Гнездовье котов

Влад Костромин

Рассказы, написанные на конкурсы сайтов «Квазар», «Бумажный слон», «ЛитКульт», «Колфан», «Табулатура», «Библиотека «Солнца», а также ряд новых рассказов.

Супер

В детстве меня постоянно обижали. Сначала лупили в детском саду. Били дети постарше, отвешивали оплеухи воспитательницы. Не знаю, чем я им всем не нравился. Родители перевели меня в другой детсад, но и там ничего не изменилось. Когда пошел в школу, этот кошмар продолжился. Три класса меня избивали и грабили, отнимая деньги на обеды и всякие мелочи, в одной школе, три класса — в другой. Седьмой класс — в третьей. Не помогало ничего: ни секция бокса, куда меня записал отец, ни советы родителей. Родители отправили меня на лето в деревню, к матери отца.

В деревне меня сразу невзлюбили. Деревенские жители вообще чужих не сильно любят. Неприятности начались в первый же день. Бабушка Вера отправила меня за хлебом в магазин, на другой конец деревни. Я шел по улице с двумя буханками хлеба в сделанной из оранжевого парашютного шелка сумке. Навстречу вышел высокий парень с текущей из разбитого носа кровью.

— Слышь, дай сигарету, — ломающимся баском сказал он.

— Извините, я не курю, — попытался обойти его.

— Сигарету, говорю, дай! — схватил меня за руки.

— Не курю я!

— Мне обезболивающее надо! Денег дай!

— Нет у меня, отпустите! — я рванулся, вырывая руки.

— Вот ты как? — даже будто удивился.

Потом тяжелый кулак врезался в мое лицо. Я пошатнулся, но устоял и, встав в стойку, закрылся.

— Вот как? — он оскалился, повел плечами, и снова широко махнул рукой.

Я отбил и в свою очередь попытался пробить двоечку, но тело было будто ватное и не слушалось. Удары вышли слабыми и медленными. Он легко уклонился и ударил ногой под колено. Ногу словно сломалась, я упал вбок, расплескивая пыль.

— Так тебе, падла приезжая! — сплюнул на меня, вытер с носа кровь. — У нас тут так не ходят. Понял? — присев, он вытер о мою рубашку испачканную в крови руку.

Я молчал, пытаясь встать.

— Мобилка есть?

— Нет у меня мобилки, пусти!

— Брешешь, — ловко прощупал мои карманы. — Правда, нет, — вздохнул разочарованно. — И обувка маленькая, взять нечего. Ладно, будешь меня помнить. Васек меня зовут, — встал и сделал шаг назад. — Это для лучшей памяти!

Последнее, что я видел, была летящая в голову нога в стоптанном кроссовке. Очнулся где-то через час, встал из горячей пыли. Сумка с хлебом исчезла, одежда была безнадежно испачкана, рукав рубашки оторван. Приплелся домой.

— Господи, что с тобой?! — всплеснула руками бабушка.

— Упал, — пряча глаза, сказал я.

— Горе луковое! Где же ты так упал?

— Бежал, споткнулся, упал, ударился головой, — монотонно перечислил я, — очнулся, пошел домой.

— А хлеб где?

— Кто-то сумку украл…

— Вот же народ! Раньше такого не было, чтобы у лежащего без сознания что-то украсть. Это все дачники, понаехали тут. Ладно, будем без хлеба. Ты одежу-то сними, я постираю.

— Вера Сергеевна, давайте я еще раз схожу.

— Не надо, я сама завтра схожу.

— Что делается-то, — вздыхала за ужином бабушка.

— Что случилось, Вера Сергеевна?

— Пенсионный возраст повышают, Витя. Беда пришла, откуда не ждали.

— Вы же уже на пенсии? — не понял я.

— Я-то пожила свое, мне хватит, а вот родители твои бедолаги.

— Они долго проживут, — без особой уверенности сказал я.

— Дед твой, муж мой, Владимир Евгеньевич, земля ему пухом, в пятьдесят восемь лет преставился, а не пил и не курил и все время на свежем воздухе работал.

— Да-а-а… — протянул, не зная, что сказать.

— Ну да ладно, — отерла слезу, — от нас это не зависит, ничего изменить нельзя. Знать, прогневали Бога игрищами бесовскими, теперь ответ всем держать.

Назавтра я повстречал его снова, когда пошел нарвать травы для кроликов. С ним были еще двое, пониже.

— О, пацаны, — обрадовался Васек, — смотрите, городской топает.

Троица двинулась ко мне.

— Что вам надо? — я отступил, чтобы забор прикрыл спину.

— Ничего, — заржал белобрысый крепыш.

— Что ты с ним трепешься, Леха? — недовольно спросил Васек. — Не о чем с ним разговаривать. Ты деньги принес? — его взгляд уколол меня.

— Какие деньги? — удивился я.

— Как какие? Какие вчера не дал. Придуривается, — дурашливо посмотрел на приятелей, — не хочет по-хорошему.

— Сейчас, — третий, самый мелкий, до сих пор молчавший, шагнул ко мне и размашисто замахнулся правой, — я его научу уважать.

Я нырнул под удар и пробил апперкот в подбородок. Он отшатнулся и отскочил.

— Егор, ты чего? — спросил Леха. — Ты как это? Он ударил Егора?! — неверяще посмотрел на Васька.

— Сейчас, — Васек вскинул сжатые кулаки и шагнул вперед, — сейчас ты получишь, москвич! — ударил лоу-кик, словно топором по ноге рубанул.

Бедро расслабилось и я упал.

— Это тебе не бокс сопливый! — врезал ногой в живот, заставив свернуться в комок. — Мочи его, пацаны!

На меня посыпались удары ногами, не столько сильные, сколько обидные.

— Вы что делаете, паразиты? — послушался женский голос.

— А что? — спросил Васек.

— Вы зачем мальчика бьете?

— Наше дело, идите куда шли.

— Ты как со старшими разговариваешь? А ну отошли, шпана!

Они неохотно отошли, злобно глядя на меня. Молодая женщина помогла мне подняться.

— За что они тебя?

— Не знаю, я просто шел.

— Вы за что его? — снова посмотрела на моих обидчиков.

— Не твое дело, дачница, — Васек достал из кармана сигарету и зажигалку и нагло закурил. — Вали отсюда.

— Я участковому скажу!

— Скажи, а мы твою дачу сожжём, — скорчил рожу Леха. — И нам ничего не будет, мы несовершеннолетние. Поняла, корова?

— Да я тебя! — женщина шагнула к нахалам.

— Попробуй, — Васек щелкнул лезвием ножа-выкидухи.

Женщина попятилась.

— Вали отсюда, пока мы тебя не трахнули, — Леха показал неприличный жест.

— Шалава городская, — выдал Егор, — понаехали тут, пройти не дают.

Женщина взяла меня за плечо и молча повела по улице. Вслед нам летели насмешки и комья земли.

— Им правда ничего участковый не сделает, — виновато сказала женщина, старательно отводя взгляд. — Тут все местные, друг другу родня и половина сидевших. А мы чужие, нас не любят. Ты держись от них подальше.

— Спасибо, что помогли.

— Да не за что.

С тех пор я гулял один, стараясь не попадаться никому на глаза. Забрел к кирпичной ферме, где, окруженные джунглями из огромной лебеды, отражали солнце ласковые желтые лужи. Бродил по ним босиком, представляя, что иду вместе с Элли и Тотошкой по дороге из желтого кирпича в Изумрудный город, и на пути меня ждут встречи с настоящими друзьями: Страшилой мудрым, Железным дровосеком и Храбрым львом. Детство конечно, но так хотелось иметь друзей.

Деревенские ребята сюда не ходили, и я чувствовал себя спокойно. До того дня. Сегодня я представлял себя Эндимионом, неспешно ведущим баржу в задумчивых желтых водах Кэнса.

— Гля, Васек, — послышался ненавистный голос из густых зарослей лебеды, — чухлома лазит.

— Во чувырла городская, — над лебедой поднялась вихрастая голова Васьки — главного моего обидчика, — в ссули залез.

— Ничего это не ссули! — закричал я, рванувшись им навстречу.

— Еще и спорит, чорт, — Васек, Егор и Леха, гогоча, стояли на берегу лужи, — это коровы нассали.

— Сами вы нассали!..

Получив от Васьки сильный удар ногой в живот, согнулся.

— Пей, город! — ударом в коленку сбоку он свалил меня в лужу. — Это тебе не «Кока-Кола», москвич проклятый! — резиновый сапог опустился на голову, заталкивая в мочу.

Я колотил руками, захлебывался.

— Пей! — гулко неслось сверху.

Перед глазами потемнело, а затем возник желтый свет, будто в конце тоннеля. Я рванулся навстречу свету и замер. На меня смотрел худой мужчина в сером плаще с капюшоном. Глаза его были цвета расплавленного золота я ни разу не видел расплавленное золото, но именно такое сравнение пришло мне в голову в тот момент.

— Где я?! — вскочил и огляделся. Будто бы пещера какая-то. — Как я здесь очутился?

— Ты исполнил древний ритуал, и теперь ты здесь.

— Какой еще ритуал? Вы кто вообще?

— Я старший клоачник.

— Кто?!!

— Клоачник, — терпеливо повторил мужчина, — старший.

Я непонимающе посмотрел на него.

— Демон я, — вздохнул клоачник. — Часть той силы, что вечно жаждет зла и…

— Это прикол такой, да? — перебил я, оглядываясь и пытаясь понять, откуда за мной наблюдают деревенские мучители.

— Нет, это на самом деле, мой юный друг. Мы родились из попыток алхимиков получить Философский камень.

— Из мочи?

— В том числе…

— А что такое философский камень?

— О времена, о нравы, — вздохнул клоачник. — Философский камень, который разные знающие люди называли по разному: магистерий, ребис, жизненный эликсир, красная тинктура, великий эликсир.

— Эликсир?

— Такой реактив для превращения любых металлов в золото, и для создания эликсира жизни. Тогда не только ртуть варили и летучих мышей в порошок растирали, но и благородную урину пускали в дело.

— А я тут при чем?

— Ты искренне возлюбил мочу и отверз ей уста свои в поцелуе.

— Я?..

— Теперь ты избранный и я могу наделить тебя даром! — воздел руки, словно птица крылья.

— Каким? — против воли заинтересовался я. — Вы можете сделать меня бессмертным?

— Зачем бессмертие тому, кого все унижают?

Я промолчал, потупившись.

— Я дам тебе больше, чем бессмертие! Я дам тебе возможность управлять мочевыми пузырями!

— Вот же круто… А зачем?

— Ты совсем того, — расстроился клоачник, — ты же сможешь любого обидчика одним взглядом заставить обоссаться. Они же завтра от тебя шарахаться будут.

— Правда? — с внезапной надеждой спросил я.

— Истинная, — торжественно коснулся моего лба, будто король, касанием меча посвящающий в рыцари, и я пришел в себя.

Я лежал лицом вниз в луже, от обидчиков не было и следа. Выбрался, посмотрел на мокрую испачканную одежду, к которой пристали репейные колючки. Расстраивать бабушку не хотелось. Потащился к озеру. Прячась в кустах, снял одежду и начал стирать.

— Живой, — послышалось сзади.

Оглянулся. Проклятая троица была тут как тут.

— Живучий, — Васек плюнул в меня, — а давайте мы ему фанеру пробьем, а?

— Это тебе не мелочь по карманам тырить, — гнусно захихикал Леха. — Чур, я второй, ха-ха-ха.

— Заметано, — Васек шагнул вперед. — Готовься, мой сладкий сахер, сейчас я…

Договорить не успел, согнувшись и закричав от страшной боли. Рядом скорчились Егор и Леха. Я достирал одежду и ушел сушить туда, где не так были слышны стоны этих уродов. Васек умер по пути в районную больницу, Егор и Леха из больницы не вернулись.

Лишившись заводил, местные дети приняли меня в свои игры. Теперь и дети и взрослые относились с уважением. Попробуй не уважать того, при чьем приближении у тебя начинает екать мочевой пузырь, а то и возникают с трудом сдерживаемые позывы к мочеиспусканию. Я гулял, где хотел, загорал и купался, собирал грибы и ягоды, удил рыбу с деревенскими ребятами. И даже более того — несколько раз целовался с девчонками. И с нетерпением предвкушал встречу в сентябре со школьными обидчиками…

За это, самое счастливое в моей жизни лето, я загорел, окреп и лишился невинности с Катей. Завтра надо было уезжать в город. Я пришел попрощаться к желтым лужам, надеясь попрощаться с клоачником. Разулся, вошел в лужу, закрыл глаза. Прислушиваясь к внутренним ощущениям, неспешно брел в теплых ласковых волнах. Пещера клоачника возникла внезапно.

— Здравствуйте.

— Здравствуй, а я думал, ты нас забыл.

— Да нет, что вы, — смутился я. И правда, как-то нехорошо получается: пока все гнали — ходил сюда, а как приняли и стали бояться, так и носа не кажу, как сказала бы бабушка.

— Знаю, — кивнул, — все знаю. Ты попрощаться пришел?

— Да, уезжаю я. Спасибо вам за все… — замолчал, не зная, что еще сказать.

Мы молча смотрели друг на друга.

— Все? — спросил он.

— Наверно, — я пожал плечами.

— У меня есть к тебе одна просьба.

— Какая?

— Понимаешь, мы, клоачники, тоже ведь разные, как и вы, люди. Как и среди вас, среди нас есть хорошие и есть плохие. Понимаешь?

— Что тут непонятного? Понимаю.

— Мы живем, стараясь не вмешиваться в жизнь людей, но некоторые из нас — говнотики, которые считают, что люди должны им служить. В древности из-за этого случилась война между клоачниками. Мы, сторонники невмешательства, победили, но часть уцелевших говнотиков не смирилась… — замолчал.

— И? — не выдержал я.

— Сейчас они окопались в думе и принимают законы, нацеленные на порабощение людей, — он снова замолчал, а я крепко задумался.

Действительно, те недавние законы, про которые я слышал, вызывали странное ощущение. Деревенские даже рассуждали, что их пишут инопланетяне, а оказывается вот как на самом деле. А сосед даже рассказал стишок: Умным людям понятно давно — элита в нашей стране — говно!

— И что я должен делать?

— Ты помочь всем: и нам, и людям.

— Как?

— Ваш класс поведут на экскурсию в думу, а там все зависит только от тебя.

— А я смогу?

— Они так вжились в образ людей, что сможешь. Тебе главное начать, а там уже приду я со своим народом. По рукам?

— По рукам, — я особо не терзался выбором. Раньше меня обижали, и я мечтал стать супергероем: Бэтменом или Человеком-Пауком, чтобы защищать слабых. А вышло вот так… Защитить слабых людей и заодно помочь тем, кто помог мне — что уж тут думать? — я согласен!