Воробьиная ночь. Карловка-3

Влад Костромин

Преследуемые сворой жителей Карловки Андрей Иванович и смертельно раненый Виталий скрываются от погони в заповеднике. Кажется, что это конец, но на самом деле все только начинается… Продолжение мистических триллеров «Змеиный узел» и «Кукушкины слезки», а также логичное продолжение романов «Шпулечник» и «Каникулы в Простоквашино» (Шпулечник-2).

I

Я спокойно заканчивал субботнюю утреннюю тренировку на детской спортивной площадке возле торгового центра. Отжимался на перекладине и никого не трогал. И хотя сверху видно всё, на подъехавшую и остановившуюся напротив площадки машину никакого внимания не обратил. Мало ли — может покупатели не могут найти парковку перед супермаркетом. Или с пятницы пьяные и плохо соображают, подъехали чтобы холодного пивка взять. А может просто заблудились, и желают уточнить дорогу. Пару лет назад на этой площадке у меня спрашивали, как проехать. Правда, тогда не заезжали на пешеходную дорожку, а пассажир авто пришел спросить с проезжей части. Мне какое дело? До тех пор пока пара интеллигентного вида гамадрилов, упакованных в костюмы, не вышла из машины и целеустремленно не направилась ко мне. Я спрыгнул с турника и внимательно следил за их приближением. Не люблю незнакомых людей, явно идущих ко мне с неясными намерениями. Да и кто любит? Если только мазохисты и будущие терпилы…

— С вами хотят поговорить, — значительно изрек левый.

— Да ради Бога, — вежливо ответил я, прикидывая с кого из них начинать, — хотят, пускай говорят.

— Придется проехать с нами, — продолжил левый. Видимо он играл роль мозгового центра. Или был аффилирован на связи с общественностью, вроде некоего страпонотерпца, имя которого «настолько известно…».

— Проехать с вами я не могу, — также вежливо продолжил я, потихоньку продвигая руку к карману, где привычно лежал складной нож, — у меня денег с собой нет. Как я обратно вернусь? Пешком? Так у меня ноги болят. И вообще, мне домой уже пора. Меня завтрак ждет.

— Мы отвезем вас назад.

— Спасибо, не надо. Я домой и пешком дойду. Мне недалеко. Спасибо еще раз, что скрасили моё утро. До свидания, а лучше, прощайте, — я попытался выбраться из клетки спортивной площадки, но был остановлен рукой правого, перегородившей выход.

Первым рефлексом было сломать эту нахальную конечность, но зрение у меня не настолько плохое, чтобы не прочитать надпись на «ксиве», зажатой в руке.

— А ордер у вас есть? — прекрасно зная ответ, трагическим голосом вопросил я.

Ответ оказался именно таким, какой я и ожидал.

— Нам ордер не нужен, — веско произнес левый, — и вообще: быстрее поедете с нами, быстрее вернетесь.

Спорить с подобной мудростью резона не было. Доводить до вооруженного конфликта с сотрудниками спецслужбы тоже особого смысла не было. Я высморкался, совершенно случайно попав на носок туфли левого, и прошел между ними, направляясь к машине. А что еще мне оставалось делать? Вот так я и оказался в кабинете без таблички в местном «желтом доме» Управления ФСБ.

***

В комнате, по размерам напоминающей конференц-зал, меня ожидал сюрприз. Не то чтобы очень приятный, скорее даже наоборот, но все-же. Всё же всегда приятнее, когда по почкам тебе бьет давний знакомый, которого много лет не встречал, чем человек, которого ты видишь первый раз в жизни. Тем более, пока что по почкам меня никто не бил.

— Возвращение блудного сына, — он расплылся в довольной улыбке, как матерый волк-педофил при виде юной Красной шапочки, несущей бабушке пирожки и маслице, вполне способное сыграть роль лубрикатора, — давненько не виделись.

— Четырнадцать с половиной лет, — мысленно сосчитал я, — и не сказать, что я по вам сильно соскучился, товарищ полковник. Или всё-таки господин?

— Товарищ, — он продолжал добродушно улыбаться, — а ты что-то товарища не рад видеть. Нехорошо.

— Угу. В нашей жизни вообще мало хорошего. И вообще, Николай Васильевич, мне домой пора.

— Домой тебе пора, — согласился, — только не туда где ночуешь, а поближе к родным местам. Не тянет на Родину?

— Тянет, но всё некогда съездить. Вот и сейчас уже опаздываю. Ну, так я пойду?

— Не спеши. Дело серьезное.

— Насколько?

— Нечистое что-то творится в том районе, — закурил и внимательно посмотрел мне в глаза, — хочу, чтобы ты проникся серьезностью ситуации.

— Я проникся, видя, как вы курите в общественном месте.

— Дурацкая шутка, — выпустил дым к потолку.

Пожарная сигнализация покорно снесла это издевательство и промолчала.

— Что значит «нечистое»? И насколько серьезна ситуация?

— Да вроде как бы и ничего особо такого, но все же. Сначала начали кошки и собаки пропадать. Потом люди. Теперь вот участковый пропал.

— Пропажа людей дело житейское, чего тревогу бить? А участковый… Может, загулял просто? Ныне Анискиных нету, идёт всякая ленивая шелупонь в участковые. Чего в этом нечистого?

— Участковый докладывал, что в лесу головы сложены. Собак и кошек, — потушил «бычок», — пирамидами сложены…

— Сатанисты доморощенные? Ныне этой нечисти полно среди молодежи. Откуда только берутся? Лучше бы онанизмом занимались. Или там просто разборка из-за земли? Может кто-то хочет подешевле землицы прикупить. «Земля крестьянам» и прочие сказки, сделанные былью. Или там заросли шибко ценного леса либо нефть прямо у поверхности. Копай яму и черпай «народное достояние».

— Вот ты и должен разобраться, что там и как. Ты же сатанистов гонять любишь… Да и на дачах жил, так что тебе самое то.

— А вы своих не пробовали посылать?

— Не можем мы своих туда послать, нет пока причины.

— А что на работе мне сказать?

— С работой всё улажено. Тебе дадут отпуск. За свой счёт.

— За свой счёт? Ваша щедрость не знает границ! Сэкономить пытаетесь, товарищ полковник? Да и меня не жалко в случае чего? Кстати, как насчёт командировочных расходов?

— А просто Родине послужить, желания нет?

— После того, как увидел «харизму» одного типа, плетущего о патриотизме и узнал, почем ныне струны для виолончели… Пускай, сначала, они, бесплатно Родине послужат, а уже потом и я стану альтруистом. А то у меня почти к сорока годам даже часов наручных нет, в отличие от некоторых. Пускай футболисты из сборной за зарплату в двадцать тысяч рублей мячик пинают — вот тогда и будете меня к патриотизму призывать. Или…

— Ишь ты, как разговорился! Совсем страх потеряли в своих интернетах! — укоризненно погрозил пальцем.

У меня мелькнула мысль, не сломать ли этот палец, но по здравому размышлению я решил воздержаться от членовредительства.

— А вы не забывайте, что я не ваш сотрудник. Могу развернуться и уйти. Воистину был прав Конфуций: возвысь низких и уничтожь благородных и всё — кирдык Государству!

— Ладно, хватит демагогию тут разводить! Командировочные, конечно, получишь, мы же не звери, но немного. Зачем тебе в лесу деньги? — достал из стола и двинул в мою сторону конверт. — Ты сильно там не шикуй, не в Крым едешь и не в Сочи. За расходы потом отчитаешься.

— Оружие? — безнадежно спросил я, глядя на скользящий по полированной столешнице, между прочим, не такой уж и пухлый конверт.

— Может тебе еще ключи от квартиры дать? Оружия не будет — у тебя же разрешения нет. Какое тебе оружие? Там менты и так в напряге. Еще не хватало приезжего с оружием. Ты приехал проведать дядю — зачем тебе оружие?

— Дядю?

— А что, не тянет проведать родственника? Вдруг, он там не в шутку занемог? Не звонит и не пишет — ты волнуешься за старичка и решил навестить. Взял отпуск за свой счёт и приехал. Идеальное прикрытие — комар носа не подточит. И учти, мобильной связи там теперь тоже нет.

— Кризис?

— Нет, не кризис. Там и раньше была зоны не уверенного приема, а теперь аппаратура на вышках сотовой связи в прилегающих районах повреждена.

— Восстановить не судьба?

— После пропажи пары наладчиков, или как они там, у ОПСОСов, называются, восстанавливать связь в том районе что-то не рвутся. Так что связи у тебя тоже не будет. Будет только вот это, — через стол, повторяя маршрут конверта скользнула коробка спутникового телефона.

— Русский «айфон»? Или что там должно было Сколково сляпать? — скептически рассматривая девайс, спросил я. — Лучше бы конверт был такой толщины… Кому хоть звонить с него?

— А звонить никому и не надо. Если все будет нормально, нажмешь «1». Если нет — нажмешь «2».

— И что будет на два? Термоядерный взрыв? Или просто напалмом район накроете?

— Вот этого я тебе не скажу. Но если решишь посмотреть, что случится, то лучше завещание оформи заранее.

— Понятно. Проезд хоть оплатите, или тоже за свой счёт?

— Экий ты братец стал меркантильный. Там вполне хватит и на проезд и на харчи. Еще и дяде на бутылку останется.

— Вот от вас и передам бутылку, — видя, что дискуссия всё равно не становится конструктивной, сказал я. — Разрешите идти?

— Иди, конечно, — пожал мне руку.

Хотелось сплюнуть, но как человек культурный, плевать на пол в казенном кабинете я поостерегся. Мало ли, а то еще и конверт отнимут. С них вполне станется отправить в лес с голой жопой, в бобровой шапке. И с документами на имя какого-нибудь Фимы Абрамовича Кочерыжкина. А учитывая церберов на входе, еще и по ребрам могут насовать, для профилактики правонарушений. Да, мельчает душой народец на службе государевой. Если она изначально у них была, душа.

— Чем-то вы мне Щелкунчиков напоминаете, — решил я вежливо проститься с охранниками у двери.

— Не понял, — напрягся один из них, от непосильной мыслительной работы пойдя желваками.

— Не в том смысле, который ваш однопартиеец Моисеев вкладывает в это название, а в плане общей деревянности, — любезно разжевал я свою заковыристую мысль. — Зажатые вы какие-то, что ли. Как деревянные солдаты Урфина Джуса. Читали книжку в детстве? Или вы кроме «Плейбоя» ничего сроду не читали? И в том только картинки смотрели?

— Иди отсюда, пока есть на чем, — посоветовал мне второй, напыжившись для грозности.

— Мы проводим, а то мало ли что, — раздался голос из-за моей спины.

Обернувшись вполоборота, чтобы не выпустить из поля зрения «деревянных солдат», я обнаружил подкрадывающихся Правого и Левого.

— О, Джонсон и Джонсон вернулись! — улыбаясь, словно лучшим друзьям, поприветствовал их. — Успешно сходили?

— Мы проводим, — повторил Правый. — А то вдруг заблудится или бумагу украдет в туалете.

— Украдешь тут у вас, — пробурчал, протискиваясь мимо неразлучной парочки. — Да и она небось с гербом… Поехали за бухлом.

— Куда? — на два голоса вылупились они на меня.

— Что значит куда? Туда, где подешевле. Неужели не знаете мест? Или вы по-другому? — я зажал ноздрю и изобразил процесс всасывания «дорожки».

— Поехали, клоун. За бухлом так за бухлом, — согласился Левый.

— На смерть только не убивайте, оставьте и нам, — проявил зачатки юмора один из «деревянных солдат».

***

Идея с бутылкой была не такой уж и плохой. Не знаю насчёт дяди, но при контакте с участковым, ежели он вдруг обнаружится, вполне пригодится. Да и с местными аборигенами всегда контакт лучше устанавливать, начиная со своего спиртного. Поэтому спортивную сумку я почти целиком загрузил пивом и водкой. Всё-таки к дяде «самых честных правил» путь держу. Попробуй, докопайся. Сначала один автобус, потом второй, до Михновского сельского поселения. Последний отрезок пути, километров в восемнадцать, шел пешком. Надо было рюкзак брать — тащить сумку с пивом на плече не так и удобно. С другой стороны — человек с рюкзаком всегда подозрителен. А со спортивной сумкой — милое дело. Может я начинающий предприниматель, волокущий первую партию товара, с которой пойдет моё стремительное вознесение в ряды бизнес-элиты? Хотя, это вряд ли, задница у меня не той системы. Проше уж нефть обнаружить в лесу. Развлекая себя подобными пустыми мыслями, шагал по весенней грунтовке через лес.

Морально напрягала тишина, царившая в лесу. Не было слышно пения птиц. Судя по следам на дороге, и учитывая погоду прошедшей недели, с которой меня любезно ознакомил интернет перед поездкой, не сказать, чтобы особым спросом последнюю неделю эта местность пользовалась. А зря, грибы тут раньше были вкуснейшие. Тем более было самое время пройтись по подлеску в поисках сморчков, строчков и мэтушек. Да и любителей так сказать «культурно отдохнуть на природе», что в последние годы выражается в безудержном потреблении алкоголя, шашлыках и ставших следствием всего этого лесных пожарах, сие живописные места не могли не соблазнить. А вот судя по следам и отсутствию мусора и кострищ в пределах прямой видимости — не соблазнили. Кстати сказать, отсутствие мусора само по себе тревожило. Российские леса давно и основательно загажены — а тут такого не наблюдалось. Ощущение было, что кто-то на данном участке лесной местности объявил субботник. Вопрос: кто? Не пропавший же участковый, озверевший от конфискованного самогона, вывел вымирающих сельских жителей и немногочисленных дачников на уборку леса? Однако идея с грибами вполне оправдает небольшой крюк, предпринятый мною по лесу. Особенно в глазах наблюдателей, которые мне чудились уже не первый километр пути. А чутью я привык доверять…

Хотя, встречались мне уже на русских просторах такие места, где чувствуется чей-то взгляд. Под воспоминания я решил покинуть дорогу и свернуть в лес. Может грибов захотел поискать, а может просто по нужде приспичило. Благо и тропиночка была в зарослях. Через пару метров резко остановился, созерцая лежащую поперек тропинки гадюку. Толстая тварь, скажу я вам. Туловище лежит поперек, а голова и хвост в кустарнике теряются. Попробуй, сообрази, с какой стороны шандарахнет. У меня давняя неприязнь ко всей этой жалящей нечисти, я своего рода герпетофоб. Возможно, это во мне на генетическом уровне еще со времен искушения Евы, а может, просто жива была память об укусе гадюке, полученном в раннем детстве. Конечно, старые испытанные берцы давали определенные шансы в противостоянии чешуйчатой твари, но особо нарываться не хотелось. Сомневаюсь, что там, куда я топаю, найдется сыворотка от ползучей напасти. Змеи существа несоциальные, и если решают напасть, то никакая демонстрация миролюбия их не остановит.

Постояв так пару минут и, обратив внимание на странную неподвижность этой Божьей твари, решил рискнуть и взмахнул как та царевна, но не левым крылом, а левой ногой в направлении, в котором, судя по рисунку на теле змеи, предположительно, находилась ее голова. Никакой реакции не последовало. Странно. Махать правой ногой уже не имело смысла, если только в качестве разминки, и я просто ткнул носком в распростертое передо мной тело. Подобная неподвижность могла объясниться лишь одним.

Визуальное исследование извлеченной из кустов змеи блестяще подтвердило мою смелую гипотезу о смерти оной. Причем, смерть, судя по внешним признакам, наступила не так уж давно. Причиной скоропостижного ухода рептилии в Вирий послужило полное отсутствие головы. Змее, насколько бы мерзкой и ядовитой она не была, такое не под силу. Способ отделения головы я затруднялся определить точно — уж больно измочаленным было место ее крепления, но грибов резко расхотелось. И то верно — мясо для растущего организма гораздо полезнее. Тщательное исследование ближайших окрестностей не выявило ни наличия отсутствующей головы, ни признаков того, кто соорудил столь броский шлагбаум. Проверять какие еще сюрпризы ожидают меня, в случае углубления в лес, я не стал и, помахивая трофейной змеей, вернулся на дорогу.

Спустя минут тридцать неспешного шага подобрался к околице. Назвать ее полноценной околицей язык не поворачивался, ибо деревня органично перетекала в лес, но надо же было как-то обозначить этот рубеж? Странно, каких дачников могло занести в такую глушь? Хотя, вполне допускаю, что люди небогатые могли бы задешево прикупить в этой глуши брошенный дом и приезжать отдыхать на лето. Учитывая количество людей в стране, едва шагнувших за черту бедности — вполне реальный вариант. Опять же, оставшиеся местные жители могут присмотреть за домами в зимний период. Старые деревни это не поселки-новострои с повально пьяным населением и местной гопотой, ищущей, где найти на бутылку. В старых, вымирающих русских деревнях порядки совсем другие. Там еще силен старый обычай деревенского мира. Хотя, благодаря усилиям Власти деревни всё активнее и активнее умирают. Понятно, что при таких затратах на олимпиады, струны виолончелей и мундиали, средств на поддержание деревни в бюджете не остаётся.

В деревне между тем тоже царила странная тишина. Если отсутствие крупного рогатого скота можно было объяснить старческой немощью большинства жителей и полной нерентабельностью содержания в нынешних экономических реалиях, то отсутствие кур опять-таки было тревожным признаком. Вы хоть одну российскую деревню без кур встречали? Лично я нет. Ступив на деревенскую улицу, оглянулся на лес. Хм, впечатляюще. В кроне молодой березки кто-то художественно выщипал листья, и в косых солнечных лучах возникало ощущение, что из леса на меня смотрит человеческий череп. Я даже достал телефон и зафиксировал для потомков. На фото точно так же различался череп. Значит, это не игра воображения, а чья-то реальная кропотливая работа, о художественной ценности которой я судить не брался. Интересно, кто это сделал, как, и сколько времени на это потратил. Вопрос «зачем» даже не возникал. Что тут непонятного? Сначала шлагбаум из змеи, потом выщипанный в кроне череп — самому тупому должно было быть понятно, что от леса надо держаться подальше.

По памяти я добрался до хаты дяди. Дядя, насколько я понимал, никакой живности последние годы не содержал. Минуя стоящую возле дома телегу, направился к двери. На крыльце, практически перекрывая проход, стояла деревянная бочка. Хорошая такая бочка, дубовая. На Руси испокон веков при изготовлении бочек для разных продуктов применялось разное дерево. Для мёда — липа, для соления огурцов — осина, для квашения капусты — ольха, для вина — дуб. Отсюда, кстати, если вы не знаете, и пошло выражение «полный дуб» для определения плохо соображающего человека. Вот только зачем её ставить на крыльце? Может, хозяйственный родственник просто не доволок в дом? Зачем тогда наполнять ее мелкими речными окатышами? Чтобы не украли? Дверь была заперта. Что интересно, заперта изнутри, также как и ставни, закрывавшие окна. Еще одной примечательной деталью был бумажный портрет Иосифа Виссарионовича Сталина с выдолбленными глазами, пришпиленный к существенно посеченной двери.

— Однако, порядки тут у них, — негромко проговорил, проведя пальцем по оскверненному портрету и пытаясь понять, кто и чем это сделал.

Поставив сумку на крыльцо, вежливо постучал, пытаясь понять, что произошло с дверью. Походило это на расстрел дробью различного калибра, которому кто-то помог стамеской. На стук никто не отозвался, и я постучал ногой. Вдруг из развороченного лица Генералиссимуса Великой победы на меня глянул желтый глаз, а за дверью раздался пугающий сухой щелчок.

— Таки здравствуйте, — произнес я, осторожно делая шаг от двери назад, чтобы целиком попасть в обзор и медленно, стараясь не делать резких движений, поднимая руки вверх.

Глаз в обрамлении бумажных лоскутков какое-то время, не мигая, пристально как засыпающий карп, рассматривал меня и болтающуюся в руке змею, а затем мигнул и исчез. Раздался лязг отодвигаемого засова, и дверь слегка приоткрылась.

— Заходи быстро! — раздалось из темноты дома.

Не заставляя повторять приглашение дважды, я подхватил сумку, протиснулся мимо бочки и ужом ввинтился в сени. Внутри ожидал дядя, в руках которого была крепко зажата Мосинская трехлинейка. Судя по высокой мушке с отвесными боками, выступу снизу шомпольного упора и разрезным ложевым кольцам это был модернизированный образец 1891 — 1930 годов. Из такой штуки он бы и через дверь меня, при желании, достал. Странное дело — мозг человеческий. В такие напряженные минуты обращаешь внимания на вещи, которых в другое время даже и не заметил бы. Ну, какая, скажите на милость, разница, какая из многочисленных модификаций винтовки послужит для тебя билетом в иной мир? Совершенно никакой.

— Еще раз здравствуйте, дядя, — повторил на всякий случай.

Мало ли что придет в голову старику? Может он тут в глуши ослабел рассудком и вообразил себя партизаном? Хоть я и не шибко похож на немецко-фашистского захватчика, но кто может за это поручиться? Умирать от пули выжившего из ума родственника нисколько не хотелось. Впрочем, от пули здравомыслящего не родственника тоже как-то особо не тянуло.

— Проходи, коль принесла нелегкая, — дядя широким жестом указал стволом на дверь в дом. Надо заметить, что почти четыре килограмма стали и древесины в его руках смотрелись весьма уверенно. Рука у родственника, несмотря на преклонные годы, по всему видать была еще крепка. Я открыл дверь и, перешагнув высокий порог, покинул сени, причудливо подсвеченные лазерами солнечных лучей, пробивающихся через множество мелкие отверстия в двери. Дядя шел следом.

— Садись, горемыка, — ствол гостеприимно указал на стоящий в правом углу стол, на котором, подтверждая худшие подозрения, стояла полупустая «четверть» и глиняная миска с вареной картошкой.

Картину дополняли лежащая на столе старенькая «тулка» и стоящая посреди стола керосиновая лампа. Сняв со спинки плотно утрамбованный патронташ бурского типа и положив его вместе с несчастной рептилией на стол, я поставил сумку на пол и уселся на плотно сколоченный стул и огляделся. За годы, прошедшие с моего последнего визита ничего по большому счету, насколько можно было разглядеть в обманчивом свете острых солнечных лучей, пробивающихся через порядком продырявленные ставни, в доме ничего не изменилось, если не считать висящего в «красном углу» портрета Горбачева, вырезанного из какого-то цветного журнала. Раньше, если меня не подводит память, там висели портреты Ленина, Сталина и Андропова.

— А что тут у вас происходит? — невинным тоном поинтересовался я.

— Известно что. Пришло наказание за грехи наши, — дядя крутанул головой и уселся на застеленную воглым солдатским одеялом кровать.

Что интересно, ствол винтовки, лежащей на его коленях, будто ненароком был направлен в мою сторону.

— В смысле? — понимая, что в этом доме все-таки не «все дома» для поддержания разговора поинтересовался я.

Дядя проигнорировал вопрос и продолжал пристально рассматривать меня:

— Давненько мы с тобой не виделись.

— Последний раз тогда, когда я тогда на кладбище приезжал, — счел нужным я внести ясность, начиная уже слегка нервничать.

— Точно. Где-то так и есть, — отложил винтовку и прошел к столу, зацепив по пути ногой обшарпанный самодельный табурет.

Усевшись рядом со мной и брезгливо посмотрев на змею, достал из ящика стола второй граненый стакан и вилку. Молча налил из стоящей на столе бутылки по стаканам и подал один из них мне. Так же молча чокнулся со мной и одним махом влил в себя жидкость. Я менее уверенно, но последовал его примеру. Самогон был не лучшего качества, к тому же на чем-то настоянный. Но пить вполне можно.

— У меня тут тоже есть кое-что, — полез в сумку и извлек бутылку белорусской водки.

Откупорив ее, наполнил стаканы и протянул один ему.

— Так что тут все-таки происходит?

— Я пошел в лес и попытался убить кукушку, — смотрел на меня глазами совенка, которого внезапно разбудили в полдень и сообщили весть о скоропостижной смерти Леонида Аркадьевича Якубовича.

— Убить? Кукушку? А зачем?

— Устал я. Не умолкала ни на минуту, — он стал еще больше похож на совёнка. Но теперь, помимо смерти Леонида Аркадьевича, на встопорщенные перья его обрушилось еще и известие о том, что Верка Сердючка оказалась банальным трансвеститом. — Нашел в лесу старое дерево, пораженное молнией. Сухостой уже полный. Может осина была, может еще что-то. Спилил, а там внутри дупло. А в дупле гнездо. В гнезде было яйцо.

— А в яйце иголка?

— Какая нахрен иголка?

— Как в сказке про Кащея.

— Нет, Кащея там не было. Было яйцо. Одно. Я как раз накануне читал детский журнал старый про Природу. Не помню, как называется.

— «Юный натуралист»?

— Может быть. Там как раз было написано, что дятел так гнезда делает. Решил забрать его себе и посмотреть, что выйдет.

— И что вышло?

— Вот это и вышло…

— Что «это»?

— Положил яйцо под лампу. Через три дня вылупилась какая-то птичка. Щегол, не щегол. Чиж, не чиж. То ли скворец-переросток, то ли дубонос-недоросток. Одно было ясно, что не дятел. Сидел, клюв разевал и пищал так умильно. Начал я его кормить. Жучков всяких и червячков ему ловил. Он жрал как прорва и рос быстро, хотя так и не понятно было, что за птица.

— Кукушка Мидвича, — задумчиво произнес я.

Дядя настороженно посмотрел на меня, но уточнять, что за Мидвич такой не стал. Перевел взгляд на ставню-дуршлаг и продолжил:

— Ходил за мною по дому и по двору. А потом заметил я, что он телевизор смотрит.

— В смысле, смотрит? Сам включает и смотрит?

— Да нет. Когда я смотрел, то и он наблюдал. Сядет так и то одним глазом в экран глядит, то другим. А потом стал я замечать, что когда он на заборе сидел и пел, то к нему воробьи и вороны прилетали и вокруг сидели молча. Посмотришь — прямо как концерт какой.

— А по пению, что за птица? — опять попытался я внести ясность в происхождение птички.

— Да не поймешь. Вроде как одной птицей поет, а потом вроде как другой. А временами вообще на искаженную человеческую речь похоже было. Причем на воробьев и прочую пернатую мелочь кричал он: «Чвиккеры, чвиккеры», а на ворон и галок: «Клюверры, клюверры».

— Так он еще и различал их, что ли? И кстати, а с чего вообще ты взял, что это самец?

— Да хрен его знает, но мне почему-то казалось, что это он. Начал он по всей деревне летать и прочие птицы стаями за ним. А потом стали кошки пропадать в деревне.

— И много кошек пропало?

— Все и пропали. А потом петух Степанов, попытался напасть на него. Дрянной был петух, драчливый.

— Был?

— Нашли его у Степана во дворе. Без головы и изрядно поклеванного. Степан как увидел, взбеленился и шандарахнул из ружья по сидящей на раките вороньей стае, — дядя замолчал, погрузившись в себя.

— И? — не выдержав затянувшейся паузы, поинтересовался я. — Дальше-то что было?

— Дальше? — переспросил дядя, недоумевающе посмотрев на меня. — Дальше?

Он не глядя взял бутылку и налил нам по стакану.

— Земля ему пухом. Помянем, не чокаясь, — опрокинул стакан в себя и вновь погрузился в раздумья.

— Кого помянем?

— Известно кого… Степана. Сгорел двор его той же ночью. А над пожаром птицы кружились.

— А что, у вас тут много ночных птиц?

— Выходит, что много… — опять погрузился в тяжелые думы.

Подождав минут пятнадцать, от нечего делать следя за танцующими в лазерах лучей пылинками и даже став замечать в их движении ритм некой не слышимой музыки, я решил что будет вполне вежливо продолжить столько внезапно прервавшийся разговор и вновь разлил по стаканам.

— Короче, всех тех, кто попытался уйти из деревни мы больше не видели, — очнулся от звука наполняемых стаканов дядя. — Тех, кто остался, но пытался ходить в лес — тоже больше не видели. Во всяком случае, живыми. Голова бабки Дарьи, которая затеяла после всего этого кур рубить, две недели провисела на заборе. Потом только они ее убрали.

— Они? Кто они?

— Птицы, — озвучил парящую в воздухе догадку дядя. — Так и живем теперь. Я да две бабки уцелевших. В лес не ходим, доедаем прошлогоднюю картоху. Они нас не трогают.

— А это как же? — указал я на ружье и винтовку.

— А что толку против целой стаи? Больно дробь-то с картечью поможет? От «винтаря» вообще пользы в этом деле никакой, — пожевал картофелину. — Супа хочется. Грибного, — произнес неожиданно. — А тебя кто послал сюда?

— Послал?

— Не просто так же ты вдруг о родственнике вспомнил, — усмехнулся, окидывая меня взглядом, внезапно ставшим очень цепким. — Были тут до тебя. Крепкие ребята с автоматами. Послушали, посмотрели, не поверили, и пошли в лес. Больше мы их не видели. Одна машина от них осталась. За сараями стоит. Ваши были?

— Нет, моих тут точно не было, — прикидывая как буду выбираться из этого Хичкоковского кошмара, взял ружье и стал внимательно его осматривать. — Клюйстеры, мать их куриную за ногу. Я тут сам по себе. Соскучился просто, — вспоминая слова: «Не можем мы своих туда послать, нет пока причины», ответил я.

— Ну, ну.

— У меня консервы есть, колбаса и рыба сушеная. В сумке, — внезапно вспомнил я и, положив на кровать ружье, стал выгружать на стол прихваченное съестное.

Дядя жадно выхватил пакет, рванул шуршащие края и шумно вдохнул рыбный дух.

— Спасибо, сынок, — то ли повело от водки почти натощак, то ли действительно пробило на благодарность.

Машина… Он сказал, что здесь есть машина?!

Через полчаса дядя заснул прямо на столе, положив «винтарь» под голову. Раскуроченные ошмётки еды дополняли картину. Интересно, а почему меня не тронули? — положив посапывающего дядю на кровать и на всякий случай разрядив винтовку, принялся за обыск, неспешно двигаясь по часовой стрелке от входа. Паспорт, еще советские деньги, ваучер… А вот это уже интереснее: развернул тряпку, вдохнув аромат ружейного масла. ТТ, довоенный еще, но как новенький. Дядя запаслив, как умудренный жизнью хомяк. Вынул обойму — полная, выщелкнул патрон, понюхал. Передернул затвор, нажал курок. Работает. Зарядил ствол и сунул сзади за ремень. Приятная тяжесть придавала уверенности. Дальнейший обыск ничего интересного кроме пятка медалей и Георгиевского креста не принес. Ничего себе, интересно, откуда он у дяди? Снова взял паспорт и посмотрел дату рождения. Дядя то старше, чем я думал, но не настолько. А вот что паспорт до сих пор гражданина СССР гораздо бОльший вопрос. Вернув находки по местам, решил прогуляться и пошёл во двор, минуя две скрипучие двери. По пути подхватил висящий на гвозде в сенях рюкзак. Неизвестно, что на самом деле происходит. Мало ли что выдумал спившийся старик.

На улице было по-весеннему солнечно, а зелень пробивалась даже между досками крыльца. Видимо, дальше него дядя выходил редко. Хмыкнул, заметив на речной гальке в бочке следы царапин. Неглубокие, иногда всего лишь с точку, будто кто-то, пытаясь расписать ручку, тыкал ей куда ни попадя.

Опять тишина…

Решив, что в случае опасности отсижусь в одном из заброшенных домов, двинулся вперёд. Было странно признаться даже себе в том, что мной двигало. Любопытство? Или для нормального человека отсиживаться, ожидая неизвестно чего, было страшнее? Но это не всегда так, даже если посмотреть на дядю. Но камни же как-то он натаскал в бочку… Или не он?

Пробирался по пустующей деревне, приминая некошеную траву. Избы снисходительно посматривали пустыми окнами, но некоторые были с закрытыми ставнями. Интересно, где там остались люди? С такими мыслями я наткнулся на неё.

Женщина в синем платке несла вязанку хвороста, закинув на натруженную спину в красной кофте.

— Эй! — прокричал, привлекая внимание. Старуха распрямилась, ойкнула и, скинув поклажу, понеслась от меня. Ну, понестись ей мешала лёгкая хромота, поэтому я без труда догнал её, по дороге подцепив связку хвороста.

— Ваше? — учтиво протянул связку. Старуха покосилась по сторонам и прошамкала:

— Ты… чегой-то? Чего, а?

— Обронили, говорю. Помочь донести?

Старуха недоверчиво оглянулась.

— А энтот… Откуда ты взялся? Лицо знакомое, но не припомню тебя?

— К Семену Михайловичу… Проездом.

Старуха вздрогнула и льстиво защебетала:

— Ой, давай вязаночку, сама донесу!

И тут до меня дошло. Хворост. Вряд ли она собирала его в деревне.

— А грибочки хорошие в этом году, не знаете?

Старуха расплылась в понимающей улыбке.

— Дома уже сушатся, но ещё и свежие есть. Так грибочков тебе отсыпать? Ты Семену Михалычу только скажи, что с собой принёс, а не от меня, — засуетилась.

— А отчего же? Неужто не оценит вашу помощь? Хворост же, как я понимаю, не в деревне собирали… И грибочки оттуда же… Свежие.

— Так как вы ходите в лес?

Старуха вздохнула. Потянулась за вязанкой. И нехотя поделилась:

— Слушаю я их. Вот и пускают. Иногда.

— А где вы их… слушаете?

Машина оказалась небронированным чёрным внедорожником. Унесли ключи с собой? А вдруг вернется кто-то один? Положив ружье на капот, пошарил в переднем бампере. Пусто. Обошел машину, проверил задний бампер. Бинго. Вот и связочка. Лег на землю, внимательно осматривая днище — мало ли какие сюрпризы могут оказаться? Отошел за угол ближайшей избы, нажал кнопку на брелоке. Машина приветливо пискнула, взрыва не последовало. И то благо. В салоне едко воняло свежей «ёлочкой». В баке осталось достаточно бензина… отложил ружье на соседнее сиденье, обитое чёрным дерматином, повернул ключ, машина легко завелась. То, что она стояла не тронутой, наводило на определённые мысли. Во-первых, довольно бессмысленно удирать на ней от птиц — и это понимал не только я. Во-вторых, те, кто остался, возможно, и не хотел удирать.

Вспомнил о спутниковом телефоне. Нажать единицу — всё в порядке, и поехать отсюда. Благо, транспорт есть. Вечно себе какую-то ерунду придумывают, особенно полковник. Проверить разве что напоследок место, о котором сказала старуха. Просто ради интереса, чтобы убедиться до конца в богатой фантазии моих нанимателей. Что же, понятно, почему полковник ничего не рассказал — я не из легковерных и его бы на смех поднял. Так и сделаю при встрече. А пока заглушил мотор, вынул ключи из замка зажигания и опустил в карман.

Открыл бардачок. Стопка одноразовых стаканчиков, пачка влажных салфеток, дорожный атлас. Негусто… Хотя, а чего я ожидал? Что профессионалы что-то оставят в машине? Глупо. Беглый осмотр салона ничего не дал. А вот в багажнике поджидал сюрприз. Воровато оглянулся, не видит ли кто? Засунул в рюкзак. Рюкзак оставил у колеса.

Вернулся в салон. Без документов ехать на чужой машине — верный шанс нарваться. Да и прав у меня нет. Можно, конечно, проехать через лес и бросить машину возле трассы, а там попутками, но рискованно. И сваливать не разобравшись как-то неохота.

На капот уселся крупный черный ворон и, повернув голову, уставился на меня правым глазом. Я постучал пальцем по лобовухе. Сделав два мелких шажка, птица приблизилась к стеклу и постучала клювом в ответ. Волосы медленно встали дыбом — я явственно различил в стуке: «Союз нерушимый республик свободных». Перестав стучать гимн, ворон снова уставился на меня, хитро подмигивая. Я помотал головой, стряхивая наваждение и пригладил волосы. Решительно распахнув дверь, вылез. Голова ворона повернулась, словно антенна радара.

— Я в гости приехал, — миролюбиво разводя руками, сказал я.

— Кар-р-р-л, — ответил ворон.

— Вася, — вырвалось само собой.

Ворон солидно закивал головой, мол, очень приятно, а потом сделал что-то вроде «ку» в «Кен-дза-дза». Я оглянулся. На крыше джипа в ряд стояли вороны. Как только крышу не продавили? Таких крупных я сроду не встречал — крупнее бройлеров и клювы чуть ли не по полметра. Я невольно поморщился, представляя, как эти клювы будут терзать мою плоть. Деревья были словно в траурных лентах: покрыты телами напряженно наблюдающих за мной птиц. Понятно, что мне со всей пернатой оравой не сдюжить. Надо договариваться. Положил ружье в салон, закрыл дверцу, подхватил с травы рюкзак.

— Куда идти? — посмотрел на Карла.

Ворон взлетел и не спеша полетел, планируя в теплых потоках. Я, усмехнувшись, двинулся за ним. Следом с крыши снялась почетная свита. Заросшее кладбище, потом болото, на краю которого почему-то оказалась сваренная из арматуры, покрашенная в зеленый кладбищенская ограда. На ней важно восседал он. Я сразу понял, что это Он и есть. от вспушенного комка перьев так и веяло самомнением. Он сидел на ограде, внимательно наблюдая за мной, и сосредоточенно жевал. Именно это жевание меня и насторожило. Насколько я помню, птицы жевать не могут. Они пищу в зобе перетирают. А этот сидел и жевал. Причем во взгляде явственно виделось презрение ко мне — двуногой твари, лишенной дара полета. Тезис о том, что «человек — царь Природы» явно не был для него веским аргументом. Хотя, в такой глуши и для меня этот тезис потерял своё значение.

— И что вы здесь устроили, маленькие, но очень гордые птички? — поморщившись от неприятного запаха, принесенного ветерком с болота, спросил я, спиной чувствуя взгляды сотен бусинок-глаз.

Царственный чвикер, прекратив жевать, плюнул в меня. Я стер с лица плевок, посмотрел на ладонь. Как ни удивительно, нахальный птиц жевал жвачку. Кто бы мог подумать?

— Плевать в собеседника некультурно, — я демонстративно медленно, чувствуя, как напряглись птицы за спиной, достал из заднего кармана носовой платок.

Не спеша вытер лицо и ладонь. Так же медленно положил платок обратно. Птиц самым натуральным образом усмехнулся. Я внутренне вздрогнул, но не подал виду.

— Вижу, гостям тут не рады, — подвигал спиной. — Я сниму? — взялся за лямки рюкзака, вопросительно глядя на самодовольное чудо в перьях. — Не возражаете?

Вместо ответа пернатый повелитель снова принялся жевать. Я снял рюкзак, поставил на землю, сел на него, поерзал.

— Итак, продолжаем наш увлекательный разговор. Что вы тут устроили?

— На хер-р-р-р, — снизошел пернатый.

— Не понял.

— На хер-р-р-р, — плевок в лицо меня не удивил.

— Ладно, — я встал с рюкзака, — вижу, конструктивного диалога не получается. Первый контакт человека с иным разумным существом не состоялся. Жаль, — я развернулся и пошел к деревне.

Посмотрев на облепивших деревья птиц, достал носовой платок и вытер лицо.

— Невоспитанный у вас калиф, — сказал Карлу, словно соткавшемуся рядом из воздуха.

— Цар-р-р-р, — ответил Карл.

— Вижу, — сунул платок в карман и, разворачиваясь, выхватил из-за ремня ТТ.

На ТТ раньше часто грешили из-за частых самострелов, но сейчас все на пользу. Пуля щелкнула о спрятанный в рюкзаке портативный газовый баллон, найденный мною в багажнике. Вспышка голубоватого пламени слизала «царя». Над болотом мощно полыхнул красно-желтым сдетонировавший болотный газ. По ушам ударил звук взрыва, взрывная волна сшибла меня на землю.

— Вот и все, Карлуша, — я вытащил из-под себя сбитого на землю Карла, спрятал ТТ. — Революция у вас теперь. Король умер и все дела.

Встал и пошел к деревне, в любой момент ожидая удара крепкого клюва в затылок, но в наступившей тишине на меня лишь сыпались мелкие перышки.