Брошенный мир: Пробуждение (книга первая)

Владимир Андерсон, 2023

Мы не видели своих создателей и не знаем, откуда они. Мы вообще толком ничего не знаем. Двадцать четыре года назад проснулся первый из нас, а затем и остальные семь тысяч. Мы уже второе поколение, что живет на этой земле и не знает подробностей.Тот мир, что был доверен нам, имеет очень мало цветов, и главный его – серый. Мы видим серый на этой планете везде за пределами нашей станции. Мы можем свободно дышать, только находясь на самой станции, и даже способность нормально ходить есть у нас тоже только на нашей станции. А за ее пределами мы погибнем без скафандров, а наша способность передвигаться превращается в легкие прыжки по поверхности.Тот, кто оставил нам все это, даже не позаботился о том, чтобы рассказать, что мы все делали там, и в чем наша задача. ***Станция на темной стороне Луны, где люди проснулись после криосна не понимая ни где они находятся, ни что им делать.

Натали

В главной столовой, в которой сейчас обедала Натали, было весьма просторно, в отличие от большинства других помещений нашего большого общего дома — Апполло-24. Так, мы его называем, ведь это слово написано буквально везде — на гермодверях, в заголовках информационных досок, посуде, одежде и внешней обшивке. Мы все совершенно точно знаем, что наша станция называется именно так. И это название надоело нам настолько, что уже на первой одежде, которую мы стали делать сами, а не доставать со складов, мы писали что угодно другое или ничего, лишь бы не писать это вездесущее Апполло-24, значение которого никому не было известно неизвестно.

На тарелке у Натали лежала синтетическая каша и две сосиски. Несмотря на достаточно скромный внешний вид, эта еда казалась ей весьма вкусной, причем от начала и до пресыщения — явный признак того, что аппетит вызывает не только голод, но и сама еда. Всегда хочется сходить и попросить на раздаче добавки, но все мы знаем, что она нам не положена — каждому из нас утверждённым Советом Старейшин решением назначена выверенная порция.

Об этом, конечно, шли отдельные разговоры. Ведь никто из нас не видел, что было бы, если бы мы ели не столько, сколько нам разрешают. У нас был случай, когда три года назад один из нас Уайатт Мэверик потерял родного человека — после нескольких дней странной горячки один из проснувшихся двадцать четыре года назад скоропостижно умер. Горе было таково, что Уайатт перестал есть, и несмотря на уговоры администрации, друзей и даже нескольких членов Совета, продолжал это в течение почти недели, пока не свалился в обморок. Он и до этого выглядел не очень здорово, но перестав получать пищу, стал бледнеть, терять силы и спать дольше обычного. Таким образом, мы узнали, что может быть с нами, если мы перестанем есть — будем бледными, без сил и падать в обморок. Некоторые предполагали обратное в том случае, если мы будем есть больше дозволенного — становиться красными, могучими и с бессонницей. Картина не многим лучше. А раз так, то лучше и послушаться в очередной раз старейшин — раз они первые проснулись, так им и видней.

За стол к Натали подсел Тейлор из отдела добычи, парень на 3 года младше Натали — сейчас ей было тридцать два, и она, как и он, была из того поколения, что проснулась ребенком. Он уже давно клеился к ней, и как-то она даже слышала, что он восторгался её грудью, называя её «упругими шарами», которые бы он с радостью потискал. Про свою фигуру она была наслышана не мало, и сама прекрасно знала, сколько желаний вызывает у мужчин, проходя мимо — формы её груди и бёдер комбинезон облегал очень плотно, и даже несмотря на то, что местами ей было тесновато, она и не думала что-то менять в размере одежды. Ей очень нравилось, что она вызывает такое вожделение окружающих, хотя именно Тейлор её совсем не привлекал. Уж слишком он напирал вечно, а такое, как всегда, только отталкивает. При том, что как собеседник он был очень даже ничего.

— Нат, знаешь, что я нашёл вчера вечером? После отбоя… Всю ночь не спал потом. — Тейлор так иногда начинал с ней говорить, думая, что способен сильно заинтересовать, что иногда даже получалось.

Натали ничего не ответила — она знала, что стоит только подать вид, что тебе интересно, и он будет тянуть с рассказом, будто от этого ему попадут какие-то баллы в её личном завоевании. Будто от её заинтересованности какой-то его истории, она его станет хотеть больше, чем нисколько. И ведь не объяснишь такое. Мы же все учили же, что множить «0» на любое число бесполезно, всё равно будет «0». Или, может, он не понимает, что у него «0» — считает, что после запятой есть ещё какие-то цифры?

— Или тебе неинтересно? — видимо, Тейлор начинал со временем понимать, что тактика не работает, и её надо менять. Или хотя бы попробовать.

— Расскажи, если есть что. Я вся — внимание. — девушка всё же не показала, что ей правда интересно, продолжая понимать, что это единственное, что её защищает. Ведь узнавать что-то новое всегда хотелось, потому что самих знаний почти нет. Она давно считала, что старейшины знают куда больше, просто не рассказывают остальным по каким-то своим, наверно, надуманным причинам. Или, может, ждут чего-то. А раз так, то надо уметь не показывать вид, что ты ждёшь этого какого-то момента, который, может, никогда и не наступит. Ждёшь правду, которой может и не быть, но точно не будет, если все будут видеть, что она тебе так нужна.

— Старкрафт. — наконец возвестил он при этом очень тихо и заговорчески, так, чтобы никто не мог услышать кроме неё. — Я вчера нашёл Старкрафт…

— Что это? Зубы чистить? Спину чесать? Что с ним делают? — время от времени все находили разные предметы, а потом дружно разгадывали их назначение, оставляя потом его в пользовании того, кто нашёл. Иногда случалось находить вещь заодно вместе с инструкцией, и тогда старейшины копировали её, награждая нашедшего отдельно за находку.

— Нет… — ещё тише сказал Тейлор. — Это игра… На компе…

А вот это уже было преступление. В школе ещё с самого начала образования вдалбливали, что такое преступление, и как за него могут карать. Было два вида преступлений: по неосторожности «мисдиминор» и преднамеренные «фелония». Первые касались ошибок, сделанных в работе, или случайно вылетевшей запрещённой фразе, которую могли услышать. Например, нельзя было публично подвергать сомнению заданные уроки нашей истории. Раз нам преподавали, что наша планета третья от Солнца по счёту, самая маленькая в Солнечной системе, значит так и было. Раз нам говорили, что когда-то мы загадили её до такой степени, что теперь нельзя свободно находиться на поверхности без защитного костюма, значит и это так было. Раз нас учили, что все остальные планеты необитаемы, то и нет смысла в этом сомневаться, уж по крайней мере публично. Никто ж не запрещал думать, как ты хочешь. Старейшины прямо говорили — у Вас есть свобода мысли, это очень важный дар, его никто не сможет у вас отобрать. Но не ломайте чужие мысли — держите свои при себе. Вот за ломание чужих мыслей можно было получить предупреждение от старейшин, как за неумышленное преступление.

Вторая категория преступлений — преднамеренные, касались тех вещей, которые были сделаны с целью нарушить устои нашего общества, например, сокрытие найденных материалов. Будто то информация на компьютере или отдельный её носитель — при обнаружении полагалось сразу сдать находку для её изучения самими старейшина, ведь там могло оказаться что-то сакральное, что полагалось знать только им. В противном случае, можно было попасть в заключение в так называемую тюрьму тоски или просто «Тоска», отдельностоящее от основной станции сооружение, куда могли поместить на время, равносильное совершённому преступлению, которое также определяли старейшины.

— Ты это придумываешь, чтобы затащить меня к себе в комнату? — Натали правда не поверила, что Тейлор решится так строго нарушать закон, даже если это даст ему возможность её действительно чем-то заинтересовать. Уж можно считать его одержимым идеей её трахнуть, но не до такой степени, чтобы подвергать себя риску быть заточённым на годы в Тоску, где у него появится ещё одно желание, уже теперь просто вернуться к нормальной жизни.

— Да нет же… Я расскажу… В общем, там есть разные планеты. И там не только такие как мы. Не только люди. Там есть ещё протосы и зерги. Протосы похожи на нас, только с голубой кровью и продолговатые сами. С виду у них технологии какие-то, круче, чем у нас. А зерги — как тараканы, только большие. И они могут дышать без скафандра…

— И что они все делают?

— Воюют… За ресурсы воюют. Там есть кристаллы и зелёный газ. Странно, конечно. У нас такое не добывают.

— Может, ты не стал бы тогда так рисковать, а просто отдал эту игру на изучение, кому положено?

— Да? И опять нам вернут обглодыш пустой, где всё с одной историей, как они рассказывают? Или и вовсе с фантастикой, какой не может быть?

— Судя по твоим рассказам, там и так фантастика, какой не может быть… Так что тебе, видимо, вернут её обратно такой же, и все в итоге на станции только получат новую игру.

Тейлор несколько обиделся. Казалось, что он вовсе не до конца рассказывает, что знает, и сам ещё не решил, стоит ли. С одной стороны, это показывало, что он не врёт насчёт этой игры. А, с другой, да ничего интересного-то вроде и нет.

— Это не всё, что я нашёл на этой флешке…

— Флешке?! — так он не просто нашёл одну программу в скрытой папке на своём компе, а целый носитель с чем-то новым, и теперь сидит самостоятельно в этом копается. Так можно из Тоски и вовсе не вернуться.

— Да тихо ты… Да, флешке… Там ещё фильмы есть… Я не смотрел пока. Но похоже интересно… Вот тебе хотел предложить вместе… Пойдёшь?

Похоже, что озабоченность снесла ему голову просто напрочь, и он хочет, видимо, чтобы ещё и она составила в Тоске ему компанию. Впрочем, план-то интересный — там у него и конкурентов не будет, и она может забыть, как выглядят те, кто ей нравится. Похоже, что он неплохо продумал, как ему следует проводить ближайшие лет тридцать.

— Тейлор, у меня нет желания проводить остаток жизни, смотря на тебя в тюремной камере… А похоже, что этим всё и может закончится. Отдай эту флешку старейшинам, а потом расскажешь, что тебе вернут. — Натали встала из-за стола и, взяв поднос с остатками пищи, двинулась к выходу.

***

Про похожие находки она слышала далеко не в первый раз. Люди находили и флешки, и карты памяти, и даже целые ноутбуки причем в совершенно разных местах. Конечно, большую часть нашли ещё в первый год, как все проснулись, но кусочки находили до сих пор. И, как обычно оказывалось, это лакомые кусочки, которые лишь подогревали интригу к таким вещам, несмотря на угрозы тюрьмы. И что-то ведь в этом было такого… У нас существовала официальная история нашей планеты и всего окружающего вокруг, и не было весомых оснований предполагать, что это не так. Разве что самое начало нашей теперешней жизни.

Официально мы на третьей планете от Солнца, которая называется Земля. Она самая маленькая во всей Солнечной системе, а потому не имеет спутников, в отличие от большинства других планет. И несколько тысяч лет назад она была совершенно иного вида, нежели сейчас: с красивыми морями и океанами, вечнозелёными лесами и множеством живности в нём. Тогда ещё можно было свободно ходить по поверхности и жить без скафандра. Но в течение длительного времени всё было загажено до такой степени, что произошедшие катаклизмы привели к тому, что мы имеем сейчас — серая безжизненная пустыня, в которой даже воздуха нет. В какой-то момент мы договорились о погружении в многовековой криосон, чтобы дождаться лучших времён. Но очнувшись после сна, мы осознали, что потеряли при этом память, и теперь восстанавливаем её по крупицам. А чтобы правда не была нам в тяжесть, то вся информация должна поступать сначала старейшинам, которые понимают важность дозирования информации. Такова была история, которую мы учили с рождения в школе. Но в неё далеко не все охотно верили.

Ведь был целый ряд противоречий. Одни говорили, что на станции можно спокойно ходить, потому что там работают специальные двигатели, формирующие более сильное притяжение. В то время как за пределами её — можно легко прыгать без особого труда на десяток метров.

Другие нашли противоречие в том, что в картах учебников есть множество гор и другого вида высотных ландшафтов, которых даже близко нет на нашей планете. Ладно, что всё вымерло, испарилось, и стало невозможно дышать, но почему так изменился рельеф. Разумеется, гулять везде и уж тем более ездить куда-то далеко на оверкарах разрешалось немногим, которые ещё и хранили молчание перед всеми остальными, но из любого окна было видно полное отсутствие каких-либо гористых систем во всех от Апполло-24 сторонах.

Третьи пошли ещё дальше и стали изучать те фильмы, что нам достались на разного рода носителях, и что разрешили смотреть. И вот в них самый большой вопрос, что всем пришёл на ум, так почему те технологии, что мы видим в фильмах не сильно отличаются от наших, а окружающая действительность совершенно другая. Они могут дышать на свежем воздухе, у них есть моря и леса, и те же самые технологии при этом. Если выходило, что мы сами испортили свою планету, то это не могло произойти за один день. А значит те фильмы, что мы видели, далеки от катастрофы. Но этого не может быть, так как технологии уж точно не стоят на месте — уж сколько мы успели придумать за наши какие-то двадцать четыре…

На все эти вопросы не было ответов — были лишь сомнения. В них пытались копаться некоторые, но вот уже как 14 лет, как запретили публично обсуждать эти темы. Новые найденные материалы всё же стали сдавать после того случая, как Оскара Миднайта, инженера энергетического блока, засадили в камеру Тоски за утайку найденного жёсткого диска. Никто не знает даже, что он там увидел, и увидел ли вообще, но, когда его забирали, он кричал, что всех обманывают, что, то место, на котором мы находимся, называется Луна, а не Земля, и на этом слове его тогда ударили в затылок. С того момента прошло 14 лет, и никто его больше не видел, а все стали делиться своими мыслями лишь только шёпотом.

Было очень странно на это смотреть. Неужели всего лишь переименование своей планеты в другое может представлять такую угрозу? От того, что он назвал Землю Луной, она же явно не изменится, даже если так оно и есть. Она так и останется третьей планетой от Солнца, пусть даже с другим названием. Всё будет также мрачно, как и сейчас, и также беспросветно. Лучшее, что мы сейчас можем сделать, так это приспособиться под те условия, которые у нас есть, и всё же жить своей жизнью. И пусть называют эту планету, как хотят, а ей, Натали, уже тридцать два года, и она до сих пор бывает с таким недотрахом, что хочется лезть на стену.

В этом ей самой себе было совершенно не трудно признаваться, но те мужики, которые за ней вечно бегали, не нравились ей абсолютно. У неё бывали короткие романы, но даже если в постели, некоторые из них были ничего, то говорить с ними было просто не о чем. Да и они явно ценили в ней не ум, а грудь и задницу. В этом она даже не сомневалась, как и в том, что далеко на этом не уедешь.

А это всё же было важно. Она с самого рождения готовилась к тому, чтобы применять собственные мозги на общее благо, и теперь с гордостью могла сказать, что это ей удалось. Сейчас она была ведущим научным сотрудником в отделе науки, и в ее задачу входило изучать прежде всего окружающие материи, которые их окружают с целью выявления какой-либо пользы. И её недавнее открытие — извлечение гелия-3 из почвы, было поистине прорывом.

Жаль, что об этом знало так мало людей. Да даже если бы им и дал кто-то доступ к этой информации, вряд ли бы это что-то кардинально изменило. Немногие понимают, что термоядерная электростанция, которая есть у нас в наличии на станции не смогла бы работать вечно без новой подпитки. Поначалу получение электричества и вовсе считали чем-то сверхъестественным, полагая, что этим и управлять не надо. Но очень быстро поняли, что без вмешательства человека такая система всё время работать не будет. И что её, как и всё остальное, тоже надо чем-то кормить. Материал нашли достаточно быстро, но только полгода назад отдел, под руководством Натали Джексон, понял, как можно отделять одно от другого, чтобы можно было это что-то другое использовать в качестве топлива.

Тогда Натали негласно наградили — её перевели в более просторное помещение в блоке Нью-Йорк. Там у неё уже было сразу две комнаты, причем каждая из них была больше, чем её предыдущее жилище целиком. А населявшие этот блок люди были куда более образованные, чем те, что жили с ней в блоке Техас.

Всего блоков было четыре: северный Иллинойс, восточный Нью-Йорк, западный Калифорния, южный Техас. Апполло-24 была в форме креста с объёмным центром, где в каждую сторону выходило ответвление с отдельным блоком. В Техасе, где она жила раньше, преобладали люди из секции добычи и продовольствия — более работящие и менее думающие. Среди них было как раз большинство её ухажёров, которыми она так была недовольна. В Нью-Йорке помимо научной секции жили также представители энергетической, отличавшиеся немалым умом и способностью находить сложные решения. Один из них Морган Блэквуд, с которым она недавно познакомилась, даже очень понравился ей.

Он сильно отличался от всех остальных, в особенности своим умом. Он буквально на лету понимал, в чём может быть причина какой-то процесса и начинал работать в этом направлении. При этом какого-то показного выпендрёжа от него не исходило — он аккуратно планомерно рассматривал все За и Против какого-то утверждения, а потом вслух проговаривал, как их можно воспринимать. И что особенно привлекало при этом, так это его терпение — с виду вообще не выходил из себя, а исходящие от него эмоции, каковых правда было немного, как правило были положительные.

Но сложность была в том, что он почему-то не сильно обращал на неё внимание. Выглядело так, будто она тоже ему понравилась, но ему и не сильно что-то надо. Морган мог поддерживать с ней разговор, шутить, что-то показывать, но не более того. Стоило рабочему времени закончиться, и он тут же удалялся в свою комнату.

И тем оригинальнее было на это смотреть, что последний проект ей надо было проводить именно с ним. Морган заведовал одним из отделов энергетической секции, отвечающей за контроль работы термоядерного реактора. Проверять, замерять, прогнозировать и быть уверенным во всём, что с ним происходит — в этом была его центральная задача. Натали поручили исследовать возможности расширения его мощности при максимальном КПД во время использования Гелия-3, который она только что узнала, как приспособить к использованию из окружающего грунта.

Морган показывал и рассказывал ей всё, что касается работы реактора. В тех местах, где данные были особой секретности, он так и говорил. И даже рекомендовал вдвоём подать прошение на раскрытие для неё этих данных, но она считала, что это ещё преждевременно. Хотя на самом деле ей просто хотелось побольше проводить с ним время. С ним было как-то надёжно и спокойно, словно он заслонял своим крылом от окружающих проблем, и в те моменты, когда она находилась в одном с ним помещениях, она чувствовала себя как никогда в безопасности.

В этот день она хотела узнать побольше о нём самом. Может быть, это сподвигнет его к чему-то. В конце концов на Аполло-24 не так уж и много народу, и кого-то он в итоге всё же выберет.

— Ты вообще устаёшь здесь? Когда работаешь. — спросила она, после того как они уже полтора часа как корпели над схемой одного из топливных стержней, пытаясь придумать, как можно было бы сконфигурировать его под гелий-3.

— Да я, скорей, устаю, когда не работаю… — не глядя на неё, ответил Морган. — Я и в выходной здесь.

— И ты не устаёшь от этого? — она придвинулась к нему чуть ближе. Совсем чуть-чуть. В том кабинете, в котором они сидели, даже окон наружу не было, а, учитывая, что вся площадь была три на четыре метра, но более интимной обстановки трудно было себе представить.

— Бывает. — Морган повернулся к ней и взглянул прямо в глаза, и в этих глазах было что-то, что показывало его ответный интерес к ней. — Но проходит быстро, когда снова выйду на работу… Мне больше интересно, где мы испытания будем всего этого делать…

— Не поняла тебя. То есть «где»? А что есть варианты? — ей и правда стало непонятно, что он имеет в виду.

— Понимаешь, то, что работает сейчас — это ядерный реактор. И судя по процессам, которые в нём происходят, можно с уверенностью сказать, что случись ему взорваться, и от всего Аполло-24 камня на камне не останется. Может, не заденет что-то, что стоит чуть вдалеке, но саму станцию вывернет наизнанку в считанные секунды… То, что мы сейчас с тобой изучаем — это термоядерный реактор. Несмотря на то, что его размеры мы предполагаем наверно в размер этой комнаты, он получится мощнее раза в три… И вот и вопрос, разрешат нам собирать такое на самой станции?

Об этом она правда вовсе не думала. Для неё и разговоры о взрывоопасности их уже действующего реактора казались больше страшилками, которые рассказывают для того, чтобы люди не спали на рабочем месте и более ответственно относились к своему делу. В конце концов, если он, например, потухнет, то смерть их ожидает не менее вероятно, как если он взорвётся, просто более длительная.

— Да уж, можно и взорваться, если каждый день работать… — со вздохом сказала она, уже начиная думать, что ничего вообще и не выйдет. Он слишком погружен в свою деятельность, очевидно, от которой он балдеет день ото дня. Говорят, можно бороться с абьюзерами, но с трудоголиками бесполезно. Это абсолютно легальный уход от личной жизни, уж тем более в тех условиях, в которых мы живём.

Морган улыбнулся, и ей показалось, что он сколько-то, но всё же посмотрел на изгиб её груди в комбинезоне:

— Ты так говоришь, как будто тебе и жить-то не хочется.

— Да разве ж это жизнью назовёшь, когда кругом все только и думают о том, как бы поработать получше… Знаешь, они ещё часто прикрываются желанием получить какой-то результат, но не в этом дело. Я видела, как они работают — сидят без дела, почём зря проводят время, а толку-то нет… Нужна искра — желание что-то найти. Вот, когда она есть, тогда и результат у тебя будет. И тогда ты будешь с интересом что-то делать, и в какие-то моменты также задерживаться, пока наконец не получишь искомое. И будешь доволен собой, и захочешь проводить время уже после этого в удовольствие… Потому что будешь знать, что только хорошо отдохнув, ты сможешь получить новую искру, которая также тебя приведёт к следующему успеху… Вот, что я имею в виду. — её глаза прямо блестели, когда она говорила это, при этом тон не был поучительным или надменным. Ей лишь хотелось сказать, что для всего есть своё время, и то время, которое полагается тебе самому, нельзя выбрасывать как что-то ненужное.

Морган утвердительно покачал головой, снова разглядывая чертежи. Всё же он был ещё и красив. Не только умён, спокоен, но ещё и красив. Причём это такая мужская красота, которая не видна прямо сразу, и этой красотой нельзя кичиться как картинкой. Это красота в большей степени харизматична, лучезарна, как если бы была разница сделано лицо из бронзы или из потёртой бумаги. Вот его было словно из бронзы.

— Я так понимаю, что тебе не очень жилось в Техасе? — наконец сказал он.

— Не очень… Не поспоришь… Ты никогда не думал, почему наши блоки так называются? Как штаты?

— Нет… Как-то не задумывался… Но по сторонам света они вполне логично находятся.

— Это да. Но почему тогда сама станция называется Аполло, а не Америка или США, например? Нам же рассказывают, что мы живём на территории бывших США в Северной Америке. Так логично было бы тогда? Или уж если это какой-то город, то почему не назвать просто этим городом?

— Натали, такие разговоры… Ты знаешь меня всего пару месяцев, а уже так доверяешь…

— Ну хорошо. Если тебе нельзя доверять, то буду знать… Заодно буду знать, какой ты зануда… Теперь понимаешь, к чему ещё эти разговоры про то, что не назовёшь это жизнью? Кругом или озабоченные или зануды. Иногда и то, и другое одновременно…

Ей иногда казалось, что правда все мужчины строго делятся на эти два типа. Одни думают своим членом, другие исключительно головой. И те, которые бы были способны думать головой, а членом лишь удовлетворять её, ещё не попадались. Это был бы идеальный вариант, и похоже уже, что не судьба ей такого найти. Они и правда все или только про член, или только про мозги. Казалось же вроде, что он посмотрел на грудь, его что-то привлекло. А нет. Именно что только показалось.

— А когда ты делала открытие про гелий-3, ты о чём сама думала? — Морган снова повернулся к ней и стал пристально смотреть в глаза. В её красивые яркие зелёные глаза. И так притягательно, что она тут же перестала считать его занудой.

— Мне было просто интересно… Я изучала это, потому что мне было интересно. Не за тем, чтобы принести там какую-то пользу всем. Или чтоб получить получше жильё. Нет… А потому что мне было интересно… И я точно могу сказать, что именно поэтому у меня и получилось… Интерес — это и есть та искра, которая двигает нас к чему-то большему…

— А как насчёт нашего проекта термоядерного реактора?

— А вот это от тебя зависит. — Натали сказала эти слова очень медленно, сначала убрав взгляд, а в конце фразы вернув его обратно к глазам Моргана. Ей очень хотелось заинтересовать его уж хоть чем-то. Если уж не своей фигурой, красотой или умом, то хоть какой-то загадкой, пусть её даже и нет на самом деле.

И похоже, что сработало, потому что он улыбнулся. Совсем слегка улыбнулся и утвердительно покачал головой:

— Тогда у нас точно получится… Мы могли бы сходить попить кофе ко мне, как только закончим. Ты не против?

Небольшой камень слетел с её плеч, хотя при этом на спине буквально оставалось ещё много других камней:

— Ну если только ты настаиваешь…

— Настаиваю. Значит договорились… У нас ещё полчаса сегодня на эти чертежи. И чтоб была чиста совесть, нам следует доработать их как следует…

***

Его покои состояли не из двух, как у неё, а сразу из четырёх отдельных комнат — по нашим меркам не просто шикарно, а неведомая роскошь. Натали даже не знала, что так можно жить, и что вообще в принципе на станции есть такого размера чьи бы то ни было личные помещения.

— Как кофе? — спросил Морган. Перед тем, как налить ей кружку, он спросил про то, в каком виде она любит его пить, что класть побольше, и, что самое интересно, как вообще она понимает этот процесс. Это было странно и удивительно одновременно — она никогда не задумывалась над тем, что люди могут делать одни и те же вещи, внутри понимая совершенно разные вещи. И только после того, как он спросил именно про её способ видения, она осознала, что это что-то выходит у всех совершенно разное. Это она пила кофе, чтобы расслабиться, почуяв вкусный аромат и не более того. А кто-то пил его, чтобы взбодриться, сделать перерыв, задуматься над чем-то. И возможно многое другое, о чём она не могли даже подумать. И эти мысли про кофе навеяло ей раздумья, что все вещи люди могут делать именно таким же образом, начиная с самых простых и заканчивая эксклюзивными.

Например, заниматься тем, что приносит тебе доход как полезному члену общества — это люди могли рассматривать и с позиции личного удовлетворения, и с позиции признания другими, и чтобы просто не сидеть без дела, умирая от скуки, и чтобы с кем-то общаться, в том числе не по бытовым вопросам. Оказывалось, что не все и не всё люди делают так, как кажется на первый взгляд, просто потому что мы уже давно привыкли это так воспринимать. И это открывает следующий уровень этого познания.

Ведь раз все воспринимают даже базовые вещи по-разному, то в этом и кроется разница в результатах и подходе к этому делу. В данном ключе такой вывод становится очевидным, хотя изначально он даже не приходил в голову. А всё от того, что мы как всегда привыкли воспринимать людей везде такими, какими уже решили их считать. Если мы видим, например, кого-то старательным на работе, то автоматически считаем, что он старательный человек, забывая при этом, что это лишь то отношение, которые мы видим исключительно относительно его работы. И в данном случае причина может крыться только в том, что в работе он находит утешение для себя самого. И более того, если это утешение он ищет как раз от личной жизни, то справедливо полагать, что в этом случае в личной жизни он будет полной противоположностью тому, как он ведёт себя на работе — он будет ленивым и апатичным.

Проблема же в том, что мы не видим человека одновременно со всех сторон его жизни. И даже если мы видим несколько разных его сторон, то всё равно в какой-то из них мы считает его за основную. Уж он в первую очередь нам друг или коллега. Он может быть одновременно и тем и тем, но воспринимать мы всегда будем его только с одной стороны. И если это всё же друг, то и на работе он будет друг, а не коллега.

— Включает мозги как следует твой кофе. — ответила Натали, действительно, уже считая, что напиток вышел исключительным. То ли от способности Моргана выведывать особенности, то ли от того, что вопросы добавили масла в огонь и без того регулярных рассуждений Натали.

Сейчас она сидела на чёрном кожаном диване, аккуратно сжимая в обеих руках красную кружку. При всё очевидном богатстве Моргана интерьер был обставлен достаточно скромно, и было видно, что большинство вещей он сделал собственноручно, а не заказывал у кого-то. Это создавало не просто определённый уют, но и некое чувство самости, которой не было в других местах, ведь было видно, что это кото-то делал с душей, а не просто ради красоты.

Комната была гостевой, из неё вело четыре двери в другие помещения. Посередине большой чёрный кожаный диван, перед ним низкий стеклянный столик и большое кресло еще подальше прямо перед панорамным окном, достигавшим в длину двух и в высоту одного метра — самый главный показатель зажиточности на станции. Такие стёкла стали ставить уже после пробуждения, разработав сплавы, крепче самой обшивки. И получалось, что с виду более уязвимый участок, на деле оказывался более прочным, потому его выставляли с наружной стороны, что одновременно позволяло получить шикарный вид на окрестности.

И эти окрестности с его положения, оказывались потрясающе шикарными, ведь с его стороны начинался ныне высохший, а ранее существовавший Атлантический океан, уходивший дном вниз, позволяя наблюдать более широкие пространства. И хотя кругом всё было покрыто всё те же серым реголитом, самая объёмность вида буквально захватывала дух.

— Ты вот хотела поговорить про то, насколько всё логично. — начал Морган присев не совсем близко, но на расстоянии вытянутой руки от неё. — Так вот, первое, что я тебе покажу, это вид из моего окна. Видишь эти просторы… Мы все знаем, что это Атлантический океан, который высох сколько-то лет назад… Так ведь нам говорят?

— Угу. — Натали аккуратно отхлебнула ещё кофе, снова вспомнив про мысли о разном отношении у людей к одному и тоже процессу. Поистине сегодняшнее открытие.

— Так вот это не Атлантический океан… Ты была откровенна сегодня со мной, и я просто отвечаю тем же… Это всё, конечно, крамольные разговоры, но это не Атлантический океан, причём я не просто так думаю, я это доказал.

— Как доказал?

— Я нашёл карты морского дна в достаточно подробном виде. Точность до 10, в некоторых случаях до 50 метров. Потом заснял с разных ракурсов свой вид. Мне ж никто не мешает это делать. Потом оцифровал всё это в одну техническую единицу, и сравнил свою данность с тем, что хранилось как данные о морском дне Атлантики, пытаясь найти своё местонахождение… И ничего. Просто ничего… То, где мы сейчас находимся — это не побережье Атлантического океана.

— Может, просто всё сохранилось не в таком виде? Ты же сравнивал по каким-то параметрам?

— Именно. По параметрам. Я был уверен, что не найду 100% вероятности, это и так понятно. Но те результаты, которые я получил давали схожесть меньше, чем на один процент. 0,00002 процента. Совпадение места на 0,00002% означает, что система просто попала пальцем в небо по каким-то точкам.

— И какие у тебя версии на всё это? Карты неправильные? Или что?

— Я бы подумал, конечно, что они неправильные, устарели или ещё что-то, но такие масштабы… Это разве что миллионы лет прошло. Но если б так, то от нашей станции ничего б не осталось… Но это не всё. Я не только про вид из окна… Когда каждый раз так объёмно всё наблюдаешь, то начинаешь сравнивать многие вещи.

— Например, что ещё?

— Например, восход и закат…

Он посмотрел на горизонт, а она в этот момент подумала, что похоже начинается хоть немного романтичная сцена. Да и вид тому способствовал — в конце концов то, какие просторы были видны из его квартиры, впечатляло основательно. Что-то похожее можно было наблюдать разве что в столовой, но там вид был на звёздное небо, а не на земные просторы. И потихоньку начинали закрадываться сомнения, что это не только из-за дороговизны производства подобных стёкол…

— Ты ведь, наверно, заметила, как много в фильмах, которые нам разрешено смотреть, главные герои встают с рассветом?

— Ну ещё бы. У девчонок это главная тема для романтических изысков… — улыбнулась Натали. Это действительно было частой темой обсуждения и личных фантазий — просыпаться под рассвет с любимым и ложиться с ним в кровать под закат. В фильмах это показывалось с невероятной лёгкостью, при том что в реалиях мира рассвет и закат случался один раз на 14 суток. На каждый световой день приходилось по 14 суток, и столько же на каждую ночь. Голливуд же изображал всё так, будто все самые важные события происходят обязательно в те сутки, когда происходит рассвет или закат, видимо, чтобы произвести более ощутимое впечатление на зрителей. Зачем было строить весь кинематограф таким образом, пока было совсем непонятно, но черты романтики проникали в девочек при просмотре этих фильмов с самых ранних лет.

— Так вот, и рассвет и закат в реальности выглядят совсем не так, как там показано. И длятся совершенно не то время, что там. Там это происходит буквально за час, а то что я вижу — длится сутки… И я бы мог поверить в то, что древние режиссёры специально каждый раз по две недели ждали нужного дня, чтобы отснять всё к лучшей коммерческой выгоде. Но делать из суток час, это уж совсем бестолково.

— Хорошо. — кивнула Натали и ещё немного отхлебнула кофе, вспомним про интересное открытие о многогранности восприятия как такового. — А какой у тебя вывод?

— Вывода пока у меня нет. Но я точно могу сказать, что то, что нам рассказывают — наглое враньё. И все эти меры по сдаче найденных материалов сначала старейшинам — лишь способ не выпускать правду наружу.

— Для твоего начальствующего положения — совсем нескромные высказывания. — Натали начинало нравится, что он говорил. Конечно, это были разговоры в духе её приятелей вроде Тейлора, но всё же куда лучше, чем занудствовать о новых видах электрификации и испытаниях. Да и в конце концов, они говорят обо всё этом, сидя на диване у него в квартире, а не за чертежами в лаборатории.

— Да я знаю… И уж кому как ни мне следует помнить о таких вещах при том, что мой лучший друг конструировал Тоску. — Морган поднялся и направился к барной стойке. — Хочешь выпить?

— Ох, сколько сразу новостей-то! — Натали расхохоталась, в том числе и от радости, что дело принимает более интимный поворот. Алкоголь на станции был в очень небольших количествах, и выдавали его очень дозированно по праздникам и перед ними. Ходили слухи, что некоторым из высшей администрации, выпивка доступна без ограничений, но дальше разговоров это не доходило. Особенно после того, как за одну такую публичную фразу инженера из секции добычи лишили талонов на алкоголь сроком на год.

Что касается конструирования Тоски, то про этот процесс только что и ходили одни слухи. Те, кто возвращался, железно держали язык за зубами, а если и отвечали что-то, то только то, что ничего не видели кроме алюминиевого бокса камеры с одним унитазом, раковиной и кроватью. Зато было известно, что сама тюрьма находится особняком от общего строения станции, и туда доставляют на оверкарах. Учитывая, как только что Морган отозвался о Тоске, ему было явно известно намного больше, чем всем остальным.

— Я так понимаю, это знак согласия. — заключил Морган, открывая дверцу в стойке бара и присаживаясь на корточки. — Виски, джин, коньяк?

— Честно говоря, мне это ни о чём не говорит… Я пробовала пару раз виски. Ощущения, конечно, интересные, но я тогда столько думала о гелии-3… Да и не только… — Натали вспомнила тогдашнее своё состояние. Это было три года назад, когда она стала всё больше думать о том, что так и не нашла себе никого. Это тем более было тяжело, что она как следует начала осознавать свою некоторую оторванность от остального коллектива. Ведь она одна из немногих, кто пробудился на станции будучи ребёнком всего 8-летнего возраста, и ей приходилось для начала не жить, а расти среди незнакомых людей. Она часто задавала себе вопрос, может, среди остальных есть её родители, просто не помнят об этом. Не помнят, как и все остальные… Что, может, есть и сёстры и браться, которые не знаю друг о друге. Ведь они все спали и проснулись, не помня ничего, даже собственных имён, которые они потом стали выбирать из каталогов модных журналом, фильмов и всего, что могли найти. И когда её тогда спросили, какое имя она хочет себе, то она сказала «Натали». Ей так нравилась та песня, с таким названием, где кто-то пел на, как она теперь уже знала, испанском языке это имя, словно нежно обнимая её. Она так хотела тогда, чтоб её тоже обнимали и повторяли всё время это слово. Это казалось таким лёгким, воздушным и прелестным… Вот только, когда выросла, заметила, что относятся к ней вовсе не так романтично… И какое-то облегчение пришло тогда, когда она попробовала выпить. За день устала от работы, исследований реголита, взяла по завалявшемуся у неё талону полагающуюся ей бутылку виски, и выпила оттуда немного. Тогда ей захотелось спать почти сразу, она прилегла и слушала в уме ту самую песню «Натали», мечтая о том, как её обнимают приятные мужские руки.

— А что ты пробовала? — обернувшись, спросил Морган.

— Виски. Он и до сих пор у меня стоит в шкафу… Уже иссохся, наверно.

— Хорошо, что мои сотрудники этого не слышат… — усмехнулся Морган, достал бутылку и налил из бутылки в два стакана, затем достал другую и налил ещё из неё по столько же в каждый стакан, затем побросал в них кубики льда и, взяв оба, вернулся на диван.

— Это коктейль прям как в фильмах? — обнюхивая жидкость, спросила девушка.

— Ну почти… Думаю, они всё же по-другому делали. То, что мы делаем здесь явно больше синтетическое, чем настоящее. Мы больше имитируем вкус, чем производим его. Так же, собственно, как и сам алкоголь. У древних он был потому достаточно вреден, а у нас безопасен при том, что даёт те же эффекты… Ну если не перебрать, конечно. Если перебрать, то, видимо, наши минусы ещё похлеще, чем были у настоящего виски.

Все знали эту историю. Один из начальников секции безопасности Рейган Кросс страдал, как это называли древние, алкоголизмом. Все, в общем, не против были этого, ведь свои обязанности он выполнял также, как и раньше. Ничего не пропускал, делал всё по правилам, и чем он занимался в свободное время, никого особо и не волновало. Возможно, поэтому его пристрастия и перешли черту. Ту самую черту, когда в один из дней он не появился с утра на посту. Послали за ним и, войдя в его комнату, увидели, что там всё перевёрнуто вверх дном, а сам он изрезал себя разбитым горлышком бутылки. Те фотографии показали тогда всем, чтобы знали, до чего может доводить чрезмерное потребление алкоголя. И ведь не боялись даже критики того, что только высшей администрации алкоголь доступен в таких количествах — сделали вид, что он выкрал эти бутылки тайно. Словом, решения старейшин, как всегда, оказались правильными — алкоголь надо дозировать талонами, а нарушения ведут исключительно к гибели.

— С такими воспоминаниями, и пить-то не захочется. — Натали чуть отстранила от себя стакан, но при этом не поставила его на столик.

— Это да… Зато вряд ли тебе ещё удастся в ближайшее время попробовать то, что я только что намутил. Коктейль очень мягкий, лишь слегка дурманит. — сам Морган пригубил чуть-чуть и показал, как распробует вкус языком. Выглядело очень заразительно.

Натали отхлебнула немного, и поначалу ледяная жидкость спустя пару секунд начала греть внутри — он был прав. И правда очень мягкий вкус, и только расслабляет. А ей-то всегда казалось, что виски очень терпкий и вообще, скорее, мужской напиток.

— И часто ты такое мешаешь? — спросила девушка.

— Не особо… Когда вижу, что разговор сложно вяжется.

— Так тебе кажется, что у нас сложно вяжется разговор? Я-то думала, ты мне про Тоску расскажешь? Или нет? Я ошиблась?

— Можно… В конце концов, свидетелей тут нет. И кое-что я могу рассказать, что в любом случае не нарушает какую-то тайну… Там действительно все камеры такие, как их описывают: раковина, унитаз и кровать. И содержат там почти всё время. Но, во-первых, оттуда выводят на прогулку в отдельное помещение — там нет окон, но есть крытый стеклом потолок, через который можно наблюдать звёздное небо, примерно как у нас в столовой, только поменьше. Во-вторых, там не совсем тоска, потому что включают радио с утра при подъёме, днём после обеда и вечером перед сном. И, наконец, в-третьих, те, кто оттуда не выходят, на самом деле и там тоже не продолжают сидеть… Это, конечно, уже можно назвать тайной, но, если ты кому расскажешь, тебе всё равно не поверят. Хотя я-то думаю, что тебе и не захочется кому-то такое рассказывать.

— Их казнят? Решают, что не нужны и просто казнят? — Натали было это удивительно. Что такое можно сделать, чтоб тебя казнили. Всё понятно там, правила нарушил, что-то разболтал. Да, за это наказывают — лишение возможности контактировать со всеми остальными. Но чтобы казнить… Нас и так тут всего семь тысяч, не то, что миллиарды людей раньше. Как же можно при такой ситуации ещё кого-то казнить?

— Ты уверена, что точно хочешь знать ответ? Особенно учитывая, что если казнят, то как именно? — Морган отхлебнул немного из своего стакана и посмотрел вдаль, на раскинувшиеся горизонты, где можно было наблюдать впадины, подъёмы, скалы на фоне чудесного звёздного неба. Хоть и серое всё, конечно, но всё равно очень романтично.

— Я сейчас уверена только в том, что расстроюсь… — Натали подумала, что её настрой как ветром сдувает. Хорошее же ведь тоже было когда-то выражение. Сейчас сдуть-то может разве что вентилятором, а значит и случайно в общем-то не получится. И зачем только она начала спрашивать у него про Тоску. Оно и понятно, что тайны и всё такое лишь добавляют интима, но кто ж знал, что он в курсе этих подробностей. Да ещё и ей начал рассказывать. А ещё каких-то пару минут назад всё было куда лучше…

— В нашем положении уж особо не расстроишься. — он повернулся к ней обратно. — Мы ведь те немногие, кто пробудился ребёнком, а не взрослым. Все уж или были взрослыми, или стали взрослеть со своими родителями, родившись тут… А мы, стало быть, когда-то уже начинали расти, потом заснули, а потом проснулись и начали заново взрослеть…

— Как это? Я думала тебе… Лет сорок… — Натали удивлённо посмотрела на него: теперь его лицо казалось ещё более красивым, чем раньше, карие глаза более умными нежели раньше, и сам вид более хищным нежели прежде. Он бы, как будто охотником, который выглядывает свою жертву. Это и пугало и заманивало одновременно. В какой-то момент возникла мысль, что даже если бы он сейчас захотел её съесть, то надо беспрекословно добровольно этому отдаться…

— Да нет, Натали. Мне тридцать три, и я всего на год тебя старше… У нас даже были совместные уроки, когда мы ещё учились… Если ты помнишь, я как-то подошёл к тебе и спросил, есть ли у тебя уроки по алгебре. У тебя с собой не оказалось, и ты ответила, чтоб я подошёл в другой раз. Но я так и не подошёл, потому что посчитал, что это ты так не хочешь со мной общаться.

Она в момент вспомнила этот миг. Он тогда ей очень нравился, но она даже не знала, как его зовут. Казался ей очень умным и спокойным. В чём-то даже слишком скромным, от чего, по её мнению, не мог познакомиться с ней поближе. И она уже была в таком восторге тогда от этого его вопроса про алгебру, которой у неё с собой не оказалось. В тот день она вообще кроме тетради по физике с собой больше ничего не брала из вредности к учителям, хотя алгебра в тот день у неё была. После того случая, она каждый день таскала с собой записи по алгебре, какие вообще у неё были. Но тот мальчик больше не появлялся, а через неделю с ней познакомился другой, и она решила, что так тому и быть. Спустя столько времени это смотрелось, конечно, совсем не так, как тогда. Она переживала, обдумывала, и в итоге всё равно встретилась с тем, с кем хотела тогда.

— Надо же… — ответила Натали и рассмеялась. — У меня и правда не было её в тот день. А потом я носила с собой все уроки по алгебре, надеясь, что ты снова подойдёшь… Так и что теперь делать? Алгебры вот у меня с собой опять сейчас нет.

Морган ухмыльнулся. Видимо, ему тоже было занятно понимать тот факт, что в итоге их судьбы всё равно сошлись. Возможно, даже ещё более интересным образом, чем раньше.

— Думаю, вполне можно обойтись и без неё… — он подвинулся к ней поближе и остановился буквально нескольких сантиметрах от её губ. — Если ты не против, конечно…

Она была не против… Целовался он нежно и, аккуратно отставив её стакан на стол, стал обнимать. Обнимать и гладить, сначала за талию, потом бёдра и снова талию и, наконец, грудь. Ей казалось, что соски её сейчас прожгут комбинезон… А когда его рука обвила сзади её голову, а затем чуть сжала её волосы, то у неё сжалось и в паху. Очевидно, он хорошо знал, как доводить женщину до исступления…

Зазвонил телефон. Экстренной связи, какой был у каждого в квартире. Полагалось, что в выходное время он не должен звонить вообще, но бывали случаи, когда вопрос стоял безопасности всей станции, а значит, что чем больше человек решал, тем чаще у него могло подобное зазвонить. Оставалось надеяться, что там лишь вопрос, а не указание на то, что что-то случилось с ядерным реактором.

Морган тут же разомкнул свои объятия и подбежал к трубке, располагавшейся в входной двери:

— Морган. Слушаю.

По его лицу не было видно, что это что-то важное, экстренное, то, без чего нельзя жить дальше, или что ещё можно себе представить. Он просто стоял и слушал, что говорят с другой стороны. Со стеклянным взглядом, в котором не было ничего. Это начинало пугать.

— Сейчас буду. — подытожил он и повесил трубку на рычаг, а затем повернулся к Натали. — Придётся идти. У нас самоубийство в лаборатории.

***

Натали еще никогда раньше не видела мертвых людей, а уж ту картину, которая ее застала в лаборатории, она не могла даже представить. Это было соседнее с тем помещением, где несколько часов назад они вместе с Морганом изучали чертежи новой термоядерной установки. И не хотелось даже думать, что, может быть, эта смерть уже была там. Была так близко.

Рейган Шадоу лежал головой на столе весь в крови. Она была на столе, на его светлых волосах, на рабочем халате, на полу и везде вокруг него. Складывалось такое впечатление, что он буквально разбрасывал эту кровь вокруг себя, лишь бы испачкать побольше всего вокруг. И еще было странно, что ничего, в общем-то, не было сломано или разбросано. Учитывая, что здесь происходила очевидная чертовщина, та аккуратность, с которой все стояло вокруг поражала еще больше.

И первая мысль была, разумеется, что это никакое не самоубийство. С чего вообще они это взяли? Разве мог он сам так терзать себя, буквально плясать на месте, разбрызгивая кровью из своих вен и артерий? И еще и при этом стараясь не задеть ничего на стеллажах, полках, ряд журналов на столе — вообще ничего не трогать, а лишь брызгать на это своей кровью.

— Самоубийство значит? — сдержанно, но все равно удивленно при этом спросил Морган.

Таннер Найт, заместитель начальника секции безопасности, разумеется уже был здесь. Маленький, слегка полноватый, лысенький и с маленькой бородкой, он оказывался всегда в тех местах, где дела взаимоотношений между люди подходили к грани или заходили за ее пределы. Ему нравилось быть тем, кто держит ситуацию под контролем и знает ее поднаготную. И если бы его сейчас здесь не было, то это вызывало бы вопросы, а не наоборот.

Конец ознакомительного фрагмента.