Тайна тихой реки

Виталий Тарханов, 2020

В небольшом южном селе совершено убийство журналиста Сергея Вяземского. Он приехал сюда, чтобы подготовить материал о происходящих в округе мистических явлениях. Глубокой ночью журналист был задушен и утоплен в реке. В убийстве подозревается местная ведунья. Прокурор Максим Архангельский не верит, что беспомощная старушка, передвигающаяся в инвалидной коляске, могла совершить такое преступление. Однако, есть свидетель, который утверждает, что видел это своими глазами, а на одежде подозреваемой обнаружены частицы одежды погибшего. Архангельский берется выяснить подробности случившегося и оказывается в центре событий, необъяснимых для нормального человека…

Глава четвертая

В день судебного заседания Архангельский отправился в Марфино заблаговременно. Процесс был назначен на десять утра, и несколько предшествующих ему часов прокурор решил посвятить прогулке по окрестностям поселения: ознакомиться с локацией, посмотреть на людей и просто подышать свежим осенним воздухом, свободным от городской загазованности.

Светает в это время года поздно, и в тот момент, когда его автомобиль подъехал к паромной переправе через реку Бузан, рассвет только начал тускло освещать серыми красками открывающийся на том берегу вид села.

Въехав на причал, Максим, не заглушая двигатель, вышел из машины и стал смотреть на темную водную гладь, по которой к нему медленно плыл пустой паром. Утро было холодным, отчего по телу пробежал озноб, и Максим, съежившись, поднял воротник темно-серого драпового пальто. Под ним были классические шерстяные брюки и жилет теплого серого оттенка в крупную, едва заметную клетку. Белая сорочка завершала образ бирмингемского денди. Каспийское море совсем рядом, и нахлынувший порыв моряны мгновенно пробрался под одежду и заставил Максима пожалеть, что он не надел ватные штаны с бушлатом — безупречный стиль не прибавлял тепла, а наталкивал на понимание опрометчивого выбора гардероба для подобного места.

Река Бузан достаточно широка, оба берега густо поросли камышом, но село на той стороне находилось на возвышенности, а потому хорошо просматривалась пробуждающаяся там жизнь. В окнах домов горел свет, из труб на крышах медленно шел дым, где-то кричали петухи. По берегу катилась четырехколесная повозка с большими металлическими бидонами, сонный возничий едва держал вожжи в такт лениво бредущей лошади. С деревянного помоста на воде рыбак закидывал удочку, рядом с ним спал белый пес. Максим ощутил приятную ностальгию по школьным каникулам у бабушки в подмосковной деревне.

В ходовой рубке приближающегося парома капитан курил сигарету. Архангельский сел в машину и подъехал ближе к причалу. Заехав на баржу, он снова вышел из машины и подошел к выбравшемуся из рубки паромщику.

— Сколько стоит удовольствие? — спросил он, доставая из внутреннего кармана кошелек.

— Двадцать два, — густым басом ответил долговязый, с маленькой черной бородкой и длинным носом капитан судна. От него исходил стойкий запах перегара, перемешанного с сырой рыбой. Из одежды на нем были черный ватник и камуфляжные штаны, заправленные в высокие резиновые сапоги.

Максим почему-то подумал спросить про оплату картой, но сразу же отогнал эту мысль и, достав из портмоне пятисотрублевую бумажку, протянул ее паромщику. Тот посмотрел на купюру, потом на Максима и снова на купюру.

— Это тебе не Питер, — пробасил он и, махнув головой в сторону села, добавил: — А там не Хельсинки.

Убрав деньги обратно, Архангельский вернулся к машине, покопался в бардачке, нашел там сто рублей и отнес их долговязому:

— Сдачу оставьте.

Паромщик, кивнув, охотно взял купюру и быстро спрятал ее в карман.

— Билет надо? — спросил он исподлобья, как бы ожидая отказа.

— Нет. Лучше про село расскажите.

Капитан залез наполовину в рулевую рубку, запустил двигатель и вышел обратно. Он распрямил спину, посмотрел в сторону берега и, прищурив один глаз, почесал затылок.

— Да че рассказывать-то. Село как село, — сказал он, зевая. — Небольшое, за полчаса обойдешь все. Бугор этот — Вшивый, на котором село. Раньше и село было Вшивое, а потом вот Марфино стало.

Баржа тихо тарахтела и плавно двигалась к тому берегу, распуская в стороны по реке ровные волны.

— Люди какие живут тут, добрые? — спросил Максим, тоже повернувшись в сторону бугра, на который указывал паромщик.

— Да всякие люди живут. Тыщи три население, чуть поболе, может. Разный народ. Есть и сносный вполне. Бывает, некоторых и потерпеть придется. А иной раз попадаются и те, что лучше за версту обходить.

— Это кого тут лучше обходить? — полюбопытствовал Максим.

— Да есть тут некоторые. Особенно загадочные. Им тут что медом намазано. Черт их знает, че их тянет сюда. Ведуньи есть, знахари-целители водятся. Тут вот через пару улиц после причала живет ведунья одна. Но она белая, как говорят. Безвредная. Наоборот, лечит даже. Я сам у нее был той зимой, она мне геморрой отшептала. Разные тут есть всякие. Есть и темные. Там вон слева на окраине села есть еще Ватажка, деревня за мостом через речку. Вот недалеко от моста бабка-затворница живет. Она из хаты вообще не выходит. А только все в окошко глядит недобро так. Кровь в жилах стынет, как взглядами с ней, не дай боже, встретишься. Под судом вот теперь оказалась каким-то делом.

Паромщик прекратил рассказ и перекрестился.

— Какими судьбами-то к нам нелегкая занесла? Ехал бы ты отсюда, — сказал он, закуривая сигарету.

— Вот, видимо, по ее душу-то и приехал, — ответил Архангельский, скрестив руки на груди. — За что повязали ее, известно вам?

Паромщик насторожился и неодобрительно покачал головой:

— Не, не знамо. Это тебе лучше будет спросить вон у Аркадия Степановича Котова. Бывший глава сельсовета. Теперь уж на пенсии давно, но все дела тут знает. Он у школы живет.

Максим попытался вспомнить эту фамилию среди свидетелей по делу, но архивы памяти ответили отсутствием информации.

— А я стараюсь в эту чертовщину не лезть, — продолжил паромщик после паузы. — Мне тут и своих бед хватает. Машины вон с парома то и дело падают. Ты ручник-то дернул у своей?

— Дернул.

— Черт знает что! Всякий раз сам хожу, смотрю, всех переспрашиваю — машинки надежно стоят вроде. А, нет! Скатывались уже сколько в воду. Вода тут страшная. Тот месяц причалил, а крайний «жигуль» — раз — и покатился назад. И водитель на месте был, и пассажиров две женщины сидели, и хоть бы хны. Плюхнулись и в минуту под воду ушли. Чертовщина какая-то… Так и не выбрались. Спасатели только потом всех утопленниками вытащили.

— Скверно. Ладно, я пойду. Спасибо! — С этими словами Архангельский пожал руку паромщику, вспомнив Харона, перевозчика душ умерших через реку Стикс в древнегреческой мифологии. Сев в машину, он дождался, пока судно причалило к берегу и опустило аппарель ^[1], после чего предельно осторожно, держа в голове историю паромщика, начал движение к выезду.

Съехав на берег, Максим посмотрел в навигатор и повел автомобиль по грунтовой дороге узкой улицы в направлении здания сельской администрации, или, как по старой памяти принято говорить за чертой города, сельсовета, где должно проходить судебное заседание.

Администрация располагалась на вершине холма и представляла собой отдельно стоящее здание довольно больших размеров. Припарковав машину у входа, Архангельский запер двери, надел перчатки и направился к домам частного сектора.

С обретающими силу лучами солнца на улице стало заметно светлее, и воздух здесь был не такой холодный, как на реке. Дышалось очень легко в сравнении с городом, как будто сам состав воздуха был иным. Однако стали слышны и земляные нотки навоза.

Путь от сельсовета к жилым домам разделял небольшой пустырь. Недалеко от проселочной дороги, по которой держал путь Архангельский, по земле шли козы, которых, помахивая древесным прутом, конвоировала пожилая женщина в платке и со скрюченной спиной.

Отсутствие в селе асфальтового покрытия на дорогах еще сильнее отдаляло от сопричастности к современной цивилизации и погружало в атмосферу глубокого прошлого столетия. Максим почувствовал себя ближе к пониманию того, почему Москву называют отдельным государством в составе России.

Навстречу шел маленький старик с седой бородой, кативший двухколесную тележку с каким-то хламом. Подойдя ближе, Архангельский замедлил шаг и, поравнявшись с ним, остановился:

— Доброе утро! Подскажите, как мне найти Аркадия Степановича Котова?

— И тебе не хворать! — сиплым голосом ответил старик, тоже остановившись.

Щуря глаза и дыша открытым ртом с редкими зубами, он какое-то время разглядывал прохожего, после чего спросил:

— Это бывшего главу, что ль, Степаныча?

— Да-да, его.

— А кто интересуется, коль спрашиваешь? Стало быть, не из местных.

— Мне сказали, что он много о селе знает. Хотелось полюбопытствовать у него.

— Аа… Любопытных-то развелось. Один вон тоже приехал давеча, все любопытствовал ходил. А это, говорит, как тут, а то как. Страсть любопытный был. Да и сгинул.

— Как сгинул? — с наигранным удивлением спросил Максим, понимая, о ком идет речь.

— Да черт его знает, как сгинул. Сгинул, и все тут, — безразлично ответил старик, махнув рукой. — Вон Степаныч небось и знает. Поди его попытай. Вон за домами школу видишь? По правую руку дом с коричневой крышею — там и живет Степаныч.

— Благодарю. Будьте здоровы! — Максим кивнул головой и пошел в указанном направлении. Старик еще немного постоял, провожая его взглядом, и вернулся к своей тележке.

Следующие попутчики оказались непригодными для расспросов: дорогу перебежала орава гусей, которые оживленно гоготали что-то себе под нос и, судя по всему, были очень заняты. По другую сторону дороги между домами стоял одноэтажный кирпичный магазин с облезлой табличкой «Продукты», на пороге которого полулежал-полусидел представитель «местной интеллигенции» лет пятидесяти в рваном тулупе и, похоже, сильном алкогольном опьянении. Грязная шапка, неаккуратно натянутая на голову, закрывала один глаз, второй — размеренно вел мониторинг оперативной обстановки. В перерывах между икотой он подтягивал к себе соскальзывавшую с порога ногу, которая отказывалась служить ему опорой в этой нелегкой борьбе за ожидание открытия магазина.

— Бог в помощь, милый человек! — громко поприветствовал он Максима, неожиданно приободрившись и вытянув вверх качающуюся руку. — Желаю здравствовать и радоваться!

— И тебе привет! — ответил Архангельский, подойдя поближе. — Как обстановка?

— Бееез происшествий, — с усилием протянул мужчина. С трудом поднимая голову, глядя снизу вверх, он спустя секунду продолжил, немного снизив тон: — Дай червонец, а? Трубы горят, я того рррот!

Максим, сжав губы, с минуту рассматривал нуждающегося, потом посмотрел на коричневую крышу дома бывшего главы, выглядывающую из-за соседнего дома, и, расстегнув пальто, достал из внутреннего кармана портмоне. После недоразумения на пароме он нашел в машине еще несколько сторублевых купюр и поместил их в кошелек на всякий случай. Вынув одну из них, он сказал мужчине:

— Знаешь Хилер Агату Никаноровну?

— Пфф, яссень пень! — еще сильнее взбодрившись от вида денег, ответил тот. — Бабка поехавшая, у моста на Ватажку живет.

— Почему поехавшая? — заинтересовавшись появлением новых сведений, спросил Максим.

— А какааая? — возмутившись абсурдностью вопроса, протянул мужчина. Поняв, что от него ждут подробностей, он продолжил: — Если не поехала, то как же она полетит тебе?

Максим разочарованно выдохнул, потеряв надежду получить значимую информацию. Но мужчина, не дождавшись ответа, продолжил говорить:

— Я сам видел, отвечаааю! Мы тот раз у кумы были на хате, а она в соседнем доме от бабки живет. Мать кумы была, кум был и я с Иванычем. Эт бригадир наш. Ну, сидели дома за столом, выпивали маленько, смеркалось уже. Вдруг слышим: тук-тук! В ставни закрытые за окном постучали. Кум пошел посмотреть, кого там принесло, а мы дальше сидим. Ну, и это… Сидим-сидим, а его все нет и нет. Ну, кума встала, говорит, пойду схожу, посмотрю, че он там. И уходит, значит. Потом слышим крик с улицы: ааааа! Кума визжит. Мы вскочили и давай все туда бегом, на улицу. И это… Во двор выбегаем, там кум у крыльца на грядке лежит. В отключке напрочь. А кума стоит возле него, визжит, что резаная, и рукой показывает туда, на улицу за забор. Мы смотрим, а там бабка, поехавшая эта, в воздухе висит как бы над забором нашим. Не темно совсем было, сумерки, говорю же. Узнали мы ее, она это. Парит как будто над землей, понял? Ну, мать кумы как заорет на нее, прогонять стала ее, типа. И молитвой давай на нее кричать. И все, и та будто на землю опустилась там, за забором нашим и скрылась, понял? И все. А кум преставился. Сердечный приступ. Царствие ему небесное.

Мужчина перекрестился, развел руками в стороны и замолк. Максим еще немного посмотрел на него, нахмурив брови, и, глубоко вздохнув, повторил:

— В воздухе парила, значит…

— Как есть говорю! В ночнушке белой летала над забором! Рожу злую такую скалила.

— А где, говоришь, дом стоит?

Пьяный указал рукой в противоположную сторону села:

— Вон там мост на Ватажку, там, на Васильковой, в конце самом. Он там самый древний.

Не предвидев более интереса от разговора, Максим передал купюру мужчине, после чего спешно развернулся и быстрым шагом продолжил путь. Двоякие чувства остались после этого диалога. С одной стороны, потратил время на бред белой горячки, а с другой — не покидало какое-то жуткое впечатление от услышанного бреда.

Завернув за угол палисадника, обнесенного деревянным частоколом, Архангельский увидел школу, за которой должен был находиться дом бывшего главы. В этот момент из открытой калитки чьего-то двора внезапно показались металлическое ведро и две державшие его руки. Из ведра прямо перед его ногами на дорогу вылились помои, смачно растекшиеся по земле. Брызги нечистот обильно окатили ботинки Максима, а калитка с грохотом закрылась. Он замер на месте в немом молчании и полифонии экспрессивных эмоций. Единственное, что пришло ему в голову, был вопрос: «Что бы на это сказал Roberto Cavalli?» Максим зажмурил глаза и стал считать до десяти: «Успокойся, ты на их территории. Уважай их обычаи. Играй по их правилам». Вдыхая новый аромат и пытаясь придумать, чем бы протереть брендовую обувь, он не нашел ничего лучше, кроме как смиренно продолжить свой путь.

Открывшаяся панорама школы натолкнула на мысль об известном фильме ужасов «Сайлент Хилл»: облезлая краска на стенах здания, местами выбитые стекла в окнах, руины разрушенных строений на территории, поломанные гимнастические снаряды, обломки строительного мусора. Максим подумал, что на месте режиссера добавил бы еще на прогулочные дорожки дрейфующие по ветру кусты перекати-поле. Следовало бы отметить, что с этого ракурса не было видно, что из окон той стороны школы открывался интересный вид на кладбище.

Со словами «бедные дети» он поскорее прошел мимо школьного двора и за углом увидел нужный дом. Скромное одноэтажное строение из серого силикатного кирпича по периметру было обнесено коричневым металлосайдингом. Визуально своим убранством строение не сильно походило на жилище главного чиновника, пусть и бывшего, из чего Максим предположил, что Котов мог быть честным, добросовестным человеком.

У забора на улице стоял старый зеленый «четыреста двадцать первый» «Москвич» без переднего колеса на кирпичной подпорке. Рядом на четвереньках сидел пожилой мужчина в черном вязаном свитере с высоким воротником и копался в ящике с инструментами. За его действиями бдительно наблюдал сидевший рядом маленький черный пес.

Гармония расчета и интуиции подсказывала Максиму — это и есть Котов. Подойдя ближе, он решил нарушить идиллию процесса:

— Аркадий Степанович?

— Он самый. Чем обязан? — вопросительно ответил мужчина.

— Здравствуйте! Меня зовут Максим Андреевич Архангельский. Я из областной прокуратуры. По делу Агаты Никаноровны.

— Аа, да, наслышан. Приехали бабушку нашу на каторгу отправить, — смеясь, ответил Аркадий Степанович. Он явно пребывал в хорошем расположении духа.

— Вижу, вы в курсе событий. На самом деле, я хочу разобраться в произошедшем. Понять для себя, действительно ли она виновна в преступлении, — ответил Максим. Заведя руки за спину, он обошел машину по кругу, пристально ее разглядывая. Он намеренно начал разговор с Аркадием Степановичем так, будто знал, что бывшему главе известны подробности истории.

Мужчина посмотрел на него ясными, как небо, голубыми глазами, вытер руки тряпкой и поднялся на ноги. Это был невысокого роста коренастый человек со смуглой кожей, короткими седыми волосами на голове и очень осознанным волевым взглядом. Глубокие морщины у уголков глаз и между бровей, прямая осанка, а также приподнятая и немного склоненная в сторону голова сигнализировали о твердости характера, жизненном опыте и о сложности принимавшихся решений.

— А вам теперь какая печаль, как оно было на самом деле? — спросил Аркадий Степанович. — Дело в суде. Следователи ведь уже тут наработали.

— Неясностей много они тут наработали, — ответил прокурор, продолжая сосредоточенно разглядывать автомобиль. Указав рукой на водительскую дверь, он спросил: — Можно?

— Пожалуйста, — пожал плечами Аркадий Степанович. — Однако когда они здесь были, разговаривали дерзко. Вам же власть стоит почувствовать, вы же ею пользоваться не умеете, у вас сразу гонор просыпается. Вы с людьми разговариваете свысока, будто с преступниками.

Максим открыл дверь, сел на сиденье, осмотрел с довольной улыбкой салон и положил руки на руль. После этого он глубоко вдохнул и, посмотрев через открытую дверь на хозяина машины, с нескрываемым восторгом произнес:

— Пахнет, как в детстве! Он шестьдесят девятого?

— Да, шестьдесят девятого. Разбираетесь? — Аркадий Степанович немного смягчился.

— У деда моего был такой. Он так любил с ним возиться. И я ему помогал все время. Отличный автомобиль, — по-прежнему улыбаясь, сказал в ответ Максим. — Я, Аркадий Степанович, качество следствия нашего тоже, признаться, осуждаю. И манеры поведения следопытов не всегда одобряю. Только они там долго не работают. Бегут туда за статусом и престижем после института, окунаются в водоворот системы и вскоре рапорты подают на уход, не справляясь с нагрузкой. С людьми не успевают научиться работать должным образом. И все же в каждой системе есть и хорошие ребята. Кому, как не вам, знать об исключениях в чиновничестве.

— Так-то оно так, — кивнув, признал бывший чиновник. — А вас, стало быть, водоворот системы еще не закрутил?

— Да нет там уже ни статуса, ни престижа. Мне сам характер работы нравится. Я вижу в ней подлинный правоохранительный механизм. По зову сердца хочется помогать и защищать. А вот с Агатой Никаноровной никак не могу понять — ее надо защищать или все-таки от нее. Поэтому и пришел к вам как к человеку образованному, знающему не понаслышке всю изнанку здешней каши.

Аркадий Степанович улыбнулся и почесал за ухом подошедшего к нему пса, виляющего хвостом. Он достал из кармана пачку сигарет и прикурил одну.

— Я, Максим Андреевич, в ночь событий на месте происшествия не был, конечно. Но могу предположить, что товарищ Вяземский не по своей воле из жизни ушел, — заговорил он, сев на стоявший рядом раскладной стул. — Мы с ним много разговаривали, когда он приехал. Его особенно интересовали паранормальные явления в селе и их участники. Особо его интересовала Хилер. Я, знаете ли, стараюсь не говорить о ней вообще и с ним ее не стал обсуждать. Он тут обошел всех магов и волшебников. Это я утрирую, конечно. А вот она категорически отказывалась с ним общаться. Да что говорить, она ни с кем не общается никогда. Ее же затворницей потому и зовут здесь, что она из дома своего не выходит. В Марфине и в самом деле много людей с силой. Имею в виду силу особенную. Лечиться сюда приезжают из самых разных мест. Очередями стоят у домов приезжие, в машинах иной раз ночуют, чтобы очередь не пропустить. Но есть и такие, как Хилер. Вроде чернокнижников. Вроде бы темными делами занимаются. Их лучше обходить стороной. Хотя кто как относится. Многие и общаются с ними спокойно. Они же и в магазины ходят, и в город ездят. Но только не эта гражданка…

Неподвижный взгляд рассказчика устремился куда-то вдаль сквозь дым сигареты. Максим спросил:

— Аркадий Степанович, ну вот вы здравомыслящий мужчина. Не пьющий, я полагаю. Вы тоже верите в эти местные паранормальные явления?

— Слушайте, я вообще человек не суеверный. Но прожив здесь всю жизнь, я и правда сталкивался с необъяснимыми вещами. Вы верно заметили, я не пью. И никогда не пил. Ну вот, например, в июне с другом ездили на рыбалку тут недалеко. У Андрея Николаевича мотоцикл «Урал» с люлькой, мы на нем поехали. Он выпивал, конечно, а я-то — нет. Возвращаемся вечером, уже по темноте, и мотоцикл глохнет на трассе. А село уже вот, рукой подать, огни светятся. Ну километр, не дальше. Каким-то чертом бензин кончился вдруг. А мотоцикл, собака, тяжелый. Его не докатишь вручную. И не бросишь же его там. Я Андрею сказал, чтобы сидел и ждал, а сам взял фонарик и пошел до села за топливом. Он выпивший, я его в люльке оставил и пошел. Иду минут десять. Село как было, там же и осталось. Двадцать минут иду, а огни сельские не приблизились нисколько, представьте? Я остановился, оборачиваюсь, а там уже все, темнота, хоть глаз выколи. Кричу: «Андрей!», он не отзывается. Ну что делать, пошел дальше к селу. Вот, положа руку на сердце, я вам не смогу сказать, сколько я шел. Не знаю, как это возможно, но село на горизонте светилось по-прежнему. В какой-то момент я вдруг понимаю, что вода под ногами каким-то чертом оказалась. Думаю, что же это я, с курса сбился и в речку, что ли, угодил? А не видно ничего вообще вокруг. Вот руку вытягиваешь, а дальше — всё, конец радара. Я вам серьезно говорю, это у нас и в селе тут так же. Если вечером как-нибудь останетесь, обратите внимание. Я, значит, развернулся, чтобы на берег обратно выйти. Иду. Чувствую, воды по колено прибавилось уже. Думаю, в темноте вообще попутал ориентацию. Чуть вправо пошел — по пояс уже в воде. Пошел обратно — по грудь ухожу уже. У меня паника началась, я не знаю, что делать. Вокруг темнота. Тут-то я и вспомнил все здешние легенды про «водящих». И где дух мужицкий, где здоровье мое крепкое — как начало меня трясти от страха, «Отче наш» читать стал, всех святых вспомнил. А дно из-под ног ушло совсем. И я плыву уже в воде весь. Уже попрощался с белым светом, как вдруг слышу, мотор мотоциклетный приближается. Слышу, Андрей меня кричит: «Степаныч! Степаныч!» А с какой стороны кричит — не могу понять. Куда ни повернусь в воде, так с обратной стороны звуки. А сам, представьте, рот разеваю, а крикнуть не могу в ответ. Голос пропал совсем. И, слава господу, свет фары появился рядом уже. Я давай барахтаться в воде, что есть силы. Не знаю, как он меня нашел, но съехал на берег на мотоцикле, зашел в воду и поплыл за мной. В общем, вытащил меня и расспрашивать меня начал, а я рот открываю, а слова так и не получается сказать. Только на следующее утро проснулся и говорить начал снова. А бензин, как оказалось, и не кончился тогда. Вот как после такого не верить в явления?.. — он испытующе посмотрел в глаза собеседника.

— Звучит, конечно, жутковато, — после недолгой паузы ответил Максим. Он завороженно слушал рассказ и не мог подобрать слов для попытки объяснения услышанного. — Не знаю, может, давление поднялось, просто потерялись в ориентации на какое-то время из-за темноты, — развел он руками. — Мне кажется, всем этим вещам есть простые объяснения вкупе с совпадениями.

— Я, конечно, потом уже приучил себя вспоминать об этой истории со смехом: мол, голова закружилась, но с тех пор с заходом солнца стараюсь из дома не выходить. Чего и вам, кстати, настоятельно рекомендую.

Максим посмотрел на часы и вышел из машины.

— Аркадий Степанович, спасибо вам большое. Очень рад знакомству. Если не возражаете, я к вам еще зайду. Возможно, завтра.

— Да заходите, я не возражаю. Всего хорошего! — ответил Аркадий Степанович, пожав руку молодому человеку.

Примечания

1

Аппарельное устройство — подъемно-опускающий механизм в носовой и хвостовой частях парома, посредством которого осуществляется въезд и выезд с судна на берег.