Потерянные

Владарг Дельсат, 2023

Швейцария недалекого будущего. Над людьми нависла страшная тень ядерной войны. В интернате знакомятся Витя и Света. У каждого за плечами – страх и потери, а общее на двоих – недоверие к миру, боязнь системы и жажда освободиться любой ценой. Даже ценой самой жизни…Герои вместе попробуют отыскать правду обо всём, что происходит вокруг, они будто познакомятся сами с собой заново, помогая в этом друг другу. А неожиданная подсказка из прошлого – медальон отца Виктора – станет отправной точкой нелёгкого путешествия в новый и безопасный мир.

Глава седьмая

Виктор Кох

Я точно поверю в Бога.

Светка отреагировала совсем не так, как я ожидал, — с ходу согласилась. Почему-то она очень боится поездки с классом, это заметно. Видимо, опасается не удержать себя в руках и раскрыться. Все мы этого боимся на самом деле, потому и натягиваем лицемерные улыбки.

Но вот то, как Светка обречённо реагирует, мне не нравится. Надо будет попробовать её разговорить, хотя она вряд ли мне доверится. Готов ли я ей так довериться? Пока у меня ответа на этот вопрос нет. Но сейчас и не нужно отвечать, а вот то, что надо… надо оформить бумажки. Чтобы каждый, коснувшийся удостоверения личности сенсором, знал, что мы находимся рядом по доброй воле, являясь совершеннолетними партнёрами. Это защитит Светку, да и меня, честно говоря.

Мадам Дитмар внимательно посмотрела на нас, будто оценивая нашу решимость. Почему-то от этого взгляда хочется передёрнуться, а то и помыться. Мне, парню, и то противно, а Светке каково? Вон как впечатлилась, даже из объятий не вырывается.

— Безусловно, возможно, — наконец, кивает мадам, закончив разглядывать нас двоих, как мартышек в зоопарке. — Вам нужно поставить свою подпись.

Нужно расписаться на десятке бумаг. Я это знаю, теперь узнает и Светка. Унизительно это на самом деле, просто унизительно. Делаю шаг вперёд, к столу, где в папке они и лежат. Мадам Дитмар будет свидетелем, пока мы подписываем. Такое ощущение, что это и есть самая важная часть происходящего. Нужно собраться с духом.

Бланк о том, что всё добровольно. Легко ставлю свою подпись, передаю ручку Светке. Внимательно прочитала, кивнула, расписалась. Эх, девочка, это было самым простым, если верить тому, что я прочитал.

Следующий бланк — о типе отношений. Самый, пожалуй, унизительный, с моей точки зрения. В нём указывается всё то, что можно и что нельзя. Тип отношений, общее или нет хозяйство, хождение на сторону и самая противная для меня часть — та, которая связана с половой жизнью. Решительно вычеркнул всё, что приносит боль. Ну и обмен, групповые — всё вычеркнул, остальное…

С остальным нужно осторожно — может повлиять на характеристику. Дописал под зачёркнутыми пунктами: «традиция семьи». Это абсолютный аргумент — Швейцария чтит традиции. Поэтому отрицательно на характеристику не повлияет. А вот всё остальное…

Светка, читая, аж задрожала, но это я чувствую по её руке, на лице девушки — всё та же вежливая улыбка. Хорошо, если расписаться сможет. Надо подумать, была же нейтральная формулировка, исключающая насилие. Пока думаю, ставлю свою уверенную подпись, а в графе примечания дописываю: «Половая жизнь — в соответствии с традициями обеих семей, только по обоюдному письменному согласию».

Выглядит, как подстраховка, мадам криво ухмыляется. Эта бумага — огромная ловушка на самом деле, но я обо всём заранее прочитал, в том числе, что на форумах пишут. Поэтому и дописал этот комментарий, заставивший мадам Дитмар скривиться, а Светку — робко улыбнуться.

Развязались, последняя бумага — о сохранении тайн друг друга. Вот именно она ничего и не значит, потому что за недонос о «социально опасном поведении» полагается депортация. И никакая бумага этот пункт не отменит, поэтому спокойно подписал, кивнув Светке. Надеюсь, она не жалеет о том, что согласилась, ибо процедура действительно довольно унизительная.

— Ну, что же, поздравляю вас, — скривив лицо в том, что она считала улыбкой, сообщила нам мадам Дитмар. — С сегодняшнего дня вам разрешено ночевать в комнатах друг друга.

А вот это уже не совсем обычно и звучит намёком. Я насторожился, потому что эта сельдь точно что-то знает. Неужели готовится какая-то пакость по отношению к Светке? Насколько мне известно, из всего класса только она до сих пор ни с кем не была. Аж потом прошибло.

— Благодарю вас, мадам, мы обязательно воспользуемся разрешением, — ответил я спокойно, тщательно контролируя интонации голоса.

Не вижу Светкины глаза, а чувствую только руку, но она, похоже, поняла. В каком же зверинце мы живём! Осторожно вывожу её из проректорского блока, руку девушка почему-то вырвать не пытается, поэтому мы очень спокойно начинаем спускаться по лестнице, когда вновь начинает орать сирена гражданской обороны. Как они мне надоели, слов просто нет! Уже бы разбомбили эту Швейцарию и оставили нас в покое!

Впрочем, в убежище тоже можно поговорить. Закуток у дверей — он для важных персон, если война, и никем не занят, если просто учебная тревога. Но самое важное, что я узнал, — этот закуток не прослушивается. Поэтому важно успеть его занять.

Потянув Светку за руку, помчался в направлении убежища. В этот час в гимназии народу немного, большинство уехали в супермаркет — закупаться для поездки в новое и красивое, по их мнению. Раздолье для куратора на самом деле. Можно просто смотреть и записывать в тетрадку. Поэтому в этот час в убежище почти никого и не было.

— Ну, как ты? — задал я самый, по-моему, идиотский вопрос, когда массивные двери с лязгом захлопнулись.

С каждым разом тревога проходит всё серьёзнее и серьёзнее, уже и угадать трудно, учебная она или нет. Впрочем, раздумывать на тему тревоги не хочется. Вряд ли кто-то рискнёт нажать кнопку, все же знают, чем это закончится. Поэтому нужно просто усадить свою испуганную подругу и дать ей успокоиться.

— Я нормально… — ответила Светка. — Спасибо тебе.

Тоже голос контролирует. Знаю я твоё «нормально», такое же, как и моё. Нужно поговорить, нам обоим нужно, но она ещё не расслабилась. Что же за демоны такие у этой вроде бы хорошо устроенной девочки? И в это её «спасибо» гораздо больше вложено, чем просто благодарность за беспокойство. Просто ощущение такое.

— Мадам не зря сказала о ночёвке, — сказал я ей самое, по моему мнению, главное. — Я на полу могу переночевать, а тебе возвращаться может быть опасно.

В полутьме закутка в школьном убежище, в неверном свете автономных ламп я смотрю прямо на Светку, не в силах вдохнуть от вида захлестнувших её эмоций. На меня смотрят блестящие Светкины глаза, при этом освещении кажущиеся чёрными, а в них — жуткая смесь страха и… благодарности?

Светлана Фишер

Самое странное в том, что Витькина рука не вызывает у меня мгновенного омерзения. Я совершенно себя не понимаю. Когда он держит меня за руку, мне не хочется её немедленно вырвать, чтобы сразу же помыть. Когда обнял, не давая упасть, — тоже не было ощущения чего-то мерзкого. Это для меня очень странно.

Партнёрство, предложенное Витькой, защищает нас обоих — от слухов, дополнительного контроля, осмотров. После того как мы поставим подписи, физическое здоровье станет нашей внутренней проблемой, безо всякого контроля извне. И в гимназии, и в университете. Так что да, это защита. Конечно, при этом я лишаюсь защиты закона, в случае если меня…

Но, положа руку на сердце, её, этой защиты, и так не было, потому что таких скандалов в нашей гимназии сроду не было, а вот сами случаи были. Я здесь иностранка, а тот же Уве — швейцарец, так что его будут защищать в первую очередь, и я совсем не хочу знать, как именно.

При взгляде на формуляр, в котором скрупулёзно перечислялись все виды полового взаимодействия, я почувствовала поднявшийся, казалось, из самого подсознания ужас. Тратя все свои силы на то, чтобы не выдать обуревающие меня эмоции, я замерла. Со стороны казалось, наверное, что я доверилась Витьке, хотя это было не так. Мне просто стало страшно, ведь эта бумага позволяет ему сделать со мной всё что угодно.

«Половая жизнь в соответствии с традициями обеих семей, только по обоюдному письменному согласию». Одна единственная фраза, записанная Витькой в примечания, совершенно переменила для меня взгляд на парня. Возникло ощущение, что он чувствует моё состояние, а может, и мысли читает. Разве так бывает? Как и в далёком детстве, возникло такое чувство, как будто всё сейчас происходит не со мной. Я — просто сторонний наблюдатель, и всё.

Мир вокруг воспринимается, как кадры какого-то фильма: вот мы подписываем бумаги, вот нас поздравляют, причём я даже не понимаю, что мне говорят, а вот мы уже на лестнице. И тут, как избавление — тревога гражданской обороны. Не надо ни о чём думать, только бежать, бежать куда-то вниз. Витька тянет меня за руку, но и придерживает, как будто заботится.

Обо мне кто-то заботится? Да нет, не может быть, мне, наверное, просто показалось. Хотя мы сейчас уже партнёры и должны демонстрировать это на публику. Это объяснение мне кажется самым логичным.

Вот и убежище, уже знакомый закуток, жест Виктора, показывающий, что тут нас никто не слышит. Стальные толстенные двери с лязгом захлопываются, позволяя нам побыть в тишине, покое и безопасности. Хотя здесь мы нигде и никогда не будем в безопасности. Каждый шаг регламентирует какая-нибудь бумажка, какая уж тут… Тяжело вздохнув, я вслушалась в то, что говорит Витька. Что? Что он сказал?!

— Повтори, пожалуйста, — попросила я парня с надеждой на то, что ослышалась.

— Мадам не зря сказала о ночёвке, — спокойно и без всякого раздражения в голосе повторил Витька. — Я на полу могу переночевать, а тебе возвращаться может быть опасно.

Вот почему мне показался таким странным взгляд Маттиаса! Неужели они решили не ждать до поездки? Господи, страшно-то как! Меня почти захлестнуло этим самым ужасом, когда я поняла, что мне сказал Витька. Он готов уступить мне свою кровать, только чтобы… Чтобы что?

— Почему? — прямо спросила я его, ожидая честного ответа.

В конце концов, я так устала от притворства, могу же я попросить хоть немного искренности? Ну, пожалуйста!

— Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, — ответил мне парень, глядя прямо в глаза, будто пронизывая своим взглядом насквозь.

Я вглядывалась в него изо всех сил, но так и не увидела фальши. И что-то внутри ещё подсказало, что это — правда. Но разве так бывает?

— Как скажешь, — согласилась я с ним.

Он прав, нас действительно предупредили, хотя делать это мадам Дитмар была не обязана. Пренебрегать таким предупреждением — мысль очень плохая, и не только потому, что от него сквозит могильным холодом. Просто нельзя, поэтому Витька прав. Но вот почему он не говорит о ночёвке на одной кровати? Мне будет, конечно, очень страшно, но ведь Витька этого не знает. Тогда почему?

Пусть он не соврал сейчас, но и на вопрос не ответил на самом-то деле. А если Витька хочет близости и пользуется моментом? Я попыталась представить, как он накидывается на меня ночью, вызывая в памяти то… то, что нельзя вспоминать. Почему-то с Витькой такая сцена мне не представлялась. С Уве, Маттиасом, да с кем угодно — легко, а вот с Витькой — никак. Что это значит? Ведь значит же что-то?

— Не бойся, — вздохнул будто читающий мои мысли парень. — Не надо меня бояться.

Это просьба. Не приказ, а просто обычная просьба, как карандаш передать. Почему же мне тогда становится тепло внутри от этой вполне обычной просьбы? Кажется, я близка к истерике просто от непонимания себя, своих реакций, своих мыслей. Но здесь нельзя. В убежище людей совсем немного, но они есть, и показывать какие-либо эмоции — очень плохо.

Прижавшись спиной к холодной стене, я закрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями. Я прожила шесть последних лет в состоянии постоянного страха. Эти очень хорошо умеют пугать, поэтому я просто делала всё, что они говорили, и ни словом, ни жестом не смела возражать.

Сегодня я уже решила довериться Витьке. Возможно, это ошибка. Но если это решение окажется ошибкой, пусть она будет последней. Я устала. Теперь я поняла, что со мной происходит: я устала от страха, ежеминутного ожидания чего-то плохого, от своих воспоминаний, угроз… У меня просто нет сил больше бояться. И если Витька сделает страшное, то пусть. Напоследок сделаю ему хорошо, в благодарность за эти волшебные сны.

— Я не буду тебя бояться, — пообещала я, открыв глаза, хотя это было проще сказать, чем сделать.

— Я тебя не обману, — говорит он, как будто клянётся, но без всякого пафоса.

Может, действительно не обманет? Бывают же чудеса на свете?

Вот чего я о себе не знала… Мне девятнадцать, в детстве меня бросила мама, в тринадцать… Не хочу даже думать об этом. Потом больница, служба опеки, респектабельное семейство, взявшее меня только ради серьёзной скидки на налоги. Страх, преследовавший меня всё это время. Витька, строящий из себя рыцаря, ведь не может же он всерьёз думать так, как говорит?

Как после всего, случившегося со мной, я могла сохранить веру в сказку?