете уйти и присоединиться к большевикам.

— Я не решался высказать эти слова, господин подпоручик! — ответил прапорщик. — Я с вами! Но тогда нам стоит установить контакт с теми, кто наступает. Разве не так?

Васильев ответил:

— В этой ситуации, когда мы мало знаем остановку, нам лучше просто сидеть тихо. Все решится само собой, прапорщик…

Офицерская рота продвинулась вперед и заняла позиции на станции. Ротмистра, который командовал ротой, волновал только бронепоезд. Но сейчас он молчал и не создавал наступающим никаких проблем. Отряды красной гвардии откатывались.

— Если занять позиции перед знанием, то мы солидно здесь укрепимся, — сказал он командиру взвода.

— Позиция хороша, но за нами пушки бронепоезда.

— И меня это волнует. Не хочу попасть в ловушку. Капитан, пошлите человека из своего взвода к полковнику Войналовичу.

— Есть, господин ротмистр…

Лабунскому доложили о разведке белых, замеченной рядом с бронепоездом.

— Их много? — спросил корнет.

— Нет, — ответил прапорщик Кмиц. — Не больше десятка людей. Но боюсь, намерения у них не самые добрые.

— Вы о чем?

— Они хотят минировать пути.

— Тогда стоит встретиться с ними и объяснить, что мы не враги. Я сам возьму на себя эту миссию.

Он покинул бронепоезд и осторожно, не желая рисковать, приблизился к людям штаб-ротмистра Аникеева. Те действительно хотели заблокировать бронепоезд и не дать ему продвинуться ближе к вокзалу.

— Господа! — обратился Лабунский.

— Кто идет?

— Господа, я вам не враг.

— Ты кто такой?

— Разрешите мне приблизиться и переговорить с вашим командиром. Я один.

— Не стрелять! Иди сюда! Ближе! И руки подними. Я хочу их видеть!

— Иду.

Лабунский приблизился. Его обыскали. Но оружия при корнете не было.

— Кто такой?

— Корнет Лабунский.

— Корнет? — спросил офицер. — А где твои погоны, корнет? Почему нет знаков различия?

— С кем имею честь говорить?

— Штаб-ротмистр Аникеев.

— Кого вы здесь представляете, штаб-ротмистр?

— Что значит кого? Вы не знаете с кем воюете?

— Не знаю. А то не задавал бы глупых вопросов.

— Дивизия полковника Дроздовского занимает город Ростов! — штаб-ротмистр «увеличил» численность отряда до целой дивизии. — Но вы так и не сказали кто вы такой? Что мне с того, что вы бывший корнет? Кстати, вы корнет чего?

— Лейб-гвардии уланского полка.

— Вот как? — усмехнулся штаб-ротмистр. — Кто был командиром вашего полка?

— Полковник Миклашевский Илья Михайлович с марта 1917 года, после отречения государя императора.

— А до этого? — допытывался Аникеев.

— Генерал-майор свиты Его Императорского Величества Маслов. Маслов Михаил Евгеньевич.

— Верно. Но что вы изволите делать здесь?

— Вынужден был записаться в команду бронепоезда «Пролетарий».

— Иными словами поступили на службу к врагу, корнет?

— Так получилось, штаб-ротмистр. Но команда бронепоезда и его командир подпоручик Васильев не хотят сражаться с вами. И вам нет смысла готовить диверсию против бронепоезда.

— И я должен вам верить?

— Если хотите сохранить бронепоезд для вашей армии.

— Я хочу видеть подпоручика Васильева. Сейчас!

— Это можно устроить, штаб-ротмистр. Прошу вас следовать за мной. За вашу жизнь я отвечаю. Слово русского офицера.

Аникеев отдал приказы своим людям и отправился за Лабунским. Его беспрепятственно пропустили внутрь бронепоезда. И вскоре он уже здоровался с Васильевым.

— Командир эскадрона дивизии полковника Дроздовского штаб-ротмистр Аникеев.

— Подпоручик Васильев. Ныне командую бронепоездом «Пролетарий» в армии Донской республики. Прошу вас садится, штаб-ротмистр. Дело в том, что мы не имеем представления с кем сражаемся. Но, ни я, ни мои люди, не желают умирать за большевиков.

— Если так, то я готов взять на себя командование бронепоездом. И я после нашей победы, лично представлю вас нашему командиру.

— Я не возражаю, штаб-ротмистр. Можете прислать сюда своих людей.

— А мне, штаб-ротмистр, необходимо связаться с вашим начальством как можно быстрее! — сказал Лабунский.

— Это еще зачем?

— В местной тюрьме несколько десятков офицеров приговорены к расстрелу. И назначен он как раз на сегодня. Мне чудом уедалось избежать его, но мои товарищи в страшной опасности. Я хотел бы сделать все для их спасения.

— Офицеры?

— В тюрьме их всего человек 200 человек. Но, те, с которыми я был в камере, уже приговорены. Мы можем спасти их.

— Как далеко это отсюда?

— На той стороне, господин штаб-ротмистр.

— Тогда вынужден вас огорчить. Как видите наши части ведут бой. Спасти ваших товарищей мы сможем, как только возьмем Ростов.

— Боюсь, что потом будет поздно. Большевики успеют привести приговор в исполнение.

— Но что я могу, корнет?

— Мне нужно не так много людей и я проведу их к месту незаметно.

— Хорошо. Я доложу о вас полковнику Войналовичу. Он совсем рядом с нами.

Аникеев еще не знал о гибели полковника…

Ростов.

Ночь на 5 мая 1918 года.

24 часа.

Несмотря на смерть Войналовича вокзал был взят частями Дроздовского. И одновременно с этим 2-й эскадрон ротмистра Двойченко занял стратегический узел станцию Ростов-Товарная.

Полковник Дроздовский распорядился поддержать атакующие части и пехота — офицерского полка подполковника Семенова — вошли в город. Начались уличные бои.

Красные поняли, что силы атакующих невелики, и смогли, наконец, организовать оборону. Кавалерия Дроздовского не смогла пройти дальше вокзала и товарной станции. Отряды красной гвардии в ряде мест предприняли контратаки и смогли оттеснить «дроздов» в предместья.

— Господин полковник! Прибыл вестовой.

— От Войналовича? Где он? — спросил Дроздовский и бросил карандаш.

Михаил Гордеевич делал пометки на карте.

— Прапорщик Жуков!

— Докладывайте!

— Полковник Войналович убит!

— Как?

— Осколок вражеского снаряда! — ответил прапорщик.

— Какой был офицер! Это громадная потеря для нас! Кто принял команду над наступающими частями?

— Подполковник Семенов. Подполковник приказал сообщить, что красные стали нас теснить с двух плацдармов. И наши наступающие отряды могут оказаться в окружении.

Дроздовский снова склонился над картой:

— Где прорывы? Покажите.

— Вот здесь и здесь. Но это еще не прорывы, господин полковник. Нас только потеснили.

— Но красные стали контратаковать. Это плохо, господа. Где гаубичный взвод подполковника Медведева?

Туркул оказал высоту на карте.

— Пусть передвинется вот сюда! Выделите ему роту пехоты 1-го офицерского полка. Пусть обеспечат занятие этой высоты. Отсюда он сможет вести более прицельный огонь. Вам все ясно?

Вестовой ответил:

— Так точно, господин полковник!

* * *

Петр Лабунский представился командиру 1-го офицерского полка подполковнику Семенову, который как раз обустраивался в занятом задании вокзала.

— Пулемёты все целы? — спросил подполковник.

— Так точно! Нам удалось захватить четыре пулемёта с полным боекомплектом. Они почти не использовали снаряженные ленты.

— Отлично! Поставить наши расчеты у каждого!

— Уже исполнено, господин подполковник. К вам боец от штаб-ротмистра Аникеева и с ним пленный.

— Пленный? — Семенов отыскал глазами Лабунского. — Вот этот? Кто такой?

Посланный от Аникеева поручик сообщил:

— Этот офицер сдался нашим добровольно, господин подполковник.

— Кто вы такой?

— Корнет Лабунский из экипажа бронепоезда.

— Бронепоезда?

— Наш командир подпоручик Васильев и экипаж перешли на сторону русской армии добровольно.

— Вот как? И чего же вы хотите, корнет?

— В тюрьме находится много офицеров, господин подполковник. И многие приговорены большевиками к расстрелу. Мы можем их спасти.

— Как же я их спасу?

— Дайте мне тридцать-сорок человек, и я проведу их к тюрьме.

— Вы?

— Я сам сидел там. Знаю, как туда добраться.

— Но вас отпустили?

— Так точно, господин подполковник.

— Вас выпустили большевики?

— Сейчас нет времени обсуждать факт моего освобождения, господин подполковник. Судьбы людей висят на волоске. Судьбы офицеров русской армии.

— Хорошо. Вы сможете взять людей штаб-ротмистра Аникеева. Он выделит вам нужное количество конных. А сейчас я хочу знать, что с бронепоездом? Вы сказали, что его командир…

— Подпоручик Васильев.

— Подпоручик Васильев добровольно присоединится к нам?

— Так точно, господин подполковник. Ни одного выстрела в сторону вашего полка бронепоезд не произведет. В том ручаюсь своей головой…

Комиссар Шамов срочно связался с тюрьмой и отдал приказ:

— Привести в исполнение приговор! Всех по списку растерять!

— Сейчас? — спросил начальник тюрьмы.

— Немедленно!

— Но у меня забрали половину людей из охраны.

— Кто забрал? — закричал Шамов.

— По приказу комиссара Подтелкова! Есть письменный приказ!

— Сколько у вас людей?

— 12 человек вместе со мной.

— Хорошо! Я пришлю вам взвод солдат с пулеметом. Это ускорит дело…

Начальник тюрьмы посмотрел на своего заместителя. В прошлом он работал здесь же в качестве старшего надзирателя. После февральской революции, когда тюрьмы распустили, его турнули со службы. Шансов найти работу для царского надзирателя не было никакого, и он даже подумывал о переезде. Но приход к власти большевиков все вернул на свои места. Они снова призвали на службу всех старых тюремщиков. Своих у них не было, а тюрьмы стали наполняться. Надзиратели же дело своё знали хорошо.

— Чего он сказал?

— Приговор привести в исполнение.

— А кто станет приводить? У нас нет людей.

— Обещал прислать взвод и пулемет.

— Не хочется мне приказ этот исполнять, Михеич! — сказал заместитель. — Почему нам стрелять? При царе мы приговоры не исполняли. На то иные люди есть.

— То при царе. Тогда порядок был. А при большевиках нет никакого порядка. Чуть что к стенке.

— А коли белые верх возьмут? Они нас с тобой к той же стенке и поставят. Комиссары сбегут, а нам отвечать.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

ЧК — Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Образована в декабре 1917 года. Служба безопасности в Советской России.

2

около 300 человек

3

ВРК — Военно-революционный комитет.