Каникулы в Простоквашино. Шпулечник-2

Влад Костромин

Продолжение мистического триллера «Шпулечник».События происходят с новой семьей, поселившейся в доме Романиных после их трагической смерти.

IV

— Где он пропадает? — волновалась пришедшая с работы мать, хлеща чай из стакана. — У меня уже прямо мозги врозь от волнений.

— Чего ты волнуешься? — спросил Федя.

— Потому, что у меня интуиция…

— Здрасьте вам в шляпу! — в дверях показался отец с мешком за спиной.

— Приехал! — возликовал Федя. — Ура, дядя Федор приехал!

— За мной! — тоном зовущего на штурм крепостной стены заорал отец и пошел в сарай.

Мы, оживившись, бросились следом.

— Вот тебе и юбилей! — пришлепнул каблуками штиблетов отец и, опрокинув дерюжный мешок, выпустил под тусклый свет лампочки четырех понурых куриц. — Вот наши красавицы!

— Это что? — мать брезгливо ткнула пальцем в птичье прибавление. — Ты их с колбасного завода выкупил или на помойке подобрал?

— Отличные куры, — фальшиво улыбнулся отец. — Брюнгильдская порода, дипломированные.

— Сережа, ты где их взял? — подозрительно уставилась на него мать.

— Купил! — гордо выпятил грудь отец. — Там еще петух… — пнул мешок. — Вылезай, пернатый.

Из мешка выбрался помятый ощипанный птиц, напоминающий «блудного попугая» и затравленно огляделся по сторонам. Заметив отца и безошибочно признав в нем главного, мелкими шажками подобрался к нему и замер у ног, склонив голову набок и свесив крылья, похожие на пыльный потертый половик.

— М-да, — мать скептически осмотрела приобретение. — Обогатились…

— А что такого? Что такого? — петушился отец. — Могла сама поехать и купить.

— Ты же специалист!

— Я директор, а не куровод! — задрал нос отец.

Петух повторил его движение.

— Ничего нельзя доверить!

— Да ну тебя! Нормальные куры и совсем недорого. Петух так вообще красАвец.

— Ты посмотри на них! Ели на ногах держатся! Их же надо подсаживать на насест!

— Это у них акклиматизация. Придут в себя и взлетят. Глянь, какие у петуха глаза умные.

Словно подтверждая, петух вдруг звонко закукарекал. Федя в страхе шарахнулся, ударившись спиной о стенку:

— Чего это он?

— Он так время отмеряет, — солидно объяснил отец. — Я раньше любил вставать с первыми петухами.

— И сколько сейчас времени? — заинтересовался брат.

— Без трех минут пять, — отец посмотрел на часы. — Спешит немного.

— Может его подвести можно?

— Я тебе не Лысенко, кур воспитывать!

— Два дебила, — прокомментировала мать, — что сын, что отец, два сапога пара. У обоих мозги набекрень.

— Да ну тебя! — отец в сердцах пошел домой.

Мать подняла ближайшую курицу и усадила на насест. Та крепко вцепилась в перекладину, со страхом глядя на нас.

— Висит, — прокомментировал Федя и подошел поближе, чтобы лучше видеть.

— Еще бы, — подтвердила мать и посадила на насест вторую курицу. — Ваш батя из-за своей лени даже в носу поковыряться не может. Без меня бы давно загнулся. А за мной как за каменной стеной, — третья курица оказалась на третьей перекладине.

— Как счеты, — сказал Дядя, созерцая эту картину.

— Есть такое, — подумав, согласилась мать. — Блудный, посади петуха.

Я осторожно подошел к птице, которая с сомнением смотрела на меня, и попытался взять в руки. Петух вежливо, но настойчиво освободился и, сделав от меня шаг, снова застыл. Я опять взял его и снова он вывернулся.

— Такой же немощный, как батя, — язвительно сказала мать и, ловко подхватив птица, поставила его на насест.

Взмахнув крыльями, петух приземлился на пол.

— Тупой, как и все мужики, — вздохнула мать. — Сиди внизу, пускай на тебя серут, — решила она.

— А он сам взлететь не может? — спросил Федя.

— Ты что, дурак? У домашних кур крылья ни чтобы летать, а чтобы хлопать, декоративные. Пошлите домой, бестолочи.

— А когда они яйца снесут? — словно щенок забегая вперед и преданно заглядывая матери в глаза, спросил Федя.

— Бог даст, завтра начнут.

— А много они несут?

— По яйцу в день при хорошем раскладе.

— А у нас расклад хороший? — не унимался брат.

— Как кормить и заботиться будем.

В прихожей за столом сидел отец и задумчиво смотрел в окно на двор сквозь граненый стакан с коньяком.

— Как светофильтр, — философски заметил он. — Меняет освещение и давление.

Судя по полупустой бутылке, это был не первый стакан.

— По какому поводу банкет? — сварливо осведомилась мать.

— Прибавление в хозяйстве, — не моргнув глазом, ответил отец. — Имею полное законное право.

— Чем кормить твое прибавление будем?

— Я мешок зерна спер, в машине лежит. Блудный, как стемнеет, перенеси мешок в дровник.

— Сереж, ты ошалел? Ребенку такую тяжесть таскать. Он же надорвется. Сходи, сам принеси.

— Он будущий воин, пускай привыкает, — будто от назойливой мухи, отмахнулся отец. — Я в его годы уже вагоны разгружал.

— Какие ты вагоны разгружал? Где?

— Ну… — отец замялся, — … возле деревни…

— У вас там отродясь никакой железной дороги не было, — уличила мать.

— Ну… — отец задумался и начал ожесточенно скоблить ногтями голову. Стимуляция помогла, — была, только она секретная была и никто про нее не знал.

— Дурак ты, Сережа, — разочарованно вздохнула. — И чего я только польстилась на тебя?

— Умнейше, красивше и сильнейше нас нет никого, — будто масло на сковороде, расплылся в пьяной улыбке отец.

— Помню, как ты Бартоломью Деревяшкина изображал, прыгал по деревне с привязанной к ноге дубовой клепкой от бочки.

— Я пирата изображал, — смутился отец. — Это нормально.

— Это нормально в пять лет, — отрезала мать, — а тебе было больше двадцати тогда.

Отец пристыженно промолчал.

***

Вася вбежал в дом.

— Там!.. — прокричал задыхаясь.

Мужик за столом повернул к Васе испачканное кровью лицо и пристально посмотрел на него. А Вася посмотрел на стоящую перед мужиком алюминиевую миску, заполненную отломанными человеческими пальцами. На одном из пальцев блеснуло обручальное кольцо.

— Что там?

— А… — Вася было попятился я, а потом прыгнул мимо стола к креслу, хватая ружье.

— Нехорошо в отца целиться, — мужик спокойно повернулся и без страха посмотрел в стволы. — Положи ружье, а то ведь я могу, как Тарас Бульба: Я тебя породил, я тебя и убью.

Я поразился внешнему сходству наших отцов. Интересно, а односельчане его заметили? Или это лишь причуды сна?

— Шпулечник — это ты? — Вася лихорадочно взвел курки, внимательно следя за движениями Виктора Владимировича.

— Папку? Родненького? — Виктор Владимирович пустил слезу из левого глаза, всхлипнул. — Да, нахаленок?

— Да…

— А сможешь? — слеза исчезла, Виктор Владимирович с прищуром смотрел на Васю. — Кишка не тонка в живого человека стрелять?

— Смогу.

— Да ну? — усмехнулся. — Ша! — резко выбросил руки в сторону сына.

Вася рванул спусковые крючки. Курки сухо щелкнули. Бывший директор улыбнулся и вытер рукавом рубашки окровавленные губы.

— Оружие проверять надо, щенок, — показал на стоящие на столе патроны. — Или ты думаешь, я такой дурак, оставлять заряженное ружье?

Вася бессильно кусал губы, глядя в наглое лицо. Положил обратно бесполезное оружие.

— Садись, сынку, да поговорим, как дальше жить будем. Сядем рядком, да поговорим ладком.

— А мы будем?

— Зависит от твоего поведения.

Вася подошел к столу с торца, покосившись на дверь, взял табурет и поставил по другую сторону стола. Сел.

— Молодец, — Виктор Владимирович удовлетворенно кивнул. — Теперь поговорим.

— Шпулечник — это ты? — повторил Вася.

— С чего ты взял? — казалось, он искренне удивился. — По твоему, я Каин, чтобы брата своего убивать?

— Ты же мамку убил…

— Танька была глумная, тянула нас как балласт на дно. А сейчас такое время, сынок, такие возможности, а она все зудела и зудела, чисто зудень. В общем, я ее того, — провел ногтем большого пальца себе по горлу и скорчил злобно-глумливую гримасу, — бритвой по горлу и в колодец.

— А Трапезовых? Ты?

— Как же я мог их убить, если я был в Толмачовке, а они тут? — удивился директор.

— А кто их?

— Шпулечник, кто же еще, — Романин подмигнул сыну.

— И участкового?

— Филаретова убили? — директор вроде как удивился.

— Да.

— Жалко, хороший был мужик. С ним можно было договориться, а то дадут какого-нибудь «сапога» — служаку и что тогда? Как дела делать?

— Какие дела? Ты мамку убил! — лицо Васи исказилось. — Как ты это будешь объяснять?!

— А никак, — Романин-старший пожал плечами, — скажу, что она в Толмачовке осталась. Будет числиться пропавшей без вести, — хихикнул. — Отвезем вечером на ферму в отстойник, она в навозе растворится.

— А Димка?

— Что Димка?

Сон вдруг скакнул, будто взбешенный необъезженный мустанг из книги Майн Рида. Я оказался во дворе. На ободе-кострище стояла с поднятыми к небу руками фигура в плаще, но это был не Шпулечник: плащ был светлым — бежевый югославский плащ, недавно появившийся у отца. Фигура подняла склоненную на грудь голову. На меня смотрел отец.

— Пап? — неуверенно спросил я.

— Я тебя породил, я тебя и убью.

Опустил левую руку вниз, ловко поймал выскользнувшую из рукава серебристо блеснувшую дудочку.

— Номер «Слон редкий, полосатый». Исполняется впервые.

Приставил дудочку к губам и заиграл мелодию Карбофоса из «Следствие ведут Колобки». Не знаю почему, но мне вдруг стало холодно и страшно от знакомой с детства мелодии. Доиграв, отец спрятал дудочку в правый рукав и раскланялся. Послышались тихие аплодисменты. Я вздрогнул и оглянулся. Перед верандой была вереница стоящих на задних лапах и аплодирующих передними лапами крыс.

— В Гамельне¹ мне бы цены не было, — самодовольно сказал отец. — Но зачем нам какой-то Гамельн, нас и тут неплохо кормят. Знаешь, сынку, — почесал затылок, — я вот тут подумал… мне нужна волшебная шляпа…

Крысы тоненько захихикали и снова зашуршали аплодисментами, будто тысячи майских хрущей, трущихся друг о друга.

— Мама, мама, что я буду делать? — запел отец, приседая и нелепо взмахивая руками, словно пугало, сорванное с шеста ураганом, уносящим домик Элли из Канзаса в Волшебную страну. — Мама, мама, как я буду жить? У меня нет теплого пальтишка, у меня нет теплого белья. Ку! — присел, широко раскинув руки.

Распахнувшиеся полы плаща подтвердили, что отец не врал насчет теплого белья — он был совершенно голым под плащом.

Крысы снова взорвались волной хихиканья и шорохом аплодисментов.

— Тихо, тихо, дорогие серые товарищи, — отец выставил перед собой правую ладонь.

Крысы послушно затихли.

— А теперь, дорогие серые товарищи, вспомним чудесный мультфильм про человеческого детеныша Маугли. Итак, вы слышите меня, бандерлоги?

— Мы слышим тебя, Ка-а, — пропищали крысы.

— Подойдите ко мне, бандерлоги.

Крысы струйкой потянулись к ободу. Тьма, свернувшаяся вокруг обода, шевельнулась, внезапно ожив. У ног отца задрожала плоская змеиная голова.

— Ближе, бандерлоги, — зловеще шептал отец. — Ближе…

— Да, Ка-а-а, — пищали крысы, приближаясь.

Змеиная пасть распахнулась, метнувшись вперед и проглотила первую крысу. По туловищу змеи неспешным узлом скользнуло утолщение проглоченной крысы. Я почувствовал тошноту.

— Завтрак, — разглагольствовал отец, — залог полноценного питания. А правильное питание есть путь к активной жизни и долголетию. Ты как, Ка-а?

Змея повернула голову к отцу. Стремительный бросок и голова змеи оказалась на уровне лица отца.

— Спокойно, Наг, спокойно, — отец опустил правую руку, подхватил выскользнувшую из рукава дудочку. — Теперь, после почек один раз царице, танцуют все!

Начал наигрывать на дудочке, покачивая ее концом перед раздувшей капюшон, как у кобры, змеей. Крысы разбились на пары, схватились за передние лапки и начали кружиться в вальсе. Пульсируя в такт мелодии, по змеиному телу опускались комки проглоченных крыс. Меня вырвало от омерзения.

Разбудил меня крик матери.

— Поубиваю, безрукие!

— Галь, что опять случилось? — зевнул отец.

— Обвалилась ваша хреномантия!

Оказалось, что ночью куры собрались на одной перекладине и она сломалась.

— Ничего нельзя доверить! — бушевала мать. — Насест и тот не в состоянии сделать!

Возвращаясь из сарая, подошел к тому месту, где стоял во сне. Возле забора блестели на солнце покрытые росой остатки непереваренной пищи. Значит, это был не сон? Или я просто схожу с ума? Или хожу во сне, как лунатик?

— Чего там, Блудный? — на плечо легла тяжелая рука отца.

— Да нет, ничего.

— Тогда пошли завтракать. Время не ждет. Спать некогда: нынче день год кормит.

За завтраком мать бушевала и стучала стаканом по столу. Мы с братом виновато молчали, а отец, схватив колбасу, ушел из дома без завтрака.

Через два часа привез толстые круглые палки.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Га́мельнский крысоло́в (нем. Rattenfänger von Hameln), гамельнский дудочник — персонаж средневековой немецкой легенды. Согласно ей, музыкант, обманутый магистратом города Гамельна, отказавшимся выплатить вознаграждение за избавление города от крыc, c помощью колдовства увёл за собой городских детей, сгинувших затем безвозвратно. Легенда о крысолове, предположительно возникшая в XIII веке, является одной из разновидностей историй о загадочном музыканте, уводящем за собой околдованных людей или скот. Подобные легенды в Средние века имели весьма широкое распространение, при том, что гамельнский вариант является единственным, где c точностью называется дата события — 26 июня 1284 года, и память о котором нашла отражение в хрониках того времени наряду c совершенно подлинными событиями. Всё это вместе взятое заставляет исследователей полагать, будто за легендой о крысолове стояли некие реальные события, уже со временем приобретшие вид народной сказки, однако не существует единой точки зрения, что это были за события или даже когда они произошли. В позднейших источниках, в особенности иностранных, дата по непонятной причине замещается иной — 20 июня 1484 года или же 22 июля 1376 года. Объяснения этому также не найдено. https://ru.wikipedia.org/wiki/Гамельнский_крысолов