Русь святая

Владимир of Владимир

Обращаясь к молодежи, автор опускает художественную часть своего романа, достигая этим динамики развития событий. Тем самым пытаясь вовлечь читателя в затягивающий водоворот повествования, полностью захватывающий ваше внимание. К тому же, нераскрытие персонажей в полной мере зовет читателей индивидуально раскрашивать их своим воображением, проходя с ними предназначенный для них путь. Ну а переплетение разных жанров увеличит читательский возрастной ценз до пенсионного.

1 Глава

1

Лейтенант Владимирский, лежал на грязном дощатом полу бывшей библиотеки, подложив под голову подшивку журналов «Огонёк». Он был под арестом и вторые сутки находился здесь, в разграбленном поселковом библиотечном здании, среди пыльных, практически пустых полок. Говорят, что здесь раньше были какие-то старые редкие книги, которые по сути и украли, остальную же литературу пустили на растопку, боевики Хатаба.

Его батальон, воздушно десантных войск, воевал сейчас в горах, а он должен был отсиживаться в тылу, ожидая обещанного военного трибунала. Он так мечтавший послужить Родине, в свои двадцать два года, поставил крест на своей военной карьере. Но не это печалило нашего молодого лейтенанта, а то что его товарищи сейчас погибают в бою, когда он вынужден отлёживаться здесь.

Со вчерашнего обеда их не кормили, поэтому очень хотелось есть, но вместо этого с утра объявился поп, представившийся отцом Александром. Принёс бумажные иконки Спасителя и Богородицы и приколол их к стенке сказав:

— Господа военные, завтра воскресный день, не желаете исповедаться и причаститься?

— Господа? Это что же у вас отец Александр за обращение такое? Господ мы ещё в революцию свергли. — Сказал капитан лет тридцати, перематывающий бинтовую повязку на своей ноге.

— Да я смотрю вы ранены, может вам в санчасть требуется? Скажите, я похлопочу. — Удивил своим участием поп.

— Аха. А лучше сразу на курорт. — Зло рассмеялся старший лейтенант, службы связи.

— Отец Александр смущённо улыбнулся, как будто это он что-то не то сказал, потом спросил:

— Тогда может вам какие лекарства нужны?

— Да не волнуйтесь вы святой отец, у меня уже заживает. Ерунда, осколком царапнуло. — Поглощённый перевязыванием ноги ответил капитан.

— Какой же я вам святой отец? Святые отцы это у католиков. А я просто, грешный раб Божий отец Александр.

Ну ты папаша даёшь! То у тебя господа, то раб. Нельзя ли нормально изъясняться. — Сказал здоровенный парень, сержант сверхсрочник, играющий в нарды со своим товарищем, высоким и жилистым, тоже сверхсрочником, который закончил мысль своего друга по несчастью:

— Мы теперь граждане, утратившие уважение товарищей.

— Действительно отец Александр, как к вам тогда обращаться?

— А так и обращайтесь, отец Александр. Можно батюшка. И в гражданине не чего предосудительного я не вижу. Вот вы господин капитан, если не секрет, за что сюда попали?

Играющие в нарды притихли, внимая. Капитан не торопясь затянул повязку на ноге и как бы обдумывая, или вспоминая, начал медленно рассказывать:

— Ну, охраняли мы железнодорожный мост и штаб дивизии, отдельным стрелково-пехотным батальоном. Это когда из Грозного прорвался отряд чечен, и засел на перевале. Я туда выдвинулся со своей ротой, да и нарвался на засаду. Сразу треть роты полегло раненными, были и убитые. Ни тебе прикрытия, ни тебе поддержки с воздуха и артиллерией. А тут ещё, приезжает из штаба бывший зам командира полка по полит части, воспитатель грёбанный и давай гнать вперёд на мины. А у меня в роте одни пацаны желторотые срочники. Не выполнишь приказ трибунал. — Капитан сделал паузу и поп спросил:

— И ты не выполнил?

— Выполнил.

— Так за что же тебя здесь держат?

— Пацанов я своих желторотых пожалел. Какую они службу видели, кроме работы по хозяйству, да муштры на плацу. Ну и так меня злоба взяла, что они там в штабах ни хрена не чешутся, только пацанов на убой посылают! Взял я с собой эту сытую рожу, под дулом пистолета, штурм высоты. Ну а он сука, во время боя притворился мёртвым, а затем сбежал с поля битвы.

— Много бойцов-то полегло?

— Считай что половина. А если бы не ночью брали, так и говорить не хочу.

— Ну так вот и скажи мне господин капитан, как ты должен был обращаться к этому штабисту? — Задал странный вопрос отец Александр.

— Товарищ подполковник. — Брезгливо скривив губы ответил капитан.

— Ну и разве он был тебе товарищ?

— Да суки они продажные батюшка! — Вскричал связист в волнении. У меня семья, жена с ребёнком не работает, хотел деньги им отправить, который месяц уже не платят, а эта гнида у меня мзду давай вымогать.

— И дал мзды?

— А вы думаете за что я теперь здесь парюсь. Так дал мзды этой шкуре тыловой! — Старший лейтенант выругавшись, стал ходить взад вперёд между книжных стеллажей.

— Вот падла! Слышишь Геша, чую наши фронтовые мы не скоро получим. — Сказал сержант, обращаясь к своему товарищу по игре в нарды.

— А вы служивые сами, за какие грехи страдаете? — Обратился отец Александр к поглощённым игрой сверхсрочникам.

— Мы-то? Мы за убийство. А вы отец Александр чего интересуетесь? Может быть в ФСБ лямку тянете? — Интересовался Геннадий как бы нехотя, не отрываясь от игры. И только когда он закончил говорить, приподнял свою голову, осмотрев батюшку цепким взглядом убийцы.

— Ух ты ухарь какой! За убийство вишь. Да как же на войне не убивать-то? Я спрашиваю за что сидите-то? — Не унимался поп.

— А не за что! — Резко сказал сержант, по блатному разведя в стороны свои огромные лапы.

— Все ни за что, а все таки? — В тон сержанту спросил связист.

— За убийство ребёнка. — Холодно ответил рядовой Геннадий.

— Как это? Вы что же в самом деле застрелили ребёнка? Вероятно случайно? На войне такое бывает. — Отец Александр смотрел на сверхсрочника каким-то умоляющим взглядом, будто бы надеясь на то, что его собеседник подтвердит правоту его предположения.

— Нет не случайно. Повторись все сначала, я бы его снова пристрелил. — Спокойным голосом ответил Геннадий.

— Да ладно тебе. — Как бы успокоил сержант друга: — Здесь батя такое дело. Зашли мы со своим батальоном в один посёлок. Так там нас местное население встретило протестной демонстрацией. Женщины в основном перекрыли нам дорогу. А за их спинами, разные подозрительные особи мужского полу трутся. Чувствую, сидя на БТРе, — щас нам хана будет! — Бабы то к нам подступают все ближе, сковывая наши действия. Ну думаю: — Пипец, прячущиеся за их спинами абреки в раз забросают гранатами! — Что делать? Ну я тут и давай шуметь и в воздух палить, что бы не подступались, а в это время, выскакивает из-за юбок этот пацан с калашом, и прямо на меня целит! Если бы не Геша, мне бы копец! Да скорее всего и не только мне, многих на броне положить смог бы малец. Геша то, у нас снайпер. Мальца то жалко, ему лет одиннадцать, двенадцать было. Дальше к автомату какая-то женщина метнулась, может мать. И тут уж я, из своего пулемёта дал очередь по ногам. Троих самых активных положил на землю, с прострелянными ногами, остальные отступили. Тут такое дело отец Александр, либо мы их, либо они нас. Мы то знаем с Гешей в Афгане поучаствовали. На войне нет детей и женщин, если они взялись за оружие. Либо сам пали, либо они в тебя. И главное непонятные какие-то правозащитники вмешались, либералы мать их за ногу. Поверьте батюшка, тогда близко этих пидоров не было, откуда они взялись и все узнали?

— Да чечены и настучали. — Безразличным тоном ответил Геннадий.

— Откуда? Знамо откуда. В Москве они и празднуют победу над Русским народом. Березовские да Гусинские всякие. И вас соколики они сдали с чистой совестью. Либералы то они как, им свои ценности, а главное своя шкура, важнее всего Русского народа, и нашей матушки России. Так-то. — Как только отец Александр закончил говорить, на полу заёрзал молодой лейтенант. Он открыл глаза и тихо спросил:

— Так что же если ты либеральных взглядов, то и родину свою любить не можешь?

— Так как же ты её любить-то сможешь, если у либералов человеческая жизнь при выше всего? А если ворог, супостат нагрянул, кто отечество защищать-то будет? Вот и теперь вы воюете, а либералы вас сдают, тем с кем вы воюете. Не враг страшен, а твои друзья которые ради наживы и своей выгоды вас сдадут с потрохами.

— Ну это ты поп что-то загибаешь. Ну допустим с Родиной ты прав. Ну а как же мои личные свободы. — Сомневался лейтенант.

— Личные, это какие? Свобода в семейной жизни? А более правильнее сказать без семейной. Иметь жену, любовницу, затем поменять жену на любовницу. Оставить жену с детьми.

— Точно батюшка, педики все это придумали. У меня отец из семьи ушёл, кода мы с сестрой только в школу пошли. Любовь у него видите ли. Продал нас с сестрой. Знаете что это без отца расти, когда ты в нем так нуждаешься. А я с Авгана пришёл, ранение имел, думал жена оценит, кровь за них пролил. — Геша сглотнул подступивший комок к горлу, продолжил: — А она мне, — я полюбила другого. — Я то женился до армии и сын у нас родился. Эх батюшка, а ему сейчас как тому парнишке, одиннадцать. — В глазах сверхсрочника заблестела слеза и он отвернулся.

— То-то и оно, что люди Бога забыли. Нет подвига выше, чем жизнь свою отдать за друга своя. При царе-то батюшке каждый ратник шёл за царя и отечество живот свой отдавать, по этому и упокоившись на поле брани, отходили сразу на небеса ко Господу.

— Как это так отдавать, а воевать кто будет? — Удивлённо спросил попа связист.

— А как же, и воевать надо. И хорошо воевать нужно, только тут важна мотивация, за что ты воюешь. Нажиться хочешь на чужой крови, как наёмники, или может убивать идёшь из-за ненависти к другим людям, будучи убеждённым в своём расовом превосходстве. Или ты идёшь защищать свою семью, своих близких, свою Родину, даже просто спасать людей от несправедливости. Э брат, здесь главное какой мотив твоих действий.

— Так ты что отец Александр, хочешь сказать что мы здесь оккупанты, что ли? — Сержант сверхсрочник перестал расчёсывать свою мощную грудь, и уставился на батюшку ожидая ответа.

— Да кто же тебе сказал такое? Многие горячие головы не способные оценить ситуацию, повели Чеченский народ к свободе. В результате что, сами стали не свободными на своей собственной земле, от засилья иностранной идеологии, и вооружённых наёмников. Ваххабиты готовы вести войну до последнего неверного, и объявили джихад. После первой чеченской компании, Ичкерия практически стала свободной от России, но не от западных и восточных спонсоров. И теперь мы видим всему этому итог, полевые командиры нападают на российский Дагестан, начиная новую компанию.

— Что-то для попа ты слишком политически подкован. — В голосе лейтенанта слышалась досада и он отвернулся к пустым стеллажам.

— Не скажи лейтенант, Батюшка прав и то что он говорит известно каждому. — Капитан заходил взад вперёд, разминая кисти рук и ноги: — Я вот, когда чечен выкуривал с перевала, сам не знаю уж почему, сколько раз взывал к Богу. Да только как бой окончился, сразу забыл о Нем. Что-то в этом есть, сила какая та, а может надежда. Кто в настоящих передрягах бывал, тот знает.

— Именно так, на войне не верующих нет. Когда ты видишь, что жизнь твоя копейка, ничего не стоит, одно мгновение и на волосок от смерти, в такой момент всяк Бога помянут. Тут говорить бесполезно, только на своей шкуре нужно испытать. Под Богом же ходите служивые. Чай дома то на диване разве Спасителя вспомнишь, когда у тебя нужды в том нет. А Бог-то не зависимо от нашего положения, дома мы, на войне ли, все равно с нами и без конечно долго ждёт нас к себе. Ибо сказано в писании, — Стою и Стучусь в ваши двери. — После слов попа, всем показалось, что он сам воевал.

— Да уж. Вспоминаю, к кому только не взмолишься, когда как мы под Кандагаром в засаду попали. Ротный у нас, отличный мужик был, всего шесть двухсотых после того как мы из этого пекла вырвались. Вертушки помогли. А лейтенант просто молодой ещё, пороху не нюхал. — Ответил сержант.

— Да ты сам себе и перечишь, молился не известно кому, да и вертушки вас спасли, а не Бог. — Каким-то безразличным тоном ответил лейтенант, не отрывая своего взгляда от пыльных стеллажей.

— И сказано в писании, — волос с вашей головы не упадёт, без воли Божьей. А Бог-то он для всех один и всех одинаково любит. Ибо Бог величина неизменная.

— Как это? Это что же получается, он одинаково любит верующих и не верующих, убийц детей и попов, мусульман и христиан? — Старший лейтенант связист от удивления даже открыл рот.

— Всех. Как мать, которая любит всех своих детей, и послушных и не послушных, а больных и нерадивых может и больше остальных. Мы все больны неверием. — После сказанного отец Александр закрыл глаза, и присутствующие не сомневались, что он мысленно молиться.

— Старший сержант перестал бросать кубики и недоуменно уставился на священника:

— Теперь я вообще ничего не понимаю. Зачем Богу педофилы?

— Как гласит святое Евангелие, первый в рай попал разбойник, распятый рядом с Христом, Спасителем нашим. Потому что он раскаялся в содеянном, а следовательно изменился, перейдя ко Господу уже не разбойником способным жить по старому, грабежом и убийством, а иным. Господь ждёт от каждого, что бы мы покаялись и пришли к Нему, и могли соединиться с Ним, когда оставим этот бренный мир.

— А чо не хило, всю жизнь живи как хочешь, а перед смертью покаялся, раз и в дамки, ты уже в раю. — Засмеялся довольный своим высказыванием сержант. Было видно, что это высказывание понравилось всем.

— Не все так просто. Для того Господь и не даёт нам знать день своей кончины, что бы мы помнили о смерти постоянно, не забывали Бога и каялись. Вот вы старший лейтенант, думаете перед смертью покаетесь, а вдруг через неделю бой и не придётся дожить до старости.

— Ну, я думаю что мой час ещё не настал. Где-то стреляют, а мы здесь отдыхаем как на курорте. Правда курить хочется. Отец Александр яви чудо, достань нам сигарет. — Старший лейтенант сглотнул слюну.

— Жрать охота! Со вчерашнего дня ещё не кормили. — Зудел сержант, более других страдавших от голода, ввиду своей мощной комплекции.

Отец Александр стоял молча с закрытыми глазами, постоянно крестясь. Это был тщедушного телосложения иеромонах, лет пятидесяти, с длинными распущенными волосами в старой фуфайке, одетой на подрясник. Окружающие молча смотрели на него, как будто боялись помешать тому, сделать какое-то очень важное дело. Наконец отец Александр открыл свои удивлённые глаза и заговорил скороговоркой:

— Будет, будет вам обед и сигареты будут. Только вот Родине послужить придётся ребятушки. Ой как послужить придётся то милые. Есть ли средь вас крещённые?

— Есть. — Хором ответили заключённые под арест.

— Оказалась что крещённые все, только о Боге и учении Его, знали мало. Капитан и сверхсрочники иногда даже ходили в церковь, и ставили там свечи к иконам. Вдруг батюшка стал какой-то более торжественный и заявил:

— Все вы под Богом ходите и не кто своего часа не знает. Многие думают, что ещё поживут. А им уж смерть уготована. Покайтесь, ибо приблизилось царствие небесное. Готовые кто либо исповедаться и причаститься?

— От такого резкого оборота Отца Александра, все как-то даже растерялись. Пока не услышали тихий голос Геннадия:

— Я готов батюшка.

— Разрешите и мне. — Капитан смешно вытянул свою шею, но было видно что ему сейчас вовсе не до смеха.

— Я тоже хочу батюшка. — Сержант стал подниматься на ноги, отодвинув нарды в сторону.

— И я. — Нерешительно подтвердил свою готовность старший лейтенант. Всеобщий трепет перешёл и к нему.

— И только лейтенант, все также лёжа, упрямо демонстрировал свою спину окружающим.

— А что же ты? Неужели за всю жизнь ни разу не нагрешил? Сюда-то попал как, как все по ошибке, что ли? — В голосе батюшки слышалась доброта.

Лейтенант резко повернулся и сел, зло глядя монаху в глаза. Затем он выпалил:

— Я единственный кто здесь заслуженно! — Лейтенант заёрзал на полу, как бы собираясь с духом: — Из-за меня погиб мой механик-водитель, да и танк свой потерял к тому же. Когда мы попали в засаду, чечены вначале подбили первую и последнюю машины, а дальше нас расстреливали с обоих склонов как в тире. Тут я принял решение, подняться на правый уступ склона, и оттуда прикрыть своих товарищей. Ведь это очевидно, тогда можно было бы обстреливая левый склон артиллерией и пулемётным огнём, сбить боевиков засевших на высотах. Так бы все и получилось, если бы мой механик-водитель был бы немного по опытней. Танк сорвался и перевернувшись упал. Механик салага ещё был, я же знал это. Я же хотел выручить товарищей, а в результате подставил их.

— Я слышал сводку, почти половина батальона раненными и убитыми. Это вас из своих же кто-то сдал. — Равнодушным тоном ответил старший лейтенант, как будто это было само собой разумеющееся.

— А вы говорите покайся. Чушь все это! Кто моего механика воскресит!?

Отец Александр заговорил как бы находясь в своих мыслях:

— Все мы здесь временно в гостях, а механик твой уже отправился домой, в вечность. Господь ни кого не забирает раньше срока, пока у человека есть возможность исправить свою душу. Бог-то единственный кто знает наперёд, какие мы будем и чем эту жизнь закончим. И поэтому Он забирает нас в тот мир, в самый подходящий момент, когда мы находимся ближе всего к Нему. Прежде то, об этом знало все воинство Святой Руси, что когда человек причащается, он принимает в себя Святые частицы Тела и Крови Христова, тем самым в этот момент соединяясь с Ним, становимся ближе всего ко Спасителю Нашему, Иисусу Христу. Отсюда и доблесть наших прадедов и дедов, отдавших жизнь свою за Веру, Царя и Отечество.

В этот момент дверь в библиотеку распахнулась и на пороге появились люди в военной форме. Оба они были в под полковничьих погонах, но знакомый нашим арестантам комендант, выглядел нервно и как-то уж больно заискивающе заглядывал в глаза своему боевому коллеге.

В отличие от коменданта, одетого в новую камуфляжную форму, его сосед был изрядно потрёпан, а рукав его бушлата был вообще прострелян. О роде его службы, говорил уж больно цепкий взгляд особиста. Видимо только сейчас, комендант заметил священника:

— Валиев!

На его крик появился рыжий сержант с черными глазами. Он вытянулся по стойке смирно и замер отдавая честь.

— Валиев это кто!? Кто разрешил!? Ну что молчишь как рыба об лёд!? Чего зрачки вытаращил, ты же мусульманин, башкира твою мать!

— Отставить. — Устало промолвил особист. Он не глядя на коменданта протянул к нему руку, в которую тот тут же вложил тощую папку.

— Ну ка встать! Построиться. — Начал было командовать вновь комендант, но осёкся когда особист сморщился.

Особист заглянул в папку, понятно было что с делами он уже ознакомился, и ему нужно было только вспомнить фамилию:

— Капитан Сухоруков Павел Андреевич.

— Я. — Капитан выпрямился и даже застегнул верхнюю пуговицу на полевой гимнастёрке.

Особист закрыл свои покрасневшие от недосыпа глаза, помассировав их большим и указательным пальцем наконец вновь заговорил:

— Под Грозным прорвались боевики Умара. Куда они двинутся, никто не знает. Могут объявиться и у вас. Для обороны нашего населённого пункта сил практически никаких. Если они захватят посёлок, выйдут нам в тыл. По этому я бы попросил вас Павел Андреевич, организовать оборону. Что скажете?

— В посёлке есть гарнизон, товарищ подполковник. Зачем же я вам понадобился?

— Все силы на основных направлениях уже задействованы, остался Скалистый перевал, а людей взять неоткуда.

— В таком случае, кого же я должен принять под своё командование?

— Роту которой ещё нет, но она должна быть к утру.

— Товарищ подполковник я возражаю. Это незаконно. Весь этот сброд ждёт трибунал. Я…

— Вы хотите сами возглавить роту? — Впервые в голосе особиста появились нехорошие нотки.

— Вы не имеете права… — Но под взглядом особиста его голос осёкся.

— Ещё как имею. Только на хрен ты мне нужен, дело просрать если только щелкопер хренов. — И уже обращаясь к капитану: — Так что скажете?

Капитан молчал пол минуты, затем высказался:

— Я так понимаю, рота будет формироваться с нуля.

— Да, с мира по нитке.

— Тогда я прошу отпустить со мной и всех желающих, находящихся здесь в кутузке.

— Не возражаю.

В глазах лейтенанта читалась благодарность и появившийся интерес к жизни. Наконец он поднялся на ноги и барсом прошёлся между стеллажами:

— Шанс. — Сказал он тихо: — И уже громко добавил: — Я готов.

— Ну а ты что молчишь, старлей? — Спросил капитан.

— Да что-то меня нехорошее предчувствие вдруг посетило. Но если здесь появятся чехи, лучше их встретить с оружием в руках, чем в каталажке. Я готов.

— Возьмите и нас, не пожалеете. — Сказал Геннадий.

— Между прочим нас со вчерашнего дня не кормили. — Заметил сержант.

— Ну и чудненько. Комендант людей накормить. С утра выдвигаться на перевал. А это, пусть у меня будет. — Сказал особист коменданту, засовывая папку с делами к себе за отворот бушлата.

Как только начальство ушло, капитан сразу же обратился к священнику:

— Батюшка, я хочу исповедоваться.

— И я. — Как-то растеряно сказал старший лейтенант.

— Сверхсрочники переглянулись, и заговорили в один голос:

— Мы тоже.

— А как же, сейчас прямо исповедаемся, и причастимся Христовых тайн. — И Отец Александр стал вынимать из своего чемоданчика разные предметы и читая молитвы расставлял их на столе. Вдруг отец Александр замолк и замер, затем быстро за крестился, как-то не значительно произнеся: — Чечены то, они через перевал пойдут, в аккурат через ваш заслон. — Неожиданно огорошив арестантов, дальше батюшка как не в чем не бывало продолжил своё занятие.

Все молча смотрели на священника, только лейтенант тихо спросил:

— Да откуда вы это взяли?

— Ой мил человек, не о том ты сейчас печёшься. Многие там полягут, может и ты с ними. Война, вот ведь. Нынче ты ещё цел, а завтра твоё тело глядишь и закопают. Не уж-то не боишься пред Богом предстать?

— Завтра? А и хорошо завтра. Есть он там Бог, нет, а покаяться хочется. Простите батюшка, продолжайте. — Владимирский склонил свою голову.

2

Капитан Сухоруков наблюдал в бинокль, как по разбитой дороге, натужно ревел военный камаз, волочивший за собой БТР, не имевший абсолютно резины. За ними также тяжело ехал газ 66, у которого кузов крытый тентом не позволял видеть груз. Но там должны быть люди, как и в кузове камаза, а также в кузове старого Зила 131, следовавшим за шестьдесят шестым. Капитан удивлённо присвистнул, к Зилу была прицеплена полевая кухня. Сухоруков отпустил бинокль, который повис у того на шее, и стал наблюдать как солдаты при помощи кирки и лопаты, пытаются вгрызться в скалистую землю. Взвод старшего лейтенанта Агеева, окапывался уже вторые сутки, пытаясь создать оборонительную линию на перевале. Но фортификационные работы двигались не вероятно медленно, из-за твёрдости почвы, а точнее сказать скалы. Лейтенант Владимирский был оставлен в посёлке, для укомплектования своего взвода. Из-за не хватки живой силы, должен был собирать, как выразился подполковник, с мира по нитке. И вот теперь с опозданием в два дня, наконец он прибывает со своим вторым взводом. Натужно гудя, колонна медленно подползла к пропускному пункту, бывшему зданию ГАИ, когда-то остеклённому, а теперь с оконными проёмами заложенными мешками с песком. Из камаза, ещё на ходу, выпрыгнул лейтенант в своём голубом берете, и подбежав к командиру роты доложил:

— Господин капитан, вверенный мне взвод для обороны перевала прибыл.

— Вольно. Постройте личный состав. — Скомандовал капитан, не замечая нарушения устава в подмене товарища, господином.

— Взвод, в две шеренги становись! — Когда бойцы выстроились, лейтенант строевым шагом направился к командиру роты, и подойдя отрапортовал: — Второй взвод по вашему приказанию построен!

— Вольно. — Капитан подошёл к молодым солдатам.

— Командир отделения старший сержант Салаев!

— Ингуш, что-ли?

— Никак нет, осетин!

— И что же у тебя в отделении все осетины?

— Так точно! Есть один русский, только он тоже осетин.

— Это как?

— Из Владикавказа он.

— Никита Иванов! — Откозырял солдатик, перед которым остановился командир.

— Когда призывался на службу?

— Этой осенью!

— И много таких, кто этой осенью?

— В первом отделении все, кроме сержанта Салаева, он последний год служит. — Доложил Владимирский, стоя за спиной капитана.

— Ну а вас я знаю. Вы нас охраняли в посёлке.

— Так точно! Сержант Валиев!

— И с вами мы уже знакомы…

— Сержант Васильев. — Скромно ответил сержант сверхсрочник, обдавая перегаром капитана.

— Капитан отвернулся и обращаясь к командиру взвода спросил:

— Это все? Десять человек в первом отделении, одиннадцать во втором, и шесть в третьем.

— Ещё два водителя, два повара и особист.

— Что за особист?

— Да, он у коменданта на побегушках служил, ну и упросил меня взять его с собой. А водитель камаза должен отправиться назад. Мы только БТР установим.

— Где вы его раскопали? — Спросил капитан кивнув головой на броневик.

— Раскопали. Мне про него особист, капитан Будник и рассказал, ну когда мои ребята его подпоили. А БТР хоть и подбитый, а пушка в рабочем состоянии, и боекомплект к ней нашёлся.

— Хорошо бы для него траншею вырыть. Да скала здесь сплошная головная боль.

— Товарищ капитан разрешите доложить.

— В чем дело?

— У нас есть полная машина взрывчатки. В общем, это когда наши в посёлок входили, его пришлось разминировать. Ну, разузнал где они это все схоронили, что бы позднее подорвать. — Лейтенант сделал смущённо-загадочный вид: — Вот. И взял себе, думаю пригодиться. Я там ещё фугасов прихватил. Особист оказался отличным парнем, мы с ним не плохо поживились на складе у коменданта.

— Да вы я смотрю лейтенант хозяйственный. Даже кухню раздобыли.

— Тут такое дело, ну в общем эту кухню, мы у коменданта за не надобностью забрали.

— Стырили? — Удивлённо спросил капитан.

— Не совсем так. Я его все время доставал, что бы он как положено доукомплектовал мой взвод. Так сказать, выполнил взятые на себя обязательства. А он ни в какую, долдонит: — «Нет у меня больше людей». — А один раз возьми и сболтни: — «Кого из добровольцев найдёшь, все твои будут, отвяжись только». Ну и мои архаровцы подпоили прапорщика Наливайко, начальника пищеблока. Клянусь он слёзно плакал, что бы только мы взяли его с собой в боевые действия. — Тут лейтенант заметил бойца сгружавшего пожитки с зила: — Младший сержант Хабибулин, ко мне!

Сержант не шибко торопясь, имитируя бег, подошёл к лейтенанту доложив:

— Младщий сержант Хабибулин прибыл. — Это был брюнет, повар сверхсрочник, лет тридцати пяти с мощной грудной клеткой, в отвислых штанах, словно обгадился.

— Скажите Хабибулин, что вам приказал прапорщик. — Спросил того лейтенант, невинно глядя на капитана.

— Прапорщик Наливайко, вчера вечером приказал мне грузиться, потому, что сегодня утром мы должны отправиться на блок пост, находящийся на Скалистом перевале.

— А где же он сам?

— Видите ли товарищ капитан, он всю ночь занимался сборами, именно по этому все ещё отдыхает. — Говоря это, лейтенант слегка почёсывал под правой челюстью.

— Комендант тебе этого не простит. — Как-то чрезмерно радостно сообщил капитан.

— Да ничего, пусть сам посидит на сух пайке. Прикажите развернуть полевую кухню и начать подготовку к приготовлению пищи?

— Командуйте. Через час я жду вас с докладом.

— Есть!

Ровно через час, когда перевал напоминал пробудившийся муравейник, лейтенант Владимирский вошёл в дверь бывшего поста ГАИ, в сопровождении капитана Будника и прапорщика Наливайко. На улице было сыро и ветрено, а в помещении стояла печка буржуйка, обогревавшая помещение теплом создавая уют. За столом, на котором была разложена карта района, сидел капитан Сухоруков, китель его был расстегнут, и под ним виднелась чистая футболка. Старший лейтенант Агеев снял с буржуйки кипящий чайник, и налил из него кипяток в кружку капитана, затем в свою, обращаясь к вновь прибывшим:

— С посудой дефицит, не побрезгуйте откушать чайку из моей кружки.

— Прапорщик Наливайко, ответственный за комендантский пищеблок. Сейчас все будет в порядке. Пять минут. — Отрапортовал призывной запаса. На челе прапорщика появились капли пота, хотя было заметно что при этом его знобит.

— Густой перегар источаемый вами, говорит о не зря прожитом вчерашнем дне, а может и двух. — Капитан снисходительно улыбнулся.

— Товарищ капитан! Разрешите доложить! — Прапорщик находился чуть-ли не в обморочном состоянии.

— Я вас слушаю.

— Товарищ капитан, я вам должен доложить, дело в том что я сюда попал не совсем законно, а точнее совсем не законно. Мой прямой начальник, зам по хозяйственной части капитан Галата, не давал мне распоряжения для отбытия сюда. У меня будут неприятности…

— Будут? Да вы прапорщик оптимист. Я буквально час назад звонил коменданту, подполковнику Яцынюку, и доложил о вашем геройском поступке. Но он был явно взбешён и требовал вас под конвоем отправить назад, в посёлок. На что я ему ответил, что он не доукомплектовал мне второй взвод, и у меня нет свободных людей, конвоировать вас в посёлок. И ещё я ему напомнил его же слова, что у него нет теперь людей охранять нарушителей, тоесть вас. А ещё я позвонил в штаб армии и доложил обстановку. Так что к коменданту, я вам возвращаться не советую.

Внезапно в дверь постучали и на пороге появились два бойца, которые после слов: — Разрешите? — Стали втаскивать разные коробки с продуктами. Прапорщик сразу же по хозяйски стал распаковывать эти коробки, своими трясущимися руками. На столе появились железнодорожные стаканы с подстаканниками, кусковой сахар, чай в пакетиках, сухарики с изюмом и мятные пряники, буханки белого хлеба, и банки со сгущённым молоком и говядиной. А из-за пазухи своего засаленного бушлата, прапорщик выудил бутылку молдавского коньяка и большую банку растворимого кофе: — Вот. — Тихо сказал он.

— О, да вы у нас кудесник. — Радостно оживившись сказал квадратный капитан лет тридцати, такой же помятый после бурной ночи как и прапорщик. Он тут же представился:

— Капитан Будник Алексей Петрович. Участник Афгана и первой чеченской компании. Служил в разведроте.

— Имеете награды? — Спросил командир роты.

— Два ордена красной звезды.

Командир роты счастливо улыбнулся, сказав:

— Ну я капитан Сухоруков, Это старший лейтенант Агеев, а лейтенанта Владимирского вы уже знаете. Господа, как я вам рад. Присаживайтесь. Хозяйничайте, сами наливайте чай, угощайтесь пряниками.

Прапорщик сел за стол и сидел тихо, тупо уставившись на бутылку коньяка. Сухоруков глядя на прапорщика ещё раз улыбнулся произнеся:

— Ну что господа, за удачу. Прапорщик Наливайко, приступаем к своим обязанностям, наливай ка.

— После выпитого коньяка все оживились. Улыбка больше не сходила с лица командира роты и он отхлёбывая чай из кружки, начал говорить о делах:

— Товарищи как я рад, всех вас видеть. У нас здесь, на Скалистом перевале, каждый человек на вес золота. Я слышал будто у Умарова пол тысячи головорезов. Что скажете капитан Будник, Алексей Петрович?

— Я думаю больше. К нему могли и другие присоединиться. По последним оперативным данным, у него человек семьсот.

— Против наших восьмидесяти четырёх, с командным составом. И это не самое страшное, хуже то что у них профессионалы, а у нас в основном солдаты срочной службы, пороха не нюхавшие. — Подвёл соотношения сил старший лейтенант Агеев.

Все на мгновение примолкли, оценивая безвыходность ситуации. Тишину нарушил Сухоруков:

— Значит так, моим заместителем я назначил старшего лейтенанта Агеева. На вас Алексей Петрович, у меня будут другие виды. Прапорщик назначается командиром по хозчасти. Кстати, как у нас обстоит дело с провиантом?

— Хорошо. Сегодня будет горячий ужин. — Ответил прапорщик Наливайко, ещё недавно бывший краснолицым, теперь бледневший на глазах.

— Вы товарищ прапорщик, сегодня дежурный по блок посту. Так что попрошу вас, не мешкая приступайте к обязанностям. Мой приказ, — внимательно и предельно корректно, проводить досмотр транспорта, и местного населения пересекающих перевал. Вопросы есть?

— Я. Вот. Но. — Что то хотел возразить прапорщик: — Вопросов нет, разрешите идти?

— Идите.

Только за прапорщиком закрылась дверь, как улыбка с лица Сухорукова исчезла и он обратился к лейтенанту Владимирскому:

— Что вы там задумали со взрывчаткой?

— Используем её для прокладки траншей, и этакого, капонира для БТР. Далее, правая сторона Агеева просматривается целиком, а с моей левой, мешает подлесок. Поэтому, я предлагаю поставить людей, что бы дрова заготавливать с нашего выступа. Но такое количество деревьев нам все равно не вырубить, а вот тут, нам и пригодятся мины. Нужно хорошо заминировать участок с моей стороны, тем более что у меня и людей меньше. Я не специалист в минировании, думаю этим лучше заняться капитану Буднику.

— Мы здесь уже вторые сутки, вгрызаемся в эту долбаную скалу, и местами только кое где углубились по пояс. — Сказав старший лейтенант закурил. С ним закурил и Сухоруков. Ротный, как будто некоторое время что-то взвешивал в своей голове, потом изложил свою мысль Буднику:

— Алексей Петрович, вы попробуйте свои знание подрывника, передать моим взводным. Потому что вы мне нужны в другом деле. Мне нужна настоящая разведывательная группа, а если понадобиться и диверсионная. Людей у нас маловато, опытных бойцов единицы, без общей стратегии нам не удержаться. Что думаете по этому поводу?

Будник минуту сидел молча, затем заговорил:

— Людей действительно мало, и из этих солдат мне придётся отобрать лучших, человек пять. Не сегодня, завтра Умаров будет здесь, поэтому я теперь же должен отобрать себе добровольцев. Постараюсь это сделать, в ходе взрывных работ и рубки леса. Рано утром до рассвета, мной собранная группа должна отбыть для личного ознакомления с местностью.

— Добро. — Удовлетворённо сказал Сухоруков: — Ну что же товарищи, приступайте.

— Товарищ капитан, я бы попросил не забирать от меня сержанта Васильева, я его хочу зам ком взводом назначить. — Обратился Владимирский к Командиру роты.

— Ладно учтём.

Всю ночь на перевале было не спокойно, горели костры и эхом раскатывались взрывы, пугая всех в округе. К утру шум прекратился, а с ним и взрывы. Через перевал поползли одинокие машины аборигенов, едущих в основном по своим хозяйским делам. Наконец тучи рассеялись и выглянуло солнце. Похоже день собирался быть солнечным. Рутина и солдатская доля, погрузила Скалистый перевал в монотонную службу, несущих дозор и досмотр, хотя в основном весь личный состав отдыхал, после ночных работ. К обеду все были разбужены и после завтрака-обеда вместе взятых, работы вновь возобновились. Вновь долбили скалу и закладывали взрывчатку, Сверху прикрывая сколоченными брёвнами, что бы после взрыва осколки и порода не разлетались по округе и кого не покалечили. Другие бойцы занимались заготовкой леса. После пяти вечера, проход через перевал прекратили и возобновили взрывные работы. Затем вновь начали долбить скалу углубляясь все глубже. Лейтенант Владимирский, заступивший на дежурство после отбоя, зашёл на КПП к командиру роты:

— Разрешите товарищ капитан?

— Входите. Садитесь. Все тихо?

— Так точно, тихо.

— Что-то Будник, задерживается со своими бойцами.

— Придёт. Я тут что подумал, у меня во взводе половина бойцов даже на стрельбищах не была. Наверно и в первом взводе такая же ситуация, прикажите завтра провести стрельбы.

— Я уже сам думал об этом. — Ротный указал головой: — Завтра подъем по тревоге, стреляем по мишеням, вон смотри бойцы из коробок нарисовали.

— И ещё, у меня товарищ капитан мысль созрела. У нас после взрывных работ, фугасы остались. Мины мы в леске установили, да чую толк с них не большой, потому что у Умара спецы есть, разминируют. И по этому разрешите пока нет чужих глаз, заложить перед моим участком фугасы. Мы их в верхнем слое земли закопаем и незаметно проводами соединим, на всякий пожарный случай. А, Павел Андреевич?

— Хорошо мыслите лейтенант, действуйте.

— Есть, я мигом. — И лейтенант Владимирский вздрогнул всем телом, когда за его спиной раздался стук в дверь. Дверь со скрипом приоткрылась и показалось лицо молодого бойца, стоявшего на посту:

— Товарищ капитан разрешите обратиться?

— Разведчики прибыли?

— Так точно. — В этот момент солдата отпихнули от двери и на пороге появился Будник. У него была забинтована кисть правой руки и сильно рассечена бровь над левым глазом. Он сразу направился к чайнику буркнув себе под нос:

— Разрешите? — Прямо из носика выпил пол чайника, порядком остывшего кипятка, переведя дух сообщил:

— Умар уже здесь.

— Откуда так быстро? С чего ты решил? — Вел допрос капитан.

— В низу в ауле мы боевиков встретили. Много. Я с бойцами вёл за ними наблюдение. Видно что только с марша, усталые. Но прибывают все новые и новые силы.

— Сколько их?

— Мы пока только человек шестьдесят насчитали.

— А почему решил что это Умар?

— Его это люди. Другой такой силы здесь нет что бы так нагло подойти к нам, да ещё так близко. Мы видели, как из аула был отправлен пост к перевалу для наблюдения. Я принял решение перехватить ваххабитов. Мы им устроили засаду, я надеялся взять языка.

— Ну и!? — Напрягся Сухоруков всем телом.

— Извини ротный, не справились. Мой косяк. Я одного сразу заколол, тот что первым шёл. Сержант Сидоров тоже молодцом был, араба зарезал. А вот чечен, того что языком взять решили, оказался на редкость прытким, и здоровым. Ну в общем одному бойцу успел прикладом челюсть вдребезги разбить, другому, чуть ребра не сломал. Одним словом пришлось его тоже прикончить. У ребят ещё опыта не хватает. Прикажите бойцов накормить и спать уложить. Нам до рассвета нужно уйти.

— Лейтенант Владимирский, распорядитесь. — Приказал Сухоруков.

— И насчёт раненного распорядитесь. Я думаю его завтра нужно в посёлок отправить. — Добавил Будник.

— Ещё распорядитесь, что бы сюда ужин капитану принесли.

— Есть, разрешите идти? — Владимирский приложил руку к берету.

— Давайте давайте под суетитесь. — Махнул рукой ротный, доставая фляжку со спиртом.

Раненный лежал прямо на земле в столовой палатке, на сооружённых из плащ палатки носилках. Вокруг него крутился разбуженный санитар.

Разведчики устало сидели за столом, молча наблюдая за поваром.

— Хабибулин. — Позвал Владимирский.

— Щас товарищ лейтенант. Щас все будет готово.

— Хабибулин, ты их как поедят, расположи на ночлег.

— Сделаем.

За спиной лейтенанта в палатке появился снайпер Гена.

— Ну а тебе чего не спиться. — Выходя из палатки спросил Владимирский.

— Послушай лейтенант, я смотрю у разведчиков потери.

— Ну и?

— Отпусти меня с ними, я здесь все равно мало полезен. Смотри, с нашей стороны перед взводом зелёнка, а с той стороны дорога петляет. Здесь снайперу нет ни какой возможности для работы.

— Точно.

— Так что, отпустите?

— Нет Гена! У меня на тебя другие планы. Тебе приходилось лазать в горах Афгана?

— Малеха приходилось. — Растягивая слова начиная о чем-то догадываться произнёс Снайпер.

— Ты заметил, какой у нас прекрасный выступ на скале, на нашем фланге?

— Ещё бы. Только к нему не подобраться. До него метров шесть.

— Завтра стрельбища, утром подымут по тревоге. Так после завтрака скажу Васильеву, что бы выделил тебе помощника. Будешь лестницу мастерить.

— Лестницу? Да здесь может больше шести метров. Где такие стволы найдёшь. Да и лестница должна быть не тяжёлая, что бы можно было её убрать и спрятать. А иначе по ней, меня быстро вычислят.

— Правильно мыслишь. Только и забираться на верх нужно при полной темноте. Я думаю шпионы Умара за нами уже наблюдают.

— Верёвку мне надо, чтобы если что, была бы возможность аварийно спуститься.

— Замётано. Я дам команду, что бы завтра при досмотре, у кого увидят верёвку, сделали бы экспроприацию.

Лейтенант резко развернулся и зашагал в противоположную сторону, откуда ожидалось нападение боевиков ваххабитов. Там он нашёл бойцов, которые осторожно подсвечивая фонариками копали не глубокие ямки, в аккурат до скалы. В эти ямки сразу же закладывались мины и фугасы. Лейтенант сам стал вставлять детонаторы и подсоединять провода, сразу же тщательно маскируя все землёй.

Ранним утром после стрельб, началось движение через перевал гражданского населения. Лейтенант Владимирский, оставив старшим на пропускном пункте своего заместителя сержанта Васильева, занимался бронетранспортёром. БТР почти по самую башню опустили в скалу, а сверху прикрыли брёвнами, использованными при взрывных работах. Бревна были присыпаны камнями и толстым слоем земли. Так что теперь БТР находящийся в пару метрах от дороги, был совсем не заметен местным гражданам, проходящим досмотр транспорта. С сегодняшнего утра, досмотр проходил более тщательно. В следствии этого, к полудню у владельца старого москвича, был обнаружен автомат Калашникова, спрятанный в багажнике под тонким одеялом, на котором лежала связанная овца. Владимирский как раз обживал свой капонир, подсоединяя на БТР-80 аккумулятор, привезённый из посёлка, когда услышал голос Васильева:

— Опаньки! А это что у нас такое? Уважаемый, это что?

— Эээ! Паслушай, такое время, кругом не безопасно. Я везу овцу в посёлок дяде. Что здесь такого?

— Овцу? А это значит палочка выручалочка.

— Правильно говоришь, именно выручалочка. Слушай брат, давай договоримся, у меня канистра со спиртом есть. Я тебе канистру, и еду дальше.

— Конечно дорогой. Автомат и патроны мы конфискуем, ты нам спирт, и ещё ногу овцы и ехай к дяде дорогой. — Очень наигранно, делая кавказский акцент говорил Васильев.

— Какую ногу? Зачем конфискуешь? Я думал мы договорились! Вот возьми двадцать долларов.

— Не могу дорогой. Приказ с оружием никого не пропускать. Оружие отбирать, подозрительных задерживать.

— Э! Слушай, это для безопасности! — В голосе незнакомца слышалось возмущение.

— Слушай, ты джигит, или ты кто!? Все едут и никто не боится! Ни кто оружия с собой не везёт! Ты кого боишься? — Подрожал Васильев проверяемому.

— Эх! Какой ты брат!? Овцу не имеешь права трогать.

— Канэчно не могу! Поэтому разворачивайся и дуй обратно, пока я не передумал дарагой.

— Эх! Ты ещё пажалеешь. — Зловеще поведал не видимый голос.

— Уже пожалел. Давай разворачивайся. Живей, живей. — Уже обычным голосом, не громко распоряжался Васильев. Послышалось хлопанье дверей, багажника, затем завёлся мотор и машина наехала на капонир. Дверь открылась и послышался взбешённый голос:

— Эй! Зачем резину резал! Ах шайтан! Я тебя щас сам порежу! Ух!

Когда Владимирский выскочил из своего укрытия, взору его предстал здоровенный чеченец лет пятидесяти, стоящий на одном колене, и держащийся за своё плечо. Пальцы его кисти прижимающие рану, обагрились кровью. Рядом с ним лежал его кинжал. Васильев подошёл к раненному, и цинично вытер свой нож о его черкеску.

— Что здесь произошло? — Спросил вышедший на шум капитан Сухоруков.

— Товарищ капитан, Васильев здесь не виноват. Мы как и положено досматривали транспорт и обнаружили у него в багажнике АКМ. Он пытался нас подкупить. Вот спирт и деньги давал. А когда товарищ сержант не взял, он с кинжалом напал. — Рапортовал боец, занимающийся проверкой автомашин.

— Кто же это ему колеса задние проколол?

— Сам. Лазутчик наверно. — Предположил боец.

— Мастерский удар. — Сухоруков сделал гримасу удовлетворения: — Рука висит как плеть. Давайте его к фельдшеру. Владимирский докладывайте.

— Товарищ капитан, я в капонире был, но всё слышал. Это тот ещё подозрительный типус. Васильев действовал в соответствии с уставом.

— Ладно разберусь. Продолжайте досмотр машин. — Скомандовал ротный.

Капитан ушёл и вновь медленно стали продвигаться машины. Аборигены скандалили, возмущались медленному прохождению машин. Владимирский успокаивал граждан:

— Граждане не волнуйтесь. Все успеете. Куда спешите?

— Уезжаем от ваххабитов. — Ответил чеченец лет тридцати, водитель шестой модели жигулей с прицепом, до верху набитым домашним скарбом. С ним были его семья, жена, трое детей и дед с бабкой.

— А где вы видели ваххабитов уважаемый? — Как бы безразлично поинтересовался лейтенант.

— В соседнем селе. Много. Очень много.

— Много, ну а сколько много?

— Не знаю. Очень много. — Отвечал хозяин семейства.

— Сколько вы видели сами?

— Человек двести. Ну их гораздо больше.

— Заканчивайте досмотр, пропускайте. — Распорядился Владимирский направляясь к капитану.

Командира роты он застал в палатке, где первую помощь оказывали раненному владельцу москвича. Сухоруков сидел на соседней кровати, допрашивая пострадавшего:

— Зачем же вы уважаемый кинжал выхватили?

— Эх начальник! Обиделся! Зачем твои солдаты колеса резали!?

— Ну у нас тоже вопросы к тебе есть. Зачем с оружием через перевал поехал?

— Начальник, я же говорю, опасно вокруг. Кругом чужие люди ходят.

— Какие чужие?

— Эх, начальник мне не веришь!

В этот момент Владимирский шепнул капитану на ухо, о том что услышал от беженцев, о большом количестве боевиков в долине.

— А почему мы должны тебе верить? Ты нам ничего не рассказал кого боишься. И против кого оружие с собой возишь.

— Да разве можно сейчас в Ичкерии без оружия.

— Значит вы просто так, в целях обороны возите с собой оружие?

— Просто, в целях обороны.

— Ну что же, сейчас вам закончат оказывать первую помощь, и вы можете отправляться.

Когда офицеры вышли на улицу лейтенант страстно зашептал:

— Лазутчик это. Заметь, ни слова о боевиках Умара. Нельзя его к нам в тыл отправлять.

— Да сам вижу, что скользкий тип. Только у него на лбу не написано, что он шпион. Поэтому будь ласков и немедленно колеса ему почини.

— Есть! Починить и отправить! — Отдав честь, Лейтенант развернулся и побежал на проходной пункт.

На москвиче раненного, одно колесо заменят запаской, другой баллон раз монтируют и за место дырявой камеры, насыплют песок, и снова смонтируют. Так поступают в безвыходных ситуациях, когда нужно ехать и что бы не испортить резину.

И все же выполняя приказ ротного, Владимирский пропустил раненного через перевал, не забыв конфисковал у того оружие, патроны и спирт. Спирт окажется техническим, не пригодный для пития. А ещё у этого пострадавшего, прапорщик Наливайко каким-то образом умудриться стянуть из багажника овцу.

К вечеру небо заволокло и пошел мелкий дождь. За этот день было изъято еще три автомата Калашникова и два охотничьих ружья. Добыта веревка и сколочена лестница, так что когда стемнело, Снайпер Гена поднялся на скалу и стал там благоустраиваться. Место действительно было удобное, с углублением в скале, защищающим от ветра, дождя и чужих глаз. С верху хорошо просматривалось дорога до деревьев с одной стороны, а с другой аж до поворота. Снайпер был оснащён трофейной рацией, одеялами и плащ палаткой.

Как стемнело, пропуск машин через перевал прекратили. Владимирский сдав дежурство Старшему лейтенанту Агееву, сидел в будке ГАИ и ел бараний шашлык, крепко сдобренный черным перцем. Капитан пил чай, курсируя от печки к столу:

— А, как шашлычок? Этот прапорщик Наливайко просто кудесник. Не даром комендант свирепствует до сих пор. Однако, плохо если тучи затянутся на долго.

— Почему? — Активно шевеля челюстями, жевал баранину лейтенант.

— Очень уж благоприятная погода, для нападения на наш блокпост. Авиация в такую погоду бессильна.

— Думаете сегодня будут гости?

— Не знаю. Вполне возможно. А ты что думаешь?

— Мне кажется они уже здесь.

В этот самый момент затрещал передатчик лежащий на столе:

— Капитан, капитан, улыбнитесь, к вам гости. — Послышался голос капитана Будника.

— Вас понял. — Ответил Сухоруков.

Вдруг вокруг все содрогнулось, прогремел мощный взрыв. Раздались автоматные очереди. Сухоруков и Владимирский выскочили из помещения и бросились в укрытие.

3

Опустившиеся на перевал сумерки, разорвала оглушительная канонада разрывов ракет и снарядов, осколками и битым кирпичом осыпающая и разящее все вокруг. Находясь в траншее, Взору Владимирского предстала яростная атака противника. От леска враг вёл обстрел их позиций, из переносных ракетных установок и автоматического оружия. Не обращая внимания на свист пуль и осколков, лейтенант подскочил к ящику и откинув крышку, вытащил оттуда гранатомёт. Пристроив его на плече прицелился и выстрелил, в скопление боевиков. Интенсивность огня понизилась, противник стал отступать в заросли деревьев. Владимирский вытащил другой гранатомёт и произвёл выстрел ещё раз. Рядом слышался молотящий звук пулемёта, это Васильев в одной полосатой майке, бил по врагу. Владимирский подбежал к нему и закричал: — Загоняй ваххабитов в лес, на мины! — И взяв автомат, присоединился к стрельбе по противнику.

В леске бахнуло. План сработал, неприятель подорвался на мине и залёг. Сразу же со стороны нападавших огонь почти прекратился, кроме редких очередей.

Все это время, в поле зрения лейтенанта был старший лейтенант Агеев, спрятавшийся за фундаментные блоки с передовым постом, из трёх солдат. Видимо там их застал подкравшийся враг. Передовой пост, находясь ближе всего к противнику не отсиживался, а яростно поливал автоматным огнём врага. Вдруг неожиданно, усевшийся за бетонным укрытием Агеев, завалился на бок и затих.

Владимирский выскочил из траншеи и пробежав метров пять залёг. Оглядевшись увидел, что у будки ГАИ отсутствовал второй этаж. Рядом с ним лязгали пули, но он вскочил и короткими перебежками стал приближаться к Агееву. Добежав до лежащего, машинально потянул того за руку. Тот лежал безжизненно, а изо лба у Агеева, торчал пяти сантиметровый осколок.

Владимирский проверил пульс, у лежащего без сознания командира первого взвода. Пульс был хороший. Тогда он склонился к лицу Агеева, стараясь в темноте присмотреться к его ранению. Оказалось что у того изо лба торчал обыкновенный сучок. Осмотрев бесчувственное тело, Владимирский не нашёл никаких повреждений. Пару лёгких пощёчин, привели в чувство Агеева и он открыл глаза:

— Ну, чего отдыхаем? Ждём когда из башки дуб вырастет? — Находясь в возбуждении от боя, спросил Владимирский.

— Какой дуб? Я что, уже дал дуба?

— Да нет ещё. Я думаю тебя просто контузило. Сесть можешь?

— Попробую. — И Агеев сел вновь облокотившись спиной о блок. Машинально потрогав свой лоб, он нащупал сучок торчащий у него из головы и Агеев стал вновь закатывать глаза и заваливаться на бок. Но лейтенант вновь отвесил ему пощёчину, только теперь более внушительную, тем самым не дав коллеге вновь потерять сознание.

— Давай не раскисай. Потихонечку поползли обратно.

— Что-то я не могу. Меня тошнит. И голова кружится. Что-то я окончательно утратил жизненный ритм и динамику.

— Это ты утратил жизненный ритм и динамику!? Это Ленин в мавзолее утратил жизненный ритм и динамику! Давай шевели копытами.

Наши командиры взводов, поползли к траншеям.

— Володь. — Агеев впервые назвал по имени лейтенанта: — Ты это, мой конфуз особо не афишируй. Стыдно. С детства всяких порезов, укусов, уколов не переносил. Мне твоя версия с контузией больше нравится.

— Замётано. — Сказал Владимирский, благоразумно не упоминая о сучке торчавшем изо лба.

Как только они вернулись в траншею, к ним подскочил ротный и накинулся на Владимирского:

— Что за детский сад такой! Ты что лейтенант, за всех собираетесь делать всё сам!? Ты что не мог послать бойцов, на подмогу раненным? По вашей глупости я мог лишиться обоих командиров взводов!

— Лейтенант Владимирский стоял по стойке смирно перед ротным, выставив вперёд грудь, и выпучив глаза:

— Виноват!

— Что виноват? Нам бандитов через перевал не пропустить нужно, а уж потом погибнуть. Вы хоть это понимаете? — Уже каким-то отцовским голосом произнёс командир роты.

— Так точно. Товарищ капитан прикажите передовому посту отступить в траншеи. — За Агеева просил лейтенант, виду у того контузии.

— Агеев вы как?

— Нормально.

— Тогда отводите своих людей в траншею. — Теперь уже с материнской заботливостью в голосе, произнёс ротный.

— Есть.

— Позовите санитара. — Распорядился капитан.

Прошло пару часов. На перевале затихли вялые автоматные очереди. Молодые бойцы сидели в траншее куря и тихо разговаривая. Другая часть, не раздеваясь лежала в палатках, благоразумно поставленных с другой части перевала. Владимирский внимательно осматривал окрестности, в прибор ночного видения. Он даже вздрогнул от неожиданности, когда услышал голос капитана Сухорукова:

— Все в порядке?

— Так точно. Тихо, как перед бурей.

— Потери есть?

— Никак нет, только легкораненые.

— Хорошо.

— Товарищ капитан, а вообще, какие потери в первом взводе.

— Удивительно, но только один боец серьёзно ранен. Тот что сверху в будке наблюдал. Повезло, его взрывной волной вниз сбросило. Ранений никаких, так побило кирпичом и все же контузило сильно. Здесь и твоя заслуга есть лейтенант. Это ты здорово придумал, снайпера посадить на скалу. Молодец Геннадий, настоящий спец. Сидит тихо себя не обнаруживает, докладывал двух снайперов снял. Если бы не он, были бы двухсотые.

Вдруг у капитана затрещала рация, и в ней послышался голос капитана Будника:

— Капитан, капитан, улыбнитесь. К вам таранят два крупнокалиберных фагота. — Понятно было что это миномёты.

— Странник мой, дорогой, узнайте какие места, в оркестровой яме у фаготов?

— Один устанавливают перед лесной декорацией, другой потянули в трущобу.

— Тот, что перед декорацией ваш.

— Оркестр почти на месте. У нас полон зал зрителей.

— Ждём занавес. — Ответил ротный и дальше уже дал распоряжение Владимирскому, — давайте всех бойцов в укрытие.

— Сержант Валиев! Подымайте бойцов, всем в траншею! — Командовал лейтенант.

— Есть. — И Валиев спешно убежал.

— Как только бойцы первого взвода расположились в траншее, за леском что-то ухнуло, и со свистом пролетело мимо, так что взрыв произошёл где-то за перевалом. За ним последовал другой взрыв, третий, и началось представление конца света.

В этом кромешном аду, противник подбирался все ближе и ближе. Наконец бойцы Умара добрались до шлагбаума передового поста, и теперь прятались за железобетонными блоками, ведя оттуда интенсивный огонь.

— Пора. — Произнёс Владимирский. Он поднял взрывную машинку, и подсоединил к ней провода. Затем зарядив машинку, сделал пуск. Взрывной волной раскидало бетонные блоки, ломая и разрывая их на куски, вместе с человеческими телами. Там на дальнем посту, предусмотрительно были заложены мины-фугасы. Взорвавшись они уничтожили и покалечили десятки врагов, улучшив прострел защитникам перевала. Противник стал отползать унося с собой раненных.

Вновь начали рваться мины, сокращая интервал между разрывами, увеличивалась интенсивность огня. Мины выпущенные с вражеской, стали ложиться совсем рядом, спереди, сзади и даже сверху траншей. Во взводе были уже убитые и раненные, лежащие на дне траншеи. Те что были целые и живые, под этим ураганным огнём, тоже лёжа прятались на дне окопа. Неожиданно всю мощь миномётного, враг перенёс на первый взвод. В траншее второго взвода, появился капитан Сухоруков, с окровавленным лицом и осколочным ранением в правую ногу:

— Лейтенант, отлично вы их накрыли! Давайте взрывайте лесок, или нам хана! — Кричал капитан незнакомым голосом, видимо был сильно контуженный.

— Есть! Там другие провода, это нужно к скале! — Ответил Владимирский тоже криком, из-за грохота разрывов.

— Они с капитаном заспешили к спрятанным проводам. Владимирский точно также подсоединил взрывную машинку, зарядка, пуск. И ничего.

— Давайте, взрывайте же лейтенант! — Не понимающе глядя на Владимирского ждал капитан.

— Провода где-то перебило!

— Что! Что случилось!? — Кричал контуженный капитан.

— Где-то перебило провод! — Закричал в самое ухо капитану Владимирский.

— Пошлите бойца!

Владимирский тихонько потянул провода и они поддались.

— Где-то совсем рядом. — Владимир поднял за шиворот рядом хоронящегося бойца, взбодрив, дёрнув за плечи и дал команду: — Соберись боец! Здесь не далеко где-то провода перебило, давай родной найди и соедини их между собой! Выполняй!

Худой, с тонкой шеей и коротко стриженными волосами паренёк моргал глазами, пригибаясь от свистящих пуль, затем после хлопка по спине, полез через бруствер. Отцы командиры молча наблюдали, как он полз в темноту. Вдруг боец закричал: Нашёл! — Потом закричал ещё громче: Аааааа! — И затих.

В это время из леска, по ним выстрелили из гранатомёта. Владимирский почувствовал сильный удар в челюсть и грудь, отлетел к задней стенке траншеи и сполз на чьё-то мягкое тело. Лейтенант протёр глаза, разъедающие едким дымом и нащупал осколок торчащий у него из щеки. Пошевелил языком, во рту было кисло. Осколок пробил щеку, выбив коренной зуб, вышел с другой стороны. В верхней части бронежилета, испачканного кровью, остались следы от осколков. Рядом жалостно стонал солдатик. Капитан Сухоруков лежал на дне траншеи и у него изо рта и ушей, были кровяные подтеки. Владимирский на коленях подполз к ротному и приподняв его голову за затылок, позвал: — Товарищ капитан, — но почувствовав осколок, торчащий из затылка капитана, умолк. Он продолжал сидеть на дне окопа держа в руке голову капитана и чувствуя как его рука наполняется кровью, а душа страхом. Он ощутил себя маленьким ребёнком, оставленным отцом в глухом лесу.

Лейтенант снял бронежилет с убитого бойца и выставив его перед собой, перелез через бруствер, и пополз в перёд. Он быстро дополз до лежащего без движений бойца. Увидел рядом с ним концы перебитого провода и подсоединил их к машинке. По бронежилету несколько раз ударили пули, но Владимирский как будто ничего не замечая, зарядил машинку и нажал на пуск. Земля под ним всколыхнулась и раздался оглушительный взрыв. Весь лесок, где засели ваххабиты, посекло осколками и даже целые выкорчеванные, перебитые деревья, взрывной волной выкинуло на дорогу. Оттуда из леса доносился страшный человеческий вой. Лейтенант пощупал пульс лежащего бойца, живой. Он захватил раненного и потащил с собой в траншею.

Миномётный обстрел прекратился, а с ним и автоматно-пулемётный огонь сошёлся к минимуму.

Бойцы выносили раненных и убитых. Владимирский занятый собой, пытался вытащить осколок застрявший в щёках между зубов, неожиданно ясно услышал сигнал рации, лежащей в кармане покойного командира роты:

— Капитан, капитан улыбнитесь. Отличное представление. После фейерверка, зал почти опустел. Благодаря нашему исполнению, фагот перед декорацией раздуло. К сожалению наш квартет, превратился в дуэт.

— Странник, это лейтенант, мальчик молодой. Капитан уснул и просил его не беспокоить.

— Вас понял. У нас пока антракт. Но прибывает новый оркестр.

— Отлично, а то я в первые две части марлезонского балета, как-то даже, где то заскучал. Вы уж их как-то взбодрите что ли. Зря что ли платили за представление.

— Вас понял, у нас третий звонок. — И Будник сразу отключился.

— Эй мальчик! Ты почему замолчал мальчик? Взрослые дома есть? — Послышался чужой голос, видимо ваххабитов, настроившихся на их волну.

— Нет, нет, никого нет, я один дома! — Нашли волну суки, — подумал Владимир.

— Эй мальчик! С нами есть Гиви, он хочет с тобой познакомиться.

— Нет, нет, мне мама не разрешала знакомиться с чужими дяденьками!

— Эй мальчик. Гиви говорит что если он с тобой познакомится, он уже савсем не будет тебе чужим, и даже возможно ты его полюбишь!

— Нет, нет, мне мама говорила что таких дяденек, их папы слишком сильно любили голенькими в детстве, и теперь они тоже любят маленьких мальчиков, потому что боятся взрослых.

Из рации полилась грубая ругань, видимо находящегося рядом Гиви не сдержался, но говоривший с лейтенантом, сразу же вернулся в эфир:

— Послушай мальчик! Гиви немножко расстроился. Он сказал что придёт за тобой. И если ты останешься живым он тебя зарежет как овцу, но до этого назначит тебя любимой, голубой овцой.

— Нет, нет! Ты злой, злой! Я с тобой говорить не буду. Дай мне зоофила Гиви. Гиви хороший, он во всем слушался папу, отбывающего срок за педофилию.

— Эй, ты шакал! Спрячься поглубже в норку, что бы я подольше тебя искал! А когда найду, намотаю твои кишки тебе на шею!…… — Послышалось рычание в Эфире, закончившиеся грязной бранью Гиви.

— Дядя Гиви это ты?

— Да маленький ублюдок! Если ты ещё не промочил штаны, выходи, встретимся один на один!

— Нет, нет, нет! Ты меня обманываешь! Ты сам не придёшь.

— Я уже иду к тебе, грязная свинья!

— Нет, нет, нет, я тебе не верю. Один на один и без оружия, ты побоишься.

— В рации послышался вновь прежний голос:

— Слушай мальчик. Гиви уже спешит к тебе, на поединок с тобой возле шлагбаума. Выходи один на один, по пояс раздетый. С собой никакого оружия.

— Нет, нет, никакого оружия. Я хочу увидеть дядю Гиви.

— Тогда через двадцать минут у шлагбаума.

— Нет, нет, через пол часа. Мне нужно ещё к штанишкам лямочки пришить.

— Согласен. Только приходи сам мальчик.

— Нет, нет, меня не обманешь. Я помню милый голосок дяди Гиви. — Дальше детская непосредственность пропала в голосе Владимирского и он закончил жёстким голосом: — Не узнаю голос Гиви, не выйду.

— Ты чо задумал? — Удивлённо таращась на Владимирского спросил Агеев, появившийся в траншее первого взвода.

— Нам нужна передышка, что бы погрузить и вывести раненных.

— Это ты хорошо придумал. Что у тебя с лицом? Ты похож на папуаса с костью в носу.

— Осколок застрял. Пытался вытащить, никак.

— А что с капитаном? — Заглядывая за лейтенанта спросил Агеев.

— Принимай командование ротой старлей, капитан геройски погиб. — И Владимирский отдал рацию Агееву.

— Лейтенант. Выносите тяжелораненых в первую очередь. Ступайте к машинам и проверьте, что там.

— Есть. — И лейтенант дав установку своим бойцам, заспешил к машинам, находящимися с другой стороны перевала. Все палатки были уничтожены миномётным огнём противника. Кухня тоже была разбита и лежала кверху колёсами. Машин не было видно совсем. На дальнем посту, с противоположной стороны от боевых действий, среди всеобщего хаоса, он увидел среди фундаментных блоков своих бойцов, во главе с прапорщиком Наливайко.

— Братцы, где машины? — Наливайко поднялся, отряхнувшись доложил:

— Все нормально лейтенант. Мы их вон за той скалой спрятали. А то сожгли бы падлы, попадись машины под обстрел. А что это у вас с лицом? Вы на людоеда похожи.

В этот момент, из темноты грянул ружейный выстрел.

— Сильно стрельбой тревожат? — Спросил прапорщика Владимирский, кивнув головой в темноту.

— Да не очень, мы их ответным огнём отгоняли, как только начнут стрелять.

— Приказ ротного, готовьте машины, повезёте раненных в посёлок.

— Товарищ лейтенант, прочесать бы дорогу. Машины пойдут, побить могут наших. — Сделал предложение повар Хабибулин.

— Где же вы их там в темноте найдёте. Только людей потерять можем. На это время нужно, а его у нас нет. И ещё, у нас каждый человек на вес золота. Вы давайте, возьмите мешки с песком и за лобовое стекло.

Солдаты грузили раненных. Отовсюду доносились стоны, даже кто-то плакал. Появился принявший командование ротой, старший лейтенант Агеев:

— Товарищи! Капитан Сухоруков геройски погиб, что бы не пустить врага за перевал! И с ним погибли наши товарищи. Что же, их смерти были напрасны, и мы теперь вот так дадим врагу пройти, и ударить в спину нашей группировке войск!? Братцы я попрошу вас, кто способен держать оружие останьтесь, продолжим защищать перевал.

Не так тяжело раненные бойцы, надеющиеся скоро покинуть этот ад замерли в растерянности. Глядя на них казалось нет такой силы, способной заставить их вернуться назад в траншеи.

Владимирский посмотрел на часы, и как-то задумчиво начал говорить, постепенно заражая своей энергетикой:

— Братаны. Мы же реальные пацаны. Мы же не маменькины сыночки! Да, нас ждут дома, но что нам там делать если мы себя не сможем считать настоящими мужиками! Через пять минут я пойду и один на один, в рукопашном поединке сойдусь с чеченцем, или грузином! Кто хочет увидеть зрелище для настоящих мужиков!? Ну!? Мы ещё живы! Давай покажем что мы настоящие русские солдаты, не хуже своих дедов и прадедов!

— К лейтенанту подошёл раненный в руку боец и сказал:

— Я осетин. Я не могу испугаться и убежать.

— Да, ты мужик! Для тебя билеты в первом ряду для зрелища.

— Раненые потянулись к Владимирскому, один с перебитыми ногами даже пополз.

— Спасибо дружище. Спасибо родной. В другой раз повоюем, теперь отправляйся в посёлок. Давайте в машину его. — Говорил с навернувшимися слезами Агеев, идя рядом с раненным, которого погрузили на носилках и несли к машине. В командирской рации зашумело:

— Эй капитан, ты все ещё улыбаешься? С тобой говорит Аслан, заместитель Умара.

— Я тебя слушаю Аслан. — Очень спокойно ответил Агеев.

— Слушай капитан, ты же знаешь нас много. Мы все равно перейдём перевал, уходите.

— Допустим. Но не так быстро и не многие из вас перейдут перевал. Уходите сами.

— Геройствуешь. Уважаю. Дай в эфир мне мальчика молодого, его тут Гиви ждёт.

— Агеев соображая посмотрел на Владимирского. Тот протянул за рацией руку:

— Мальчик молодой на проводе.

— Ну что, за базар отвечать будешь?

— А то!

— Время заканчивается, выходи.

— Нет, нет, нет. Ты меня не обманешь. Ты обещал, я услышу голос Гиви и увижу его.

— Я слушаю тебя маленький засранец. — в эфире послышался грубый голос Гиви.

— Гиви, ты откуда родом?

— Я из Панкийского ущелья.

— Гиви, начинай двигаться к шлагбауму. Я иду тебе на встречу, и я несу тебе цветы. — Последнею фразу, лейтенант пропел.

— Какие цветы!?

— На твою могилку.

— Вах! Я тебя сам похороню!

— Ты что вправду собрался идти к нему на встречу? — Схватив за рукав, Агеев остановил лейтенанта, когда они уже двигались к траншеям.

— Слушай ротный, давай глянем, что там.

Они спустились в траншею и Владимирский припал к прибору ночного видения. Из леска вышел по пояс раздетый амбал, и запалив факел двинулся вперёд.

— Ох ни фига себе! — Изумился Агеев, увидев богатыря в факельном освещении.

— Дядя Гиви это Ты? — Спросил лейтенант поднеся рацию ко рту. Он увидел как идущий с факелом достал рацию и ответил:

— Я, мальчик маладой!

— Я иду.

— Ты што!? Белены объелся!? — Агеев запнулся, видя как на него смотрят солдаты, среди которых появились раненные добровольцы.

— Да не боись ротный. Я мастер спорта по боевому самбо. Лучший был в области. Отступать некуда. Мужик сказал!

— Мужик сделал! — Закричали бойцы.

— Покажем Чехам! — Настраивая себя на бой закричал Владимирский.

— Да! — Заорали все.

Лейтенант раздевшись по пояс, вышел на встречу смерти. Температура была около нуля, из-за этого Владимирский жалко дрожал всем телом. Но вот он остановился и дальше двинулся суетной походкой Челентано, загибая то в одну сторону, то в другую, разворачиваясь вокруг своей оси.

Гиви уже находился возле шлагбаума, воткнув в тубу факел. Это был бородатый, атлетического сложения здоровяк, высокого роста, тяжёлой весовой категории, лет тридцати. Против двадцати двух лет, среднего роста и среднего веса лейтенанта.

Владимирский так и двигался походкой Челентано, нагнувшись сорвал какой-то пучок травы.

— Какой маленький и глупый мальчик. — Только и успел сказать Гиви, потому что не ожидал от молодого мальчика, такой прыти. Гиви видел как в лицо ему летит трава, но он не видел за травой кулака. Падая, он все же успел захватить ногу своего врага, но получив коленом в голову откатился назад. Гиви был опытным бойцом по боям без правил и поэтому, пока его лежащего, сверху избивал людоед с костью проткнутой через обе щеки, он попытался сделать захват бьющей его руки, что бы в дальнейшем перевести на болевой приём. Однако дикарь вырвался, дав возможность Гиви подняться на ноги. Наш тяжеловес был силен настолько, что даже от его не очень точного удара ногой, в верхнею часть бедра молодого мальчика, у Владимирского вызвало онемение ноги. Наконец Гиви окончательно пришёл в себя и налетел на нашего лейтенанта с такой яростью, нанося ему удары ногами и руками, что мальчик молодой зашатался и поплыл. И когда оставалось нанести только последний, решающий удар, Гиви задержался на какие-то пару секунд, что бы прорычать:

— Теперь щенок я вырву тебе кадык! — И он замахнулся, нанеся мощнейший свинг с правой в челюсть.

Лейтенант слегка опустил и повернул голову, левой щекой к противнику. Четырёх сантиметровый осколок, торчащий из щеки, раздробил кистевую кость среднего пальца Гиви, полностью лишив его руку боеспособности. Наш Геркулес схватился за раненную руку, уже не глядя на отлетевшего лейтенанта. И напрасно, потому что наш папуас быстро вскочил на ноги, и нанёс мощнейший удар ногой, снизу в челюсть гиганта. Упав, Гиви сразу попытался подняться на ноги, но получив коленом в челюсть, повалился на своего противника, машинально схватив того за штаны. Ему и оставалось только, зажать ноги и повалить папуаса на землю, но невероятной силы удар локтём сверху, вновь повалил Геркулеса на землю. Гиви использовал последний спасительный, запасной вариант. Он выхватил нож из штанов с выкидным лезвием, нанеся молниеносно удар. Удар лейтенанту пришёлся в область икры. Освободившись, Гиви вскочил на колено что бы нанести решающий удар ножом. Однако его предыдущий удар в челюсть лейтенанта, выбил у того осколок, зажатый между челюстью и зубами нашего папуаса. На раздумье времени не было вовсе, Владимирский вытащил изо рта осколок, и оттянув назад голову Гиви, нанёс ему удар в глаз. Затем вывернув его голову ещё больше назад, с маху перебил ему кадык. Гиви захрипел, схватившись за горло, все же пытался подняться на ноги, но удар армейского ботинка, забил торчащий из глаза осколок до основания. Тело Голиафа безжизненно рухнуло наземь.

Сначала из леска донёсся вздох разочарования, а затем грянула автоматная очередь. Лейтенант нырнул за укрытие из разбитых блоков, затем заскользил по земле, перекатываясь от одного укрытия к другому. И пока он стремился к своим, между противоборствующими сторонами завязался настоящий бой, отдаваясь в долине гранатометным, пулемётным и автоматным эхом.

Лейтенант благополучно добрался до своих. И теперь в окопе, он не замечал побитых в кровь локтей и мелких ссадин на теле. Да и разве ж это заметишь, интенсивно ведя прицельную стрельбу из автомата, по наступающему врагу. Он даже не замечал что стоит со спущенными штанами, а санитар перематывает его порезанную ногу. Пыл битвы накрыл Скалистый перевал.

Противник очень грамотно и профессионально ведёт наступление, пользуясь ландшафтом и темнотой.

Владимирский застегнув штаны, пригибаясь от пуль, заспешил к Васильеву, который своим метким огнём из пулемёта, который раз срывал атаки противника. Васильев вернулся совсем недавно, они с Хабибулиным провожали машины с раненными.

— Ну как, проводили раненных!? — Спросил лейтенант громко крича.

— Нормально! Двоих подстрелили! Один наш старый знакомый, владелец москвича! — Кричал Васильев, ведя огонь по врагу короткими очередями.

— Командуй! Я в БТР. — И лейтенант засеменил в свой капонир. Он сдёрнул брезент с бойницы и забрался во внутрь броневика. У первого взвода, противник уже достиг траншеи. Лейтенант развернул башню и надавил гашетки. Скорострельная пушка залаяла словно взбесившаяся стая зверей, повсюду разя противника. Враг валился на землю, пытался отступать, но негде не мог укрыться от пушечного огня, лучшего стрелка училища. Владимирский переложил огонь на наступающих перед его вторым взводом, и вновь остервенело бил по врагу, видя жуткую бойню создаваемую им. Обколотый наркотическими средствами враг, отчаянно метался. Вражеская атака захлебнулась, понеся огромные потери.

Когда Владимирский победоносно вышел из капонира, то неожиданно увидел бегущих бойцов, первого взвода.

— Стой! — Заорал лейтенант выхватывая пистолет.

Один боец, с окровавленной рукой, ошалело затараторил:

— Чеченцы! Товарищ старший лейтенант убит. Товарищ старший сержант тоже убит.

— А ну давай назад! Я их сверху встречу!

— Лейтенант с двумя бойцами бежал сверху траншеи. Он видел как два боевика выскочили с обратной стороны траншеи, с той самой, с которой они бежали сами и как те залегли увидев их.

— Ложись! — И Владимирский метнул гранату, прямо между боевиками. Затем перекатившись нырнул в траншею. Получилось так, что он оказался вместе с боевиками, как раз между своими. Стрелять нельзя, можно попасть в своих. Тогда он закричал:

— Мочи козлов! — И начал с пистолета в упор расстреливать врагов. Когда патроны кончились, швырнул попавшую под руку сапёрную лопатку. Лопатка попав под ухо колоритному арабу, раскроила врагу череп. Удары в грудь и руку, повалили лейтенанта на дно траншеи.

Когда он пришёл в себя, санитар с простреленным ухом, бинтовал его руку, разрезав рукав его гимнастёрки.

— Где чехи?

— Отбили. Товарищ лейтенант, вас опять бронник спас.

— Помоги встать.

— Товарищ лейтенант, вас старший лейтенант Агеев спрашивал.

— Он жив?

— Был жив. Вон он. Только у него артерия на шее перебита, крови много потерял.

— Владимирский заковылял к ротному. Тот сидел на дне траншеи, откинув назад голову.

— Старшой! Старшой это я! — И Владимирский стал трясти Агеева. Тот был бледнее смерти, с алым бинтом на шее, но глаз у него все равно дёрнулся. Затем лицо его напряглось и он открыл глаза. Сначала без звучно зашевелил губами, потом зашептал:

— Где противник?

— Отбили.

— Спасибо братан. Принимай командование. — И голова Агеева вновь запрокинулась назад и он затих навсегда.

Интенсивность огня вновь снизилась. Поле боя было завалено трупами и отовсюду доносились стоны раненных. Бойцы выносили из траншей тяжело раненных и убитых. Лейтенант появлялся то здесь, то там, вдохновляя солдат. Возможно от этого даже раненные, кто мог держаться на ногах, не оставляли позиций. Те кто стоять не могли, попросили себя затащить на развалины будки ГАИ и вели оттуда стрельбу. Первый взвод, потерял весь сержантский состав, и командиром взвода был назначен сержант Валиев. Вторым взводом командовал сержант Васильев.

Из посёлка, комендант обещал что к ним на помощь спешит подмога с узловой станции, но у них очень долгий путь. Тогда Владимирский переключил рацию на обще-войсковую волну, вызывая штаб:

— Первый, первый, я горный орёл. Первый, первый, я горный орёл.

— Горный орёл, это первый, слышу тебя хорошо. Как у тебя обстановка?

— Обстановка сложная. Враг непрерывно атакует. Отбили три атаки. Большие потери. По нашим разведданным, Умар с главными силами хочет прорваться именно через Скалистый перевал.

— Не паникуйте. Держитесь.

— Вас понял. Первый, первый горный орёл меняет позывной на двухсотый.

— Держитесь, ждите, подкрепление идёт.

— Первый, я двухсотый, стоим на смерть. Конец связи.

— Как только Владимирский кончил говорить со штабом, на их местной волне послышался голос Аслана:

— Эй мальчик молодой, как дела, как жизнь?

— Хорошо дядя Аслан. А как дела у вас? — Невинным детским голоском спросил Владимирский.

— Говоришь хорошо, а сам просишь называть себя покойником. Послушай Покойник, я знаю, что у вас совсем не осталось людей. Мы не хотим вас превращать в мёртвых, но вы должны покинуть перевал. Мы даём вам двадцать минут, что бы убраться оттуда. Через двадцать минут пощады не будет, каждому, живому или мёртвому будет отрезана голова и посажена на кол.

— Дядя Аслан, ты плохой, плохой. А Гиви хороший. Дядя Аслан приходи к нам, у нас много, много хороших, бородатых дяденек, здесь вокруг. Правда они мёртвые, но среди них так уютно и мило. Может на вас наводят напраслину, говоря что вы злые бандиты. Смотрю я вокруг, кругом лежат такие тихие и милые жмурики. Дядя Аслан, передавай привет Гиви. — Всю эту чушь, лейтенант нёс голосом очень обиженного мальчика.

— Покойник! Ты! Ты не хорошо сказал. Ты теперь мой должник. И твой язык принадлежит мне. Я его отрежу и засушу.

— Дядя Аслан мне страшно. Можно мы подумаем.

— Думай, думай Покойник. У тебя осталось восемнадцать минут.

— Так нечестно, нечестно! Ты говорил двадцать минут. А нам нужно пол часа.

— Нет Покойник, осталось уже семнадцать минут.

— В этот момент в долине что-то грохнуло. Затем в рации послышался голос Будника:

— Покойник, говорит Странник, слышишь как у нас весело.

— Я тебя слышу Странник.

— Странник, на этот раз ты от нас не уйдёшь. — Раздался голос Аслана.

— Дядя Аслан, раз ты занят, поговорим в другой раз. — И Владимирский отключился.

Пол шестого утра, из леска боевики нанесли несколько залпов из гранатомётов и переносных ракетных установок, по капониру где стоял БТР. Противник двинулся в атаку. Владимирский пробежался по траншеям, подбадривая бойцов, затем заглянул в капонир. В капонире потолок обрушился, но БТР уцелел. Лейтенант отодвинув бревна, проник во внутрь броневика. Он сел за пушку, приник к прицелу и открыл огонь. От живых и мёртвых тел, летели ошмётки человеческой плоти. Из леска выстрелили из ракетной установки. Внутри БТР все заполнилось едким дымом. Владимирский навёл пушку на лесок и дал очередь. Откуда-то сбоку от скалы, выстрелили из гранатомёта. Лейтенант на четвереньках выполз наружу. Кумулятивный осколок прожигал его бронежилет, и он скинув броню побежал в траншею первого взвода. От туда Владимирскому стало видно, что у самой скалы первого взвода, противник бросился на штурм. Из траншеи полетели гранаты. Васильев бил врага из пулемёта, и перед ним была уже гора трупов, в несколько рядов. Когда лейтенант добежал до Васильева, тот уже орудовал ножом, используя его против врагов запрыгнувших в траншеи. Владимирский бросил гранату, по наступающим снаружи траншеи и прицельным огнём из автомата положил троих на землю. У самой скалы, в траншее раздался взрыв, это раненый старший сержант Салаев, подорвал себя вместе с врагом. Васильев кончив орудовать ножом, вновь взялся за пулемёт. Во втором взводе не осталось не одного здорового бойца, но они, раненные стояли на смерть. Лейтенант пробежал по всем траншеям первого и и второго взводов таща за собой гранатомёты, постоянно делая из них выстрелы, подбадривая бойцов разными репликами:

— Орелики! Давай орелики! — Или: — Господа джихадисты, бите, бите, проше пани! Куда же вы!? — И уже своим: — Не, вы реальные пацаны! Смотрите джигиты струхнули! — Подбежав к бойцу ведущему бой: — Ну ни фига себе Чувак! Ты же его убил на хрен! — В другом месте: — Гляди оттуда стреляют! Разреши я по ним из гранатомёта бахну! — И он уже опять в другом взводе: — Брателла ты что творишь!? Ему же больно! Глянь как копытами сучит! Будь снисходительный, добей душмана! — Лейтенант подбегает к раненному, сползающему на дно траншеи солдату, и подымает его: — Братан ты что!? Да ты подожди умирать-то! Давай я тебе помогу! — И Лейтенант поставил на ноги чуть живого бойца, который чудным образом сразу же открыл огонь по врагу.

Этот странный, контуженный и весь израненный лейтенант, неутомимо появлялся то слева, то справа и своей неуёмной энергией, заводил как заводные игрушки, оставшихся полуживых мальчишек, ещё совсем недавно оторванных от мам и пап.

Остановившись возле капонира, Владимирский вновь проник в броневик. Внутри что-то тлело и усилился едкий газ.

— Господи, только бы все работало! Господи, пусть я сдохну, дай нам только удержать перевал! — Взмолился Владимирский. Он попробовал, оказалось все в порядке. Зарядил боекомплект и стал целить по врагам. У первого взвода Арабы почти вплотную подступили к траншеям. Они умело передвигались прикрывая себя огнём.

— Ещё чуть, чуть и начнут закидывать гранатами. — Нажимая на гашетку подумал новоиспечённый командир роты, которой практически уже не существовало. Противник пытался залегая прятаться, но его везде настигал пушечный огонь, разрывая на куски, отрывая конечности. Перед первым взводом противник даже не смог откатится назад, будучи почти полностью истреблённым.

Владимирский неожиданно вспомнил рассказ отца Александра, о той старой, царской святой Руси. Это была последняя его мысль. Дальше в его сознании что-то вспыхнуло, и невыносимая боль порвало его сердце.

Затем наступила парящая лёгкость в его теле. Вокруг что-то стало меняться и он увидел себя со стороны, откинувшегося на сиденье, а из его груди, как раз там где сердце, торчит десяти сантиметровый осколок.

Вся его не долгая жизнь, невероятно чётко пролетела в его сознании. Он помнил все от рождения, каждую секунду также прекрасно, как то что произошло секунду назад. Он вспомнил все, даже то что ему не было понятно из-за младенческих своих лет.

Неожиданно все происходящее он увидел сверху. Эти бесчисленные трупы, лежащие от траншей до поворота дороги. Среди них раненные и живые и он прекрасно их различал. И главное, он знал что ещё не наступил рассвет, но вокруг было необыкновенно светло.

Дальше с ним стали происходить ещё более странные вещи. Появился невероятно прекрасный Свет. Этот Свет словно влился в естество Владимирского, успокоив все тревоги и не сносную память о всем плохом, напоив его существо блаженством.

Свет начал двигаться, подымаясь куда-то в космос. Земля стала удаляться, затем удаляться стало солнце, пока не исчезло совсем. И вот появилась совсем странная картина, будто бы солнечная система была закручена в спираль, оставляя везде свой след в пространстве и времени. И ощущение было такое, что одновременно можно было находиться в каждой точке спирали, временного отрезка нашей солнечной системы, будучи в не времени.