Последняя женщина Наполеона

Владимир Агарин, 2019

Трагикомедия, в которой герой попадает в сюрреалистичный мир, персонажами которого являются реальные исторические герои.

Часть первая (ненормальная)

Мы называем это жизнью,

а это просто список дел

(Интернет)

Если бы это было кино, то оно непременно начиналось бы так:

Безмятежные просторы умеренного климата с высоты птичьего полета медленно, а потом все быстрее и быстрее сократились бы до размера одной точки, и, сделав оборот вокруг двух стоящих на краю высокой стены средневекового замка людей, зритель бы ворвался в середину диалога.

— Итак, вы утверждаете, — молодой человек сделал паузу, а потом продолжил: — вы — Наполеон.

— Совершенно верно, именно Наполеон Буонапарте, — в театральном жесте высокий длинноволосый мужчина лет шестидесяти, худощавого телосложения воздел к небу руку.

Его собеседник криво ухмыльнулся и достал из кармана телефон, взглянул на экран и обратно убрал его.

— Я могу вызвать такси?

— Стало быть, вы мне не верите.

— Отчего же, вы же мне показали паспорт.

— Ну, объясните мне, почему если ты серая мышь, то единственное, чем ты можешь подтвердить свою личность — паспорт. Но если ты Наполеон, этого становится недостаточно. — С этими словами он достал книжечку и протянул ее оппоненту.

Тот отмахнулся от нее.

— Вот скажите, если вы Наполеон, то почему же вы, так сказать, — он помялся, подбирая слово, — так сказать, такой… — он неопределенно помахал над своей головой, словно показывая рост, — высокий, что ли.

— Простите, какой же у меня должен был быть рост?

— Ну, по разным данным от 157 см до 170, а это, знаете ли, никак не 185, или сколько там у вас?

— Что значит от 157 до 170, не многовато ли для одного человека?

— Ну, ваш точный рост — не мое дело, это пусть историки занимаются, просто все с детства знают, что Наполеон — маленький! Невысокий. Понимаете? С детства.

— С детства, — Наполеон ухмыльнулся, — с детства мы все рисуем небо синим карандашом и издеваемся над детьми, которые рисуют небо другим цветом. А посмотрите на небо. Оно разве синее сейчас? Совершенно серое, а на закате малиновое, а вчера, не поверите, оно было лазурным. Так что не доверяйте всему, что вы знаете с детства, молодой человек.

Журналист слегка оцепенел, буквально на мгновенье, затем, очнувшись, фыркнул и начал отряхивать куртку, словно хотел избавиться от чего-то липкого.

— Ну, вот и чудно, вот и здорово, я узнал что хотел, и теперь мне пора, я, пожалуй, закажу такси…

— Что, даже не останетесь на обед? — теплый женский голос на секунду остановил все звуки.

Вслед за голосом появилась и хозяйка. Она подошла к молодому человеку и положила руку ему на плечо, на миг сократив расстояние до неприлично близкого, по-детски заглянув ему в лицо снизу вверх, добавила:

— Оставайтесь, у нас сегодня к обеду купаты.

Как-то вяло и безропотно журналист кивнул головой и пошел вслед за хозяйкой. Она обернулась к Наполеону и сказала через плечо.

— Бонечка, скажи, чтобы уже готовили к столу…

— Да, конечно, дорогая.

Оставшись один, Наполеон вздохнул.

— Бедный мальчик.

* * *

В комнате было тихо, Елена, подперев кулаком подбородок, крутила пальчиком чайную ложечку. Максим несколько раз подряд взглянул на часы, а Наполеон стоял у окна и молча глядел вдаль.

Ужин до сих пор не собрали.

— Значит, вы Наполеон. Тот самый, что взял Москву и завоевал Египет. И умер в начале девятнадцатого века?

Наполеон снисходительно улыбнулся.

— Нет.

— Ну, вот и славненько, а зачем же был этот фарс, а?

— Я не умер в начале девятнадцатого века. Но я брал Москву, — на этих словах он поморщился, — и завоевал Египет, я же показывал вам документы, что вам еще нужно?

— А, ну раз документы, тогда все прекрасно. А может кто-то еще подтвердить, так сказать, вашу личность?

— А Кутузов вам подойдет?

— Ах, Кутузов. Тот самый?

— Тот самый.

— Одноглазый?

Вступила Елена:

— Ну, позвольте, отчего же у Михаила Илларионовича и вдруг один глаз, — эта мысль ее так позабавила, что она даже рассмеялась

Максим повернул вокруг своей оси пустую чашку и хмыкнул.

— Это становится даже интересным, А кто тут у вас еще в окрестностях обитает? Македонского не видели? Или Байрона, может быть?

— Македонского? — Елена вопросительно посмотрела на мужа, — нет, Македонского не знаю, а Джордж уехал, да-да, он уехал подлечить легкие в Грецию, кажется, в Мессолинги.

Она встала и, подойдя к камину, открыла большую лакированную шкатулку.

— Вот почитайте, какие он пишет письма.

Максим закатил глаза, а Наполеон с раздражением сказал:

— Вздорный мальчишка. — Наполеон украдкой взглянул на жену. — Молодой, оттого и дерзкий. Дорогая, попроси скорее подавать.

— Вот смотрите, — она перевернула желтый лист и провела пальцем по нему, в поисках строки:

Бесплодные места, где был я сердцем молод,

Анслейские холмы!

Бушуя, вас одел косматой тенью холод

Бунтующей зимы.

Нет прежних светлых мест, где сердце так любило

Часами отдыхать,…

— Ну, полно, — Наполеон оборвал, — проси подавать.

В комнату вошел слуга.

— Кутузов изволили к обеду пожаловать…

— И уже пожаловали, кстати, светлейший князь, — с этими словами Кутузов, шедший следом, ткнул слугу пальцем в бок и засмеялся.

— О, господи, Михаил Илларионович, что у вас с глазом? — Елена встала из-за стола и подошла к гостю.

Кутузов погладил повязку и покачал головой.

— А это пчелы, вчера вот вдруг бац и на тебе Ватерлоо. Больно было, до жути. Глаз заплыл, вот, врачи посоветовали примочку.

— А вот молодой человек буквально только что справлялся о вашем глазе, — Елена повернулась к Максиму и с интересом спросила, — вы уже видели, наверное, Михаила Илларионовича, когда к нам ехали?

Журналист ошарашенно покачал головой, давая понять, что не понимает, в чем дело.

— А, у вас гости, — Кутузов подошел к Максиму и, словно попугай, согнув голову набок, стал его рассматривать. — Давненько к нам никто не заезжал. И какие же кривые вас сюда занесли в столь юном возрасте?

Все это он сказал тоном взрослого, обращающегося к пятилетнему ребенку.

— А это журналист, из столичной прессы, — Наполеон отодвинул стул и тоже встал. — Мной интересуется.

— А что вами интересоваться? Про вас все известно, про все ваши, так сказать, победы, — Кутузов едко засмеялся и подпихнул слугу плечом, — понимаешь, понимаешь.

Тот покачал головой и вышел.

— Ну, ваш Аустерлиц тоже ни для кого не секрет.

Кутузов резко развернулся на каблуках и, широко расправив плечи, стал сверлить Наполеона одним, здоровым глазом.

— Ключ от Москвы карман не оттягивает? А то, для равновесия, могу замок амбарный в другой карман дать.

Наполеон встал вполоборота, словно приготовился защищаться на дуэли. Но зарождающуюся перепалку прервала жена Наполеона:

— Мужчины, вы же не собираетесь опять начинать? Давайте поговорим о чем-то другом. — Потом она обратилась к Максиму: — Они как соберутся, каждый раз начинают спорить.

Максим, который ошалело наблюдал за происходящим, даже слегка покачал головой.

— Это становится еще интереснее.

Кутузов и Наполеон разошлись и сели по разные стороны длинного дивана. Между ними села и Елена.

— У вас сегодня, говорят, купаты, — Кутузов хмуро тер щеку под больным глазом.

— Да, — Елена, грациозно отклонившись на спинку, заглянула в дверной проем, нетерпеливо ожидая, когда подадут, Максим с явным восхищением следил за изяществом хозяйки. Наполеон не отрывал взгляда от журналиста, тот заметил и резко отвел взгляд. — Да, вот только что-то не несут, наверное, надо сходить проверить, — продолжила хозяйка.

— Купаты — это хорошо, — предвкушал Кутузов. — У меня завтра на обед будет уха и ягненок на второе, милости прошу. Только, это, на обед по-человечески приходите, а то все у вас не как у людей, обедать в шесть часов. — Он покачал головой. — Это от того, наверное, что вы спите долго. Где ж это видано, обедать в шесть. Это хорошо, что вы еще лягушек не жарите. — Он снова развеселился и, обращаясь к Максиму, продолжил: — У меня мужики сети ставили, я им говорю, вы лягушек-то не выбрасывайте, французам, говорю, несите.

— Михаил Илларионович, как вам не стыдно. — Она снова обратилась к Максиму: — Представляете, вчера выхожу во двор, а там привезли несколько бочек лягушек, покупайте, говорят. Боня, конечно же, им отказал, так они эти бочки прям у крыльца и вывернули. Сейчас в округе не ступить, все на лягушку попадете.

— Вы, князь, прекратите все эти шутки, а то не ровен час и сами попадетесь, как тогда с фонтаном, — Наполеон с улыбкой посмотрел на Кутузова.

— А с фонтаном было хорошо. Представляете, ко мне гости приехали, на открытие фонтана, так сказать, а их высочество, значит, подговорил мастера, и тот, стервец, канализацию в трубу пустил, там, знаете, такой салют был, — Кутузов засмеялся от души, — одной фрейлине такую диадему выдал. — Наполеон тоже улыбнулся, а Кутузов, отсмеявшись, добавил: — практически корону. — И засмеялся вновь.

Елена тоже еле сдерживала улыбку, прикрывая рот рукой.

— То есть, вы — генерал Кутузов? — Максим сложил руки на груди и откинулся на стуле.

— Генерал-фельдмаршал Голенищев-Кутузов-Смоленский, хотя можно просто Михаил Илларионович. Но, если вам будет угодно, то можно и полностью, — буднично сказал Кутузов и, оглядев стол, взял кусок сахара. — Мало того, что они обедают бог весть когда, они еще и несут долго. А может, вы мне это, Ваше высочество, так мстите? Голодом-то морите?

— Я жалею, что не загнал вас, князь, в угол, пока вы драпали по всей стране, надо было загнать вас в самый дальний угол, куда-нибудь в Сибирь, то-то я на вас посмотрел бы.

— Это я на вас посмотрел бы, что бы вы в Сибири в своих бумажных халатах делали. Тут был еще один умник, — он покрутил пальцем у виска, — Гитлер. Тоже полез.

— Ну, Михал Ларионыч, — Наполеон примирительно наклонился и посмотрел на Кутузова, — согласитесь, что в обоих случаях вам помог генерал Мороз.

— Вот, ты посмотри, можно подумать, что холодно только немцам и французам было, а мы всей страной куда-то отъезжали, — он закинул в рот кусок сахара. — Я надеюсь, несерьезно вы это все. А гонять нас по стране дело неблагодарное. Если бы тот Гитлер дошел до Японского моря, то немцы, что в Москве, уже бы ассимилировались и в тыл бы ему ударили, — он захохотал, довольный своей шуткой, — ага, вторым немецким фронтом. У нас земля такая. Все русскими становятся.

Наполеон вздохнул и обратился к Максиму:

— Я не понимаю этих русских. Что у них в голове, там, по-моему, вечная тайга. Напополам, извиняюсь, с навозом.

— Боня, ну, фу, такое за столом говорить. — Елена скривила лицо. — Разве так можно? У нас же гость.

— А, вы вот говорите, что русских не понимаете, оскорбляете тут по-всякому, — Кутузов возмущенно засопел, — так вот, вы и французов-то тоже не очень поняли. То-то они вам пинка под зад из Парижу дали. Что-то не вижу у порога челобитчиков, или, может, я ошибаюсь? — Он встал, подошел к окну и, распахнув его, перегнулся: — или есть, что это там? Вот там, не подданные? Нет? Ах, нет, это собака лягушку жрет.

Он сел и продолжил ворчать:

— Дерьмо, понимаешь, у русских в голове…

— Михаил Илларионович, — Елена подошла к нему и положила руку на плечо. — Вы не нервничайте так, сердце поберегите, или хотите, я вам аперитива налью? Пока с обедом задерживаются.

— Да что мне ваш аперитив, дорогуша, — он не глядя положил свою руку на ее и вздохнул: — вот если бы не вы, ноги бы моей тут не было. Екатерина Ильинична даже обижается, что, мол, я тут из-за вас… А я уж человек старый, мне что, мне и слова доброго хватит.

— А вы и не ходите, раз так вам противно, сами тоже, обзываться мастер, то лягушатники, то шерочка с машерочкой. Дорогая, и правда, достань вермут, что я привез на прошлой неделе.

Елена достала из бара графинчик на подносе с рюмочками.

— Вот вы все ругаетесь-ругаетесь, а все без толку, Мы вот с Екатериной Ильиничной, — она посмотрела на Максима и показала рукой на Кутузова, — с женой Михаила Илларионовича, завсегда общий язык найдем. — Говоря это, она разлила вермут по небольшим рюмочкам. — На прошлой неделе их борзая съела тряпку и у нас за сараем помирать легла. Я иду мимо, слышу, кто-то стонет, словно ребенок, тихо так, ух-ух-ух, ух-ух-ух. Я глядь, а она лежит там, а изо рта веревка торчит. Я так испугалась, велела княгиню звать. Девка, Мари, побежала за ней, а вы же их знаете, они что? Только посмеяться бы да похихикать, — тут она повернулась к Наполеону и строгим голосом сказала: — Кстати, эта служанка по ночам к конюху ходит, — потом она повернулась к Кутузову, — к вашему, кстати, вот если понесет, что мы делать будем? А? Тоже вопрос. — Потом она продолжила: — А, и вот, она побежала, значит, за княгиней, Екатерина Ильинична за врачом послала, кстати, конюха и послала, а когда ж он придет, врач-то. Он же тоже не фельдшер какой, все-таки светило!

— А они за Боткиным послали, — Кутузов хохотнул, — еще бы за Павловым, уж он-то вам бы помог, тот еще специалист по собакам.

— Михаил Илларионович, не перебивайте, так вот, пока доктор придет, собака уж к тому времени и подохнет, не ровен час. Ну, что делать, мы ее в дом занесли, кстати, положили на чистую скатерть, скатерть, конечно, испортили, я потом ее стирать велела, но мне кажется, все же испортили, кому захочется за скатертью сидеть, на которой собака лежала? Да к тому же еще и умирающая, — она задумалась, мужчины молчали, потом она вновь ожила и продолжила: — Екатерина Ильинична и говорит, давайте ей масла в пасть вольем и за веревку вытянем. А ну как веревка порвется? Что делать? А эта лежит, одним глазом крутит, скулит уже совсем чуть-чуть. Что делать, позвали повара, он все-таки больше в живностях понимает. — Она обратилась к Максиму: — Ну там потрошит, фарширует, в общем, знает, что там как у них внутри. Так он подошел, сунул руку ей в пасть да как дернет, собака как взвизгнет, как прыгнет и бежать, ваза вдребезги. Ее, вазу эту, Боня из Египта привез, большая такая была, некрасивая, старая уж больно, — она снова остановилась, — о чем я, ах, да, собака, значит, бежать, и мы с княгиней испугались, а Жак, Жак — это повар, стоит, что-то в руке держит, я уже грешным делом подумала, голову ей оторвал, а это тряпка у него в руке была. Так он с ней и ушел, весь пол закапал. А собака убежала куда-то.

Она села и стала смотреть в открытое до этого окно, а потом, оглянувшись на мужчин, словно вспомнила, с чего начинала:

— Все это я к чему, Вот мы с Екатериной Ильиничной не стали спорить, как вы, мужчины, мол, чей пес, куда нести, а вот вместе, слаженно так справились, скатерть, конечно, жалко, но ведь для благого дела.

— А что уж для благого, этот дурак намедни под лошадь залетел и получил прямехонько промеж глаз, — Кутузов показал на точку на лбу, — вот сюда, ему осетинец копытом как даст, аж глаз вышиб, так тот тут же дух испустил. И врача не понадобилось.

Конец ознакомительного фрагмента.