Море играет со смертью

Влада Астафьева, 2023

Неожиданно сильная гроза превратила мир праздника в мир трагедии, обрушив отель на берегу моря. Казалось, что хуже уже не будет, но на территории спасательных работ один за другим происходят несчастные случаи, вроде как не связанные между собой, но заставляющие задуматься: только ли стихию нужно винить за гибель людей? Разобраться с этим предстоит психологу МЧС, спасателю и кинозвезде – до того, как кто-то из них станет следующей жертвой.

Глава 2

Здания умирают по-разному

За годы работы в МЧС Борису Доронину доводилось видеть гибель многих зданий. Он о таком не болтал, но порой они казались ему живыми существами, по-разному относящимися к собравшимся внутри людям.

Одни здания, даже погибая, старались завалиться так, чтобы никому не навредить — и у них каким-то чудом получалось. Другие, рухнув, создавали пустоты из плит и уцелевших колонн, в которых немногочисленные выжившие могли долгими днями укрываться в ожидании помощи.

Но здесь все было иначе. Корпус отеля просто схлопнулся, как тот пресловутый карточный домик. Основное здание лежало перед спасателями плоской грудой строительного мусора, в которой уже невозможно было опознать величественную в прошлом постройку.

Выживших в этом здании не оказалось. Их еще в первые дни находили в обрушившихся пристройках — среди которых, к сожалению, оказался и игровой клуб для детей. Тогда оставалась надежда, были радостные вести… Теперь уже нет. Руины проверили несколько раз всеми доступными методами. Жизни там больше не осталось.

Однако спасателей все равно ожидала грандиозная работа, ведь под завалами захоронено несколько сотен тел — в основном туристов и исключительно из России. Поэтому бригаду Бориса и направили сюда.

Отель, пусть и расположенный на территории Турции, принимал туристов только из одной страны, потому что львиная доля его акций принадлежала российской компании. Место в прошлом было прекрасное: старый сосновый лес, цветущие аллеи, несколько бассейнов, рестораны, бары, а главное — величественные белоснежные корпуса. Территория вечного праздника.

Теперь-то праздник предсказуемо прекратился. Жизнь продолжалась в уцелевших корпусах — их шторм не тронул, они располагались подальше от моря. Но там, возле обрушившегося здания, все замерло, затаилось, словно придавленное общим горем.

Чем ближе Борис подходил к руинам, тем больше было легкой белой пыли. Она лежала повсюду — на земле, на траве, даже на длинных иголках сосен. Когда корпус отеля рухнул, все было прибито водой. Однако жаркое южное солнце быстро высушило обломки, ветер подхватил строительную пыль и засыпал ею все вокруг. Из-за этого казалось, что в отеле только-только закончилась реконструкция, скоро все пойдет по-старому. А на самом деле белая взвесь означала смерть, и Борис не представлял, у кого хватит совести восстанавливать этот отель, снова строить развлекательное заведение на месте, где пролилось столько крови.

Хотя у кого-то, пожалуй, хватит. Торгаши сентиментальностью не отличаются, они станут думать лишь о том, что это выгодное место. Да и новые туристы, которые приедут сюда в следующие сезоны, предпочтут не знать, что здесь случилось раньше.

Однако хотя бы в этом году траур будет соблюден — и на том спасибо. Борис знал, что те туристы, которых трагедия совсем не коснулась, покинули отель при первой же возможности. В уцелевших корпусах остались только те, чьи родные угодили в больницу — или погибли. Их ожидала незавидная миссия опознания тел.

Ну а Борису предстояло тела доставать. Он готовился к этому в короткие минуты перерыва, прогуливался среди сосен и присыпанных строительной пылью цветущих кустарников, наблюдал за рыдающими людьми, которые все пытались прорваться за ограждение из пластиковых лент, однако охрана и полиция никого не пускали.

А потом его взгляд наткнулся на этих клоунов, и настроение, без того паршивое, рухнуло ниже дна. Борис уже знал, что на территории отеля проходят съемки документального фильма. Это вроде как должно было ему льстить — но не льстило. Он не верил, что такая вот киношка заставит кого-то с большим уважением относиться к работе спасателей или беречь собственную жизнь. Да и как ее убережешь, если на тебя отель падает?

Так что пользы Борис в этом не видел, лишь желание получить прибыль и рейтинги. Создать чудовищную кровавую картинку, за которой зрители будут наблюдать со своих уютных диванов и радоваться тому, что трагедия произошла не с ними.

Если бы выбор остался за Борисом, он бы и вовсе запретил клоунам доступ на территорию. Однако его начальство ко всему относилось иначе, и съемочная бригада тут чуть ли не царями ходила. Они еще актера этого с собой притащили, физиономию которого разве что на утюгах не размещали… Зачем? Какое отношение он имеет к спасателям? Показуха и постановка, не более.

— Ты на них так смотришь, будто выбираешь место, где их лучше прикопать, — прозвучал у него за спиной знакомый голос. — А так не надо. Грех это.

Отвлекшись на съемочную бригаду, Борис не услышал, как к нему подошли, но и не испугался. Хороший из него был бы спасатель, если бы его нервы так легко подводили! Он спокойно обернулся и пожал руку стоявшему перед ним священнику.

На места масштабных трагедий священники приезжали постоянно — в составе группы психологов. Просто встречались люди, которые психологам не доверяли в принципе, зато всегда были готовы довериться служителю церкви. Ну и конечно, там, где вмиг происходило столько смертей, с представителем духовенства проще, он говорил то, чего психологи сказать не могли.

При этом священники попадались разные: Борис работать мог с кем угодно, а вот ладил не со всеми. И отец Гавриил как раз был прекрасным вариантом. Он не только искренне веровал, он получил высшее психологическое образование, постоянно работал над собой, вел популярный канал в интернете и умел найти общий язык с любым собеседником. В священнике не ощущалось ни намека на фанатичность, он спокойно относился к тем, кто не принимал его помощь и даже его религию. Отец Гавриил считал, что рассудит всех Господь, а задача служителей Его — только помогать. Из-за седых волос он порой казался стариком, но Борис знал, что священнику около пятидесяти пяти лет. Впрочем, возраст значил для отца Гавриила не так уж много, он остался активным, подвижным и умудрялся успевать больше, чем от него ожидали.

Вот и теперь он выглядел бодрым, энергичным, хотя и не жизнерадостным — он ведь прекрасно знал, что здесь случилось.

— Не знал, что к нам приставили тебя, — отметил Борис.

— Горюешь?

— Нисколько. Мне уже сообщили, что местные не очень радуются нашему приезду, тут нужен кто-то деликатный.

— Постараюсь не подвести, — улыбнулся отец Гавриил. — Мы с психологами сегодня приехали, так получилось. Гроза все еще кружит, в аэропорту большие проблемы, нервно было… Но добрались — и слава Господу!

— Отлично, психологи приехали сегодня, а киношники — еще вчера! Один я понимаю, что это цирк?

— Может, и цирк. Почему тебя это печалит?

— Разве это не святотатство? Разве тебе как священнику не полагается их презирать?

— Священнику вообще никого презирать не полагается, не наше это дело. Что же до фильма, то от него может быть благо, в зависимости от того, как его сделают. Людям и так показывают достаточно забав. Иногда им нужно напомнить, что в мире полно горя, которое может коснуться каждого.

В этот момент Борис наблюдал, как артист, имя которого он никак не мог вспомнить, выдал на камеру отработанную улыбку. Ну и что этот человек может рассказать, что понять? Очередная пустышка с достаточно гибкой совестью, чтобы пиариться на трупах.

Для себя Борис уже решил, что его в эти съемки никак не втянут. Начальство может хоть пеной изойти — а уволить не посмеют, он прекрасно знал, что его считают одним из лучших.

— Снова злой взгляд, — невозмутимо указал отец Гавриил. — Множить злобу не надо, она и так расползается быстро, как плесень. Думай не о том, что угнетает тебя, а о прекрасном.

— Что может быть прекрасного на месте катастрофы?

— Люди. Люди — лучшее из созданий Божьих.

— И почему у тебя на все ответ готов — никогда не пойму, — вздохнул Борис. — Но пусть эти создания держатся подальше от меня, я здесь не для того, чтобы на них любоваться или с кем-то знакомиться. У меня на это нет ни времени, ни желания.

— Охотно верю. Но знакомиться и не нужно — вот меня ты знаешь, и не я один прибыл с командой психологов из числа твоих знакомых. Полина Розова тоже там. Ты же помнишь Полину?

Вопрос был почти провокацией, не слишком подходящей для священника, но и лишенной истинной язвительности. Борису вообще полагалось на такое не реагировать — потому что Полина вроде как не имела значения, не для него так точно.

А он почему-то оказался не готов. Вот так глупо и наивно — не готов к тому, что она будет здесь, на территории отеля, с которой нельзя уходить. Значит, они обязательно пересекутся, им придется говорить… Сколько они уже не работали вместе? Пять лет, шесть? А вне работы они и не должны были встречаться.

— Рад за нее, — только и сказал Борис. Но прозвучало это слишком поздно, чтобы сойти за банальную вежливость.

— Она уже знает, что ты здесь.

— Мне-то какое до этого дело? Я женатый человек!

Он и сам не понял, зачем ляпнул это, сорвалось, и все. Теперь Борис угрюмо уставился на отца Гавриила, ожидая, как отреагирует священник. Упрекнет его или нет? Должен бы упрекнуть, наверно…

Но отец Гавриил упрекать не стал.

— Я потому и сказал, чтобы для тебя это не стало шоком. Подготовишься — и встреча пройдет как по маслу.

— Да я не… В смысле, я… Короче, это уже не важно. Все, что было раньше, неважно.

— Прошлое не отпускает нас только потому, что нам этого хочется, — указал отец Гавриил. — Но ты все сказал верно, ты женатый человек, никогда не забывай об этом. Сколько там у тебя деток, двое?

— Трое уже.

— О, поздравляю! Это дело правильное и богоугодное. Ты муж и отец, Полина тоже жена, но это не значит, что вы не сможете стать друзьями, если все выстроите правильно.

И только Борису показалось, что он уже успокоился и больше не потеряет контроль, как в груди неприятно кольнуло.

— Она замужем?

— Я видел кольцо на пальце. Что тут удивительного? Полина — замечательная девушка, она действительно достойна счастья. Боря, то, что здесь происходит, коснулось многих людей, которым вы оба должны помочь. Забудьте эгоизм, думайте о них, и тогда все будет хорошо. Люди превыше всего!

Вот теперь отец Гавриил сказал все, что хотел. Он развернулся и зашагал прочь, а Борис еще некоторое время стоял на присыпанной строительной пылью дорожке, пытаясь понять, почему новость про чужую свадьбу его задела и почему вернулась старая, сто лет как позабытая боль. Не острая, слабая и ноющая, но все равно неуместная.

Ладно, это и правда не имеет значения. Он по опыту знал: как только доберется до руин и начнет доставать оттуда тела, все остальное быстро забудется.

* * *

Марат не единожды бывал в Турции и мог сказать, что это типичный дорогой отель — с великолепными номерами, ухоженной территорией и роскошью природы. Точнее, был типичным дорогим отелем. Теперь все иначе.

— Друзья, мы с вами находимся на территории отельного комплекса «Пайн Дрим», — рассказывал Марат объективу телекамеры. — Объект во многих отношениях уникальный. Главная его особенность в том, что он был построен на границе природного заповедника.

Работал Марат не первый год, знал, как говорить правильно — с какой громкостью, с какими интонациями. А главное, ему вообще не обязательно думать над словами. Он выдавал заученный текст сценария, а мысли уносились далеко отсюда — как раз к тому заповеднику.

Марат еще не успел толком осмотреться, съемочная бригада только-только добралась до «Пайн Дрим». Но даже первого впечатления было достаточно, чтобы отдать должное этому месту. Три здания отеля затерялись среди пологих холмов, заросших соснами, елями, можжевельником, иногда — акациями и деревьями, названия которых Марат не знал. Из-за этого мир казался зеленым, каким-то непривычно чистым и безмятежным. Дорога терялась среди холмов, и, стоя на вершине, несложно было представить, что ты оказался в далеком прошлом. В тех днях, когда сама планета недавно родилась, вокруг тебя — только лес, а прямо перед тобой — ровный синий горизонт моря.

Пожалуй, таким это место предстало много лет назад перед строителями, которые прибыли возводить отель. Интересно, было ли им жаль вырубать эти сосны? Или строители сентиментальностью не отличались? Может, кто-то и уходил, но на их место приходили новые. Проект стал слишком дорогим, чтобы от него отказаться.

— Это место идеально для того, чтобы укрыться от цивилизации, — продолжил рассказ Марат. — Ближайший большой город находится в двух часах езды на легковом автомобиле. До аэропорта — пять. Неподалеку от отеля расположился рыбацкий поселок, в нем набирали персонал. Но местечко это совсем маленькое, и о цивилизации оно уж точно не напоминает. В «Пайн Дрим» природа все же оставалась царицей.

В этот момент оператор отвлекся, чтобы снять черепаху, неспешно проходившую по ближайшей лужайке. Большую такую черепаху, коричнево-зеленую, с узорчатым панцирем и мордой существа, узревшего все беды мира и от всего утомившегося. Здесь таких водилось в избытке — как и прочего зверья, а уж птиц собралось столько, что их щебет не смолкал ни днем, ни ночью, гармонично сливаясь со стрекотом цикад.

Было ли здесь так же мелодично в дни строительства? Нет, вряд ли. Птиц и зверей наверняка распугал неизбежный грохот, с которым прибыли тяжелые строительные машины. И опустели леса, и ближайшие воды тоже наверняка опустели. Человек в очередной раз напомнил о своем месте в пищевой цепи.

Это в любом случае должно было случиться — такое явление людей, рано или поздно. Странно, что все-таки поздно, что и здесь не появился какой-нибудь поселок. Место оказалось примечательное: береговая линия делала изгиб, создавая среди холмов уютную тихую бухту. В ней было спокойно, даже когда море волновалось у горизонта.

Правда, только если оно волновалось несильно. Потом весь мир узнал, что бывает, когда сюда приходят большие волны.

Так ведь до этого проблем не возникало! Идеальное место для рыбацких лодок, на самом-то деле. Почему же люди не пришли? Не смогли собственными ограниченными средствами одолеть природу? Или какой-то тайной, на уровне инстинктов передающейся мудростью предугадали, что здесь однажды произойдет?

— Сделаем еще один дубль? — предложила молоденькая девица, которую Катрин послала организовывать съемки. Это было первое задание юной особы, и она волновалась до нервной дрожи. Марат никак не мог запомнить имя ассистентки, но каждый день обещал себе это исправить.

— Да без проблем, — пожал плечами он. — Сколько нужно.

Режиссер тоже не стал возражать, и вряд ли потому, что так уж ценил мнение своей юной спутницы. Марат уже успел заметить, что в отеле эти двое заселились в один номер.

Они сменили место съемки — перешли к аллее, где чередовались розовые и белые кусты олеандра. Это растение принес сюда человек, высадил, вырастил, и теперь ветер небрежно играл нежными ядовитыми цветами. Аллея прямой стрелой тянулась к морю, поэтому оператор решил снять проход. Марат не спорил, он по-прежнему думал о другом.

— «Пайн Дрим» уникален не только своим расположением. В то время как другие отели принадлежат в основном местным компаниям, этот комплекс со дня своего открытия стал международным. Им практически в равных долях владеют русская и турецкая фирмы. Именно поэтому основными клиентами «Пайн Дрим» становились выходцы из нашей страны и стран СНГ, реже — местные жители, которым хотелось отдохнуть так близко к заповеднику.

Проект получился по-царски роскошным — об этом зрителям сообщали не слова Марата, а картинка на экране. Среди сосен поднимались два светлых пятиэтажных корпуса — раньше их было три, но то, что осталось от третьего, появится в кадре потом. Два сохранившихся по-прежнему впечатляли аристократичной элегантностью: это были не просто дома-коробки для тех, кому нужно переночевать в перерывах между выходами на пляж. Они гармонично вписывались в густую зелень заповедника, не уродуя пространство, они не притягивали взгляд, как сальное пятно на безупречной картине. Нет, отелю полагалось создавать ощущение параллельного мира, где нет забот и бед.

Он справлялся с этой миссией — до недавних пор.

— Строительство началось в конце прошлого века, сразу же после подписания контракта. И в тысяча девятьсот девяносто девятом году «Пайн Дрим» открыл свои двери для первых туристов.

Зеленую гармонию пространства теперь разрезали яркие белые ленты, подвешенные среди деревьев. Они четко обозначали, куда отныне соваться нельзя, хотя с такой ролью неплохо справилась бы и строительная пыль: с каждым шагом к эпицентру трагедии ее становилось все больше и больше. Марат подозревал, что и без ленточек туда никто бы не пошел. А пластиковые полоски все равно висели, потому что так было положено. И эти белые линии становились границей, разделяющей реальность.

Одна сторона оставалась неизменной. Здесь стояли здания светлых корпусов, соединенные между собой узкими дорожками. Цвели цветы, искрились в лучах солнца бассейны, удачно оформленные под озера неправильной формы. Стояли на траве лежаки, работали кафе и бары — пусть и без музыки. До аллеи олеандров то и дело долетали запахи из ресторана — томатный суп, похоже, и жареное мясо. На площадке играли немногочисленные дети, еще оставшиеся в отеле. Сквозь заросли просматривался амфитеатр, который по вечерам становился центром всеобщего притяжения. Разве что водные горки не работали — тот самый шторм поломал их. В остальном отель был все тем же. Природа так и вовсе не сочла буйство стихии чем-то особенным, заплатив ему малую дань в пару сломанных деревьев.

А на другой стороне начинался маленький ад. Почувствовать его можно было, даже не видя руины отельного корпуса. По крайней мере, так казалось Марату. Он не мог избавиться от ощущения, что воздух здесь стал каким-то густым, словно пронизанным тем самым общим горем, осознанием того, что исправить уже нельзя.

И две грани мира словно издевались друг над другом. Слишком абсолютными были жизнь и смерть на каждой из них! Отель «Пайн Дрим» для многих и правда стал мечтой, той самой территорией, где можно разрешить себе расслабиться и отпустить все проблемы, отложив их до возвращения домой. Теперь же эту мечту исказили, изуродовали, превратив место покоя в место упокоения. Все вдруг оказалось таким хрупким… Люди, лежащие под руинами, были уверены в своих планах — на лето и на жизнь. Они даже не подозревали…

— Марат, ты что, заснул там? — окликнул его режиссер.

— Что?.. А, нет, задумался просто.

— Думать будешь в свободное время. Кусок вводной про корпуса не здесь снимать будем.

Пока что их бригада работала только на «безопасной» стороне ограждения, на руинах продолжались спасательные операции. Хотя какие они теперь спасательные? Спасти уже никого нельзя… В любом случае, и режиссер, и его юная помощница сошлись на мысли, что там съемку лучше провести попозже, когда народу станет меньше.

Они не говорили, почему так, однако догадаться было несложно. Марат прекрасно видел, как на них смотрят. Кто-то из постояльцев отеля его, конечно, узнал, и эти люди восхищались, даже не разобравшись до конца, что он здесь делает. Кому-то было все равно. Но хватало и таких, кто видел в нем стервятника, прилетевшего наживаться на чужом горе. Марат никому ничего не доказывал, знал, что это бесполезно. За всю карьеру его безосновательно ненавидели так же часто и бурно, как безосновательно любили.

— Вот здесь! — объявил режиссер. — Тут стань, я тебе на песке метку начертил, видишь? И с пятой страницы.

Локация и правда была удачной: лужайка, невысокий цветущий кустарник, а за ним — уцелевший корпус. На кустарнике полыхали немыслимые цветы, похожие одновременно на красные звезды салюта и помпоны зимних шапок.

— Сейчас, конечно же, будет много обсуждений и споров о причинах произошедшей трагедии, — доверительно сообщил камере Марат. — Отелю вполне предсказуемо припомнят год его открытия. Но здесь нужно учитывать, что девяносто девятый год — это сравнительно новая стартовая черта для здешнего бизнеса, многие отели вдоль побережья были открыты куда раньше. В центре внимания даже не это, а то, что в две тысячи десятом в «Пайн Дрим» провели капитальный ремонт, коснувшийся всех корпусов. Очень часто в отелях ремонт осуществляют по ходу дела — закрывают только один из корпусов, в то время как другие продолжают принимать гостей. Но руководство «Пайн Дрим» подошло к этому вопросу ответственно по многим причинам — и ради туристов, и из-за близости заповедника. Почти год отель не работал, и свои двери он распахнул уже полностью обновленным.

Вся эта часть сценария походила на оправдание компании, владевшей отелем… Да что там, это и было оправдание. Марат не вдавался во все подробности организации съемки, но подозревал, что эта часть стала обязательной для того, чтобы их сюда вообще пустили. Впрочем, то, что они снимут, не означало, что такие материалы войдут в фильм при монтаже.

Руководству отеля и правда сейчас не позавидуешь, их все равно станут обвинять во всех грехах… Хотя вряд ли они в чем-то по-настоящему виноваты. Марат уже знал, что шторм был действительно грандиозным. В ближайшем поселке не осталось ни одной уцелевшей лодки, дальше вдоль побережья частично обрушился еще один отель, даже аэропорт серьезно пострадал, а уж оборванным проводам, сломанным деревьям и пробитым крышам и вовсе не было числа.

Однако по масштабу трагедия в «Пайн Дрим» все равно вышла на печальное первое место. Никто до сих пор не брался назвать число погибших под завалами людей…

— И-и-и вот так нормально, — после четвертого дубля объявил режиссер. — Перерыв пятнадцать минут, хочу еще кое-что посмотреть. Не разбредайтесь далеко, встречаемся здесь же.

Далеко уходить Марат и не собирался — на территории отеля, такой же прекрасной, как обычно, и пропитанной солнцем, его не покидало ощущение, будто что-то очень тяжелое опустилось на плечи, и скинуть это уже не получится… Он старался отвлечься от грустных мыслей, не подходил близко к огороженной территории, гулял только там, где не было бело-серой пыли. Не помогало. Тревога уже поселилась в душе, закрепилась острыми коготками и отказывалась уходить.

Очередная сосновая аллея вывела его к высокому металлическому забору, оберегавшему территорию отеля. Отсюда хорошо просматривались главные ворота — и те, кто там собрался. Руководство отеля постаралось, обеспечило толковую охрану, которая пропускала не всех. Однако никто не мог запретить людям пользоваться дорогой — и они пользовались вовсю.

Больше всего там, естественно, оказалось журналистов, но иначе и быть не могло. Они уже не надеялись прорваться к руинам, съемку вели прямо у забора. Однако Марата заинтересовали не они, а небольшая группа женщин, прятавшаяся в тени старых акаций. Странных таких женщин, прибывших без какого-либо транспорта, одетых небогато, только в платья или юбки с блузами, никаких джинсов и уж тем более шорт. Все — с покрытыми головами, у кого-то определенно по мусульманским традициям, у кого-то просто по-деревенски намотанными платками.

Женщины, в отличие от журналистов, никуда не прорывались, ни о чем не просили, не голосили даже. Они вообще молчали, не сводя с ворот настороженных темных глаз. Одна из женщин, похожих на призраков, вдруг повернулась к Марату, посмотрела прямо на него, и он инстинктивно отступил, укрылся под защитой пушистых сосновых ветвей. От собственной реакции стало стыдно: что это он, в самом деле? Можно подойти туда, узнать, что за женщины, если получится, помочь им…

Но он не подошел и не помог. Марат и сам не понимал до конца, почему. Когда незнакомка на него посмотрела, в душе вдруг появилось обжигающее холодом чувство, будто он стоит у разрытой могилы.

Он поспешил вернуться на место съемки, радуясь, что перерыв наконец закончен. Но прежде чем он добрался туда, путь ему преградила женщина, выскочившая с соседней аллеи так резко и вовремя, что не оставалось сомнений: она ждала его.

Женщина была из туристок, тут и гадать не приходилось. Рыжее парео с розовыми цветами намотано на плотную фигуру в наивной уверенности, что это замена платью. На потном от летнего зноя лице чуть поплыл макияж. На шее — золотая цепь с крупным гранатовым кулоном, на обеих руках — браслеты из дутого желтого золота. Неоново-розовые губы улыбались Марату почти робко, но в глазах женщины уже застыло упрямство человека, намеренного получить свое во что бы то ни стало.

— Простите, вы ведь Марат Майоров? — кокетливо поинтересовалась она. — Боже мой, да это я так, из вежливости спрашиваю! Конечно же, я вас сразу узнала, думаете, я усомнилась бы, что это вы? Я ваша большая фанатка! Еще с тех пор, как вы снимались в сериале «Сибирский пес», помните? Боже мой, как я люблю ваши роли! Полковник Сухотин в «Тенях рассвета»! Андрей в «Снах Вероники»! Следователь Ян Эйлер! Кирилл Федорович в том фильме про Союз, забыла, как называется… У вас все получается великолепно!

Она говорила быстро, неоправданно громко, и Марату только и оставалось, что слушать. Он даже не собирался ей указывать, что она уже перепутала его с двумя другими актерами, лишь отдаленно похожими на него внешне. Какая разница? Женщина искренне хотела сделать ему комплимент, он же не намерен был продолжать с ней общение после этой встречи. Так зачем обижать человека?

Он прекрасно знал, к чему все идет, и даже не удивился, когда женщина протянула ему маркер и рекламный буклет отеля.

— Подпишите, пожалуйста! Я как вас увидела, сразу в номер побежала, у меня ж с собой ничего не было… Так спешила, что чуть сердце не выпрыгнуло, представляете! Боже мой! Так боялась, что не застану вас, я бы никогда себя не простила, если бы упустила такую возможность! Вы мой самый любимый артист в мире!

Это была сцена, которая повторялась в жизни Марата сотни, если не тысячи раз. Ему подсовывали какую-нибудь бумажку, он ставил на ней небрежный росчерк, потом фотографировался с фанатами — и был свободен.

Так он собирался поступить и сейчас, но почему-то не мог. Взгляд замер на фотографии: весь отельный комплекс с высоты. Три корпуса, черепичные крыши, проглядывающие среди деревьев. Пока еще три — уцелевшие и тот, обреченный, но не знающий о своей жуткой судьбе. Ничем не отличающийся от остальных двух, но наверняка самый популярный, потому что расположенный на берегу моря. Марату будто слышались голоса туристов, навеки оставшихся там:

— А поселите нас с детьми в первом корпусе, непременно!

— Да, там же такой вид, пусть маленькие посмотрят!

Он понимал, что говорит лишь его воображение. Но рука все равно не поднималась поставить автограф поверх этой фотографии.

А туристка его колебаний и вовсе не заметила, она торжествовала. Не было смысла спрашивать у нее, знала ли она кого-то из погибших. Она наверняка осталась, чтобы отбыть весь оплаченный по путевке срок, помощница режиссера сказала, что таких тут хватает.

— Вот уж не думала, что мне однажды повезет получить ваш автограф! Боже мой, все подруги умрут от зависти, когда я им покажу! Никогда бы не догадалась, что именно здесь шанс подвернется! — Неоново-розовые губы расплылись в широкой улыбке. — Знаете ведь, как говорят? Не было бы счастья, да несчастье помогло!

* * *

В такие трагедии нужно было погружаться, как в холодную мутную воду. Не ожидать, что тебе будет легко и уж тем более приятно. Не позволять себе в полной мере осознать развернувшийся здесь ужас — так можно и сорваться. Нет, самое главное, единственный надежный вариант — сосредоточить все усилия на том, что ты реально можешь изменить.

Именно это и делала теперь Полина. Ее одной никогда бы не хватило на столь масштабную операцию, поэтому она приехала в составе большой группы психологов. Она получала задания от координатора и отправлялась работать. В такие моменты она думала лишь о человеке, которому была способна помочь, о его истории и его беде. Все остальное ее, может, и настигнет… но лишь когда это станет ее личной проблемой. Сейчас важно оставаться спокойной и сильной, потому что именно такой она была нужна здесь.

Теперь Полина стояла напротив молодого мужчины и преграждала ему путь. Они оба оказались на узкой дорожке, которая, огибая разросшуюся розовую лагерстремию, вела прямо к руинам.

Мужчина был значительно выше и намного крупнее Полины. Он заметно злился, мог сорваться в любой момент, и это чувствовалось. Его глаза уже полыхали шальным блеском близкого безумия. Именно поэтому девочка, которую направили работать с ним изначально, быстро отступила — испугалась.

А Полина не боялась ничего.

— Вы привели туда собак? — громыхал мужчина. — Что-то я не видел там собак! Лучше, чем животные, никто не определит, есть ли под завалами кто живой!

— Егор, пожалуйста, успокойтесь, и давайте отойдем, — предложила Полина. — Я готова предоставить вам полный отчет о том, какие работы уже были проведены.

Но он не слышал ее, потому что не хотел слышать. Отчаяние уже несло его в воронку эмоций, из которой так просто не выберешься.

— Да и техники там было маловато… Звуковые тесты провели?

— Все нормы были соблюдены.

— Я посмотрел в интернете! Существует очень много способов проверить, есть ли под завалами живые! И все их нужно использовать! И только после того, как применят все способы, можно будет говорить о чем-то уверенно!

— Егор, поверьте, спасатели все проверили очень тщательно. Они уверены в своих выводах.

— Ложь! — неожиданно высоко крикнул мужчина. Но его голос сорвался лишь на миг, дальше он снова заговорил нормально. — Кто там эти спасатели? Турки, им на нас плевать!

— Они работали очень осторожно, и спасатели, прибывшие из России, подтвердили их выводы.

— Что они там подтвердили, идиоты эти? Моей сестры нет среди выживших, я уже все проверил! Ее там нет!

— Мне очень жаль, Егор, — мягко произнесла Полина. — Правда жаль. Но вы ведь понимаете, что это значит?

— Нет! — Мужчина сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. — Маша не могла умереть! Ты что, не понимаешь, идиотка? Моя сестра все еще там, под завалами, живая! Но сколько она пробудет живой — неизвестно, у нее осталось мало времени! А вы это время теряете! Все вы! И турки, и наши дебилы! Она умрет из-за вас!

— Егор, если Мария еще жива, ее обязательно вытащат…

— Они ее сами убьют! Я видел, как они работают — они ходят прямо по руинам, прямо по Маше! Они топчут ее, она же кричит, она меня зовет! Я должен спокойно стоять и смотреть, как убивают мою сестру?! Да пусти же ты!

Пускать его к руинам было нельзя. Мужчина дошел до такого состояния, когда уверенно мог начать драку, кого-то убить или покалечить. А мог рвануть к обвалу — и покалечиться сам. Полина уже жалела, что не перехватила его раньше, на центральных аллеях, там, где ей могли бы посодействовать охранники. Сейчас основную ставку она вынужденно делала на то, что женщину он не ударит…

Ставка с каждой секундой становилась все более сомнительной. Полина уже видела, что взгляд у мужчины не сфокусированный, что дышит Егор глубоко и часто, а на виске бьется, словно предупреждая о грядущей беде, вздувшаяся вена.

— Егор, прошу вас, давайте отойдем во второй корпус, я покажу вам все видеоматериалы с работ, вы убедитесь, что все сделали правильно…

Она надеялась словами вывести его из опасного, агрессивного ступора. Однако слова уже были не нужны, никакие. Полина могла открывать ему государственные тайны или петь военные песни — без разницы. Он вообще не слышал ее, не воспринимал как человека, она стала лишь помехой на пути к цели. Ему нужно прорваться туда, где звала на помощь никем не замеченная сестра, и ради этого он был готов на все.

Полина до последнего надеялась, что Егор ее не ударит, но при этом готовилась и к худшему варианту. Иногда нужно стерпеть удар — возможно, это или даже немного крови отрезвит ее собеседника, заставит вспомнить, что вокруг живые люди, которые не виноваты в его страданиях.

Он, не до конца понимающий, что делает, замахнулся на нее, и Полина напряглась, готовясь к неизбежному и лихорадочно продумывая, как смягчить удар. Но ей не пришлось даже пытаться, потому что Егору не позволили напасть. Кто-то, такой же высокий, как он, и куда более сильный, перехватил руку мужчины за запястье, выкрутил, толкнул Егора вперед. Секунда — и вот уже вырывающийся рычащий Егор стоит на коленях, пытается освободиться — и не может.

— Пусти меня! Пусти, урод! Я знаю, что здесь происходит! Это заговор! Куда вы дели Машу?! Вы хотите убить мою сестру, я не позволю вам, не позволю!

Полина пока на него не смотрела, это было бессмысленно. Ее больше интересовало, кто пришел к ней на помощь.

Она ожидала увидеть кого-то из охранников, что логичней всего. Или, может, кого-то из русских спасателей. Но выяснилось, что помощь все же пришла со стороны, даже если это казалось невозможным.

Полина встретилась с этим человеком впервые — и все равно узнала сразу. Перед ней стоял Марат Майоров собственной персоной. Полина не была увлеченной киноманкой, времени на телевизор у нее толком не оставалось. Однако чтобы знать Майорова, смотреть телевизор было не обязательно. Он с недавних пор вышел на пик популярности, его имя мелькало во всех журналах, его лицо — на многих рекламных постерах.

Догадаться о причине такой популярности несложно. В юности он, скорее всего, был обычной смазливой мордашкой, красивым мальчиком, которому только злых принцев и играть. Но возраст пошел ему на пользу, сделал черты лица острее, удачно прочертил морщины, добавил русым волосам благородное серебро седины. Да и Майоров уповал не только на природу, он держал себя в форме, определенно каждую неделю наведывался в спортзал и лишь после сорока лет дождался настоящей популярности.

Полина знала, что он на территории отеля, о документальном фильме психологам уже сообщили. У нее не было возможности обдумать, насколько это удачная идея, она сразу же погрузилась в работу. Да и какая разница? Не то чтобы кто-то интересовался ее мнением.

Уверена Полина была лишь в одном: их с Майоровым пути никак не пересекутся. Она не сомневалась, что холеный столичный артист не захочет замарать руки, испугается крови, а потому будет держаться подальше от места истинной трагедии, снимаясь где-нибудь в кустиках в дальней части отеля.

А получилось вот как. Именно Майоров первым поспешил ей на помощь и вполне умело скрутил завывающего мужчину. Теперь Егор как ни старался, не мог освободиться.

— Вы в порядке? — спросил Майоров, бросив на нее обеспокоенный взгляд.

— Все хорошо, он ничего сделать не успел, спасибо. Вы можете его еще подержать?

— Я только держать его и могу — если я его сейчас отпущу, плохо будет всем!

— Потерпите пять минут, я все улажу.

Полина надеялась, что в деле Егора удастся обойтись малым, но готова была приспосабливаться к любым обстоятельствам. Она нашла на аллее охранников, которые освободили Майорова от его извивающейся добычи. Егора увели во второй корпус, сделали ему укол, и после этого с ним все-таки получилось поговорить.

Разговор вышел долгий. Острый настолько, что казалось, будто каждое слово разрезает кожу и пускает кровь. Опустошающий. Но спасающий.

Полина не жалела сил, однако понимала, что это на сегодня последние. Под конец, когда взрослый двухметровый мужчина плакал у нее на плече, ее саму трясло. Мир перед глазами кружился, и становилось трудно дышать. Выдержки Полины хватило лишь на то, чтобы проводить Егора к выходу. После этого она сообщила координатору, что от нее раньше завтрашнего дня толку не будет.

Сидеть в номере Полина не собиралась: номера второго корпуса наверняка являлись точной копией номеров первого, рухнувшего, и это угнетало. Она покинула здание и направилась по узкой аллее вниз, к морю. Вокруг обнаружилось множество лавочек, окруженных цветами — белыми, красными и оранжевыми. Здесь пахло медом и свежестью, но задерживаться Полине нигде не хотелось, движение сейчас спасало.

Она ожидала, что проведет это время в одиночестве, но ошиблась. Майоров появился рядом с ней почти сразу, как только она отошла от второго корпуса.

— А вы как здесь оказались? — удивилась Полина.

— Тогда, днем, случайно, а теперь — запланированно. Я вас ждал.

— В смысле? Несколько часов же прошло!

— Несколько часов и ждал, — подтвердил Майоров. — Мне нетрудно.

Да уж… Наверно, когда ты звезда, тебе можно работать по желанию. Полина понимала, что это злые мысли, спровоцированные скорее усталостью, чем реальным положением дел. Но думать по-другому пока не получалось.

— Зачем вы меня ждали?

— Хотел убедиться, что с вами все в порядке. Сцена была жуткая… Вы — и этот бугай перед вами… Он ведь реально собирался вас ударить!

— Да, — кивнула Полина. — Собирался.

— Не понимаю, почему… Он что, пьяный был?

— Нет. Это от боли.

— И что, боль — оправдание для чего угодно?

Ей вообще не хотелось с ним разговаривать. Он не мог понять. В его ярком глянцевом мире, полном тусовок и роскоши, все наверняка четко и ясно. Трагедии оставались только в сценариях. Люди умирали не по-настоящему, кровь была бутафорской и ничем не пахла. Ну и к чему такого развлекать беседой?

Однако Полина по-прежнему помнила о фильме. Был шанс, что хотя бы часть ее слов отложится у Майорова в памяти — и потом дойдет до нормальных людей.

— Боль бывает разной. И вот такая, неожиданная, абсолютная боль потери способна сломить человека, который в иных обстоятельствах выдержал бы очень многое.

— Так значит, он кого-то потерял в том здании? — тихо спросил Майоров.

— Потерял. Но главная беда даже не в этом. Или, точнее, главная сложность.

— Не уверен, что понимаю…

— Вы и не понимаете, — согласилась Полина. — Потому что такое невозможно ни понять, ни представить, не зная всех деталей. Егор и его сестра Мария жили в первом корпусе, в соседних номерах. Они с детства были близки, тот сценарий семейных отношений, когда брат и сестра становятся лучшими друзьями, поэтому они и прибыли на отдых вместе. Но это не значит, что они постоянно держались за руки, они взрослые молодые люди, у каждого своя жизнь и свои увлечения. Та гроза… Она ведь началась не очень поздно. Просто когда она достигла пика, она принесла с собой одну непрекращающуюся ночь. Но дождь и ветер в тот день загнали всех под крышу часов в семь-восемь.

— Сбили привычный распорядок?

— Именно так, а люди на отдыхе не любят сидеть без дела, им кажется, что они упускают важные возможности. Поэтому Егор отправился в третий корпус — в тренажерный зал. Мария осталась у себя. Через час в отеле отключилось электричество, шторм усилился. Вот тогда Егор хотел вернуться, но ему не позволили.

— Почему?

— На улице стало слишком опасно, расстояние между корпусами большое. Считалось, что те, кто окажется снаружи, могут пострадать. Поэтому ни Егору не позволили вернуться, ни Марии — уйти к нему. Сейчас он убедил себя, что у него появилось дурное предчувствие, которое предупреждало его и давало шанс спасти сестру. Но это всего лишь жестокий трюк, который проделывает его подсознание. Он не знал, что корпус рухнет. Никто не знал, невозможно такое предугадать!

— Но он все равно винит себя… Почему? Он же ни в чем не виноват!

Она видела, что Майоров искренне удивлен и даже подавлен. Это чуть снизило раздражение Полины: значит, с ним еще не все потеряно.

— Потому что Егор — человек деятельный по натуре. Именно поэтому потеря сестры стала для него двойным ударом. Он снова и снова думает о том, что мог бы спасти ее. Мог настоять, вырваться, выбраться и бежать в первый корпус. Все предвидеть и всех спасти. Но получилось иначе: его сестра умерла в пяти минутах ходьбы от него. То, что вы видели, что произошло сегодня… Он проецирует случившееся тогда на сегодняшний день. Ему кажется, что Мария все еще жива и только он может ее спасти. Если он спасет ее сейчас, остальные его грехи будут отменены.

— И он действительно не понимает, что она мертва?

— Понимает. Он просто не позволяет себе поверить, человеческая психика достаточно сложна для такого контроля.

— Абсурдного? — поразился Майоров.

— Самосохраняющего. Для Егора вера в то, что никто из спасателей не ошибся и Мария действительно мертва, означает принятие неизбежного. Той реальности, в которой у него больше нет сестры, а значит, он и не брат теперь. Все возможные действия остались в прошлом… Поэтому он и пытался ударить меня. Он не имел ничего против меня лично, я просто подталкивала его к принятию боли. И я была бы рада, если бы нашелся другой путь… Но его нет. Нам всем остается только справляться с последствиями.

Аллея вывела их к склону холма. В нем были вырезаны широкие плоские ступени, плавно уходящие вниз — к песчаному пляжу. Там даже собрались отдыхающие, всего пара семей, но все же… Их мир в день грозы дрогнул, однако не рухнул, все осталось прежним. Поэтому они могли позволить себе наслаждаться солнечным днем и не смотреть в сторону белых лент.

Полина прикрыла глаза и сделала глубокий вдох, наполняя легкие морским ветром, удерживая его внутри сколько получится. От моря пахло арбузно-огуречной свежестью. На губах Полина чувствовала легкий привкус соли.

— Как вы это выдерживаете? — спросил Майоров, все еще стоявший рядом с ней. — Как принимаете такую реальность?

— Она не всегда такая. Но когда такая… Принимаю ее день за днем и стараюсь исправить то, что можно.

— Ясно… Как думаете, шторм вернется?

Этот вопрос заставил Полину открыть глаза и посмотреть вперед. Небо над отелем и заповедником было ясным, бледно-голубым, выгоревшим от солнца. А вот на далеком морском горизонте зависла темно-серая полоса, такая маленькая и нестрашная теперь, однако способная обернуться чем угодно.

— Понятия не имею, — признала Полина. — У меня не было времени прогноз узнать.

— Прогноз говорит, что грозы не будет, это я как раз узнавал. Но мне показалось, что местные ему не очень-то верят.

— Возможно, не зря. Мы сейчас находимся между морем и горами, здесь специфическая роза ветров. Движение грозового фронта меняется непредсказуемо, и случиться может что угодно.

* * *

Гроза устала.

Она играла, она танцевала и собирала трофеи. Она не имела ничего против людей… Она даже не задумывалась о том, что такое люди. Она просто меняла мир так, как делала всегда, испокон веков. Эти перемены ведь и создали его когда-то.

И даже о своих трофеях гроза не думала, как о победах. Она не забирала их с собой, она порой бросала их там же, где нашла, или близко, или где придется. Сразу забывала.

Пределом ее возможностей была лишь усталость. Как устала — так и остановилась. Как устала — так и развеялась. Из зловещего круглого пятна на спутниковом снимке превратилась сначала в дымку, а потом в пустоту. Какой спрос с пустоты? Какие на пустоту жалобы?

Вот и теперь гроза готовилась раствориться, но неожиданно для себя вышла на новый круг. Уже не такой дикий и разрушительный, как прежде, сил бы не хватило. Но все равно рычащий и рокочущий, вызывающий куда больший страх, чем следовало бы — на фоне того, что уже случилось.

Люди ведь не могли знать, что гроза вернулась не рвать и метать.

Это была прощальная прогулка, возможность посмотреть на то, что уже получилось.

А еще — отдать людям последние темные дары…