Каникулы в Простоквашино. Шпулечник-2

Влад Костромин

Продолжение мистического триллера «Шпулечник».События происходят с новой семьей, поселившейся в доме Романиных после их трагической смерти.

III

Спалось мне тревожно: снова мучил вчерашний сон: парень целился в мертвого деда-Шпулечника и пятился. Проснулся: по потолку бегали блики, будто поверхность воды, потревоженная брошенным рукой недоумка булыжником. Казалось, что белый оргалит пошел волнами, отражаясь в пожелтевших от сигаретного дыма шторах. Мать все плевалась и обещала заменить шторы, но так до них пока и не добралась.

На чердаке явно кто-то ходил. И все как вчера — тяжелая уверенная поступь тяжелого ходока: протопал к двери, скрипнула дверь. Превозмогая страх, я встал со старого продавленного и протертого дивана, оставшегося от Романиных, и на цыпочках пошел на веранду. Тихо приоткрыл дверь, юркнул на веранду. Прислушался. Слух мой обострился настолько, что я слышал, скрип ступенек приставной лестницы под тяжестью неизвестного. Увидеть, кто спускался по лестнице, мне мешал чулан. Скользнув к входной двери, осторожно, будто боясь, что укусит, я отодвинул засов. Прокрался на крыльцо, ступил босыми ногами на холодную землю, выглянул из-за угла…

От дома в сад не спеша шла высокая фигура в плаще с капюшоном. Плащ очень напоминал плащ из навязчивого ночного кошмара. Нестерпимо захотелось закричать: «Шпулечник!». Словно прочитав мои мысли, фигура резко обернулась…

Я проснулся. Лежал на диване, надо мной склонились сонные родители. За окном светало.

— Блудный, ты чего орешь? — широко зевнул отец. — Кругом же люди спят.

— Сереж, можно понять, — мать приложила к моему лбу прохладную ладонь, — ребенок голову нашел отрезанную, кошмары теперь мучают.

— Я в его возрасте, — напыжился отец, — ел копченую грудинку и пил ром из большой коричневой бутылки и никакие кошмары меня не тревожили. Так, юнга?

— Так точно, сэр, — подтвердил я.

— Ночью надо спать в оглоблях. Дядя Федор вон спит, как сурок без задних лап, и никакие кошмары его не мучают. А ты как кисейная девица размяк. Ложись и спи, юнга. Поели, теперь можно и поспать. Утром нас ждут великие дела и трудный день, — протяжно зевнул.

— Что хоть приснилось, Кеша? — участливо мать.

— Галь, да какая нам разница, что ему приснилось? Голова отрезанная и приснилась. Это же элементарно, как Ватсон. Пошли спать. И ты спи, Блудный. Вот что я скажу тебе, птичка: не можешь спать — научим, не хочешь спать — заставим. Лучше день потерять, потом за пять минут долететь.

— Сереж, так нельзя. Умные люди пишут, что детям надо выговариваться, а то будет эта, как ее? — Пощелкала пальцами, вспоминая слово. — Прустрация.

— Лишь бы не поллюция, хи-хи-хи.

— Тьфу на тебя! Нечего всякие гадости при детях говорить! Привык жить в своих дурацких мультфильмах. Лучше бы умные журналы почитал. Так что тебе приснилось, Кеша?

— Мне снился какой-то парень, стоящий в нашей прихожей. Он целился из ружья в зал. «Шпулечник, — закричал он, — выходи!» Послышались неторопливые шаги, заскрипели доски под ногами, зале появилась большая фигура в старом плаще защитного цвета с надвинутым капюшоном. На левом плече копошилось что-то мерзкое: то ли уродливая птичка, то ли не пойми что. «Руки подними, падла!» — кричал парень. Лицо смотрело на него. «Руки подними, сука!» — прицелился в лицо. Руки лениво поднялись. «Капюшон сними! Сними, говорю!» Фигура хмыкнула. Правая рука сдвинула капюшон… на него смотрел мертвый дед с темным лицом. Парень попятился…

— И что тут страшного? — отец зевнул еще шире.

— Они были в нашем доме…

— Просто похож, — неуверенно покрутил головой отец.

— Точно наш. Вся мебель такая и рога. Парень стоял в прихожей, а дед в дверях зала…

— Х-м… — отец наморщил лоб.

— А потом что? — не выдержала мать.

— Потом я проснулся и услышал шаги на чердаке.

— Тут? — мать указала в потолок.

— Да. Кто-то шел к двери.

— Это кошки, — уверенно сказал отец.

— Шаги были как у человека, — возразил я.

— Тебе спросонья показалось.

— Шаги тяжелые, — настаивал я.

— Просто потолок тонкий, вот и, кажется, что тяжелый идет.

— Сереж, ты чердак проверял? — мать озабочено посмотрела на отца.

— Галь, ты что думаешь, там правда кто-то ходит? Кто-то замышляет зловещее преступление на крыше? — усмехнулся.

— Проверял или нет?

— Ну… — отвел взгляд.

— Что ну? Баранку гну! Не юли!

— Ну… проверял…

— Как бочку с салом? Так же?

— А кто знал, что там, в глубине, голова? Я сверху посмотрел, вижу, сало. Приметил размер и положение верхнего куска, чтобы дети не воровали. Думал хорошо, свиней первое время держать не надо…

— Не неси чушь! — вскинулась мать. — Из-за твоей лени мы забрались в какой-то бобриный угол с маньяками и отрезанными головами!

— Подумаешь, — с постным лицом отмахнулся отец. — Зато директором стал.

— Из тебя директор, как из меня балерина!

— А как в первые годы советской власти вообще простые неграмотные матросы, назначенные партией председателями и директорами, командовали колхозами и заводами? Хочешь сказать, что они понимали в промышленности и сельском хозяйстве? А ведь осуществили индустриализацию и коллективизацию! — поучающе помахал у матери перед носом пальцем.

— Так то в первые годы, тогда любой грамотный уже как Дом Советов считался, а сейчас каждый второй с высшим образованием. Ты просто единственный дурак, которого нашли на это гиблое место! Тут же не просто так люди с ума сходят! — в голосе матери явственно прорезались истерические нотки.

— Никто с ума не сходил…

— Да что ты говоришь? Прошлый директор просто так головы всей семье отрезал? Просто так голову племянницы привез из другой деревни и засолил с салом?

— Единичный случай. И там не сумасшествие, а семейные распри из-за наследства.

— Ты сам себя слышишь?! Ничего себе наследство: рассыпающаяся лачуга и гора трупов! Не дури мне мозги! — мать вышла из комнаты. — Ты как хочешь, а я в субботу поеду к маме!

Скрылась в спальне, отец ушел за ней.

— Что там? — выглянул из соседней комнатушки проснувшийся Дядя Федор.

— Опять поругались.

— Знаешь… — брат понизил голос, — я тоже шаги слышал…

— Правда?

— Да… и вчера ночью то же…

— А сон? Сон про ружье и деда видел? — спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно.

— Не знаю, — виновато ответил брат. — Я не помню сны. С тех пор, как сюда переехали… Здесь словно что-то летает в воздухе…

— Что?..

— Не знаю, — Дядя Федор беспомощно развел руками, — что-то невидимое, но странное.

Я молчал, не зная, что сказать.

— Ладно, я спать, — Федя ушел.

После молчаливого завтрака мать заявила:

— Я к бабушке съезжу, а то ей нездоровится.

— Пирожков ей отвези, — кивнул отец. — К бабушкам без пирожков никак не можно.

Мать зло посмотрела на него, но промолчала.

— Лучше день потерять, но родительницу навестить, — не унимался папаша.

— Сережа, — голос матери звенел от напряжения, — не юродствуй!

— Езжай, Галина, — махнул рукой. — А мы тут с детьми делами займемся.

— Какими еще делами? — подозрительно прищурилась мать.

— Корову заведем, — голосом Матроскина мечтательно промурлыкал отец.

— Какую тебе корову, чудо? — оторопела мать.

— Обычную корову, пятнистой масти, с рогами и выменем. Назовем ее Муркой.

— Сережа, тебе надо голову лечить. Не зря тебя из армии комиссовали…

— Меня по ранению комиссовали! — вскинулся отец. — Я кровь проливал!

— Чью ты кровь проливал?

— Галь, лучше помолчи, а то я пришлю тебе черную метку и посмотрю, какого цвета у тебя потроха.

— Баран! — мать грохнула стаканом о стол, отколов дно. Чай хлынул из стакана. — Господи, за что мне такое наказание? — со слезами убежала в спальню.

— Я ведь раньше почему такой вредный был? — отец провел пальцем по растекающейся чайной луже.. — Потому, что у меня велосипеда не было, а теперь…

— А теперь ты доиграешься до дурдома, — мать вышла из спальни в плаще, с сумкой и со старым чемоданом. — Я поехала, а вы тут сходите с ума, как хотите.

— Галя, тебя подвезти?

— До остановки я сама дойду, — гордо вышла за дверь.

— Вот до чего телевидение дошло, — прокомментировал отец, изобразив на лице подобие злобной ухмылки, — скоро сама на лыжах будет до нашего Простоквашино добираться. Ладно, пора вершить историю, — встал, снял шляпу с лосиных рогов. — Юнги, пакгауз в вашем полном распоряжении, но есть одно но: курам нужно подготовить места для проживания.

— Каким курам? — не выдержал я.

— А ты что, Блудный, думал, что сразу корову осилишь? Корова животное душевное, чуткое, к нему особый подход нужен. С курей будем начинать поднимать целину. И вот еще что, — обернулся в дверях, — автобус тут ходит только по выходным дням, утром и вечером, так что мамка скоро вернется… Постарайтесь не попадать под горячую руку.

— Здрасте, я ваша тетя, — в открывшуюся дверь вошла мать. — Не ждали?

— Ждали, — отец, придержав шляпу, изобразил низкий поклон. — А мы тут курей решили завести…

— Сереж, с курями возни много, — мать задумчиво созерцала нас. — Кормить их надо, насесты там всякие, наседки, гнезда…

— Куры это не утки, дело не хитрое, — заявил отец безапелляционным тоном. — Насест дети сделают, не все же им за моей спиной прятаться. Зерна я могу сколько угодно привезти, сегодня к вечеру для начала мешок припру. Будут пастись в саду, травку щипать, козявок ловить, да нестись. Потом наседки появятся, разведем птичий двор, — мечтательно причмокнул губами, — будем продавать яйца и богатеть. За морем телушка полушка, да рубль перевоз. Зато с яйцами перебоя не будет: хоть с крутыми, хоть в мешочек, хоть всмятку.

— Не так это просто, — мать не скрывала скепсиса, — курей держать — это не свиней сахаром откармливать. Свинья все жрет, а кура птица деликатная, она всякую дрянь жевать не станет.

— А они жуют? — подал голос Федя.

— Конечно, жуют, — ответил отец, — в нашей жизни все жуют. Хочешь жить — умей жевать. Галь, ты не права, — посмотрел на мать. — Я все-таки директор. Уж с куроводством-то как-нибудь справлюсь. Блудный, — перевел на меня взгляд, — подбери к вечеру строительные материалы, я приду с работы и объясню, как насест делать.

— Какие материалы?

— Гвозди в сарай принеси, молоток, — отец задумался, — пилу еще…

— Топор, — подсказала мать.

— Топор, — отец согласно кивнул, — … пилу…

— Пила уже была, — сказал Федя.

— Не сбивай, — как от назойливой мухи отмахнулся отец, — это другая пила, по металлу. Деревяшек всяких…

— Жерди круглые надо, — внесла свою лепту мать, — чтобы курица могла лапой написать, тьфу ты, совсем одурела с вами, купоросниками, охватить.

— А какой у нее охват? — спросил я.

— Какой? — мать задумалась и стала сгибать левую ладонь, что-то прикидывая. — Где-то вот так, — показала скрюченную ладонь.

— Галь, что ты несешь? — остановился на пороге отец. — На глаз прикидываешь, тоже мне, умная Эльза выискалась. Надо диаметр в два с половиной сантиметра.

— Это сколько? — спросила мать.

— Вот столько, — показал свой толстый указательный палец, — и еще чуток потолще, на три четверти.

— Так нормально будет? — засомневалась мать.

— Я же не из головы это взял, — солидно кивнул отец, — это общеупотребительные справочные данные, обобщенные с учетом мирового опыта.

— Мирового опыта? — подозрительно сморщилась мать.

— А-то, — как укушенная оводом лошадь, закивал головой отец, — про суринамских мусорных кур, небось, слыхала? — злобно ухмыльнулся.

— Нет…

— Вот видишь: ты не слыхала, а они есть! — торжествующе закончил отец и вновь вспомнил про меня. — Брусков притащи, досок ну и там по мелочи всего, — сделал движение рукой, будто плыл шустрый головастик, — гвозди, шурупы, шайбы.

— Где бруски и доски взять?

— Ты что, дебил? — удивился отец. — Я тебя чему учу?

— Не своруешь, где возьмешь? — неуверенно уточнил я.

— Верно, вот и молодец. И смотрите, не попадитесь, а то позору на весь район из-за вас не оберешься потом, — вышел за дверь.

— Не гордыбачьте с отцом, — сказала мать, — ишь ты, выискались умники, — привычно отвесила Федьке мощный подзатыльник. Отвесила бы и мне, но поленилась обходить стол. — Какие отец сказал, такие жерди и тащите. Ладно, мне на работу пора собираться, если автобусы сегодня не ходят, — прошла в спальню.

Мы хмуро доели хлеб, Дядя Федор попытался вылизать сковороду, но безуспешно.

— Нет ничего, — обиженно сказал он, с недоумением посмотрев на меня.

— После папки там ничего и не могло остаться, — я, как мог, утешил брата.

Из спальни вышла переодетая мать.

— Смотрите, не попадитесь, — погрозила кулаком. — Ну ладно, до вечера, — напевая попурри из модных песен, выпорхнула из дома.

— Я вот подумал, можно прямо со склада взять. Там через посадка недалеко.

— Поймают, — брат тревожно блеснул глазами.

Склад стройматериалов располагался под открытым небом между конторой и лесопосадкой. От посадки его отделял хлипкий забор из порванной во многих местах ржавой металлической сетки. Мы прошлись по саду до болотца, свернули в посадку, пригнувшись перебежали дорогу, нырнули в другую посадку. Затаились, наблюдая за обстановкой.

— Поймают, — как надоедливый комар, нудел Федя, часто лупая глазами, — побьют. Побьют нас деревенские.

— Чего нас побьют? — я примерился к прорехе в сетке.

— Поймают и побьют, — упрямо тянул свое брат.

— Не нуди, — оборвал я.

Обидевшись, Федор сорвал листья с молодой ракиты и начал молча их жевать. Я терпеливо наблюдал за складом. Все было тихо и спокойно, люди были на работе, никто не спотыкался в поле зрения.

— Я пролезу, — окончательно решившись, сказал я, — и буду тебе передавать в дыру, а ты тут складывай. Там, если что, за бурьяном не видно.

— А если увидят?

— Если свистну, то убегай. Понял?

— Понял, — Федя проглотил пережеванные листья. — А куда мне бежать?

— Домой беги. Куда же еще?

— Мало ли…

Я пропихнулся в прореху и начал бродить меж стопок дощатых щитов, оставшихся от несобранных домов, прикидывая, где в этом царстве деревянных прямых могут быть спрятаны круглые жерди. Обойдя склад, из подходящего приметил лишь кучу тесинок и штабель брусков. Начал таскать бруски к дыре и передавать брату.

— Не хватит еще? — тревожно оглядываясь спросил Федька минут через двадцать.

— Ну… — я почесал затылок, — может и хватит. Сейчас еще чуток и все, — приступил к тесинкам.

— Мы столько не унесем, — вскоре снова подал голос брат.

— Ладно, хватит, — я дошел до широкого проема, через который на склад заезжали, вышел, обошел угол и посадкой дошел до брата.

— Сначала перенесем через дорогу, а потом оттащим домой, — посмотрев на материал, решил я.

Шустро, как крысы, за несколько раз перетащили краденое через пыльную дорогу.

— Сходи за тачкой. На тачке быстрее отвезем. За пару раз обернемся.

— Я боюсь идти один, — замялся брат, — вдруг кто-нибудь нападает?

— Тогда стой тут, карауль, а я схожу.

— Тут меня могут поймать и побить, — скорчил обиженную гримасу. — Мамка говорила, чтобы ты меня не бросал.

— Тогда ты иди за тачкой. Мне отсюда тебя видно, и если кто-нибудь нападет, то…

— Хорошо, — поминутно оглядываясь, Дядя нервной рысью потрусил к дому.

Вернулся с тачкой, оставшейся от Романиных. Погрузились и стали ее толкать. Тяжело, но шла.

— Мы как бурлаки на Волге, — пропыхтел Федя.

— Там они тянули, а мы толкаем.

— Давай тянуть.

— Лямки нужны.

Притащились домой, сволокли добычу в сарай, вернулись за второй порцией, привезли и ее.

— Где жерди будем брать? — задумчиво рассматривая добычу, спросил я. — Есть мысли?

— У той бабки, что по крайней улице живет, забор из таких круглых, можно взять.

— Точно, можно со стороны леса подобраться и вырвать из забора, — «загорелся» я. — Пошли, только надо веревки взять.

За веревками не надо было далеко ходить. В кладовке на веранде стояло две катушки белых капроновых ниток. Отхватив пару кусков веревки, отправились в путь. Сначала через сад, потом через перекресток, нырнули в продолжающуюся посадку. Поравнявшись с заброшенным песчаным карьером, оставшимся после строительства дороги, свернули влево. Вышли из перелеска и не спеша потащились по полю вдоль околицы. Вот и плоховатый забор. Собаки бабка на свою беду не держала. Я начал вырывать из живописного плетня подходящие по размеру круглые палочки, а Дядя Федор прихватил две треснувшие глиняные крынки, висевшие на столбах.

— Зачем они тебе?

— В хозяйстве всегда пригодится, — выдал брат усвоенную от отца мудрость. — Не своруешь — где возьмешь?

— Пора валить, — я шустро связал жердочки в вязанку, закинул на спину и поспешил к посадке.

Дядя Федор с крынками пыхтел следом, напоминая Пятачка, несущего за Винни-Пухом медовый запас. На перекрестке нелегкая вынесла навстречу какого-то деда и собачонку.

— Знать, хворост собирали, хлопцы? — дед широко расставил ноги в побитых жизнью валенках, прочно утвердившись на нашем пути, и пыхнул духовитой самокруткой. — Аль по грибы ходили? — хитро прищурился.

— По грибы, — мелко-мелко, как китайский рикша, закивал головой Федька. — По грибы, деда.

— С горшками? — разглядел груз дед.

— А что тут такого? — спросил я. — Мы же не с чемоданом ходили, в конце концов.

— Есть грибы? — подумав, пожевал губами дед.

— Есть.

— Какие?

— Какие? — теперь задумался я, что же соврать настырному старикану. — Всякие…

— Сырогрызки!!! — подпрыгнув, отчаянно выкрикнул решивший прийти мне на помощь Федя.

— Чего это он? — попятился дед, едва не наступив на собачонку.

Собачонка злобно зарычала, но предпочла убраться из-под ног хозяина.

— Сыроежки, в общем, — перевел я. — Он слова у нас путает. С детства такой, его коза напугала…

— Ну, тады ладно, — дед аккуратно засунул окурок в карман потрепанного пиджака и потянулся. — Тады оно того, свойственно молодежи. От же ж йоксель-моксельники, — крякнул.

— Мы пойдем? — спросил я.

— Идите, — шустрый старикан прикурил следующую самокрутку, — коли от старших ума набраться не интересно, то ступайте, бегите по своим никчемным делишкам, сорванцы.

— Нам интересно, — дипломатично сказал я, — просто дел дома много, а то бы послушали.

— Не смею задерживать, — дед изобразил щелчок каблуками, что в валенках смотрелось угнетающе, и, напевая «На сопках Манчжурии», пошел по своим делам.

Собачонка угрожающе посмотрела на Федьку и, выпятив челюсть, гордо прошествовала мимо. Мы кинулись в сад, чтобы еще кого-нибудь не вынесла нелегкая.

— Заподозрил он нас, — скулил брат, — всем про нас расскажет.

— Кому он расскажет?

— Всем!

— Про что?

— Про все!

— Не выдумывай ты, — дошли до дома. — Ничего он не понял, просто подумал, что ты дурачок.

— А-а-а, тогда ладно, — успокоился Федя и водрузил трофейные горшки на подставку для обуви, стоявшую на крыльце. — Папке покажу.

Я отнес жерди в сарай.

Отец явился с работы слегка подвыпивши.

— Как дела, архаровцы?

— Я горшки добыл, — похвалился Федя.

— Ночные? Из детского сада? Ха-ха-ха.

— Нет, с забора.

— Покажи.

Федя приволок трофеи и гордо продемонстрировал.

— Мародерствуешь и тащишь домой дрянь всякую. Горшки треснутые, ни на что путное не годны, — рассмотрев добычу, подытожил отец.

— Мы гнезда в них сделаем, — скромно потупился брат, — для куриц…

— Гнезда? — отец ожесточенно, будто коросту, почесал затылок, а потом постучал пальцем по горшку. — Из этого? — постучал пальцем Феде по лбу. — А ты не такой дурак, как маменька твоя, весь в меня. Ты чем порадуешь? — палец уткнулся в меня.

— Мы брусков принесли, жердей, тесин.

— Где взяли?

— Со склада, что возле сада.

— Молодцы, юнги, догадались, так держать! Никто вас не видел?

— Нет, сэр, — переглянувшись, в один голос сказали мы.

— Хвалю, — встал со стула, — айда в сарай, будем строить куриное царство.

Он бодро ломанулся на выход, мы, как журавлиный клин на юг, потянулись следом.

— Табуретку возьмите, — оглянувшись, велел отец.

В сарае он уселся на табуретку и начал руководить.

— Вон ту доску прибейте к стене. Нет, ниже, нет, выше, ровнее, еще ровнее, вот так. Колотите ее.

Федя помогал, придерживая, я приколачивал.

— Вроде неплохо, — отец критически осмотрел нашу работу. — Для таких криворуких как вы, вполне прилично, — достал из внутреннего кармана пиджака «четверку», глотнул, закрутил, спрятал обратно.

— Теперь вон ту доску, нет, не ту, да, ту, вон на ту стену.

— Она же кирпичная, — сказал я.

— И что?

— Как к кирпичу прибивать? — спросил я.

— У неумехи руки не болят. В раствор бей. Всему учить надо, — сокрушенно вздохнул отец, — ничего сами не могут сделать, — утомленно закатил глаза.

С грехом пополам, погнув три гвоздя, прибили доску.

— Куроводство — наука точная, — папаша изволил подняться и померить рулеткой. — Криво, но да ладно. Тут по бруску, потом отпили тут, — указующий палец порхал, как безумная бабочка, — потом вот так, как ножки.

Он снова рухнул на табурет, мы стали выполнять.

— Куры могут даже глистов жрать, — разглагольствовал отец. — Да, глисты вам не клесты, вот. Теперь жерди колотите. Не так. Поперек засаживайте. Левее! Ниже! Прибивай, — снова хлебнул водки. — У меня глаз-алмаз, я малейшую неровность вижу. Учитесь, пока я жив.

— Где эти падлы? — раздался от входа голос матери.

Федька затравленно оглянулся, ища пути к бегству, и пугливо вжался в угол, с тревогой поглядывая на перекрытую матерью свободу.

— Сейчас поубиваю! — подошла и заглянула в закуток. — Вы что творите, уроды?

— А что мы? — угрюмо спросил я, понимая, что отсюда не сбежишь.

— Вы какого рожна по грибы таскались?! — кипятилась мать. — Вам кто разрешил в лес ходить?

— Не ходили мы по грибы…

— Еще и врешь, скотина! — мать схватила молоток и двинулась ко мне. — Матери, которая тебя обстирывает и кормит, врешь??? Дед Быря вас видел!

— Да не ходили мы! — закричал я. — Это специально деду сказали!

— Вас дед на складе видел? — встревожился отец.

— Нет, не на складе, а на перекрестке, что напротив карьера.

— Чего вас туда черт понес? — не поняла мать.

— Жерди добывали.

— Откуда там жерди?

— У бабки из плетня вытащили, — сжавшись в ожидании побоев, признался я, — что на крайней улице живет…

— Так этой склочне и надо, — сказала мать, опустив молоток. — Будет знать, как трепаться, а то язык, что твое помело.

— Мне вы сказали, что вас никто не видел, — воспользовался паузой отец. — Обмануть батьку родного пытались? За что? — жалобно всхлипнул. — За что?

— Уже набрался, — брезгливо посмотрела на него мать. — Курятники нам делать некогда, нам рюмка важнее.

— Ты, Галь, прямо как крепколобая! — горестно покачал головой. — Ничем тебя не прошибешь! Умолкни, женщина! Ты совсем без царя в голове. Я делаю самую трудную часть работы — разумно руковожу процессом. Гвозди забивать любой дебил, вроде нашего Блудного, может, а руководить это не просто молотком махать. Тут нужен талант, опыт, образование и особые знания, — покачнулся.

— Много ты в таком состоянии наруководишь? Иди лучше спать, жертва зеленого змия, — потянула его за рукав, но не тут то было.

— Уйди, женщина! — отец вырвал рукав. — Директор, как капитан корабля, покидает свой пост последним! Сама иди! У нас тут дело. Врагу не сдается наш гордый «Варяг», — заголосил.

— И черт с вами! — мать развернулась и пошла прочь. — Но если насест не сделаете, падлы, то домой лучше не заявляйтесь! Потравлю! Раскособочу!

До двух часов ночи мы делали насест под тусклым светом лампочки.

— Что мне снег, что мне зной, что мне дождик проливной, — вполголоса напевал отец, — когда тревожит геморрой, ля-ля-ля-ля-ля, ля-ля-ля-ля, ля-ля-ля-ля, ля-ля-ля-ля. Отличная штука, — наконец зевнул. — Дядя, поболтайся на нем, проверим устойчивость несущей конструкции.

— Боюсь, — брат беспокойно переминался с ноги на ногу.

— Блудный, тогда пробуй ты.

Я ухватился за доски, поджал ноги… С грохотом приземлился на пол.

— Надо доски толще делать, — посмотрел на развалины отец. — Завтра так и сделаем, а теперь пора спать.

— А мамка? — спросил Федя.

— Что мамка? Сиську потерял?

— Она же сказала, что не пустит домой.

— Она спит давно, — отец устремился из сарая. — Если проснется, скажем, что сделали. Мозги у нее куриные, слепота тоже, ночью все равно проверять не пойдет.

— Пап, тебя правда зеленая змея укусила? — потянулся за отцом Федя.

— Знаешь, есть люди, которые страдают запором, но есть и другие, — отец остановился и оглянулся.

— Какие?

— Которые запором наслаждаются, хи-хи-хи. — Пошел одальше. — Блудный, табурет не забудь, а то сопрут.

На утро мать первым делом ломанулась в сарай. Прибежала обратно взбешенная.

— Вы что там настроили, бездари???

— А что случилось? — безмятежно спросил отец, намазывая на толстый кусок вареной колбасы смесь сметаны, горчицы и хрена.

— Что вы сделали??? — мать задохнулась от негодования. — Какая-то этажерка, а не насест.

— Насест сделали, — отец со вкусом вгрызся в бутерброд — согласно мировым стандартам. Ты, Галина, не видишь дальше своей тарелки, — стремительно очищая сковороду, степенно рассуждал.

— Чего это я не вижу? — начала лихорадочно метаться по прихожей. — Ась? — приложила ладонь к уху, будто прислушиваясь.

— Конструкция собрана, осталось утвердить ее на опоры.

— На какие такие опоры? Эта груда хлама по-твоему на что-то годна?

— По-моему, да, — отец вымокал сковороду недоеденным кусочком хлеба и протянул его Феде. — На, полуночник, ешь, заслужил.

Федька жадно проглотил пропитанный жиром кусок.

— Размеры продуманы, — продолжал отец, — все просчитано.

— Я тебе не скотница какая-то, чтобы в этом разбираться, хлевниках всяких! — вспыхнула мать. — Только ваша конструкция может рухнуть с опасностью для жизни.

— Исключено, — авторитетно заявил отец.

— Хорошо, — взяв себя в руки, плюхнулась на стул, — если все действительно так, то когда кур привезем?

— Кур? — отец встал из-за стола и рассеяно почесал лысину. — А вот сегодня и привезем, — понизив голос, скрылся за дверью.

Мать вопросительно посмотрела на нас.

— После завтрака идите свой насест утверждайте. К вечеру чтобы стоял, как камень, — встала со стула и пошла собираться на работу. — И посуду не забудьте помыть, — обернулась на пороге спальни. — А то привыкли за мамкиной спиной прятаться, спиногрызы.

Она ушла на работу, мы стали греть в большой кастрюле воду для мытья посуды.

— Как нам сделать этот подсест? — волновался Федька. — Она нас убьет!

— Бруски по бокам вместо досок заколотим, они лучше держаться будут.

Бруски помощнее привычно добыли на складе. Весь день колотили.

— Я так оглохну скоро, — пожаловался Федор.

— Если не сделаем, то оглохнуть не успеешь, — разгибая уставшую поясницу, успокоил я, — мать раньше придушит. Потерпи, сделаем и отдохнем тогда.

— У них же еще и мясо вкусное? — осторожно спросил брат.

— Ну… да, — сам я куриное мясо видел только в больничных бульонах, — вроде свинины, только светлее.

— Жирное?

— Ну… — все мои знания о курах исчерпывались электронной игрой «Ну, погоди», отнятой братом у нашей двоюродной сестры Маринки.