Арина Великая

Владимир Александрович Бердников, 2019

В СССР накануне его распада проводились работы по клонированию людей. В 1991 году появились на свет три клона успешных ученых: Арина, Олег и Илья. Арина нацелилась стать президентом России, Олег решил построить робота, наделённого сознанием, а Илья бросил свои силы на создание клонов, превосходящих по интеллекту современных людей. Через 20 лет напряжённого труда клоны достигают своих целей, но к чему приведёт их успех?

8

В понедельник шестого декабря 2010-го года Григорий Александрович Никифоров — хозяин Роспалладия — сидел за столом своего норильского офиса и просматривал секретный отчёт об объёмах добычи в ЮАР металлов платиновой группы. Несмотря на свои всего-то сорок, Никифоров уже входил в первую двадцатку российских олигархов. В основе поразительного успеха молодого бизнесмена лежало его невероятное, можно сказать, звериное чутьё мгновенно оценивать рыночную конъюнктуру и тут же принимать выгодное для себя решение. Сейчас он должен был дать указание своим агентам, что делать с резервами драгметаллов: начать ли выбрасывать их на рынок, или придержать до более подходящего момента. Он быстро разобрался в ситуации, нашёл правильное решение и даже прикинул, сколько миллионов «зелёного бабла на этом срубит».

Покончив с финансовыми делами, палладиевый король откинулся в своём троне и улыбнулся. Сладкое чувство гордости собою охватило молодого олигарха, и он с удовольствием подумал, как должны завидовать конкуренты его невероятной удачливости. И тут же неприятная мысль испортила этот милый сеанс самолюбования. Примерно полгода назад он — не знающий поражений супермен — столкнулся с проблемой, которую, как ни странно, не мог разрешить. История началась с привычной ссоры с Клавой — его недавней гражданской женой, докучавшей ему бесконечными сценами ревности. В разгар их последнего столкновения Григорий Александрович обвинил Клаву в бесплодии, но та показала справку о своём женском здоровье и посоветовала ему самому провериться у медиков. К ужасу Григория Александровича выяснилось, что причина была действительно в нём. По мнению высоко оплачиваемого специалиста, бесплодие у Никифорова развилось как осложнение перенесённой в детстве «безобидной» свинки. «Чёрт бы побрал эту свинку», — вздохнул Григорий Александрович и вспомнил, как над ним — шестилетним шалуном — смеялись двоюродные сёстры. Как дразнили его, надувая щёки и противно хрюкая.

Григорий Александрович мог бы утешить себя соображением, что и у бесплодия есть свои плюсы. Например, не нужно бояться, что непутёвые потомки бездарно промотают нажитый им капитал. Однако такая слабенькая психотерапия в его случае не срабатывала, ибо Никифоров не был жаден. Ему оставалось просто забыть про чудовищную несправедливость, выпавшую на его долю, и покорно смириться, что не сможет иметь своих детей (ни умных, ни глупых, ни здоровых, ни больных — вообще никаких). Иными словами, приходилось признать, что он — богатейший и могущественный хозяин жизни — не может иметь того, что даётся совершенно бесплатно практически каждому жалкому и бездарному пролетарию.

Звякнул селектор. Приятный голос секретарши доложил: «Григорий Александрович, к вам посетитель. Просит принять по вопросу, как он выразился, государственной важности. Это доктор биологических наук Фёдор Яковлевич Поползнев». Никифоров фыркнул: «Блин! Только доктора лягушкаведческих наук мне не хватало! Маша, пожалуйста, зайдите».

Вошла длинноногая эффектная брюнетка.

— Как выглядит этот, та скать, доктор наук? Фамилия какая-то несерьёзная. Хотя поползень, — Никифоров ностальгически улыбнулся, — очень милая пташка. Обожал в детстве наблюдать, как она вниз головой по сосновому стволу типа скачет. Маша, как вы думаете, стоит ли мне с этим, тэкэть, ботаником разговоры разговаривать?

(Следует отметить, что язык, на котором Григорий Александрович изъяснялся на рабочих летучках и дружеских попойках, изобиловал ненормативной лексикой. Поэтому при встречах в более формальной обстановке, и особенно в присутствии молодых женщин, он испытывал трудности с подбором подобающих слов. Возникавшие заторы речевого потока приходилось сглаживать нелепыми выражениями вроде: «скажем так», «типа», «что называется», «если так можно выразиться», а то и совсем несерьёзным «э-э-э», но его любимым речевым паразитом было словосочетание «так сказать», обычно сведённое к урезанной форме «та скать» или даже «тэкэть».)

— Судя по виду просителя, это типичный потерявший работу научник, — бесстрастно ответила секретарша. Её сочный грудной голос эффектно резонировал в массивных темно-бордовых тисовых панелях, выстилавших стены кабинета босса.

— Доктор наук, говорите, — так это же, можно сказать, окодэмик, — любуясь девушкой, пошутил хозяин Роспалладия, — такие маститые птицы, да ещё и ботаники, к нам нечасто залетают. Ладно, пусть заходит.

В бизнес Григорий Александрович пришёл, как и многие российские олигархи, после краткого периода работы в академическом институте. Там, в молодёжной среде, было принято посмеиваться над старшими товарищами, называя их за глаза «окодэмиками».

Дверь медленно отворилась, и в кабинет робко вошёл невысокий худощавый мужчина с картонной папкой подмышкой. Согбенная фигура, редкие седые волосы, впалые щёки, тёмные мешки под глазами и скорбные складки вокруг рта выдавали почтенный возраст. Лоснящийся от многократного глажения тёмно-синий костюмчик, чистая белая рубашка и старинный синий галстук в крупный белый горошек говорили о том, что «окодэмик» на мели.

— Григорий Александрович, я к вам по делу государственной важности, — доктор Поползнев приложил заметные усилия, чтобы заставить свои голосовые связки не слишком вибрировать.

«От мужика с фамилией Поползнев можно было ожидать некой прыткости, а этому ботанику больше подошла бы кликуха «Ползунок», — отметил про себя Григорий Александрович.

— Фёдор Яковлевич, переходите, что называется, к сути вашего визита. И постарайтесь быть предельно… э-э-э… краткими.

Поползнев прокашлялся:

— Вы, наверное, знаете, в каком положении находится наша биологическая наука. Не будет преувеличением сказать, что она, фактически, перестала существовать. Многие учёные (особенно молодые) уже покинули страну. Оборудование безнадёжно устарело, многие здания институтов сданы в аренду предпринимателям, не имеющим к науке ни малейшего отношения. Администрация институтов думает лишь о выживании и о наживе. К сожалению, характер моей работы не сулит быстрой денежной отдачи, и посему ни один академический институт никогда не согласится зачислить меня в свой штат. А это означает, что дело моей жизни нелепо прервётся, так и не достигнув намеченной цели.

— Фёдор Яковлевич, — в голосе хозяина кабинета послышались металлические нотки, — будем считать, что вступление вы, наконец, та скать, проехали. А теперь, пожалуйста, переходите к сути.

— Суть моего обращения к вам состоит в том, что России следует возобновить работу по клонированию высших животных, — Поползнев помолчал, думая, поймёт ли олигарх значение слова «клонирование». — Видите ли, здесь, неподалёку от Норильска, мы в советские времена наладили производство точных копий высших млекопитающих.

— Овечек Долли типа разводили, что ли? — хохотнул молодой олигарх.

«Слава Богу, про клоны он слышал», — обрадовался Поползнев и лихо выпалил:

— Подымайте выше, Григорий Александрович!

— Неужто мартышек с макаками плодили, или, может, бабуинов? — Никифоров не удержался посмеяться над нелепым ботаником. — А на кой лях, подумайте сами, мне эти ваши бабуины в связке пусть даже, хе-хе, с капуцинами?

— А как насчёт нашего с вами брата? Как насчёт человека разумного? — забыв об осторожности, гордо отчеканил Фёдор Яковлевич. Он приосанился, и его ясно-голубые глаза победно вспыхнули.

Никифоров застыл в изумлении и несколько секунд буравил своими пытливыми жёлто-зелёными глазами возбуждённое лицо окодэмика. «Похоже, бедняга свихнулся, — решил олигарх, — и надо кончать этот бессмысленный балаган».

— Фёдор Яковлевич, — заговорил хозяин Роспалладия, стараясь быть подчёркнуто вежливым, — простите, если ослышался, но мне показалось, что вы будто бы занимались, в некотором роде, клонированием э-э-э… людей?

— Да, Григорий Александрович, вы не ослышались. Мой весьма скромный коллектив сумел-таки расколоть сей крепкий орешек.

— Может быть, вы сообщите мне какие-нибудь, та скать, детали… какие-нибудь, мягко выражаясь, подробности? Где же это под Норильском могла находиться эта ваша, выразимся поделикатнее, э-э-э… типа лаборатория?

— Она находилась в горной пещере на плато Путорана.

Никифоров сделал большие глаза.

— Простите, Фёдор Яковлевич, — бессвязно забормотал Никифоров, — но, что-то у меня не срастается. Вы не находите, что кто-то из нас типа безумец.

— Вижу я, вы мне не верите. Я этого ожидал и всё-таки на что-то надеялся, — Поползнев безнадёжно махнул рукой. — Вот теперь, молодой человек, вы видите сами, как у нас в России из века в век пресекались и продолжают пресекаться самые перспективные начинания.

— Хорошо, — Никифоров стал приходить в себя, — приведите мне хотя бы один аргумент, чтобы я мог вам поверить.

— Знаете, работая в науке, я совершенно разучился лгать, да и с психикой у меня пока что проблем не было. Конечно, вы можете мне не верить, но всё-таки я прошу вас хотя бы пролистать мой последний отчёт, — с этими словами Поползнев бросил на стол олигарха тощенькую папку для бумаг. — Этот отчёт я написал в декабре 91-го, как раз когда в Беловежской пуще Борис Ельцин с парой партсекретарей славянских республик лихо распиливали СССР. Если вы не ознакомитесь с содержанием этой скромной папки, то Россия упустит свой последний шанс стать мировым лидером хотя бы в клонировании высших организмов. Все наши политики твердят, что люди — наше главное богатство, а на деле, никто не хочет финансировать работу, способную в недалёком будущем многократно приумножить то самое главное наше богатство.

«Он сумасшедший. Это бред», — твердил про себя Никифоров, но что-то в глубине его души хотело, чтобы всё, сказанное этим странным просителем, было бы правдой.

— Хорошо, я ознакомлюсь с вашим отчётом, — сухо произнёс хозяин кабинета. — Но не ждите от меня скорого, тэкэть, ответа. В течение двух недель я постараюсь составить своё мнение о перспективах вашей работы. Вас по телефону ознакомят с моим заключением. Сразу оговорюсь, я не уверен, что захочу финансировать ваш необычный, можно даже сказать, э-э-э… ваш подозрительный проект.

Поползнев снова безнадёжно махнул рукой.

— И всё-таки вот последнее, что я должен вам сообщить, — скромный проситель снова расправил плечи, окончательно выйдя из образа забитого интеллигента. — Эта папка содержит материал высшей секретности. Посему вы должны меня заверить, что наш разговор и содержание моего письменного отчёта останутся в полнейшей тайне.

— Не волнуйтесь, господин Поползнев, — не скрывая иронии, процедил Никифоров, — я уважаю интересы моего государства.

— Молодой человек, я надеюсь на ваше благородство.

С этими словами странный проситель покинул кабинет олигарха.

«Чёрт знает что! — сокрушённо воскликнул Никифоров, откинувшись на спинку своего троноподобного стула. — Вот она вечная проблема, как отличить гения от идиота. Беда в том, что, как говаривали во времена господства марксистской идеологии, в этом деле крайности действительно сходятся». Он нажал на кнопку вызова секретарши: «Маша, зайдите ко мне». Секретарша мгновенно появилась. Ей было интересно услышать, что скажет босс о необычном посетителе. Войдя, она быстрым изящным движением отбросила со лба красивый «непокорный» локон тёмно-русых волос и устремила на начальника свои, слегка подведённые тушью сапфировые очи. Но, как ни старалась девушка выглядеть бесстрастной, огонёк в глазах выдавал неистребимое женское любопытство.

— Маша, — почему вы впустили ко мне этого типа параноика?

— Потому что он не параноик, — негромко, но твёрдо отрезала секретарша.

— Почему вы так решили?

— Параноики, Григорий Александрович, со мною не заигрывают. Они безмолвно сидят, буравя воспалёнными глазами, цветной табель-календарь над моей головой, при этом не замечая моего присутствия. Этот же тип сначала долго и внимательно рассматривал меня, и наконец (видимо, разобравшись во мне) ласковым голосом завёл разговор о погоде, о норильском климате и об этом нескончаемом мраке. Сказал, что «держать прелестных девушек севернее Полярного круга просто бесчеловечно». А потом он очень мило улыбнулся, и я поняла, что передо мною совершенно нормальный человек, неплохо знающий природу женской души. Такие не могут быть психопатами.

— Интересное рассуждение, — олигарх оценивающе взглянул на молодую женщину. — Значит, по-вашему, он не из тех, мягко говоря, идиотов, выпрашивающих деньги на постройку типа хрустальной пирамиды, сосущей энергию из Космоса?

— О, нет! Этот товарищ вполне заземлён, и к тому же он умён. Жаль, что староват.

— А кстати, в какой верхней одежде он пришёл?

— Не поверите, но на нём был белый овчинный полушубок, такой, как у советских солдат в фильме про битву под Москвой.

— А что было у него на ногах? Я, по мужской ограниченности, ни разу не взглянул на его башмаки.

— Но я-то, конечно, взглянула. Он был обут в поношенные якобы утеплённые ботинки. Но я знаю, такие плохо греют в норильском климате.

— Спасибо, Маша. Вы мне очень помогли. Принесите-ка чашечку крепкого кофе и в течение часа никого ко мне не впускайте.

Секретарша ушла. Никифоров встал, прогулялся взад вперёд по своему просторному кабинету и подошёл к окну. Там во внешнем мире царила бесконечная полярная ночь. В зеленоватом свете фонарей были видны снежные вихри, летящие над замороженной мостовой. Подумал о Поползневе, бредущем сейчас к автобусной остановке, подняв воротник своего тулупа и согнувшись в три погибели, чтобы противостоять порывам ледяного ветра. Мелькнуло: «Плохо быть на севере бедным».

Мнение красавицы-секретарши совпало с потаённой мыслью Григория Александровича, что странный посетитель отнюдь не сумасшедший. Но если он умственно здоров, то следовало принять нелепейшую вещь, что где-то тут, неподалёку от его рудников, всего двадцать лет назад копировали людей. Олигарх сел за стол и взял оставленную Поползневым тощенькую папку. На её серой картонной обложке было чёрным фломастером выписано: «Отчёт о работе за 1991-й год Научного хозяйства №21». Григорий Александрович развязал тряпичные тесёмки — внутри лежала стопка из пары десятков листов формата А4 с текстом и фотографиями. На верхнем поле каждого листа стояла фиолетовая прямоугольная печать «Совершенно секретно». На последнем листе были «выводы», Никифоров пробежал их глазами.

За истекший год завершена отработка техники выращивания человеческого плода без участия суррогатных матерей. По всем показателям младенцы, выношенные в искусственной матке, не уступили контрольным новорождённым, появившимся в роддомах Норильска. Следует отметить, что наша техника защищает плод от многих осложнений, обычных при традиционном деторождении. Во-первых, исключена возможность травмирования младенца при родах. Во-вторых, исключена недоношенность. В-третьих, исключено попадание в организм плода вредных веществ (алкоголь, лекарства, наркотики), нередко употребляемых матерями. Кроме того, искусственное вынашивание даёт существенную экономию государственных средств, расходуемых на пособия, связанные с беременностью и родами. И главное: наша техника позволяет в перспективе перейти к массовому производству заведомо здоровых детей.

Было передано в родильные учреждения Норильска три (3) здоровых клона: одна (1) девочка и два (2) мальчика.

Отчёт кончался подписью: д.б.н. Поползнев Ф.Я., 08/12/1991. Подпись была перекрыта круглой фиолетовой печатью, на её лимбе можно было различить «Научхоз-21 СОАН СССР».

У хозяина Роспалладия перехватило дыхание. «Это подделка, — прошипел он, стиснув ладонями виски, — это искусная, блин, подделка, чтобы вытянуть из меня мои кровные. Впрочем, всё это легко проверить», — Никифоров злорадно усмехнулся, представив, как выведет окодэмика на чистую воду. А тем временем руки олигарха машинально перебирали листы с фотографиями. Большая их часть касалась какого-то крупногабаритного аппарата из металла и пластика. Взгляд Никифорова стал пересекать изображение странного аппарата и замер. Внутри него, в каком-то прозрачном шаре, Григорий Александрович увидел нечто, очень похожее на человеческий плод. Это напомнило олигарху Петровскую кунсткамеру в Петербурге со склянками с заспиртованными уродцами. «Но какая же, ёшкин кот, гадина сляпала эти фейковые фотки?» — мелькнула негодующая мысль. На пяти страницах приводился нудный перечень реактивов, якобы необходимых для роста человеческого плода на разных стадиях развития, и их цена в долларах. Были тут и листы с фотографиями всех трёх младенцев, якобы переданных в роддома Норильска. Новорождённые выглядели здоровыми и вполне счастливыми.

Никифоров с силой захлопнул папку. Склонился над микрофоном: «Маша, вызовите Круглова!»

Через десять минут в кабинет энергично вошёл малорослый, тощенький, седенький, прилизанный и какой-то незаметный старичок, но именно он отвечал за личную безопасность олигарха и за безопасность его бизнеса в Норильске.

— Михал Иваныч, вы знаете некоего доктора наук… э-э-э… Поползнева Ф.Я.? — начал Никифоров.

— Фёдора Яковлевича? — быстро отозвался старичок. — Как не знать? Лет двадцать назад его имя было у всех у нас на слуху.

— Это у кого же у вас?

— У местного отделения КГБ, Григорий Александрович.

— Где он работал?

— В каком-то ящике. На каком-то секретном объекте.

— Где находился тот, та скать, объект?

— Где-то на плато Путорана.

— И чем они там, блин, занимались?

— Вот этого я вам не скажу и думаю, этого вам теперь уже никто не скажет.

— Понятно, э-э-э… Михал Иваныч, не могли бы вы исполнить для меня одну типа просьбишку, — Круглов повернул к боссу своё лучше слышащее ухо. — Пожалуйста, соберите мне побольше сведений об этом Ф.Я.Поползневе. И обязательно отыщите его фотографию.

Никифоров выжидательно замолчал, наблюдая за реакцией старичка. Тот оставался спокойным, было ясно, поручение босса не показалось ему трудно исполнимым.

— Свободны, — закончил разговор олигарх.

Бывший службист вытянулся и эффектно щёлкнул каблуками.

— Будет сделано, Григорий Александрович. За мной не заржавеет.

Через два дня Круглов снова стоял перед хозяином.

— Вот, Григорий Александрович, ксерокопия анкеты доктора Поползнева Фёдора Яковлевича. Родился он в 1950-ом, в 1972-ом окончил биофак МГУ, в 1981-ом стал доктором биологических наук и получил лабораторию на секретном объекте НХ-21.

Никифоров всмотрелся в копию фотографии, приклеенной к анкете. Сомнений не было, это был тот самый человек, который приходил к нему два дня назад, только на снимке он был моложе и здоровее. «Ай да, Поползнев! Ай да, блин, Ползунок!» — мысленно воскликнул Никифоров.

— Где находится этот НХ-21? — голос олигарха слегка дрожал от волнения.

— Вы хотите спросить, где он находился?

— Говорите же, блин вас побери, если знаете!

— Представьте, сумел и это выяснить, но за дополнительную работу прошу дополнительный бонус.

— Пара сотен зелёных устроит?

— Более чем, Григорий Александрович! — в голосе Круглова зазвучали радостные нотки. — Итак, докладываю: НХ-21 находился в горной пещере на северном берегу озера Лама, по нашим меркам недалеко отсюда — около пяти часов хода на скоростном катере.

Повисла долгая пауза. Наконец олигарх откинулся на спинку своего трона.

— Спасибо, Михал Иваныч. Великолепная, должен заметить, тэкэть, работа. Свободны.

Начальник службы безопасности с явным удовольствием щёлкнул ботинками и покинул кабинет босса.

Оставшись один, Григорий Александрович наконец дал волю своим чувствам. Его душа ликовала. Случилось чудо, он открыл нечто такое, что ему в голову никогда не могло бы прийти. Теперь в его руках был заряженный пистолет, и в его воле было тщательно прицелиться и произвести роковой выстрел, которого никто не ждёт. Мозг олигарха был настроен извлекать из всего наживу. Но какую выгоду могли принести ему клоны людей? И он пустил своё воображение в свободный полёт:

— Можно создать идеальных работяг, добывающих для меня драгметаллы за копеечную плату. Для этого нужно лишь найти одного здоровенного мужика с куриными мозгами и расплодить его в тысяче, тэкэть, копий.

Мысль эта не вызвала энтузиазма у опытного бизнесмена. Он сразу сообразил, что возни много, а денежная выгода слишком мала для покрытия издержек.

— Отыскать гениального паренька, вроде Альберта Эйнштейна, и расклонировать его, скажем, в двадцати копиях. Через тридцать лет одна из них наверняка получит типа Нобелевскую премию. А мне-то что с того? Слава мецената, блин, покровителя наук? Хрен вам, господа либералы! Не дождётесь!

— Размножить синеглазую красавицу типа моей секретутки и создать подпольный гарем? Что за чихня, блин, в башку затекает! Я и сейчас могу заполучить любую тёлку, затратив ничтожную сумму.

— Расклонировать самого себя и дать своим клонам великолепное образование.

Вот эта мысль Григорию Александровичу понравилась, ибо освобождала от комплекса неполноценности, связанного с бесплодием.

— За хренам мне миллиарды, если я не могу передать их своим потомкам? А тут у меня будут сыновья, подумать только, неотличимые от меня самого. Не это ли главная мечта отца? А что касается затрат на этот, блин, проект, то в данном случае они не выглядят чрезмерными, ведь по-другому я ни за какие шиши не смогу получить себе родного сына. Да ещё и повторяющего меня во всех деталях без всякого влияния, тэкэть, матери. Говорят, на детях гениев природа типа отдыхает, а тут не пропадёт и не отдохнёт ни один из моих первосортных генов. Итак, ради своих потомков, ради радости отцовства, проект Поползнева, несмотря на всё его безумие и дороговизну, следовало бы реализовать.

На этом можно было бы прекратить рассуждение, но Григория Александровича потянуло на мечтания. Он попытался представить, что сделают его потомки в будущем, и как-то незаметно в разгорячённой голове олигарха забрезжили озорные мыслишки о… — подумать страшно — о чём-то вроде монархии. Сначала он улыбался этим сладким видениям, но вдруг посерьёзнел:

— А сколько найдётся, блин, кровососов, адвокатишек, жуликов и проходимцев всех типов, мастей и сортов, готовых отжать бизнес у моих потомков! О, нет! Только государственный аппарат, только крутая военная мощь государства смогла бы защитить мой честно нажитый капитал. Вывод один: у меня должна быть власть, власть вооружённая, более сильная, чем всякие там милиции-полиции. Короче, я должен стать пожизненным президентом с диктаторскими полномочиями, а государство, блин, должно иметь конституцию, закрепляющую на все времена власть моих потомков.

Отсюда следует ещё один вывод: «Было бы не слабо напечатать сотню-другую клонов идеального телохранителя, нарядить эту клонгвардию в шикарную чёрную форму, усыпанную золотыми блёстками, и вооружить самым передовым хайтековским, блин, оружием».

Никифоров с удовольствием вздохнул, налил полстакана виски, выпил залпом, провёл рукой по влажным губам и откинулся в своём троне. «Чёрт! Всё-таки какой же я везучий человек, — он хохотнул, нажал на кнопку селектора и весело отчеканил: — Маша, свяжитесь с доктором Поползневым и попросите его явиться ко мне завтра в десять утра».

«Нет, но каков Ползунок? — продолжил Никифоров свой мысленный монолог. — Не удрал, подлец, за границу! А ведь где-нибудь в Соединённых, та скать, Штатах этого Ползунка, с его-то знаниями и опытом, отхватили бы самые распрестижные университеты. Отвалили бы ему жалование штук двести в год, и зажил бы Фёдор Яковлевич в тепле да роскоши, как принц заморский. А этот Ползунок, носящий в голове своей знания и таланты на миллиарды баксов, приполз ко мне, обхохочешься, как жалкий просителишка, переминаясь с ноги на ногу, чтобы разогреть застывшие в паршивых башмаках свои ножные, блин, пальцы. Воистину удивителен русский человек!»

Уже через неделю в Норильском отделении Росбанка на имя Ф.Я.Поползнева был открыт счёт на 50 тысяч долларов.