Серпентариум

Влад Козлов, 2022

В КНИГЕ ВСТРЕЧАЕТСЯ УПОМИНАНИЕ НЕТРАДИЦИОННЫХ СЕКСУАЛЬНЫХ УСТАНОВОК, НО ЭТО НЕ ЯВЛЯЕТСЯ ПРОПАГАНДОЙ.Маньяк, или гений? Кто ты?Главный герой этого произведения ужасен. Он является тем самым человеком, которого вам никогда не хотелось бы видеть в кругу своих друзей или даже знакомых. Но однажды жизнь сталкивает его с бездомным мальчишкой, который становится невольным слушателем его судьбы. Содержит нецензурную брань.

От автора

Привет, мой друг! Спасибо за то, что добыл эту книгу и решил открыть, почитать. Я очень рад, что ты решил провести со мной время. Эта книга может показаться вам пошлой, странной или чересчур жестокой, и это правильно. Не стоит стесняться этого в себе, отриньте все предрассудки и загляните в самую бездну событий. Быть может оказавшись по ту сторону морали, вы сможете найти ответы на интересующие вас вопросы.

А за эту книгу хочу сказать спасибо тебе, дорогой друг. Без твоей поддержки и участия этого всего бы не было.

Главный герой этого произведения — ужасный человек, который дойдя до самого края попытается стать лучше. Не судите его строго, лучше просто выслушайте. Пусть он недостаточно тактичен, но зато честен перед вами.

Также в эту книгу я включил параллельную историю в иллюстрациях. В ней рассказано, возможно, даже больше чем в тексте. Посмотрите внимательно, представляйте, пугайтесь и удивляйтесь.

Всё, что написано в данной книжке прошу не воспринимать как реальную историю. Все персонажи и события вымышленные. Любые совпадения с реальными людьми или событиями являются случайными.

«Искусство рождается из горя и страданий»

Сасуга Кэй

Ненависть

1

Бриться утром — дело хорошее, но неблагодарное. Это в первые пару десятков лет жизни я брился для girls, чтоб у них нигде и ничего там не кололось. А сейчас уже просто — для себя, когда заканчивается пьяная романтика или вдруг резко посмотрел фильм про мафию и захотелось так же сиять выглаженным лезвием подбородком. Правда каждый раз подбородков под щетиной, оказывается два, а то и три, что несомненно меня огорчает.

Но сегодня и сейчас стою перед зеркалом, уставшими и строгими глазами своего отца смотрю сам на себя. Наношу пену на руку, как в рекламе. Потом на лицо, с душой так. Никогда не понимал для чего её так много, а отец мой всегда чуть мазал, только кожу покрыть. Брал он далеко не модный гель, а самый настоящий кусок хозяйственного мыла, погрызенный дворовыми крысами. Ножом срезал стружку в чёрную от копоти алюминиевую кружку. Кружка раньше в бане служила, оттого и чёрная, воняет печкой, гарью и чужими тётками. В кружку — немного воды, самой горячей на свете. А потом кистью, широкой, для бритья. И ей уже размазывал, обжигая себя горячей пеной. А я что? Я не как он, просто выдавил да мажь. Станок для бритья у меня такой–же, фирмы «Рапира», Т–образный, в нем еще эти модные лезвия для суицидников. Прогреваю станок под горячей водой — так он будет брить нежнее и казаться острым, плюс кожу под собой распарит. Первое движение — с правой щеки вниз, слегка надавливая. Батя всегда говорил, не брить против шерсти, а то всё, кровавая баня. Я слушаюсь, иду по росту. Щека побрита, бритва подъезжает к носогубному треугольнику. И я впервые надул щеки и губы, чтоб разгладить кожу и побрить тщательно. В зеркале все чётче виднелся мой отец. Уставший, только со смены. В момент, когда я надул щеки, кажется, я все понял о нем. Если раньше он мне казался большим и грозным великаном, то сегодня это был тот самый коллега по цеху, с которым вместе и в курилку, и по бабам.

Я помотал головой, чтобы откинуть мысли прочь, прогнать моего отца обратно на любую кухню во вселенной и снова стать хозяином своего отражения. Вытираю лицо полотенцем, беру с полки старый флакон с советским одеколоном. У друга был ремонт, нашли в старых шкафах. Пахнет настолько отвратительно, что даже немного приятно — без сюрпризов. Вот назван он «Огуречный» — такой и есть. Зеленый, едкий, приторно–свежий. Но за приторностью его очень умело скрывается спирт, который немедленно начинает грызть кожу моих свежевыбритых щёк. Сегодня я шикарен, каким и должен быть. Сегодня я иду к моему новому другу на пару этажей ниже. Лёха его зовут, душевный парень, хоть и алкаш. Пришел в мою жизнь из диагонально противоположной вселенной — с мусорного бака. Он лежал напротив улицы Восстания, за старой девятиэтажкой, где находится ограждённая бетонными стенами мусорка. Он был тоже прекрасен, но по–своему: обёрнутый старым пледом, вонью и своим девятнадцатилетием. Удивительный возраст для бездомного животного. Я был крайне удивлён, когда нашел его таким. В моем кармане была бутылка лимонада, а в руке бутылка водки. А у него как раз пусто и в желудке, и за душой. Так и разговорились.

Как открылось мне в разговоре — Лёха необычный персонаж. Crazy или stupid — я еще не решил окончательно, однако он был тем еще кремнем. Его мать была прекрасной женщиной, ибо о мертвых либо хорошо, либо никак. Жила себе красиво, любила цветы и алмазные мозаики. Потом в её жизни появился мужчина, ибо куда в нашем мире женщине и без мужчины, как они считают. Какого Бог послал, тот и есть. Вот она с этим гимном и прошла свой путь к могиле. Ёбнул он её по пьяни при Лёхе и сестре его Танюшке. Ёбнул и насиловал до утра, пока Лёха с сестрой прятались. А когда мать остыла — пошел их искать. А утренняя весенняя пора заставила аллергика Лёху чихать в шкафу — нашли быстро. Лёхе переебали бутылкой, а сестру он просто прижал ногой к полу и душил. Потом и её изнасиловал. Отчим уже кряхтел от злости — а сестра кричала. Ну отчим сестре её же руку в рот заложил и скотчем перемотал, чтоб не орала. Позже всё–таки приехали менты, убрали труп. Сестру — в психушку, Лёху — вон из хаты. Не хотел он тоже к психам, сбежал. Да и хата съемная была, её еще сдавать людям. Сам понимаешь. Там, где начинаются бабки — заканчивается мораль. Вот Лёха уже две недели на улице живет. Сидит тихо–тихо, ничего не говорит, боится. Рот весь в запечённой крови, стекло, наверное, жевал. Так испугался, бедненький, что более ни слова не лопочет. Опять чихнуть боится не вовремя.

А я один давно совсем. Живу и умираю. Были у меня девушки, много было, но ни одна все мои дыры в голове так и не смогла заклеить. Друзья ушли — придурки они. Ничего не понимают, всегда смеялись только надо мной. Зато Лёха вот — бриллиант. Ему хоть что–то послушать, лишь бы отвлечься от своего бытия. Промычал мне одно только, мол, когда слушает голоса снаружи — они закрывают крики внутри. Ну я и завёл его в свой подвал — покажу ему свободы немного, да и сам разговорюсь. Решил, что потравлю свои истории из жизни, вдруг сможет отвлечься человек. Все равно ему немного на вид осталось, пусть перед уходом хоть поговорит со мной. Хотя бы он — всё равно. Лишь бы в подвале тепло было, и мы с ним поговорим.

Ключи от подвала у меня всегда были. Я подрабатывал дворником и по–совместительству вышибалой бомжей из подъездов/парадных/бесплатных секс–аудиторий или как там вы все их называете. А как ушел — копию ключика себе оставил. Всяко пригодится какую–нибудь встречную–поперечную на экскурсию сводить со всеми вытекающими, вот и решил сохранить на всякий случай.

Мы шли с Лёхой вниз. Шаги отстукивались в такт биению в висках от вчерашнего похмелья. Я долго ждал этот разговор, наверное, всю свою жизнь. Оттого и побрился утром, что если вдруг вечер закончится плачевно для одного из нас, то пусть он уйдет красивым, будь то тот свет, или этот.

Открываю дверь — она плачет. Громкий визг и истерический смех. Казалось, что в этом скрипе вся палитра эмоций. Лёха прошмыгнул внутрь и уселся на старый стул. Убранство моего тайного логова было скромным, но антуражным. Стол, украденный у закрывающейся местной кафешки, пару стульев с мусорки и тележка из продуктового магазина, в которой я носил найденные мной одеяла и куртки, приличные с виду. Я их, конечно, стирал, но воспоминания о чужом запахе на них остались еле видимыми желтыми пятнами.

Хлопок двери и всё. Назад дороги нет, впереди нас ждет рассказ, очень долгий. В этой комнате теперь я и он — как единое целое. Наконец я нашел его! Этот человек выслушает всё, что я ему скажу. Он никуда больше отсюда не уйдет. Мы теперь не Алис и Лёха, мы теперь — один организм. Мы — это комната с торговой тележкой. Мы — это жизнь наша. И мы шагнули на свою последнюю дорогу, где хлопок двери — это первый шаг.

Ну о чём же мы поговорим? Да, Лёха, ты прав. Каждый из нас — животное. Животное со своими страхами, надеждами и грёзами. Мы ужасные, уродливые и больные — ты и я. И поэтому я расскажу тебе о телах, что встречал в своей жизни. О да, ты ведь любишь тела? Точно любил, до недавнего случая. Девушек, ladies, madams, pussies, whores — ты всех любишь и любил. Так давай напоследок я расскажу тебе о них.

2

Лёха, ты заебал, слушай если я рассказываю. Вот с тобой что ни разговор, то уныние сплошное. Тебе рассказываешь–рассказываешь, а ты то ногой трусить начинаешь, то взгляд отводишь, то в стену втыкаешь. В глаза мне смотри, собака подмосковная, когда я с тобой разговариваю. Ишь ты какой, интересный гражданин, тоже мне. Ну так вот. Присаживайся поудобнее на вон ту табуретку, двигай её сюда и садись. Прости, что заранее не перевернул её для тебя. Ты просил меня рассказать об отношениях с моими дорогими и не очень ladies? Просил ведь, да? Ну так слушай! Я тебе столько всего расскажу, ебанёшься. Там одна веселее другой. Не такой богатый опыт, конечно, как у тебя, но рассказать есть что, это точно.

Я вообще со стародавних времен своих к девушкам внимание питаю, да вот только в школе никогда этим не пользовался. В школе я был хорош, но лишь снаружи. Внутри я был забит и зачухан. Мои интересы всегда были только лишь моими интересами, и никто их не разделял толком. А кто разделял — того пиздили беспощадно. Меня вот только не трогали, уважали немного. Я корешился с лидерами своего класса, и они мои интересы всегда явно принимали за дурь, которую талантливо и постепенно выбивали из меня. Хорошо вот в наше с тобой время жить! Очки носишь — ты стилёвый, а не очкар. Смотришь аниме — мать дома не грустит, все знают, что это норма. А в те времена все вокруг стремились выколотить из себя всю «дурь». Я в приличной школе учился, мы, почитай, и не дрались толком. Так — моральное угнетение с лёгкой ноткой доминирования, не более. Так и жил я. Старался уметь воспринимать чужое в ущерб своему. Интересные времена были. И знаешь в чем прикол? Уже тогда меня на стерв тянуло. Найду какую–нибудь сумасшедшую да влюблюсь до беспамятства. Шестой класс, а я сплю и вижу, как мы с моей шестиклассницей встречаем закат на каком–то лайнере…

Да хорош ржать, Лёха! Я тогда ещё не знал, что любовь — это гораздо сложнее, чем просто яхта, лайнер, кемпинг, сквиртинг и прочее романтическое мракобесие. Ну так вот… Не перебивай меня, слушай! Влюбился я в неё, как олух. Ты запоминай! Когда я стану старым дураком, ты приходи ко мне и пересказывай это. Ты моложе меня, немного. Хотя, как ты придёшь, сам–то при смерти.

Ну так вот… Ходил я за ней постоянно. И с ума сходил. Нравилась она мне. Такая тонкая вся, лаконичная, тупая, смешная. А глаза какие! Господи, если бы я мог, то я бы обязательно выковорил их из её черепа, облил бы пластиком жидким и носил бы с собой, как брелок. Смотрел бы на него в метро и дома, настолько они красивые! Синие–синие такие, аж светились. Она танцевать любила, я всё время смотрел на неё сзади, «лаконичность» оценивал. Нюхать её любил очень. Так и нюхал её до выпускного класса. Пол города её ебали, а я её нюхал. Духи запоминающиеся были, она ими рано пользоваться начала. Рано духами и поздно лифчиком. Мне кажется, я поэтому и такой высокий, что всё юношество пытался посмотреть ей через плечо в разрез футболки, разведать обстановку. Я в те годы сиськи только на картинке и видел, а потрогать мог разве что в автобусе плечом случайно, и то у тётки какой–то взрослой. А у неё нет, ни за что и никогда, смотреть только пытался. Она была серьёзная такая вся, недоступная для меня. Мне нужно было срочно разработать план действий по захвату этой мадам. И, признаться честно, пытался сделать это несколько лет. Но попытки некоторые такие тупорылые были, что представить страшно. Вот одна из них.

Мой дедуля часто копался в мусорках в поисках чего–нибудь интересного. Такой вот человек, он дом так и построил, в принципе. Собирал всякое. И вот однажды, ошиваясь у очередного мусорного бака, он находит открытку полу–эротического содержания. Ну и куда же её деть? Да конечно же подарить ещё не сформировавшемуся как личность внуку, подарив мне с этой открыткой кусочек взрослой жизни. Принёс он её к нам домой. На ней был моряк и тётка, вроде. Как он мне её подарил, я её в тот же момент под кровать и кинул, попахивала вроде, не помню. И вспомнил я про неё аккурат перед её днём рождения. Родители всё никак не могли догадаться (или могли?), отчего у меня эта циферка обведена в календаре. И вот сижу я в комнате, смотрю на календарь, на котором завтрашний день обведён красным, потом на рабочий стол свой. Хороший, учебный, железный, весь ржавый и облезлый. На кровать смотрю — там хлам. А под ней же — мои сокровища! Там плесень, сырость, коробка с картриджами, пара порно–журналов, книжка для юных джентльменов и открытка! Но на тот момент воняла уже жутко. Запах помоечки исчез, на его смену пришёл запах сырости и плесени. Выбора особо не было, да и не видел я ничего такого в этом страшного на тот момент, мелкий ещё был. Достал открытку, взял батькин одеколон и набрызгал её так, что та вся вымокла, кое–где даже насквозь. И в книжку убрал! На утро шлейф стоял на весь дом, лютый такой. Казалось, что воздух тебе немного урона наносит каждую секунду. Запах не цитрусовый тот был, не облепиховый, не огуречный, а БАТЬКИН ПРЯМ. Вот он так к маминой маме знакомиться приходил. Так же пах, как эта открытка. Один в один. И выбрит ещё был, гладко–гладко.

Наступил день икс. Была зима и она раздавала всем конфетки, я у окна сидел. Странный весь такой, но с подарком. Я подождал, пока она дойдёт по рядам до меня и начал своё злодейство. Попросил её постоять, весь класс смотрит на неё и на меня. Господь боже ты мой, я вспоминаю и мне стыдно по сей день, а ведь прошло уже 14 лет. Достаю эту открытку из рюкзака и вонь лютая на весь класс. Пахло так, будто я этот одеколон грёбаный вчера не в открытку наливал, а в себя. Короче не поздравление, а один сплошной amazing. Она вежливо улыбнулась, сказала «спасибо» и взяла открытку. И тут Андрей, мразь такой, как закричит «О, смотрите, втюрился Алис наш». Я гавкнул в ответ, он вроде притих. Разговорил меня через месяц, правда. По–дружески я ему всё рассказал, по–пидорски он это рассказал всему классу. Каждая мышь в нашем классе знала, что я в Катю влюбился. Он обрёл популярность, а я бремя никогда больше с ней не разговаривать. Так его и проносил, пока она не сошла с ума и не начала ебаться направо и налево, неся через каждого мужчину венерические заболевания и свою личную стоеросовую тупость. Говорят, жива ещё.

Наверное, к ней и вернее всего отнести такую штуку, как «первая любовь». Интересность сего мероприятия в том, дорогой друг, что она почти всегда беспроглядно тупа, как эта lady. Но параллельно с ней были и еще варианты. К сожалению, я ими не воспользовался, ну или сделал это чуть позже, чем нужно.

3

Грёбаный день города в моем сумасшедшем от старости и простоя селе. У тебя, Лёха, по–любому такая же херня была. Ты, когда мелкий был, выходил гулять туда просто потому, что в остальные дни в городе было нечего делать от слова совсем. Ну вот и я такая же херня. Вату втрепать сахарную, беспонтовые шарики–фонарики в беспроигрышных лотереях, салют вечерний на пять минут и прочие гадости. Я впервые при бате выматерился, кстати, на таком салюте. У меня был кнопочный телефон, до ругательств лагучий, и я снимал салют. Батя стоял за спиной, и когда салют кончился я поставил камеру на «STOP» — телефон выдал ошибку. Я тогда так сильно огорчился тому, что не смогу маме дома показать видео с салютом, что громко и чётко крикнул слово «блять». Батя ухмыльнулся только, и я пошел за ним в машину нюхать как он курит.

Ну так вот, о чём это я…. Ах да, знакомство в этот день. Мой многоюродный святейший брат гулял тогда по городу, а с ним две эти шкурки шли. Встретились, познакомились. Стоят они у него за спиной, смотрят на меня так хитро и недобро, улыбаются. Ну я думаю «чёрт с ними», тут сейчас будет выступать на сцене какая–то девушка, которая, когда–то пела с кем–то из какой–то известной группы, на неё лучше посмотрю. Всё равно этим ladies я не смогу предложить ничего больше, чем лотерею за 20 рублей и пару отцовских анекдотов.

Да Лёх, про двух геев в бассейне, всё верно понял. По глазам твоим, собачьим, вижу, что ты его знаешь. Всё твой отчим ебаный тебе бедолаге жизнь испортил, анекдотами да насилием, а вот у меня есть отец, настоящий, русский, пьющий и бьющий.

Но ты прикинь, они меня нашли. Эти ополоумевшие свистнули телефон у моего брата и познакомиться хотели, мрази. Он им и печенье вкусное купил, и газировки всякие, может даже пива добыл, а они с ним так жёстко, не по–человечески — по–сучьи обошлись. Из этих двух девушек была одна, Полька её звали, нормальная такая. Ну как, когда я был в старшем классе она стала нормальная для меня, видимо вкусы упали. С той встречи на день города прошло много времени, но она про меня помнила очень долго. Узнала меня спустя много лет, я к ней в магазин за свиной рулькой пришел. Договорились встретиться после работы с ней. Прикинь, в одном здании работали.

В смысле это не интересная история? Не верти головой! Ты мешаешь тебя стричь! Ну вот, видишь, как ровно получается! Загляденье, ну жених прям! Лёх, ну ты, конечно, морда охреневшая. Ты хоть знаешь, чей я сын? Божий. Сиди и слушай, раз просил.

Слушай, помнишь же её? Она ко мне подкатывала как могла. Да и я был не против, но я был идеалист и не мог никак найти с ней точек соприкосновения, кроме её рта и всему остальному, что к нему прилагается. Вот она классная была, часами меня мучала в подъезде. Ластилась ко мне, жевала губы, царапала шею. Я тогда так её налапался, псина я беспонтовая, что не мог на неё смотреть дня два, а потом снова приезжал к ней. В какой–то момент я надумал уезжать из города и как истинная мразь поискать в нем новые лица, которые можно бы было ласково погрызть. А тогда еще социальная сеть была эта дурацкая, где вопросы можно задавать анонимно. Я думал, её у неё нету, ну и прилетает мне там вопрос, мол: «Девушка то у тебя есть?». Я уши развесил, думаю, нихуя я популярный, ну и отвечаю «Нет». В голове это звучало таким мерзотным писклявым голосом, хотя я и вправду был еще той гадостью.

А оказалось, само собой ебать, это она меня проверяла. Да, Лёх, ты прикинь, я ещё и умудрился из–за этого на неё наехать! Я говорю, мол, ты чё, Полька, ебанулась? Мне и не доверяешь? Да я чист, как весенний листик! А ты меня, такого белого да пушистого — и проверять? Ну не быть тебе невестой, звезда сумасшедшая.

Ох, какая же я мразь, я тебе кричу Лёх. У меня пол жизни было главным увлечением madam–ам в ушки их розовенькие ссать. Так я и в этот раз поступил, выкрутиться попытался. Она меня изводила в этом грёбанном подъезде каждый раз, но до конца дойти не давала. Мышь рыжая. Ну мне и обидно было до боли, что так и не трахнул её там же. Но сейчас, оборачиваясь назад, я понимаю, что правильно я все сделал. Мой первый раз был бы безнадёжно испорчен, будь это с ней в вонючем подъезде. Да и в её голове я остался мразью, что несомненно верно.

А чё, реально! Какого хуя девушки думают, что первый раз это что–то особенное только для них? А я что же? Им, чтобы его получить, нужно просто выбрать любого и пару раз кивнуть головой. Хочешь похожего на любимого актёра? Пожалуйста! А по-любви? Вообще легко! Не факт, что это будет взаимная любовь, но исключительно из уважения молодой человек недалёкого ума с радостью подарит тебе вечер эмоций.

А нам, парням, нужно русалку на шпагат посадить, чтобы просто разговорить! Про сексом потрахаться я вообще молчу! Для нас первый секс почти всегда это как бутылка вина, которую ты пол дня открывал без штопора всеми подручными средствами. Ты уже и вычитал, как двумя ножами по–цыгански её открывать — не вышло. Пальцем давил, отвёрткой вскрывал — никак. Зато, когда ты пьёшь это вино, ты чувствуешь, что ты его реально заслужил. Ты боролся за него, ты выдумывал для него. И если для нас первый секс — это заслуженное, то signorinа воспримет это как позволенное. Короче бросила меня она после этого.

4

Да сиди ты ровно, твою мать! Вот — смотри какой ты теперь красавец! Того и гляди будешь у меня madams отбивать. Лысенький какой — держи за подстрижку шишку!

— А, вот еще что вспомнил. Помнишь Арину? Аринка, ну-ну, фоточки любила, я, когда школяром был пошёл на анимку однажды. Это у нас в городе сходки так назывались. Люди с определенными интересами и отречённые от социальной жизни встречались вместе и пытались создавать вид общения. Была там одна такая Арина. Фигура офигенная, брюнетка с огромными голубыми глазами. Знаешь, мне всю жизнь рвёт башню с голубоглазых девушек. Ну вот поплёлся я за ней. Повстречались немного. У нас была арка одна, около её дома, где мы болтали часы напролёт. Встречались обычно после школы. Я очень сильно там уставал и часто по пути к ней для бодрости духа я накатывал ложки четыре кофейку с водой и ледяной душ. Мечтал показаться ей интересным, разговорчивым и активным. Вспоминаю — аж смешно. Целовались с ней даже — она еще сказала, что ей не понравилось. Мол не умею. Ну откуда мне уметь, к своему восьмому классу школы у меня и девушки то толком не было, а тут прям языками драться предлагают. По итогу мы повстречались с Котовой две недели, в конце которой она сказала мне, что я позер и педовка. В ответ на её необоснованные измывательства я надел батину косуху, перчатки без пальцев с какардами для усиления, сказал ей, что я панк. Ушел плакать. Пизда она тупая, ничего не понимает за стиль. Убедился в этом буквально через пару лет, когда она вышла за военного.

Да, Лёх, военный. Прям как твой батя.

Я провел наждачной бумагой по свежей лысине Лёхи. Слегка надавил — чувствую череп. Такой неровный он, весь в буграх. не раню — только трогаю. Через наждачную бумагу он кажется немного правильнее.

— Ой, потом что началось — я повзрослел. Школа дала мне рок–н–ролл, аниме и выпивку. И часы прикольные, в отражение которых я видел своих одноклассниц. Покупал по три валентинки каждое 14 февраля, из которых дарил одну от силы. Потому–что я ссыкло был. Не умел я, а точнее боялся. Это через годы я думаю о том, что подари я эти чёртовы валентинки тогда, может, поговорил бы с кем. А то все пацаны в классе лютые, у кого мотик, у кого тачка, у кого стиль, у кого бедность, у кого мышцы. Каждую перемену подкаты к одноклассницам. Один даже довел одноклассницу до того, что её родители ходили к его, и вместе к директору. А я тих был, скромен и в меру задушен обстоятельствами. В голове эхом отзывались слова «ты не сможешь, педовка, не умеешь, маленький еще». А к кому еще прислушиваться, кроме как к своей голове?

Я недавно, прикинь, в группу класса своего зашел, и знаешь че? Там тысячи фоток, и я есть лишь на двадцати от силы, ну либо на общих. Весь школьный движ я в стороне провел, а весь мой рок–н–ролл был только, как оказалось, у меня в голове и в комнате. Потом я только узнал, что меня даже взаимно любили те, в кого влюблялся я. Восторг был огромный, но время всё равно всё разрушило, а своего я взять так и не смог. Эх, если бы я тогда хотя–бы попытался… Ну да ладно.

Всё равно, как практика показала, от этих «женских тёлок» проблемы одни. Сквозь время понимаешь, что наша жизнь — это просто чья–то злая ёбаная шутка. Все эти попки, аккуратно обёрнутые джинсиками да сарафанчиками только и делают, что отвлекают тебя от реально важных вещей, таких как покорение космоса и мировая революция. А с другой стороны в пубертате страшнее всего оставаться в стороне от активной половой и не очень жизни. Очень забавно смотреть на сельских ребят сейчас, которые в социалки кидают фотки с презервативами и алкоголем, типа: «Оооо, подрочу, попью и лягу спать».

5

Ну и romantic story тоже были, правда короткие все до безумия. Любовь в детском лагере, ну куда же без неё. Её звали Даша. Хорошая девочка Даша, старше меня на три года. Как только она мне сказала, что я ей нравлюсь — тут же она показалась мне очень интересной и красивой. Благо это был тот редкий случай, когда оно так и оказалось. Слушай, настолько все классно было, что я и по сей день думаю, что она где–то там, далеко сейчас. Одинока и ждёт меня, настолько я её в голове душной своей идеализировал. Её образ навсегда отпечатался прям, ведь это был первый человек, который ответил мне, пусть и притянутой за уши, но взаимностью. Мы гуляли с ней, пытались проводить время вместе, находя тихие лавочки. Не целовались даже. Над нами взрослые подшучивали и говорили: «Ну вы хоть за руки возьмитесь». Потом брались, иногда. Сидели на лавочке — я брал её руку и гладил. Это всё, как я мог проявить свои чувства. В моей голове тогда было то, что для больших проявлений чувств нужно быть ближе и провести вместе больше времени. Но времени то было всего пару недель. И это был первый жизненный урок, связанный с противоположным полом для меня, а именно: «Не трать время на кого попало, иначе не останется времени на кого–то действительно важного». Она была интересной, мы подозрительно сильно были с ней похожи. Тогда не было мессенджеров, а СМС стоили неприлично дорого, особенно за пределами города. Поэтому весь лагерь тогда обменивался информацией в виде картинок.

В смысле, ты не знаешь такого? Ты ведь младше меня всего на год–два, ты чего?

Да короче, раньше не было ни хрена, и мы выживали как могли. В детском лагере или в школе мы переписывались при помощи картинок. Смысл в чём: мы брали картинку, переименовывали её в то, что хотим человечку написать и отправляли тому, у кого сейчас открыт Bluetooth. Интересное время было. Тогда у нас было только «ничего», и из этого «ничего» мы пытались создать «нечто». И самое интересное было как раз в процессе создания. Это было непревзойдённо круто! Я до сих пор помню этот момент, когда в мою комнату вошел грустный брат и сказал, что я ей нравлюсь. А ведь он так много сил приложил к тому, чтобы сблизиться с ней. С собой нам немного денег в лагерь давали, и я помню, как он стоял в очереди, чтобы купить ей самые дорогие пирожные. Купил — не взяла. Села на диван в холле. Я, как услышал это аж задрожал немного. Сел напротив неё.

Улыбается и смотрит на меня. И я на неё, как придурок влюблённый.

Открываю телефон — переименовываю картинки. Получаю от неё. Такая вот переписка была:

«Даш, как твои дела? Мне тут кое–что сказали.jpg»

«Привет, кажется я знаю, что тебе сказали.png»

«Ты мне нравишься, если честно.jpg»

На этом моменте я настолько сильно вжался от страха в кресло, что, казалось, начал чувствовать доски, из которых оно сделано и будто весь был окутан обивкой.

«О боже, каж я тоже влюбилась с первого.png»

«взгляда. Это такое прекрасное. чувство.png»

«Я тоже тебя люблю.jpg»

И вот так мы еще долго обменивались картинками, значащими для нас гораздо больше, чем набор пикселей. Тогда картинки несли гораздо большее значение, чем сейчас. Мой брат даже стихи ей писал таким способом, кстати. Всё равно ничего не вышло. Но в оправдание хочу сказать, что он, в отличие от меня, сейчас женат и счастлив. А я как был безумным кретином, так им и остался. Мои тараканы в голове отрицают сейчас любую науку, стараясь как можно дольше остаться в детстве. Вот, Лёх, ты ведь смотрел раньше мультики? Ты помнишь тот день, когда перестал над ними плакать? Вот — запомни этот день! Этот день и был первым шагом в сторону твоего становления чудовищем.

А что с Дашей в итоге…в последний день мы разъехались по своим городам. Я помню эти два автобуса, уезжающие в разные города. Поставили еще, пидоры, как назло, параллельно друг другу их. Чтобы мы, когда уезжали, видели лица друг друга и разъезжались, как в Форсаже. И вот наши автобусы стоят, все прощаются друг с другом. Она подошла ко мне одной из последних, как помню. Оттягивала момент до последнего. Подошла ко мне, обняла меня и легонько чмокнула в губы. Я шепнул ей: «Мы обязательно встретимся». Так и не встретились.

Я помню конец этой истории, к сожалению, не такой приятный, как хотелось бы. В книжках нет таких историй, потому–что они не интересные.

Но мне кажется она интересна тем, что у каждого есть подобная. И каждый, услышав или прочтя это, вспомнит что–то своё.

Я на это очень надеюсь.

Ну не плакай, Лёха! А, это кровь? Сильно наждачку надавил? Да не ссы! Так голова ровнее будет, отшлифованная! Красивый будешь! Ты, главное, это — со стула не вставай. Хотя, как ты встанешь — верёвки вон какие, крепкие. Я их сам плёл. Ты, главное, слушай! Дальше то самое интересное!

Время шло, и я вернулся домой, к моему большому сожалению. К слову сказать, я ездил в этот лагерь с моим лучшим другом, и он, как истинный скот, решил взять на себя роль воспитателя и рассказать мне, что все это — просто фарс. В мою первую бочку с дерьмом окунул меня именно он. Сидя у него дома я рассказывал ему, попытавшись в очередной раз ему открыться, что я до сих пор переписываюсь с этой девочкой, и мне очень нравится. И он как начал затирать, что мол, вот, у тебя ничего не выйдет. Она на расстоянии находится, а ты ей нахуй не нужен. Ей нужен другой, и он у неё будет. Ей нужен кто–то рядом, но не ты. Она просто играет с тобой, чтобы ей скучно не было. Да блядь, ты видел её? Она стрёмная, ты чё, ебанутый?

Я очень сильно разозлился на него. Наверное, это была первая наша ссора. Ненавижу, когда меня учат, понимаешь? Дайте мне самому разъебаться о проблемы, которые я построю своими решениями! Ведь иначе я просто ничему не научусь. Как папаша завещал — пизды получай да учись. Да тут даже и не в этом дело было. Ведь она не стрёмная была. Совсем не стрёмная. Он просто не туда смотрел. Он её ебать хотел, а я за руку держать, понимаешь, Лёх? За руку. Всего–то. С тех пор руки сравниваю. Какую девушку за руку не беру — тотчас глажу, сравниваю с той, атласной прохладной 16–летней ручонкой. Первая взаимность в моей жизни, невероятно тёплое и доброе чувство, которое послужило началу огромной ненависти в жизни. Всю жизнь, думаю, искал подобное.

А тем самым, время все также продолжало неутомимо бежать и давать мне подзатыльники за каждый мой проступок. Я влюблялся и ненавидел без продыху. Мечтал ухаживать за кем–то красивым и мной любимым, романтик был и придурок.

6

Но не переживай, Лёх, продолжилось это недолго, лет двадцать всего. Поначалу я каждый день ждал чуда. Каждый день нихрена не получалось ни с девушками, ни с учебой, ни с друзьями. Каждый очередной день превращался просто в борьбу с малолетними предрассудками выйти в окно и больше никогда никому не докучать, но искры моей надежды на светлое завтра помогали мне идти дальше. И знаешь, что я решил? Я начал писать записки сам себе, чтобы потом сшить это в книги!

Однажды я решил, что уйду, как только стопка написанных мной книг поможет мне наконец достать до виселицы. А пока — я буду бороться, как и боролся до этого. Изо дня в день буду душить и убивать себя вчерашнего, чтобы сегодня вновь родиться настоящим.

А ведь и правда. Сколько я себя помню — всё это была одна большая борьба.

А ведь с чего все началось то? Наверное, всё-таки с Дня ебучего Валентина. В школе. Было это примерно так, за неделю до «праздника» на дверь нашей пионер–комнаты вешали монструозного вида коробку. Она была огромная, рассчитанная где–то на тысячу или две разбитых сердец. И вот, каждый год я заходил в цветочный магазин и покупал одну–две валентинки. Подписывал кому, но никогда от кого. В моих мечтах явно виднелась картина, где девушка сильнее меня, и она всё–таки подпишет эту долбанную валентинку, и мы будем вместе. Но так никогда не было. Более того, я никогда и не решался положить валентинку в эту сраную коробку. Ходил вокруг неё, топтался на месте, всё пытался сам себя сломать и подойти к ней. Казалось, будто у этой проклятой коробки десятиметровый ров, полный крокодилов. Хотя переплыть такой ров и то было бы легче, чем просто взять и положить туда эту дурацкую картонку с моими странными надеждами. А еще вдруг пацаны спалят и всё — конец моей прекрасной lone wolf life. Сразу же вопросами затопчут, жизни не дадут. В голове эхом проносился случай с тем одноклассником, который разболтал всем о том, что я Катьку любил. Пусть это и было невероятно давно — забыть я это всё равно не мог.

Даже смешно за себя тех времён, ух как подзатыльник бы дал сам себе, чтоб искры из глаз. Так ведь и не подарил никому. Одно скрашивало мою бытность — томительное ожидание того, что кто–то заметит меня и подарит мне эту дурацкую картонку. Но никто так этого и не сделал, до самого конца школы. Обмазанные гелем для волос и плотно промаринованные спортивным питанием пацаны имели эти картонки в избытке. Симпатичные девочки моего класса раскладывали их перед собой на столе, хвастаясь у кого больше. А я сидел и рисовал. Рисовал ад и ужас в стиле dark guro! Месиво, чтоб они все сдохли, все эти лизоблюды вокруг меня, но обязательно, прошу, Боже, обязательно, пусть перед своей гибелью они заметят меня.

7

Лёх, не только я страшный, но и мир вокруг нас. Все страшны, не смотри на меня так. На кого не посмотри — этот страшен глупостью, этот страшен внешне, а этот — внутри. Сгнил давно и воняет словами, что вырываются из его уст. Все страшные, а я всего лишь хочу избавить их от уродства. Мы с тобой — всего лишь наблюдатели этого мира. А если наблюдатели умрут, то и мир падёт. Он ведь существует только для тебя и меня. Мы — последние настоящие люди. Нещадным и странным кажется то, что мы сидим и вот так вот глупо убиваем друг друга, но у нас просто нет выбора. Мы должны спасти этот ёбаный мир. Это как поцелуи в метро, странная вещь, весьма.

Знаешь Лёх, почему кстати я никогда больше не целуюсь в метро? Это ведь почти, если подумать, как перепихон в ржавом лифте. Приятно, но ждёшь какой-то пиздец. Так и тогдаслучилось. Я сидел со своей lady и ехал на некое свидание. Я был мал и очень любил её пухленькие губы. Кусать их, жевать, пробовать на вкус и искать в них новые оттенки мягкости. И, о да, я снова это делал, как вдруг подлетела какая-то старинная вагина и дернула меня за воротник так сильно, что подняла ненадолго надсиденьем. Я охуел, вот это наглость! Так она еще смотрела так, хитро и недобро, прям в глаза. Я думал, что она сейчас меня тоже засосёт и всё это превратится в ебаный артхаус, но нет, она всеголишь прокляла меня на словах и вышла из вагона, размахивая во все стороны раскрашенными в фиолетовый щеками и важным ебальником. А я сижу, смотрю и думаю, хуле ебальник то важный такой, оба ведь в метро едем.

Стрёмные моменты в жизни случаются, бывает. Страшные, но азартные. Такая была Леська, исчадие ада блядь. Вот она реально олицетворение всего самого странного, что есть в женщинах. Если, конечно, слово «странная» применимо. Я бы сказал, что она скорее ёбнутая, нежели странная, но не буду.

Во, вот её фотка. Ну не смотри ты на меня так, Лёха! Ты же сам знаешь, что всё может быть вагиной, если ты достаточно смелый.

Ну да, так и есть. Я обижу всех «странных» людей, если её так назову. Совершенно больная на голову девушка, слегка «+size», немного «–brain». Ну так вот, слушай. Че с ней было, закачаешься. Познакомились как обычно, в тырнетах. Леся, думаю, и Леся, ну чё с неё взять. Переписка очень быстро перелилась в облизывание достоинств друг друга, и было решено срочно увидеться и посмотреть на половые органы друг друга поближе. Присылала фотки, а там соски торчат, голые, как святые. Острые такие, холодно, наверное, ну или голодная. Пиздос, конечно, это было неожиданно. Как–будто с экрана прям меня облили ведром ледяной воды. Ну я такой, говорю: «Хаха, у тебя тапки криво лежат». Типа каждый день такое вижу, сдержался. Да знаю я, Лёх, разводняком воняет, но я очень люблю копить интересные истории. Ты ведь знаешь, как это бывает. Сидишь с друзьями, бухаешь, болтаешь. Как говорится — за жизнь туманную, за кашу манную, за четверть без троек, за тёлок без доек. Шутёхи травите, трещите. А тут ты со своей историей как залетаешь, как разносишь всех, вообще кайф.

Вот и я о чём, поэтому я к ней на встречу и поперся тогда, прикинь. Приключений захотелось. Напиздел ей с три короба, что я, мол, известный в узком кругу меценат (ну или если сказать по–другому иногда покупаю порнографические архивы малоизвестных моделей в интернете), автолюбитель (у друга тачка есть, люблю, когда меня возят) и, конечно, рекламное лицо мази «календула» (потенциальное, хотелось бы, но там бабку какую–то взяли). Заинтересовалась мной puta. Через недельку она написала мне, сказала, что сняла для нас отель и хочет поговорить просто. Для того, чтобы разговор лучше ладился она взяла с собой прекрасное разговорное вино и интересные переговорные чулки. Я отнекивался долго, но потом она сказала, что заказала еще пива и пару вёдер жареных крыльев и тут уже не выдержала душа поэта и я помчался в отель к ней, крыльям и пиву, отринув домашний уют и прикольные мультики. Так что, можно сказать, что у нашего Купидона были куриные крылышки в хрустящей панировке.

Охренеть как далеко это было от моего дома. На метро час, наверное. И от метро еще по бомжам и наркоманам минут сорок пешком. Я решил не испытывать судьбу и от ближайшей станции метро взял такси. Не пристегнулся, таксиста оштрафовали, выслушал от него, пожаловался в приложение, получил бабки обратно. Но главное для меня в эти моменты было не это, а то, что я еду в грёбанную неизвестность, оставляя за собой свой так любимый покой. Вот всё–таки, как легко купить мужчину? Пиво, ведро крыльев да пара раздвинутых ног и всё — он в вашей власти. Лепи из него чего хочешь.

Я подходил всё ближе к этому злачному отелю, и, чёрт возьми, он был похож на башню Саурона, только без огромного глаза сверху и вулканов. Разве что разбитые дороги и лес вокруг выдавали то, что мы всё ещё в России, а не в Мордоре. И орки там тоже были, ходили забулдыги у отеля. Бродили, мелочь просили, бухали. Отель был огромным и красивым, и даже странно выглядело, что столь ухоженный отель просто так взял и оказался посреди леса. Уже была почти ночь и сделал шаг внутрь этого злачного места. Внутри все было тихо, эстетично и спокойно. Я окинул взглядом помещение, и не обнаружив никого из персонала быстренько прошмыгнул к лифтам, чтобы не тратить время на сканирование паспорта и прочей ерунды. Да и стрёмно мне было немного. Она была в ужасном настроении и долго не брала трубку и не отвечала на мои сообщения. Я ехал исключительно по наитию, зная лишь адрес отеля, этаж и номер её двери.

Лифт проиграл мелодию и открыл свои двери прямо на её этаже. Я вышел из него, и по указателям примерно сориентировался, в какую сторону я должен идти. Вышел в длинный коридор и начал бояться еще больше. На этаже стояла гробовая тишина, свет был сильно притушен, горели только бра, тускло освещая красные ковровые дорожки, уложенные в коридоре. Пытаясь перебороть внутренние сомнения и поддаться куражу, я сделал шаг в неизвестность, потом ещё один, потом ещё… И вот я уже топаю по направлению к заветной двери. И, наконец, вот он, шестьсот двенадцатый номер. Дверь была немного приоткрыта, и я вошел в номер. В комнате стоял запах дорогих духов и стирального порошка.

Конец ознакомительного фрагмента.