На смерть Ивана Ильича

Владимир Азаров, 2020

В книге «На смерть Ивана Ильича» неожиданно голосом одного из самых узнаваемых героев Толстого (Ивана Ильича) Владимир Азаров описал жизнь московских архитекторов советского времени 1970-х, времени резкой политической смены курса страны и драматического перевода строительства на суровые индустриальные рельсы, периода исчезновения вдохновения к созданию нового в архитектуре.

Ill

Среди многолюдной толпы московского метро в час пик Владимир Павлович замечает знакомое лицо. Да. Это он… Его бывший сослуживец, молодой архитектор. Как его фамилия? Владимир Павлович не может вспомнить. Помнит его имя. Пётр. И он громко зовёт его, перекрывая шум колёс вагона:

«Рад видеть тебя, Пётр!»

«О, здравствуйте, Владимир Павлович!»

«Не видел тебя вечность. Собираюсь навестить вашу мастерскую. Что ты сказал? Что с Иваном Ильичем? Такой шум…»

«Иван Ильич Головин умер два дня назад…»

«Что?»

«Иван Ильич Головин умер два дня тому назад…

Владимир Павлович обомлел! Он это напечатал. Почему он это напечатал? День рождения у Ивана Ильича! Сегодня! Оговорка? Фрейд? Чёртов Фрейд? Ненависть? В воображении? В сознании? Глубже… В подсознании… Фрейд, Фрейд… Иван Ильич был причиной ухода из мастерской… «Но у него даже день рождения сегодня. Мне надо его поздравить! Мы долго были друзьями… Да, он был причиной увольнения… Из Архитектурной мастерской № 20… Да… Хорошо, но «Олимпия» — это проба, внезапная попытка напечатать… Может быть проба будущего дневника… Почему неожиданно стиль дневника превратился в беллетристику? Почему? Может быть, с этой минуты он будет писать, думать, придумывать, печатать по-другому… По-другому… Как писатель?

Что? Писатель?

«Вернуться назад?»

«Зачем? Нет? Нет!»

«Вытереть последнее предложение?»

«Нет? Нет!»

Владимир! Следуй своей интуиции!

Эй, соперник Толстого!

«Что? Ну не надо так шутить… Не надо смеяться…»

Да. Не надо смеяться… Только улыбайся, будь ироничным… Немного циничным… Осмотрительным… Особенно не злословь по поводу советских 70-х… Это и твоё время…

Он опять с «Олимпией»… Но это всё-таки странно и страшно… Открытый рот шепчет: «Иван Ильич…» Он слышит голос своей живой «Олимпии»… Но это его голос: «Отныне ты писатель, Владимир! Архитектура исчезла! Думай! Создавай свои творения теперь только на бумаге! Но не твою прежнюю «бумажную архитектуру», твои бумажные или плексигласовые макеты….

А что?

Литературу!

Пробуй… Пытайся… Печатай! Не жалей бумагу! Порть её! Черновики! Разные варианты! Пробуй, что приходит в голову. Сейчас, когда ты уже знаешь о великой современной троице: Прусте, Кафке, Джойсе! Твоя не увлекающая работа позволяет часто добираться до Ленинской библиотеки, второй самой большой в мире после библиотеки конгресса… Вперёд!»

И Владимир Павлович прошептал инстинктивно напечатанные слова:

«Что ты сказал… Что ты сказал об Иване Ильиче?!»

«Что? Что ты сказал об Иване Ильиче?!

«Иван Ильич Головин умер…»

«Что? Умер? Нет. Это невозможно! Я видел его совсем…»

«Моя остановка. Да, большая утрата… Извините, до свидания».

Голос, громче шума вагона, объявил остановку. Дверь открылась. Пётр уже прокладывает себе дорогу в шквале пассажиров на платформе и исчезает в многоголовой толпе. Владимир Павлович стоит, поглощённый неожиданной новостью… Одинокий, в раздумье, сдавленный горячими телами, старается продвинуться глубже в вагон поезда, и в крайне неудобной позе поднимает руку, чтобы держаться за металлический поручень… Чувствует — тёплый и влажный… Иван Ильич умер…

Иван Ильич… Он видел его совсем недавно в подвале ресторана «Союз»… «Привет!» — Они только сказали друг другу, улыбаясь… Иван Ильич с сослуживцами… Мысли бегут…

Владимир Павлович остановился посмотреть на напечатанное: как стиль, грамматика, пунктуация? Он видит много многоточий… Многоточия? И нет точек? Он вспомнил время, когда ему нравились тире. Да! Тире-тире-тире — в его стихах в его записной книжке, когда он читал Лоуренса Стерна. Да, этот Тристрам Шенди! И когда он читал Стерна, это было так странно — для него, любителя литературы новых советских подписных изданий… Стерн. XVIII век. Ему показался «авангардом»… Во время «оттепели» новые мебельные «стенки» российских граждан заполнялись европейской классикой… Неожиданно возникшими подписными изданиями! «Мы счастливые, мы живём сейчас…»

Владимир Павлович оторвался от «Олимпии». Почувствовал, что нужен перерыв. Хотя бы короткий. И его голос уже около продолжавшегося чаепития: «Налейте мне чаю тоже. Спасибо Маша… Нет, только один…» И он опять около «Олимпии»…

Чашка чая… И он, как дома! Никто не обращает внимания на него… Несколько глотков горячего чая. Острое, новое, горячее просветление озарило его голову. Пришедшая мысль: писать это не преступление! Нет, конечно, нет! Но, конечно, не о желании, чтобы твой товарищ подвинулся в далёкие небеса, уступив своё место!

«Подвинулся…»

Какое слово пришло в голову… Толстой? Нет, не он… Толстой… Толстой спасает умирающего Ивана Ильича! Иван Ильич видит свет в конце своего длинного страшного, извилистого коридора:

Он искал своего привычного страха смерти и не находил его…

Полное совпадение имён заставляет следовать классике… Владимир Павлович не помнит книгу в деталях. Наверное, сейчас надо вникнуть в этот шедевр. «Смерть Ивана Ильича»! И кто этот «я», этот Владимир Павлович, в новом Толстовском сюжете? Это правомочно? Наверное… Здесь изменено время действия, другая фразеология, под толстовскими именами другие характеры… Иван Ильич Толстого — «член судебной палаты царской России»… И он же — И. И. Головин — современный советский архитектор! Владимир Павлович? Писатель… Архитектор, кто пишет об этом… Вот так!