Каникулы в Простоквашино. Шпулечник-2

Влад Костромин

Продолжение мистического триллера «Шпулечник».События происходят с новой семьей, поселившейся в доме Романиных после их трагической смерти.

© Влад Костромин, 2020

ISBN 978-5-0051-1050-3 (т. 2)

ISBN 978-5-0051-1051-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Каникулы в Простоквашино (Шпулечник — 2)

Продолжение мистического триллера «Шпулечник». События происходят с новой семьей, поселившейся в доме Романиных после их трагической смерти.

I

— Когда я был мальчонкой, носил я брюки клеш, — напевал отец, монотонно покачиваясь на стуле, — соломенную шляпку, в кармане финский нож. Папашу я зарезал, мамашу я убил…

— Сереж, — словно от зубной боли поморщилась мать, — что ты всякие гадости поешь? Какой пример ты детям подаешь? Что они подумают?

— Рано им еще думать, — он по акульи осклабился. — Молоды вы еще думать, — протянул руку и щелкнул Федю по носу. — Так, Дядя?

— Так точно! — бодро ответил Федя, отклонившись назад, чтобы избежать следующего щелчка.

— Вот, вишь какая дисциплина, — умилился отец. — Как в прусской армии.

— В прусской армии тараканы были, — мать временами была забубенной. — А у нас тараканов нет.

— А мы заведем, — голосом отца Дяди Федора из мультфильма про Простоквашино сказал отец, — чтобы полный дом тараканов, всякие там прятки-салочки.

С учетом того, что он носил бороду и свитер, как у отца Дяди Федора, сходство было просто пугающим.

— Совсем ты тронулся, Сергей, — мать поцокала языком, — окончательно и бесповоротно. Тебя надо в дурку отправлять, пока ты не начал голым бегать по крышам на четвереньках и выть на полную луну.

— Чего это я буду выть на луну? — пожал плечами отец.

— А чего вы, психи, на нее воете?

— Я откуда знаю? — отец снова пожал плечами. — Я на нее раньше не выл.

— Вот и пора лечить, пока не знаешь.

— В моем случае медицина бессильна, — отец скорчил страшную рожу и внезапно ударил меня левым локтем в лицо.

Но я, зная коварную натуру папы, был настороже и качнулся назад, одновременно закрываясь руками.

— Молодец, Кеша, — похвалил отец, — реакция в норме, — махом допил чай из моего стакана и встал из-за стола. — Пора на работу — меня ждут глобальные дела, масштаб которых сумеют оценить лишь потомки, — напялил снятую с висящих на стенке лосиных рогов, вместе с мебелью и посудой оставшихся от прошлых жильцов, коричневую фетровую шляпу. — Осваивайте дом, дети мои, постигайте новый мир.

— Только на чердак не лазьте, — строго сказала мать. — Неизвестно, — выразительно посмотрела на отца, — что там и как…

— Не выдумывай ты, — слегка напрягся отец. — Все там нормально. Никаких ночных ахов-страхов нет и в помине. Ладно, обживайтесь, пока мы скотом не обзавелись. Потом некогда будет, — вышел из дома.

— Оптимист, — мать тоже встала. — Но вы все равно не лазайте: там потолок тонкий, из оргалита, провалитесь за милую душу. Мне пора, вы тут не вздумайте дурью маяться, а то приду и накостыляю! — ушла.

— Как думаешь, почему те, кто жили здесь до нас, не забрали свои вещи? — спросил брат.

— Не знаю, может директорам дом с вещами дается?

Директором отца устроил двоюродный брат Леонид Филиппович Федосов, начальник цеха на заводе. Бобровка была подшефной деревней у соседнего цеха и Филиппович через коллегу по знакомству пристроил отца.

— А так бывает?

— Раньше не было, а теперь может и есть. Коммунизм же скоро должен наступить, вот и дают дома сразу с вещами.

— Может быть… — брат задумался.

Я собрал со стола посуду и пошел в ванную мыть. Странно, не думал, что в деревенских домах бывают ванные и канализация. Правда, дом, доставшийся отцу, стоял особняком от деревни, в большом яблоневом саду. И газ был привозным, в больших красных баллонах. Два баллона стояли во дворе под окном кухни в зеленом железном ящике. Резиновый шланг через стенку соединял баллон с плитой. Баллоны привозили редко и мать велела строго экономить. Хотя, вчера отец, окрыленный назначением, хвалился, что проведет в Бобровку газопровод.

— Ты, Сереж, не хвались раньше времени, — осадила мать. — Трубопровод дело такое, вилами на воде писаное, а баллоны под боком.

— Ничего, выведу совхоз в миллионеры, заживем!

— Ты сначала выведи, а потом мечтай, Бобровский мечтатель.

— Давай соломенную шляпу сделаем, — загорелся Федька, — как у Андрея Миронова в кино.

— Зачем?

— Будешь носить. Нож же ты носишь в кармане, а будешь со шляпой.

Охотничий нож, подаренный двоюродным братом отца — начальником цеха на заводе, я носил на ремне, засунув ножны в карман старых отцовских брюк и скрыв рукоятку под выпущенной старой же отцовской рубашкой.

— Шляпой?..

— Как ковбой будешь, — польстил брат. Он вообще очень любил ковбоев и отец под настроение даже называл его Джон Снулый или Бен Горбатый.

— Хорошо, давай. Но как? Где мы возьмем солому?

— Вроде я слышал, папка говорил, что на чердаке в сарае соломы полно.

— Нам же запретили на чердак лазить.

— Так то в доме, а то в сарае. Другое же совсем дело и не так высоко.

— Ладно, пошли, поглядим.

Взяли лестницу, стоявшую под чердачным окном, перетащили к сараю. Чердак оказался забит соломой.

— Видишь, — гордо сказал Федя, — полно соломы. Хоть на всю деревню шляпы плети.

— Интересно, зачем им было столько соломы?

— Корову кормить? Когда сено кончится.

— Может быть, — я зацепил охапку соломы.

В саду вдоль подвала под раскидистой яблоней стоял большой дощатый стол. Отнесли солому туда, вернули лестницу на место.

— Я видел в кладовке на веранде обои и клей, — сказал Федя, — можно из бумаги сделать, а потом соломой обклеить. И плести не придется.

— Хорошая идея, — я разложил солому по столу, выбирая соломины получше.

Что-то качнулось, пойманное боковым зрением. Поднял взгляд. Что-то цеплялось, царапало, будто заноза.

— Смотри, что это там?

— Где?

— Вон там, качается что-то темное, — подошел к ограде из горизонтальных березовых жердей, отделявшей двор от остального сада.

Пролез меж жердей, подошел. Федя юркнул следом. Болтался подвешенный к ветке футбольный мяч.

— Зачем тут мяч? — удивился брат.

— Не знаю…

— Я знаю, — из-за густых кустов, окружающих сзади наш туалет, вышел паренек, примерно Федькиного возраста. — На ней Вася боксом занимался.

— Кто такой Вася? — спросил брат.

— Они до вас тут раньше жили, Романины. Батя, Виктор Владимирович, директором был, как ваш, а Вася и Димка — дети. Я с ними дружил…

— А куда они уехали? — Федя был любопытен не в меру.

— Никуда они не уехали… — паренек отвернулся, глядя в сторону дороги, отделявшей сад от деревни.

— В смысле? — не понял я. — А где они?

— Умерли…

— Умерли?.. — переспросил Федя. — Все сразу? Чума?

— Батя умом тронулся и тетю Таню зарезал с Димкой, а Вася Виктора Владимировича застрелил. У них ружье было.

— Посадили его? — спросил я.

Теперь было понятно, почему остались вещи.

— Нет, он застрелился сам потом, — местный закусил губу.

— Зачем? — попятился Федя.

— Он тоже с ума сошел, когда увидел, что батя свихнулся.

— Мы не знали, — сказал я, — нам родители не сказали.

— Понятно. Я Чомба, — протянул руку.

— Имя такое? — удивился брат, пожимая ладонь Чомбы.

— Прозвище, — Коля покачал головой. — На улице так кличут. А так Коля я, Мартынец фамилия. Мы вон там живем, — Чомба показал в сторону дороги, — следующий дом за Кобаном.

— Кабаном? — уточнил Сашка.

— Сосед ваш, Колька Кобан.

— Кабан?

— Нет, Кобан, через О. Фамилия такая.

— Я Федор.

— А я Кеша.

— Кеша? Как попугай в мультфильме?

— Да, — я в очередной раз мысленно скрипнул зубами в бессильной злости. Постоянно приходится страдать из-за нездорового юмора любящего мультфильмы отца, действительно назвавшего меня в честь блудного попугая, а брата — в честь дяди Федора из Простоквашино.

— Ладно, я пойду, ребзя. Увидимся еще.

Из обрезков обоев мы сложили что-то вроде шляпы.

— Просто клеить что ли? — я задумчиво смотрел на картонку и охапку соломы.

— Сплести надо, вроде…

— А как?

— Я откуда знаю? — брат пожал плечами. — Ты старший, ты должен знать.

— Попробуем.

Плести солому было делом нелегким, но мы были настойчивы, а клей здорово помогал нам.

— Ну что? — к вечеру кривое подобие шляпы лежало на столе.

Все вокруг было завалено склеенными кучками соломы и обрезками картона.

— Надо померить, — Федор широким жестом указал на шляпу.

— Почему я?

— Для тебя же делали…

— Ладно, — я напялил шляпу, покрутил головой.

— Ну как?

— Ничего так вроде…

— Не жмет?

— Да нет…

— Не жарко?

— Нормально.

— Господи! — в проеме калитки стояла остолбеневшая мать. — Господи! — она всплеснула руками.

Я попятился, брат юркнул мне за спину, будто был не при чем.

— Что это? — слабым голосом спросила мать, указывая дрожащей рукой на шляпу.

— Шляпа, — я попытался снять шляпу, но что-то мешало. Зацепилось что ли?

— Какая шляпа?

— Ну…

— Соломенная, — выглянул из-за моей спины Федор.

— Чего?!

— Соломенная шляпа… как батя пел. Теперь Кеша зарежет…

Договорить он не успел. Мать подхватила стоящий возле крыльца треснувший глиняный горшок и швырнула в нас.

— Я вам зарежу!!! Уроды!!! Козлы!!! Дети понедельника!!!

Я рванул шляпу, она порвалась. Клочья остались, приклеившись к голове.

— А-а-а!!!

Под «горячую руку» матери было лучше не попадаться — зашибет. Мы кинулись бежать. Вслед летели проклятия, угрозы и щебень. Протиснувшись меж березовых жердей ограды, выскочили в сад.

— Ладно, пошалили и хватит, — мать остыла необычно быстро. — Будя, возвращайтесь. Нечего народ дивить.

Мы неуверенно подошли к ограде.

— Сюда идите.

Перелезли ограду, подошли.

— Горе ты наше, — мать посмотрела на слипшиеся клоки моих волос, — придется стричь теперь.

— Как тифозный будешь, — захихикал Федька.

— Тебя тоже, карандух, — нахмурилась мать, — чтобы не смеялся над старшими. Садитесь вон на пеньки, сейчас ножницы принесу.

Мы уселись возле круглой железки, служившей кострищем. Мать вернулась с ножницами, попутно отвесив подзатыльник корчащему рожи Федьке.

— Не кривляйся, Дядя Федор! А то так и перекосорылишься на всю оставшуюся жизнь.

— А чего я? — надулся Федя. — Чего сразу я?

— Ничего. Кривляйся меньше и все будет в порядке, — мать начала срезать мои космы. — Как куделя у Емели. Надо же так завозить волосы, изгваздать все, — убрав ножницы, отвесила мне крепкий подзатыльник, заставивший загудеть голову.

— За что?! — я потер затылок.

— Для профилактики, — снова защелкала ножницами. — Чтобы дурью не маялся и дурной пример брату не подавал. Сиди ровно, не вертись, как мартышка и очки в цирке. И не повышай голоса на мать. Ведете себя как маленькие дикари, а можете же вырасти во взрослых лодырей, лентяев и тунеядцев.

Под занудные нравоучения состригла мои волосы, перешла к Феде.

— Что это тут у нас? — вдруг всполошилась. — Блудный, посмотри, что это у Дяди? — указывая, ткнула ножницами, едва не поранив ухо.

— Нет там ничего.

— Как нет? Ты что, окулярник слепой? Очки тебе купить? Смотри, клещ…

— Где?

— В Караганде! Вон та точка — это клещ! Так, немедленно в дом, будем доставать! Иначе, мементо мори!

Мы, подхватив под руки, бегом потащили ошалевшего Федора в дом.

— Ножницы! Скальпель! Пинцет! Зажим! Спирт! — без устали командовала мать, довольная, что можно применить искусство врачевания. Она в молодости мечтала стать врачом и где-то насобирала хирургических инструментов. — Сейчас я мелкую пакость извлеку. Хотя, по уму, Дядя Федор, надо бы оставить эту паскуду в тебе, чтобы ты впредь знал, как мать не слушаться!

Сначала она намазала зловредное насекомое подсолнечным маслом. Клещ презрительно игнорировал масло и продолжал заражать Федьку. Покорный судьбе Федор обильно потел и млел от ужаса. Вместо подсолнечного масла намазала свиной жир, оставшийся от Романиных. На свиной жир клещ отреагировал, явив «отвратительную рожу».

— Вылезает, — прошептал я, — хватай его.

— Погоди. Надо посмотреть, что это за нечисть такая. Может, это и не клещ вовсе, а просто черви какие в Федоре завелись или наоборот, клещ чахоточный какой? Блудный, подай лупу из моей сумки.

— А где сумка?

— Ты что, совсем дебил или придуриваешься? Где же ей быть? В холодильнике, конечно! — мать хранила сумочку в холодильнике, чтобы сберечь кожу. — Совсем ку-ку, да? Или придуриваешься? Не стой над душой! Отойди пока, ты мне свет загораживаешь! Надо будешь — позову.

Пока она с одухотворенным лицом занималась визуальным исследованием, подлый клещ, глотнув свежего воздуха, вновь начал, подражая Жаку Иву-Кусто, погружаться в глубины уха. Или просто засмущался от такого пристального внимания?

Бросив лупу и нецензурно кляня всю насекомью породу, взбешенная мать схватилась за пинцет. Понятно, что для дезинфекции, по своей привычке, пинцет она предварительно раскалила на конфорке газовой плиты.

— Что ты стоишь, свесив щупальца? — обернулась ко мне. — Держи ему руки! Вдруг биться начнет? Или ты хочешь, чтобы он мать покалечил? Чего молчишь то? Хочешь, чтобы покалечил меня, да?

— Да ничего я не хочу!

— Тогда держи!

Противостояния с раскаленной сталью клещ вынести не смог и под пронзительные Федькины завывания, покинул тело, так и не ставшее его домом. При этом оставил в ухе жертвы свою голову. Для устранения потенциального источника заразы педантичная мать, не обращая внимания на заходящегося в истерике Федьку, вновь накалила пинцет и расковыряла им ухо, освобождая от останков клеща.

— Ничо, ничо, злее будешь, — приговаривала мать, по своей доброй врачебной традиции щедро заливая рану крепкой смесью спирта и йода. — Зато будешь знать, как мать не слушаться. Говорила же, что нечего по улице шляться! Лучше бы дома сидел и горох перебирал, как Золушка. Глядишь, принц какой-нибудь малахольный и привез бы башмаки.

Федя то ли от боли, то ли от ужаса потерял сознание, и на дом, наконец, опустилась благословенная тишина.

С работы вернулся отец, с интересом рассматривая «операционную»

— Я, когда был маленький, то всегда слушал отца, — по привычке начал он назидательный рассказ. — А однажды не послушал, и началась у меня гнойная ангина. Положили в больницу. Удалили гланды, и сказали, что в течение суток нельзя ничего есть. А я, вернувшись в палату, увидел, что соседу передали колбасу. Посмотрел, как он с аппетитом ест, и тоже захотелось мне колбасы. Когда соседа позвали на процедуры взял из тумбочки колбасу и съел. И ничего со мной не случилось. Вот какое здоровье! А все потому, что родителей в детстве чтил. Галь, приберись и давай ужинать.