Змеиный узел

Влад Костромин

Лето 1991 года. В деревне Карловка жестоко убивают подростка. Местные правоохранители просят помощи в области. Неожиданно для раскрытия преступления присылают следователя из Москвы. В помощь ему дают молодого следователя областной прокуратуры. За приездом следует череда невероятных событий и трагических происшествий, странных смертей, похожих на несчастные случаи. Сумеют ли они разгадать загадку убийства и уцелеть в деревне, где еще теплится змеепоклонство и даже птицы не то, чем они кажутся?

V

К обеду в общежитие вернулся усталый Вячеслав.

— Что у тебя, Слава?

— Поговорил я с егерями. Говорят, что с местными проблем почти нет, но бывает, что при встрече обмениваются выстрелами.

— Дикий Запад какой-то! Дети с дубинками и самострелами, взрослые в егерей стреляют.

— Если бы только взрослые. Виталик наш тоже замечен был: попался в заповеднике с ружьем, на требование сдать оружие егерям ответил выстрелом.

— Наш пострел везде поспел. Как они поняли, что это Виталик? Они же из другого района.

— По их описанию вылитый он.

— Возможно. Надо бы очную ставку провести… Это когда было?

— Прошлой осенью.

— Еще что?

— Все как говорил участковый: подтвердили, что есть в заповеднике зоны, где ощущается воздействие на психику человека и животных и места, где внезапно испытываешь сильный ничем не объяснимый страх. Говорят, что там часто бывают густые туманы и компас врет постоянно.

— Объяснение дали какое-нибудь?

— Говорят, что до Чернобыля такого вроде не было.

— Но не уверены?

— Нет. Один из старых егерей два года назад застрелился, второй, по их словам, умер от водки.

— Насчет водки пошли запрос. Надо уточнить, что за причина такая «от водки».

— Это же другой район.

— Ничего страшного, запроси через область. Что с другими егерями?

— Эти стараются без нужды вглубь заповедника не лезть, все больше по границам. Еще сказали, что там что-то вроде снежного человека живет. Лешим его называют.

— Час от часу не легче. Тут же и другие леса такие. Почему заповедник именно там?

— Они не знают, но границы у заповедника еще, как минимум, со Сталинских времен. А вообще, там ориентироваться тяжело: просек и квартальных столбов нет и никогда не было. Обещали копию лесного плана выслать в Дроновку в райотдел.

— Это хорошо.

— А у вас тут что?

— У меня наклевывается версия — убийство на почве ревности и неприязненных отношений.

— Кто? — Вячеслав взял список жителей.

— Некто Заурбек Киабеков.

— К кому?

— Елена Сапункова.

— Допрашивали?

— Весьма смазливая особа. Горячий южный человек мог на такую красотку запасть.

— И совершить такое преступление?

— Может быть, Слава, может быть… — Андрей Иванович задумчиво почесал щеку.

— Будем вызывать на допрос?

— Пока нет. Я позвонил в район, попросил санкцию на обыск. Завтра приедут райотделовские и прокурорские — проведем обыск.

— Что будем искать?

— Что угодно, но, прежде всего, наркотики, о которых говорят все местные. Вообще тут своеобразный народ: немцы валят на таджиков, а русские — на немцев. Это понятно, люди привыкли обвинять в бедах того, кто отличается. Многим досадил. Вопрос: кто первым решил, что он не тварь дрожащая, а право имеет решить судьбу Андрея? Разберемся… Ты еще успеешь сегодня отыскать местного бича Красотьевича и допросишь на предмет сбора грибов в окрестных лесах, пока я займусь следующим. Будешь выходить, пригласи, кто там в коридоре.

— Хорошо. Ну, я поехал?

— Шофер помогает?

— Василий — хороший парень, водит эту колымагу отлично, вежливый. Оказывается, в разведроте морской пехоты срочную служил.

— Езжай, а после Красотьевича загляни домой к директору, только аккуратно и вежливо пообщайся с женой и детьми, особенно младшим. Проявляй дружелюбие и сразу же демонстрируй ожидание. Не вздумай на них давить!

— Понял.

***

— Куда изволите? — спросил водитель, когда Слава уселся в машину.

— Где у вас Красотьевич обитает?

— Колька-то? Это на «старой» деревне возле директорского большого огорода. Поедем?

— Поехали. А что у директора огород так далеко?

— Там у него большой, с картошкой, — по пути охотно объяснял Василий, — а возле дома — маленький. Сам Коля чудак-человек — директор ему новый дом предлагал после пожара, а он ни в какую. Построил себе халупу и живет в ней бобылем со своей чуней. Разговаривает с ней, чудила, Муськой зовет. Нестоящий человек, даже на гармошке играть не умеет. Нет, чтобы бабу себе найти! А он со свиньей…

— Василий, а вы женаты? — спросил Слава, посмотрев на лежащие на руле жилистые руки. Кольца на правой не было.

— Я-то? Я пока холостой, из армии недавно вернулся. Хочу пока погулять, — заговорщицки подмигнул Василий. — Девок-то горячих вокруг полным полно, — скабрезно захохотал он, сверкнув железным зубом.

Славу стал напрягать разговор.

— Хотите познакомлю? — отсмеявшись, спросил водитель.

— Спасибо, не надо.

— Ну, ежели что, то всегда готов.

Въехали на «старую» деревню, двинулись по улице, с правой стороны которой тесно лепились друг к другу потемневшие деревянные домики, а левая сторона обрывом нависала над речушкой, вытекавшей из пруда.

— Это еще довоенная часть, — рассказывал шофер.

— А «новая» вся из финских домиков? — вспомнил слова участкового Слава.

— Да, кроме тех домов, что вокруг конторы — они старые. Еще есть в лесу два дома, что напротив общежития, и улица, от края деревни до конторского сада, на которой стоит дом Родиных — тоже старой постройки.

— Чуть не пол деревни.

— Пол не пол, а четверть будет.

— Почему тогда «старой» только эта часть называется?

— Не знаю, так всю жизнь называли. С той стороны речки — «новая», с этой — «старая». На «новой» у всех водопровод есть, а у директора даже ванна, — яростно рванул рычаг переключения скоростей водитель. — У него в доме еще и кухня сделана. А на «старой» из колодцев воду берут.

Неожиданно машина остановилась.

— Приехали. Вам вон по той тропке, — палец водителя указал на пыльную дорожку меж зарослей крапивы и малины. — Пройдете и увидите в саду справа дом, его тут «хижиной дяди Коли» называют.

Следователь протопал по указанному маршруту. Возле хижины, сколоченной из обрезков досок, фанеры, листов железа и рубероида, вольготно разлеглась огромная пятнистая свинья.

— И у вас в Карельских скалах на общественных началах, если только захотите, будет личный водолаз, — душевно выводил хриплый голос за стеной.

Возле порога валялась драная рогожа. Слава вытер об нее ноги и постучал в покосившуюся на ременных петлях дверь. Свинья лениво приоткрыла левый глаз и окатила приезжего нескрываемым призрением.

— Что надо? — спросила хижина.

— Здравствуйте, мне Николая.

— Заходи.

Слава, пригнувшись, вошел. Внутри дома, на железной кровати под чудом сохранившимся драным балдахином, серым от многолетней пыли, вальяжно возлежал одетый в кальсоны и застиранную гимнастерку с сержантскими погонами заросший распутинской бородой мужик.

— Чего надо? — с хрустом почесав желтыми ногтями левой ноги правую пятку, спросил он.

— Я следователь, Вячеслав Ильич Латешев, — Слава махнул перед лицом лежащего красной книжечкой.

— Очень приятно! — мужик вскочил и ловко сунул Славе гнутый венский стул, — присаживайтесь. Чай, кофе?

— Спасибо, не надо.

— Может быть немного кальвадоса?

— Нет, спасибо.

— Сигару предложить не могу, — шаркнул ногой по фанерному полу хозяин, — закончились. Надо в Дроновку ехать. Так что вас привело в эту юдоль скорби?

— Я расследую убийство Андрея Родина.

— Помилуй Господи, я-то тут при чем?

— Вас мне рекомендовали как специалиста по здешним лесам.

— Леса здесь удивительные, но в тоже время такие странные. Но насчет специалиста врут, — польщенно сказал Красотьевич, усаживаясь на круглый деревянный табурет. — Что это я? — спохватился он, — … голый перед гостями. Сейчас!

Он заметался по комнате, нырнул за недоходящую до потолка перегородку, сколоченную из тарных ящиков. Кроме перегородки в комнате были ободранный буфет с мутными стеклами, деревянный круглый стол с жестяным чайником и свечой. Обстановку дополнял большой битый жизнью черный чемодан, стоявший у стены. Хозяин вынырнул обратно в красной шелковой рубахе, серо-синих брюках со штрипками и скукоженных хромовых сапогах.

— Так что вы хотели? — вновь усаживаясь на табурет, спросил он.

— Я буду вести протокол. Не возражаете?

— Мог бы, но не буду.

— Хорошо, — Слава достал из папки бланк и блокнот, ручку. — Фамилия, имя, отчество?

— Николай Петрович Красков.

— Про убийство Родина вам что-нибудь известно?

— Ну как сказать? Знаю, конечно. Как не знать? Как говорится, что знают двое, то знает свинья, а моя Мария всегда в гуще событий.

— В смысле?

— Свинью мою так величают. Она все новости собирает по деревне и мне приносит.

— Как приносит?

— Она разговаривает, — таинственно понизил голос Красотьевич, — только это тайна.

— Хорошо. И что она рассказывала про убийство Андрея?

— Андрея убили из мести.

— Это вам свинья сказала?

— Называйте ее Марией, прошу вас, а то обидится! — взволнованным голосом тихо сказал Николай и продолжил. — Да, именно она сказала.

— А кто убил?

— Убийц было двое: один выше, другой пониже.

— А имена, фамилии?

— В паспорта им она не заглядывала.

— Еще что-то?

— Его бы убили, даже не зайди он в этот лес, но когда зашел…

— Почему?

— Судьба такая, — хозяин пожал плечами. — От судьбы не уйдешь. Вот у меня тоже судьбина тяжелая. Дом сгорел, с работы подло уволили. Только Мария одна у меня отрада. Она из благородных. Ее роду почти сто лет!

— Не знал, что у свиней родословная есть, — изумленно свел брови следователь, — думал, что только у собак.

— Собаки это что? Тьфу, — хозяин смачно плюнул на пол, — плюнуть и растереть, — сапог повозился по плевку, — а в свиньях всегда есть порода.

— Давайте вернемся к убийству.

— Давайте вернемся. Он не первая и не последняя жертва. Мерзкий был мальчонка, между нами говоря. Это из-за него я потерял работу.

— Как?

— Я сторожем на току работал, а он ночью пришел и просил мешок зерна продать. Слаб душой человек, — вздохнул Коля, — я и продал. Я же как лучше хотел, помочь по-человечески. Тут из темноты Владимирыч прыг и меня поймал. Андрюхе-то с Виталиком смех, а меня уволили.

— Виталий тут при чем?

— Он там тоже с отцом был, руки мне крутил, подлюга рыжая! А еще он однажды Марию, душу чистую и непорочную, оседлал и катался на ней, похабщик! Убивать таких надо! Тогда еще и сестра его двоюродная, фифа городская, на несчастную животинку взгромоздилась.

— И что, после увольнения с тока вы не работаете?

— Почему же? Чай я не тунеядец какой, не «лишний человек». Взял меня Владимирыч на ферму сторожем, а тут опять Андрюха этот. И зудит, и зудит, как мелкий бес: продай теленка, да продай теленка. Слаб человек — продал я ему теленка. Директор узнал и опять меня уволил. Чуть под суд не отдал из-за дурака этого. Теперь я вольноопределяющийся. При пилораме временами помогаю, да так, где кому что по мелочам подсобить. Егоровне вон огород охраняю, — кивнул в сторону стенки домика. — Рыбу ловлю, грибы сдаю в заготконтору, живу мало-помалу.

— Понятно. Что про убийство еще можете добавить?

— Мария сказала, что бабка Фомячиха не просто так сгорела. Это месть была.

— Месть за что?

— Этого Мария не сказала.

— Кстати, отчего сгорел ваш дом?

— Я думаю, завистники подожгли!

— Завистники? Вам кто-то завидовал?

— Напрасно вы так думаете, молодой человек. Вон у меня какая умная свинья — любой позарится.

— Думаете?

— Берегу как зеницу ока.

— Не холодно тут зимой?

— Нет, Мария тепла много выделяет, да и «буржуйка» у меня имеется, — хозяин подскочил, прыгнул к буфету и отдернул висящую сбоку замызганную красную штору, размерами и золотым шитьем букв, подозрительно похожую на бывшее знамя, — смотрите.

— Понятно. Насчет местных грибов что скажете?

— Места надо знать, места. В разные годы разные грибы и в разных местах. Кстати, могу сушеных грибов недорого продать — жена суп сварит, пальчики оближете, и будет вам спасибо говорить.

— У меня нет жены, — смутился Слава.

— Жена — дело наживное. Было бы корыто, а свиньи найдутся. И еще запомните, это важно. Всегда, когда варите грибы, нужно обязательно в кастрюлю луковицу класть.

— Зачем?

— Если там есть ядовитые грибы, то луковица станет фиолетовой.

— Да? Не знал. В заповеднике вы грибы собираете?

— Там нет — дурное место. Я туда не ходок.

— А в Чайках?

— И туда не ходок. Змей там много, да и прочая пакость из заповедника забредает.

— Например?

— Лешие всякие, гнус крапивный…

— Мэтушки, что за грибы?

— Чудесный гриб, это вам не какие-нибудь рядовки. Гриб просто чудесный, но редок.

— Опишите.

— Имеет буровато-коричневую или каштановую шляпку, — Слава прилежно строчил авторучкой в блокноте. — У молодых грибов шляпка выпуклая, потом становится плоской с загнутыми кверху краями. Мякоть сначала белая, а затем желто-зеленая, плотная. Ножка плотная, желтовато-коричневого цвета, при нажатии пальцем — синеет.

— Как его едят?

— Жарят, варят, маринуют, солят, сушат, бывает, едят сырым.

— Где растет?

— Вот по левую сторону дороги на Борки, напротив заповедника и растут они. Андрей за ними пошел?

— Я не могу раскрывать тайну следствия.

— А их нет еще. Кто-то его обманул. Или он обманул кого-то. Вы долго в Карловке пробудете?

— Не знаю, пока убийцу не найдем.

— Убийц.

— Ну да, убийц.

— Я вам грибов принесу свежих — пожарите.

— Нам некогда, да и не на чем их жарить.

— Я сам пожарю и принесу.

— Не стоит.

— Право слово, мне не трудно. Простые грибы искать и то, говорят, счастье нужно, а уж мэтушки и подавно.

— Спасибо, — Слава протянул Красотьевичу протокол. — Прочтите и если все верно, то напишите снизу: «С моих слов записано верно. Мною прочитано» и распишитесь.

— Ручку можно?

— Возьмите.

— Спасибо.

Получив показания, следователь положил в папку бланк протокола и блокнот с пометками и направился к выходу. Но, не дойдя резко остановился.

— Скажите, — пораженный внезапной мыслью, спросил Слава, — вы же, судя по речи, образованный человек?

— Да, — смущенно покраснел так, что румянец был виден даже сквозь загар и толстый слой грязи Красотьевич, — окончил в Иркутске музыкальную школу по классу скрипка. Творческая, извините за выражение, интеллигенция.

— И что вы делаете в этой глуши? Как вас занесло сюда из Иркутска? — поразился Слава.

— Я же говорю, нелегкая судьбина занесла меня в место, где музыкой считают лишь гармошку да группы «Ласковый май» и «Сектор газа», но я бы не хотел об этом говорить, тем более что перипетии моей жизни никакого отношения к предмету нашего разговора не имеют.

— Понятно. Спасибо за уделенное время, если что-то нам еще понадобится, мы вас обязательно вызовем, — Слава открыл дверь. — До свидания.

— Насчет грибов подумайте, — неслось ему вслед.

Он вышел из хижины, встретив неожиданно внимательный и осмысленный взгляд свиньи, и, внутренне поеживаясь под ним, сквозь густой крапивно-малиновый запах, зашагал к машине.

— Скоро еще кто-то умрет! — неслось ему в спину. — Манька не ошибается!

От странного погорельца Слава вернулся к машине.

— Куда дальше? — спросил шофер.

— До директорского дома далеко?

— Вон туда, — рука Василия указала в сторону «новой деревни», — дальше речку пересечь и по тропиночке до асфальта. По правую руку будет сгоревший дом Фомичевых. Перейти через асфальт и дальше по саду прямо — аккурат с задов к дому выйдете. Но с задов не советую подходить, у них три собаки — могут порвать. Поедем?

— Поехали, — садясь в машину, решил следователь.

Проселком проскочили по «старой деревне» до прудика.

— Как много скворечников, — обратил внимание смотрящий на тесно жмущиеся друг к другу домики Слава.

— Это старый карловский обычай, — объяснил шофер. — Тут семьями скворцы живут. Годами сюда прилетают. Над каждой хатой свои и их по фамилиям хозяев величают.

— Неужели они так отличаются? — удивился следователь.

— Отличаются! Фроловских скворцов никак с Цапковскими не спутаешь, а скворцов Куцых с Крахиными, — ответил Василий в тот момент, когда газик выбравшись на асфальт, проскочил плотину у озера.

— Вы не шутите? — недоверчиво посмотрел на шофера Слава.

— Никак нет, чистая правда. У любого карловского спросите, если не верите. Как дальше поедем? — затормозил напротив клуба Василий. — Можно по прямой проселком, а можно вокруг по асфальту.

— Поехали вокруг.

— Сад у них знатный, — дорогой рассказывал Василий. — Боровинка, шелковка, штрихель, антоновка, грушовка, скрижапель и прочая замухрышка всякая.

Проскочив асфальтовую петлю, сжимавшую большой фруктовый сад, съехали на проселок, подкатили к мощным воротам. Слева от ограды на пригорке стоял большой кирпичный гараж с двойными металлическими воротами.

— На калитке звонок. Кнопку нажмите, откроют.

Слава вышел из машины, подошел к калитке, нажал кнопку. Во дворе зло залаяли собаки, истошно заорал петух. Минут через десять раздался хруст гравия под чьими-то ногами. В калитке приоткрылось окошко, из него на следователя пристально посмотрела светловолосая женщина.

— Здравствуйте. Вы к Владимиру Викторовичу? Его нет.

— Нет, я к вам, Екатерина Егоровна, — ответил Слава, показывая удостоверение.

— Входите, — лязгнул засов, и калитка приоткрылась, — собак не бойтесь, они на цепи.

Вслед за хозяйкой следователь прошел по двору, по которому лениво бродила пара мощных рыже-бурых куриц. Возле крыльца в горделивой позе застыл крупный разноцветный петух, проводивший Славу презрительным взглядом. Следователь за хозяйкой поднялся на крыльцо.

— Не разувайтесь, — заметив попытку гостя снять обувь на веранде, сказала хозяйка. — Проходите так, я потом полы помою.

— Скажите, а это у вас что? — вошедший Слава с недоумением смотрел на стоявший в прихожей на подоконнике прямоугольный деревянный ящик, в котором росли два ядреных мухомора и полевой хвощ.

— Это? Это мухоморы и хвощ…

— Я вижу. А зачем вы их выращиваете?

— Мухоморы от мух — просто отличное средство. «Дихлофоса» в нашей глуши днем с огнем не сыщешь, да и говорят, что его наркоманы весь скупили. А мухоморов в лесу полным-полно. Еще старшему нашему растирки делаем, у него нога покалеченная. Носятся сломя голову, — проворчала женщина, — потом ухаживай за ними. А хвощ это на витамины. Дети салат из него делают. Это вам не как у других пошлость, что окна фикусами да геранью заставлены. У нас польза сплошная.

— Понятно. Скажите, есть такие грибы мэтушки, — словно между делом спросил следователь. — Слышали ли что-то про них и доводилось ли вам их пробовать?

— Нет, слышать слышала, а пробовать не доводилось. Чайку не желаете испить?

— Нет, спасибо.

— А то, может, лапшички похлебаете? У меня с курицей лапша — пальчики оближешь. Вы не стесняйтесь, у нас все по-простому.

— Нет, благодарю. Я вот по какому делу, — глядя на портреты Сталина и Ленина в позолоченных рамках, висевшие на стене напротив входной двери, справа, сказал следователь.

— Вы про убийство? — не дав договорить, спросила Екатерина Егоровна и перекрестилась. — Страшное дело, страшное! Точно без наркотиков тут не обошлось! Еще и «Дихлофос» из магазинов пропал…

— Много у вас наркоманов в деревне? — теперь взгляд Славы переместился на висящие в простенке меж двух дверей роскошные лосиные рога, украшенные коллекцией головных уборов. Особенно выделялись танкистский шлем и армейская офицерская фуражка.

— У нас-то? У нас, Бог миловал, немного, но есть, как без этого? Как «сухой закон» докатился до нашей глуши, так и появилась нечисть эта.

— А если конкретнее? Можете кого-то назвать? — внимательный взгляд ухватил закрывающие дверные проему занавески из обернутых порезанными открытками скрепок.

— Да что далеко ходить? Среди переселенцев много наркоманов, я уверена…

— Переселенцы?

— Мы так беженцев называем — из Узбекистана, Нагорного Карабаха, Сумгаита. Им тут дома понастроили — целых две улицы. А они, вместо того чтобы работать, приворовывают да наркоманствуют.

— Екатерина Егоровна, скажите, не происходило ли в деревне в последнее время что-нибудь необычное, загадочное или просто странное?

— Полным полно! Как раз перед убийством Андрея дело было: смотрю, курица черная по огороду ходит, падла. Думаю, от соседей прилетела.

— Простите, от каких соседей? Вокруг же нет никого.

— Вокруг нет, а в масштабах деревни… Вон, через дорогу Колька Лобан живет, вон там, — она показала направление рукой, — Иван Гусев — автобусник, а вон там, — очередной взмах руки, — две новых улицы.

— Из такой дали разве могла курица залететь? — усомнился Слава.

— Мало ли, курица-то черная… — Екатерина Егоровна сделала значительное лицо, — я всех оббежала. Бабка Максиманиха, склочня старая, сказала, что это ее курица. Еще все говорила: «Спасибо Валь, спасибо».

— Валь?

— Она меня так называет. Совсем из ума выжила, коряга трухлявая.

— Много у вас тут старушек?

— Хватает. Живучие падлы… Простите. Лет по 90, а все шустрят, да смотрят за всеми, педикюли проклятые.

— В смысле?

— Случается, что и курей воруют. Так вот, я же не досказала. Черед два дня приходит ко мне Ирка Пинчучка и…

— Простите, это какая Ирина? — перебил Слава. — Мать или дочь?

— Старшая, которая продавщица. И спрашивает про курицу. Представьте себе! Это оказалась ее курица! Пошли к Максиманихе, так та в амбицию впала и ни в какую не хотела куру отдавать! Проныра, каких поискать! Уже и крылья ей подрубила и за ногу во дворе привязывала пастись.

— Как подрубила?

— Топором.

— Крылья отрубила?

— Перья на концах крыльев, чтобы не летала. Это называется крылья подрубить.

— Испугали. Я уже подумал, что совсем отрубила.

— Просто так говорится. Вот так там и было: бабка по клюву хочет погладить, а курица клюется. А к Ирке ластится. Вот говорят, что мозги куриные, а у кур тоже мозги есть!

— Куры у вас как на подбор, — согласился следователь.

— Ой, что вы говорите, — женщина постучала по столешнице и трижды сплюнула через левое плечо. — В нашей глуши так редко встретишь образованного человека…

— Да я почти ваш земляк, а вот Андрей Иванович из Москвы.

— Он старший у вас?

— Да, я при нем вроде помощника, а районные нам обязаны всяческое содействие оказывать.

— Видела его. Приходил к нам в бухгалтерию за талонами на обед. Представительный такой, импозантный… Аж из самой Москвы прислал, — со значением подняла глаза к потолку женщина. — Такое важное дело?

— Я сам удивляюсь, что его прислали.

— Часто вы у себя в городе в театры ходите?

— Да знаете, все как-то недосуг, — смутился Слава.

— Понимаю, все дела да дела… Без театров плохо — прикупишь себе какую-нибудь кофтенку, а выйти в ней на люди некуда. Что я все о своем, да о своем, — спохватилась Екатерина Егоровна. — Вы же по делу пришли. А вы не женаты?

— Нет.

— Ничего, у нас много хороших девушек. Приходите вечером в субботу на танцы, там и познакомитесь.

— В субботу? Но это же завтра…

— Завтра и приходите, — не смутилась женщина.

— Но завтра похороны Андрея… — не понял Слава.

— Похороны в час дня, а танцы в восемь вечера. Успеете.

— А что, танцы будут, невзирая на похороны? — не мог поверить следователь.

— Скорее всего, будут, — непонимающе посмотрела на него хозяйка. — Что тут такого?

— Ну, не знаю… — замялся мужчина.

— Так что вы хотели? — не дождавшись ответа, спросила Екатерина Егоровна.

— Хотел поговорить неофициально, по поводу убийства Андрея.

— Ужасное событие, просто ужасное! Кто мог совершить такое?

— Именно про это я и хотел поговорить. Кого вы подозреваете?

— Я много об этом думала… «Кто же мог такое совершить?» раз за разом спрашивала себя я.

— И к какому выводу пришли?

— Что без чая тут не разобраться, — хитро усмехнулась хозяйка. — Сейчас подам, подождите. У меня временами тонзиллит и я не могу без чая.

Она быстро принесла из кухни жостовский поднос с двумя кружками чая, сахарницей, глиняной тарелочкой с козинаками.

— Чай не пьешь — какая сила, чай попил — совсем ослаб. Сядем рядком да поговорим ладком. Берите козинаки, не стесняйтесь.

— Спасибо, — отхлебнул напиток Слава. — Чай у вас какой вкусный, давненько такого не пил.

— Чай с травами: чабрец, кипрей, зверобой, шалфей и мята, — отхлебнула из своей кружки женщина. — Дети собирают и сушат, а я завариваю. Вам насыпать с собой мешочек?

— Нет, что вы! Не стоит!

— Зря, очень хороший сбор: и для почек, и для печени, и для желчного пузыря. Только вот… — замолчала она.

— Что?

— Мужчинам со зверобоем надо аккуратнее, если часто его пить, то потенция слабеет ка-та-стро-фи-че-ски, — по слогам произнесла женщина.

Слава поперхнулся чаем и закашлялся.

— Зато кипрей убирает воспаление простаты, — женщина увесисто постучала следователя по спине.

— Давайте вернемся к Андрею, — победив кашель, попросил Слава.

— Андрей был парасюта еще тот и злыдень большой. Рот этот широкий, как у налима или лягушки, на Бурбулиса⁴ похож. Хотя родители у него приличные: мама — главбух, отец — бригадир у трактористов. А вот сын получился оторва оторвой, оголтелый какой-то. Еще и других сбивал, подталдыкивал на пакости разные. Плохо влиял на Виталика, надо признаться. А насчет смерти — леса у нас страшные.

— Вы думаете, что если бы Андрей не пошел в лес, то остался бы в живых?

— Не знаю, остался бы или нет, но что в лес пошел зря — это точно. Тут же последнее время НЛО летают.

— НЛО?

— Шары такие огненные. Даже над нашим домом много раз по ночам оранжевый шар видели, что уж про глухой лес говорить?

— Его убили почти на опушке.

— Вы уверены? Может быть, убили в другом месте, а к опушке потом отнесли.

— Зачем?

— Чтобы быстрее нашли или чтобы предостеречь от походов в лес. Откуда мне знать? Вы следователь — вам и карты в руки. Я вас оставлю на минутку, — встала она со стула и вышла в кухню.

— Привет, — сказал Слава, постучав по столешнице. — Тебя Коля зовут?

— Здравствуйте, — ответили из-под скатерти. — Коля. Зачем спрашиваете, если знаете?

— Хотел убедиться.

— Убедились?

— Тебе там удобно?

— Да.

— Не хочешь вылезти?

— Зачем?

— Ну… — следователь не нашелся, что ответить.

— Вот вы сам и ответили на свой вопрос.

Повисла тишина, нарушаемая лишь тоскливым жужжанием мухи, прилипшей к полоске самодельной липкой ленты, закрепленной на плафоне лампы. Из кухни вышла хозяйка, неся тарелку с большими плоскими котлетами.

— Покушайте, вижу же, что вы голодный.

— Спасибо, как-то неудобно.

— Даже не выдумывайте! Ешьте, вот вилка, вот хлеб.

Слава взял вилку, нацепил на нее котлету, откусил.

— Если надо, то берите соль и перец. Недосол на столе, пересол на спине.

— Спасибо и так вкусно, — следователь быстро расправлялся с едой.

— Я в них зайчатину добавляю, — похвасталась Екатерина Егоровна.

— Да? — удивился Слава, зайца до этих пор не пробовавший. — Разве летом на зайцев можно охотиться?

— А мы и не охотимся. Наша кошка зайцев ловит и домой приносит. Я готовлю их. Не выбрасывать же? — задорно рассмеялась женщина.

— Даже не знаю, — Слава отодвинул опустевшую тарелку. — Давайте вернемся к Андрею.

— Что возвращаться? Печальное событие, но куда денешься?

— Так что вы можете сказать насчет этого убийства? — отодвинул пустую тарелку Слава.

— Скажите, а на следователя трудно учиться? — внезапно задала встречный вопрос Екатерина Егоровна.

— Мне легко было, но я школу с серебряной медалью закончил.

— Вы умный, — вогнала Славу в краску хозяйка. — Наш Коля тоже круглый отличник, а вот Виталик думает в Рязань на десантника поступать.

— С приводами в милицию?

— Да как они узнают? — отмахнулась Екатерина Егоровна. — Коля, выходи.

Подросток выбрался, поправляя очки.

— Здравствуйте, товарищ следователь, — он исподлобья уставился на Славу.

— Здравствуй, Коля.

— Коля, расскажи стихотворение, — велела парню мать.

— Наши куры — дураки

Поклевали бураки

И петрушку и горох

Урожай у нас не плох, — мрачно пробубнил Коля.

— Молодец! — похвалила Екатерина Егоровна. — Теперь иди в свою комнату, не мешай нам с товарищем следователем общаться. — Ну как вам?

— Ну… — Слава попытался подобрать нужные слова… — творчески.

— Вот! — расцвела женщина. — Творческий ребенок, а не гопник из приемника-распределителя. Мы хотели его отдать на скрипке играть, но не получилось.

— Понятно.

— Пойдемте лучше на огород, наберу вам с Андреем Ивановичем свежих огурцов, — встала она.

— Да вы что! Не надо! — испугался Слава.

— Даже и не вздумайте спорить! Столовая из-за поминок завтра работать не будет.

— У нас консервы есть, — робко возразил Слава.

— Консервы это сухомятка, — открыв дверь на веранду, сказала Екатерина Егоровна, — а со свежими огурцами и зеленым луком совсем другое дело. А то на одних консервах недолго и цингу подхватить.

— Да какая там цинга?

— Не спорьте! Кстати, запомните на будущее: взять молодых березовых листьев, грамм сто; залить двумя стаканами холодной воды; настоять три часа и пить по утрам, натощак никакая цинга вас сроду не возьмет.

— Спасибо.

— Идемте!

Славе ничего не оставалось, как послушно плестись следом. Они прошли веранду, спустились с крыльца, прошли в расположенную напротив крыльца калитку, повернули налево, прошли вдоль сплошного забора.

— А чем это у вас так пахнет? — Славе почудился в жарком летнем воздухе сладковатый аромат гнили.

— Это дети двух сорок подстрелили и на яблони в саду повесили.

— Зачем? — изумился следователь.

— От хищных птиц. Мы так и прошлый год делали. Пованивает, конечно, но зато ни ястреб, ни сорока, ни ворона тут не появляются.

— Понятно…

— Это у нас летняя кухня, — показала хозяйка на обшитый плоским шифером домик справа, — это мастерская, — широкий жест на добротное дощатое строение слева, — вон летний душ, — указала на большую бочку, стоявшую на конструкции из мощных брусков, стенами которой служили листы старого шифера, — а вот и огород, — она распахнула калитку, — проходите, не стесняйтесь.

На огороде росло четыре яблони, два крупных подсолнуха, стоял парник и две теплицы: деревянная под пленкой и железная под стеклом. Остальное место занимали аккуратные грядки и буйные заросли малины, тянувшиеся по периметру высокого забора. За ним качались яблони сада.

— Это что за цветы? — указал следователь на цветы тёмно-пурпурно-фиолетовой окраски, росшие возле забора.

— Флоксы, они ночью прямо как духи пахнут. Тут так чудесно принимать воздушные ванны. Разденешься, и никто тебя не увидит, — женщина с ожиданием посмотрела на Славу. — Не желаете?

— Нет, что вы! — испугался он.

— Жаль, — вздохнула она, нагнувшись и вырвав какой-то сорняк. — Повилика противная трава, американка еще хуже. Вон там у нас репа растет, — указала хозяйка. — Пробовали репу?

— Нет.

— А брюкву вы пробовали?

— Тоже нет.

— Как же вы живете? — рассмеялась Екатерина Егоровна. — Держите, — женщина на ходу ловко подхватила стоящее возле больших железных бочек, выстроившихся вдоль задней стены мастерской, зеленое пластмассовое ведро и всучила Славе, — сейчас свеженьких огурчиков нарву вам.

Они подошли к парнику и Екатерина Егоровна, нагнувшись, начала споро рвать огурцы с длинных плетей. Слава, чтобы не таращиться на обтянутый легким платьем оттопыренный зад, начал вертеть головой по сторонам, будто его душил воротник.

— А что это у вас такое? — спросил он.

— Где? — разогнулась хозяйка.

— Вон там, под окном, и под другим тоже…

— А, это, — потеряв интерес, женщина вновь начала срывать пупырчатые огурчики, — это бороны.

— Почему они зубьями кверху лежат? — не понял Слава.

— От нечистой силы, чтобы через окна в дом не проникла, — небрежно ответила Екатерина Егоровна, — ну и от воров тоже.

— Ничего себе, — мысленно прикинув, как такие зубья пробивают обувь вместе с стопой, присвистнул следователь.

— Не свистите, денег не будет!

— Извините, я случайно, — смутился Слава.

— Так, теперь лук, — перешла к другой грядке женщина, — в нем витаминов много.

— Спасибо, — таская за ней почти полное ведро, сказал Слава. — Правда, неудобно. Может не надо?

— Надо Федя, надо. Заботиться о вас — долг каждого порядочного человека и гражданина, — усмехнулась хозяйка, — не переживайте так, денег я с вас не возьму, — она споро надрала большую охапку лука.

— Да что вы говорите такое!

— Вот и славно, — всучив лук Славе, она двинулась к калитке. Нагруженный следователь тащился следом.

— Да я и не думал про деньги, — окончательно смутился Слава.

— Напрасно, в вашем возрасте надо либо о девушках, либо о деньгах думать.

Слава смущенно молчал, став красным, словно вареный рак.

— Ничего, глядишь приглянется вам какая деревенская, — игриво, но ощутимо ткнула Екатерина Егоровна крепким кулачком следователя в печень.

Слава с трудом удержался, чтобы не согнуться от боли.

— Ведро можете взять, потом передадите или в бухгалтерию занесете.

— Постойте здесь, — доведя Славу до крыльца, распорядилась хозяйка, — я сейчас. Не шалите тут!

Она направилась налево к кирпичным сараям и скрылась в одном из них. Слева что-то довольно хрюкнуло. Слава посмотрел туда и увидел загон для свиней, где в грязи нежились две свинки, с интересом рассматривая незнакомца. Внезапно Слава ощутил сильный удар по левой икре. Нога, не выдержав удара, подломилась, и следователь бы упал, если бы, уронив ведро и лук, не вцепился руками в ограду загона. Последовал второй удар, не менее сильный. Слава, оторвав правую руку от ограды, слепо махнул за спину. Рука не встретила сопротивления, инерция удара развернула Славу. Перед ним никого не было. Пока он, держась левой рукой за забор, изумленно таращился на пустое крыльцо, голень обожгло новым ударом. Посмотрев вниз, он увидел разъяренного петуха, который расставив цветные крылья и распушив пышный хвост, пламенея роскошным гребнем, вновь приготовился к атаке.

— Ах ты, разбойник! — что-то, просвистев в воздухе, ударило крылатую бестию в голову. Петух, потеряв сознание, кулем рухнул на землю под ноги Славе. Голова его была залита разбившимся яйцом.

— Дикая птица, — извинилась Екатерина Егоровна, подходя с плетеным лукошком, полным куриных яиц. — Никакого сладу с ним нет! Одно и греет, что красивый и голосистый, да двор не хуже собаки от воров охраняет и цыплят от сорок да ястребов бережет. С вами все в порядке?

— Да, — робко улыбнулся Слава, отпуская забор и делая неуверенный шаг, — не волнуйтесь, я соберу, — присев на корточки, он поспешно начал собирать дрожащими руками рассыпавшиеся огурцы, радуясь, что есть возможность спрятать от женщины глаза.

— Вы уж простите, — поставив лукошко на крыльцо и подняв разбитую яичную скорлупу, сказала хозяйка, — совсем про этого негодника забыла. А он чужих не любит.

— С ним ничего не случится? — с опаской посмотрел на поверженную птицу Слава.

— Да что с ним может случиться? — всплеснула руками хозяйка. — Очнется и будет как новый, не волновайтесь.

Следователь собрал огурцы, подобрал пыльный лук, и, беспрекословно взяв всученное женщиной лукошко с яйцами, поспешил к выходу с опасно-гостеприимного двора.

— Яйца можете прямо сырыми пить, это полезно, — провожая, поучала его Екатерина Егоровна. — Приходите к нам на ужин. И старшего своего берите. Мы гостям всегда рады. Посидим, вина выпьем. У нас вино свое, просто чудесное.

— У вас и виноград есть? — не смог скрыть изумления Слава.

— Винограда пока нет, но Виталик из яблок вино делает.

— Спасибо, попытаемся, — нырнул в приоткрытую калитку Слава.

— Вам надо йодную сетку на ноге на ночь сделать, — неслось ему вслед. У вас есть йод? Или дать?

— Конечно, есть. До свидания.

— Не забудьте обработать. До свидания.

— Куда дальше поедем? — спросил Василий, деликатно не глядя, как Слава сгружает в машине сзади подношения директорской жены.

— Давай к внучке Фомячихи заедем.

— Она у Фирса живет. Опять на «старую» деревню ехать.

— Что делать, служба у нас такая.

— Я вас для разнообразия другим путем отвезу.

Машина выехала по грунтовке обратно на асфальт и поехала в сторону фермы. По левую сторону возвышался высокий холм песчаного карьера, а по правую тянулся сад. С ветерком доехали до фермы.

— Вот тут можно короче проехать, — машина свернула на неприметный проселок.

— Приехали. Вон его дом.

Слава вышел и направился к дому. Открыл калитку, закрытую на петлю из алюминиевой проволоки, вошел в заросший травой двор, дотопал до крыльца, поднялся на него, постучал в дверь. За дверью царила тишина. Постучал еще раз — снова без результата. Спустившись с крыльца, постучал в окошко. Никакой реакции. Не дождавшись ответа, развернулся и направился к машине.

— Нет никого.

— Это бывает, — согласился Вася, погладив нос с заметной горбинкой. — Фирс часто на яблонях в директорском саду сидит.

— Сидит?

— Натуральным образом. Забирается на яблоню, а к ночи начинает песню петь: Мы, пионеры — дети рабочих. Так, бывает, полночи завывает.

— Ничего себе! Много пьет?

— Есть такое.

— Почему его Фирсом зовут?

— Имя такое, а фамилия у него Дворецкий. Отчества не помню.

— А Татьяна, племянница, где может быть?

— Танька-то? Да где угодно, девка хлопотливая, не то, что Жанка была, земля ей пухом.

— Вы ее хорошо знали?

— Ну как сказать? — отвел взгляд шофер, — было пару раз после клуба у меня с ней. Гуляла она. И ладно бы просто гулящая была, а деньги с мужиков брала. Горячая девка была, фигуристая, могла у мертвого поднять… Хотя и играла с куклой.

— С куклой в таком возрасте?

— Была у нее кукла большая такая, красивая, с белыми волосами и большим розовым бантом. Даже не знаю, откуда она у нее взялась. Я как-то спросил, а Жанка не ответила.

— Так где можно Таньку найти?

— Не знаю. Садитесь, проедем вдоль сада, Фирса поищем.

Машина медленно двинулась по асфальтовой петле, стягивающей сад.

— Вон там, — показал налево Вася, — пепелище ихнее.

— Почему загорелось?

— Люди болтают всякое, что Бог наказал, но я думаю, что это был поджог.

— Кто?

— Корейцы.

— У вас и корейцы есть? — изумился следователь.

— У нас всякой твари по паре имеется, — машина затормозила. — Пойду посмотрю его.

Шофер вышел, спустился с насыпи, прошел в сад, присел, чтобы лучше видеть между стволами яблонь. Вернулся обратно.

— Тут не видно, дальше поедем.

— Вкусные тут яблоки? — спросил Слава.

— Яблоки, — повторил Василий, повернув голову и внимательно посмотрев на следователя, — у нас яблоки до яблочного Спаса никто не ест!

— Я же не знал, — смутился Слава, которому стало неловко о того, что ненароком бестактно коснулся местного обычая.

Так объехали по асфальту весь сад.

— Странно, нет нигде. Поехали на озеро, — решил Василий. — Он там часто в кустах прячется — подсматривает за девками, которые за старой кузницей переодеваются.

— И все про это знают, что подсматривает?

— Знают, шила в мешке не утаишь. Пускай подсматривает, импотент старый, от девок не убудет. Говорят, — водитель понизил голос, — что он с Жанкой раньше того…

— С племянницей? — не поверил Слава.

— А что тут такого? — пожал плечами Василий. — На Западе, говорят, раньше аристократы постоянно меж собой женились. Особенно во Франции племянниц того, нам старшина на политинформации рассказывал про их нравы.

— Я не был во Франции, — не стал развивать скользкую тему Слава. — А как фамилия у корейцев? Я что-то не помню в списке корейских фамилий.

— Козловы их фамилия. Они в Союзе родились, но сами корейцы. Их дом возле нового магазина стоит.

— Зачем им поджигать было?

— Мать ихняя, корейцев, крепко поругалась с бабкой Фомячихой накануне, — машина спрыгнула с асфальта и подъехала к пляжу, остановившись под березой. — Кто их знает? Обиделись и подожгли. Пойдемте, — Вася вышел из машины и пошел по песку, здороваясь с загорающими девочками и парнями. Слава шел за ним.

— Вон кузница, — шофер шагнул в обход стены. Из-за угла раздался девичий визг и в Василия полетел мокрый верх от купальника.

— Мы по делу, дуры, — поймав мокрый лифчик, спокойно сказал Василий.

— Знаем, какие у вас дела!

— Что вы знаете? Тут следователь со мной.

— Правда? Молодой? — из-за бревенчатого угла показались две полуодетые девушки. — Здравствуйте, — дуэтом поздоровались они со Славой.

— Здравствуйте, — смущенно поздоровался Слава, пытаясь отвести глаза от налитых юных прелестей.

— Вась, лифчик-то верни, — сказала та, грудь которой была пышнее.

— Бери, — водитель вернул хозяйке предмет туалета. — Фирса тут нет?

— Нет и не было сегодня.

— Точно?

— Сходи проверь, Анискин, — захихикала она. — Все лучше, чем девок щупать.

— Пойдемте, — Вася гордо прошел мимо девушек и кузни, углубился в прибрежные заросли.

— А вы на танцы придете? — спросила Славу девушка.

— Не знаю, — поспешил он за шофером.

Вслед раздался задорный девичий смех.

— Вон там обычно сидит, — Вася кивнул на кусты, — тут у него лежка. Меж кустов была положена охапка сена и камыш.

— Отсюда все видно.

Слава присел — сквозь выщипанные на кусте листья кузница была как на ладони. С озера доносился жизнерадостный гусиный гогот.

— Разлилось-то как нынче, — кивнул Василий. — Считай, что в два раза «зеркало» увеличилось

— Ясно, — неопределенно отозвался следователь.

— Ума не приложу, где его еще искать, — возвращаясь к машине, говорил шофер.

— Поехали в общежитие.

— Как скажете. Как вам наши девчонки?

— Ну…

— Это сестры Сапунковы — горячие штучки. Как в хороводе пляшут, любо-дорого поглядеть, — прищелкнул языком шофер. — Скоро по дойкам покойную Жанку обгонят. Кстати, с Андреем гуляли.

— Спасибо за информацию. Проверим. А что за хоровод? — невольно заинтересовался следователь.

— На Купалу, праздник такой в июле, — изумленно уставился на него водитель. — Вы городские его и не знаете, небось?

— Нет, — смущенно признался Слава.

— В ночь на Купалу⁵ папоротник ищут, а девки венки плетут да гадают по ним. Хороводы пляшут, через костры сигают, а вот потом, — водитель похабно захихикал, — какую где поймаешь ту и того, го-го-го! — как застоявшийся жеребец заржал он.

Приехав, Слава отчитался старшему товарищу и начал читать протоколы допросов.

— Сначала ослепла, а потом сдохла… Где-то я это уже слышал?

— Вспомни, — оторвался от рисования каких-то схем в блокноте Андрей Иванович.

— Савкин? От формалина.

— В точку Слава, в точку! Похожие симптомы.

— Думаете, корову Андреевых и Савкина отравил один человек?

— А что, тут на каждом шагу формалин валяется?

— Получается, что либо один человек, либо, как минимум, формалин у разных людей из одного источника — из школы.

— Получается, что так.

Примечания

4

Генна́дий Эдуа́рдович Бу́рбулис (род. 4 августа 1945, Первоуральск) — советский, российский государственный деятель, в 1990—1992 годах ближайший соратник Бориса Ельцина. Первый и единственный Государственный секретарь РСФСР. Оказал большое влияние на политику российского руководства в этот период. https://ru.wikipedia.org/wiki/Бурбулис,_Геннадий_Эдуардович

5

Ива́н Купа́ла (Ива́нов день, Купальская ночь) — народный праздник восточных славян, посвящённый летнему солнцестоянию и наивысшему расцвету природы и отмечаемый 7 июля (24 июня по «старому стилю»). По времени проведения совпадает с христианским праздником Рождества Иоанна Предтечи. В календарном цикле симметричен Рождеству (Коляде). Ночь накануне праздника по своему ритуальному наполнению превосходит сам день Ивана Купалы. https://ru.wikipedia.org/wiki/Иван_Купала