Страна, которой нет

Влад Борисов, 2019

Что такое прайд и почему он точит когти, кто такой "зам ком в репу" и как он решает проблемы, все ли эльфы, у кого уши длиннее обычных, в чем разница черных и белых начал… Ну и еще некоторые жизненно важные аспекты в том мире, где заплутал в катакомбах Василий, волей случая оказавшийся втянутым в его реалии. Книга является продолжением произведения "Морта".

Глава 7. Первые контакты

— Я вот что подумал, Василь, а не заглянуть ли тебе в нашу деревню, раз пути не имеют значения? — Спросил Хобин после продолжительной паузы, во время которой мы с наслаждением шагали по зеленой травке.

— А то как-то неудобно получается — ты мне подарок, а я — ничего. Нет, так не принято. Денек — другой погостишь, как раз и посмотришь, как народ деревенский живет. У нас ты точно не был, я бы запомнил. — Развивал он мысль.

В принципе, его предложение меня устраивало. Надо познакомиться с местными обычаями, законами и культурой. Как еще лучше это сделать, если здесь появился добровольный проводник по здешнему миру.

— Почему бы и нет? — Ответил я важно, после непродолжительной паузы, дабы придать вес своим словам. — Далеко ли путь держать?

— Почти рядом. Вот минуем рощицу, дальше — перейдем за холм, а там часа два — три и все.

Километров двадцать, прикинул я.

— Да это рукой подать!

Как вышли на дорогу, путь стал веселее. Глаз радовался зелёному простору, а запахи свежей травы и листвы, пропитывающие воздух терпким ароматом, кружили голову, как пряное вино.

— А это что за символ французского автомобилестроения? — удивился я, показывая рукой на видневшейся в дали ромб, отливающий золотым переливом.

— Так храм это. Видишь, как ярко символ очищающего пламени сияет? — Хобин гордо посмотрел на меня сверху вниз, — А автомобили, это в городе больше, — добавил он, смутившись, — Только что такое «французского»?

— Так в наших краях именуют автомобили, произведённые… где-то далеко, — выкрутился я.

— И вот такой символ на них нанесён? — не унимался Хобин.

— Хм, — я призадумался, проклиная свой неосторожный язык. Если пуститься объяснять про марки, то волей-неволей зацепишься за нежелательные подробности, а абориген и так уже смотрит с подозрением…

Выручил сам Хобин:

— Не, святой символ у нас навешивать на автомобили не догадались… Вот гербы всякие — это да, сколько угодно.

На некоторое время мы замолчали, думая каждый о своём, но через некоторое время, Хобину снова стало любопытно:

— Из каких краев ты, Базиль? Одет ты не по-нашему, не по крестьянски, на господ тоже не похож, — рассуждал он вслух. — явно не святой отец, да и церкви ты ненашенской. А может сектант?

Последняя мысль так сильно поразила Хобина, что он даже замер на месте, словно пораженный молнией.

— А сектанты, они кто такие? — Повернулся я к нему.

— Ну ты даешь! Это же все знают. Намедни сам архимандрит приезжал и проповедь читал. Они зла каждому желают, хотят все отобрать и поделить. Еще они людей едят, вот.

— А что же я тебя не съел?

— А я почем знаю? Может ты хочешь, чтобы я привел тебя в свою деревню, а там ты уже всех и поешь.

— Ага, а кого не съем, так наподкусаю. Кстати и на мешок твой я не позарился.

— Верно, о хабаре то я и не подумал, — почесал Хобин голову.

Эта мысль заставила его заметно повеселеть. Наверное, он вспомнил еще и про дареную пряжку.

— Кстати про людей… Ну чтобы есть… Я это сам добавил. Впечатление просто такое от проповеди той.

— Кстати о поесть. Может быть перекусим, как говорится, чем бог послал.

— Да вот как-то — замялся Хобин, пряча глаза — не взял в этот раз с собой ничего. Но зато в деревне…

— Постой, постой. До деревни еще дожить надо. Выбирай место, у меня на двоих хватит.

Хобин окинул меня быстрым взглядом, покачал головой и махнул в сторону небольшой рощицы, похожих на берёзы деревьев:

— Вот, тенёк и не на виду особенно, я тут только отлучусь по нужде ненадолго.

Хобин потрусил за деревья, а я присел под деревцем и прикрыл глаза, мне требовалось сосредоточиться. К счастью такая медитация удавалась мне все лучше и лучше. Очертил ладонью круг и через мгновенье, уплотнившийся и ставший непрозрачным воздух засвидетельствовал успешность проведённой операции.

Чтобы зря не гадать с кулинарными предпочтениями местных жителей, я ориентировался на себя. Курочка с хрустящей корочкой, жаренная картошечка с лучком, помидорчики с огурчиками, квас и лаваш — типичный скромный обед простого путника, паломника по святым и героическим местам.

Из кустов вынырнул Хобин, поправляя тесёмку на штанах и замер, сделав стойку, как спаниель на утку.

— Налетай, — подбодрил я его, разламывая курочку. Аромат стоял такой, что под него можно было съесть даже гвозди.

Хобин, сначала робко пробовавший каждый кусок, захрустел с таким аппетитом, что я стал переживать за его несварение желудка. Мы уничтожили обед в минут за пять, в темпе, заданным этим проглотом. Его неделю не кормили, что ли?

Развалившись и посасывая косточки, мы пропустили появление двух визитеров, подошедших по-видимому со стороны дороги, которую мы совершенно игнорировали.

— Что это мы тут делаем, а!? — радостно завопил чуть ли не под ухом один из них.

— Жрем-с? — подключился другой.

Я посмотрел на вскочившего Хобина, но самому подниматься было лень. Два типа, в чём то, давным-давно бывшем униформой, стояли, усмехаясь и поигрывая деревянными дубинками. В отличие от Хобина на их ногах я заметил сандалии, да весь их прикид, несмотря ни на что, выглядел основательней и поновее. С кормежкой у них тоже было явно получше, худобой эта парочка не страдала.

— Трапезничать запрещено?

— Трра-а-а-пезничать — передразнил один из них, который выглядел поупитаннее. — Принимать пищу разрешается, это святое право, дарованное нашей демократией каждому её гражданину, — важно отчеканил он следом.

Ну прямо провластный пропагандист! Судя по животику и свисающим щечкам он был главный в этой парочке.

— Но делать это положено в специально отведенных местах. А здесь земля принадлежит его святейшество, барону де… да… — Он повернул голову в сторону напарника, надеясь на помощь друга, но, не дождавшись, продолжил — Короче это земля барона. Пользоваться ей можно только с его разрешения.

— Откуда мы могли знать? — Я все ещё пытался избежать конфликта. — Никаких предупреждающих надписей нет…

— Во-о-о-т, — удовлетворённо протянул начальник — а должна быть разрешающая надпись. Почувствуйте разницу! А незнание закона, как известно, не освобождает от ответственности.

В это время второй принялся собирать косточки в бумагу из-под курицы.

— Смотри ка, тут ещё тарелки. А это из-под чего кувшин? — он понюхал горлышко.

— А-а-а, ещё и распитие, хм, напитков. Все конфисковано, как вещдоки, кувшин — на экспертизу. Та-а-а-к, а с вами что прикажите делать?

— Позвольте, а вы собственно кто такие будете? — Нахальная парочка начала действовать мне на нервы, но, сдаётся мне, их это волновало меньше всего.

— Ты посмотри, он не знает. То то рожа мне не знакомая. Полиция мы местная. Кстати, предъявите-ка документы, а то ходят тут неизвестно кто, жрут в неположенные местах, да ещё ведут себя нагло.

— У вас самих то документы имеются, граждане полицейские? А то ходят тут всякие, никаких документов не напасёшься показывать.

Полицейские недоуменно переглянулись. Наверное, для них было в диковинку, что кто-то посмел заинтересоваться их документами.

— Ха, вот наши документы. — Усмехнулся один из них и выразительно поиграл дубинкой.

— Так что, умничать будем или может быть с нами в участок пройдёте? — Добавил второй и тоже картинно покачал дубинкой.

— А то что? — Похоже мирным путём назревающий конфликт разрешить не получалось.

— Мужики, да вы что? — Выбежал между нами Хобин. — Меня что ли не знаете? Из деревни я, может видели, когда дань собирать приходили? А это паломник, по святым и героическим местам путешествующий, человек божий.

Если бы перед этими полицейскими выбежала с лаем собака, то эффекта это произвело бы гораздо больше. Уверенные в своей силе и безнаказанности, идти на мировую они явно не желали.

— Ты в сторону подвинься, а то зашибём ненароком. Сейчас мы этого божьего человека одарим ромбом святым как следует, а потом с тобой потолкуем.

Хобин еле сумел отскочить в сторону от полицейских, ринувшихся на меня, как быки на матадора. До последнего момента я ещё на что-то надеялся. Но дело, похоже, принимало нешуточный оборот.

Перехватив посох за один его конец, я пустил его по дуге точно по ногам нападавших. Ожидавший что-то такого, первый из них моментально подставил дубинку, блокируя удар и пытаюсь выбить суковатую палку из моих рук.

Дубинка и посох сошлись сильно и глухо. Посох задрожал, как натянутая струна, дубинка срикошетила в заоблачную даль, а полицейский получивший неплохой разряд, сложился колобком и откатился далеко в сторону, едва не сбив с ног своего коллегу. Коллега, не поняв, что произошло, решил завершить дело одним ударом и, выпучив глаза от натуги, сделал сильный замах на удар сверху. Вообще то, если бы такой удар достиг цели, то в живых я не остался бы точно. Но, держа перед собой посох, ещё натужно вибрирующий от пережитого столкновения, я, не задумываясь, ткнул им второго одарителя, надеюсь что в живот.

Не сумев до конца сублимировать энергию первого столкновения, посох тут же скинул её, воспользовавшись таким случаем. Больше всего это напоминало игру в бильярд. Полицейский полетел подобно бильярдному шару, получившему сильный удар опытного игрока и скрылся среди деревьев, ломая ветки и стряхивая ещё не пожелтевшую листву.

— Хобин, мне кажется нам здесь не рады. Засиделись мы у негостеприимных хозяев землицы общей. Пора и честь знать. Не передумал ещё в гости звать? А то смотри, от меня можешь неприятности нажить. Я не обижусь, пойму, если что.

— Кому мы нужны? Все равно я уже засветился, вспомнят небось, если только богу душу не отдали. Пошли.

Хобин почти всю дорогу шёл молча, постоянно косившись на посох, а потом не выдержал:

— Нет, здорово мы их, а? Как там они говорили — «Мы его одарим…» Ха, а одарены сами оказались.

— Да, друг Хобин, ромб животворящий это сила… Как говорится, кто к нам с ромбом, так тому и этим ромбом.

Мы снова замолчали, вспоминая минувшую стычку, но думая каждый о своём. Нужно было менять тему, и я стал расспрашивать Хобина о его деревне. Выяснилось, что она довольно большая по здешним меркам, есть школа, фельдшер, рынок, несколько магазинов и торговый центр.

— Чем местные жители занимаются? — Удивился я, не услышав ни слова о каком-либо заводе или фабрике. — Неужели все сельским хозяйством?

— Нет, что ты! Есть, конечно, и такие, но больше для себя если только. Налог на сельхозку большой. Почти три четверти приходится отдавать, если выращиваешь на продажу.

— На что же все живут? — Не понял я.

— Как на что? — В свою очередь удивился Хобин. — На зарплату конечно. В основном все служащие у нас. Ну и подрабатывают конечно. Кто огород содержит, кто сталкерством, как я, занимается. Все приработок какой-никакой.

— Зарплату то кто платит?

— Государство, кто ещё? Конечно, кто у частника работает, тот от него деньги получает, но большинство — от государства, потому как служащие.

Что-то мне казалось неправильным. Была какая-то нестыковка, которую я не мог сразу уловить.

— Если вы ничего не производите, то откуда же берутся продукты и другие товары, которые вы покупаете?

— Это богатство наших недр. А недра принадлежат народу. Мне, тебе, другим людям. Мы все хозяева этих богатств. Это даже в книге записано. В самой главной. Чтобы разумно тратить эти богатства созданы специальные министерства. Они занимается их добычей и рациональными тратами.

Вроде бы все правильно сказал, убеждённо, но понять до конца услышанное я все равно не мог:

— Что-то я не понял, про какие продукты из недр ты говоришь, про картошку что-ли?

— Какую картошку? — Не понял в свою очередь Хобин. — Про обыкновенные, что все едят, колбасу, сыр, хлеб…

— Постой, постой. — Я даже замер на месте. — Ты хочешь сказать, что колбасу добывают в недрах земли? А булки на деревьях у вас не растут?

— Про булки ничего не знаю, а колбасу добывают. — Насупился Хобин.

Принимать за чистую монету слова Хобина вряд ли следовало. Деревня то он деревня, но только номинально. Откуда ему знать про животноводство и мясокомбинаты, если он в деревне простой клерк? По-видимому, образование тут ниже плинтуса — какая-нибудь церковно-приходская школа. Азбука да закон божий — вот и вся наука.

— Ладно, ладно. — Сказал я примирительно. — Я знаю места, где вообще всякую несъедобную дрянь из-под земли достают. И ничего — нормально живут.

Помолчав, добавил:

— А некоторые даже очень.

Так потихоньку, между разговорами, мы подошли к большому плакату, на котором красовался с микрофоном тип, похожий на певца из Бременских музыкантов, рядом с ним блистала не одна, как это было в оригинальном произведении, а целых три принцессы.

— Ага! — Закричал Хобин, когда плакат стал уже хорошо различим. — К нам приезжает с гастролями группа «Давай». Я их издалека узнать могу — самая лучшая музыка мира! Кстати, мы пришли — за плакатом деревня собственно и начинается. До моего дома рукой подать.

Я остановился, разглядывая девушек на плакате, вытер со лба пот и пробормотал:

— Пришли наконец-то. Здравствуйте, девочки.

***

Тем временем, в полицейском участке страсти кипели не на шутку. Плотный пожилой мужчина с витиеватыми вензелями на пузе громко распекал двух других, помоложе по виду, но гораздо неопрятнее по форме. Измазанная травой и землёй, порванная в разных местах амуниция этих бедолаг наводила мысли о попадании их в эпицентр небольшого урагана. В виду таких потрясений, их форма приобрела камуфлированную окраску бойцов спецназа, только что переживших артобстрел и героически отразивших последовавшую атаку мотострелкового взвода, усиленного неполной танковой ротой, под прикрытием пары боевых вертолётов.

Однако их неопрятность только формой не ограничивалась. Оба имели признаки насильственного воздействия в виде ссадин, синяков и царапин, как бы намекающих, что, скорее всего, поле боя осталось все-таки за противником, а эти небоевые ранения оба получили в результате поспешного бегства сквозь заросли крапивы и терновника.

— Что такое!? — Вопил начальник. — Как вы посмели появиться в участке в не начищенной обуви? А?

Когда начальник начинал с деталей, это значило, что разговор, точнее монолог будет долгим и обстоятельным, а самое главное — не предвещающим ничего хорошего.

— Господин комиссар… — робко начал один оборванец.

— Молчать, я вас спрашиваю!

Двое подчинённых попытались изобразить дебилов, улыбающихся с виноватым видом, при этом стараясь не выдыхать перегаром в сторону начальника, но набитые синяки на распухших лицах и всклоченные волосы делали их похожими на ухмыляющихся бандитов, что только подливало масло в огонь начальственного гнева.

От зоркого начальственного глаза не скрылась никакая мелочь внешнего вида залётчиков. Просмаковав каждую деталь, готовых провалится сквозь землю подчинённых, начальство приложилось долгим глотком к графину, заливая утренний сушняк и саднящее от крика горло. Вылив остатки графина на голову и вытаращив налившиеся кровью глаза, комиссар рыкнул подобно тигру перед прыжком, что возвестило о начале второго акта этого священнодействия, как правило заключительного.

— А табельное оружие где!? Куда вы, грязные оборванные свиньи, сумели засунуть, доверенное вам президентом и правительством, боевое вооружение в виде “демократическая дубинка”? Между прочим, из ценных пород дерева!

— Со службы вылететь захотели? Вспомнить, как на поле надо горбатиться, чтоб на жизнь заработать!? Я могу устроить! Пахать будете с утра и до самой смерти!

Но, постепенно начальственный гнев сходил на нет и в конце концов махнув рукой, комиссар дал отмашку для оправданий своим подчинённым. Те сразу же воспользовались моментом и затараторили, перебивая друг друга:

— Мы проявили бдительность…

— Там целая банда деревенских… Отбивались как могли…

— Нас застали врасплох, прикинулись паломниками… Ничего не могли сделать…

— Но у нас есть вещдоки!!!

— Где? — Удивился начальник. — С этого надо было начинать, а не стоять пнями безголосыми. Столько времени зазря потеряли. Давай вываливай!

“Пни” понимающе переглянулись — ну да, конечно, самоубийцы нашлись под горячую руку рот разевать. Приободрившись и тряхнув мешок прямо над столом начальника, вся компания изумлённо уставилась на выкатившуюся пустую бутылку.

— Кому вы по ушам собрались ездить!? — зловеще тихо произнёс комиссар, принюхиваясь.

Наступал третий, незапланированный акт марлезонского балета, грозивший стать финальным для некоторых участников в прямом смысле.

Спустя непродолжительное время, двое красных, как варёные раки, оборванных и изрядно помятых субъекта вылетели из полицейского управления и, отбежав на безопасное расстояние, упали на чистенький ухоженный газончик городского парка.

— Легко сказать “репетиторствуйте”. Это чем мы должны заниматься? — произнёс один из них, поглаживая здоровенную шишку на лбу.

— Да не “репетиторствуйте”, а реабилитируйтесь. — Поправил второй.

— Какая разница то?

— Дурак!

— Сам такой!

— Что-о-о-о ты сказал!?

Ситуация грозила перейти в фазу локального конфликта глубоко внутри внутренних органов, но на выручку пришло озарение, неожиданное посетившее одного из разбушевавшихся полицейских:

— Я понял, где этого деревенского видел!

К сожалению, у напарника был свой резон — чего замаху понапрасну пропадать? И кулак, по короткой траектории, отправил просиявшего коллегу в классический нокаут.