Отличники от других… Вторая четверть

Влад Бобровский

Книга «Отличники от других… Вторая четверть» написана от лица главного героя. Читателю не стоит искать в ней элементы, характерные для романа или повести. Скорее, это дневник, набор глав, описывающих события и впечатления, так или иначе повлиявшие на сознание взрослеющего молодого человека, формирование его характера, убеждений.Его сверстники, каждый по своему, отличаются друг от друга. На пороге юности, они учатся преодолевать обстоятельства, решать проблемы, стремятся к пониманию и дружбе.

ОТЛИЧНИКИ

…ОТ ДРУГИХ

Вторая четверть.

В Москве. Путешествие не по плану

Она прильнула к иллюминатору, неотрывно следя за изменяющимися ежесекундно красками на краю неба, где розоватый круг Солнца медленно скрывался за неровной линией облаков, плотным слоем окутавших страну. Попробовав про себя описать картину, девушка не нашла в великом русском языке достаточно слов, чтобы перечислить все оттенки цветов, увиденные ею за эти несколько минут. Находясь на земле, никогда и нигде невозможно себе представить такой красоты, перед которой радуга оказывается лишь дугой, нарисованной фломастерами из школьного набора.

Родители, провожая дочь на московский рейс, передали для сына сумку продуктов весом, наверное, не меньше двух пудов. Девушка серьёзно переживала, что физически просто не сможет дотащить свой чемодан и эту «продуктовую корзину» до стоянки такси, если её никто не встретит во Внуково. Самолёт Ту-154 был заполнен пассажирами, к тому же ряды кресел в нём стояли очень близко, и на свое место у иллюминатора Маша с трудом протиснулась. Ей «повезло» лететь вместе с баскетболистками из ростовской команды «Надежда». Оба состава, а также их тренеры направлялись на соревнования в Венгрию, и ночью у них планировалась пересадка в Шереметьево. Это нетрудно было выяснить, послушав несколько минут громкие разговоры рослых девушек, заполнивших почти весь салон. Те философски отнеслись к казусу «Аэрофлота», словно нарочно предложившего им борт повышенной вместимости. С трудом устроившись в своих креслах, как жители страны великанов, возвращающиеся домой из страны лилипутов на их лайнере, они оживлённо болтали на протяжении всего полёта. Перегруженный самолет долго катился по полосе, гася скорость, а потом еще минут двадцать неторопливо рулил по бетонным плитам аэродрома к стоянке. Долго ждали трап. Ёжась от промозглого ветра с каплями осеннего дождя, Маша была счастлива снова оказаться на земле и радовалась возможности свободно выпрямиться после тесноты рейса №1177.

Едва попав в зал прилёта, девушка очутилась в сильных горячих объятиях брата.

— Мишка-братишка, как я по тебе соскучилась! — воскликнула она, повиснув у юноши на шее и оглядывая его с ног до головы. — Как ты вырос! Сильный! Качаться продолжаешь? А усы отпустил, чтоб взрослее казаться?

— Машка! Сама-то, какая красавица стала! — не стесняясь пассажиров, громко восхищался он сестрой, продолжая нести её на руках к залу выдачи багажа. — Прическу стильную сделала! Нечета столичным барышням.

— Да ладно, Миш. Небось, на ма-асквичек — то насмотрелся, и не такие причёски видел. А может и не только причёски? А? — Съёрничала девушка.

— А что? Я — студент молодой, незарегистрированный. Вольный казак, можно сказать, — подхватил тон сестры Михаил. — Погулять перед армией имею право.

— Постой, как «перед армией»? Мы же узнавали. В Бауманском¹… есть военная кафедра…

— Конечно, есть. Только я не успеваю на следующий курс попасть, где она есть. Не забыла, когда мой «день варенья»? — отвечал Михаил.

— Конечно, помню, Миш, — улыбнулась она, ласково взглянув в глаза брату, когда тот, наконец, поставил её на пол у движущейся извилистой ленты конвейера с багажом только что прилетевших пассажиров.

Они продолжали разговаривать, шутить, подтрунивать друг над другом, но какая-то необъяснимая тревога засела в сердце девушки.

Легко подхватив огромную сумку и чемодан сестры, Михаил уверенно направился к выходу из здания аэропорта, лавируя между частниками и таксистами, буквально выхватывающими за локоть пассажиров из движущегося потока прилетевших, и предлагавшими проезд в любую точку Москвы и области практически даром. Ну, или почти даром, «всего лишь» за двадцать пять рублей до центра, или за пятнадцать — до ближайшей станции метро «Юго-Западная». Мария поспешила за братом, шарахаясь от тянущихся к ней рук «извозчиков».

— Не отставай, сестрёнка, — оглядываясь через плечо, крикнул Миша, так чтобы было слышно таксистам, — мы на своём транспорте поедем.

Пробираясь между мокрыми от дождя машинами, брат с сестрой наконец остановились перед «Запорожцем», поблёскивающим округлыми голубыми боками. Рядом с машиной стоял худощавый молодой человек с длинными тёмными волосами, выбивающимися из-под капюшона чёрного болоньевого плаща.

— Знакомьтесь. Терентий, это Маша. Маша, это Терентий, мой однокурсник и друг. Будущий математик уровня Ландау. Мы с ним в общаге в одной комнате живём. — Произвёл ритуал знакомства Михаил.

— Очень приятно! — улыбнулся молодой человек девушке.

— Спасибо! — ответила смущённо Маша. — Не ожидала такой встречи, ребята! Мишка, ну зачем…?

— Не беспокойся, сестрёнка. Он сам предложил помочь. Очень захотел познакомиться с тобой, — отвечал брат, пытаясь разместить под капотом² «Запорожца» хотя бы сумку с продуктами. — Но я честно предупредил, что у тебя есть уже молодой человек.

«Миха, перестань!» — попросил Терентий, откинув вперёд правое кресло, чтобы друг вместе с чемоданом смог попасть на заднее сиденье. Затем, помог разместиться девушке, галантно захлопнув широкую дверь. Заняв водительское место, парень повернул ключ зажигания и несколько секунд крутил стартёром мотор, пока тот откуда-то сзади не затарахтел на холостых оборотах, заставив содрогаться всю машину. Затем он, нажав какую-то кнопку, вызвал глухое гудение спереди, и из-под скромного железного щитка приборов на передних пассажиров и запотевшее лобовое стекло начал поступать тёплый воздух, смешанный с запахом бензина. Наконец, миниатюрная машинка тронулась с места, осторожно выбираясь с освещённой уличными фонарями стоянки на дорогу. Маша, немного согревшись, наблюдала сквозь мокрые стёкла ряды сосен, с двух сторон подступившие к тёмной дороге, скудно освещаемой тусклыми фарами. Терентий напряжённо всматривался в темноту, сосредоточенно работая рулём, педалью газа и коротким рычажком переключения передач, чтобы побудить «Запорожец» держаться в потоке транспорта. И, пусть тому явно не хватало мощности, чтобы двигаться хотя бы со скоростью 70 км/час, согревшимся пассажирам и так было комфортно. Особенно Маше, у которой появилась возможность дать уставшим от тесноты самолёта ногам отдых. Михаил с энтузиазмом рассказывал о московской студенческой жизни, институте, своих похождениях и исследованиях столицы. Терентий иногда добавлял свои комментарии, но преимущественно молчал, сосредоточенно ведя автомобильчик. Маша с интересом слушала, то и дело, задавая вопросы. И только когда их экипаж, проехав весь Ленинский проспект, повернул на освещённое желтыми уличными фонарями Садовое кольцо, отвлеклась, наблюдая за проплывающими по сторонам монументальными зданиями с яркими рекламами магазинов, паровозом среди ёлок перед Павелецким вокзалом, широкой площадью Курского вокзала. Слушая комментарии брата о местах, мимо которых они проезжали, сопоставляя их со своими воспоминаниями о прошлогодней поездке, девушка старалась сформировать своё собственное представление о столице. Ей очень хотелось хоть на несколько дней остаться и вместе с ним исследовать различные достопримечательности и укромные уголки Москвы. Свернув направо и проскочив узкий мост над железной дорогой, «Запорожец» устремился по улице между тёмными зданиями каких-то организаций. Миновав станцию метро «Бауманская», проехал несколько кварталов по улице с одноимённым названием, потом налево в переулок и почти сразу, снова налево, на широкую улицу. Справа между деревьями парка, подсвеченный желтыми фонарями, появился комплекс монументальных зданий.

— Сейчас покажу, где я учусь», — шепнул брат сестре. — Вот, смотри, Маш, это учебные корпуса. Парк тоже нашему институту принадлежит. Когда тепло было, я тут на скамейке лекции переписывал, к зачётам готовился. Фасадом главный корпус выходит на Лефортовскую набережную реки Яузы. Красивый! Только мы сейчас туда не поедем. Общежитие на Госпитальном валу, недалеко. Всего несколько кварталов. Мы с Терентием в нём живём. Удобно. На занятия бегаем по утрам.

— Впечатляет! В Ростове даже Машиностроительный институт более скромно выглядит, — ответила Мария. — Как ты здесь не заблудился?

— Да, представь! Всего общежитий шесть в разных районах, преимущественно на востоке Москвы. Некоторым студентам приходится на метро в институт ездить. А это значит — на час раньше вставать. А наше — новое — к Олимпиаде было построено. Так что нам повезло трижды. В каждой комнате как в гостиничном номере есть ванная и туалет. Вдобавок, столовая на третьем этаже, и удаётся выспаться.

— Иногда… — неожиданно вставил Терентий, остановив машину во дворе между двумя современными шестнадцатиэтажными зданиями, объединёнными общим трёхэтажным модулем. И продолжил, — мы с Михой редко когда раньше полуночи домой попадаем. Неугомонный твой брат. С ним уже всю Москву объездили и пешком исходили. «ЗАЗ» мой не всегда заводиться желает, так мы чаще пешком гуляем после занятий. Или в метро прыгнем и на какой-нибудь дальней станции выскочим, а потом сюда добираемся пешком, или, если очень далеко, наземным транспортом. Лучше всяких походов. После них я, к примеру, спать ложусь без задних ног. А он ещё в зал тренироваться бежит. Фанат! Культурист какой-то.

— И тебя заставлю, — откликнулся Михаил, — а то худой как щепка, и ешь как канарейка.

— Ребята, вы классные! С вами — не просто интересно, а страшно интересно. — Резюмировала девушка, решив поддержать студентов.

— Страшно? И кого из нас больше боишься, сестрёнка?

— Обоих. Если вместе говорить начинаете, слушать не успеваю.

Ребята еще несколько минут весело болтали, извлекая из машины багаж. Потом Михаил взял у Маши паспорт и подошёл к дежурной, что-то объясняя ей. Когда подоспели Маша с Терентием, еле волокущим чемодан и сумку, та уже протягивала юноше ключ с номером 411.

— Порядок, идём, ребята. Нам предоставлен люкс номер одиннадцать, — улыбаясь, громко продекламировал Миша, подхватив одной рукой тяжеленную сумку у друга, а другой — в шутливом реверансе преподнося девушке ключ, словно букетик цветов.

Номер представлял собой две комнаты с общим коридором и раздельным санузлом, очень чистый, комфортабельный, с холодильником, телевизором и двуспальной кроватью в каждой из комнат.

— Точно такой же у нас с Терентием. Только кровати отдельно, — озорно подмигнув, пояснил Миша сестре. — Администрация нашего общежития специально несколько комнат на этаже выделила для приезжающих к студентам родственников.

— Хорошо придумали. Молодцы! А я думала, куда это вы меня приведёте? Вдруг, придётся через окно к вам в комнату лезть втайне от вахтёрши, — хихикнула Маша.

Терентий в необъяснимом приступе активности откуда-то принёс электрический чайник, чай и сахар. В миг перед девушкой на журнальном столике очутились три чашки с дымящимся чаем, вазочка с вареньем и тарелка с печеньем. Молодой человек, как мог, навёрстывал своё полуторачасовое молчание за время поездки из Внукова, адресуя в основном ей свои рассказы и анекдоты. Миша улыбался в свои усы, потягивая горячий ароматный чай. Незаметно пролетели два часа. Девушка, стараясь тактично строить свои рассказы, чтобы не задеть возможные чувства Мишкиного друга, умудрилась поведать брату обо всём, что с ней происходило за время его отсутствия в Ростове. С жадным вниманием она слушала студенческие истории ребят. Она просто потребовала от Михаила подробного отчёта о посещении военкомата и внимательно изучила серое приписное свидетельство со штампом «Годен к строевой службе». Смутная тревога за брата снова зашевелилась в её сердце. Увидев это, Терентий попробовал успокоить Марию, рассказав свою историю взаимоотношений с военкоматом. Оказывается, после окончания школы в своём родном подмосковном Ногинске он не прошёл медицинскую комиссию из-за недостатка веса. По направлению военкомата ему пришлось лечь в больницу на обследование. Там «подцепил» воспаление лёгких и почти четыре месяца лечился, пропустив свой призыв. Повторная комиссия признала молодого человека временно негодным к службе и с подозрением на туберкулёз направила на лечение уже в московский госпиталь. В столице в те дни, когда его отпускали на выходные и майские праздники он жил у дедушки-инвалида. Ухаживал за стариком до самой его смерти в начале лета. Дед оставил внуку в наследство свою квартиру в Бирюлёво, машину и небольшие сбережения, позволившие Терентию подготовиться на платных подготовительных курсах и поступить в институт на тот же факультет, что и Михаил. Сейчас он чувствует себя здоровым, но должен проходить медкомиссию каждые полгода. Увидев, что Маша устала и начала «клевать носом», брат мягко взял друга за плечи, уводя из комнаты. Помог сестре убрать со стола и помыть посуду.

— Отдыхай, сестрёнка, — ласково шепнул он девушке. — Завтра в шесть с четвертью утра будь готова.

— А может, я — на такси? Вам ведь, на занятия нужно, — попыталась протестовать она.

— Мы с Терентием отпросились, — успокоил он сестру.

— Спасибо тебе, Мишка, что всё так хорошо организовал, — прошептала ему на ухо девушка. — Ты лучший брат на свете! Так маме с папой и передам.

Они обнялись как в детстве, и Морозов с нежностью поцеловал сестру в лоб, пожелав спокойной ночи. Закрыв за ним дверь, Маша присела на кровать, не в силах двигаться. Усталость и боль в ноге, появившиеся ещё в самолёте, которые она всё это время старалась игнорировать, вновь заявили о себе с необычной силой. Застонав от спазма, девушка нашла в своей сумке сильнодействующее болеутоляющее лекарство из тех старых, которые изредка пила в прошлом году, учась ходить в больнице, и проглотила сразу две таблетки. Освободившись от одежды и протеза, еле заставила себя залезть в ванну. Горячий душ помог прийти в себя. Добравшись до постели, прежде чем провалиться в сон, девушка мысленно ещё раз поблагодарила брата за всё, что он сумел сделать для неё.

Утром — «Господи! Какое утро? В шесть ночи также темно, и хочется спать, как и четыре часа назад, когда ребята всё-таки ушли к себе» — Мишка зашёл ровно в шесть-пятнадцать, как и обещал. Спустились этажом ниже, где в студенческой столовой вкусно и плотно позавтракали.

— Не ожидала, что студентов так хорошо кормят, — заметила Мария, глядя, как брат с аппетитом уплетает вторую порцию котлет с гречневой кашей.

— Да. Этот момент студенческой жизни мне тоже по кайфу, — откликнулся молодой человек. — Ты наедайся, сестрёнка. Не знаешь, где и когда получится пообедать.

На лестнице их догнал Терентий, позвякивая ключами от «Запорожца». Судя по его спутанным волосам и открытому «тетрапаку³» кефира в руке, молодой человек предпочёл завтраку лишних полчаса поспать. Машинка с утра ехала бодро, обгоняя в потоке даже троллейбусы и хлебные фургоны. Без «продуктовой корзины» под капотом баланс мощности маленького моторчика как раз соответствовал паспортной нагрузке. Водитель знал Москву лучше заправского таксиста, объезжая пробки и заторы по дворам, съездам и дублирующим улицам. Маша даже потеряла ориентацию, когда они вдруг выехали на широкое Ленинградское шоссе из какого-то переулка, проехав между давно брошенными, покрытыми слоем грязи, машинами. Терентий снова молчал. Мишка объяснил на ухо сестре, что его друг очень боится нарушить правила движения, пока нас везёт. Девушка улыбнувшись, попробовала вслух вполне заслуженно похвалить мастерство водителя, но добилась только того, что молодой человек еще больше смутился, покраснел и сосредоточенно уставился в лобовое стекло, словно вёл не «Запорожец», а сажал пассажирский самолёт в сложных метеоусловиях.

Наконец, приехали в «Шереметьево-2». Попрощавшись с ребятами на пограничном контроле, Мария привычно пристроилась в очередь сограждан, желающих вылететь куда-нибудь за границу. Те же круглые стойки с бланками таможенных деклараций, вокруг которых участники очереди сосредоточенно толпились, подсматривая друг у друга, словно списывали контрольную. Заполнив свою декларацию, девушка шагнула к будке с пограничником, протягивая свой паспорт. Тот, глянув на прошлогодние отметки о пересечении границы и свежую израильскую визу, внимательно осмотрел с головы до ног студентку с тростью.

— Цель поездки? — спросил он строгим голосом, не меняя каменного выражения лица.

— Лечение. Протезирование, — спохватившись, уточнила она, вдруг испугавшись, что он заподозрит у неё какую-нибудь заразную болезнь, из-за которой её не выпустят из Союза.

— Где родители? — продолжил допрос пограничник.

— Я сама еду. Мне скоро семнадцать лет. У меня паспорт. — На всякий случай, Маша давала развёрнутые ответы.

Пограничник уставился на документ в своих руках, словно увидел его впервые. Внимательно рассмотрел, чуть ли не понюхал свежую израильскую визу. С недоумением сравнил фото на ней с лицом девушки.

— Протезирование? Что, наши зубные врачи не устраивают? — запоздало осмыслив ответ, спросил он, в глазах Марии уподобившись своему коллеге из прошлогодней поездки.

— Нет. Я хожу на протезе. Еду, чтобы поменять на новый, — терпеливо пояснила она. — У меня приглашение из клиники.

Она показала чиновнику письмо Дезамеля и текст перевода, заверенный нотариусом. Тот пробежал глазами оба документа, присмотрелся к печати, затем снова — к девушке, опиравшейся на тросточку.

— Извини, я не знал. Сочувствую, — совершенно неожиданно сказал он. Затем снял телефонную трубку и сказал несколько слов абоненту на том конце провода.

Через несколько минут к ним подошли двое мужчин, одетых в одинаковые серые костюмы. Один из них наклонился в окошко и взял у пограничника Машин паспорт, авиабилет и письмо.

— Морозова Мария Фёдоровна, это ты? — спросил он, махнув перед лицом девушки раскрытым удостоверением КГБ.

— Что случилось? — встревожившись, спросила Маша у застывшего с каменным лицом и паспортом в руке чиновника.

— Пройдём с нами, — ответил он тоном, не предполагавшим возражений.

Другой легко поднял с резиновой ленты её чемодан и, не оглядываясь, пошёл вдоль красной полосы и скопившихся за ней пассажиров, мимо других пограничных будок в сторону дверей в стене, облицованной полированным серым гранитом. Маша в смятении поспешила за ним, сопровождаемая вторым чиновником. Они миновали железную дверь с кодовым замком, ведущую в длинный холодный коридор, и метров через тридцать вошли в одну из многочисленных дверей, оказавшись в небольшом помещении без окон. «Для личных досмотров» — Как гласила табличка на стене. Чемодан оказался на столе, и сотрудник в милицейской форме попросил открыть его. Маша щёлкнула замками, откинув крышку, и отошла к стулу, вопросительно глядя на людей, собравшихся вокруг.

— Садись, Мария. Тебе должно быть тяжело долго стоять. — Без малейшей озабоченности в голосе проговорил один из чиновников.

К вещам девушки никто не проявил интереса.

— Можете объяснить, что всё это значит? — совсем растерявшись, спросила она. — У меня рейс через час.

— Думаю, не стоит об этом беспокоиться, — продолжил мужчина. — Сожалею, но придётся отложить сегодняшнюю поездку. Сейчас в пункте назначения твоего рейса, мягко говоря, небезопасно. Закрыто воздушное пространство для наших самолётов.

— Я знаю, что «Аэрофлот» не летает. Но, у меня билет на «El Al». И я еду только в клинику.

— Дело не в «Аэрофлоте». Израиль, к сожалению, закрыл въезд для всех советских граждан еще в августе.

— Но почему? Мне же дали визу…, — с отчаянием в голосе спросила она.

— Вообще не понимаем, как в твоём паспорте оказалась виза, датированная 5 октября. Кроме того, без сопровождения родителей мы не можем взять на себя ответственность выпустить ребёнка в страну, где ему, то есть… тебе может угрожать опасность.

— Какая опасность? Ведь меня ждут. Мне сделали новый протез, и доктор Дезамель обещал мне его…

— Сожалею, но, по-видимому, придётся обратиться к советским специалистам. У нас делают хорошие протезы. Хромать почти не будешь. А сейчас подскажи номер телефона своего отца. Мы позвоним ему, чтобы он тебя забрал.

— Как это,…к советским? Ведь родители кучу денег заплатили за моё лечение! И сам протез тоже стоит очень дорого. Билеты в Москву, в Израиль и обратно… Невозможно! — В смятении бормотала она.

— Хочешь, чтобы они ещё и на твои похороны раскошелились? — вставил милиционер со злым сарказмом в голосе.

КГБист положил ему руку на плечо и что-то шепнул на ухо. Лицо сержанта застыло. Он кивнул и отошёл к двери.

— Что теперь родители скажут? — расстроено спросила Мария, вытирая платком выступившие слёзы.

Не обращая внимания на эмоции испуганной девушки и не дождавшись ответа на свой вопрос, чиновник снял трубку телефона и набрал междугородный номер. «Пригласите к телефону Фёдора Тимофеевича Морозова», — проговорил он бесцветным голосом в трубку. «Вопрос, касающийся его дочери», — добавил он через некоторое время. Затем, еще через паузу: «Хорошо, я подожду пять минут».

Все замолчали в напряжённом ожидании. Маша притихла, не смея глубоко вздохнуть. «Так всё хорошо получалось! — думала она. — И с посольством удалось решить вопрос. Ну, почему сейчас, а не раньше, пока ещё можно было отменить поездку, не оплачивать билеты, счёт за лечение? Как и куда мне сейчас ехать?» Вздрогнула, когда чиновник снова заговорил в трубку:

«Фёдор Тимофеевич? Здравствуйте! Комитет Государственной Безопасности, капитан Быков. Не беспокойтесь, Ваша дочь у нас. Ей ничего не угрожает, пока она не пересекла границу… Что? Договор? Понятно…. Сожалею, что так вышло, но от нас это не зависит. Ребёнок без сопровождения не может…. Послушайте. Наших граждан вообще не впускают в Израиль. Вы хотите из полицейского управления „Бен-Гуриона“ её вытаскивать?… Она, сейчас? В отделении милиции, в аэропорту „Шереметьево“…. В гостинице „Украина“. Конечно…!». И он передал трубку Маше.

Слушая размеренный голос отца, девушка немного успокоилась, постаравшись кратко рассказать, что произошло в аэропорту. Выслушав, кивнула головой. «Да, пап, я поняла…. Нет, не расстраиваюсь. Стараюсь не расстраиваться… Хорошо… гостиница „Украина“? Спасибо! Буду ждать тебя там. До завтра! Целую…» — негромко проговорила она и передала трубку чиновнику, жестом показав, что с ним ещё хотят говорить.

Тот выслушал, положил трубку и знаком показал милиционеру закрыть чемодан.

— Мария, вижу, ты немного успокоилась. Надеемся, не будешь совершать необдуманных действий. Не переживай, мы отвезём тебя в гостиницу.

Он вернул девушке документы, затем налил в стакан воды из графина и предложил ей. Девушка, только сейчас почувствовав жажду, вызванную сухим кондиционированным воздухом, взяла стакан двумя руками и жадно выпила до дна.

— Спасибо! — отдышавшись, поблагодарила она.

Милиционер вышел из кабинета. Чиновник набрал другой номер и отдал короткую команду в трубку, затем взял Машин чемодан и вышел, приглашая последовать за ним.

На улице шёл дождь, и девушка, кутаясь в воротник пальто, невольно щурилась от капелек воды, задуваемых порывами ветра в лицо. Чёрный «Мерседес» подкатил к тротуару. Чемодан перекочевал в огромный багажник, а чиновник, наклонившись к приоткрытому окну водительской двери, давал инструкции шофёру. Маша села на заднее сиденье. Рядом поместился один из «комитетчиков». Машина плавно тронулась и, быстро набирая скорость, выехала по эстакаде, подрезав маршрутный автобус перед шлагбаумом. Они понеслись по шоссе в сторону города, обгоняя попутный транспорт. На светофорах водитель включал «ревун» и объезжал колонну ожидающих зелёный свет машин по встречной полосе. Проехав мост через Москву-реку, «Мерседес» устремился по широкому Ленинградскому проспекту. Слева промелькнула Триумфальная арка и купол «Музея войны 1812 года», которые девушка сегодня уже видела в утренних сумерках из окна «Запорожца». Маша молчала, пытаясь обдумать сложившуюся ситуацию. Но обрывочные переживания о недавнем шоке внезапной встречи с КГБ и разрушении ближайших планов и надежд вертелись хороводом, не желая выстраиваться в цепочку, сколько-нибудь пригодную для обдумывания. И лишь тревога и бессилие, вызванные неизвестностью были вполне конкретными и занимали все её мысли. Как в дурацкой присказке: «колесо ещё крутится, но хомяк уже сдох…».

Она очнулась, когда машина остановилась на автостоянке возле облицованного гранитом помпезного входа в одну из московских сталинских высоток — гостиницу «Украина». Девушка задрала голову, пытаясь рассмотреть шпиль здания, скрывающийся в низких облаках, быстро плывших по небу. Холодный ветер, правда без капелек дождя, выстуживал насквозь, не оставляя альтернативы людям, собравшимся перед входом в помещение. Поспешив за сотрудником КГБ, нёсшим её чемодан вверх по лестнице, Маша еле успела забежать внутрь через закрывающуюся массивную деревянную дверь, спрятавшуюся в нише между высокими каменными колоннами, и остановилась, поражённая красотой и вычурностью отделки высокого вестибюля. В центральном зале на полированном полу из разноцветного мрамора отражался потолок с круглым подсвеченным по периметру плафоном и фреской, на которой был изображён «Праздник труда и урожая на хлебосольной Украине». Словно православные христиане, празднующие граждане и гражданки, сталеварки, сноповязальщицы, пионеры и председатели колхозов благоговейно взирали на центральный алтарь с сияющим вместо лика Иисуса Христа серпом и молотом на фоне разноцветных знамён и облаков, плывущих по голубому небу. Бронзовые фигуры атлетов по сторонам мраморной лестницы, бронзовые люстры, свисавшие каскадами с потолка, как будто взятые из вестибюлей Дворца Съездов. На стенах — картины русских художников Поленова, Куприянова, Дейнеки выглядевшие вполне подлинными. У девушки захватило дыхание от всей этой красоты. Мужчина с её чемоданом движением служебного удостоверения перед лицом сотрудницы легко уладил формальности с поселением, и они, поднявшись на лифте на 16-й этаж, прошли по мягкому красному ковру длинного коридора метров сто и, отворив тяжелую дубовую дверь, оказались в номере. Устланная выцветшим ковровым покрытием комната не очень вязалась с предшествующей красотой и пышной торжественной роскошью социалистического реализма. Под высоченным под четыре метра белым потолком висела пара обычных матовых плафонов-шаров, как в больнице. Высокий платяной шкаф с антресолями и потускневшим зеркалом, покрытый когда-то чёрным рояльным лаком, громоздился в узковатом коридорчике, не давая окрашенной белой краской двери ванной комнаты открыться полностью. Проскользнув в номер, сотрудник КГБ поставил чемодан Маши на тумбочку, жалобно заскрипевшую под его тяжестью.

— Отдыхай, Мария Морозова, — негромко проговорил он. — Отец знает, где ты остановилась и заберет тебя домой. Настоятельно прошу не покидать гостиницу до этого момента. Обед, ужин и завтрак оплачены. Так что можешь в любой момент спуститься в ресторан и покушать. Здесь очень хорошая кухня.

— Спасибо! Даже не знаю, как Вас зовут. — Ответила девушка, осторожно присаживаясь на широкую деревянную кровать, также видавшую лучшие времена.

— Александр… дядя Саша. Впрочем, уже не важно. Мне пора. — Заспешил к выходу сотрудник.

Маша закрыла за ним тяжёлую дверь, повернув старомодный ключ с большой деревянной фишкой от «Русского лото» на верёвке. И только теперь, в наступившей тишине без сил упала на кровать, не стараясь сдержать рыдания.

Прошло минут тридцать, а может — два часа. Короткий сон пошёл на пользу, вернув девушке силы и ясность мысли. Пока никто не мешал, решила обдумать своё положение:

«С одной стороны рухнул подготовленный план, на который было потрачено столько сил, времени и денег с единственной целью, дать ей возможность полноценно ходить. С другой стороны, эти люди, вполне возможно, спасли её от войны и смерти. Но что дальше…? Спасибо папе или чиновникам за то, что решили вопрос с гостиницей. Мама не знает, думает, что я уже на пути в клинику. А что теперь делать с протезом? Уже сейчас на нём ходить трудно. Иногда какая-то новая острая боль, как прошлой ночью, резко появляется и медленно проходит. Сколько времени понадобится, чтобы изготовить новый? И где, в Ростове или Москве? И найдутся ли у родителей ещё деньги после этих напрасных затрат? Хоть бы быстрее папа приехал. Или Мишка…. Или Влад, с которым так классно дружить, находя всё новые и новые темы для обсуждения. А как они в дедушкиной библиотеке, и не только…, проводили вечера или гуляли по городу в выходные. Существовала, правда, некоторая вероятность того, что парень за предстоящие две недели может увлечься кем-то, географически более близким. Ну, к примеру, той красавицей с фото на стенке у Грибова. Чувствуется, что эта Оксана — девушка необыкновенная настолько, что не оставила его равнодушным. Да и у Владьки гормоны в самом разгаре. Ничего не поделаешь, бывает, что самые правильные и красивые слова обещаний бессильны против химии притяжения человеческих организмов».

Так и не решив, как поступит в случае, если друг всё-таки не устоит перед чьими-то чарами, Маша решила позвонить Владу сегодня же вечером. Поддержка пусть даже по телефону важнее, когда друзья далеко.

До вечера было ещё несколько часов. Хотелось есть. Но ещё больше — согреться. В номере было холодно. Термостат на стене повернула на максимум. Пусть не сразу, но поможет. Крупная дрожь сотрясала тело, пока девушка, собрав в кулак всю свою волю, не разделась и не забралась в ванну под тугие струи по-московски горячего душа. Помогло. Мир преобразился, словно от тепла открылись какие-то поры, через которые стали испаряться суета, тревога и напряжение. Пространство ванной комнаты позволяло сделать гимнастические упражнения после душа. Не одеваясь, Маша с наслаждением воспроизвела несколько движений, вспомнив свои занятия «дзю-до». Восстановив дыхание, завернулась в тёплый гостиничный махровый халат и частыми прыжками выбралась в уже нагревшуюся неведомо, где запрятанным отопителем, комнату и направилась к кровати. Небольшой японский цветной телевизор никак не хотел включаться, пока она не дотянулась до кнопки на корпусе. Перебрала «ожившим» пультом стандартный набор четырёх всесоюзных каналов, который здесь был обогащён парой столичных: Московской и Ленинградской программами. Задержавшись взглядом на новых лицах комментаторов, Мария вспомнила, что голодна. С трудом натянула и закрепила ремнями на ноге надоевший протез, облачилась в добытые из чемодана любимые джинсы, шерстяные носки, тёплый свитер. Подошла к окну, отодвинув плотные шторы,… и замерла в восхищении от открывшегося вида столицы с высоты птичьего полета. Солнце выглянуло из-под свинцовой линии низких туч, осветив сказочным тёплым светом дома на много километров вокруг. На глади воды Москвы-реки невероятно ярко отражались облака. Солнечный зайчик блеснул золотом, отразившись от купола небольшой церкви, спрятавшейся среди серых ветвей деревьев парка на Красной Пресне. Футуристически смотрелись высотка СЭВ⁴ и ряд многоэтажных «книжек», раскрывшихся вдоль широкого проспекта. Вдали угадывались верхушки красных Кремлёвских башен с уже зажёгшимися рубиновыми звёздами. Откуда-то справа из-за крыш жилых «сталинок» мелькнул лучик, отразившийся от окон голубого поезда метрополитена, проскочившего по горбатому мосту через Москву-реку, и тут же нырнувшего в нору под многоэтажным зданием на Донской набережной. Дождавшись, пока солнце скроется за нижний слой туч, погасив, словно в выключенном телевизоре, чудесный вид, Маша с сожалением закрыла шторы и вышла из номера в поисках ресторана.

Вечером на улице потеплело, а может благодаря сытному, действительно очень вкусному обеду, девушка почувствовала, что согрелась. Она решила подышать свежим воздухом и пройтись по окрестностям. Первой «находкой» стал огромный книжный магазин, занявший весь первый этаж длинной монументальной жилой многоэтажки. Мария бродила вдоль бесконечных полок с разнообразными книгами, бережно брала их, читала абзац или два и ставила на место. Дойдя до конца зала художественной литературы, вышла на улицу, чтобы зайти в следующий зал за высокой аркой, открывающий мир книг на иностранных языках, учебной и специализированной литературы. Среди изданий по медицине обнаружила толстый цветной атлас — учебник по хирургии на английском языке, изданный в Хельсинки. Цветные картинки и схемы операций на различных органах на вкладках высококачественной глянцевой бумаги сопровождались комментариями и описаниями. Маша листала увесистый том пока не нашла раздел, иллюстрирующий виды ампутаций и способы протезирования конечностей. Отдельная глава, посвященная описанию конструкций протезов, содержала адреса и контакты производителей этих изделий в разных странах Европы. В голове созрел план — самой изучить вопрос, по которому планировалась поездка в Тель-Авив, и найти альтернативное решение по протезированию, которое позволило бы ей в дальнейшем ходить без проблем. Цена фолианта смущала, но информация стоила таких денег именно сейчас. Девушка схватила драгоценную книжку двумя руками, затем в отделе языкознания нашла толстый англо-русский медицинский словарь с переводом и транскрипцией латинских терминов. Обе книжки потянули на шесть килограммов, а их цена в чеке превысила стоимость билета на вчерашний самолет в Москву. Благо, был запас денег, заботами родителей, оказавшийся в распоряжении Марии для предполагавшейся зарубежной поездки.

Зажглись фонари и окна в жилых домах, когда она вышла на улицу, бережно прижимая к себе яркий белый пакет с красной надписью «Московский Дом книги». Двухсотметровая громада здания гостиницы, приютившей путешественницу, доминировала над остальными окрестностями и не могла оставить девушку равнодушной. Двумя колоннами по четыре башенки, словно пешки королеву, сопровождали самую высокую, похожую на составленную из кубиков пирамиду величественную центральную башню комплекса. Маша, запрокинув голову, старалась посчитать этажи на ней. Шпиль, напоминающий четырёхгранный винтовочный штык, возвышался на белой колоннаде ещё метров на пятьдесят выше самого верхнего 34-го этажа. «Такой дом в Ростове невозможно вообразить. Даже телевышка едва ли сравнится по высоте с ним», — думала она, представив несуразный вид на такое здание, если бы оно разместилось на высоком холме на правом берегу реки Темерник вдоль Профсоюзной улицы её родного города. Несколько кварталов Ленинградского проспекта Маша одолела минут за тридцать. Масштаб Москвы здесь чувствовался особенно. Широкий поток машин, движущихся по четырём полосам в каждом направлении, не позволял пешеходу добраться до далёких домов на противоположной стороне иначе, как по подземному переходу-норе, спустившись в которую, выйдешь снова на поверхность метров через триста. Первые этажи жилых «сталинок» занимали магазины игрушек, спортивных товаров, продуктов, одежды, мебели и Бог знает чего ещё, необходимого человеку для осуществления его мечты о счастье. Иногда ровный шум проспекта вдруг затихал, и вступала какофония милицейских сирен. Транспорт, повинуясь жезлам и свисткам самоотверженно выбегавших откуда-то регулировщиков, практически мгновенно останавливался на всех семи полосах. И в этот момент по среднему ряду на большой скорости проносился караван длинных чёрных лимузинов «ЗиЛ», сопровождаемых «Чайками» и чёрными «Волгами» с мигалками, синими сполохами, освещавшими окрестные деревья, дома и гигантского Генерального Секретаря на плакате на всю стену одного из зданий. Тот, склонившись к столу, дописывал трёхэтажной ручкой: «…экономика должна быть экономной!»

Остановившись на несколько минут посреди всей этой суеты, Мария дала отдых ноге. «Вроде бы, прошла и немного, всего несколько домов, а усталость, как будто ходила полдня», — подумала она. В гастрономе купила шоколадку, печенье, солёных хлебных палочек, несколько творожных сладких и пару плавленых сырков «Valeo» на ужин, коробку ряженки, надеясь, что сумеет раздобыть чашечку горячего чая в номер, и направилась обратно к гостинице.

Портье в форменном мундире и фуражке приветливо улыбнулся припозднившейся «студентке». (И как он помнит всех гостей в лицо?) Девушка, «взлетев» на лифте на свой этаж, добралась до кровати в номере и сразу углубилась в чтение драгоценной книжки. Лишь спустя двадцать минут, оценив работу отопления, скинула куртку. Часы показывали четверть десятого, когда Маша нехотя отложила книжку и словарь, вспомнив о необходимости вымыть руки, переодеться, поесть. По телефону ресторана заказала в номер большой кофейник с кофе. Никогда раньше этого не делала и думала, что эта услуга дорого стоит. Но оказалось вполне приемлемо и очень удобно, особенно, когда с облегчением скинула тесный, натирающий ногу протез, тем самым лишив себя нормальной возможности передвигаться по номеру. Так и стояла на пороге ванной комнаты в ожидании портье с заказом. Забавно было наблюдать, как молодой парень в форменном сюртуке гостиницы со значком: «Алексей — стажёр», закативший в дверь металлический столик с блестящим дымящимся кофейником, наполнившим номер волшебным запахом настоящего итальянского «капучино», остановился как вкопанный посреди комнаты, уставившись на искусственную ногу, лежавшую на ковре. Растерянно оглянулся на стоящую на единственной ноге и кутающуюся в халат студентку.

— Простите… — пробормотал он, боясь опустить взгляд вниз.

— Ничего, — застенчиво улыбнувшись, ответила она, забавляясь его испугом.

— Вам больно? — зачем-то спросил он. — Могу я ещё чем-либо помочь?

— Спасибо! Вам удалось мне помочь, даже не представляете как. Это мой любимый сорт кофе.

Парень покраснел, не зная, что делать с белоснежной салфеткой, которую он снял с кофейника и сейчас вертел в руках. Ему было не больше девятнадцати лет. Мария захотела приободрить стажёра.

— Не тушуйтесь вы так, Алексей. Я — не инопланетянка, а просто девушка. Рада с Вами познакомиться! — с улыбкой протянула она парню руку.

— Извините, — пробормотал юноша, боком проскользнув мимо неё, и выбежал из номера.

Она с грустью посмотрела ему вслед, защёлкнула замок двери и в наступившей тишине почувствовала, что может, наконец, расслабиться и посвятить время себе самой. Обида и негатив от событий первой половины дня остались в прошлом. А мозг обрабатывал уже полученную информацию с тем, чтобы найти решение так внезапно возникшей проблемы. «Нет, не проблемы, — подумала она. — Просто появилось обстоятельство, требующее моего срочного внимания». Первая чашечка обжигающего ароматного кофе умиротворяющим образом подействовала на сознание, помогая мыслям, суетящимся в голове, занять свои полочки. Мария с наслаждением вытянулась, положив ноги на высокие подушки. Желание поговорить, так досадно проигнорированное стажёром, осталось. Но с родителями делиться раздумьями не стоило. Вдруг они услышат по интонациям, что дочка испугалась или растеряна. Ведь, это неправда. Она сильная. Просто, нужно чуть-чуть времени, чтобы прийти в себя и всё обдумать. Она набрала телефонный номер, прислушиваясь сквозь треск помех к далёким гудкам.

— Владька, привет!.. Я тоже рада…. Слушай! И не перебивай! — наконец, сказала она в трубку и продолжила без пауз. — Я в Москве. В клинику не лечу. Не спрашивай «почему?», при встрече расскажу. Завтра с папой встречаюсь, и мы вместе придумаем новый способ за каникулы помочь моей ноге. Сейчас в гостинице читаю одну мудрую книжку… да, тоже по теме. Надеюсь, найду выход не позднее завтрашнего утра. Меня Мишка вчера встретил, с другом на «Запорожце», представляешь? Кстати, привет тебе передаёт…

Она продолжала ещё какое-то время, описав свои приключения за последние сутки, деликатно обойдя события и действующих лиц в аэропорту. Слушая голос Влада, Маша невольно вспомнила, что напрасно сегодня усомнилась в верности друга. Сквозь треск и помехи дальней связи услышала она в свою очередь то, что ей было нужно именно сейчас — поддержку и сочувствие молодого человека. Захотелось его увидеть, прикоснуться к нему прямо сейчас, почувствовать себя в его объятиях здесь в этом номере. Девушка сидела на кровати, сжимая телефонную трубку, уже несколько минут издававшую короткие гудки, и мечтательно улыбалась.

За паспортом. Неожиданные встречи

Интересная штука — мозг. Говорят, редко у какого человека он задействован больше, чем на двадцать процентов, к тому же, никогда не отдыхает. Проверено на собственном опыте. Как только какая-то ситуация, занимающая мысли в последнее время, разрешается или подходит к логическому завершению, в голове, откуда ни возьмись, возникает толпа новых идей и планов, причем настолько актуальных, что недоумеваешь, как мог раньше о них не подумать. Начались каникулы, и, следовательно, отпала необходимость заботиться об уроках. Маша уехала, к сожалению. Значит, совместные планы наших встреч с ней не получится строить недели две. Зато, (и почему все самые интересные новости я узнаю последним?) родители к моему совершеннолетию подготовили сюрприз — поездку на экскурсию по Украинской ССР на целых пять дней. В группу «счастливчиков» попали шестнадцать учеников из нашей школы и столько же из соседней, которую мы иногда посещали для участия в спортивных соревнования и олимпиадах по физике. Поездка начиналась утром во вторник. Но самое главное, я должен взять с собой паспорт, которого ещё до сих пор не имел. Строго говоря, я уже все сроки пропустил, чтобы получить свою первую, своеобразно воспетую когда-то Владимиром Маяковским «краснокожую паспортину». Поэтому, сегодня же мой путь лежит в отдел милиции. Показанные в агитационных короткометражках про торжественную выдачу главного в жизни советского школьника документа обряды с красными флагами, торжественными линейками, официальными представителями Городского Совета, выдающими организованно радующимся комсомольцам красные книжечки, имели мало общего с действительностью. В этом я убедился, зайдя в паспортный стол и попробовав получить свой документ без церемоний. Первый вывод, который пришёл в голову: мне здесь не рады. Ну, это — пусть. В конце концов, я не вождь на «червонце» и не дальний родственник этих серьёзных тётенек в милицейской форме, приехавший к ним в гости из Жмеринки. Следующий: я пришёл не вовремя. Похоже, все эти чиновницы-паспортистки в тайне надеялись на то, что прошедший передо мной в кабинет посетитель окажется последним в этот тяжёлый для работы день. А тут явился я, достигший-таки совершеннолетия очередной «строитель коммунизма» с характерной для его пубертатного возраста нагловатой улыбочкой. На все мои вопросы консультативного характера они отвечали отработанным жестом рукой, направляя меня из кабинета обратно в коридор к информационным доскам. Тогда я просто вывалил на стол все заготовленные документы, фотографии, справки и присел на свободный стул в ожидании реакции сотрудников на подвалившую работу. Осчастливленная «занимательница» стола, на котором всё это так неожиданно оказалось, с грустным видом начала зачем-то раскладывать документы в стопочки, уделив особое внимание моему свидетельству о рождении, на котором мама когда-то карандашом записала номера телефонов и расписание работы одного из врачей. Я понял, что милиционерша уже начала формулировать причину, по которой не сможет сейчас принять в работу такой «испорченный» документ, выхватил у неё из рук свидетельство, как мог вежливо попросил о возможности воспользоваться резинкой, лежавшей на столе, и стёр все следы противозаконного действия по порче советских документов государственного образца. Не считая испепеляющего взгляда уставшей сотрудницы, я добился продолжения аудиенции, покорно выполнив ещё один приказ, и написал на обороте каждой фотографии свою фамилию, имя и отчество. В обмен на документы я получил картонный, пожелтевший от времени бланк, изготовленный «Гознаком»⁵ лет за двадцать до дня моего рождения. В нём я настоящей перьевой (!) ручкой, кончик пера которой макал в стеклянную чернильницу — «непроливайку» с чёрной тушью (!), как мог аккуратно начал заполнять свои анкетные данные из серии: фамилия, имя, отчество, дата рождения, место рождения, национальность. Перейдя к развороту этого «манускрипта», столкнулся с вопросами, на которые обычно отвечают: «не был, не участвовал, не привлекался». Отрицательно ответив также на интересующие Анкету подробности о нахождении меня в плену и на оккупированных территориях во время Великой Отечественной войны, с некоторым сожалением поставил «нет» также в графе об участии в партизанских формированиях. Перейдя к разделу о партийной принадлежности, тщательно переписал в документ номер и дату выдачи со своего комсомольского билета. Значительную часть времени заняло описание всех моих родственников по той же схеме с учетом того, что сведения о месте и времени их рождения я черпал из выполненных на ризографе⁶ копий карточек о прописке, которыми меня предусмотрительно снабдила мама, добыв из домоуправления. На всякий случай я всем поставил «нет» в графах про оккупированные территории, хотя не имел точной информации о том, где и когда кто из них был тридцать пять лет назад. Осилив, наконец, анкету, я поставил дату и аккуратно расписался внизу новой специально для паспорта изобретённой подписью. Внимательно прочитав рукопись, сотрудница паспортного стола пристально посмотрела на меня, потом выписала квитанцию типа тех, что я уже неоднократно вытаскивал из почтового ящика, с датой получения нового документа через день. Итак, если всё «срастётся», я успею получить паспорт за пятнадцать часов до начала путешествия. Это одновременно и успокаивало, и добавляло адреналина.

Дома я взял тетрадку и составил список вещей, которые нужно взять в поездку. В реестр попали, прежде всего, блокнот, ручка, карандаш, ножик перочинный, фотоаппарат и фотоплёнки (нужно купить штук пять в ЦУМе), книжка Маши, кошелёк с моими сбережениями. Ну, и от мамы приписка: рубашки, свитер, брюки, носки, бельё и проч. полезные и тёплые вещи. Я еще не знал тогда, что бабушкин список съестных припасов окажется хоть и лаконичным, но самым веским, ну в смысле, тяжёлым. Сашка, внимательно изучив мою тетрадку, взяла ручку и учредила в ней графу «Заказы», в которой за номером один, два, три… шесть записала латиницей какие-то замысловатые названия губной помады, туши для ресниц (Guerlain или L ́origan — не помню), а также медовые акварельные краски. Потом она тщательно проинструктировала меня, в каких отделах магазинов это нужно искать. Напоследок, она с заговорщицким видом сунула мне несколько денежных знаков и, посчитав свою миссию выполненной, убежала к подруге. Справедливости ради нужно отметить, что и мама, и бабушка тоже компенсировали «свои» вклады в мой багаж щедрыми инвестициями, которые вместе с моими скромными сбережениями позволяли питаться, ни в чём себе не отказывая, все пять дней хоть в ресторанах, покупать сувениры и кататься время от времени на такси. Ещё раз, насладившись суммой ИТОГО, я без сожаления выделил три рубля на фотоплёнки, оделся и вышел на улицу. Мне хотелось пропитаться этим состоянием первого дня каникул, когда не надо думать о каких-то уроках и прочих заданиях, которые нужно сделать в срок. Я проехал на трамвае к Центральному рынку и пошёл дальше к Ворошиловскому проспекту, по которому не торопясь достиг места, где мы с Машей гуляли ещё несколько дней назад. До встреч с ней я не представлял, что мне может быть интересным вглядываться в лица людей, угадывать их профессию, увлечения, настроение. Играя с ней «в Холмса и Ватсона», я учился акцентировать внимание на мелких признаках, запоминая лица, детали одежды и внешности, свидетельствующие о предпочтениях их владельцев и особенностях их жизнедеятельности. Я заметил, что на улице чаще рассматриваю лица встречных, не боясь при этом встретиться с ними взглядом. Такая тренировка уверенности здо́рово помогала мне в ситуациях, в которых я, не имея опыта, ранее по-детски старался отстраниться в тень, предпочитая издали наблюдать за развитием событий. Вот и сейчас я шёл по длинному коридору подземного перехода, стены которого украшали красивые мозаичные коллажи из истории Донского края, и автоматически выделял из потока встречных лица, о которых мог бы что-либо рассказать. Молодой обладатель шапки густых черных как смоль волос и разреза глаз, как у потомка Темучина⁷, кутаясь в короткую чёрную куртку, обогнал меня, энергично лавируя между встречными пешеходами. Наверное, опаздывал на лекцию в расположенный неподалеку от западного выхода из перехода РИНХ⁸. Курс второй или третий.

Я вышел на тротуар улицы Фридриха, направляясь к Проспекту, когда моё внимание привлекло лицо девушки. Этот гордо поднятый подбородок, прямые длинные золотистые волосы мне были откуда-то знакомы. Она остановилась перед стеклянной дверью магазина «Оптика», поправляя высокий воротник свитера толстой вязки, выглядывающий из-под наглухо застёгнутого кашемирового пальто, подчёркивающего стройность фигуры его обладательницы. Я, набравшись смелости, подошел вплотную и приоткрыл тугую дверь, пропуская девушку внутрь. Она обернулась. Внимательные серо-голубые глаза взглянули на меня из-за толстых линз очков в роговой оправе холодно сверху вниз. Слабая улыбка тронула плотно сжатые губы.

— Спасибо! — скорее догадался, чем услышал я её слова. Затем, громче, и с явно твёрдыми согласными, которые должны быть смягчёнными. — Далше, я сама.

— Пожалуйста! — ответил я, приветливо улыбнувшись. — Меня Влад зовут. А Вас… тебя, если не ошибаюсь, Илона. Ведь так?

Девушка на мгновение остановилась в дверях и снова внимательно посмотрела мне в лицо. Затем вошла в магазин. Я за ней. В просторном зале женщина с первоклассником в школьной форме были заняты с сотрудницей подбором ему очков. Девушка прошла к витрине и обернулась, наблюдая за мной.

— Мы с Вами… с тобой знакомы? — спросила она неуверенно, когда я подошёл ближе.

— Да…, на самом деле — нет! Но Маша о тебе рассказывала так подробно и образно, как только она может.

Взгляд девушки потеплел при упоминании имени моей подруги.

— Очен приятно познакомится, Влад! — Тепло улыбнувшись, ответила она с акцентом уроженки Прибалтики. — Это так неожиданно. А Вы… ты, знакомый Мариши?

— Да, мы с ней дружим. Давно. Уже три месяца. Давай на «ты»? Я ведь, такой же школьник. Вот, послезавтра паспорт получаю, — зачем-то добавил я.

— Хорошо, — легко согласилась Илона. И для чего-то уточнила, тщательно выдерживая в темпе разговора ритм метронома и дополнительные смысловые паузы в предложениях. — Я тоже получат должна. Толко, мне за паспортом в Вилнюс нужно ехат, по прописке. В понеделник, самолётом.

— Ты сама полетишь?

— С мамой.

— А я на Украину, на экскурсию во вторник еду, — похвастался я.

— Везёт тебе. Я на экскурсиях с детства не была, — грустно отозвалась девушка, но тут же оживилась, продолжив разговор.

Вскоре, я почувствовал, как легко наша с ней беседа стала напоминать разговор старых знакомых.

— Маша говорила, что с тобой приятно общаться. Это правда.

— К сожалению, о тебе ничего кроме имени я не знаю. Мариша не рассказывала. Впрочем, не имеет значения. Разберусь. Могу, к примеру, отметить, что ты внимательный и интеллигентный парень. Умеешь не наговорить банальностей при знакомстве. Скорее всего, у тебя не так много знакомых девушек, и Маша — счастливое исключение, с которым… с которой получилос подружиться. Есть признаки работы над собой в последнее время. Имею в виду, рассудителност. Не сбиваешься на детские суждения, но мыслиш отделными фактами, а не образами. Оно и понятно. Ты же — малчик, юноша. Качаешь руки, возможно, начал заниматься каким-то спортом, но не футболом. Не так давно лечил повреждённый глаз. Очки носишь тоже недавно. Что, знакомая игра? Мы с Маришей пробовали угадыват о других людях. Скажи, у меня получилос? С тобой… о тебе, сейчас?

— Да. Более чем…, — осторожно ответил я, ошарашенный наблюдательностью и логикой новой знакомой. — Я даже подумал о мистике.

— Не беспокойся, просто наблюдение и анализ. Ты ведь тоже меня так вычислил. Разве нет?

Пришлось признаться, что так и было. Я внимательно посмотрел ей в глаза.

— Да, Маша говорила, насколько ты проницательная, Илона.

— Спасибо, Влад. Над текстами комплиментов стоит ещё поработать. Но мне всё равно приятно. Я же — девушка.

И она улыбнулась очаровательной улыбкой, снова преобразившей холодноватое выражение её лица. Пока я соображал, что ответить, она подошла к окошку и подала освободившейся женщине — консультанту квитанцию. Та через минуту принесла ей очки в пакете, исписанном данными из рецепта, протёрла стекла салфеткой и предложила примерить. Илона осторожно сняла свои роговые очки и надела новые, обернулась, ища меня взглядом. Я подошел ближе, отметив элегантную строгость новой оправы, о чём не преминул сообщить шёпотом, наклонившись к уху девушки, согласно кивнувшей в ответ на мой комплимент. Пока она рассматривала проверочную таблицу и, поворачиваясь всем корпусом, смотрела в окно, чтобы убедиться, что линзы подобраны верно, копалась в сумочке в поисках кошелька, я рассматривал новую знакомую, отметив трогательную беззащитность её растерянного взгляда, когда она на минуту сняла очки. Захотелось с ней ещё поговорить, и я стал соображать, что предложить девушке, как ещё я смогу её заинтересовать, прежде чем она снова спрячется под своей маской холодной надменности. Не успел. Едва мы вышли из «Оптики», Илона прервала мои размышления:

— Каникулы уже началис. Мои дела на сегодня окончены. Если ест у тебя, Влад, свободное время, я не отказалас бы от кофе. Холодно на улице.

— Конечно! — С готовностью согласился я, мигом подсчитав бюджет и решив, что мне на поездку вполне хватит и двух фотоплёнок. — Предлагаю в «Шоколадницу» — напротив. Или, может «Плевен» в двух кварталах?

— «Шоколадница» лучше. Мне срочно нужно согрется.

Мы спустились в подземный переход и вышли на противоположный тротуар улицы Фридриха. Ёжась от пронизывающего ветра, проскочили мимо заполненных гигантскими треугольными пакетами молока, сливок и кефира в витринах гастронома «Маслопром», узкого трёхэтажного здания технической библиотеки и зашли в уже знакомое мне предприятие Общепита, где я уверенно повёл озябшую девушку сразу на второй этаж.

— А почему — на балкон? — спросила она, с видимым трудом поднимаясь по лестнице и одновременно стараясь оценить интерьер помещения.

— Во-первых, по закону физики, тёплый воздух поднимается вверх, под потолок. Во-вторых, на балконе есть уютные диваны. А внизу, только жёсткие столовские стулья. Следовательно, наверху у нас есть шанс согреться быстрее.

— Убедил. Доверюс твоему опыту. — Согласилась она, пока мы располагались на одном из мягких кожаных диванов. — Заказ тоже сам сделаешь? Мне — кофе чёрный без сахара.

Девушка сняла пальто, аккуратно положила его на спинку дивана и осторожно, словно держала на голове вазу с фруктами, присела на его край.

— Это корсет? — Спросил я, нивелируя интонацию вопроса ровно настолько, чтобы собеседница не подумала, что я бестактен или равнодушен. — Неудобно, наверное, тебе в нём?

— Да, — негромко ответила Илона, оставив мне возможность догадываться, на какой из вопросов прозвучал ответ.

— Мне Маша говорила, что у тебя была травма позвоночника. И сейчас такое лечение для тебя — необходимость, — поспешил разрядить я неловкую паузу.

— Ну вот, она и об этом успела рассказат. Впрочем, не важно. Это мои личные трудности, — с грустью констатировала она. — Давай лучше о другом поговорим. Я хотела спросит, ты не знаешь, как Маша добралась? Всё в порядке? Я так привыкла, что мы с ней часто общаемся, что уже беспокоюс, если не слышу от неё новостей несколко дней.

— Да, всё в порядке,… думаю…, хотя она и не звонила. Сам немного волнуюсь.

— Так позвони её родителям? Или ты с ними не знаком?

— Нет, почему? Знаком. — Ответил я, удивившись, как эта простая мысль не пришла мне в голову раньше. — Спасибо за идею, Илона! Я обязательно позвоню вечером. В любом случае у Анны Петровны будут новости о дочери.

— О, Влад. Можно попрошу тебя? Позвони мне, если что узнаешь о Маше. Я сейчас напишу мой телефон. Звони вечером. Пусть поздно. Я не сплю, читаю до часу ночи, двух. Тем более, сейчас каникулы.

Девушка извлекла из сумки небольшой блокнот, вырвала из него лист и написала карандашом несколько цифр. Прочитав, я сразу же их запомнил, как детское стихотворение, короткое и немного навязчивое.

— Интересный номер. Даже если ничего не смогу выяснить у родителей Маришки, всё равно позвоню, чтобы убедиться, что ты не шутишь, и это не телефон какой-нибудь спецслужбы.

Взгляд девушки на мгновение царапнул меня, но снова стал надменным, и даже промелькнувшая было, слабая усмешка не смягчила холодноватое выражение её лица.

— Спасибо! Я буду ждат.

В этот момент нам принесли кофе. Какое-то время за столиком воцарилась тишина. Она имела запах — терпковатый аромат свежемолотой «арабики», который я очень любил. Вспомнились наши вечера с Машенькой в уютном кабинете, освещённом мягким зеленоватым светом настольной лампы. Мы зачитывались старинными книжками или, затаив дыхание, слушали чудесные мелодии, льющиеся из полированного чрева такого же старинного, как и книжки, рояля «J.Becker». Вернее, это я затаивал дыхание, а она, казалось, играла моим настроением, исполняя композиции, то романтичные и немного грустные, то мажорные, ритмичные, заставляющие сердце биться чаще, а ноги притопывать в такт. Мне дико захотелось её услышать, увидеть, обнять…

— Влад! Владик! Ты чего? — услышал я, будто сквозь сон, полный тревоги голос с акцентом.

Глаза Илоны, увеличенные толстыми стёклами очков, испуганно смотрели на меня.

— Ничего, — ответил я, жалея, что приходится возвращаться в этот реальный мир с гигантскими расстояниями, отделяющими меня от близкого человека. — Кофе хороший.

— У тебя были такие глаза, как будто сейчас заплачешь. Это аллергия на кофе?

— Нет. — Задумчиво улыбнулся я, глядя куда-то за спину девушки. — Не бери в голову. Просто расслабился, пригрелся и… задумался.

— Думаешь о Маше? Скучаешь по ней, да? Или что-то ещё случилос?

— Да. — Коротко ответил я, заставив девушку в свою очередь гадать, на какой из её вопросов прозвучал ответ.

— Со мной тоже так бывает, когда уютно, тихо, тепло, в голову приходят воспоминания о похожих моментах прежней жизни. Что их провоцирует? Может запах, или какие-то физические ощущения, которые испытывает организм, вспомнив, что с ним уже так было когда-то давно.

Я снова удивился тому, как быстро моя собеседница выбралась из-под маски холодной надменности, согрев меня своим трогательным соучастием. Правда, быстро взяла себя в руки, вернув лицу выражение и взгляд снежной королевы. Я не стал затрагивать в разговоре тему перемен её настроения, опасаясь ненароком обидеть Илону.

— Расскажи о своей родине, — попросил я вместо этого. — Я никогда не был в Прибалтике, да и вообще за границей.

— Какая же Литва «заграница»? — искренне рассмеялась собеседница. — Такой же Советский Союз, как и Ростов. Толко, суеты у нас менше. На улицах тихо, особенно ранней осенъю, когда слышно шуршание падающих листъев. Красиво! В этом городе шумно, транспорт, их невозможно услышать. Красиво и шумно! На набережной — очен красиво и очен шумно, особенно когда по мосту проходит поезд.

— О, любишь гулять по набережной? А где ты живёшь? Ну, здесь, в каком районе Ростова?

— Селмаш⁹. А в Вилнюсе — Пашилайчяй. Это северо-западная окраина города. Толко там удалось купить дешёвую квартиру, когда мы продали свой дом в Клайпеде и переехали в столицу. Недалеко от нас в Каролинишкесе¹⁰ построили телевышку. Самое высокое сооружение в республике, 325 метров, представляешь! А посередине, ресторан вращается как в Останкинской телебашне в Москве.

— Ого, больше ста этажей! Это выше ростовской вышки на сто метров, — не смог сдержать я удивлённого возгласа.

— Она красивая, не такая ажурная квадратная мачта, как ростовская. Круглый бетонный шпиль напоминает Berliner Fernsehturm¹¹, — пояснила Илона, бегло проговорив немецкое название. — Я на открытках столицы ГДР видела. Правда, нашу ещё не достроили, когда мы уехали. Уже по телевизору с мамой смотрели, как вертолётами поднимали и устанавливали верхний металлический шпиль над рестораном. Когда приеду, хочу подняться наверх, посмотреть оттуда на наш город.

— Ух, ты-ы! Я бы тоже хотел в высотный вертящийся ресторан попасть.

— У тебя всё впереди. Если по-настоящему хочешь, обязателно попадёшь. А то, приезжай в Вилнюс. Я с удоволствием покажу нашу столицу. Начну, пожалуй, с площади Гедеминаса в Старом городе. Рядом Кафедралный собор, построен на месте древнего языческого храма, в котором, представляешь, всегда горел жертвенный огонь. А около него высокая белокаменная колоколня с кованой железной крышей, напоминающей шлем рыцаря. Очень красивый костёл Святой Анны. Старый, в готическом стиле с узкими высокими башнями, построен из 33-х видов красного кирпича. Иногда в нём устраивают концерты органной музыки. Говорят, настолко понравился Наполеону, что тот захотел разобрать и перевезти его в Париж. Но не успел. Русские его прогнали. У нас есть на высоком берегу реки башня Гедеминаса. Это част крепости, которая раньше окружала наш город. Говорят, что её ворота ни разу не открывались для прохода врагов и захватчиков. Такими храбрыми были её защитники. Я люблю…, любила редкие прогулки по старинным узким мощёным булыжником улочкам Старого города. Площадь городской ратуши…

Слушая рассказ девушки, я как будто впервые, увидел её воодушевлённое лицо. Казалось, передо мной другая Илона, увлечённая, полная энтузиазма заразить собеседника любовью к её родине. Не осталось и следа былой холодности и надменности, как если бы она сняла маску. Я слушал и представлял, что вижу описываемые места, слышу тишину, гулкие шаги редких туристов по булыжнику и запах реки, и шорох падающих жёлтых листьев, ковром усыпавших траву старого парка. Что-то необъяснимое, романтическое открылось мне в эту минуту, и я боялся неосторожно отвлечься и стереть это ощущение. Девушка замолчала, внимательно наблюдая за мной. Кажется, она прервала свой рассказ о Тракайском замке и его привидениях.

— Неинтересно, да? — озабоченно поинтересовалась она.

— Ты что, Илона? Очень интересно! — поспешил заверить я её. — Я очень люблю рассказы о местах, где ещё не бывал. Просто, ты так красочно в подробностях описываешь свой город, что я представил себя, путешествующим по осеннему Вильнюсу пешком. Нереальное ощущение, как будто кино посмотрел.

— Из чего я могу сделать вывод, что ты много читаешь и обладаешь хорошим воображением, — отметила она, снова согрев меня улыбкой.

— А почему ты сказала «редкие прогулки»? — поинтересовался я. — Свой город я давно исходил вдоль и поперёк, но и сейчас с удовольствием гуляю по любимым местам.

— Да, и слушать умеешь внимательно, — добавила «девушка — Шерлок Холмс» штрих к твоей характеристике. — Всё дело в том, что на период моего знакомства со столицей пришлось интенсивное восстановителное лечение после операции. Для меня и сейчас проблема — долго ходить. А тогда, года два назад я вообще рада была уже тому, что мелкими шажками, держась за перила, могу выходить на улицу из надоевшей палаты болницы. И все мои впечатления, такие яркие и живые сформировались из трёх-четырёх прогулок с отцом и мамой в те редкие погожие дни, когда они приезжали за мной на выходные.

— Я удивляюсь тебе, Илон! — восхищённо и абсолютно искренне проговорил я, обретя, наконец, дар речи, когда осмыслил и до явственной боли в мышцах представил, что могла чувствовать она тогда. — Ты, должно быть, очень сильная! Я думал, что это качество не характерно девушкам, пока не узнал поближе одну. Я не спал всю ночь после первой встречи с Машей, представлял, что она должна была ощущать и сколько силы воли иметь, чтобы научиться снова ходить и жить после того, что с ней случилось.

— Да, я знаю это чувство. Со мной так же было, когда я познакомилась с ней или с другими девушками из группы плавания. Вот Маша — есть настоящий герой. А что я? Руки, ноги при мне. Ну, проблемы со спиной, но не парализована же, не в коляске передвигаюс.

Тут она беспокойно оглянулась и суеверно постучала кулачком по деревянной столешнице. Потом, сняв очки, вытерла ладошками глаза, неуловимым жестом убрав свои длинные золотистые волосы с лица. Взглянув на меня тем же трогательно беспомощным взглядом, как тогда, в «Оптике», спросила:

— Влад, хотела спросить, вот ты, здоровый молодой парень, дружишь с Машей. Она — инвалид. Не жалеешь?

Я ответил не сразу. Вопрос был поставлен слишком прямо и требовал очень осторожной формулировки ответа чтобы, во-первых, ненароком не обидеть собеседницу, во-вторых, удержаться от хвастливых и самонадеянных напыщенных фраз и, в-третьих, не задеть наших с Машей отношений легкомысленными словами. Вспомнил взгляд пронзительно-зелёных глаз, проникающий в самую глубину моей души, словно предостерегая от ошибки.

— Если бы это был кто-то другой, может и пожалел бы. — Сказал я серьёзно. — Но, Машка — отличная девчонка, умная, красивая, добрая, внимательная. Она меня уважает, доверяет мне. Я готов на руках её носить, лишь бы она была счастлива. Но она и сама отлично справляется с любыми трудностями и очень не любит, когда её жалеют и стараются оказать помощь, намекая на инвалидность.

— Но ведь она отличается от других здоровых девушек даже внешне.

— Конечно, мы с ней и подружились потому, что она не стремилась быть на кого-то похожей. Она у меня уникальная. И её особенность, если ты об этом, только подчёркивает душевные качества: силу, выдержку, волю. И это тоже меня к ней влечёт.

— Мне сложно понять. Наверное, потому, что я выросла дома одна и общалась в болнице с такими же, как я детьми, у которых болезнь отнимает возможность нормално двигаться и дружить с другими, обычными малчиками и девочками. Я понимаю, что чувствуют инвалиды. Не толко физически. Помню, мне, как и им очен страшно было выходить на улицу и терпеть взгляды посторонних здоровых людей. Иногда я видела в них сочувствие, а чаще это было мимолётное равнодушие. Люди, как будто обжигаясь, отворачивались, не желая видеть меня в уродливом корсете среди них. Словно боялись, что я заражу их своей инвалидностью. Особенно сверстники, силные, спортивные, уверенные в себе, к которым «клеятся» и обычные, и даже очень красивые девушки. Забавно и грустно было, когда в школе, здесь в Ростове, многие опасались прикоснуться ко мне, упорно смотрели мимо, разговаривая со мной.

— И что, сейчас тоже так? — смог, наконец, вклиниться я в неторопливую речь собеседницы.

— По-разному. Болшинство привыкли. Кто-то до сих пор считает, что я — иностранка, — трогательно улыбнулась она. — Но есть и исключения. Они, кажется, не имеют «тормозов», стараяс показат своё превосходство, доказать, что они самые крутые и лучшие в классе.

— Да, легче показать, какой ты сильный и бравый на фоне слабых или больных. — Продолжил я мысль Илоны. — Но, это же подло?

— Верно. Такое слово тоже ест в моём лексиконе. Но я научилас доволно эффективно защищатся.

Немой вопрос на моём лице видимо позабавил девушку. Она откинула с лица волосы и в упор посмотрела на меня высокомерно и с таким холодом во взгляде, что я отвёл глаза, содрогнувшись.

— Скажи, Влад, тебе комфортно было заговорит со мной, когда мы встретилис? Если бы ты не знал меня заочно?

— Честно? Не очень, — согласился я, поёжившись, хотя в кафе было так же тепло и уютно.

И тут меня осенило.

— Я понял. Твоя поза, положение головы, лицо, взгляд — это и есть защита, напускной холод, сквозь который не каждый решится пробиться, чтобы приблизиться к тебе?

— Верно! — Рассмеялась девушка. — И это работает здесь, в этом городе лучше, чем на моей родине. Там все так ходят. Что тут скажеш — националная особенност.

— Поразительно! — восхитился я её находчивости.

— Когда я это поняла, почувствовала себя увереннее среди людей. А самое главное — стала быстрее выздоравливать. Но я себя всё равно чувствую чужой, «алией» из другого параллельного мира. Мой мир здесь же, рядом. В нём немало таких же, как я людей с ограничениями возможностей, моих друзей и знакомых. Мы как бы под защитой своей брони живём. И крайне редко я пускаю в него кого-то из мира здоровых. Только тех, кому могу доверять.

Мне вдруг стало неуютно. Странное чувство чего-то непонятного, незнакомого, к чему я случайно прикоснулся, хоть и не должен был этого делать ни в коем случае, так как по понятиям девушки был чужаком. И это мне совсем не понравилось. Представительница «другого мира» мне вдруг показалась охлаждённой стальной статуэткой в масштабе 1:1. Справившись с ознобом, я без особой надежды спросил у девушки:

— И как ты поступишь в своём мире со мной, например?

— Поскольку ты — друг Маши, а она из моего мира, я верю тебе и поэтому, разговариваю с тобой, как с другом. Но защититься я смогу, если для этого возникнет необходимост.

Какая-то внутренняя сила исходила от неё. Как мощное электрическое поле, она трезвила и держала в напряжении, удерживая от возвращения в прежнее комфортное состояние, в котором я еще несколько минут назад пребывал.

— Послушай, Илона, — предпринял я ещё одну попытку вернуть нашу беседу в «мирное русло». — Мне кажется, что я понял тебя, твоё настроение и твою позицию. Я уважаю тебя такой, какая ты есть сейчас. Но можно спросить:

— Как долго ты собираешься продолжать жить в параллельном мире, лелеять в себе обиду, вызванную твоими физическими особенностями? Ведь, в том числе и из-за неё ты прячешься за бронёй отчуждённости и думаешь, что с твоей стороны стены собрались все люди, которые чаще других нуждаются в помощи. Ты выздоравливаешь и скоро почувствуешь себя полной сил девушкой, способной делать то же, что и все остальные. И тогда ты захочешь стать такой, как те, что за стеной. Чтобы подружиться с представителями «параллельной цивилизации», тебе придётся тоже принять их такими, какие они есть, привыкнуть к их психологии, стилю общения. Не помешает ли твоё ледяное стекло-броня этим контактам с ними?

— Оно растает, — просто сказала девушка, сняла очки и посмотрела на меня беспомощным взглядом своих больших серо-голубых глаз.

Её лицо озарила тёплая улыбка, а мне стало снова уютно и легко, как в детстве, когда я чувствовал, что опасность миновала. Я замолчал, надолго задумавшись, а она видимо решила, что мне надоело с ней разговаривать.

Девушка встала из-за стола и начала осторожно надевать пальто. Я запоздало подскочил, чтобы помочь ей одеться. Затем, рассчитавшись с незаметно материализовавшейся рядом официанткой, крепко взял Илону под локоть, помогая спуститься с лестницы. На первом этаже она обернулась, благодарно кивнула и первой вышла на улицу. Я поспешил за ней, еле успев придержать с силой закрывающуюся дверь. Мне показалось, что температура воздуха вне помещения подскочила градусов на десять, пока мы сидели в «Шоколаднице». Некоторое время мы шли по улице, не замечая людей вокруг, пока девушка неожиданно не остановилась.

— Спасибо тебе, Влад! Я согрелась и телом, и душевно, — сказала она. — Рада, что тебя встретила. Ты, настоящий, умный, внимательный собеседник. Не теряйся, пожалуйста, и позвони вечером, хорошо?

— Хорошо, — растерянно пробормотал я, всё ещё не опомнившись от внезапного завершения нашего перерыва на кофе. — Тебе пора, да?

— Да, домой нужно.

— Ну, ладно, пока. Мне тоже приятно было с тобой посидеть. Жаль, что время пролетело так быстро.

Связные предложения почему-то не получались. Я с грустью взглянул в лицо девушки, ещё недавно мне совсем незнакомой. Она ободряюще улыбнулась и, развернувшись, быстро пошла к остановке троллейбуса. Я стоял некоторое время в «броуновском движении» молекул-пешеходов, пока откуда-то из-за спины не услышал голос, показавшийся мучительно знакомым.

— Влад, здравствуй! — Как ни в чём не бывало, поприветствовала меня одна из молекул радостным голосом Оксаны Чаренцевой. — Это твоя подруга? Ничего, эффектная блондинка, стильно одета. Хороший выбор. Ушла. Жаль, не познакомились. Но я рада встрече с тобой. Значит, на экскурсию вместе едем? Знаешь, удивилась, когда твою фамилию в списках увидела!

Одетая в облегающие синие джинсы, короткую ярко красную куртку с отороченным мехом капюшоном, коричневый мягкий вязаный шарф, новомодные яркие финские сапожки — «дутыши», одноклассница выглядела сногсшибательно. Она завладела моим вниманием, прекрасно это понимала и всячески усиливала такое влияние своей внешности неуловимыми движениями головы, взглядами, жестами рук, позой. Меня охватило странное чувство какой-то неизбежности дальнейшего развития событий, на которое я не мог повлиять. А внутри начало расти непонятное напряжение. С тоской я вспомнил, что совсем недавно, там на втором этаже «Шоколадницы» в комфорте и тепле спокойно беседовал с симпатичной мне девушкой. А ещё подумал, что сейчас позвоню вот с этого телефона-автомата маме и сообщу, что не хочу никуда ехать, а про Украину лучше почитаю в Энциклопедии. Всё ещё лелея эту ускользающую из сознания спасительную мысль, я повернулся к однокласснице и ответил, стараясь хоть как-то скрыть в словесном потоке рвущийся наружу сарказм:

— Здоро́во, Оксана! Думал, только на вокзале с тобой встречусь. А ты, тут как тут. Как представил, что все пять дней будем с тобой по неведомым краям разъезжать, решил запасы лекарств пополнить.

— Ты что, заболел? — встревожилась девушка.

— Пока нет, — ответил я, пояснив на полном серьёзе, — снотворное нужно, таблетки от укачивания, пилюли от желудка, капли от аллергии на людей, на всякий случай. Около ЦУМа аптека ещё работает. Пошли?

И я, бесцеремонно схватив за руку, потащил её в противоположную сторону, подальше от остановки троллейбуса, на которую Илона должна была, как я рассчитал, уже выйти из подземного перехода. А если обернётся и увидит меня с «очередной» подругой? Бог знает что подумает, а при случае, ещё и передаст Маше.

— Смешно, — холодно процедила одноклассница, поняв, наконец, что её разыгрывают. — Ладно, слушай. Я выяснила маршрут нашей поездки. Из Ростова мы едем в Днепропетровск автобусом, целый день, представляешь? Поздно вечером поездом — в Винницу. Спим в поезде. Утром приезжаем, и сразу — экскурсия.

— Не думал, что по деревням тоже экскурсии организуют, — съёрничал я.

— Будешь удивлён. Винница — вполне себе большой город. Экскурсия на целый день по монастырям, крепости, старому центру. Посетим мавзолей, где похоронен доктор Пирогов. Впрочем, поехали дальше, — с энтузиазмом продолжила она. — На следующее утро — экскурсия в ставку Гитлера, вернее то, что от неё осталось, а потом тем же автобусом поедем в Житомир.

— А это где? — почти успокоившись, не удержался я. — Ещё один «вполне себе» город?

— Ну, что-то типа того. Там даже аэропорт есть.

— Мы что, дальше самолётом полетим? — спросил, в тайне надеясь на положительный ответ.

— Не думаю. В программе — поездка на поезде в столицу Украины, город-герой Киев. Приезжаем вечером. Ужин. Снова ночь в гостинице, а с утра экскурсии по городу, в Киево-Печёрскую лавру, музеи, прогулки по Крещатику, набережной Днепра, представляешь? До полуночи. В половине первого поезд в Харьков. Спим, пока едем, а с утра экскурсия по городу и свободное время. Вечером — домой.

— Круто! — невольно восхитился я такой насыщенной программой.

Во мне начал разгораться огонёк любопытства, нетерпения в предвкушении новых впечатлений. Но я не знал, как себя вести. Стоит ли продолжать сердиться на одноклассницу только за то, что она искренне хочет со мной общаться? Ведь, я честно рассказал об Оксане Маше и выполнил её просьбу, показав девушку на портрете. Никаких обещаний с ней не общаться перед отъездом Морозова не требовала. Конечно, перспектива провести предстоящие дни с Оксаной практически вдвоём представляла некоторую угрозу моей верности любимой девушке. Обязательно произойдёт серия «случайностей», в результате которых мы будем всегда оказываться на соседних местах в автобусе, в одном купе поезда, и — не дай бог до этого дойдёт — в одном номере гостиницы. В том, что так и будет, я не сомневался, даже если все тридцать «соучастников» поездки будут с нами всё время рядом. Но я подумал, что смогу вовремя остановить слишком интенсивные проявления симпатии Оксаны к моей персоне, как это уже случалось совсем недавно. Не хотелось её снова обижать. Хотелось мирно путешествовать, отдыхать от школы и правил, и не думать ни о чём, кроме новых впечатлений от посещаемых мест и городов.

— Прости, Оксан! — пробормотал я тихо. — Моя шутка про лекарства была глупостью.

— А! Не бери в голову. Проехали, — небрежно бросила девушка, даже не взглянув на меня.

Лишь подобие победной улыбки промелькнуло, как мне показалось, на её выразительном симпатичном лице. Мы шли быстрым шагом, причём она не отставала от меня, продолжая рассказывать. Заскочив в ЦУМ¹² через узкую боковую дверь, я почувствовал, что вспотел. Оксана крепко держала меня за руку, словно боясь потеряться в толпах покупателей, осаждавших пропитанные тяжелым ароматом из смеси запахов одеколонов, духов, лосьонов прилавки с парфюмерией. Мы пробрались в центральный зал универмага, заставленный черно-белыми телевизорами на ножках, не менее громоздкими проигрывателями грампластинок, среди которых случайными айсбергами возвышались холодильники. Протиснувшись между штабелями громадных коробок с некогда дефицитными и дико дорогими цветными телевизорами «Электрон», мы выбрались к небольшой витрине у южного выхода с батарейками, фонариками, кассетами, портативными магнитофонами «Весна» и «Спутник», и автомагнитолами «Урал». Оксана заняла очередь в кассу, а я стал рассматривать большую рекламную фотографию, на которой женщина в белом теннисном костюме стоит у вишнёвой ВАЗовской «девятки» на фоне гор и держит на вытянутой руке живого сокола. Картинка притягивала взгляд. Но необычность её я понял не сразу. То, на что фотограф стремился обратить внимание зрителя — автомашина новой модели — выглядела диким, инородным пятном, закрывающим часть пейзажа нетронутой природы.

— Удивительно безвкусная реклама, — услышал я голос Оксаны.

Она стояла за моей спиной, рассматривая то же, что и я. В руке картонная коробка с дюжиной тонких батареек.

— Это на всю поездку. Для плеера, — словно оправдываясь, пояснила она.

— Отлично! — одобрил я, подумав, что вряд ли она успеет разрядить из этого запаса даже треть, ибо невозможно одновременно разговаривать и слушать музыку. — Давай зайдём в отдел «Фото», я плёнки куплю.

— Хорошо, пошли. Я сама фотографировать не люблю, но с удовольствием посмотрю твои снимки, когда вернёмся.

Фасад здания ЦУМа вдоль Проспекта как бы пропускал сквозь себя улицу Шаумяна. Ещё совсем недавно через арку здания проезжали машины. Но городские власти отремонтировали тротуар, положив вместо асфальта тротуарную плитку, и загородили выезд металлическим ограждением с узким проходом для пешеходов. Мы вышли на Проспект, чтобы перейти в южный зал универмага. Оксана по инерции поднялась по лестнице и обернулась лишь на верхней ступеньке в поисках меня или кого-то, кто открыл бы ей тугую стеклянную дверь. Я же невольно остановился на тротуаре. У стены в инвалидном кресле сидел молодой парень без ног. Рукава его камуфляжной куртки с гвардейским значком и скромной орденской планкой, были закатаны по локоть, обнажая внушительные мускулы и страшную, похожую на клешню раздвоенную культю левой руки, обтянутую красноватой кожей. Глаза прикрывали непроницаемо тёмные очки. Его губы тронула улыбка, когда, повернув голову, он увидел Оксану, растерянно стоявшую посреди толпы, стремящейся попасть в универмаг. Правой рукой с татуировкой эмблемы ВДВ парень поправил голубой берет, залихватски прикрывавший правое ухо и часть лица со следами ожогов. Девушка смотрела на него во все глаза. Инвалид снова посмотрел на меня.

— Иди к ней! — вдруг произнёс он. — А то, девушку уведу у тебя.

Голос его звучал глухо, как бы с присвистом из горла. Я смутился, не зная, что ответить. Почувствовал, что не могу пошевелиться, а внутри разливается мерзкий страх. В памяти всплыли обрывки разговоров о покалеченных солдатах, вернувшихся с войны в Афганистане и воспоминания из детства о встреченном у Центрального рынка инвалиде без ног, что передвигался на деревянной тележке, отталкиваясь от асфальта деревяшками, зажатыми в заскорузлых кулаках. Тот тоже был одет в выбеленную солнцем гимнастёрку времён Великой Отечественной войны, на которой при каждом движении позвякивали две потемневшие от времени медали.

— Вы… десантник? — наконец произнёс я дрогнувшим голосом.

— Не дрожи ты так, парень! — подбодрил он меня. — Сейчас уже не страшно. Война далеко. Да, десантник.

— Из Афгана? — еле изрёк я ещё один вопрос, стараясь неотрывно смотреть ему в стёкла очков, чтобы не видеть израненное тело.

— Угадал. А ты в школе учишься?

— Да, в восьмом классе, — ответил я, чувствуя, как проходит шок от первого впечатления.

— Я тоже учился… в восьмом. А, потом в военное училище поступил…. А как её зовут? — кивнул он в сторону спускающейся к нам Чаренцевой.

— Оксана, — снова односложно ответил я.

— Серьёзно? — как будто удивился он. — А тебя?

— Влад.

— А я, Толик, — громче, чем нужно представился парень в расчёте на то, что услышит и спустившаяся с лестницы одноклассница.

Девушка действительно услышала, подошла вплотную, взяв меня за руку, и с опаской поглядывала то на меня, то на десантника.

— Здравствуйте! — Наконец вымолвила она, пристально рассматривая парня, и я почувствовал, как крепко сжала мне локоть, должно быть, рассмотрев его руку.

Толик, тем временем, ловко всем телом развернулся в кресле, выудил из сумки, висящей за спинкой, гвоздику на длинной ножке и со всей возможной галантностью вручил растерявшейся Чаренцевой.

— Это тебе, Оксана! — улыбнулся он ей.

Улыбка получилась странной, кривой, потому что обожжённая часть лица при этом оставалась неподвижной.

Она неуверенно взяла цветок, автоматически поднесла его к носу и застенчиво улыбнулась.

— Спасибо! — Еле слышно поблагодарила всегда такая смелая, одноклассница, краснея от смущения.

— И вам спасибо, ребята!

— За что? — удивлённо спросили мы почти хором.

Десантник вместо ответа долго вглядывался в наши лица.

— Оксан, слушай, если вы с другом сейчас же не обниметесь, я уведу тебя у него, а потом женюсь, — подзадорил он её сипловатым голосом.

Фраза мне не понравилась своей фамильярностью, но я не мог сделать замечание старшему человеку, да ещё инвалиду. Стоял, как истукан, не зная, как реагировать. Девушка же, ни с того ни с сего, повернулась и, глядя мне в глаза, обхватила руками за шею и притянула к себе так, что наши лица соприкоснулись. Я автоматически шевельнул головой, поцеловав её в щёку, чтобы избежать поцелуя в губы. Манёвр удался, тем не менее, мозг пронзила досада на своё безволие, а тело охватило какое-то оцепенение, которое никак не удавалось с себя стряхнуть.

— Вот теперь молодцы, молодёжь! — обрадовался десантник. — Не зря воевал. Значит, жизнь продолжается. Мирного вам неба, ребята!

— Спасибо! — автоматически пробормотали мы снова хором.

— И Вам мира. Выздоравливайте! — Добавила Оксана и, словно спохватившись, суетливо вытащила из сумочки кошелёк и спросила. — Может нужно помочь? На продукты…

На мгновение лицо парня застыло, как маска. Но он быстро взял себя в руки.

— Оксана, ты явно смелее своего кавалера, — сказал он, серьёзным тоном. — Спасибо! Но у меня всё в порядке.

— Но ведь, Вы не можете работать, а пенсия…, — попробовала настоять одноклассница.

— Ошибаешься, — перебил её Анатолий, — я зарабатываю деньги,…на заводе.

–…?

— Да, на конвейере собираю электромоторы. Вот этими руками управляю станком-автоматом.

Тут он поднял культю и продемонстрировал, что может шевелить раздельно обтянутыми кожей лучевой и локтевой костями, как будто двумя пальцами. Комок подступил к горлу, когда я попробовал представить себе, как можно двигать лучевой или локтевой костью руки, даже если они обросли кожей, а Оксана вдруг наклонилась и, осторожно обхватив пальцами культю, легонько пожала её, улыбнувшись инвалиду. Изуродованное лицо Толика застыло, ещё больше напомнив гримасу, но почти сразу снова ожило.

— Не стоит! — сказал он тихо и опустил голову.

— Мне сейчас показалось, что я Вас давно знаю. Спасибо, Анатолий, — ответила девушка, — за Ваш подвиг на войне и за мир для всех нас!

Парень с минуту неподвижно сидел в своём кресле. Когда он снова посмотрел на нас, лицо его было спокойным, и улыбка играла на губах.

— Пора вам, ребята, — сказал он и добавил: — Смотри, парень, если будешь таким робким, уведу у тебя Оксанку и женюсь. Как пить дать, женюсь.

Поднимаясь по лестнице, девушка всё время оглядывалась. Перед дверью универмага мы ещё раз посмотрели вниз. Десантник поднял правую руку к берету и резко отвёл вперёд и вверх, салютуя нам. Некоторое время мы с одноклассницей молча пробирались к прилавку с фототоварами. Пока я покупал фотоплёнки и фотокассеты, чтобы дома подготовить всё для быстрой перезарядки фотоаппарата, девушка бродила между рядами пианино, рассеянно нажимая на клавиши и извлекая из инструментов грустные протяжные ноты. Продавщица, направившаяся было к ней, чтобы одёрнуть расшалившуюся школьницу, увидела что-то в её глазах, сменила траекторию, ретировавшись за прилавок. Разговаривать не хотелось. Мы поднялись на второй этаж на антикварном лифте с коваными раздвижными решетками вместо внутренних дверей, прошли через отделы с одеждой и спустились по широкой каменной лестнице, оказавшись снова в северном крыле универмага. Вышли из магазина и молча, побрели обратно по улице Фридриха, а я гадал, как долго Оксана сможет идти рядом, не произнося ни слова. Как ни странно, первым тишину прервал я сам:

— Оксан. Хочешь, провожу тебя домой? — задал вопрос только чтобы не молчать.

Девушка с досадой и недоумением посмотрела на меня, должно быть, гадая, какую ещё шутку я придумал. Ответила ещё через квартал.

— А, ведь он совсем молодой. И тут с ним такое…! Что…? А, да. Спасибо! Ты и так меня провожаешь.

— Прости, меня интуиция подводит. Не помню, где ты живёшь… — попробовал пошутить я.

— Пушкинская — Университетский, — бросила, словно адрес таксисту, одноклассница, снова замыкаясь.

— Почему-то, так и подумал…, — рассеянно пробормотал я. И добавил: — Но, мне кажется, этот парень в чём-то счастливый человек. Он стал героем на настоящей войне, возможно, кого-то спасал от смерти. Ему есть чем гордиться, что вспомнить в жизни.

— Он… мужественный. Улыбается, а ему больно! Всё время больно, представляешь? Больно и одиноко…! Я почувствовала, когда прикоснулась к его… руке.

Девушка остановила меня, упёршись двумя руками в плечи, и посмотрела в глаза. Холодок пробежал по спине, когда я увидел слёзы на глазах у всегда весёлой и слегка циничной Оксаны.

— Он терпел, но не отдёрнул руку потому, что нуждался в этом прикосновении. Все шарахаются от него, как от чудовища. А он ведь, такой же, как мы! Ты представляешь, как это — чувствовать себя изгоем среди своих, за которых он отдал здоровье и готов был отдать жизнь? — продолжала она, уже не стесняясь своих слёз. — Он уже никогда, слышишь — НИКОГДА не станет таким, как люди вокруг! Его никогда по-настоящему не полюбит девушка. Потому что, зачем ей такой муж, который не может не только её обнять, повести на дискотеку, работать, но даже сам за собой убрать. Разве что, из сострадания какая-нибудь бабушка станет за ним ухаживать, вспомнив свою военную юность, когда в госпиталях для инвалидов без рук, ног, глаз, которым не судьба уже никогда выйти оттуда, лечила их, мыла, кормила, читала им книжки вслух. А поцеловала тебя я только, чтобы ему сделать хоть что-то приятное. Не подумай, не клеюсь я к тебе. Стоял, как истукан. Хоть что-то бы сказал, чтобы как-то поддержать парня. И вообще, пошёл ты со своим… «провожу»!

Она резко развернулась и пошла прочь, резко вытирая лицо рукавом куртки. Я стоял, не пытаясь даже пошевелиться. Казалось, что вокруг образовался вакуум. Все мышцы свело от напряжения. Стоял, смотрел ей в след, автоматически отмечая, что, даже расстроившись, девушка не утратила своей грациозной как у гимнастки осанки и элегантности. Когда яркая курточка уже перестала мелькать между спинами спешащих по делам горожан, я снова начал слышать звуки и понимать, что мешаю другим людям идти. А также, что веду себя не по-мужски. Я побежал вперёд в надежде догнать одноклассницу. Свернув на проспект Соколова, я словно на зачёте по физкультуре преодолел триста метров до следующей улицы и вдруг снова увидел её, поднимающуюся по лестнице к входу расположенного в высоком цоколе кирпичного четырёхэтажного жилого дома «Протезно-ортопедического комбината». Перед дверью она остановилась, неуверенно оглянувшись. Увидев меня, махнула рукой, приглашая подойти. Красивое лицо светилось решимостью, а румянец от недавних слёз только подчёркивал самобытность девушки.

— Помоги открыть дверь, — попросила она, как ни в чём не бывало, когда я взлетел по лестнице, оказавшись рядом менее чем через секунду. — Идиоты! Хоть бы подумали, как инвалидам сюда заходить!

Действительно, местами осыпавшаяся кирпичная лестница с проржавевшими перилами оставляла немногим людям с ограниченными возможностями передвижения шанс попасть в учреждение, чтобы получить жизненно важное для них оборудование или протезы. Высокая двустворчатая деревянная дверь, покрытая старой, местами отшелушившейся краской, со скрипом распахнулась, выпуская пожилого гражданина на костылях. Мы с ним с трудом разминулись на узкой площадке, и я придержал перед девушкой готовую захлопнуться створку, снабжённую изнутри мощной пружиной. Зайдя в помещение, мало чем отличающееся от регистратуры обычной больницы, мы с Оксаной почувствовали острый запах медикаментов, кожи и хлорки. Женщина в синем халате возила шваброй по протёртому до дыр линолеуму на полу, едва не задевая тряпкой ноги стоящих и сидящих тут же на медицинских кушетках посетителей. Одноклассница остановилась, внимательно изучая висевшее на стене расписание работы кабинетов врачей-травматологов, хирургов и ортопедов. Я в некотором недоумении тоже стал рассматривать информацию на многочисленных досках и стендах, окружающих одинокое окошко регистратуры, перед которым стояли несколько человек. На всякий случай, тоже стал в очередь за женщиной в длинном плаще и вязаной шапочке. Из её сумочки торчала тетрадь внушительной толщины с пачкой рентгеновских снимков и кучей подклеенных закладок и пожелтевших листочков. Оксана подошла ко мне, когда женщина растерянно забирала свою тетрадку из узкого окошка, одновременно что-то объясняя санитарке про своего мужа, который сидит на улице в инвалидном кресле и не может подняться, чтобы сдать документы лично. Задав несколько вопросов в освободившееся окно, девушка потащила меня за собой в один из кабинетов и, проигнорировав недовольные возгласы сидящих в очереди, буквально влетела внутрь. Сидевшая за столом женщина в медицинском халате даже привстала со стула.

— Людмила Юрьевна, нам нужны протезы руки и ног для молодого человека, — без предисловий начала девушка.

Женщина недоумённо оглядела меня. На лице её застыл немой вопрос, а Оксана продолжила:

— Нет, моему родственнику. Он из Афганистана вернулся, ранен был, потерял кисть руки и ноги ниже колен. Он герой, орден имеет. Ему нужно работать.

— Конечно, девушка, не волнуйтесь вы так. Я сейчас же дам указание в регистратуру принять ваши документы. Мы поставим вас в льготную очередь для героев и участников боевых действий. Ваш родственник бесплатно получит протезирование конечностей после осмотра и консультации специалистов. На нашем заводе делают высококачественные прочные протезы, позволяющие людям передвигаться и восстановить косметический вид рук. Есть варианты подбора цвета под кожу, но за отдельную плату.

— Что для этого нужно? — с подозрением в голосе спросила девушка, проигнорировав рекламу.

— Справка о ранении из воинской части, история болезни с заключениями врачей госпиталя о результатах лечения, результаты анализов на гепатит, заключение ВТЭК о группе инвалидности…

Людмила Юрьевна с доброжелательной улыбкой продолжила перечислять длинный список документов до тех пор, пока одноклассница не сказала:

— Стоп! Хорошо, мы соберем документы. Дальше, что? Сколько времени займёт протезирование?

— О, конечно это зависит от высоты ампутаций, качества проведенных операций, степени заживления, отсутствия контрактур…. В общем, если сможем включить вашего родственника в очередь на обследование на февраль следующего года, то, думаю, на Парад Победы он сможет пойти на своих ногах… ну, в смысле, на протезах.

— Но это же очень долго! Как ему жить всё это время? — возмущённо спросила Чаренцева.

— Ну, что вы, милочка. Это совсем недолго. Просто очередь на бесплатное протезирование очень сильно выросла за последнее время. Сами понимаете, сколько ребят возвращается оттуда (она пальцем показала куда-то на потолок за спиной), и скольким из них нужны протезы. А сколько несчастных случаев на производстве? Вы себе даже не представляете.

— Хорошо, а есть у вас платные услуги?

— Не поняла вас, извините…?

— Ну, за деньги сможете изготовить протезы?

Улыбка и взгляд женщины, наконец, стали осмысленными, и она с сомнением в голосе продолжила:

— Конечно, наше производство загружено под завязку заказами ветеранов, и наше Правительство гарантирует всем инвалидам и участникам войн бесплатную помощь такого рода…

— Людмила Юрьевна, сколько это будет стоить? — резко оборвав словоизлияния заведующей, спросила Оксана.

Женщина обиженно глянула на неё, потом на меня.

— Ну, хорошо. Ознакомьтесь с нашим каталогом. Там указаны цены на разные модели протезов.

И она передала нам тонкую брошюру.

Мы пролистали все восемь страничек тетрадки, ознакомившись с почти чёрными копиями фотографий образцов продукции ПОК¹³. На последних двух листах рядом с нарисованными художником-примитивистом либо дебилом эскизами людей, лишённых частично или полностью конечностей, имелись таблицы. В них около обозначения длины протеза стояли цены. Многие из них значительно превышали месячную зарплату моих родителей.

— Не слабо! — невольно впечатлился я.

— Поймите, это ручное производство по индивидуальным заказам. И для человека, которому эти изделия жизненно необходимы, поверьте, цены имеют второстепенное значение.

— Понятно. Хорошо, когда мы можем привести парня?

— Ну, оплатите консультацию и приводите, хоть завтра. — Без промедления ответила женщина.

— А сколько займёт изготовление протезов?

— После оплаты — дней десять.

— Спасибо, мы зайдём на неделе. До свидания! — резко завершила разговор Оксана, встала и потащила меня прочь из кабинета.

Выйдя на улицу, мы с минуту стояли, вдыхая свежий, лишённый хлорки воздух города.

— Оксан, ты что задумала? — нетерпеливо спросил я.

— Хочу помочь одному человеку. — Таинственно улыбнувшись, ответила одноклассница.

— Толику?

— Ага.

— Но ведь это дорого! И как ты его уговоришь?

Вместо ответа, девушка почти бегом потащила меня в сторону улицы Фридриха. Мы дошли быстрым шагом до остановки и заскочили в троллейбус, идущий на вокзал.

— Он должен быть ещё там, — проговорила запыхавшаяся и румяная от быстрой ходьбы Оксана, сверкая глазами. — Я попробую с ним поговорить, а ты молчи, не вмешивайся.

Я пожал плечами. Выйдя из троллейбуса на остановке у Дома Книги, мы забежали в подземный переход и выскочили у недавно посещённого северного крыла ЦУМа. Пробежав вдоль фасада до улицы Шаумяна, остановились перед лестницей, где меньше часа назад беседовали с десантником. Оксана разочаровано оглядывалась по сторонам в надежде увидеть удаляющуюся инвалидную коляску. Она даже затянула меня в переулок, всегда отличавшийся своим запустением и зловонными трущобами, но скоро вернулась. Я прошёл быстрым шагом ещё квартал в сторону Центрального рынка, но также не обнаружил Толика. Не очень трезвый гражданин стоял, подпирая стену дома на углу Проспекта и улицы Социалистической, видимо не доверяя своему чувству равновесия.

— Дядя, — обратился я к нему, — не знаешь, тут инвалид на коляске, без ног, с изувеченными руками. Ну, в форме десантника…. Видел?

–…Ну…? — сфокусировав на мне взгляд, при этом, опасно покачнувшись, ответил тот.

— Куда он поехал?

— Т-туда… — неопределённо обведя город рукой с севера на запад, ответил мужик.

— Он здесь часто бывает?

— Е… жжед… днев-но, — с трудом выговорил он непростое слово.

— Зачем он приезжает?

— Баб… бб… — начал он, но увидев удивление в моих глазах, быстро закончил, — бабки стр-р-релять.

— Где он живёт, знаешь?

— Да. То есть, нн..нет. А, ты чегой-то спрашиваешь всё, аки следователь какой? Ничего т… тебе больш-ше ни-и-ии скажу. Ну, вот ни словечка больше… Ни буковки…, и д… дажжж-жж…

Я не стал дослушивать окончание тирады пьяного и поспешил к Оксане поделиться полученной информацией. Она с недоверием выслушала её и с ещё большей озабоченностью в голосе заключила:

— Так! Он попал в беду. Я как почувствовала, когда он про завод сказал. Враньё — это. Не может инвалид с такими увечьями на заводе работать. Гордый, не хотел, чтобы мы, по сути — подростки ещё, прониклись его проблемами. Слушай, Влад. Предлагаю завтра у универмага немного подежурить в это же время. Может, встретим его снова?

— Ну, хорошо, встретим, а дальше. Оксан, подумай, чем ты или я можем ему помочь? Твоего «трояка» хватит только на водку. А оплатить ему протезы мы не можем. Сами ещё на шее у родителей сидим. Ты видела цены?

— Видела. Это можно решить. Я свой «видик¹⁴» продать могу. Как раз хватит на два протеза ног. Подумай, если Толику дать шанс поверить в себя, в то, что он сможет самостоятельно ходить…. Первый толчок, понимаешь? А дальше он «выплывет», я уверена. Был бы он слабым, не начал строить из себя стахановца. Взял бы деньги, да напился «в стельку».

— Откуда ты знаешь, что он так не сделал? Тот «колдырь» под стенкой сказал, что Толик побираться сюда ходит, — заметил я.

— Не говори так о нём! Он герой. И не «побираться»…. Слово-то, какое дебильное! Если ему на лекарства не хватает денег с пенсии или на еду? А вдруг у него семья есть? — кипятилась Оксана.

— Не думаю, хотя… мать или отец могут быть.

— Ладно, пустой базар. Я здесь завтра буду. Хочешь, подходи к двум часам. Попробуем вместе решить, как помочь парню. А, не хочешь, я сама справлюсь. И поможет мне Людмила Юрьевна.

Энтузиазм Чаренцевой захватывал меня всё больше и больше. Глаза её сверкали решительным блеском, и улыбка играла на губах. Оксана меня заводила, увлекала, не давая опомниться и привести какие-то, как мне казалось, логичные аргументы против этой авантюры. Я согласился почти автоматически, засунув подальше свои «разумные» доводы, чтобы она опять не подумала, что я пассивен и робок. Мы снова были с ней на одной волне, и это мне нравилось!

Расстались мы почти друзьями. Девушка спешила, опаздывала к зубному врачу. А я пошёл домой собирать в кучу расползшиеся мысли. Уже стемнело, и я сел на конечной остановке в холодный троллейбус, только-только поднявший к проводам штанги токоприёмников после перерыва. Остывший салон был почти пустым. Пока транспорт летел по опустевшему проспекту Восстания¹⁵, я задумчиво рисовал человечков на запотевшем стекле. Их получилось много, почти столько же, сколько моих одноклассников. Мысленно я каждого из них назвал соответствующим именем и подумал, что встречаю каждый день столько людей, и все они разные, не похожие друг на друга. Иногда, настолько, что поражаешься, как вообще возможно такое многообразие личностей. А сегодня было такое чувство, как будто, прикоснулся к знаменитости, к кумиру всех мальчишек и девчонок Владимиру Высоцкому, например, или к путешественнику Туру Хейердалу.

Вечером после программы «Время» я вдруг услышал трель своего антикварного телефона. Сняв трубку, сквозь треск помех с удивлением услышал Машин голос. Немного тревожный, но такой звонкий, близкий и тёплый, что я сразу успокоился, с растущим интересом слушая скороговорку описания сегодняшних её приключений. Через слово, разбирая услышанное, я всё-таки смог понять, что обстоятельства круто поменялись, заставив мою подругу срочно корректировать план своего путешествия. Несмотря на неопределённость и неожиданное препятствие, она сумела не упасть духом и с энтузиазмом начала сама с помощью какого-то иностранного справочника исследовать альтернативные возможности получения нового протеза. «Завтра прилетает папа, и я хочу с ним посоветоваться, как лучше решить вопрос с моей ногой. Он обязательно поможет и что-нибудь придумает», — сказала она голосом, полным уверенности. Я постарался её поддержать, а как только закончил разговор, сразу позвонил Илоне и поделился с ней полученными от Морозовой новостями. В репликах литовской девушки звучал неподдельный интерес. Я еле унял волнение в голосе, когда рассказал, что её подруга не сможет попасть в клинику и получить новый протез, как планировала. Но она что-нибудь обязательно придумает. Поделившись уверенностью, с какой Маша мне говорила, что не всё потеряно, и нельзя сдаваться, я почувствовал, что моя собеседница к концу разговора успокоилась, а её скандинавский холод в голосе куда-то исчез. Она даже пошутила, пожелав мне забавных снов. «А ведь, общение здо́рово лечит душу!» — подумал я, засыпая и приготовившись запоминать забавные сны.

Совершеннолетний гражданин. Начало добрых дел.

Утро! Как ни мечтал поспать подольше на каникулах, наступили эти самые каникулы, и уже третий день просыпаюсь чуть свет, думаю, как успеть сделать всё задуманное. В сегодняшнем случае это поход за моим паспортом. Он обязательно должен стать успешным. К тому же, желательно завершить его пораньше, чтобы осталось время на обещанную вчера встречу с новой одноклассницей (Никак не могу начать называть её просто одноклассницей). Встреча эта может занять совершенно непредсказуемое время, судя по планам, о которых мы с Оксаной договаривались. В паспортный стол я пришёл к девяти, но хвост очереди уже вырос и не помещался в зале. Я потоптался минут пятнадцать на пронизывающем ветру, после чего наконец-то попал внутрь здания. В вестибюле было теплее. Нуждающиеся в паспортах полсотни человек активно вырабатывали углекислый газ, организуя локальный парниковый эффект, про который я как то прочитал в журнале «Наука и жизнь». Немолодая женщина в форме капитана милиции вышла из кабинета и начала читать список фамилий. Вокруг неё образовалось свободное пространство, о существовании которого я сразу догадался, испытав добавочное давление сограждан. Услышав в числе прочих и свою фамилию, начал плавно извиваться, помогая себе руками, чтобы проникнуть сквозь толпу к ставшей такой «притягательной» милиционерше. Дальнейшая вводная, поступившая от неё, оказалась неожиданной для значительной части тех, кого мне удалось миновать, протолкнувшись к ней: покинуть помещение всем, кто не услышал своей фамилии. Они смогут получить документы после обеденного перерыва. Тут только я осознал всю благосклонность судьбы ко мне сегодня. «Капитан Судьба» сэкономила мне массу времени, сократив очередь к вожделенному паспорту до пяти человек. Всего пятнадцать минут спустя я изменил свой социальный статус, положив в карман красную книжечку с гербом СССР. Не было аплодисментов, оркестра, цветов, ликующих сверстников, но в своих собственных глазах я значительно вырос, стал более серьёзным и рассудительным. Наверное, это было заметно со стороны, потому что Оксана как-то странно посмотрела на меня при встрече, и вообще, была сегодня какой-то другой.

— Сегодня ты какой-то загадочный, Влад, — заметила она, с улыбкой наблюдая, как я пытаюсь говорить с ней более низким, чем обычно голосом.

— Привет, Оксан! Как ты? План ещё в силе? — спросил я.

— Да. Помнишь повесть Гайдара?

— Какую? «Кортик», что ли?

— Нет. «Кортик» Катаев написал, — улыбнулась она, — а Гайдар — «Тимур и его команда».

— Да, читал такую, кажется. Инструкция для пионеров по переводу бабушек через улицу…

— Ну, что-то вроде… — оценила шутку девушка. — Только сейчас это называется волонтёрское движение. Молодые люди во всём мире помогают нуждающимся. В нашем случае, Анатолий таковым является, а мы — молодые, сильные — должны найти способ оказать ему помощь, реальную помощь. Да так, чтобы его не обидеть. Подумай, он же почти наш сверстник. Ну, пусть лет на пять старше. Но это не важно. Главное, чтобы он почувствовал, что вокруг него есть люди, готовые к соучастию, состраданию, а не сомнамбулы, зацикленные на своих проблемах и комплексах.

— Я тоже так думаю, Оксан, — отозвался я, в очередной раз, воодушевившись её логикой, быстротой мысли и способностью вести за собой. — Этот парень сейчас одинок. И то, что он каждый день приезжает на улицу, видит толпы людей вокруг, помогает ему не чувствовать себя изгоем. Я думал и только ночью понял твой план. Поэтому пришёл сегодня и готов помочь.

Она кивнула и потащила меня к универмагу. На углу Проспекта и улицы Социалистической она вдруг остановилась.

— Постой здесь, Влад. Хочу сама сначала ещё раз проверить, как Анатолий среагирует на наше предложение. Подойдёшь минут через пять-семь, хорошо? Ничему не удивляйся, что бы я ни говорила и ни делала. Мне важно проверить саму себя. Смогу ли с ним общаться как с обычным человеком.

— Хорошо. Давай, Оксан, удачи!

Я зашел за угол дома, отметив время, и старался не проявлять признаков любопытства и не подглядывать за входом в универмаг, хоть и очень этого хотел. Наконец, минутная стрелка отползла на нужное деление моих часов, и я чуть ли не бегом устремился к лестнице входа. К моему удивлению ни одноклассницы, ни десантника нигде не было. Я пробежал до угла здания, затем вернулся к арке, прошёл через неё к грузовому двору магазина, в который медленно и неуклюже заезжала зелёная «Колхида»¹⁶ с длинным прицепом. Машина загородила от меня улицу так, что я не мог видеть, что происходит на ней. Когда прицеп, наконец, втянулся в ворота, я кинулся в сторону Газетного переулка в надежде обежать квартал и вернуться, если не найду их, по главной улице обратно. Я заглядывал в арки, подворотни и за заборы в надежде увидеть хотя бы одноклассницу. Беспокойство за неё возрастало, быстро превращаясь в липкий сковывавший мысли страх. Грязно-зелёный УАЗик — «буханка», стоял на углу переулка, небрежно припаркованный у водораздаточной колонки. Я уже прошёл мимо, но обратил внимание, что из открытой широкой боковой двери доносятся громкие голоса, и один из них — голос Чаренцевой — очень воодушевлённо спорил с другим женским голосом. Рядом с дверью в инвалидном кресле сидел десантник. Чёрные очки и голубой бере́т лежали на коленях, и я впервые увидел его лицо в шрамах от затянувшихся ожогов, обезобразивших всю правую сторону. Казалось, он окаменел, даже не среагировав на моё появление. Но глаза сверкали гневом. Определённость ситуации вернула уверенность, и я заглянул в сумрак салона, в котором разместились Оксана, ещё одна молодая черноволосая девушка с невероятными золотыми кольцами в ушах и пожилой цыган в помятом пиджаке и с кучерявой седой бородой. На пальце его сверкал массивный золотой перстень с чёрным бриллиантом. Громко и вежливо поздоровавшись, я вопросительно посмотрел на одноклассницу, готовый оказать ей поддержку. Девушка махнула рукой, приглашая меня стать участником беседы. Молодая цыганка, до этого момента горячо и многословно что-то доказывавшая, резко осеклась и замолчала. Видимо, из-за затемнённых очков и моих сегодняшних попыток говорить более низким голосом, неверно оценила мой возраст. В разговор вступил пожилой обладатель бороды «а-ля Карл Маркс». Несколько обрывочных русских слов, проскочивших в потоке цыганской речи, больше напомнившей мне какое-то витиеватое ругательство, не приблизили меня к сути, зато цыганка зло глянув на меня, недовольно пробурчала что-то, видимо ещё больше рассердившее старика.

— Ашен, рома!¹⁷ — крикнул тот, не сводя с меня внимательных карих глаз. И добавил многозначительно. — Мы договорились.

— Хорошо. Паспорт? — невозмутимо потребовала Оксана, протянув руку.

— Лавэ¹⁸? — в свою очередь протянул ладонь «Маркс».

К моему удивлению, одноклассница отсчитала триста пятьдесят рублей и отдала старику, быстро вытащив из его пальцев помятую красную книжечку с гербом СССР. Мельком взглянув на фото, убедилась, что это тот документ, о котором говорили, она кивнула мне, показывая, что пора уходить. Я помог девушке покинуть микроавтобус, и мы, не сговариваясь, быстро покатили растерявшегося окончательно Толика к оживлённой улице Фридриха, стараясь скорее влиться в толпу прохожих. Адреналин ещё давал о себе знать, заставляя нас живее двигаться и соображать из-за опасений преследования цыганским табором, но я уже готов был задавать однокласснице массу вопросов. Словно почувствовав моё нетерпение, она бросила на ходу:

— Влад, потерпи немного, я всё тебе расскажу. Позже.

— Хорошо, поспешим. Вряд ли за нами погонятся, но люди очень неприятные.

— Не дрейфь, они сами чувствовали себя неуютно. Кстати, спасибо тебе! Во время подошёл. Лишние глаза и уши нежелательны для их делишек.

Внезапно остановившись у входа в подземный переход, Оксана присела перед десантником на корточки.

— Толик, мы всё уладили. Вот твой паспорт. Поехали домой?

Бережно взяв обе его руки своими, девушка заглянула инвалиду в глаза. Я впервые увидел её, проявляющей о ком-то такую трогательную заботу. Десантник в замешательстве оглядывался, явно не понимая, что произошло и как себя вести.

— Спасибо,… Оксана! — растерянно бормотал он.

Взял паспорт дрожащей рукой и попытался его раскрыть. Не получилось, и документ полетел на грязный асфальт. Я поймал его за одну из обложек, бережно вытер о свою куртку и раскрыл на страничке с фотографией. С неё на меня смотрел внимательными глазами юноша, почти мальчик. Снова острое чувство жалости в который раз за последнее время заставило меня содрогнуться от внезапно пронизавшего всё тело холода несправедливости. Невольно представил его здоровым, улыбающимся, счастливым, потом медленно повернул фотографию к лицу Анатолия. Тот кивнул.

— Что, похож? Я же говорил, что совсем недавно был таким же, как ты, школьником, — промолвил он, попытавшись улыбнуться.

— Вы не волнуйтесь, всё будет хорошо. — На всякий случай успокоил я его.

Нам всем требовалось перевести дыхание. Я автоматически просканировал пространство вокруг и вздохнул с облегчением, не увидев зелёную «буханку». На стоянке такси по улице Фридриха стояло несколько машин. Оксана подошла к первой, что-то объясняя шофёру и показывая на нас с Анатолием. Таксист сначала кивал головой, а потом отрицательно повертел ею, жестикулируя и показывая на багажник. Девушка, не смутившись, «атаковала» следующую жёлтую «Волгу», но и второй водитель отказался нас везти. Тогда она вытащила синюю купюру и подошла к третьей в очереди, местами покрытой ржавчиной машине без переднего бампера, зато с «шашечками». Молодой водитель сразу заинтересовался денежным знаком и, даже не посмотрев в нашу сторону, махнул приглашающим жестом занимать места в его экипаже. Анатолий самостоятельно перебрался на заднее сиденье. Рядом уселась Чаренцева. Я сложил инвалидное кресло вместе с сумкой десантника в багажник и уселся рядом с водителем, хлопнув, наверное, слишком сильно ветхой дверцей. Мы проехали несколько кварталов, повернули на проспект Соколова и остановились у заднего входа в Протезно-ортопедический комбинат. Спасибо водителю! Тот знал, с какой стороны инвалидам на колясках удобнее попадать в учреждение. На правах самого молодого и сильного я развернул у задней дверцы инвалидное кресло, в которое ловко забрался Толик. И, пока помогал Оксане выйти из машины, он заехал в дверь здания так уверенно, как будто бывал здесь раньше. Мы поспешили следом, и девушка, проигнорировав редкие возгласы очереди, решительно вошла в кабинет к заведующей, оставив нас с Анатолием сдерживать выступающих.

— Здравствуйте, Людмила Юрьевна! — поздоровалась она с хозяйкой кабинета. — Как и обещала, мы приехали с братом.

И она распахнула дверь, в которую я тут же вкатил кресло с десантником. Женщина встала, уставившись на его руку. Оксана подсела к столу, приглашая заведующую занять своё кресло.

— Людмила Юрьевна, давайте обсудим с Вами наш заказ, — начала она. — Нужны протезы руки и ног для Анатолия.

Женщина с сомнением взглянула на неё, затем на меня, видимо оценивая нашу платёжеспособность, потом покрутила диск телефона, добавив пару слов в селектор, и через несколько минут в кабинет зашёл пожилой мужчина в докторской шапочке и халате. Он обошёл кресло, внимательно осмотрев Анатолия со всех сторон.

— Игорь Вениаминович, нужно посчитать коммерческий заказ на изготовление протезов для этого молодого человека, — придав своему голосу командный тон, произнесла Людмила Юрьевна, рассеянно ткнув пальцем сначала в меня, а затем опустив его на уровень лица Толика.

Врач удивлённо поднял кустистые брови и уставился на неё, как будто увидел впервые. Женщина несколько раз кивнула, не сводя с него глаз. Пожав плечами, Игорь Вениаминович взялся за рукоятки кресла и покатил не вымолвившего ни слова десантника в кабинет для осмотров. Я напряжённо ждал, теряясь в догадках относительно дальнейших действий Оксаны, в то же время, отметив находчивость одноклассницы в стремительно меняющихся обстоятельствах. Наконец, телефон на столе заведующей ожил, издав тихую трель. Людмила Юрьевна некоторое время слушала, затем положила трубку. Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянула медсестра. Дождавшись разрешительного кивка головы заведующей, подошла суетливыми частыми шажками к столу и вручила начальнице желтоватый типографский бланк, заполненный чернильной ручкой.

— Смотрите, молодые люди, — заговорила хозяйка кабинета, прочитав написанное. — Парные протезы ног от бедра с фиксацией шарнира коленного сустава будут стоить по триста тридцать рублей за штуку. Протез руки с локтевым креплением и косметически выполненной имитацией кисти руки, — сто пятьдесят рублей. Можно сделать его с функцией хвата большим пальцем, управляемой культей как у вашего… брата — так называемой «рукой Крукенберга». Но стоимость вырастет и составит двести девяносто рублей.

Она на мгновение остановилась, увидев мои округляющиеся глаза, но сразу продолжила:

— Конечно, я всё понимаю. Деньги не маленькие. Хирург постарался сделать операцию так, чтобы парень мог себя обслуживать и без протезов. И на костылях он сможет ходить со своими руками, если сделать специальный упор. Так что, можете пока руку не протезировать, если дорого.

— Людмила Юрьевна. Когда нужно внести оплату? — спросила Оксана.

— Когда сможете, милочка. Ваш… «брат» неплохо справляется и так. Изготовление сможем начать после внесения 50% от стоимости заказа.

— Хорошо.

Девушка вынула из своей сумочки пачку пятидесятирублёвых купюр.

— Где у вас касса? Я внесу пятьсот пятьдесят рублей. Это больше половины. Начинайте изготовление прямо сегодня. И сделайте сразу протез руки с управлением. Остальная часть — когда всё будет готово.

— Конечно, — уставившись немигающим взором на денежные средства, монотонно пробормотала Людмила Юрьевна. — Я сейчас вызову бухгалтера, и она подготовит все документы.

Когда Толик вместе с Игорем Вениаминовичем вернулись в кабинет, мы уже закончили оформлять договор. Оксана спрятала квитанцию в сумочку, а Анатолию показала направление на примерку через десять дней. Он ловко взял бумагу руками, крепко зажав отростками культи, словно пальцами и долго читал, как будто не верил своим глазам. Потом аккуратно сложил лист пополам и спрятал в свою сумку. Когда десантник снова посмотрел на нас, мне показалось, что в глазах его стояли слёзы. Он тихо вымолвил единственное слово «Спасибо!» и выехал из кабинета. Я поспешил следом, помогая открывать двери и переехать через высокий порог выхода во двор, где нас ждала машина без переднего бампера. Пока мы занимали свои места, подоспела Оксана.

— Мальчики, дела сделаны, теперь можно выпить кофе. Толик, у тебя дома есть кофе?

— Да, — односложно ответил он, уставившись в пол.

— Тогда поехали к тебе домой. Это ведь удобно будет? Или нет? Там же, на Горького? — как ни в чём не бывало, генерировала вопросы девушка.

— Улица Горького, дом…8, — пробормотал десантник.

Таксист осторожно тронул машину, выезжая со двора, повернул направо, и она со скрипом запрыгала по ямам ростовских улиц. Я обернулся к однокласснице в надежде, что она сама начнёт рассказывать. Увидев немой вопрос на моём лице, девушка улыбнулась и приложила указательный пальчик к губам. Потом выразительно посмотрела на изучавшего резиновый коврик на полу машины Анатолия, протянула мне ладошку, которую я не преминул пожать. Получился забавный жест, и я рассмеялся. В очередной раз обнаружил, что не чувствую былой, так до конца и непонятной мне неприязни к Оксане. Более того, я зауважал её за сегодняшний поступок и это наше с ней приключение. Немного смущала реакция Толика, его отстранённость от происходящих событий. Я бы на его месте (Да, не дай Бог оказаться на его месте!) уже рассыпался в благодарностях, а он сидит, молчит, словно ему всё равно. И спросить неудобно при таксисте. Хорошо, подожду.

Дом, где жил десантник, оказался старым двухэтажным, из тех, что строились в конце 19-го века «новыми русскими» ростовцами¹⁹: небогатыми купцами, докторами, владельцами лавок и ателье одежды. Фасад из красного кирпича, с высокой дубовой дверью парадного входа, которую не открывали со времени похорон его первого владельца, имел арку, закрытую ажурными коваными воротами с калиткой, украшенной завитушками, которой последний раз пользовались нынешние жильцы не более часа назад. Наша машина остановилась на мостовой около дома. Чаренцева не взяла сдачу с вручённой таксисту ранее «пятёрки», и тот выскочил на этот раз первым, достал из багажника кресло, помог Анатолию в него пересесть и подал ему сумку, пожелав хорошего дня. Мы с десантником двинулись за девушкой, уверенно распахнувшей калитку, через тёмную, пропахшую мочой арку, во двор. Между булыжниками сочилась вода от подтекающей чугунной колонки, возвышавшейся посередине квадратного двора, как Бахчисарайский фонтан, едва сочащийся посреди площади Ханского дворца. Вдоль внутренней стены дома тянулся небольшой палисадник, огороженный низеньким заборчиком. Видавшая виды лавочка и качели виднелись у входа в одну из квартир. Перед другой дверью в соседнюю квартиру стоял на спущенных колёсах когда-то чёрный, а теперь проржавевший довоенный «Опель-Капитан» с промятой крышей, на которой мирно спали две разноцветные кошки. Рядом с ним — прямоугольник в восемь квадратных метров, засыпанный щебнем со следами мазута, ограниченный парой наполовину закопанных в землю покрышек, видимо играл роль автостоянки для ещё одной машины. Старая высокая раскидистая слива закрывала этот уютный дворик сверху узловатыми голыми ветвями уже, наверное, лет сто. Пожилая женщина развешивала бельё на верёвки, протянутые вдоль третьей стены дома.

— Толя, здравствуй! Ты — рано сегодня. С работы отпустили? — обрадовалась она, вежливо кивнув нам в знак приветствия.

— Да, тётя Сима. Сменой с ребятами поменялся. Вот, ребят знакомых в гости позвал, — оживился парень.

— Хорошо. Сейчас самовар поставлю. Кушать уху будете? Вчера Егор рыбы принёс, наловил в Дону толстолобиков, так я целую кастрюлю наварила.

— Спасибо, тётя Сима! Не откажемся. Да, ребята? — оглянувшись на нас, согласился повеселевший Анатолий.

— Спасибо! С удовольствием, — ответили мы с Оксаной почти хором, потому что именно сейчас почувствовали, что проголодались.

Десантник подъехал к двери, к которой вели две широкие растрескавшиеся доски, положенные прямо поверх старых вытоптанных в середине ступеней из ракушечника. Открыл дверь, просто нажав на ручку, и махнул нам, приглашая следовать за ним. Мы зашли через узкий коридор в скромно обставленную просторную комнату с высоким, украшенным лепным орнаментом потолком. Помимо немногочисленной мебели у окна стоял столярный верстак с тисками, разнообразные инструменты на гвоздях, забитых в широкую доску на стене. П-образная железная конструкция с роликами на горизонтальной балке, через которые были пропущены тросы с ручками, к которым были привязаны пудовые гири, служила хозяину спортивным тренажёром. Толик скрылся за дверью другой комнаты (или кухни), попросив немного подождать. Мы с Оксаной присели на диван.

— Ну, рассказывай. Я, похоже, многого не знаю, а понял ещё меньше, — с нетерпением начал я.

— Хорошо, слушай, — просто сказала одноклассница. — Когда я тебя оставила на углу Социалки²⁰и пошла искать Толика, то увидела, что около его кресла ошивается та цыганка, что ты видел в автобусе. Сначала подумала, что это его сестра или жена, но он спорил с ней явно не питая родственных чувств. Та вдруг резко покатила кресло под арку, несмотря на его протесты. Люди оборачивались, услыхав её громкий, с матом, уродский «базар». А, если бы ты видел глаза парня, когда его, беспомощного, она буквально волокла за собой, как сумку! Я пошла следом, догнала, когда они почти до УАЗика дошли. Попыталась поговорить, выяснить какие проблемы. Эта с… ка выматерила меня похлеще портового грузчика, добавила, что он ей должен денег. Я не могла ответить ей в том же духе при Толике. Просто пошла с ними, села в автобус к этому Ермолаю. Хорошо, хоть тот по-человечески говорить умел. Оказывается, они ему типа «крыши» были. Сначала паспорт отобрали «в залог», говорили, что «отмажут», если в милицию заберут за попрошайничество. А он для них должен был деньги у жалостливых прохожих стрелять. Ему оставляли немного, рубля три на еду и давали дозу морфия. Цыган сказал, что он от сильной боли мучается, поэтому они и предложили ему «лекарство». Сначала бесплатно, затем назначили цену такую, что парень вынужден был начать на них «работать». Всё по полочкам мне выложил и сказал, что я могу выкупить его паспорт. Выставил счёт. Ну, нужно быстро было решать, я и отдала, сколько сказали. Да, спасибо! Ты — молодец, Влад, быстро нас нашёл. Им не нужен был свидетель. Старик трезво решил, что «синица в руках» лучше, чем непредсказуемый исход, если попробовать нас кинуть…

Девушка вдруг замолчала. Дверь открылась, и Анатолий из коридора махнул рукой, приглашая к столу на кухне. На круглом столе, накрытом кружевной скатертью, уже стояли тарелки, электрический самовар с фарфоровым чайничком чая на верхушке, большая кастрюля, источающая запах ухи, каравай хлеба, а тётя Сима колдовала над салатом из овощей, не переставая рассказывать о жизни каждого из соседей по двору, включая Анатолия. Простой обед оказался очень вкусным.

— Тётя Сима, ребята сегодня помогли за протезы договориться, — объявил десантник с улыбкой. — Через неделю поеду на примерку.

Женщина охнула и перекрестилась, не в силах сдержать радость.

— Ой! Дай Бог вам здоровья, ребята, — запричитала она. — Как бы Нина раньше узнала, может и не заболела бы рассудком. Хоть бы Толеньке ваша помощь добром обернулась. Настрадался мальчик наш! Пора ему хоть чуть-чуть счастья обрести.

Она промокнула уголки глаз краем передника и с шумом отхлебнула дымящийся ароматный чай из блюдца, как делали в фильмах уральские промышленники-старообрядцы. Мы с Оксаной переглянулись. Не ожидали, что окажемся в роли главных героев на этом застолье.

— Что Вы! Просто мы хотели, чтобы была справедливость, и герой получил то, что ему положено, — сказала девушка.

— Ведь он воевал, чтобы мы жили мирно, — поддержал я Чаренцеву, мельком взглянув на смутившегося Анатолия.

Пообедав, мы вернулись в комнату, где он решил показать, как работает с инструментами за верстаком. Забравшись на круглый вертящийся стул для пианино, Толик отрегулировал себе высоту, ловко сделав несколько оборотов вокруг своей оси. Приладил деревянный брусок в столярные тиски, зажал двумя руками рубанок и стал аккуратно обтачивать грани. Тонкие локоны ароматной сосновой стружки посыпались на пол. Сменив инструмент на стамеску, Анатолий ловко сделал ровную выточку, уменьшив диаметр изделия в средней части, и через несколько минут заготовка стала напоминать круглую ножку для буфета. Он ловко обернул наждачной бумагой брусок и, помогая себе культей, начал шлифовать поверхность ножки, придавая ей цилиндрическую форму.

— Вот чем я люблю заниматься, — приговаривал он, ни к кому не обращаясь. — А на улице вынуждено сижу. Деньги нужны. Пенсию от военкомата платят, но на лекарства матери нужно больше.

— Но, ты же про завод говорил, Толик, — спросила Оксана.

Десантник улыбнулся, потом хитро посмотрел на девушку.

— Про завод тоже,… правда. Только меня не приняли даже в специальный цех для инвалидов. Сказали: «…будет протез руки, тогда и приходи. А без него, по технике безопасности работать не положено». Конструкция станка, видите ли, не предусматривает… А я и не представляю, как смогу что-то делать, если надену протез. Это же, как в боксёрских перчатках пришивать пуговицы.

— Но в нём же предусмотрены захваты? — вспомнил я.

— Да, конечно, парень. Знаю, что придётся научиться, чтобы на работу взяли. Если будет работа, я стану спокоен. Тогда смогу и маму вылечить и себе на жизнь деньги будут. Глядишь, на свадьбу скоплю. Да, Оксанка? — хитро подмигнул он.

Я снова удержался, чтобы не среагировать на фамильярность Толика, заметив, что одноклассница смущённо улыбнулась. Встал, осторожно потрогал гладкую поверхность только что изготовленной ножки.

— Хорошая работа! — похвалил я десантника. — Но, пора мне. Дела есть ещё. Оксан, ты идёшь?

— Да, Толик, пойдём мы, — промолвила она.

— Оксан, послушай, не теряйся, пожалуйста. Ну, хоть телефонами давай обменяемся. А то, не по-людски так прощаться.

Что-то подсказывало мне, что я здесь лишний. Чтобы не мешать, я тихо вышел из комнаты во двор, подошёл к «Опелю» и рассеянно погладил ближайшую кошку. В голове крутились разные мысли, и всё больше вопросов не имело ответов. Большинство из них касались Оксаны. Она становилась для меня всё непонятнее. С этим нужно было что-то делать, выяснить, найти ответы как можно быстрее. Почувствовав, что я нервничаю, кошка недовольно мяукнула, спрыгнула с насиженной крыши и быстро скрылась в слуховом окне чьего-то подвала. Наконец, Оксана вышла из двери, румяная, с трудом скрывая улыбку.

— Пошли, что ли? — спросила она, застёгивая молнию куртки под подбородок и заматывая шарф поверх воротника.

— Пошли, — согласился я, направившись быстрым шагом к калитке.

Она нагнала меня только на улице.

— Влад, ты чего? — с тревогой в голосе поинтересовалась она, внезапно остановившись прямо перед моим носом. — Обиделся?

— Нет, — безразлично отозвался я, поискав подходящую траекторию, чтобы обойти одноклассницу.

— Ну, подожди! Что случилось? — не унималась она, снова заслоняя своей спортивной фигурой тротуар передо мной.

— Просто много чего произошло за эти несколько часов, мне непонятного. А я не люблю не понимать. Вот ты бы на моём месте не нервничала? — пробурчал я.

Сказал, а потом подумал, что последний вопрос напрочь сокращает ту дистанцию, которая снова, как мне показалось после вчерашнего разговора с Машей, удачно начала расти между нами. Казалось, девушка не услышала, и мы некоторое время шли молча. Свернули в переулок имени писателя Островского. Одноклассница в своих ярких «дутых» сапожках шла тише, чем, если бы ступала в носках. Тишина становилась гнетущей, и я уже думал, что бы сказать, чтобы разрядить её. Но Оксана первая заговорила настолько тихо, что я сначала подумал, что она разговаривает сама с собой.

— Когда мне было лет шесть, мы жили в небольшой трёхкомнатной квартире. Мама тогда встречалась с моряком, и когда тот приходил к нам, с ним часто был его сын… — Толик. Он ходил в третий класс, знал много интересных вещей и умел увлекательно и занятно рассказывать. Мы с ним играли во дворе до самого вечера, пока отец его не звал идти домой. Это было лучшее время моего детства. Потом мы с мамой переехали в новый дом, а моряк с Толиком иногда приходили меня проведать и приносили подарки: игрушки, книжки. Я очень любила моменты, когда мне дозволялось поиграть с мальчиком. Даже мечтала, когда вырасту, выйти за него замуж. Мы взрослели, стали видеться всё реже, а однажды Анатолий встретил меня у школы и сказал, что его папа погиб. Я утешала его, гладила по голове, а он молчал, ни слезинки не проронил. Тогда он показался мне настоящим мужчиной. Очень гордилась, когда узнала, что он поступил в Рязанское военное училище, и станет офицером-десантником. Толя иногда писал мне интересные письма. Я зачитывалась ими ночью под одеялом, с фонариком, представляла его героем. А год назад его направили в спецподразделение. Я знала, что там опасно, хоть в адресе значился лишь очередной номер воинской части. Поклялась себе, что дождусь его с войны. Однажды он действительно стал героем, уведя горящий бензовоз подальше от самолёта, на котором его товарищи, живые и мёртвые, должны были возвращаться в Союз. Цистерна взорвалась далеко от взлётной полосы. Его выбросило взрывной волной прямо в ад из горящего керосина. Спас тяжелый бронежилет и шлем. Толя полз от горящей машины, а руки и ноги его горели, представляешь?! Когда его потушили, от них остались лишь обугленные головешки. На том же самолёте его отправили в Москву в ожоговый центр. Сделали серию операций. Ноги не спасли. И руку… — ну ты видел сам. Лицо, голос — всё другое. Сама не узнала парня, пока не увидела его паспорт.

— Оксанка! — прошептал я, поражённый рассказом, — и Толик — тот самый? Твой друг детства?

— Да.

Рассказ Оксаны оборвался также внезапно, как и начался. Я заметил, что мы остановились у скамейки под большой липой, как раз напротив моей любимой прежде детской библиотеки. Девушка стояла передо мной, а в глазах её были слёзы. Мне стало не по себе от страшного рассказа не меньше, чем от вида плачущей одноклассницы.

— Но, ведь он остался жив, твой друг, — только и нашёлся сказать я девушке в утешение. — Знаешь, мне как-то говорили, что Бог иногда посылает в жизни испытание, но лишь такое, которое человек может выдержать. В этом есть смысл высшей справедливости.

Она перестала плакать и теперь смотрела на меня большими влажными от слёз глазами.

— Ты хороший, Владик! — тихо сказала она. — Спасибо тебе… за поддержку!

Тёплыми ладошками, прикоснувшись к щекам, неуловимым движением сняла с меня очки и, притянув к себе, поцеловала в губы так быстро, что я не успел осознать происходящее. А когда осознал, увидел её глаза и робкую обезоруживающую улыбку, на которую невозможно было обижаться. Вместо этого, (я до сих пор не понимаю, почему) погладил её по мягким золотистым волосам. При этом чувствовал себя как в вате. Ни дуновения ветра, ни звука не доносилось в этот момент. Лишь закатное солнце выглянуло из-за туч, добавив яркости в её образ, и так показавшийся мне таким выразительным и чётким даже без очков. Клубок мыслей и сомнений, вертевшихся в голове, куда-то исчез, уступив место какому-то мороку. Повинуясь инстинкту, я наклонился, неожиданно быстро встретив её мягкие губы со вкусом клубники, почувствовал, как она обвила мою шею сильными руками, предоставив мне возможность ощутить вес её тела, упругую грудь, еле уловимый аромат экзотического парфюма, и мы снова поцеловались. Языком почувствовав острые грани (не замечал, что Оксанка носит брекеты), я не смог удержаться (Прости, Машенька, моё неуёмное любопытство!), и углубился в исследование незнакомой конструкции из тонких проволочек и болтиков там, за ровным рядом жемчужных зубов девушки. Смутившись, она на мгновение сжала зубы, словно пытаясь меня остановить, но потом приоткрыла рот, крепче обнимая руками, чтобы не выпускать как можно дольше. Это было так увлекательно! Все страхи и переживания отошли на задний план, так естественно уступив место нарастающему физическому напряжению не только в мышцах. Мне захотелось ощущать её в своих объятиях… и не шевелиться, чтобы не переступить тот низенький порожек благоразумия, на который я так надеялся, мысленно давая обещания верности Маше.

«Владик. Ну, пусти!», — услышал я её шёпот, словно сквозь сон. Оксана, попыталась вывернуться из моих, наверное, слишком крепких объятий. Она с трудом дышала. Я нехотя опустил девушку на асфальт, постепенно возвращаясь к действительности.

— Какой ты… страстный парень! — проговорила она, восстанавливая дыхание, и с интересом рассматривая какую-то точку, расположенную пониже моего живота.

— Прекрати, Оксан! — смутился я, стремительно краснея и пытаясь запахнуть полы куртки, чтобы снова выглядеть как все нормальные пешеходы.

— Классно целуешься! — продолжала эпатировать меня Чаренцева.

— Забудь! — глухо ответил я, отвернувшись, боясь встретиться взглядом с её бездонными глазами.

Мне вдруг показалось, что Маша где-то рядом. Я взял из рук девушки свои очки, надел и обернулся по сторонам, всматриваясь в лица окружающих немногочисленных горожан. Не обнаружив никого из знакомых, успокоился и, взяв одноклассницу за руку, пошёл в сторону улицы Фридриха. Она вырвалась вперёд, зачерпнула ворох сухих разноцветных листьев и швырнула вверх, наблюдая, как они, кружась, падают мне на голову, плечи, руки. Я почувствовал, что буду выглядеть глупо, не приняв участие в предлагаемой игре. Губы сами растянулись в улыбке, а внутри меня разжались пружинки и какие-то стопоры, освободив чувство радости такой перемене настроения одноклассницы. Я собрал охапку самых красивых сухих листьев с лавочки, подбежал к Оксане и устроил ей осенний листопад, поймав за руки и закружившись с ней в какой-то эйфории. Хотелось видеть только её искрящиеся радостью глаза, улыбку, а не слёзы. Она накинула петлю из длинного конца своего размотавшегося вязаного шарфа мне на шею, двумя руками притянула к себе так, что наши глаза, щеки, губы снова оказались близко-близко. И я уже не мог, да и не желал отвести голову, чтобы избежать контакта. Со стороны, наверное, было забавно наблюдать за кружащейся на шуршащих листьях парочкой, обмотавшей себе головы шарфом, чтобы окружающие не видели, как они целуются.

— Прикольный ты, Владик! — со смехом сообщила Оксана, когда мы, наконец, перестали играть в сиамских близнецов, распутались и тяжело дыша, отошли друг от друга на дистанцию приличия, приводя себя в порядок.

— Ага! — смеясь, согласился я. — И ты, Оксанка, забавная!

— Хочешь ещё? — спросила она, замотавшись в шарфик так, что видно было только хитрые весёлые глаза.

Румяное лицо девушки казалось ещё более привлекательным, и мне стоило значительных усилий не поддаться соблазну снова её поцеловать. Не дождавшись ответа, она ловко отскочила назад и, оглядываясь, побежала по улице к лестнице, ведущей во двор следующего дома, расположенный на нижней террасе. Я бросился за ней, настиг на нижней ступеньке и обхватил руками, подняв над асфальтом, чтобы она не могла дальше бежать. Мягкие удары её сапожек по моим ногам через несколько секунд прекратились. Оксана, не имея возможности шевелить руками, затихла в нескольких сантиметрах над землёй, глядя на меня. А я не спешил ослабить объятия и, не желая целовать шарфик, с глупой улыбкой смотрел в её смеющиеся глаза. Эмоциональная буря в нас утихала по мере восстановления сердцебиения.

— Молчи! — проговорил я, с трудом подавляя смех, и осторожно вернул одноклассницу на земную твердь.

Поскольку, она начала заваливаться на меня, пришлось обеими руками вернуть девушку в вертикальное положение, удерживать в котором оказалось не просто, поскольку она норовила упасть как кукла, роль которой и решила сыграть. Быстро отказавшись от попытки «идти её» рядом, я снова подхватил смеющуюся одноклассницу на руки, намереваясь подняться обратно по крутой железной лестнице. То, что я погорячился, переоценив оставшиеся после наших активных игр силы, понял на девятой ступеньке. А четырнадцатую и заключительную одолел на каком-то седьмом дыхании, с покрасневшим от натуги лицом и пыхтя как паровоз.

— Молодец, богатырь! — с уважением отметила Оксана, когда я осторожно поставил её на ноги.

— Всё, больше не хочу играть, — сумел проговорить я, согнувшись и думая только о том, чтобы мне хватило воздуха всей атмосферы Земли, чтобы отдышаться.

— И приставать не будешь? — не удержалась от колкости одноклассница.

Я помотал головой, отряхивая капельки пота, заливавшие глаза. Запотевшие очки слетели на землю. Девушка осторожно подала их мне, предоставив свободный конец теперь уже нашего с ней шарфика, чтобы я смог протереть им стёкла.

Мы медленно пошли к улице Фридриха мимо тёмно-серого здания Управления МВД, украшенного решётками на редких окнах на уровне третьего этажа. Шум машин нарастал по мере приближения к центральной улице города.

— Я домой поеду, Влад, — сообщила Чаренцева, когда мы подошли к остановке троллейбуса.

— Оксан, давай провожу, хочешь? — предложил я.

Её рука в моей ладони вздрогнула, как будто от удара током.

— Нет! Спасибо! Мне нужно еще кое-что сделать перед поездкой, — сумбурно отнекивалась она.

Потом, улыбнувшись, добавила: «Влад, иди домой! Помнишь, завтра в семь утра. Не опаздывай, буду ждать у автобуса». Быстро поцеловала меня в щёку и заскочила в подъехавший троллейбус.

Я не успел опомниться, как остался один на опустевшей остановке. Мысли нехотя сползались обратно в очередь их подумать, так же как недавно кислород из воздуха с трудом попадал в лёгкие, так нуждавшиеся в нём после физической перегрузки. Переполненный тестостероном организм легко справлялся с быстрым шагом, которым я заставлял себя идти в сторону дома, проигнорировав общественный транспорт. Хотелось любым способом избавиться от возникшего мощного влечения к только что уехавшей девушке, лишь слегка отпустившего меня после рекордного подъёма по лестнице. Образ Маши снова материализовался в моём воображении, всё больше занимая мысли и обостряя чувство вины. Но, не было той парализующей тело пустоты, когда осознаёшь, что совершил что-то очень плохое, и нет оправдания этому. Наоборот, внутри меня всё ликовало на химическом уровне. Хотелось бежать вприпрыжку, петь, даже сочинять стихи (как это делать, я себе не представлял, но всё равно хотелось). Те внутренние стопоры и предохранители, что волшебным образом час назад разомкнулись, освобождая мои ощущения для свободной радости, не спешили сковывать их снова, даже, несмотря на прямые запреты, которые я придумал для себя, потому что именно так понимал чувство долга и ответственности за данное подруге обещание верности. Когда я окончательно запутался в том, что такое — хорошо и что такое — плохо, в голове родился отчаянный план: рассказать Маше по телефону всё, что сегодня произошло и попросить совета. Реакцию девушки я предвидел, и что-то подсказывало не спешить, а разобраться самому в этом клубке.

Когда я добрался до своей остановки, опустился туман, настолько густой, что подойдя к дому почти вплотную, я догадался о его существовании только по смутным желтоватым пятнам окон, в которых уже зажгли свет. Такие туманы в это время года обычно предшествуют резкому похолоданию. Дома, пересмотрев свой запас одежды в чемодане, я заменил пару бесполезных белых рубашек для школы на свитер-водолазку, может быть не очень парадный, зато тёплый. Поступок, которого сам от себя не ожидал, потому что очень не любил носить толстую тёплую одежду даже на пронизывающем ветру. За ужином я слушал родственников, наперебой взявшихся проинструктировать меня, как лучше поступать и вести себя в различных ситуациях, по их мнению, характерных для юношей, путешествующих организованными группами на автобусах по Украине. Особенно старалась бабушка, рассказывая о нескольких годах своей молодости, проведённых в городе Харькове, кстати, в то время только вошедшем в состав Украинской ССР. Было десять вечера, я читал Машину книжку о путешествии по Грузии, когда дилинькнул мой антикварный телефон. Я схватил трубку, не дождавшись окончания мелодичной трели, и услышал далёкий, но такой родной голос подруги. Сумбурный обмен приветствиями, и вот я снова погружаюсь в мир её приключений и переживаний. Страшно захотелось стать их участником, оказаться с ней рядом, прикоснуться к её волосам, вдохнуть её аромат, раствориться друг в друге…, как во время нашей встречи за день до начала каникул. Она звонила из гостиницы. Сыпала названиями научных и медицинских центров столицы, которые они с отцом успели обзвонить и посетить. Правда, реальной помощи Маше в них не смогли оказать. Везде очереди на полгода вперёд.

— Знаешь, Владька, папа даже доктору Дезамелю звонил, — с воодушевлением рассказывала девушка. — Тот обещал подумать, как уладить возникшую проблему. Если, конечно, это не фигура речи, чтобы не показаться невежливым.

— А, он обычно быстро придумывает себе «головняк»? Особенно если деньги уже получил, — неуклюже сострил я.

— В том то и дело, понимаешь. Ждать некогда. С каждым днём, если активно хожу на протезе, боль наступает всё быстрее, — продолжала Маша спокойным голосом. — Правда, сегодня один специалист из московской клиники попытался починить мой старый протез. Но через пару часов прогулки, наступать на ногу я уже не могла. По ходу, разбила культю в кровь. И появилась перспектива завтра сесть в инвалидное кресло или передвигаться на костылях.

Я содрогнулся от этого фаталистического спокойствия подруги, когда представил, что она при этом чувствует.

— Не хотелось бы после всего, что произошло со мной… с нами, снова начать передвигаться, — добавила она.

— Этого не случится, Машенька! — поспешил уверить её я. — Может, всё-таки врач пришлёт тебе готовый протез почтой?

— Сомневаюсь. На всякий случай, мы нашли временное решение. Завтра едем в Харьков. Папа сумел договориться со своим другом из Украинского НИИ протезирования. Там обещали помочь и успеть за каникулы изготовить мне «умный» протез. Я читала, там специалисты хорошие изделия делать умеют, модульные с регулировками. Как раз то, что мне сейчас необходимо. А, услуги у них стоят дешевле, чем у московских эскулапов.

— Это ты о них в новой книге прочитала?

— Да. Представь! Этот институт среди стран СЭВ самый продвинутый. Там настоящие учёные работают! Кибернетические разработки, роботизированные протезы конечностей даже при высоких ампутациях конструируют. Сама видела фото в книжке. Знаешь, Влад, я верю, что всё получится! У меня уже есть с чем сравнивать. Посмотрим, какое изделие лучше: отечественное или еврейское… ой, пардон, израильское.

— Машка! Я так рад за тебя! Молодец, что добиваешься цели! Ты — такая настоящая! Я горжусь тобой! — немного выспренно поддержал я девушку. — А сколько ты будешь в Харькове? И где? Адрес не скажешь?

— Неделю, наверное. Хочешь заглянуть на чай? — со скепсисом в голосе поинтересовалась она. — Ну, пиши адресок: город Харьков, улица Клочковская, 339.

На листочке бумаги я быстро законспектировал координаты Института, а в голове уже начал продумывать сумасбродный план «случайной» встречи с девушкой. Когда, наконец, положил разгорячённую телефонную трубку на рычаг аппарата, почувствовал невероятный подъём! Книжка больше не читалась. Вернее, я механически переворачивал страницы, поймав себя на мысли, что не различаю текст, но заставляю себя перелистывать их. Потом ещё долго ворочался в постели. Слишком много впечатлений, слишком много эмоций, слишком много тестостерона на ночь не способствуют засыпанию. Зато, впереди было шесть часов, чтобы подумать, распутывать свой клубок противоречий и мечтать… (да нет, всерьёз ставить цель, просчитывать разные варианты своих действий для того, чтобы её достичь) о встрече с самой лучшей девушкой.

Путешествие. Новые знакомые

Предвкушение нового приключения никого не может оставить равнодушным. Так в Природе устроено, что человек подсознательно мобилизует все свои физические, душевные силы и способности перед чем-то неизведанным, чтобы выжить в условиях предстоящих испытаний и возможных опасностей. Это, конечно, не о моём путешествии, но отголоски упомянутого инстинкта мгновенно привели меня в бодрое состояние, едва организм принял вертикальное положение во вторник, в шесть-тридцать утра. Сытный завтрак, напутствия бабушки, которая, казалось, способна вкусно накормить в любое время суток, папы, который специально встал на час раньше перед работой, чтобы проводить нас с чемоданом к автобусу. Мама тоже не спала, чтобы проконтролировать, по погоде ли я оделся, и передать мне свою порцию напутствий. Сашка спросонок, что-то буркнула, чмокнула меня в щёку и скрылась в своей комнате досыпать.

Пар изо рта был не единственным признаком утреннего морозца, когда я, закутавшись в шарф и вязаную шапочку, заскользил по первому льду, едва выйдя из дома. Мне не очень хотелось встречаться с одноклассниками в таком виде, да ещё в сопровождении папы с чемоданом. И я — не единственный, кто был так настроен. За кустами, вблизи школьного двора стояла вереница из несколько машин, среди которых тонированная чёрная «Волга» выделялась синим маячком на крыше. Родители членов нашей юношеской туристической группы обступили красный «Икарус» с размашистым логотипом «Sovtransavto» на борту и укладывали в его чрево объёмистые сумки и чемоданы. Я коротко попрощался с отцом, оставив его стоять в очереди на сдачу багажа, и поспешил к группе, столпившейся у пассажирской двери. Оксана в вываренных до первозданной голубизны джинсах, высоких ботинках на толстой подошве, «дутой» бело-красной куртке и «нашем» шарфе, в несколько витков окутавшем шею, приветливо помахала мне рукой. Евгений тоже поздоровался, остановив на полуслове свой рассказ, адресованный всем окружающим и никому в частности. Впрочем, две девушки-близняшки из параллельного класса в одинаковых лыжных шапочках смотрели на него с интересом и, похоже, были благодарными слушателями его краткого обзора политических событий в мире. Наш комсорг Юлия благосклонно кивнула мне в знак приветствия. Валера, бывший соседом по парте, крепко пожал мне руку. Других знакомых в толпе школьников я, к своему сожалению, не обнаружил. Высокая женщина в чёрном пальто, сидевшая в салоне автобуса на откидном сиденье экскурсовода, строгим голосом поинтересовалась моей фамилией, и когда я громко назвал себя, сделала отметку в большой тетради, напоминающей классный журнал. Несколько парней повернули головы, что я расценил как приветствие и тоже им кивнул. Была какая-то незавершённость знакомства, потому что я не знал даже имён большинства моих попутчиков. Внимательно понаблюдав за ними и подошедшими после меня ребятами и девушками, понял, что не один я пребываю в подобном неведении. «Новенькие» на вопрос строгой женщины — «экскурсовода», подошли к ней вплотную и отвечали либо очень тихо, либо показывали пальцем свою фамилию в списке. После чего, вливались в коллектив, вернее в ту его часть, где присутствовали их знакомые. Таким образом, то, что мне сначала показалось толпой школьников, оказалось на деле мелкими, по два-три человека группками, просто стоящими близко одна к другой. Я подошёл вплотную к ним, почувствовав, как крепко схватила меня под локоть Оксана.

— Влад, я здесь вообще никого не знаю. Не оставляй меня одну, пожалуйста! — тихо и трогательно попросила она, наклонившись к самому уху.

Почувствовав какую-то солидарность со своими мыслями и сомнениями, я не стал выдёргивать руку, позволив девушке протащить меня сквозь эти самые близко толпящиеся мелкие группки к самой двери нашего ковчега, гостеприимно обдавшего теплом натопленного салона. На водительском месте никого не было, и я с интересом рассмотрел сиденье с регулировками высоты, толстый руль, приборы и большой рычаг переключения передач с клавишей-флажком под массивным набалдашником. Огромное лобовое стекло сверху было наполовину прикрыто шторой, а по всему его периметру в щель резинового уплотнителя были вставлены монетки одна к другой, образуя причудливо украшенную рамку, напомнившую мне вчерашний цыганский УАЗ. В его кабине тоже были целые гирлянды из жёлтых трёх — и пятикопеечных монет, начищенных до блеска золота, но никак при этом не способствовавших восприятию микроавтобуса как роскошного. Наконец, весь список в журнале строгой женщины-экскурсовода заполнился «птичками», и она привлекла наше внимание громкими хлопками в ладоши.

— Так, молодёжь! Внимание! Кто не взял с собой паспорт, поднимите руки.

Вверх робко поднялась смуглая рука незнакомой девушки, своими мелкими чёрными как смоль кучеряшками, напоминавшей негритянку. Она куталась в пушистый воротник шубы из какого-то натурального зверя.

— Танита, я готова слушать объяснения. Всем было доведено, что паспорт необходимо иметь при себе в таком путешествии, как наше. — Строго продолжала женщина.

— Инга Стефановна, я знаю, — ответила «негритянка». — Но мой паспорт в ОВИРе на оформлении визы. Зато, я взяла справку.

Она достала из недр своей шубы и показала женщине бумагу с синей гербовой печатью. Экскурсовод внимательно пробежала глазами текст и кивнула.

— Хорошо. — Продолжила она, увеличив громкость. — Напоминаю всем о необходимости иметь документы при себе. Кто должен принимать лекарства по часам, убедитесь, что взяли их с собой, а не оставили в чемоданах. Если что-то нужно взять в салон из багажа, берите сейчас. Багаж можно будет получить, когда мы вечером приедем на место. Ехать до Днепропетровска будем одиннадцать часов. В туалет все сходили? По пути будут остановки, в том числе на обед. Прошу занимать места.

Едва услышав эти слова, я почувствовал, как неодолимая сила увлекла меня внутрь теплого салона и буквально затянула на предпоследний ряд кресел к правому окну, материализовавшись на соседнем кресле в виде Оксаны. Я не смог сдержать улыбку, мысленно констатировав, что мои предсказания сбываются. Салон «Икаруса» заполнился школьниками. Группа слушателей политического обозрения (слава Богу!) заняла несколько рядов в удалённой от нас середине зала, то есть салона. За нами разместились трое ребят не из нашей школы, продолжая о чём-то громко спорить, обильно сдабривая реплики матерком.

— А что, в дружественной нам школе литературу не преподают? — громко поинтересовалась Оксана, обернувшись.

— Привет, красавица! Как тебя зовут, Таня Ларина? — отбил замечание саркастической репликой самый громкий спорщик.

— Не угадал. Оксана Чаренцева. А ты — Косой, из «Джентльменов удачи», что ли?

— Чего это я, косой? — смутился парень под зоологический смех своих товарищей.

Я улыбнулся, отметив про себя, что он и вправду, чем-то похож на суетливого персонажа из моей любимой кинокомедии.

— Потому что, для Доцента худоват, а для Гаврилы Петровича голос больно громкий. — Продолжала одноклассница вводить в его краску.

— Приколись, Шереметьев, как Ксюха нашего Ромку «прессует», — включился говорливый парень,

— Ну да, я так и подумала, а ты, значит, Вася Алибабаевич? — с серьёзным видом обратилась к нему Оксана.

На этот раз первые двое разразились хохотом. Смеялись громко и заразительно.

— И чего «ржём», аки кони гнедые? — устав слушать и едва сдерживая улыбку, поинтересовалась девушка. — Давайте, что ли, знакомиться будем. Нам почти неделю вместе путешествовать и всё это время придётся общаться. Так как тебя зовут?

— Ва-ася, — протянул «говорливый», стремительно краснея, вызвав новый взрыв смеха у тех, кто слушал с самого начала весь этот ритуал знакомства.

— Ну, я же серьёзно… — рассмеялась Чаренцева. — Так как?

— Да, Васей его зовут, правда. А я — Сёма, Семён, значит. Прости нас, неразумных за вольные речи, Оксана. Мы будем тише воды, ниже травы и не нарушим более норм и правил великого русского. По крайней мере, в пределах слышимости твоих прелестных ушек. — Выдал самый рассудительный из них.

Представившись и пожимая ребятам руки, я ещё больше зауважал одноклассницу, так изящно изменившую атмосферу общения от назревающей конфронтации к знакомству на позитиве.

— Я бы так не смог. Ты молодец, Оксана, — тихо прошептал я ей на ухо, когда автобус тронулся и все отвлеклись, чтобы помахать вереницам родителей, словно в почётном карауле выстроившихся по сторонам.

Девушка, провожая глазами обогнавшую автобус чёрную «Волгу» с «мигалкой», увозящую её маму, загадочно улыбнулась. Вскоре наш автобус, пробившись сквозь затор на узком, разбитом мосту через железную дорогу, повернул на шоссе, ведущее в Таганрог, и набрал скорость. По сторонам замелькали деревья, холмы, поля, а слева вдали заблестела на солнце водная гладь залива. Я раньше лишь однажды бывал в Таганроге, так понравившемся мне своим уютом и музейным спокойствием. И сейчас снова захотел увидеть его достопримечательности: паровозик-памятник на старом вокзале, театр, дворец Алфераки, музей-лавку Чеховых и сам домик, в котором жил писатель. К сожалению, наш «Икарус» пролетел без остановок весь город по улице имени А.П.Чехова, выскочил на западную окраину и понёсся дальше, мимо строящихся девятиэтажек нового микрорайона «Русское поле», мимо верениц гаражей, миновал низкий мостик через лиман, устремившись к Украинской ССР. Правда, надо отдать должное нашей строгой учительнице-экскурсоводу. Она успела за пятнадцать минут, пока мы осторожно пересекали трамвайные пути и объезжали ямы когда-то заасфальтированных улиц города, рассказать об основании его царём Петром I. Мы также услышали историю расцвета порта Таганрог до губернского города и соединения его со столицей Российской империи одной из первых веток железной дороги, по которой путешествовал и скончался здесь от чахотки уже другой царь Александр III. О писателе Антоне Павловиче Чехове учительница тоже упомянула, рассказав несколько историй из его юности. Я смотрел в окно на мелькающие по сторонам окрестности, стараясь не концентрироваться на профиле Оксаны, задремавшей на середине рассказа о создании писателем повести «Палата №6». Её губы шевелились, что-то рассказывая во сне, а мне живо напоминая о вчерашней нашей прогулке с приключениями и играми, от которых до сих пор внутри всё поднималось. Я постарался думать о Маше, представляя, что это с ней мы едем в путешествие. Получалось, только если я поворачивался влево к противоположному окну автобуса. Наблюдая за то приближающейся, то удаляющейся линией берега моря, я хотел научить себя поверить, что смогу впредь держаться нейтрально и не поддаваться на слишком откровенные знаки внимания новой одноклассницы. Для этого требовалось выработать логичную линию поведения и придерживаться её неукоснительно. В какой-то момент начало получаться, и я почувствовал себя как никогда уверенным, проходя по улице Горького и не обращая внимания на поток встречных девушек, оказывающихся при ближайшем рассмотрении (наверное, я шёл, забыв очки дома) Оксанами Чаренцевыми. Мне понравился такой удобный эффект моего зрения, и я стал смотреть поверх их голов на вторые этажи близлежащих домов, на балконах которых также скопилось немало моих новых одноклассниц. Спрятавшись от них в каком-то подъезде, я зашёл в маленький кабинет без окна с одной единственной кушеткой и запер изнутри дверь с табличкой «Палата №6». В наступившей темноте я ощупью добрался до спального места и сел на эту жесткую мебель, ощутив мягкое прикосновение губ очередной Чаренцевой к моей щеке. Содрогнувшись от ужаса, я открыл глаза и увидел близко её встревоженное лицо.

— Влад. Ты что-то бормотал во сне, — с беспокойством в голосе проговорила она.

— Ты тоже, — не растерялся я, нехотя возвращаясь в реальность, отличавшуюся всего одной, но опасно приблизившейся ко мне Оксаной.

Она извлекла из своей сравнительно небольшой сумки, которую пронесла в салон, пару аппетитных бутербродов с тонко нарезанной ветчиной, и предложила мне один из них. Запах оказался настолько восхитительным после нашего длившегося уже второй час путешествия, что я мысленно простил ей эту коварную выходку и, благодарно кивнув, вгрызся в угощение. Съедобных предметов для ответного жеста вежливости у меня в карманах не нашлось. Чемодан, начинённый бабушкиными консервами и прочими явствами, покоился где-то под нами, но был также недоступен, как мелькающие за окнами деревья и телеграфные столбы. Чтобы не «потерять лицо» перед позаботившейся о моём здоровье девушкой, я с невинным видом кота Матроскина поинтересовался: « А нет ли у тебя случайно ещё одного непра-авильного бутерброда?» Ответом был звонкий смех одноклассницы.

— Вот теперь вижу, проснулся. Сейчас в Новоазовск заедем и сделаем остановку. «На туалет», — как Инга Стефановна сказала, — продолжая смеяться, проинформировала меня она.

Действительно, наш «Икарус», проскочив пост ГАИ и наименование городка, выполненное объёмными когда-то синими бетонными буквами на побеленном известью фундаменте, с характерным гулом моторного тормоза-замедлителя снизил скорость и медленно въехал на городскую улицу с одноэтажными чистенькими домиками-мазанками, выкрашенными той же извёсткой, с соломенными крышами и яркими голубыми наличниками на окнах. На крышах некоторых, рядом с красными печными трубами из кирпича громоздились гнёзда из веток, в которых на длинных тонких ногах стояли аисты.

— Аисты. Причём здесь аисты? И, почему они не улетают на юг? — в недоумении спросил я, провожая взглядом сказочную инсталляцию.

— Влад, они же искусственные, — прошептала соседка мне на ухо.

— Сам вижу, не глухой, — скаламбурил я, чтобы не развивать тему о моём зрении на случай, если мой глупый вопрос был услышан третьими лицами.

Третьи лица, впрочем, были заняты своими разговорами. Автобус тем временем плавно подъехал к большой клумбе посередине трассы, вокруг которой было организовано круговое движение, и остановился, пропуская справа междугородный «ЛАЗ» из Донецка. Обогнув клумбу, мы устремились за ним и, проехав метров восемьсот, перед парой длинных навесов над каменными прилавками, служившими здесь центральным рынком, повернули направо на неширокую, местами заасфальтированную площадь автовокзала. На улице оказалось гораздо прохладнее, чем я предполагал, наблюдая пейзаж за окном из тёплого автобуса. Через пару минут я продрог до костей и еле выстоял очередь из попутчиков в двухместный туалет сельскохозяйственного типа, скрывавшийся за кустами. Заглянув в салон бурчавшего на холостых оборотах «Икаруса», я не увидел свою соседку на нашем месте и сам решил пробежаться по окрестностям. Правда, пятнадцать минут, объявленных водителем до отправления, уже наполовину истекли. Впрочем, мне хватило и пяти, чтобы пройти через открытый рынок до самого здания автостанции, за которым высился 4-х этажный жилой дом из белого кирпича. В киоске «Союзпечати» купил свежий номер газеты «За рубежом» и зачем-то, «Вестнiк Приазовья». В долгой дороге существовала вероятность, что мне захочется почитать. Украинскую же газету за 15 копеек купил скорее для коллекции. У багажных отсеков автобуса столпились ребята и девчонки. Они копались в своих сумках и чемоданах, доступ к которым любезно предоставил водитель в связи с экстренным похолоданием, доставая свитера, шарфы и продукты. Немного подумав, я примкнул к ним и, отыскав свой чемодан, извлёк из него сумку с продуктами от бабушки. «Шерстяной свитер тоже пригодится», — решил я, стараясь не сильно стучать зубами. Танита оказалась рядом со мной, одной рукой умудряясь удерживать бумажный пакет с продуктами и полы своей пушистой короткой шубки, а другой пыталась приподнять свою громадную сумку, чтобы вернуть в багажник. Я помог девушке справиться со второй задачей. Та смущённо улыбнулась, сверкнув белками больших почти чёрных глаз.

— Спасибо…, — проговорила она, выглядывая из шерсти воротника. — Я, Танита.

— Влад, — лаконично представился я, с интересом оглядывая необычный профиль мулатки.

— Очень приятно! Без тебя я бы ни за что не справилась с этим баулом.

— Мне не трудно, обращайся!

— Хорошо! Хочешь? — с застенчивой улыбкой, глядя мне прямо в глаза, поинтересовалась она, протягивая ярко-жёлтый банан, который извлекла из своего пакета.

Сценка слишком напоминала мультфильм про обезьянку с острова Саругасима, и я невольно рассмеялся, краснея, боясь обидеть девушку. С удивлением обнаружил, что она вместо того, чтобы обиженно поджать свои пухлые губки, тоже звонко рассмеялась.

— Ну, да. Что ещё африканка может предложить белому русскому школьнику при первом знакомстве… — хохоча, проговорила она.

— Конечно, банан! Что же ещё? — подыграл я ей, давясь от приступов смеха.

Порывшись в своей продуктовой корзине, извлёк плитку шоколада «Алёнка» и безмятежно улыбаясь, вручил Таните.

— Спасибо, Влад! Шоколад — моя слабость. Мама говорит, что это из-за него я такая.

Она забавно обвела выразительным взглядом свои руки и волосы, вызвав у меня очередной приступ смеха.

— А если серьёзно, ты из какой страны? — оценив шутку, решил я прояснить для себя вопрос.

Мулатка серьёзно посмотрела на меня, затем развернула передо мной свою гербовую справку, и я с удивлением прочитал: Нгомо Танита Джимовна, 13 / 04 / 196…, место рождения — город Минск, БССР. Позабавившись моим неподдельным удивлением, девушка продемонстрировала свои ослепительно-белые зубы в широкой улыбке.

— Я замёрзла, пошли в автобус. Потом поболтаем, — предложила она, ловко взбежав по крутым ступенькам в салон.

Я зашёл следом и еле успел заметить мех неизвестного зверя, стремительно скрывшийся за высокими спинками пятого ряда сидений.

Моя одноклассница расположилась на нашей «галёрке», разложив на газете сыр, котлеты и бутерброды с колбасой. На моём сиденье возвышался внушительных размеров термос и две кружки с дымящимся чаем. Я примостился рядом с термосом и начал извлекать из своей сумки яйца, хлеб, соль, банку с огурцами, художественно заполняя свободный участок своего сиденья. На лотке с жареными фрагментами курицы Оксана остановила мою руку.

— Достаточно, Влад. Это даже ещё не обед. Нам долго ехать. Оставь на вечер.

— Хорошо, — согласился я. — И тебе приятного аппетита!

По всему автобусу витали ароматы еды. Все сосредоточенно уплетали свои запасы и не заметили, как «Икарус» плавно закачался на ухабах, покидая студёный приазовский город.

Мне нравилась скорость, с которой мы мчались по степи. Вдоволь наевшись и выпив чаю, мы с Оксаной рассеянно смотрели в окна в надежде увидеть какие-нибудь достопримечательности. Убаюканный монотонным гулом мотора и рассказом моей соседки, тему и суть которого не взялся бы сформулировать, я задремал. Проснулся в очередной раз от внезапно наступившей тишины. Вернее, гул «Икаруса» никуда не пропал, доносившиеся из салона редкие разговоры тоже никуда не делись, не было слышно лишь Оксану, и это было настолько необычно, что заставило меня окончательно проснуться. Девушка по-прежнему сидела рядом, прикрыв глаза. А причиной «тишины» оказался маленький кассетный плеер, от которого к её ушам тянулись тонкие проводки. Что-то психоделическое слабо слышалось из наушников, если я приближал голову к её волосам. Но больше всего мне понравилось этого не делать, а представлять, что я путешествую действительно один. Мне при этом никто не мешает думать и мечтать о том, что я еду (Т-с-с, никто не должен этого узнать!!!) на встречу с Машей. Снова нестерпимо захотелось услышать её голос, поговорить, обменяться весёлыми шутками, почувствовать её аромат, прикосновения рук, в общем, делать всё то, чем ещё совсем недавно мы могли заниматься с ней хоть каждый день. И хоть нас разделяло ещё, Бог знает сколько километров, я готов был подождать. А пока, есть время узнать мою девушку получше. Для этого, я захватил с собой Машину книжку и с удовольствием углубился в чтение.

***

…Папа петлял по узким, мощёным булыжником улочкам старого города, изредка обмениваясь негромкими репликами с мамой. А я во все глаза рассматривала незнакомые дома, людей, вьючных осликов и мотороллеры с маленькими кузовами, загруженные кучами разнообразных фруктов и овощей. Мы с Мишкой договорились: я смотрю в левое окно, а он — в правое. Запоминаем всё интересное, а потом рассказываем друг другу. Тем более что между нами на заднем сиденье расположился дядя батоно Георгий, который умудрялся быть одновременно и папиным другом, и хозяином дома, в котором мы остановились, и нашим экскурсоводом в этой поездке. Эта последняя роль давалась ему, по-моему, не очень хорошо. Во-первых, в отличие от большинства грузин, встреченных нами, он был неразговорчив. Папа рассказывал, что он работал в НИИ химической промышленности Академии Наук Грузинской ССР, знал, из чего состоит любая вещь и любой материал на Земле, и писал очень интересные исследовательские трактаты на родном языке, постоянно обеспечивая работой университетских переводчиков, чтобы его книги могли прочитать и другие учёные в мире. Он готов был рассказывать о народе, обычаях, городах и прочих интересных местах своей Родины, но только если ему задавать вопросы. Во-вторых, он если не помнил какого-то русского слова, не задумываясь, заменял его грузинским, не замечая, что слушатели теряют логику и суть его рассказа, пока кто-нибудь, чаще всего папа, преодолев приступ вежливости, не переспрашивал, что же всё-таки он имел в виду. Порой, мы задавали ему вопрос о каком-то интересном месте и потом долго слушали его неторопливый рассказ-ответ уже после того, как уехали оттуда за десятки километров. Лучшим способом узнать от него о Грузии было — остановиться в каком-нибудь уютном ресторанчике или летнем кафе, которых в Тбилиси имелось несчётное количество, напротив какой-либо из достопримечательностей города. И, позволив официантам загрузить стол национальными блюдами и вином, слушать полные лингвистических загадок истории батоно Георгия, не заботясь о течении времени. А сейчас мы ехали в Ботанический сад, слушая его историю о реке Кура, громко шумящей где-то внизу, за бетонными стенками слева от автодороги. Иногда дядя Георгий называл реку Мтквари, особенно, когда увлечённо рассказывал о химическом составе её воды и примесей, и мы недоумевали, о какой же из рек продолжается рассказ. Примесей было много. Мы с Мишкой сбились со счёта от названий, наблюдая их своими глазами. В черте города река была полноводной и не очень быстрой, но воду в ней нельзя было назвать прозрачной. Я бы и водой эту жёлтую густую жидкость назвать не осмелилась. По словам батоно, эта грязь образуется после того, как хорошая вода (что собственно и означает грузинское слово «мтквари») с ледников турецкого Кирисин-дага и Боржомского ущелья пробив себе русло в долинах, сложенных из туфа, мягких известняков и глинистых почв, набирает в себя все эти образцы, образуя настоящий коктейль — рай для химика.

До ботанического сада мы не доехали. Припарковали машину на площади у подножья горы Мтацминда вблизи нижней станции фуникулёра. Поднялись пешком до церкви св. Давида (Мамадавити) и Пантеона, в котором в числе самых знаменитых и почитаемых грузинами общественных и политических деятелей, ученых, писателей батоно Георгий указал нам на могилы княгини Нино Чавчавадзе и её мужа — русского дипломата и писателя Александра Грибоедова. (Первая знакомая мне по урокам литературы фамилия.) Выйдя из прохладного Пантеона, расположенного на склоне горы, мы прошли по узкой заасфальтированной тропе к настоящей пещере. Правда, попасть в неё можно было только через лабиринт толстенных бетонных стен и стальную дверь толщиной под два метра, которая закрывалась мощными электромоторами при опасности ядерной бомбардировки. Георгий рассказал нам, что из небольшой пещеры строителями метрополитена пробит тоннель сквозь гору, который был оборудован под бомбоубежище для трехсот тысяч жителей Тбилиси. А лабиринт на входе призван защитить их от ударной волны ядерного взрыва, если бы бомба упала на город, расположенный в долине, как на донышке гигантской тарелки. Мы шли по прохладному тоннелю, больше напоминающему череду спортзалов с железными дверями, ведущими в жилые отсеки и хранилища с запасами продуктов и топлива, пока, миновав очередную толстенную дверь, наконец, не вышли на залитую ярким солнцем площадку, вырубленную в скале на противоположном склоне горы. Вид с этого места после полутора километров унылого бетона нам показался чудесным и загадочным, словно иллюстрация из книжки Артура Конан-Дойля «Затерянный мир». Я побежала к скалистой стене, увитой лианами и начала карабкаться по еле заметной тропинке вверх к небольшому балкончику, на котором рассмотрела яркий красный цветок. Мишка встревожено что-то крикнул и бросился за мной. Но я быстрее заняла высоту и позвала родителей, чтобы они сфотографировали нас с братом среди этой красоты. Кроме того, с этого балкончика можно было рассмотреть сквозь свисающие с высоких деревьев лианы дно ущелья с блистающей на солнце водой горной реки. Это и был Ботанический сад, вернее его начало. Чтобы его осмотреть, мы двинулись через джунгли по залитой солнцем широкой тропинке, плавно спускающейся вдоль стены ущелья. Отовсюду слышались крики птиц и стрёкот цикад. Можно было спуститься к самой реке и сразу. Для нетерпеливых туристов в скале даже были выбиты ступеньки и натянут трос, игравший роль перил, но мы решили получать впечатления не торопясь. День был очень жарким, но здесь я не замечала этого. В пронизанных солнцем джунглях, словно материализовавшихся вдруг из книжек Киплинга, дышалось легко, и откуда-то доносилось дуновение прохладного ветерка. Батоно Георгий как раз приступил к описанию этого феномена Сололакского хребта. По его словам, прохладу даёт река на дне ущелья. Водопад, к которому мы направляемся, охлаждает воздух, который становится тяжелее и «ползёт вниз самотёком» по течению реки, давая растениям и туристам, оказавшимся здесь, живительную прохладу и возможность укрыться от городского смога, суеты и жары. Далее следовало описание химического взаимодействия солнечных лучей с хлорофиллом из зелёной листвы растений, которое должно было объяснить нам, почему именно здесь содержание кислорода в воздухе выше, и дышится легко и свободно. Но я не стала слушать Георгия, а спустилась по узкой тропке к самой реке, скинула босоножки и зашла в обжигающую студёную воду как раз в месте, где русло, сделав небольшой поворот, намыло золотистый песочек и мелкие камешки, образовавшие маленький пляжик. Почти сразу я нашла в прозрачной воде несколько тёмных, почти чёрных осколков какого-то минерала и, схватив свою добычу, поспешила на берег, потому что от холода уже не чувствовала ступней ног, как будто наступала на воздух над землёй. Камушки были очень похожи на стекло, если бы не мутновато-чёрный цвет и странная форма на сколах. Родственники успели отойти довольно далеко, слушая рассказ нашего гида о реликтовых растениях этого уголка природы. Я их догнала и, забыв о вежливости, встряла со своими вопросами, протянув батоно Георгию свои образцы. Он повертел их в руках, посмотрел через один из осколков на солнце и сразу переключился на рассказ о залежах обсидиана или вулканического стекла, которое здесь добывали. «Это очень твёрдый минерал, который в древности жители, населявшие эти места, использовали для изготовления каменных топоров, ножей, наконечников копий и стрел. Также, из него делали статуэтки. Все эти предметы позже были найдены археологами и сейчас выставлены в краеведческом и этнографическом музеях города». Этнографический музей мы планировали посетить завтра, поэтому Георгий приберёг подробный рассказ о химическом составе обсидиана для этой экскурсии.

Водопад оказался за углом ущелья, и как только мы обошли очередную скалу, следуя направлению реки, оказались как будто в каменной чаше, наполненной водяным туманом и шумом от потока воды, ниспадающего с высоты метров пятнадцать. Озерко было диаметром не более трёх десятков метров. Сквозь толщу чистейшей воды можно было наблюдать разноцветные камни на дне. Я-то уже знала секрет этой воды, но не успела рассказать брату. Мишка скинул футболку, джинсы и с разбегу прыгнул в озерко, и почти сразу же выпрыгнул вверх, как будто под поверхностью воды был натянут батут. (О! Интересно, а можно ли такой аттракцион сделать в домашних условиях?) Шум водопада заглушил звук его восклицания, ну точно, как в фильме «Тарзан». Мы с папой быстро догнали его, попытавшись вытереть полотенцем для рук, которое оказалось в корзине с продуктами для пикника. Эту корзину мама приготовила сегодня утром по совету Георгия, когда мы бродили по рынку среди разгоряченных торговлей грузин, осликов, овощей, кувшинов с вином, шашлыка и разнообразных аппетитных запахов разноцветных национальных специй. Пока большой дрожащий Мишка сох, завернувшись в салфетку (невероятно забавное зрелище), мы расположились в сделанной из деревянных брёвен веранде, одной из десятка, расположенных в разных укромных уголках джунглей в этом живописном месте. Остальные беседки тоже были заняты прочими посетителями Ботанического сада, которые успели добраться сюда раньше нас. Запах шашлыков доносился из верхнего деревянного строения кафе, название которого было написано искусно вырезанными из дерева красивыми, похожими на ветки виноградной лозы буквами, «изобретёнными Месропом Маштоцем — учеником основателя Грегорианской церкви для письменности всех армян и грузин» (цитата из рассказа батоно Георгия). Они помещались на крыше, состоящей из пучков бамбуковых палок. На русский перевод дерева у резчика, видимо, не хватило, а я не разобрала название, которое вскользь произнёс батоно Георгий, когда заказывал подошедшему официанту шашлык. Несколько тарелок с восхитительным на вкус и запах блюдом оказались на нашем столе очень быстро, и мы набросились на угощение с энтузиазмом львов, не евших целую неделю. Это был самый вкусный шашлык, который мне довелось попробовать в жизни! Я отключилась от прослушивания истории о крепости Нарикала, которую мы так до сих пор и не увидели, хоть шли практически под ней через ту длинную «нору». Батоно Георгий, впрочем, не обиделся, когда увидел, что все его слушатели сосредоточенно жуют. Он налил всем по половине бокала красного грузинского вина из глиняного кувшина с замысловатыми изображениями виноградной лозы на пузатых боках, а затем произнёс не самый короткий, но очень мудрый тост, смысл которого, к сожалению, безнадежно потерялся из-за проскочивших нескольких грузинских слов. Папа поддержал друга, добившись от него комментариев, чтобы все поняли, о чём всё же шла речь. Понятно, что мне вина не досталось, зато в моём полном распоряжении был кувшин холодного крюшона из ягод и каких-то специй, немного напоминавший по вкусу «Тархун». Мишка, попробовав «мой» крюшон, быстро освободил свой бокал от вина и стал «помогать» мне запивать мясо с ткемали. Под шум водопада разговор продолжался. Мама задавала вопросы Георгию, а он с удовольствием отвечал, как обычно неторопливо и обстоятельно. Официант несколько раз водружал на наш стол то добавку шашлыка, то порезанные овощи, то грузинские соусы ткемали, сацебели, от которых снова и снова текли слюнки… вопреки чувству сытости.

Мы буквально «тащились» по каменной лестнице-тропинке, выводящей из живительной прохлады чаши водопада на жаркую верхнюю площадку горы Мтацминда (ещё одно «вкусное» слово, похожее на ириску), на которой поместились несколько достопримечательностей Тбилиси сразу. Это верхняя станция фуникулёра, телевизионная башня, удерживаемая стальными растяжками, словно выраставшими прямо из скалы и ресторанчик с открытой верандой на смотровой площадке, с которой открывался потрясающий вид на весь город, буквально лежащий у наших ног. Своим «ФЭДом²¹» за время нашей экскурсии я сделала кучу фотографий, и тут на самом интересном и красивом месте закончилась плёнка…. Последняя из тех, что мы взяли с собой!… Блин! Похоже, все мои эмоции мгновенно оказались на виду. Мама, желая сохранить мирный микроклимат и «усмирить своего тигрёнка» (дословная цитата), потащила меня к белому киоску с сувенирами, в котором купила одну фотоплёнку, и мы заняли очередь в кассы фуникулера. Следуя какой-то национальной примете, билеты на этот «горный трамвай» начинали продавать строго за пятнадцать минут до рейса, который ходил вниз один раз в сорок пять минут. Пока мы стояли среди туристов, желающих успеть попасть в число пассажиров в поднимающийся вагон, я перезарядила фотоаппарат и продолжила фотолетопись нашей грузинской эпопеи. Мужская часть нашей группы подоспела, когда невероятной формы стеклянный вагон вползал в ступенчатый павильон. Немного было похоже на станцию метро, если бы не угол наклона и толстенный стальной трос, на котором висел «трамвай», и который через большое колесо, закреплённое в верхней точке станции, проходил под рельсы и снова возвращался вниз. Батоно Георгий рассказал, что этот второй конец троса прикреплён ко второму вагону, тому, что как раз сейчас въезжает в нижнюю станцию фуникулёра. Словно гирьки на цепочке в часах с кукушкой, эти вагоны ползали туда-сюда, компенсируя большую часть своего веса весом соседа, а электрической лебёдке оставалось лишь задавать направление и слегка помогать поднимать излишне тяжелых пассажиров, если едущих в противоположном направлении было меньше или они неплотно поели. (Вот тут до меня дошёл смысл обильных и вкусных блюд кафе и ресторанчиков на вершине горы). Мы зашли в голубой вагон, похожий на диковинную помесь трамвая с корабликом, выполненную инженером — почитателем таланта Сальвадора Дали. Я раньше никогда не видела таких транспортных средств. Оно ни на что не было похоже. Судя по выражению лица брата, ему тоже такие не встречались. Каждая из четырёх двухстворчатых сдвижных дверей, открываемых просто руками, вела в просторный салон-куб без сидений, зато с широкими окнами во всех стенах. Из верхнего куба через сильно наклонённую стеклянную крышу была видна крыша нижнего куба, за ним — следующего. Вниз смотреть было страшновато. Зато, как только наш… м-м-м, трамвай (пусть, будет такое название этому транспортному гибриду) начал движение с характерным железным перестуком и гулом покинув станцию, по сторонам открылся потрясающий вид на склоны и город внизу. Посмотрев в левое окно я, наконец, увидела телебашню во всей её красе. С верхней площадки из кафе, где мы сидели, она не впечатляла. Сложно переплетенные мощные стальные трубы просто уходили высоко вверх. А сейчас я фотографировала изящную мачту, которую от прыжка с горы вниз удерживает пара штанг, образующих летящую, похожую на птицу конструкцию. Вагон спускался не спеша, предоставляя возможность пассажирам вдоволь насмотреться на потрясающие виды по сторонам. Справа вдоль всего пути шла лестница из бетонных ступеней без перил, видимо для путевых рабочих. Спустившись метров на триста, где-то на середине склона вагончик резко принял вправо и остановился, а я увидела красного близнеца нашего транспортного средства, показавшегося ещё более несуразным и неуклюжим, чем наш (форму вагона, в котором мы ехали, я начала уже забывать). Дверцы нашего и соседнего вагончиков открылись, выпуская некоторых пассажиров на промежуточной станции, с которой можно было вернуться через Пантеон тем же маршрутом, каким мы попали на гору. Повисев минут пять, наш вагончик, снова не торопясь, двинулся вниз к утопающей в зелёных кронах деревьев нижней станции фуникулёра — ансамблю башенок, фризов, стрельчатых окошек с рамками в виде звёзд Давида и замысловатым орнаментом фресок на белоснежной стене. Батоно Георгий между тем, рассказал, что герои Ильфа и Петрова из «12-ти стульев» — Остап Бендер с друзьями прокатились на фуникулёре, а художник-примитивист Нико Пиросмани, талант которого очень уважают в Грузии, изобразил гору Мтацминду с фуникулёром на одной из своих картин. Я видела несколько его полотен на выставке и поняла, почему именно он со своим видением людей и предметов проникся уважением к этому виду транспорта…

***

«Интересно автор пишет! А я никогда не была в Грузии», — услышал я над самым ухом беззаботный голос попутчицы и нехотя закрыл книжку.

От чтения на ходу глаза устали, и такое возвращение в реальность оказалось для меня своевременным. Но, для порядка я проворчал что-то недовольное, выглядевшее безуспешной попыткой ещё хоть на несколько минут не пускать никого в мой внутренний мир.

— Владик. Дай своим глазам отдохнуть, — продолжила вторжение Оксана, ласково прикоснувшись к лицу, чтобы снять с меня очки.

— М-м-м! Ну не на-адо, — попробовал я протестовать, хотя в глубине души был тронут заботой девушки.

Она быстро спрятала их в свою сумочку, а потом закрыла своими тёплыми ладошками мне глаза.

— Всё. Теперь спи.

Это было настолько неожиданно, что я замер, не предпринимая попыток отстранить её руки от своего лица. Так и сидел, притихший, не зная, что делать. Она мягко притянула меня за голову вниз, к себе на колени, и я почувствовал, что лежу на мягком вязаном, том самом «нашем» шарфике, свёрнутом в виде подушки. «Ещё не хватало, чтобы она начала меня гладить по голове, как ребёнка», — успел подумать я, прежде чем ощутил прикосновения её рук к своим волосам. Не хотелось открывать глаза. Не хотелось нарушать эту реальность (а, может быть это был всё-таки сон?) своими глупыми протестами. И копаться в своих чувствах, раскладывая свои поступки на правильные и неправильные полочки, тоже не хотелось. Вскоре подумал, что не прочь выполнить её команду. Оксана осторожно взяла из моих рук книжку, позволив окончательно расслабиться. Мерный гул «Икаруса» куда-то делся, и только мягкое покачивание, как в детстве напоминало о продолжающемся путешествии.

В Москве. Всё будет хорошо

Утром приехал папа. В одиннадцать часов, когда Маша ещё нежилась в постели, зазвонил телефон, и такой родной басовитый голос пожелал доброго утра. Девушка, мигом проснувшись, выскочила из тёплой кровати и в три прыжка добралась до ванной. И пока Фёдор Тимофеевич покупал в баре гостиницы закуски, чтобы позавтракать с дочерью в номере, и поднимался на лифте, она успела принять душ, высушить волосы феном и одеться, чтобы встретить отца и быть готовой к любым событиям начавшегося дня. Досадовала лишь необходимость ходить с костылём. Протез разваливался и едва держался на ноге.

— Папка! Как я рада, что ты приехал! — бросилась на шею отцу Маша.

— Дочурка! Красавица моя! — прогремел тот с радостной улыбкой.

После переживаний и неизвестности вчерашнего дня он смог успокоиться только сейчас, когда нежно гладил по голове любимую дочку, утонувшую в его крепких объятиях. Поверхность стола быстро заполнилась всякими лакомствами и узенькими стеклянными бутылочками с лимонадом «Fanta», и девушка набросилась на угощение, чувствуя мудрость поговорки о том, что аппетит приходит во время еды. Отец не отставал от дочери, с энтузиазмом поедая бутерброды. Он практически не завтракал, улетая из Ростова ранним рейсом. Вчерашний звонок посреди учебного занятия оказался громом среди ясного неба, заставив Фёдора Тимофеевича срочно поменять расписание своих занятий, согласовать с другими преподавателями и деканом короткий внеплановый отпуск. Пришлось просить ректора о помощи, чтобы организовать по брони Университета билет на самолет в столицу. Всё это время терзали мысли о том, как чувствует себя Машенька. «Должно быть, сильно испугалась такого поворота событий. Ведь, она долго готовилась, надеялась на помощь и успешное протезирование, чтобы снова иметь возможность ходить. Да, выпал из поля зрения этот Ливано-Израильский конфликт, о котором в последние два месяца твердили в „Новостях“. Должен был предвидеть, что эта далёкая локальная война может оказаться опасной для дочери, которую практически одну чуть не отпустил в самое её пекло», — думал он, слушая рассказ Маши, и стараясь дельными советами поддержать её энтузиазм в разрешении внезапно возникшей проблемы. За ночь, проштудировав иностранную медицинскую книжку-справочник, девушка выложила перед отцом стройный план действий:

— Сегодня мы должны позвонить в Филатовскую больницу. Если там не помогут, то нужно поехать в клинику при мединституте им. Сеченова, чтобы там проконсультировали по поводу нового протеза. А, затем, на Коровинское шоссе в Московское протезно-ортопедическое предприятие. Там самый известный специализированный завод по производству протезов в Союзе. Там же клиника и реабилитационный центр для пациентов, — вещала Мария. — На крайний случай, в Харькове есть «двойник» этого института, может даже более современный, потому что инженеры из Украины проводят исследования и строят экспериментальные управляемые кинематические и кибернетические протезы.

— Дочка, какая ты у меня умница! — не переставал восхищаться Фёдор Тимофеевич, оценив основательность и серьёзность проделанной ей работы. — Откуда ты всё узнала?

Девушка быстро перелистала приобретённую вчера книжку и дала отцу список телефонов. В следующий час они обзвонили не меньше двух десятков специалистов московских учреждений, получив в результате предложение, подъехать на консультацию в институт на Коровинское шоссе, сегодня к 15 часам. Госпитали, в том числе и больница им. Филатова отказались её проконсультировать, поскольку травма была давно, и поводов для хирургического вмешательства в настоящее время нет. Тем более, пациентка не прописана в Москве или в Подмосковье. Затем папа позвонил в Тель-Авив профессору Дезамелю, чтобы предупредить его о проблеме, возникшей с приездом Маши. Они говорили довольно долго и эмоционально. За беглым английским отца девушка не всегда успевала уловить смысл сказанного. Позже папа рассказал, о чём они с профессором спорили. Тот утверждал, что в связи с форс-мажорными обстоятельствами все действия и взаиморасчеты, уже произведенные и планируемые по заключённому Договору, приостанавливаются. И что Дезамель не сможет выслать Машин протез в Советский Союз почтой, поскольку не полностью уверен, что без примерки и доработки по состоянию её ноги на сегодняшний день, он ей подойдет. Не может дать гарантию как указано в Договоре и не хочет нести финансовых последствий, если при пользовании протезом, она себе навредит ещё больше. Папа убедил собеседника, что если оплатит гарантированный депозит, покрывающий возможные судебные издержки, а также подпишет переданную по факсу копию соглашения о том, что не имеет претензий к его качеству, то тогда возможно будет отправить посылку почтой. Они спорили, сколько это может занять времени. Ведь почта СССР доставляет посылки из-за рубежа от трёх месяцев, а Мария уже сейчас не может нормально пользоваться старым протезом, чтобы ходить. Договорились, что Дезамель организует отправку посылки в Рим, где она будет храниться до востребования до 30 января. А папа сможет забрать её во время своей командировки на симпозиум в Неаполе после Новогодних праздников. Маша попробовала убедить отца, что не стоит в такой ситуации тратить средства, чтобы фактически дважды оплачивать услуги израильских специалистов, если можно получить похожее изделие у нас в стране за эти же или даже меньшие деньги. Но он всё равно решил, что запасной вариант всё же лучше иметь, когда по основному их плану ещё нет определённости. Так и решили. До назначенного для консультации в «МосПРОПе» времени было ещё шесть часов, и Фёдор Тимофеевич предложил Маше погулять по Москве. Они спустились в ресторан гостиницы, где основательно подкрепились перед обещающим быть насыщенным днём. Допивая кофе, Маша предложила сначала заехать к Мишке в институт.

— Вдруг, он сможет отпроситься с занятий и с нами провести этот день? — предположила девушка, посмотрев на отца таким взглядом, что он не смог ей отказать.

Он и сам очень хотел увидеть сына. Соскучился. Тем более, что представился такой случай. Но планировал заехать к нему вечером, чтобы не мешать занятиям Михаила. Только дочке прямо сейчас требовалась психологическая поддержка. И брат мог бы оказать её ей.

— Хорошо, дочурка! Поедем, найдём нашего студента.

Когда спустились из ресторана в холл с непрерывно празднующими на потолке урожай крестьянами и рабочими, папа подошёл к стойке, попросив молодого паренька в фирменном сюртуке вызвать такси. Тот продолжал стоять, узнав в одетой в элегантное пальто красивой стройной девушке с лёгким костылём в руке вчерашнюю заказчицу кофе. Она, похоже, была подопечной этого солидного мужчины в кожаном плаще и шляпе, так походившего на неприветливых людей, привёзших её вчера на чёрной иномарке.

— Молодой человек! Нам такси нужно прямо сейчас! — попробовал стимулировать застывшего работника гостиницы Фёдор Тимофеевич.

Тот испуганно взглянул на клиента и дрожащими пальцами стал крутить диск телефона. Не поднимая глаз, сказал несколько слов в трубку и, озабоченно глядя себе под ноги, неуклюже выскочил из-за стойки. Спотыкаясь, направился к выходу на улицу первым, придержав тяжелую высотную дверь перед гостями, и указал на жёлтую «Волгу» внизу. Папа протянул служащему чаевые, но парень отпрянул как ошпаренный, глупо улыбаясь, задом стал пятиться к закрывшимся под действием мощной пружины дверям. Пожав плечами, отец спустился к машине, помогая дочке устроиться на заднем сиденье.

— Странный молодой человек, — поделился старший Морозов с Марией, когда таксист вырулил с автостоянки на набережную, намереваясь попасть на мост в поток транспорта, движущийся в сторону центра.

— По-моему, я знаю, почему он такой, — усмехнувшись, проговорила Маша.

Отец обернулся с переднего сиденья и внимательно посмотрел дочери в глаза.

— Давай рассказывай, что у вас с ним случилось?

— Ничего особенного. Просто он не привык ещё, что люди могут быть разными, — спокойно сказала девушка.

— Так это ты его так напугала? — пряча улыбку, спросил отец.

— И не думала. Наверное, он тебя боится.

— Почему?

— Ты производишь впечатление влиятельного чиновника. — После недолгого раздумья сформулировала ответ Маша.

— Ладно. Не хочешь, не рассказывай. Но я заинтригован, — отозвался папа и отвернулся, уставившись в лобовое стекло.

Такси, миновав просторный Калининский проспект, теперь с трудом пробиралось в плотном потоке транспорта через широкую площадь, посреди которой здоровенная голова памятника Карлу Марксу рассматривала внушительную колоннаду Большого Театра. Старинная белокаменная церковь с аркой в толстой стене спряталась за старейшей фешенебельной гостиницей Москвы «Метрополь». Памятник основателю и изобретателю первой русской типографии Ивану Фёдорову стоял в тени «Метрополя» здесь же на вымощенном булыжником пригорке. Маша не успевала переключать внимание с одного памятника на другой. В непостижимой логикой последовательности они возникали среди домов различной архитектуры, парков и площадей. Пока ехали к Мишке, она увидела «железного Феликса», вернее бронзового Феликса Дзержинского на возвышении в центре одноимённой площади. С севера площадь окружали в нелепом сочетании монументальное зловеще-серое здание Лубянки и наполненный игрушками, нравящимися как детям, так и взрослым жизнерадостный «Детский Мир» с высокими в три этажа арочными витражами. Бюст поэта Маяковского у лаконичного торца четырёхэтажного дома, украшенного его же стихами. Маша во все глаза смотрела по сторонам, стараясь не пропустить ни одного дома старинной архитектуры разных стилей, каждый из которых был по-своему уникальным. Москва здесь показалась настолько уютной и не похожей на столицу с её размашистыми проспектами и высотками, что девушка захотела выйти из машины и не торопясь пешком пройтись, насладившись притягательной самобытностью. Очень понравился магазин «Чайный дом» — затейливо украшенный терракотовыми, голубыми и жёлтыми орнаментами с драконами в китайском стиле и черепичными козырьками входов в форме пагод. В нём продавались, как и век назад, привезённые из колоний — чай, кофе, какао, шоколад, о чём извещали надписи, стилизованные под китайские иероглифы. Аромат «мокко» и свежемолотой «арабики» можно было почувствовать даже через закрытые окна «Волги». Напротив — торжественное здание Московского Почтамта с тёмно-серыми гранёными колоннами. Чистопрудный бульвар и одна из первых станций метрополитена «Кировская», построенная в 30-х годах, остались справа. Впереди кишело транспортом Садовое кольцо, а вдали высилось здание другой московской «высотки», очень напоминавшее гостиницу, из которой Морозовы недавно вышли. На самом деле, оно тоже было гостиницей «Ленинградская» — почти копией «Украины», но не такой фешенебельной. Ещё один бронзовый революционер Николай Бауман мелькнул между деревьями, когда машина поворачивала на Спартаковскую улицу. Эти места Маша уже помнила из вчерашней поездки на «Запорожце».

— Вот сейчас, направо. Проедем станцию метро и через несколько кварталов тот самый Госпитальный вал, на котором Мишкино общежитие стоит, — сообщила отцу девушка.

— Москвичка ты моя, и тут успела побывать? — улыбнулся Фёдор Тимофеевич, ласково посмотрев на дочь. — А вот теперь задача, самого Мишку найти. Нет идей, откуда поиски начать сможем?

— Давай с общежития. Спросим у дежурной. Она меня помнить должна.

— Хорошо. Куда ехать?

— К новому общежитию из двух высоток. Там ещё трёхэтажная столовая между домами, — пояснила Маша, нетерпеливо высматривая знакомое здание, чтобы показать таксисту.

Яркое солнце осветило башни, укрывшиеся среди деревьев парка. Вчера ночью они казались серыми и скучными, а парк — заброшенным и неуютным.

В холле оказалась не та дежурная, что была в прошлый раз. Маша подошла к ней, и пока отец изучал объявления на доске информации, узнала, в каком корпусе занятия у 3-й группы механико-математического факультета 1 курса (факультет и группу она запомнила ещё из того, первого разговора с Мишкой по телефону после его отъезда в Москву). Пока шли через парк к комплексу учебных зданий студенческого городка, девушка с интересом оглядывалась по сторонам. Интересно было наблюдать за пробегающими мимо студентами-первокурсниками, которые здоровались с отцом должно быть, думая, что это преподаватель или даже декан. На Машу, молодые люди бросали взгляды восхищённые и сочувственные. И когда она остановилась, окликнув одного из группки студентов, чтобы спросить дорогу к корпусу «Б», почти все с готовностью согласились проводить до искомого здания красивую девушку, вероятно, новую студентку, которая, наверное, опоздала к началу учебного года из-за травмы. Фёдор Тимофеевич нарочно отстал, наблюдая, как дочка бойко болтала с парнями уже через несколько минут знакомства, а те обступили её со всех сторон, наперебой о чём-то спрашивая и стараясь всячески помочь подняться по лестнице или перешагнуть бордюр. Уже у входа Мария обернувшись, прильнула к высокому худощавому молодому человеку с длинными волосами.

— Папа, познакомься, это Терентий, — громко крикнула она, подзывая отца подойти. — Это о нём я тебе сегодня рассказывала. Он знает, где найти брата.

— Здравствуйте! — робко произнёс студент, не зная, куда деть руки.

— Добрый день, Терентий! — прогудел папа, протянув свою ручищу в приветствии, тем самым избавляя его от неуверенности. — Приятно познакомиться!

— Мне тоже. А как же Маша, не уехала? — встревожено поинтересовался студент, не отводя глаз от девушки.

— Мы с дочкой к Мише приехали. Поможешь его найти? — не стал вдаваться в объяснения папа.

— Конечно, — растерянно ответил тот, с сожалением смирившись, что поговорить с Марией не удастся. — Он скоро выйдет. Сейчас будет математика вон в том корпусе.

Он указал на здание на противоположной стороне аллеи, поделившей парк надвое.

— Терентий, я рада снова тебя увидеть! — вмешалась Маша, стараясь сгладить категоричность слов отца. — Да, не получилось у меня вчера уехать. Но, это и к лучшему. В Израиле война сейчас. А протез, — она кивнула на ногу, — его в Союзе закажем. Так что, смогу скоро это выбросить.

И она приподняла костыль, жестом показав парню свои намерения. Тот взял её ладони своими руками, помогая девушке сохранять равновесие.

— Маша, я мог бы помочь тебе найти нужных врачей в Бурденко. Тебе хирург нужен? Невролог? Протезист? — глядя в глаза Марии, с жаром заговорил Терентий. — Я там многих знаю. Сам лечился несколько месяцев. Главврач меня должен помнить.

— Спасибо тебе! — улыбнулась она. — Не беспокойся. Мы уже созвонились с клиникой на Коровинском. Сегодня меня там ждут на консультацию.

— Отлично! Тогда я смогу вас отвезти. Только отпрошусь сейчас у старосты. — Засуетился студент, резко поворачиваясь, готовый бежать.

— Подожди, мы с папой не хотели помешать вашей учёбе. К тому же в Москве есть такси, — возразила Мария, удерживая его за руки.

— Но мне было бы приятно тебе… вам помочь…, — растерянно проговорил Терентий, тушуясь.

— Вы с Мишкой мне очень помогли позавчера и вчера. Без вас я бы не справилась с… Москвой, — сказала девушка, надеясь, не обидев, поддержать паренька.

— Папа! Сестрёнка! — раздался вдруг откуда-то сзади такой знакомый баритон.

Михаил вдруг оказался рядом и занял собой всё пространство, оттеснив на второй план вконец расстроенного Терентия.

— Как вы здесь оказались? Когда? Что случилось, Маша? Почему ты не улетела? Как нога? Почему с костылём? — Засыпал он присутствующих вопросами.

— Мишка, подожди! — повиснув на шее у брата, смеясь, попросила сестра. — Сейчас попробую ответить, если правильно запомнила вопросы. Слушай! Приехали на такси. Минут пятнадцать назад. За мной прилетел папа, и мы захотели с тобой увидеться. Сегодня ещё план попасть в клинику на консультацию. Не улетела, потому что в Израиль не пускают на границе из-за войны. А нога не помещалась в протез, в итоге, утром он окончательно сломался. Вот я и снова на костылях.

Ф-фух! По-моему, ничего не пропустила.

Девушка театральным жестом вытерла несуществующий пот со лба и посмотрела на брата, едва сдерживая улыбку.

— Машка, пап! Как я по вас соскучился! Вы привезли мне частичку дома, уютную и весёлую!

— Вот мы, Морозовы, и снова вместе! — громко констатировал папа, когда немного успокоил эмоции. — Теперь, давайте не терять времени. Я расскажу о наших с Машей планах, а ты, Миша, скажешь, сможешь ли с нами сегодня поездить? Миша, растроганно обнимая сестру, прижался к груди отца, легко поместившись вдвоём с ней в широкие его объятия. Фёдор Тимофеевич, не ожидая такого проявления эмоций от сына, немного растерялся. Стоял, продолжая обнимать детей, пока Маша, еле повернув голову, не пожаловалась на то, что ей тесно и трудно дышать. Отпустив их, любуясь одновременно каждым, он обнял обоих за плечи, бормоча что-то ласковое напоминающим раскаты далёкого грома голосом. Терентий тактично ушёл по-английски, ни с кем не попрощавшись, справедливо полагая, что он здесь лишний.

— Конечно, пап! — откликнулся с готовностью Михаил, не дожидаясь пояснений. — У нас остались две лекции. Потом у ребят спишу. Поехали, по дороге расскажете.

И он, бережно обняв за плечи двоих самых дорогих ему людей, повлёк их к выходу из студенческого городка.

Пока они не торопясь, шли к стоянке такси, Фёдор Тимофеевич кратко рассказал сыну о планах, которые они с Машей составили с утра. А она рассказала брату о своих вчерашних приключениях, вызвав у того противоречивые эмоции.

— Вот я — олух! Не предвидел, к чему твоё путешествие может привести. Ведь на собрании слушал доклад парторга о конфликте в Ливане. И не сложил два и два.

— Это я виноват, сынок, — подхватил тему папа. — До последнего не понимал, что дочке поездку в пекло войны организую. Как услышал вчера Машенькин голос по телефону, как молнией мозги прошило. Спасибо, наша погранслужба оказалась начеку. Не допустили непоправимого.

— Мальчики, не спорьте! — миролюбиво проговорила Морозова, стараясь повысить голос, чтобы быть услышанной. — Всё же хорошо. Я здесь с вами, и мне ничего не угрожает. Кстати, дяде Саше из КГБ действительно спасибо, помог мне, быстро всё устроил с гостиницей, и с папой, благодаря его коллегам, смогла вовремя связаться. А протез и в Союзе хорошо сделают. Папа договорился, сейчас едем в клинику. Может там сразу и удастся его заказать.

— Сестрёнка, молодчина, не унываешь! — быстро отвлёкся от самобичевания брат.

Папа ничего не сказал, а когда сели в машину, специально поместился сзади, нежно обнимая дочку. Миша, сидя рядом с водителем в пол оборота, неустанно рассказывал истории, не повторив ни разу даже тех, что Мария слышала вчера.

Шестиэтажное здание Предприятия Московского протезно-ортопедического предприятия — «МосПРОП», уютно спрятавшееся в глубине большого парка, огороженного чугунной оградой, мало напоминало больницу. Скорее, завод из тех, что обозначаются литерами на скромной табличке у входа. В окнах кое-где уже горел свет, но ни в парке, ни на автостоянке у входа не наблюдалось скопления людей, свидетельствующего о популярности этого места. Морозовы прошли по засыпанной опавшими мокрыми листьями аллее к главному входу, оборудованному пандусом для заезда в инвалидных креслах. Вахтёр выдал пропуска, тщательно переписав данные паспортов всех троих посетителей, потом сам вышел из своей кабинки и нажал кнопку, разблокировавшую вертушку турникета, чтобы они смогли пройти внутрь. Попав в освещённое громко гудящими люминесцентными лампами просторное фойе, по решению какого-то пролетарского дизайнера интерьеров обитое планками из потемневшего от времени лакированного дерева, Маша подошла к большой схеме расположения кабинетов предприятия с вставленными золотистыми планочками с фамилиями специалистов. Актуальность информации была сомнительна, потому что на многих планочках поверх выполненных шелкографией надписей были наклеены потрёпанные бумажки, на которых шариковой ручкой были написаны другие фамилии, которые в свою очередь, были заклеены новыми бумажками и так далее. Фёдор Тимофеевич не стал углубляться в изучение схемы, воспользовавшись телефоном-автоматом на стене, чтобы позвонить сотруднику, с которым предварительно договорился о консультации. Через некоторое время, двери одного из лифтов открылись, и молодая девушка в медицинском халате позвала их за собой. На третьем этаже все вышли, и девушка предложила Маше сесть в одно из кресел на колесах, стоявших здесь же в коридоре. Та попробовала протестовать, но санитарка настаивала, сославшись на правила, принятые у них. Миша, что-то шепнув на ухо сестре, быстро покатил кресло следом за медработницей, устремившейся в длинный полутёмный коридор. Наконец, у одной из широких двустворчатых дверей сотрудница остановилась, и, распахнув их, пригласила посетителей в просторное ярко освещённое помещение, которое трудно было назвать кабинетом. Размерами оно скорее напоминало классную комнату в школе. У входа зеркало и шкаф, за которым задрапированная занавеской пряталась кушетка, белый ростомер и медицинские весы с блестящими гирьками на стальных линейках. Вдоль зеркальной стены тянулась резиновая дорожка с поручнями-брусьями, назначение которой Маша очень хорошо помнила, когда заново училась ходить в больнице. Несколько образцов протезов стопы, голени и бедра стояли в стеклянной витрине, поблёскивая металлическими сочленениями. На стеклянной полке лежала искусственная рука телесного цвета с ремешками крепления к плечу. Там же — протез ладони с пальцами, очень правдоподобно имитирующими настоящие. На стене — глянцевый плакат, явно напечатанный за границей, на котором улыбающиеся молодые люди в альпинистском снаряжении и в шортах, чтобы были видны протезы ног, карабкаются на живописную скалу с надписью «No Limits!». Вдоль окон на просторном разноцветном резиновом коврике в художественном беспорядке разбросаны огромные яркие кубики, шары, разнообразные плюшевые представители фауны и книжки с картинками, свидетельствующие о том, что пациентами здесь бывают не только взрослые. Совершенно не по-медицински, к дальней стене примостился огромный чертёжный кульман. Рядом с ним — знакомый по урокам анатомии человеческий скелет на стойке. Ещё одна загадочная конструкция, напоминающая электрический стул с вертикальной спинкой, располагалась рядом со столом врача. От инструмента для экзекуций он отличался полным отсутствием электрических проводов, а также наличием множества металлических линеек и шкал с делениями, соединённых шарнирно. На них, на движущихся, словно в логарифмической линейке, рамках были закреплены кожаные манжеты, напоминающие собачьи ошейники различного диаметра. На «ошейниках» также располагались шкалы с размерами в миллиметрах. Из-за стола вышла пожилая женщина в старомодных круглых очках, и приветливо улыбнувшись, предложила присесть отцу и сыну на потемневшие от времени деревянные стулья с кожаными вставками. Санитарка почтительно оставалась стоять, подкатив кресло Маши к самому столу.

— Лариса Германовна, — представилась женщина, выслушав имена посетителей.

Не теряя времени, папа подробно рассказал об истории травмы и лечения дочери, подкрепив свои слова объёмистой тетрадью — историей болезни Морозовой М. Ф., которую предусмотрительно захватил из дома. Начал рассказывать, почему не получилось поехать за новым протезом. Женщина слушала, казалось, в пол-уха, внимательно вчитываясь в заключения врачей в тетради. Затем, набрала длинный междугородный номер и, поприветствовав какого-то Александра Саркисовича, задала ему несколько вопросов в телефонную трубку. Выслушав ответы, Лариса Германовна оставила в покое телефон и вышла из-за стола, подойдя к Маше. Девушка, внутренне напрягшись, посмотрела на врача снизу вверх, когда та, взяв из рук санитарки рукоятки кресла, покатила его за ширму, попросив мужчин выйти в коридор. Осмотр занял минут десять. Затем, она попросила санитарку отвезти Марию на рентген, подробно объяснив, какой именно снимок ей нужен. Рентгеновский снимок Лариса Германовна внимательно изучила, поставив на подсвеченную белым матовым светом доску на стене своего кабинета. Она объяснила Морозовым, что изготовление нового протеза с учётом времени на подгонку, займёт около недели. Но очередь для лиц, не прописанных в Москве и Московской области, за последние месяцы очень выросла, и ожидание может занять до нескольких месяцев. Заметила, что продолжается рост тела и удлинение костей в культе, что может в какой-то момент повлечь необходимость операции, чтобы стабилизировать её состояние для протезирования во взрослом возрасте. Маша, ранее услышав об этом от профессора Дезамеля, сохранила потаённый страх повторной операции. Но тогда это было лишь предположением. А сейчас девушке стоило значительных усилий сохранить спокойствие, услышав от уже другого специалиста подтверждение мрачной перспективы повторения ещё не забытых месяцев мучительной реабилитации. Отец с тревогой заглянул ей в глаза, но дочка отрицательно покачала головой, показав, что не нуждается в поддержке. Маша поняла самое главное, что здесь и сейчас ей не помогут. Незаметно тронула отца за руку, показав, что пора заканчивать. Фёдор Тимофеевич попробовал «закруглить» затянувшуюся консультацию, спросив, возможно ли на этом предприятии отремонтировать сломавшийся протез. Врач, понимающе кивнув, нажала на своём телефоне одну из кнопок прямого вызова. Из динамика послышался шум и далёкий мужской голос.

— Николай Петрович! Поднимись, пожалуйста, посмотри, что можно сделать с одним изделием? — попросила Лариса Германовна тоном, не терпящим возражений.

— Бегу, Лариса Германовна, — послышалось из динамика перед серией коротких гудков.

Не прошло и пяти минут, как невысокий пожилой мужчина появился в кабинете. Удалившись за ширму вместе с доктором и Машей, он через несколько минут вышел, бережно держа в руках растерзанный протез. «Хорошо империалисты делают! Продуманно!», — бормотал он, ни к кому не обращаясь и с интересом рассматривая, как качается в голеностопном суставе пластиковая ступня с кокетливо накрашенными ноготками. Девушка растерянно оглядывалась, ёрзая в кресле. Михаил заметил обеспокоенность сестры, подошёл к ней и откатил кресло к столу, бережно обняв её за плечи, чтобы успокоить.

— Машенька, не бойся, они только попробуют восстановить гильзу и сразу отдадут тебе протез, — сказал папа, погладив дочь по распущенным волосам.

— Сегодня? — с надеждой ребёнка спросила она.

— Конечно. И мы сразу поедем, дочка.

— Молодая леди, не извольте беспокоиться, — неожиданно включился в разговор Николай Петрович. — Только попробую отреставрировать и сразу верну. Очень качественная вещь! Жаль, кто-то так варварски порезал гильзу, что, боюсь, не получится запаять. (Фёдор Тимофеевич при этих словах беспокойно оглянулся, словно опасаясь, что все догадаются, что это его рук дело). Нет в нашем производстве такой мягкой пластмассы. Можно, конечно, дихлорэтаном попробовать, но если это не модифицированный полистирол, тогда я совсем теряюсь в догадках, из чего такая прелесть сделана. И как работает клапан выпуска воздуха! Должно быть, держался на ноге, как влитой! Да? А, шарнир, ну точно из титана выточен. Прецизионная вещь, двигается плавно, мягко! Не понимаю, как они смогли спрятать силовой каркас и закрыть сустав без единого разъёма и шва. Поверхность — настоящая кожа!

Его восторженное бормотание было слышно ещё долго, затихая по мере удаления от кабинета начальницы. Старший Морозов тоже вышел, оставив брата с сестрой рассматривать образцы новинок инженерной мысли в протезировании. Маша действительно заинтересовалась блестящими конструкциями из нержавеющей стали, моделирующими коленный и голеностопный суставы, скреплёнными никелированной трубкой. Михаил осторожно достал изделие из витрины и подал сестре. Девушка взяла в руки оказавшийся неожиданно тяжёлым протез, похожий на макет кинематической схемы из тех, на которых дорисовывают векторы сил в учебнике физики. Холод и тяжесть металла никак не способствовали определению этого механизма, как замены живой конечности. Казалось что, надев эту конструкцию на себя, станешь ходить резкими прерывистыми шагами со скрипом, как Железный Дровосек из сказки «Волшебник Изумрудного города».

— Не думаю, что какому-то человеку понравится носить такую железку? Только от безысходности, — задумчиво проговорила Маша.

— Да. Многие не могут позволить себе и такой, — отозвался Михаил. — Сидят в своих комнатах или домах инвалидов, и всё что у них есть — деревянные костыли, чтобы до туалета доковылять.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Московский Высший Технический Университет (МВТУ) им Н.Э.Баумана

2

В заднемоторном автомобиле ЗАЗ-965 «Запорожец» капот перед лобовым стеклом прикрывал небольшой отсек, в котором помещалось запасное колесо, сумка с инструментами, бензиновый обогреватель салона и бак с запасом топлива. Оставалось немного места для багажа. (Прим. Автора)

3

«Тетрапак» — Упаковка молочных продуктов и напитков из картона. Наименование от названия фирмы, в которой была впервые применена.

4

Высотное Здание СЭВ (Совет Экономической Взаимопомощи) построено в форме раскрытой книги.

5

Гознак — В СССР Государственная типография, печатавшая бланки официальных документов.

6

Ризограф — копировальная машина, использовавшаяся в СССР в проектных институтах и учреждениях для копирования документов и чертежей на специальной бумаге.

7

Темучин — живший в XIII веке предводитель монголов, получивший титул Чингисхан.

8

РИНХ — Ростовский Институт Народного хозяйства (Ныне Ростовская Государственная Экономическая Академия)

9

Сельмаш — район Ростова-на-Дону, от названия завода «Ростсельмаш». (Прим. Авт.)

10

Каролинишкес, Пашилайчяй — районы города Вильнюс.

11

Berliner Fernsehturm — Берлинская Телебашня (Нем.)

12

ЦУМ — Центральный Универсальный Магазин. Крупнейший универмаг в Ростове-на-Дону в описываемый период времени. — (Прим. Авт.)

13

ПОК — протезно-ортопедический комбинат. (прим. Авт.)

14

«Видик» — жаргонное наименование видеомагнитофона.

15

Некоторые названия улиц и географических мест автор намеренно изменил.

16

«Колхида» — марка грузового автомобиля, выпускавшегося в городе Кутаиси, Грузинской ССР.

17

Замолчи, цыганка! (цыганск.)

18

Деньги (цыганск.)

19

Ростовцами называли жителей Ростова-на-Дону до Революции, и только при Советской власти название сменилось на «ростовчане».

20

Улица Социалистическая в центре Ростова-на-Дону (прим. Авт.)

21

ФЭД — марка советского фотоаппарата.