Дом мистера Кристи

Влада Ольховская, 2019

Судмедэксперт Дмитрий Аграновский обнаруживает, что за несколькими бытовыми преступлениями на самом деле стоит серийный убийца, умело обманывающий полицию. Дело усложняется, когда оказывается, что это не просто маньяк, а подражатель. Он не копирует чужой стиль, он идет еще дальше: он проживает жизнь легендарного серийного убийцы Джона Кристи, охотившегося в Англии в первой половине XX века. Чтобы остановить его, необходимо понять, что ему нужно. Присвоить славу Кристи? Или подставить ни в чем не повинного человека? А если так, то какую роль в этом вынужден будет сыграть похищенный сын одной из жертв – маленький слепой мальчик?

Глава 2. Китти Дженовезе

Дмитрий до сих пор не был уверен, что поступает правильно, но сдаваться не собирался. Он потерял все, что было важно в его прошлой жизни, все ориентиры — кроме стремления останавливать преступников. Для него это было вроде как компенсацией за то, что сделал отец, а теперь позволяло найти себя, когда ему казалось, что все потеряно.

Он не сомневался, что обнаружил нечто важное. Проблема заключалась в том, что верил в это он один. Все остальные упорно не видели связь, на которую он указывал. Дмитрия не покидало чувство, что он стоит перед глухой бетонной стеной, через которую не пробиться. Ему нужен был человек, который не стал бы подозревать его в навязчивых идеях и воспринял его предупреждение всерьез.

Такой человек был только один, и Дмитрий, переборов гордость, позвонил ему — спустя много месяцев, через обиду, которая когда-то казалась ему непреодолимой. Да, это было тяжело, и все же в глубине души он был рад, что решился. Он устал от одиночества и хотел вернуть в свой мир хоть кого-то из дорогих людей.

Леон ответил ему быстро, и их первый с прошлой осени разговор прошел лучше, чем ожидал Дмитрий. Он опасался, что младший брат уже сорвался, опустился, теперь его нельзя привлекать к расследованиям, нужно срочно искать хорошего нарколога, психотерапевта, да хоть шамана, лишь бы его спасти!

Но спасать Леона было не нужно. Он пригласил старшего брата к себе — в квартиру, расположенную в дорогой новостройке. Похоже, дела у него шли неплохо! Дмитрий не смог бы позволить себе такое жилье, даже если бы очень захотел.

В обед он приехал по указанному адресу, вошел в подъезд, еще наполненный запахом новизны — такое бывает, когда дом только-только сдан, везде идет ремонт, и побелка легкой дымкой висит в воздухе. На светлом бесшумном лифте Дмитрий поднялся на последний этаж и прошел в просторную квартиру.

Она чем-то напоминала ему картинки из каталогов, которые любила смотреть Мила. Идеальный дизайн, стильный, строгий и продуманный — но совершенно нежилой. Семья с детьми смотрелась бы странно среди всех этих кожаных диванов, металлических ламп и глянцевых черных поверхностей. Нет, это была квартира для мужчины, для того, у кого на семью нет времени.

То есть, для человека, которым стал Леон.

— Я ведь даже не знаю, чем ты теперь занимаешься, — задумчиво произнес Дмитрий, оглядываясь по сторонам. — Надеюсь, это законно?

Элитная студия была мало похожа на ту тесную, пропитанную духом нескольких поколений квартирку, которую снимал он сам.

— Более чем, — усмехнулся Леон. — Я знаю, какого ты обо мне мнения, но рассказывать что-то мне лень, поэтому поверь мне на слово: я никого не убил, не похитил и не изнасиловал, чтобы жить здесь. По крайней мере, не по-настоящему.

— Уже интересно…

— Весьма. Но ты не ради этого пришел.

Да, у него была четкая задача. Но Дмитрию казалось странным переходить сразу к делу, когда он впервые встретился с братом после нескольких месяцев молчания.

— Я… Да… А как там Лида?

Он и сам не знал, зачем спросил. По пути сюда Дмитрий пообещал себе, что не будет говорить о ней, и вот же — сорвалось!

— Нормально, — пожал плечами Леон. — Рожать готовится. Вроде бы, мальчик будет.

— Слушай, ты что, вообще ничего не чувствуешь? — возмутился Дмитрий. — Это же твой племянник!

— Да, но я слишком долго верил, что это мой сын. Не в твоих интересах напоминать мне об этом.

Это точно. Раньше Дмитрий нередко упрекал младшего брата за черствость, грозящую превратиться в жестокость. Но теперь, когда он сам, по сути, предал Леона, какие могут быть нравоучения?

— Ты прав, — вздохнул Дмитрий. — Давай не будем об этом… Ни о Лиде, ни о Миле.

— Согласен. Все решится само собой, и опять же, ты не для того позвонил мне. Что-то мне подсказывает, что это связано с папкой, которую ты вертишь в руках.

Да уж, заявлять, что он совершенно случайно взял с собой стопку документов, было бы нелепо. Поэтому Дмитрий кивнул:

— Есть дело, важное… Кажется, я наткнулся на серийного убийцу. Но вижу его только я!

— Воображаемый друг?

— Очень смешно! Леон, это серьезно! Я и сам ни в чем не уверен, следователи считают меня навязчивым идиотом. А что если я прав? Если действительно объявился маньяк? Тогда каждая его новая жертва будет и на моей совести!

— Ты утрируешь, — указал Леон. — Но ты всегда был к этому склонен. Ладно, пошли на кухню, покажешь, что там у тебя.

В квартире царил идеальный порядок — ни пылинки, ни пятнышка. Вряд ли Леон лично за этим следил, похоже, сюда приходила домработница. Еще один пункт к его расходам… Как странно: раньше именно Лидия требовала, чтобы он зарабатывал больше, но только после развода с ней у него все наладилось.

Они сели за стол, заработала кофеварка, Леон кивнул на бар, но Дмитрий покачал головой:

— Я же за рулем, помнишь? И мне еще возвращаться на работу. А тебе разве нет?

— Нет, сегодня нет необходимости. Я тебе как-нибудь потом расскажу, сейчас не до этого, перерыв-то у тебя короткий.

— Я ведь вроде как начальник, могу и задержаться, — усмехнулся Дмитрий. — Но в чем-то ты прав. Я к тебе приехал из-за одного открытия.

Он достал из папки с документами фотографию — еще живой девушки, хотя у него были с собой и другие снимки. Дмитрий всегда уважал право смерти на определенную интимность, он собирался показать брату ровно столько, сколько необходимо.

Теперь Леон рассматривал изображение молодой девушки, ухоженной — пожалуй, даже слишком, из тех, кто прорисовывает брови и наращивает ресницы. В ее красоте осталось мало естественности, однако такие барышни сейчас и мелькали на обложках журналов.

— Кто? — коротко спросил Леон.

— Ева Майкова, двадцать восемь лет. Найдена задушенной в своей квартире примерно в середине марта. Перед смертью была изнасилована, это и считается мотивом убийства. Дело пока зависло, толковых подозреваемых нет и не было. У бывшего мужа алиби, а больше ее смерть никому не была выгодна. Она еще и работала дома, это усложняет дело: она могла пустить кого угодно.

— Кем работала?

— Мастер по наращиванию волос.

Для Дмитрия стало открытием, что это вообще профессия. Он был далек от индустрии красоты, да и Мила таким мало интересовалась. Лидия наверняка знала больше — но она об этом не говорила, ее привлекательность оставалась тайной, которой он просто наслаждался.

Так что ему и в голову не могло прийти, что можно заработать, приматывая кому-то к волосам чужие пряди. Но оказалось, что это не только востребовано, это еще и неплохо оплачивается, судя по квартире и банковским счетам покойной.

Впрочем, теперь все это должно было достаться родственникам: детей у нее не было, повторно она замуж не вышла, да и бывший муж ни на что не претендовал. Зачем ему? Он сам был обеспечен.

— Дело там было странное, со своими нюансами, но тогда я не придал ему особого значения, — признал Дмитрий. — Про жизнь Майковой мало кто знал, даже ее подруги не представляли, встречалась она с кем-то или нет. Дело сложное, и лезть в него я не собирался.

— А почему все-таки полез?

— Потому что появилось вот это.

Он достал вторую фотографию — еще один снимок молодой женщины. Эта тоже была красива, но уже другой красотой, природной, которой просто позволили расцвести. Фарфоровая кожа, огромные голубые глаза, робкая улыбка — фея, а не человек!

Правда, Дмитрий увидел ее уже совсем другой, и тем тяжелее было сейчас смотреть на фотографию.

— Мария Гордейчик, двадцать один год. По версии следствия, изнасилована, избита и задушена собственным мужем из-за ревности.

— По версии следствия, — повторил Леон. — Но не по твоей?

— Не по моей. Потому что я вижу: она была задушена тем же человеком, который убил Еву Майкову.

Дмитрий достал еще два снимка — крупный план шеи обеих жертв. То, что укрылось от следователей, Леон заметил мгновенно:

— Странная петля!

— Да, очень характерная и явно указывающая на старую травму руки душившего.

— Дай догадаюсь: у мужа-убийцы никакой травмы нет?

— Правильно догадался, молодец, — усмехнулся Дмитрий. — Я тебе больше скажу, дело Гордейчиков простое и гладкое, только если хочется видеть его простым и гладким. Если присматриваться, тут же натыкаешься то на одну шероховатость, то на другую.

— Например?

— Соседи единодушно заявляют, что он был ревнивцем — за это следователи и ухватились.

— Это распространенный мотив.

— И страшная проблема — особенно на пустом месте.

— Иногда недостаток ревности — не меньшая беда, — рассудил Леон. — Я вот последним узнал, что мне жена с родным братом изменяет, представляешь?

— Мы ведь договорились не обсуждать это сейчас!

— Ладно, проехали. Так ты не веришь, что это убийство из ревности?

— Не похоже. Те же соседи утверждают, что он никогда ее не бил — и я это подтверждаю, эту женщину минимум несколько месяцев до смерти никто пальцем не тронул. А еще она была изнасилована перед убийством. Станет ли муж насиловать жену?

— Иногда. Следователь, небось, считает, что Гордейчик узнал об измене, изнасиловал, просто чтобы продемонстрировать свою точку зрения насчет того, кому принадлежит его жена, и убил ее?

— Почти. Он считает, что Мария могла попросить развод — и Гордейчик не сдержался. Этим же парируют и мое указание на то, что раньше он ее не бил. Мол, раньше не бил, а потом она сделала нечто такое, что избил.

— А сам он что говорит? — поинтересовался Леон.

— Сам он, вроде, признался еще там, в квартире — ходил и мямлил, что это он ее убил. Но тут все условно. Опера, которые его брали, говорят, что мужик был раздавлен, в шоке и не такое можно сказать. Может, для него «я убил» равносильно «я не смог спасти»?

— Ты додумываешь, следователь это всерьез не воспримет.

— Да он уже ничего всерьез не воспринимает! — отмахнулся Дмитрий. — В этой истории есть еще одно обстоятельство, самое главное: пропал трехлетний сын Гордейчиков. Муж этот настаивает, что не знает, где ребенок, свидетелей нет, у знакомых его тоже нет.

— Вот это уже серьезно, — нахмурился Леон. — Что говорит следователь?

— У него две основные версии. Первая — мальчик сам убежал в панике и потерялся. Вторая — Мария, собираясь обсудить развод, отвела куда-то сына. Она рассчитывала на сложный разговор, а не на свою смерть, поэтому никого не предупредила, где ребенок. А мальчик слепой, Леон, один он не выживет.

Леон понял его — как и ожидал Дмитрий. Они могли ссориться, злиться друг на друга и не все прощать. Но в главном они по-прежнему были едины во мнении, и это радовало.

— Так чего ты хочешь от меня? — спросил Леон.

— Нужно точно определить, может это быть серийный убийца или нет, понять, зачем он похитил мальчика…

— Я, вообще-то, не эксперт по серийным убийцам!

— Но ты знаешь эксперта.

Леон заметно помрачнел, но иного Дмитрий и не ожидал. Это раньше он еще надеялся, что связь между его братом и Анной Солари исчезнет после окончания расследования. Теперь он не знал, что между ними происходит, да и не пытался понять.

Брат ответил ему ровно — но после паузы, и это уже говорило о многом.

— Мы с ней не общаемся.

— Так пообщайтесь! Думаешь, мне было прям так весело тебе звонить? Но есть вещи, которые важнее наших личных обид! Пропал маленький ребенок, и если эта безумная шляпница поможет его найти, я сам ее умолять готов!

— Прибереги мольбы, Анны все равно нет в стране.

— Как это — нет? — поразился Дмитрий. — Ты что, ничего не знаешь?

— А должен?

Он, похоже, не притворялся, он действительно не знал. Что ж, это было бы вполне в стиле Леона — сосредоточиться на работе или даже собственной депрессии и пропустить все новости в мире.

Это было плохо. Дмитрий надеялся, что самое неприятное его брату уже известно — а теперь, получается, ему предстояло стать гонцом, приносящим дурные вести! Не слишком престижная роль, особенно для того, чье положение и так нестабильно.

— Ты новости не смотришь? — на всякий случай уточнил Дмитрий. — Даже криминальные?

— А что, Анна в криминальных новостях?

— Давно уже, это же громкое дело! Набери в поисковике «Смерть Яна Мещерского» — и все поймешь.

— Что?!

Вот теперь Леон прекратил обращать на него внимание, словно позабыв, что брат еще здесь. Он бросился к ноутбуку, быстро набрал что-то на клавиатуре. Дмитрий не стал заглядывать через его плечо, он и так знал, какие ответы даст ему интернет. Вместо этого он предпочел налить им обоим кофе, давая Леону время прийти в себя.

Ему предстояло узнать, что Ян Мещерский вернулся в Россию примерно неделю назад — и той же ночью умер. В его загородном доме случился жуткий пожар, пламя сожрало здание за считанные часы. Молодая жена Яна успела выбраться, а он — нет. Его тело удалось найти лишь после того, как пламя потушили.

Эта история была бы трагичной сама по себе, но скоро она получила неожиданное продолжение. Родственники Яна, сводные брат и сестра, обвинили в его смерти вдову. Оказалось, что она стала единственной наследницей, а несчастный супруг прожил всего несколько месяцев после свадьбы. Не слишком ли это подозрительно?

Негодующих родственников поддержали поклонники Яна, началось официальное расследование, от очевидцев пожара стало известно, что в ту ночь Анна Мещерская вела себя подозрительно спокойно, словно судьба мужа ее не то что не волновала — не удивляла даже.

Пока оснований для заключения под стражу не было, однако подозреваемую посадили под домашний арест. Полиция утверждала, что это для ее собственной безопасности, и не зря: у дверей подъезда днем и ночью дежурили разгневанные фанаты, готовые устроить свой собственный суд.

Леон бы узнал об этом, если бы хоть раз включил телевизор — история получилась громкой, ее сейчас мусолили и в криминальных новостях, и на ток-шоу. Но он телевизор не включал.

— Я действительно не знал, — тихо сказал он. — Она там все это время была совсем одна, ее обвиняют в преступлении, которого она не совершала… А я не знал!

Дмитрий не был так уверен, что она невиновна. Да и в том, что она сломается под давлением общественного мнения, сильно сомневался. Однако говорить об этом Леону было опасно.

Он решил использовать состояние брата:

— Видишь, еще одна причина зайти к ней!

— В смысле?

— Она под домашним арестом, но не в изоляции же! Думаю, я сумею обо всем договориться, нас пропустят. Нужно только, чтобы она хотела говорить. Со мной она общаться не будет, а с тобой — еще как!

— Я бы не был так в этом уверен…

— А ты попробуй, — настаивал Дмитрий. — Хуже не будет!

— Попробую…

Уже было ясно, что расследование станет всего лишь предлогом, Леон на самом деле будет рваться туда не из-за этого. Но какая разница, если у них все-таки получится помочь людям?

* * *

Нельзя ни к кому привязываться. Это слишком дорогое удовольствие для таких, как она, потому что плата за него очевидна. Привязанность — это уязвимость, это нож, однажды прилетевший в спину, это неспособность мыслить здраво. Поэтому раньше Анна была уверена, что забава получается слишком дорогая, а пользы от нее — ноль. Но все оказалось не так просто, и бывали ситуации, когда не чувствовать уже не получалось. Оставалось утешать себя тем, что эти чувства никогда не выходили из-под контроля.

Вот и сейчас, когда Леон позвонил, она согласилась на встречу с ним не только из-за их общего прошлого. Он сказал, что нужна ее помощь по важному делу, а на такие вещи у него чутье. Да и потом, ей все равно было нечего делать, а это расследование вполне могло развеять ее скуку.

Ее временная темница была во всех отношениях роскошной. В распоряжении Анны оказались пять комнат, наполненных дорогой, часто — антикварной мебелью. Классический стиль здесь был выдержан великолепно, без единого намека на безвкусицу. Правда, обилие золота и мрамора все равно раздражало ее, внушая впечатление, что она ночует в музее — но это уже вопрос личных предпочтений.

Она исходила эту квартиру вдоль и поперек, изучила каждую картину, сувенир, каждую книгу. Анна много лет тренировалась быстро замечать и запоминать детали, так было нужно для расследований. Теперь эта способность работала против нее: после пары часов здесь она могла составить полный каталог всего, что наполняло квартиру. Ей только и оставалось, что работать над новой книгой, иначе стало бы совсем тоскливо.

Поэтому она с готовностью согласилась на предложение Леона. Ей было даже любопытно, как он на все это отреагирует… Конечно же, он уже знает о смерти Яна, теперь об этом разве что в мультфильмах не рассказывают. Будет ли он злиться? Или это удивит его? Или он даже порадуется? Все возможно — Анна помнила, как его огорчила новость об этом браке.

В любом случае, угрызений совести она не чувствовала. Она-то знала, что правда на ее стороне.

Она подошла к окну, выходившему во двор дома, и посмотрела вниз. Да, у подъезда все еще суетились люди… Это раздражало соседей, которые в этом доме тоже были не последними людьми, и они не раз вызывали полицию. Но пока дошло только до того, что у дверей поставили дежурных, а журналисты и особо преданные любители музыки во главе с родней Яна не расходились. И Леон это увидит… Пусть так. Это как с погружением в холодную воду: лучше сразу нырнуть с головой, чем мучать себя, входя маленькими шажочками.

Братья Аграновские явились строго в назначенный час. Они с легкостью пробились через толпу у подъезда: этих двоих здесь не знали, не подозревали, к кому именно они идут. Да и дежурные, охранявшие ее квартиру, пропустили их, была договоренность. Анна встречала их в прихожей, как и полагалось хозяйке. Она всем своим видом показывала, что это простая вежливость, соблюдение традиций, а вовсе не желание увидеть их как можно скорее.

Они оба изменились, сильно, но по-разному. Дмитрий, похоже, все-таки развелся или оказался на грани развода. Он чуть пополнел, появилась одутловатость и легкие проблемы с кожей — верный знак плохого питания. Одежда на нем была чистой, но неумело выглаженной, взгляд стал воспаленным, это, возможно, от долгих ночей на работе. Хотя и долгие ночи на работе намекали, что ему не к кому теперь возвращаться. Значит, Лидочка не приняла отца своего ребенка с распростертыми объятиями. Ей нужно было уничтожить чужую семью, а не создать свою, но Анна знала, что так будет; она редко ошибалась в людях.

Леон, напротив, выглядел куда лучше, чем при их прошлой встрече. Но тогда был ноябрь — а ноябрь никого не красит. К тому же, осенью он еще не полностью восстановился после травмы легкого. Но теперь молодость и великолепное здоровье взяли свое, и, глядя на него, невозможно было поверить, что он пережил. Он легко привлекал внимание в толпе: высокий, широкоплечий, с безупречной фарфорово-бледной кожей и вороными волосами, с пронзительными голубыми глазами, взгляд которых не каждый выдержал бы. Из двух братьев, старший определенно пошел мастью в мать, младший — в отца, и Дмитрия это всегда пугало. А зря: внешнее сходство ничего не значит.

Дмитрий смотрел на нее с легким волнением и удивлением, но без враждебности — уже хорошо. Леон сохранял спокойствие, будто в этой встрече не было ничего важного для них обоих. Кто-то другой на ее месте обиделся бы, Анна — нет. Она слишком хорошо знала его. То, что он держит себя в руках, лишь означает, что он полностью восстановился, стал таким, как раньше.

Есть особая порода людей, которые, даже умирая внутри, не позволят никому узнать об этом. А Леонид Аграновский был далек от умирания.

Она проводила их в столовую, где уже был накрыт стол — разумеется, не ею. Унаследовав состояние Яна, она с готовностью прибегала к услугам его ассистентов. Но теперь в квартире никого не было: она не хотела, чтобы этот разговор подслушивали.

Говорил в основном Дмитрий, Леон молчал, делая вид, что его интересует только интерьер квартиры. Но он наблюдал за ней украдкой, а она наблюдала за ним. Анна не хотела эмоциональных привязанностей, не рвалась к ним, однако, когда они возникали, признавала их, как и любую уязвимость. Эти месяцы ничего не изменили… По крайней мере, для нее. Для него-то она теперь другой человек: вдова, наследница, убийца своего мужа.

Знание правды меняет мир, и они, получается, теперь жили в разных мирах. Анна и рада была бы ему все рассказать, но она не могла — не имела права. С некоторыми бедами нужно справляться или одной, или никак. Поэтому она предпочла сосредоточиться на том, ради чего они пришли, — на расследовании.

— Значит, вы хотите, чтобы я определила, может ли в это быть втянут серийный убийца? — поинтересовалась она, когда Дмитрий закончил.

— Да… Тут ничего не понятно! Их обеих изнасиловали и задушили. Но другие обстоятельства смерти отличаются! Майкову не избивали, ее отравили перед смертью, однако это ее не убило. У нее не было детей… И Гордейчик, подозреваемый этот, на момент смерти Майковой был в другом городе. Короче, есть аргументы «за» и «против», нужно твое мнение.

— Думаю, вам скорее нужен однозначный ответ, — усмехнулась Анна, помешивая кофе в изящной фарфоровой чашке. Ян всегда любил красивую посуду, и здесь хватало оригинальных вещиц, служивших лучшим напоминанием о нем. — Мог ли это сделать серийный убийца — вот что вы хотите знать. А кто такой серийный убийца?

— Если бы я знал, я бы не пришел к тебе, — указал Дмитрий.

— Псих, который убивает ради удовольствия, — пожал плечами Леон.

Но оба они не были ни в чем уверены. И не зря — понимание того, кто такой серийный убийца, чаще всего было интуитивным. Это то знание, которое у всех есть, но которое словами не выразишь. Анна и сама искала ответ не один год, но она работала с такими людьми, поэтому ей сейчас было проще, чем ее гостям.

— Есть разные подходы к этому, и у каждого свои преимущества и недостатки, — отметила она. — Давай сюда отчеты по вскрытиям и все, что ты там притащил. Так вот, касательно серийных убийц… ФБР, например, считает, что серийный убийца — это человек, совершивший три и более убийств на протяжении как минимум месяца. Видишь? Два критерия — время и количество. Но они сомнительные, потому что если человек, настроенный убивать, совершил два убийства, он на них не остановится, и глупо ждать третьей жертвы, чтобы объявить его серийным убийцей. Национальный институт правосудия США пошел другим путем. С их точки зрения, серийным считается убийца, у которого больше двух жертв и которым движут психологические мотивы, чаще всего — садистские сексуальные отклонения. Но, как видите, и тут не все однозначно. Большинство маньяков действовали во власти сексуальных желаний — поэтому тут и позволительно слово «маньяки». Но не все. К серийным убийцам не раз причислялись те, кто убивал ради собственной выгоды, пусть и не по заказу. Да и среди психологических мотивов не всегда правит бал желание секса — вспомнить хоть того же Зодиака, для него секс никогда не имел значения, его манил страх.

— Зачем нам все это знать? — не выдержал Дмитрий.

— Вы ведь хотите понять, столкнулись ли с серийным убийцей, так? Я вам просто подсказываю, кого нужно искать. Истина, как всегда, скрывается где-то между разными определениями. Если так, то можно уверенно брать следующие критерии: больше двух жертв, убиты не одновременно и не в одни сутки, но одним человеком. Это все. В вашем случае, мотив лучше не трогать, даже если кажется, что он на виду — сексуальное насилие. Метод убийства тоже не так важен, далеко не у всех маньяков есть своя фишка. В случае, который вы мне принесли, вроде как все есть: две жертвы, убиты в разные дни. Осталось только определить, одним ли человеком.

Она была совсем не уверена, что это действительно маньяк. Даже не так — Анна была почти уверена, что это не серийный убийца. Удушение — распространенный вид убийства после изнасилования или даже во время изнасилования. А раз сам Дмитрий Аграновский сомневается, что это было сделано рукой одного человека, значит, поводов хватает. Это просто две несчастные женщины, которым очень не повезло, и все. То, что они оказались перед одним судмедэкспертом, — всего лишь совпадение.

Так что изначально, забирая у Дмитрия файлы, Анна была настроена скептически. Но чем больше подробностей она видела, тем сильнее становилось чувство настороженности в ее душе. На словах Дмитрий рассказал ей не все! Он-то считал, что упомянул самое главное — изнасилование и удушение. Но важнейшие детали остались здесь, на страницах отчета, на фотографиях.

Отравление бытовым газом. Изнасилование. Удушение. Избиение — первое и единственное. Пропавший ребенок. Обвиненный муж. Для большинства людей, к которым в этом случае относились Дмитрий и Леон, это был просто набор фактов. Но для Анны они сплетались в единую цепочку, в которую невозможно было поверить.

Слишком точно, так не бывает…

Она была так поражена, что не смогла этого скрыть. Обычно она контролировала себя куда лучше, однако Анна просто не ожидала такого. Перед ней словно разворачивалась история, которую она прекрасно знала!

Она не могла похвастаться тем, что помнила истории всех маньяков, когда-либо живших на Земле. Но самые важные она изучила — они помогали ей понять новые проявления безумия. Именно новые, а тут, в этих убийствах…

— Что случилось? — спросил Леон. — С тобой все в порядке?

Он легко заметил перемену ее настроения и все понял правильно. Это Дмитрий мог такое пропустить, потому что не хотел видеть, он — нет. Но, как ни странно, эта его способность не раздражала Анну. Она ведь сама позволила ему узнать достаточно, чтобы понять ее!

— Со мной — да, — задумчиво отозвалась она. — С этими делами — не факт.

— Значит, это все-таки серийный убийца? — уточнил Дмитрий.

— Рано говорить.

— А когда уже не рано? Слушай, я уже и так себя двадцать раз в паранойе обвинил!

Анна оторвалась от отчетов и бросила на него удивленный взгляд.

— Это еще почему?

— Да потому что ищу преступления там, где их нет, — покачал головой Дмитрий. — Это ли не попытка отвлечься от собственной жизни, нормальной жизни, на какой-то бред? Мне нужно искать способ помириться с женой, а не высматривать маньяков в тумане!

— Ну вот, включилась твоя любимая фишка: про норму говорить, — вздохнула Анна. — Неужели ты еще не понял, что нормы нет?

— Она есть, и она у меня была! А теперь что? Ты думаешь, я хочу, чтобы мне всюду маньяки мерещились? Если учитывать историю нашей семьи, до добра это не доведет!

— У нашей семьи не худшая история, не все в ней совершали преступления, — заметил Леон. — А дела, которые ты нашел, действительно странные.

— Да знаю я, но… Это же не моя работа, понимаешь? Мое дело — трупы вскрывать, и это я сделал. Если я нашел что-то подозрительное, мне нужно сообщить следователю. Это я тоже сделал!

— Но следователь тебя проигнорировал.

— Разве это не лучший знак того, что не нужно соваться в такие истории? Все, моя совесть чиста, все выполнено как надо!

Похоже, расставание с женой повлияло на него куда хуже, чем предполагала Анна. Он стал нервным, неуверенным… Раньше у него была своя точка опоры — дом, в который он мог вернуться. Теперь он этого лишился, а новые ценности не нашел. Это плохо. Дмитрий Аграновский был из тех людей, которых она, при всех их недостатках, назвала бы хорошими. Анне было нужно, чтобы он таким и остался.

Она разложила перед собой страницы отчета и фотографии, чтобы получше изучить их, и обратилась к Дмитрию, не глядя на него.

— Знаешь, что такое синдром Дженовезе?

— Да вроде, слышал, но сейчас не вспомню…

— Значит, не знаешь, — рассудила Анна. — Это психологический эффект, назван по имени Китти Дженовезе. Красивая была девушка, надо сказать, если посмотришь фото — сам признаешь. Жила себе тихо, работала, никому ничего плохого не сделала. Вся ее вина заключалась в том, что однажды по пути домой она остановилась на красный сигнал светофора, и в этот момент ее увидел Уинстон Мозли. А этот очаровательный джентльмен, заметь, потом на суде признал: он той ночью вышел из дома только для того, чтобы убить женщину. Захотелось. Одни в два часа ночи просыпаются, потому что им хочется воды попить, а Мозли — чтобы убить.

— И что, она с работы возвращалась в два часа ночи? — удивился Дмитрий.

— Это не так уж странно, если учитывать, что работала она в баре. Так вот, загорелся зеленый свет, Китти поехала дальше — а Уинстон Мозли поехал за ней. Она припарковала машину примерно в тридцати метрах от дома и уже направлялась к двери, когда он напал на нее, набросился, два раза ударил охотничьим ножом. Раны были очень серьезны, но они не убили Китти и не лишили ее сознания. Ее мольбы о помощи разбудили нескольких соседей, но только один из них удосужился выйти и крикнуть, чтобы Мозли оставил женщину в покое. Мозли, как и большинство трусов, сбежал, услышав мужской голос. Китти поднялась, вероятно, в состоянии аффекта, и направилась к двери. Никто не вышел ей на помощь, а при звонке в полицию сообщили, что «На улице мужчина ударил женщину, но она встала и пошла». Понятное дело, в полиции не придали этому вызову приоритетное значение, и медиков туда никто не направил.

Для Анны этот случай был важным, одним из ориентиров, которые вели ее вперед. Сейчас она могла рассказывать об этом спокойно, между делом. А когда она впервые читала материалы по делу Дженовезе, ей сложно было сдержать злость и бессильную ярость из-за того, что жизнь была потеряна — когда ее так легко было спасти.

Китти добралась до черного хода, но внутрь войти не смогла: дверь была заперта. От потери крови она упала на ступеньки, хотя не лишилась сознания. Она наверняка была в ужасе, но верила, что выживет, раз безумец, напавший на нее, отступил.

Ей не повезло — так сильно не повезло, что это было больше похоже на проклятье. Мозли не отступил, его просто спугнули. Ему настолько хотелось убить, что он вернулся на место преступления. Он обыскал парковку и территорию вокруг дома и, в отличие от свидетелей, нашел еле живую Китти.

Он ударил ее ножом еще много, много раз, а потом изнасиловал. Судя по ранам, оставшимся на руках, она была в сознании и пыталась защищаться, она кричала и звала на помощь. Ее наверняка слышали, люди, пусть и немногочисленные, проходили мимо, но никто не вмешался. Издевательства продолжались полчаса, Мозли развлекся и ушел по своей воле, оставив истерзанную жертву в озере крови. Ее нашли, вызвали «скорую» — но было уже поздно. Китти не доехала до больницы.

— Сначала дело попытались замять, но потом шум поднялся жуткий, — продолжила Анна. — Газеты утрировали, писали, что свидетелями стали чуть ли не сорок человек. Это, конечно, бред. Но с десяток свидетелей там наберется — и никто из них не помог Китти. Хотя многие могли! Учитывая трусость Мозли, самого появления рядом взрослых мужчин хватило бы, чтобы он свалил со скоростью ветра. Но — нет. Они не вышли, не позвонили, промолчали. Случай стал хрестоматийным. Синдром Дженовезе также называют эффектом наблюдателя. Это ситуация, когда свидетели видят перед собой жертв, но не помогают — по разным причинам. Кто-то верит, что ему не обязательно вмешиваться, жертве помогут другие, раз преступление очевидно. Кто-то убеждает себя, что преступление и вовсе не так серьезно, как кажется, раз другие не помогают. Внутренняя мотивация может быть разной, результат один: свидетель смотрит и ничего не делает, мысленно ссылаясь на других свидетелей. Пусть они, а не я! Этот эффект обычно работает в толпе, тогда как единственный свидетель преступления действует куда решительней, зная, что больше не поможет никто. Понимаешь, почему я вспомнила эффект Дженовезе? Потому что именно с ним ты сейчас и столкнулся. Ты видишь преступление — но его не видят другие. Те, кому положено: следователи и другие эксперты. Ты начинаешь сомневаться, искать у себя паранойю, ты готов отказаться от своих слов, лишь бы не высовываться и не выглядеть нервным идиотом. Но что если преступление есть, Дим? И ты проходишь мимо него? Что если это действительно маньяк, а вовсе не бытовое насилие? Тогда на двух женщинах он не остановится.

Дмитрий не ответил ей, но это было и не обязательно. Она видела, что он избавился от сомнений — и это хорошо. Потому что если ее догадки были верны, проблема куда серьезней, чем он предполагал, причем у всех.

— Так а что с убийцей-то? — поинтересовался Леон. — Поймали или нет?

— Поймали, естественно, он был далеко не гений. Таких, как Мозли, называют неорганизованный убийца: они убивают по первому желанию, ни к чему не готовятся и не заметают следы. Но, как показывает случай Китти Дженовезе, им порой везет. Оказалось, что она была не первой, а третьей его жертвой. Мозли, женатый человек и отец трех детей, был некрофилом и продолжил бы убивать, такие не останавливаются. Вот вам типичный серийный убийца, настолько примитивный, что история его даже не запомнила. Хотя кое-чем он все же примечателен… Наглостью. Мозли так активно сотрудничал со следствием, чуть ли не ноги целовал, что смертную казнь ему заменили на пожизненное заключение. Через четыре года он сам себе нанес легкое ранение и по пути в больницу сбежал. На свободе он долго не задержался, но развлекся по полной, изнасиловав еще одну женщину. В восемьдесят четвертом, через двадцать лет после убийства Китти, он подал прошение о помиловании, решив, что уже отсидел достаточно. Ну, убивал, грабил, насиловал — с кем не бывает?

— Ты додумываешь за него, — буркнул Дмитрий.

— О нет, я не додумываю, примерно так он и относился к жизни. В американских тюрьмах прошение о помиловании заключенный обсуждает с комиссией по освобождению. Так вот, Мозли не раскаялся в содеянном. Он просто стал утверждать, что убил Китти в результате ограбления, дипломатично опустив подробности про изнасилование и полчаса пыток. Он так и сказал: «При ограблениях люди иногда умирают, такое случается». Естественно, его отправили обратно за решетку, но жизнь его ничему не научила. Уже при следующем прошении он сделал ставку на то, что жертва — он, а не Китти.

— Это она его изнасиловала и убила? — удивленно спросил Леон.

— Нет, там логика была еще круче: мол, убитой — помучаться часок-другой и свободна, а ему, бедному, страдать всю жизнь. Что любопытно, он не требовал смертной казни, которая завершила бы для него все быстро, он хотел свободы. Он потом не раз просил о помиловании, но так и не раскаялся, он просто придумывал все новые причины, по которым не так уж страшно, что он убил Китти. Мозли не выпустили, он умер в две тысячи шестнадцатом году, прожив долгую и не самую несчастную жизнь — в тюрьме он получил степень бакалавра и весьма гордился собой. Он среди рекордсменов США по времени, проведенному за решеткой. Но его уже нет — а эффект Дженовезе остался. Это не редкость, преступления, при которых свидетели могли спасти жертву, но не вмешались, повторялись и, увы, будут повторяться. «Это не мое дело», «А вдруг все не так и меня сочтут истеричкой», «Не надо мне с этим связываться» — и прочая лирика. Это печальная реальность, но все ведь не обязательно должно быть именно так! А у вас, ребята, даже меньше прав наблюдать и ничего не делать, чем у остальных. Судмедэксперт и следователь, пусть даже бывший, да вы первыми реагировать должны!

Дмитрий был смущен, Леон — нет.

— Именно поэтому мы сейчас у тебя, — заметил он. — Но ты так и не сказала, может это быть серийный убийца или нет.

— Может, — помрачнела Анна. Догадка, появившаяся при просмотре отчетов, теперь давила на нее. — Как минимум, Гордейчик ваш вряд ли виноват. На обеих жертвах не нашли следов спермы насильника, и вот вопрос: если муж в порыве тупой ярости насиловал жену, стал бы он озадачиваться презервативом? Так что да, это повышает шансы, что они были жертвами серийного убийцы. А еще это может быть нечто гораздо худшее, чем просто серийный убийца.

— В смысле?

— Пока рано говорить. Вам партийное задание: проверьте все убийства по Москве за… Ну, допустим, за год. Ищите молодую девушку лет двадцати-двадцати пяти. Она была изнасилована и задушена, но не избита и ничем не отравлена. Проверяйте всех жертв, которые так или иначе подходят под это описание, и смотрите фото — не повторяется ли уже знакомая вам петля.

— Что? — нахмурился Дмитрий. — Что за бред? Как это вообще понимать?

Она могла бы им объяснить — но не хотела. Анна знала, что оставшееся неведение вынудит их работать быстрее. Да и потом, она не хотела, чтобы они начинали самостоятельное расследование в обход нее, слишком уж странным могло оказаться это дело.

— Просто сделай, что я прошу, — сказала она. — То, о чем я думаю, невероятно, и я, скорее всего, ошиблась… Но если вы все же найдете подходящую девушку — бегом ко мне. Потому что такого серийного убийцу даже я еще не встречала.

* * *

Видеть ее было одновременно тяжело и легко. Тяжело — потому что между ними оставались нерешенные споры, недоверие и обиды, которых, по идее, быть не должно, но они, как сорняки, откуда-то появились. Легко — потому что она каждый раз была новой, и так просто было поверить, что после этого обновления она забудет прошлое.

Леон уже привык к тому, что у нее в запасе тысяча образов, для любой ситуации подходящий найдется. Теперь она жила образом вдовы известного музыканта. В этой странной роли она была богемной девой, не красивой хищницей, охотящейся за деньгами, а существом не от мира сего в длинном белом платье, с льняными волосами, закрывающими ее спину и плечи, частично скрывающими лицо. Она не казалась скорбящей, но не потому, что ей было все равно, а потому, что для таких созданий смерть — это просто смена одной фазы существования на другую.

Она что-то затеяла. Леон не просто знал ее, иногда ему казалось, что он ее чувствует, хотя объяснить это было сложно. Если изначально эта афера с мужем просто раздражала его, то теперь появилось ощущение, что он упустил нечто бесконечно важное.

Но если Анна была спокойна, то атмосфера вокруг дома накалялась. Те, кому очень хотелось обвинить ее в смерти Мещерского, устроили настоящий пикет. Они к каждому, кто проходил мимо, присматривались с настороженностью, словно надеялись разглядеть у него на лбу слово «Враг». В действиях толпы чувствовалась странная организованность, которая настораживала его.

Он не собирался ни с кем разговаривать. Дмитрий сейчас думал о расследовании, Леон — об Анне, и они прошли мимо шумной толпы, игнорируя все обращенные к ним вопросы. Казалось, что на этом все и закончится, но — нет. Возле машины их уже ждали.

Их было двое: мужчина и женщина лет тридцати пяти-сорока. Оба были не слишком высокими, кряжистыми, и женщина казалась даже массивней мужчины. У них хватало и других похожих черт: светлая кожа, ставшая красноватой от первого весеннего загара, грубоватые черты лица. У мужчины волосы были русыми, у женщины — выкрашенными в желтый цвет, однако это различие все равно не мешало понять, что они родственники. Возраст позволял предположить, что брат и сестра.

Они даже не пытались сделать вид, что оказались здесь случайно, они преграждали путь к машине. Но агрессивными они не выглядели: мужчина отводил взгляд, а женщина пыталась улыбнуться, но получалось неловко.

Она обратилась к ним первой:

— Здравствуйте! Вы ведь приходили к той женщине, да? К Анне? Вы были у нее долго, значит, вы ее хорошо знаете?

— С чего вы взяли, что мы были именно там? — изумился Дмитрий. — Вы что, следили за нами?

— Нет, что вы! Я, знаете ли, позволила себе войти за вами в подъезд и посмотреть, на какой этаж поднимется лифт. Он был на ее этаже, а там живет только она, соседняя квартира пустует.

— То есть, следили, — заключил Леон. — Вы кто вообще?

— Меня зовут Люба… Любовь Сирягина, я — старшая сестра Яна Мещерского, а это Андрей, его брат.

Когда Леон узнал, что Анну обвиняют в убийстве собственного мужа, он навел справки о Яне Мещерском. Он не верил, что она действительно убила его ради денег. Нет, она что-то затеяла, но спрашивать ее об этом было бесполезно, и он решил все вычислить сам. Пока не получалось, зато он выяснил, что близких родственников у Яна не осталось. А Любовь и Андрей Сирягины — старшие дети его отчима. У них с Яном не было ни единой капли общей крови, но по закону они приходились ему родственниками.

— Допустим, мы у нее были, — кивнул Леон.

— А кто вы ей?

— Вам какое дело?

Он не хотел быть с ними грубым — но иначе не получалось. Они были угрозой для Анны…

Леон понимал, что это не самая правильная реакция с его стороны, однако по-другому он уже не мог. Да и потом, эти двое сами полезли, он их не трогал.

— Мы должны знать! — гордо заявил Андрей. — Нас теперь все касается!

— Спорно.

Любовь бросила на брата предостерегающий взгляд. Похоже, дипломат среди них был только один, а Андрею полагалось молчать с видом невинно обиженного агнца.

— Послушайте, мы не хотим ничего плохого, — Любовь выдала еще одну неубедительную улыбку. — Мы давно уже пытаемся наладить контакт с Анной, но она избегает нас.

— Пытайтесь дальше, мы-то здесь при чем? — поинтересовался Дмитрий.

— Мы бы не отказались от посредников…

— Не заинтересованы.

— Да вы хотя бы выслушайте нас, нашу историю, а потом уже решайте!

Это было любопытно. Леон знал, что вряд ли чего-то добьется от Анны — если она сама не захочет говорить. Поэтому ему хотелось узнать, что скажут эти двое, устроившие ей настоящую травлю.

— Хорошо, давайте поговорим, — кивнул Леон.

— Ты серьезно? — поразился Дмитрий.

— Тебе не обязательно в этом участвовать, подожди в машине.

— Да я уж лучше подожду, не хватало еще на это время тратить! И ты долго не броди.

— Мы вас не задержим, — заверила его Любовь. — Вы, простите, кто?

— Это не важно, мы с ней работаем вместе, и я не прочь узнать, что вы о ней думаете.

Такой подход их вдохновил. Возможно, к другу Анны они отнеслись бы настороженно, но в деловом партнере они видели возможный рычаг давления.

Они отошли в сторону от дома, чтобы не привлекать внимание толпы. Чувствовалось, что Сирягины не отказались бы от присутствия журналистов, но они боялись спугнуть потенциального союзника.

— Рассказывайте, — поторопил их Леон. — Что у вас там за вражда?

— Это не вражда… Мы ее по-настоящему и не знаем, просто неприятно получилось!

По версии Любови, их отец, очень обеспеченный и уважаемый человек, в свое время женился на «бесприданнице» — матери Яна. Она была совсем одна, с маленьким ребенком, понятно, почему она ухватилась за такую возможность! Но Дмитрий Сирягин был великодушен, он полностью ее обеспечил и любил ее сына, как родного.

— Может, даже больше, чем родного, — буркнул Андрей.

Именно благодаря Дмитрию Ян пошел в престижную школу, начал заниматься музыкой. Когда его мать умерла, отчим продолжил заботиться о мальчике, души в нем не чаял. Но позже случилась беда: партнеры по бизнесу решили подставить Дмитрия. Его обвинили в серии грязных преступлений, чтобы испортить ему репутацию. Яна забрали в приют, а Сирягин был вынужден проводить дни в судах. Правосудие оказалось на его стороне, он остался на свободе, но дело было сделано: он потерял деньги, уважение коллег и друзей, а главное, любовь обожаемого младшего сына. Ян так и остался в приюте, а Дмитрий скоро спился и погиб в результате несчастного случая: заснул пьяным прямо на дороге, и его переехала машина.

— Он до последнего очень любил Яна, только о нем и думал, — вздохнула Любовь. — А Ян, увы, поддался лжи, он послушал людей, которые поливали папу грязью, и не смог его простить. Хотя папина последняя воля доказывала, кто его любимчик: все свое состояние он завещал только Яну, мы ничего не получили. Было ли нам обидно? Да, конечно, не буду скрывать. Но Яна мы в этом не винили, не он ведь писал завещание. Мы сто раз пытались связаться с ним, наладить контакт, а он нас близко не подпускал. Он нас даже не знал! Наверно, наслушался чьих-то сплетен, не знаю… Это было очень тяжело. Когда он женился, мы порадовались за него, решили, что он станет добрее, общительнее… Но нет, его жена тоже не желала говорить с нами! А очень скоро он умер. Понимаете? Сгорел в пожаре, а все его деньги и, соответственно, деньги нашего отца перешли ей.

— Поэтому вы решили, что Анна убила его? — удивился Леон. — Потому что вы остались без денег?

— Нет, конечно! Мы просто хотим справедливости. Да, Ян болел. Но умер-то он не из-за болезни!

Они предусмотрительно умолчали о том, что до появления на горизонте Анны они были единственными наследниками Яна Мещерского. Не важно, какие отношения были между ними, по закону они все равно получили бы его деньги и дома. Все знали, что он серьезно болен, поэтому у Любови и Андрея были основания надеяться, что скоро деньги отца вернутся к ним. Но вот появилась какая-то жена — из ниоткуда!

Теперь у них была всего одна надежда: признать завещание недействительным. А для этого им нужно было доказать, что Анна — мошенница и убийца.

Помогать им Леон, естественно, не собирался. Он не до конца понимал, что происходит, да и признавал, что пожар, в котором погиб Мещерский, был очень странным. Если бы речь шла о ком-то другом, он бы еще допустил определенные подозрения.

Но это же она! Любая попытка обвинить ее в чем-то отзывалась в его душе гневом и презрением. Эти их заискивающие взгляды, угодливые улыбки… Они, изображая бескорыстных брата и сестру, сами что-то скрывали, он чувствовал.

— Спасибо, что рассказали мне, — сказал Леон. — Но мне нужно ехать.

— Вы поможете нам?

— Я поговорю с ней.

Это не было ложью, он действительно собирался поговорить с Анной.

— Пожалуйста, нам очень нужна помощь! — взмолилась Любовь. — У меня двое маленьких детей, у нас почти ничего нет! А она одна… зачем ей одной столько денег?!

— Всего доброго.

— Еще увидимся, — многозначительно произнес Андрей.