Истории войны и мира. Часть вторая. Об одной маленькой смерти

Виталий Скворец, 2023

Во второй части книги исторические данные о борьбе с фашистскими захватчиками в оккупированном Таганроге. И реальная история об убийстве мальчика, собиравшего уголь на ж/д путях. Основано на реальных событиях и записано со слов очевидцев. Кроме того, остаются незаконченными сюжетные линии, которые получат своё продолжение в третьей части книги.

История войны. Об одной маленькой смерти.

Первые сутки оккупации. Утро.

Первый день оккупации Таганрога начался, как и остальные дни с создания мироздания. Начался он с утра. Семилетний Танас проснулся первым из детей, потому что сквозь сон услышал, как на кухне разговаривают его отец Дмитриос Ермиди и мама Елена. Он открыл глаза и увидел, что через окошко, в комнату, где спали дети, едва проник свет предрассветной зари. Его старший двенадцатилетний брат Николас, спавший на одной кровати с ним, мирно посапывал во сне. Его две сестры — десятилетняя Софья и пятилетняя Ирина спали на другой кровати, за ситцевой занавеской у другого окошка.

— Рано, ещё Дима, погоди торопится. Вот проснутся дети, попрощаешься по-людски и пойдёшь на эту проклятую войну. — Услышал Танас голос мамы.

— Не знаю, как такое расставание выдержу. По мне, так лучше раньше уйти, чем они встанут. А то боюсь не смогу в военкомат уйти! — Сказал Дмитриос жене.

Танас потихоньку вылез из тёплой постели и ступая по доскам деревянного пола прошёл к двери ведущей на кухню. Крашеный коричневой краской пол неприятно холодил босые ноги мальчика. Танас робко заглянул в помещение кухни и увидел следующую картину. За обеденным столом, у открытого настежь окна, из которого в комнату шёл свежий воздух с Азовского моря, сидел его отец. Он был одет словно собирался на работу в порт. В ситцевую рубашку, грубую брезентовую куртку и такие же штаны светло зелёного цвета. На ногах добротные кожаные ботинки, о которых говорят, что «им сносу нет». Мама, худенькая и маленькая, словно и не рожала четверых детей, стояла за ним и со стороны спины обнимала отца за широкие крепкие плечи. Руки её скрестились на груди мужа. Она слегка наклонилась при этом, чтобы положить свою голову, обрамлённую толстой косой каштанового цвета волос на коротко стриженную голову Дмитриоса. Отец сидел на стуле, прижимая своей крепкой рукой портового рабочего, нежные руки мамы к своей груди. В другой руке тихо тлела самокрутка и её дымок тонкой струйкой улетал в открытое окошко, в котором виднелась часть сада и калитка, ведущая к соседям. На столе стояла жестяная кружка, из которой отец пил чай и потухшая керосиновая лампа, которую достали сутки назад, сразу, как только в городе отключили электричество.

— Ну как же ты в военкомат не пойдёшь? Ведь всё равно все документы у тебя забрали. Если не явишься, они сами сюда придут и уже не на войну заберут, а сразу в Н.К.В.Д. — С тоской в голосе сказала Елена.

— Да это и так, понятно, милая. Только знаешь, тоска такая на сердце… Я-то, в жизни своей от вас ни разу даже на сутки не уезжал. Не знаю, как я без вас буду. А ещё больше беспокоюсь, как ты с детьми будешь без меня! — Сказал Дмитриос и затянувшись самокруткой и выпустив дым из лёгких в окошко, затушил остаток самокрутки в металлической пепельнице, стоявшей перед ним.

— Ты о нас не беспокойся, мы то дома остаёмся. А сам держись Ивана, Дима. Он мужик бывалый и главное, крови не боится. Ему убивать привычно, каждый день скот режет. Сам знаешь, какая у него работа. — Посоветовала мама.

Танас понял, что она говорит о соседе дяде Ване, работающем на скотобойне забойщиком скота.

В это время из окошка донеслись едва слышные звуки стрельбы.

— Это, что такое, Дима? Никак стреляют? — Испуганным шёпотом спросила Елена, сильнее прижимаясь к мужу.

— Да, похоже немцы к городу подошли со стороны Петрушино. — Сказал отец внезапно осипшим голосом и добавил: — Вот и разрешилось всё, надо в военкомат идти.

— Погоди, Дмитриос! Вам же к девяти утра назначено, а сейчас ещё семи нет! — Воскликнула Елена. Она цеплялась за любую отговорку, только бы до последнего момента оттянуть момент прощания с мужем.

Танас увидел, как отец встал со стула и развернувшись лицом к жене обнял её и сказал: — Прости, дорогая, надо идти. Надо идти тебя и детей от врага защищать. Никто за нас этого не сделает.

Танас услышал, как заплакала мама, уткнув своё красивое смуглое лицо в крепкую грудь мужа и почувствовал, как у него тоже потекли слёзы по щекам.

Тем временем во дворе их дома скрипнула калитка, ведущая к соседям и в её проёме появился сосед Родионов Иван. Он был под два метра ростом, косая сажень в плечах, с короткой бородкой и усами. Короткий ёжик волос скрывала кепка. На плечи накинут серый пиджак, под которым виднелась косоворотка, заправленная в свободные летние брюки серого цвета. На ногах высокие, почти до колен сапоги. В Правой руке он нёс потрёпанный фанерный чемодан, а в левой небольшое лукошко, со снедью. Из — за голенища левого сапога, торчала ручка кавказского кинжала в ножнах. Он большими шагами подошёл к окну кухни. И заглянув в него увидел обнявшихся Елену и Дмитриоса и голову плачущего Танаса, выглядывающего из детской комнаты. Иван, нечаянно подглядевший сокровенный момент смутился, и чтобы привлечь внимание обнимающейся четы Ермиди, тактично кашлянул. Однако, это не возымело никакого действия на застывших в объятиях друг друга мужа и жены. Тогда Иван обратился к выглядывающему из-за дверного косяка Танасу.

— Это кто ж там, с утра пораньше, не спит? Чи друг Танасик уже как выспался? — Спросил он густым басом.

Супруги разжали свои объятья и Елена, вытерев слёзы, протянула руки на встречу сыну. Танас, бегом пересёк кухню и запрыгнул на руки матери.

— Так я смотрю, ты уже тоже собрался Ваня. — Спросил Дмитриос, Вытирая рукавом жёсткой куртки навернувшиеся на глаза слёзы.

— Так жинка ещё со вчерашнего дня собрала, как стало известно, шо на войну заберуть. — Сказал сосед и добавил: — Так, слышь, уж стреляют Дима. Я так разумею, шо толку ждать нет. А то засидимся по хатам, и всю немчуру без нас перебьют. — Попытался пошутить Иван.

Между тем к винтовочным и пулемётным очередям, раздававшимся со стороны Петрушинской косы, добавились звуки боя со стороны Сталинского городка. Это была прямо противоположная часть города, находившаяся у шоссе ведущего к деревне Самбек и далее к Ростову. Оттуда раздались звуки разрывов ручных гранат и выстрелы из танковых пушек. Эти звуки отдались резонансным дребезжанием в оконных стёклах. Однако всё равно, казалось, что это было где-то далеко. Дмитриос взял стоявший у стола заплечный мешок, который в народе называли «сидор» и закинув его за плечи, поцеловав заплаканные лица жены и сына, вышел во двор.

— Покуда всё, Елена. Теперь ждите с победой. — Сказал Дмитриос, старательно избегая смотреть на супругу и сына. Он быстро пошёл за Иваном, который уже открыл калитку на улицу.

И они бок о бок пошли в сторону военкомата, до которого от улицы Социалистической, где они жили, если идти на прямки, через парк имени Горького, было не более двадцати минут ходьбы. После ухода мужа, Елена разбудила детей и стала умывать их. Дети с удивлением и испугам вслушивались в канонаду боя. Однако минут через пятнадцать заглох бой со стороны Петрушино, ещё через пол часа утихли взрывы и выстрелы из танков со стороны Сталинского городка. Елена воспрянула духом, решив, что атаку немцев отбили. Она посадила за стол детей, положив им на завтрак вчерашнюю отварную картошку с кусочком хлеба и налила им по пол стакана молока. После завтрака разрешила Николасу и Танасу выйти во дворик их частного дома, строго настрого запретив при этом покидать территорию участка. Сама же, покормив кур в курятнике, стоявшем в конце двора, взяла дочерей и ушла в гости, через внутреннюю калитку, ведущей на участок соседей, где жили Иван и его жена Дарья.

Старший брат Николас приоткрыл калитку и выглядывая наружу, объявил: — Лянь (посмотри), Танасик никого на улице нету. Собаки и те сховались.

— Ты лучше калитку закрой. Мама шо сказала? Шобы на улицу не ходили! Смотри, папа с войны придёт, узнает шо ты мамку не слухал, поругает! — Сказал Танас.

— Да пусть, сколь хочет ругает, только бы скорее до дому вернулся. — Сказал Николас, закрывая калитку.

— Не волнуйся, не долго ждать уже — оптимистично воскликнул Танас и добавил: — Как только папка с дядей Ваней на войну ушли, так немцы в скоре стрелять перестали. Так шо, вот увидишь, они скоро дома будут. Дядя Ваня знаешь, какой кинжал с собой на войну взял! Да если немцы его увидят, они бегом до своего Гитлера побегут!

В это время, калитка ведущая в город открылась и во двор к семье Ермиди вошли Дмитриос и за ним Иван.

— Папка пришёл, я же говорил… — Воскликнул Танас подбегая к отцу. Николас, считал себя достаточно взрослым, чтобы выказывать непосредственную детскую радость и остался на месте. Отец приобнял младшего сына и спросил: — А где мама?

— Она с Софьей и Ириной, в гости к тёте Даше пошла. — Сообщил Танас.

Тогда Танас обратился к старшему сыну Николасу: — Сынок сходи за мамой и сестрёнками.

— Не надо, Дима, я пойду до дому и скажу им шоб пришли. — Сказал Иван.

Он вышел в калитку ведущую в его двор. А Дмитриос с детьми вошли в дом.

— Папа, так, что война закончилась? — Спросил отца Николас, как только они зашли на кухню…

— Нет, сынок, пока не кончилась. — Сказал отец. Он зачерпнул ковшичек воды из стоявшего на кухне ведра и жадно выпил его.

Тут, во дворе появилась мама с дочками. Они быстро вошли в дом и Елена, бросившись на шею мужу воскликнула: — Вас что, отпустили домой?

Дмитриос обнял жену и сказал: — Никто нас не отпускал.

Елена разжала объятия и внимательно посмотрев на мужа, спросила: — Так значит, вы с Иваном с демобилизации сбежали?

— Представь себе, что не мы сбежали, а от нас сбежали! — Воскликнул Дмитриос и рассказал, что случилось.

— Мы пришли к военкомату, а там кроме нас ещё десяток мужиков и парней собрались. Всё закрыто, ни военкома никого другого нет и в помине. Так мы минут десять простояли, выкурили по самокруточке, к нам ещё человек пять подошли. Стоим не знаем шо делать. Тут слышим, вроде как выстрелы затихают. Ну вот. А тем временем, какая-то женщина, шо рядом с военкоматом живёт, вышла и говорит, вы говорит тут стоите военных ждёте, а они уже с ночи, как погрузили полный грузовик своих бумажек и в порт тиканули, на корабль грузится, шо на Ростов уходит». Я говорю, — «вы это точно знаете?» А она в ответ, — «Как не знать, если пол ночи грузовик тарахтел. Спать не давал. Я сама слыхала, как военкомовские говорили, шо ещё сёдня в Ростове будут»…

Ну, так мы посовещались с мужиками и постановили идти по домам. А несколько ребят пошли в порт, военкома искать.

— Так что дальше то будет? — Спросила Елена.

— Не знаю пока. Но так думаю, шо сегодняшний день покажет. — Сказал Дмитриос.

В это время, за забором у соседа Ивана, в злобном лае зашёлся их дворовой пёс Полкан. Потом раздалось конское ржание и какие-то выкрики. И отчётливо прозвучал бас Ивана: — Дашуня, кликни Демьяна, нехай подмогнёт!

Дмитриос услышав это выскочил во двор и пошёл к внутренней калитке ведущей во двор Ивана. Её ему на встречу открыла жена Ивана Дарья, высокая и дородная женщина с русой косой длиною до талии. О таких говорят — «Настоящая русская красавица».

Она увидала идущего к калитке Дмитриоса и воскликнула: — Димочка помоги, а то к нам какая-то скаженная коняга во двор ворвалась. Боюсь Ваня сам не сдюжит…

Дмитриос вошёл во двор соседа, а Николас и Танас выпрыгнули из окошка прямо во двор, что категорически запрещалось родителями и подбежали к забору из штакетника, отделяющий двор соседа от их двора. Они прильнули к щелям в заборе и увидели, что в соседском дворе, стоит конь с окровавленным боком. На его крупе висела часть оборванной сбруи и с боку, в кожаной лямке, прицепилась часть оглобли. Сам конь находился в состоянии дикого возбуждения. Его глаза, словно горели огнём, и он взбрыкнул копытами пытаясь ударить Ивана, который стоял в открытых настежь воротах, ведущих на городскую улицу. Пёс Полкан злобно лаял на коня и тот не выдержав этого, повернулся и забежал в настежь раскрытые ворота пустого сарай, где ещё год назад Дарья держала корову. Иван Родионов закрыл ворота сарая, а затем запер и те ворота, что выходили на улицу. Он взял штыковую лопату, стоявшую подле сарая и подойдя к Дмитриосу, что-то не громко сказал ему. Тот согласно кивнул головой и взяв у Ивана лопату, пошёл в конец его двора и стал рыть яму. Иван успокоил своего пса Полкана и не на долго зашёл к себе в дом. Вышел с кинжалом без ножен и прошёл в сарай. Оттуда раздалось ржание коня, которое через секунду сменилось страшным предсмертным хрипом. Танас и Николас испугались и отскочили от забора. Они подошли к деревянной скамеечке, стоявшей в саду, и уселись на неё.

— Что, дядя Ваня убил коняжку? — Со слезами в голосе спросил Танас старшего брата.

Николас ничего не ответил. Он вслушивался в звуки, доносившиеся с улицы. Оттуда послышался непонятный гул, который через несколько минут превратился в лязг танковых гусениц. Успокоившийся было соседский пёс Полкан опять стал злобно лаять и бросаться на ворота, ведущие на улицу. Елена выглянула из окна кухни, и крикнула детям: — А ну ка, давайте быстро домой!

Танас сразу послушался и пошёл в хату, а мучимый любопытством Николас подбежал к калитке и стал подглядывать…

Время подошло к полудню.

Первые сутки оккупации. Полдень и вечер.

По улице Социалистической, что выходила к центру города к дворцу культуры имени товарища Сталина, шла немецкая войсковая колона. Впереди шли танки, из верхних люков которых, высунувшись по пояс стояли танкисты в кожаных шлемах на голове. Мальчик отчётливо увидел обрывок окровавленной красноармейской гимнастёрки, застрявшей в траке одного из танков. Николас, который не раз видал, как браво маршируют советские солдаты, идущие на войну, удивился прежде всего тому, что никто из немцев не шёл пешком. Солдаты ехали на машинах, мотоциклах с колясками и на странных машинах, у которых впереди, где находилась кабина водителя были колёса, а под кузовом, где на лавочках разместились солдаты — гусеницы, как у танков. Офицерский состав ехал на легковых машинах. Николас не знал, что это входила в город эсесовская механизированная дивизия «Лейбштандарт Адольф Гитлер». Приблизительно в середине колонны шла машина с громкоговорителем из которого, на ломаном русском языке, призывали жителей не боятся и выходить на улицу, для празднования освобождения города от большевиков. На противоположной стороне улицы Николас заметил знакомых мальчишек, живших недалеко. Он оглянулся во двор и увидев, что его никто не видит, выскользнул на улицу, не забыв аккуратно закрыть за собой калитку. Он огляделся и увидел позади себя как несколько мотоциклов и танкетка повернули с булыжной мостовой, которой была выложена улица Социалистическая, на грунтовую улицу, ведущей к кожевенному заводу. Впереди себя он увидел знакомых пацанов, идущих по тротуару и пялившихся на немецкую колонну. На другой стороне улицы было тоже несколько пацанов, идущих в сторону движения колонны. Николас пробежался и догнав ребятню пошёл с ними. Они прошли ватагой метров двести увидали как рядом с ними, у небольшого частного магазинчика, который содержал пожилой еврей, которого все звали Маркович, заехав на тротуар остановилась легковая машина и из неё вышли три офицера в фуражках. На их тульях красовалась кокарда с черепом и скрещенными костями под ним. Шедший первым офицер, пнул ногой дверцу магазина и зашёл во внутрь. Его товарищи последовали за ним. Ребятня прилипла к окнам магазина, чтобы увидеть, что происходит внутри. Зашедшие в магазин офицеры увидели внутри согнутую в полупоклоне фигуру хозяина магазинчика. В руках он держал жестяной поднос, на котором лежал каравай хлеба, открытая бутылка водки, солонка с солью и стеклянные водочные стопки на ножке. Один из немцев что-то пролаял на командном немецком языке, и они все засмеялись. После этого, офицер, похоже бывший старшим по званию, что-то сказал хозяину магазина, для пущей убедительности жестикулируя руками. Маркович понял, что от него требуют и поставив поднос на прилавок вышел в соседнее помещение. Немцы разговаривали между собой и было видно, что настроение у победителей превосходное. Они рассматривали деревянные полки магазина, с по военному скудным ассортиментом товара и время от времени смеялись. Один из офицеров обратил внимание на ребятню, рассматривающих немцев через стекло окошка. И он, очевидно по доброте душевной, желая подшутить, сложил правую руку «пистолетом», вытянув из кулака указательный и средний палец, а большой отставив под углом в девяносто градусов, направил его в сторону детей и сделав грозное лицо, выкрикнул: — Паф! Паф!

Конец ознакомительного фрагмента.