Тайна розенкрейцеров

Виталий Гладкий, 2020

Увлечённые археологи, отец и сын Тихомировы, уже знакомые читателю по книге «Хрустальный череп атлантов», снова отправляются на поиски древних артефактов, но на этот раз придётся иметь дело не с произведением атлантов, а с наследием тайного общества розенкрейцеров. Артефакты, спрятанные где-то на юге России в месте под названием «Три могилы», могут многое изменить и не только в жизни героев романа…

Глава 4. Три могилы

Глеб смотрел на экран электронного металлоискателя собственной конструкции и тихо ругался сквозь сжатые зубы.

Прибор показывал и вовсе невероятное — по его данным выходило, что возвышенность, где находились Три Могилы, сплошь состоит из металла. В наушниках звучал даже не зуммер, а сплошной вой, будто рядом находилась взбесившаяся волчья стая.

— Блин!

Глеб в раздражении сорвал наушники и швырнул их на землю.

— Или схема накрылась, или здесь наблюдается магнитная аномалия огромной мощности, — сказал он, беспомощно разводя руками. — Но почему в таком случае компас никак не реагирует? Не понимаю…

— Говорил я тебе, что в нашем деле гораздо важнее интуиция, нежели всякие электронные штучки, — снисходительно улыбнулся отец.

— Но до этого прибор работал, как часы! Ты не можешь это отрицать.

— Работал. А теперь сдох.

— Техника…

Отец с пренебрежением поморщился.

Николай Данилович любил работать по старинке и на увлечение сына различными техническими приспособлениями, которые были призваны помогать в поисках кладов, смотрел как на юношескую блажь.

— Да ну тебя! — обиделся Глеб.

Он пребывал в полной уверенности, что прибор тут ни при чем. Это была его последняя разработка, построенная по принципиально новой методике и с применением самых современных комплектующих и электронных схем.

Прибор не только фиксировал наличие металлических предметов на большой глубине, но и мог их классифицировать. Глеб гордился своим изобретением и в душе сожалел, что не может его запатентовать.

Увы, психология потомственного кладоискателя не позволяла ему дать в руки конкурентов столь совершенную технику.

— Не психуй, — примирительно сказал отец. — Все уладится. Сделаем наше дело если не мытьем, так катаньем. Уж поверь мне. Карта не соврала, это точно. Есть у меня такое предчувствие. Все, шабаш. Пойдем ужинать…

Глеб выключил прибор, уложил его в футляр и уныло поплелся вслед за отцом к палатке, которую они поставили в укромном месте — чтобы ее нельзя было заметить ни с какой стороны. Сверху палатка была замаскирована травой и ветками.

Отец готовил суп из тушенки. Рыбы, наловленной Глебом на утренней зорьке, на уху не хватало, поэтому ее зажарили. Вместо хлеба у них были пресные лепешки. А в чай они добавляли листья дикой смородины и еще какие-то травки; в этом хорошо смыслил отец.

Очаг у них тоже был особенный.

Его сложили из дикого камня, — с таким расчетом, чтобы и ночью нельзя было увидеть огонь — а трубу вывели подальше, в кустарник, который рассеивал дым. Чтобы его было поменьше, дрова брали только сухие и несмолистые.

Такие предосторожности были вовсе нелишними.

Кладоискатели нередко становились жертвами или молодчиков, для которых избить, искалечить человека при случайной встрече где-нибудь в глухомани было забавой, или искателей легкой наживы, откровенных бандитов, которые собирались в шайки, чтобы отнимать у них добычу.

Глеб прихлебывал горячий ароматный чай и вспоминал…

Прошла уже неделя, как они разбили лагерь на холме возле трех курганов. Местность здесь была весьма необычной. Это они поняли сразу, как только переправились через речку и очутились у подножья возвышенности, увенчанной тремя курганами.

Во-первых, ее склоны были покрыты буйной растительностью в отличие от других холмов, там и сям разбросанных по обширной низменности.

Во-вторых, когда-то к ней вела дорога, вымощенная речными голышами и кое-где булыжником. Теперь от нее осталась лишь хорошо просматриваемая сверху полоса, густо усеянная мелкими камешками, со скудной, ржавой растительностью.

В-третьих, дорога упиралась в лестницу, ведущую к трем курганам, насыпанным на вершине холма.

Заметить ее мог только профессиональный взгляд археолога. Время сильно сгладило ступени, везде рос кустарник и невысокие деревья, но Глеб сразу заметил террасы на лестнице — горизонтальные смотровые площадки, где, по идее, должны были стоять идолы или статуи богов, приветствующие паломников.

— Думаю, что здесь находилось древнее капище, — сделал заключение отец.

— Не уверен, — ответил Глеб.

Они уже осмотрели курганы и делились своими мыслями и соображениями.

— Почему? — удивился Николай Данилович.

— Капища, батя, закончились в начале второго тысячелетия нашей эры. По крайней мере, в этих местах. Это факт. А лестницу строили уже в Средние века.

— Ты это вычитал в книгах? — со скепсисом спросил отец. — С чего ты взял, что курганы насыпаны в Средневековье? По всем признакам, им как минимум полторы тысячи лет.

— Кто спорит… — Глеб улыбнулся. — Каменные основания могил, способ укладки камней, известь, которой засыпали покойников и которая хорошо просматривается даже в старых в раскопах, — все это подтверждает твою версию. Но! — Он многозначительно поднял указательный палец вверх. — Ты заметил, — продолжил он, — что гранитные камни на ступеньках — те, которые кто-то выковырял, — не речная галька и голыши, а добыты в карьере и грубо отесаны. Мало того, они откуда-то привезены, потому что скальные обрывы холма природа сложила из некрепкого песчаника, малопригодного для дорожного строительства.

— Резонно…

Николай Данилович ненадолго задумался. Затем сказал:

— Получается, что сначала были насыпаны могилы, а затем, спустя тысячелетие, к ним проложили дорогу и сделали лестницу. С какой стати? Не думаю, что захороненные в могилах люди могли до такой степени заинтересовать средневековых богатеев, чтобы они решились вбухать кучу денег в заведомо неприбыльное предприятие.

— Верно. Согласен. Возможно, три кургана не были местом поклонения тех, кто делал террасы. Но могли быть таковым для строителей дороги — той ее части, которая имеет покрытие из речной гальки и голышей. Интересно, зачем они ее сделали?

— Зачем? — как эхо, повторил отец.

— На такие расходы могли пойти только ради чего-то очень серьезного, скорее всего, имеющего большое религиозное значение. Что касается могил, то они послужили лишь подтверждением святости самого холма. Поэтому я считаю, что Три Могилы — это культовое место людей, живших в Средние века. Возможно, здесь собирались какие-нибудь раскольники или сектанты. Такова моя версия.

— Она имеет право на существование. Если бы не одно «но»…

Николай Данилович умолк, загадочно улыбнулся и начал раскуривать трубку. Сигареты он не курил, но раз или два в день Тихомиров-старший доставал расшитый бисером кисет, доставшийся ему по наследству, и набивал трубку норвежским «капитанским» табаком с умопомрачительным запахом.

Глеб тоже не курил, однако запах отцовского табака ему нравился.

Он напоминал ему детство, когда клан Тихомировых собирался при свечах за вечерним чаем на веранде небольшой дачки, и убеленные сединами кладоискатели начинали свои бесконечные рассказы о найденных и ненайденных сокровищах, о разных приключениях и о том, как охранить себя от нечистой силы, которая всегда присутствует там, где лежат древние раритеты и золотые монеты.

— Батя, не темни! — разозлился Глеб. — Вижу, ты опять сел на своего любимого конька. Везде тебе чудятся тайны мадридского двора. Не напускай туману, выкладывай, что ты там еще заметил.

— Молодо — зелено… Я тебе говорил, что в нашем деле всегда нужно идти от частностей к общему. А ты действуешь наоборот. Посмотри вон на тот валун.

Николай Данилович ткнул пальцем в сторону камня почти правильной кубической формы. Он находился на небольшой возвышенности, порос мхом и жесткой, как щетина, низкорослой травой, и был скрыт от глаз наблюдателей терновником. На фоне неба виднелась только его верхушка, плоская, как стол.

— Смотрю… Ну и что? Камень явно обработан. Это и ежу понятно. Он не привозной — такую глыбу и при современном развитии техники не так просто затащить на верхотуру. Значит, его вырубили из местного песчаника. Зачем это сделано? Поди знай…

— И это говорит дипломированный археолог…

Отец сокрушенно покачал головой.

— Зря я столько денег вбухал в твою учебу, зря, — сказал с деланым сожалением.

— За это на старости лет я буду кормить тебя с ложечки манной кашей, — парировал Глеб.

— Как же, от вас, молодых, дождешься… — буркнул отец с деланой обреченностью. — Ладно, не буду тебя интриговать. Давай подойдем к камню поближе.

Изрядно оцарапавшись, они пролезли сквозь терновник, поднялись на возвышенность и очутились возле каменной глыбы, которая была им по пояс. Только теперь Глеб заметил, что в центре камня выдолблено сферическое углубление, а на его сторонах высечены какие-то знаки.

Их почти не было видно из-за мхов, но юноша, раззадоренный отцом, замечал любые мелочи, на которые раньше мог просто не обратить внимания.

— Болван! — Глеб стукнул себя кулаком по лбу. — Ты прав, батя, — учить осла грамоте — только время и деньги зря тратить. Это же надо — не заметить очевидное! Но как ты догадался, что это жертвенник?

— Ну, насчет осла ты маленько загнул. А я тогда кто, мул?

Отец коротко хохотнул.

— Что касается жертвенника, — сказал он, снова став серьезным, — то у меня была уверенность, что он обязательно должен быть здесь. Этот камень стоит посредине обширной площадки, которая некогда была огорожена невысоким заборчиком. Потом сам посмотришь. Визуально заметить ограждение трудно, теперь на его месте лишь цепь бугорков, образующих квадратный периметр.

— Значит, ты был прав, определив Три Могилы как старинное капище, — молвил Глеб.

— Да. По крайней мере, многое говорит в пользу моей версии.

— Например, жертвенник… — подсказал Глеб с невинным видом.

— И жертвенник тоже. Тебе ведь известно, что после Крещения Руси всех волхвов и жрецов вырубили под корень во время восстаний в десятом и одиннадцатом веках.

— А дорога?

— Хочешь сказать, что в конце первого тысячелетия нашей эры люди не умели обтесывать гранит? Ты знаешь, что это не так. Но чтобы проверить истинный возраст булыжников, нужны лабораторные исследования. Твои выводы не более чем вольная трактовка фактов.

— Сдаюсь… — Смеясь, Глеб поднял руки вверх. — Логика у тебя, батя, железная. Итак, Три Могилы — древнее капище. На этом можно подвести черту в нашем споре.

— Несомненно. Кому тут поклонялись, с налета сказать трудно. Но, надеюсь, в процессе наших поисков мы найдем какие-нибудь зацепки и определим время постройки капища с большей точностью.

— Будем считать, что зацепки уже найдены.

— Не понял… Когда и кем?

— Найдены прямо сейчас, мной. Посмотри сюда…

Глеб начал осторожно очищать от мха одну из граней куба. Он боялся, что на выветрившемся песчанике рисунки начнут осыпаться.

Но они устояли — слишком тщательно и глубоко их вырубили. Похоже, здесь поработал хороший мастер, потому что линии рисунков были четкими, а окружности — правильными.

— Что это? — внезапно охрипшим голосом спросил Николай Данилович.

— Опровержение твоей версии, — с победными нотками в голосе ответил Глеб. — На этой грани высечена так называемая «звезда магов». У нее семь лучей, каждый из них соответствует дню недели. Вершина каждого луча обозначена символом одной из планет согласно халдейскому ряду, а линии, образующие лучи (начиная с Сатурна — субботы), показывают порядок управления днями. Символы поистерлись, но вот понедельник — полумесяц, воскресенье — круг с точкой посредине, пятница — круг с опрокинутым крестом…

— Да-а, уел ты меня…

Николай Данилович потрепал Глеба за вихры.

— Признаю — я ошибался. Выходит, что здесь не древнее капище, а место сборища средневековых магов высокого ранга, если судить по затратам, которые были произведены на оборудование этой возвышенности.

— Ну, насчет того, что ты ошибся, я не уверен, — сказал Глеб. — Когда-то здесь и впрямь могло быть капище. Похоже, холм обладает сильной энергетикой. (Да не похоже, а точно — вспомни, как ведет себя мой металлоискатель.) Культовые сооружения древности почти всегда ставились в таких местах. Что касается магов, то здесь у меня есть сомнения.

— Сомнения — движитель науки, — улыбнулся Николай Данилович. — И что тебя не устраивает в этой версии?

— Маги здесь отродясь не водились. Даже в те времена, когда эти земли принадлежали Великому княжеству Литовскому. И Ягайло, и Витовт, и князь Казимир на дух не переносили ни идолопоклонников, ни магов. Они изничтожали их огнем и мечом.

— Возможно. Но как все-таки объяснить присутствие алтаря-жертвенника?

— Можно только предполагать…

Глеб внимательно осматривал верхнюю часть жертвенника.

— Момент… — Он вырвал пучок травы и начал протирать камень сверху.

Свежая трава окрасила желтоватый песчаник в зеленый цвет, и кладоискатели неожиданно увидели, как вокруг сферического углубления начали проявляться светлые линии — мелкие углубления, процарапанные чем-то острым.

Постепенно они превратились в рисунки, и перед Тихомировыми появились изображения каких-то демонических существ.

— Бр-р-р… — Глеб невольно вздрогнул. — Какие уроды… Эти твари словно сошли с экрана американского фильма ужасов.

— Кажется, я догадываюсь, кто тут обретался… — задумчиво сказал Николай Данилович. — Скорее всего, это место сборищ секты средневековых сатанистов.

— Неужели они и тогда были? — удивился Глеб.

— Они всегда были. Только в разных обличьях. Некоторые носили даже сутаны и выбривали тонзуры. Маскировались.

— Разве их не преследовала инквизиция?

— Избирательно. Иезуиты — большие прагматики. Помнишь их девиз: «Цель оправдывает средства»?

— Естественно. Мировые религии мы проходили галопом, всего несколько лекций, но про орден Игнатия Лойолы я много чего читал.

— Если иезуитам что-то было нужно, они могли заключить союз даже с Люцифером. А возможности у них были большими. Не исключено, что дорога и алтарь — дело их рук.

— Но ведь это было опасно. Холм не спрячешь в рукав сутаны.

— Ты смотришь на местность глазами современного человека. Раньше здесь были непроходимые дремучие леса, полноводные реки, бездонные топи. Я так думаю, дорогу проложили пленники, которых потом для сохранения тайны утопили.

— Зачем была нужна дорога в глуши, да еще вымощенная камнем? Хватило бы обычной тропы. И расходы гораздо меньше, и не так наглядно.

— Должен тебе сказать, что в молодости езда верхом на лошади — удовольствие, а в преклонные годы — сплошные мучения. Когда у тебя подагра или радикулит, сидеть в седле — пытка.

— Значит, сюда приезжали не только рядовые члены секты… — задумчиво сказал Глеб.

— Понятное дело. А чтобы дорогой не пользовалось малочисленное местное население, ее заколдовали.

— Батя, не чуди. — Глеб скептически ухмыльнулся. — Все это сказочки для простодушных, суеверия. Не забывай, что на дворе двадцать первый век.

— Я это помню. «Колдовство» заключалось в том, что любой ступивший на дорогу к месту шабаша сатанистов назад никогда не возвращался. Как это достигалось, надеюсь, тебе понятно.

— Конечно, — подтвердил Глеб. — В лесах возле дороги стояли секретные посты и всем любопытствующим делали секир башка. Так появилась легенда о нечистой силе, которая водится в районе Трех Могил. Поэтому народ боялся сюда даже нос сунуть.

— Верно.

— Однако это не объясняет исчезновения многих наших коллег по ремеслу и экспедиции Академии наук уже в наше время. Если первых никто и не думал искать, то на поиск пропавших ученых были брошены даже военные. И ничего, ни единого следочка. Как это понимать?

— Не знаю, Глеб, не знаю…

Отец нахмурился.

— Я человек несуеверный, сынок, тебе это известно, но все равно нужно ухо держать востро. Если что-то пойдет не так, смотаем удочки как можно быстрее…

Глеб допил чай, с сожалением отставил в сторону пустую кружку, потянулся и посмотрел на звездное небо. «Все, на сегодня баста. Никаких воспоминаний. Иначе не усну до утра. Пора на боковую», — подумал он и сказал об этом отцу.

Николай Данилович в этот момент заканчивал мыть посуду — сегодня была его очередь дежурить по кухне.

— Пора, — подтвердил и отец, с трудом сдерживая зевоту. — Настраивай свою «паутину».

«Паутиной» они называли систему растяжек, наподобие той, что применялась во время боевых действий в Чечне. Только вместо гранат Глеб подвесил колокольчики.

«Паутина», на которую пошло больше пятисот метров тонкой, но прочной лески и полсотни колокольчиков, окружала место, где стояла палатка.

Поэтому незаметно подобраться к ним во время сна могли разве что комары. Но для них кладоискатели припасли специальную жидкость собственного изготовления. Стоило побрызгать вход в палатку, и кровососущие твари к ней не подлетали.

Когда над Тремя Могилами появился месяц, отец и сын уже спали. На холме царила тишина, которую не нарушали даже порывы ветра.

Казалось, что воздушные струи обтекали возвышенность с двух сторон, словно она была кораблем-призраком, «летучим голландцем», и держала курс, воспарив над землей, на безграничный космический океан.

Отступление 1. Крест и роза

Патер Алоизий от неожиданности вздрогнул, когда перед ним выросла тощая фигура нового послушника, брата Бенедикта. Его отличали высокий рост и неестественно большой ястребиный нос. Он появился в монастыре полгода назад и имел дурную привычку материализоваться из воздуха и растворяться прямо на глазах.

Хотя ничего странного в этом не было. В коридорах и кельях монастыря царил вечный полумрак, а поэтому дальше трех-пяти метров взгляд не доставал. Кроме того, патер Алоизий страдал близорукостью.

Но брат Бенедикт все равно был исключительным случаем. Он ходил так тихо, что даже воздух не шевелился. Казалось, что он пушинка, лавирующая между воздушными потоками.

На самом деле брат Бенедикт, несмотря на худобу, имел немалый вес, был жилист и очень силен.

Когда монах рубил дрова, казалось, он делает это ради развлечения. Тяжелый топор-колун в его руках казался игрушечным. Брат Бенедикт никогда не уставал, ни на что не жаловался, был угрюм, малообщителен и неразговорчив.

Иногда патер Алоизий, грешным делом, думал, что брат Бенедикт совсем недавно сменил рыцарский плащ и шпоры на сутану и четки.

Но поинтересоваться у приора^[11] прошлым новичка он не решался. Преподобный очень не любил чересчур любопытных. Несколько таких нарушителей монастырского устава, выполняя послух, роют подземные галереи вместе с пленными схизматами^[12].

— У нас гости, — смиренно склонившись перед своим начальником, доложил монах.

Сегодня брату Бенедикту по очереди выпало быть привратником.

— Кто? — удивился и обеспокоился патер Алоизий.

Монастырь стоял в лесной глуши вдали от цивилизованного мира, и любые посторонние люди могли оказаться врагами веры. Поэтому он напоминал хорошо укрепленный замок, окруженный глубоким рвом, наполненным водой, с перекидным мостом и тяжелыми дубовыми воротами, окованными железом, которые трудно было проломить даже тараном.

Брат Бенедикт молча протянул патеру крохотный деревянный ящичек-пенал. Он был запечатан красным воском. Оттиск перстня на воске показался патеру на первый взгляд незнакомым.

— Подожди за дверью, — приказал патер монаху.

Ему очень не понравился цепкий, острый взгляд брата Бенедикта, когда Алоизий начал открывать пенал.

Монах вышел, и патер наконец справился с выдвижной крышкой пенала, служившего футляром для средневековой «визитки».

Внутри ящичка лежал массивный серебряный перстень с чернью. К нему было припаяно миниатюрное изображение креста из четырех роз, отлитое из золота.

Патер Алоизий почувствовал, как его мгновенно прошиб пот. Он благоговейно взял перстень, поцеловал его и спрятал в рукав сутаны. Там у него были пришиты маленькие карманчики, в которых хранилась всякая всячина.

— Брат Бенедикт! — позвал он своего подчиненного. — Впусти.

— Слушаюсь…

Монах бросил быстрый взгляд исподлобья на взволнованного патера и бесплотной тенью выскользнул из кельи. Спустя некоторое время раздался топот сапог, и в келью патера вошли двое мужчин.

Один из них, повыше, явно был рыцарем. Его загорелое волевое лицо, выдубленное солнцем и ветрами, обезображивал шрам с левой стороны, который тянулся от скулы до подбородка. Светлые глаза рыцаря — то ли серые, то ли голубые — глядели на патера, не мигая; от них тянуло поздними весенними заморозками.

Рыцарь был одет просто, по-походному: суконный плащ коричневого цвета, кожаные штаны, синий бархатный камзол, на голове мисюрка-прилбица^[13], из-под которой выбивались длинные, тронутые сединой, черные волосы. У широкого пояса, окованного металлическими пластинами, висел длинный меч.

Его по-юношески проворный товарищ свободно мог сойти за оруженосца. Но высокий лоб с залысинами, ранние морщины, свидетельствующие о напряженном умственном труде, одухотворенное лицо мыслителя и ученого, а также руки в пятнах от химикалий выдавали в нем алхимика; уж в этом вопросе патер Алоизий знал толк.

Одежда алхимика тоже не отличалась изысканностью. Такой же, как у рыцаря, походный плащ, сапоги с высокими голенищами, забрызганные грязью, на голове большой, видавший виды, берет. Алхимик был вооружен, но не двуручным мечом, как рыцарь, а легкой и изящной сарацинской саблей.

— Мир вам, святой отец…

Рыцарь слегка склонил голову.

— Di te ament^[14], — осторожно ответил патер Алоизий.

Патер пытался вычислить владельца перстня с розой и мечом. Судя по размерам, он мог принадлежать только рыцарю.

Впрочем, такие перстни редко надевали на пальцы и никогда не показывали посторонним. Обычно их носили на шее, как нательный крест — под исподней рубахой, на прочном гайтане.

Рыцарь не стал долго томить патера. Шагнув вперед, — с таким расчетом, чтобы его товарищ не видел тайного знака, который он изобразил на пальцах для Алоизия — рыцарь негромко произнес условленную фразу:

— Gloria virtutis umbra^[15].

— Fortuna favet fortibus^[16], — так же тихо, едва шевеля губами, ответил патер Алоизий.

Грубовато отесанное лицо рыцаря смягчилось и потеряло хищную настороженность. Он с удовлетворением кивнул и представился:

— Меня зовут Ротгер. А это брат Теофраст. Мы просим оказать нам гостеприимство.

При этом рыцарь оглянулся и выразительно посмотрел на дверь кельи. Патер многозначительно пищурил глаза, согласно кивнул и ответил:

— Для нашей скромной обители это большая честь…

И рыцарь, и патер знали, что в монастырях и стены имеют уши. У святой инквизиции длинные руки…

Алоизий позвал эконома, и тот, выслушав приказ патера, поспешил на кухню, чтобы распорядиться на предмет обеда для гостей. Дабы не смущать рыцаря и его товарища теснотой и спартанской простотой кельи, патер Алоизий пригласил их пройти в трапезную.

Монахов кормили в другом крыле здания. Туда отвели кнехтов^[17], сопровождавших рыцаря и алхимика. А помещение, куда привел патер своих гостей, предназначалось для приема высокопоставленных особ.

— Как вы добрались? — исполняя долг вежливости, спросил патер, когда гости уселись за стол и им было предложено вино.

— На нас устроили засаду, — меланхолично ответил Ротгер, с удовольствием прихлебывая густое и ароматное монастырское вино. — Давно я так не веселился…

— А у меня душа в пятки ушла, — весело скаля крепкие зубы, подключился к разговору Теофраст. — Думал, что нам конец.

— И тем не менее твоя сабля жажду крови утолила, — благожелательно улыбнувшись, сказал Ротгер.

— Все получилось случайно, брат Ротгер. Он сам на нее наткнулся.

— Притом два раза. Но не это главное. Брат Теофраст спас нам жизни.

— Позвольте полюбопытствовать — каким образом? — спросил заинтересованный патер.

— Он предупредил нас о засаде. Это было чудо. Как он сумел разглядеть разбойников на расстоянии, за деревьями, мне непонятно. И не только рассмотрел, но и почти точно сосчитал их численность.

— Чудеса случаются значительно реже, чем нам хотелось бы, — ответил Теофраст. — Мне помогла наука. И наблюдательность. Сие качество для ученого — один из главных столпов, на котором держится его мир.

— Жаль, что тебе не пришлось драться вместе с нами в битве при Гельмеде^[18], — проворчал рыцарь и потрогал шрам, изуродовавший его лицо.

— Это почему? — спросил алхимик.

— Тогда ты предупредил бы Великого магистра ордена, что русские держат наготове засадный полк. И нам не пришлось бы сначала спасаться в болотах, а затем есть ужей и лягушек, чтобы не помереть с голоду и выбраться к своим.

— В те времена я был еще ребенком, — сказал Теофраст. — Увы…

— А я служил оруженосцем у комтура^[19], и было мне… — Ротгер на миг задумался. — Сколько же мне было? Сосчитаем… Да, точно — пятнадцать лет.

Туманный намек Теофраста на науку, которая помогла ему вычислить место засады, патер не понял и хотел продолжить расспросы, но тут появился эконом и два монаха, которые сноровисто сервировали стол и добавили свечей — уже начало темнеть.

Быстро ополоснув руки и лицо от дорожной пыли и еще быстрее пробормотав слова молитвы, Ротгер и Теофраст с жадностью набросились на яства, запивая их поистине богатырскими порциями молодого виноградного вина.

(Вино — пять бочек — доставили с оказией, которой оказался брат Бенедикт.)

Кроме вина обоз доставил в монастырь свечи, порох, пять кулеврин^[20], два десятка кремневых ружей, а также свинец и формы для отливки пуль.

Теперь монахи два раза в неделю упражнялись в стрельбе, радуя Алоизия и сильно раздражая приора, — он был немолод, часто болел, а потому не любил шума, который мешал ему отдыхать и молиться.

Но монастырь являлся форпостом католицизма во враждебном окружении схизматов, и монахи были обязаны защищать свою веру не только словом, но и оружием. В ответ на недовольство приора патер напоминал ему эту прописную истину, и старец, сокрушенно вздыхая, соглашался с его доводами.

Удалившись в свои покои, приор затыкал уши воском и предавался радужным воспоминаниям о прошлом, когда он был здоров и силен, зимы не были такими холодными, а ночи — такими бесконечно длинными. Из-за слабого здоровья он мало вникал в хозяйские дела монастыря, предоставив заниматься ими своему заместителю, патеру Алоизию.

Однако патеру было хорошо известно, что у приора есть доверенные люди, которые докладывают ему обо всем, что творится в монастыре, а главное, о промахах заместителя.

Это обстоятельство сковывало инициативу Алоизия, мешало выполнять поручения братства Креста и Розы, потому что его немощный и очень богобоязненный начальник, когда дело касалось веры, становился жестоким и непримиримым.

Узнай приор о том, что Алоизий принадлежит к братству, у патера не осталось бы иного выхода, как принять быстродействующий яд. С еретиками — настоящими или мнимыми — католическая церковь и ее главный карательный орган, инквизиция, особо не церемонились.

Насытившись, гости повели себя по-разному. Теофраст, который был слабее физически, а потому менее выносливым, нежели его старший товарищ, едва не уснул прямо за столом. Поэтому два монаха взяли сильно захмелевшего алхимика под руки и отвели в опочивальню.

Что касается Ротгера, то он лишь посмеивался, глядя на осоловевшего Теофраста, и не выпускал кубка с вином из рук. Патер втихомолку дивился способности рыцаря много пить и не хмелеть, однако помалкивал.

Но Ротгер заметил удивление гостеприимного хозяина и охотно объяснил истоки стойкости своего организма перед винными парами:

— Мне довелось вместе с посольством нашего ордена почти год прожить в Московии. Должен сказать честно — тамошние рыцари и в драке, и в застолье настоящие богатыри. Немногие из наших рыцарей могли сравниться с ними в этом деле.

Ротгер ухмыльнулся и постучал костяшками пальцев по опустевшему кубку; юный монашек, который прислуживал за столом, заметив многозначительный жест гостя, поторопился наполнить кубок вином.

— Больно уж вина у русов крепкие, — сказал рыцарь с мечтательным выражением на лице. — Но я стал там одним из самых стойких среди охраны посольства. Год каждодневных тренировок не прошел даром.

— Схизматы, хлопы… — презрительно прошипел патер Алоизий, кровь которого тоже была изрядно подогрета спиртным. — С ними можно говорить только огнем и мечом! — продолжал он запальчиво. — Пока мы занимаемся словоблудием, они не дремлют. Под власть великого московского князя уже полностью перешли чернигово-северские земли, под ударами дружин московитов пал Смоленск, в очереди на присоединение к Московии стоит Рязанское княжество…

— Что верно, то верно, — охотно согласился Ротгер. — Но не нам судить деяния отцов нашей церкви и Великого магистра. С их высокой колокольни виднее, куда путь держать. Мы еще свое наверстаем, в этом я уверен.

Не отрываясь, он опорожнил кубок и встал.

— Что-то душно стало… — сказал рыцарь, многозначительно глядя на патера Алоизия.

Патер понял гостя с полуслова.

— Не хотите ли прогуляться на свежем воздухе? — предложил он с отменной любезностью. — Перед сном это полезно.

— С превеликим удовольствием, — ответил Ротгер.

И быстрым, стремительным шагом направился к входной двери.

Резко распахнув ее, он выглянул в плохо освещенный коридор. Огненные языки факелов, освещавших мрачные стены, трепетали, словно по коридору пронесся порыв ветра. Но коридор, к удивлению рыцаря, был пустынен, и ни единый звук не нарушал ночное безмолвие.

Озадаченный рыцарь послюнявил палец и поднял его вверх. Воздух в коридоре был почти неподвижен.

— Та-ак… — пробормотал себе под нос Ротгер. — Здесь были длинные уши. И быстрые ноги. Что, в общем, не удивительно. Но вот в чем вопрос: это простое любопытство кого-нибудь из братии, вызванное приездом в монастырь новых людей, что само по себе большое событие, или?..

Монастырский двор был обширен и вымощен камнем. По приказанию патера монахи зажгли жировые светильники, но Алоизий и рыцарь удалились в темноту, откуда хорошо просматривались все входы и выходы.

В том месте, куда патер привел гостя, стояла дубовая скамья, над которой склонились две ивы. Там же находился питьевой фонтанчик в виде стелы с головой льва; из открытой пасти царя зверей бил удивительно холодный ключ. Вода падала в небольшой резервуар, обложенный диким камнем.

Излишки воды из резервуара стекали в подземные цистерны. В них хранился неприкосновенный запас животворящей жидкости на случай осады монастыря.

Вокруг резервуара монахи разбили цветочные клумбы, и двор полнился приятными запахами.

Цветы были слабостью патера Алоизия, и он предавался ей с самоотверженностью запертого в каменной темнице узника, который, за неимением товарищей по несчастью, всю свою нерастраченную любовь к ближнему направляет на мышь, прогрызшую ход в его камеру.

— А у вас тут ничего… — сказал рыцарь, плеснув на лицо пригоршню ключевой воды. — Только вот какая беда — в монастыре крысы завелись.

— Вы заблуждаетесь! — воскликнул патер. — Эти мерзкие твари здесь никогда не водились. Мыши — да, это есть, но чтобы крысы…

— Вы меня не поняли, святой отец. Я говорю о двуногих крысах. Нас подслушивали.

— Езус-Мария! — Алоизий перекрестился. — Не может быть!

— Еще как может, уж поверьте мне. Моей специальностью в ордене были шпионы и отступники. Думаю, что среди вашей братии затесался иезуит. Я их чую, как волк паршивых псов.

— Неужели они что-то пронюхали?! — Патер помертвел. — Если это правда, мы погибли.

— Не так страшен черт, как его малюют, — снисходительно сказал Ротгер. — Достать нас здесь они не смогут. Но ежели все-таки попытаются, то, как вы знаете, места тут опасные, леса дремучие, в них недолго и заблудиться, а топи глубокие — бульк, и нет человека…

— Мне бы вашу уверенность, пан рыцарь, — буркнул Алоизий.

— Она зиждется не на песке, святой отче, а на добротном каменном фундаменте, — серьезно ответил гость. — Мы получили ваше послание, — понизил он голос до шепота. — Магистр и капитул^[21] дали указание основать здесь наше святилище. Если, конечно, все написанное вами — истинная правда.

— Клянусь Крестом и Розой, святыми символами нашего братства! — горячо ответил патер.

— Для проверки вашего сообщения и чтобы принять окончательное решение, орден послал ученого брата Теофраста. Вам он должен быть известен под именем Парацельс^[22].

— Парацельс?! — поразился Алоизий. — Невероятно — великий ученый и врач в наших палестинах… Его слава опередила молву. А разве он?..

— Один из посвященных, — кивнул рыцарь. — Ему можно доверять почти все. За исключением шифра для переписки, вверенного вам Коллегией Святого Духа, и системы тайных знаков, при помощи которых общаются достойнейшие. Нужно, чтобы брат Теофраст не испытывал в своих исследованиях никаких затруднений.

— Что я должен для этого сделать?

— Требуется обширное помещение с надежной дверью и не менее надежными замками, чтобы монастырская братия не совала туда нос. Лучше всего для наших целей подойдет полуподвал с камином и окнами, забранными решеткой.

— Есть такое помещение, — кивнул патер. — Завтра с утра мы наведем в нем порядок.

— Оно должно хорошо проветриваться и не быть сырым. Позаботьтесь, чтобы там были столы для опытов, две-три скамьи, шкафы с полками для реторт и колб, удобное мягкое кресло и много светильников. Брат Теофраст не любит полумрак. Остальные пожелания по обустройству алхимической лаборатории он передаст вам завтра в личной беседе. В обозе, который прибыл вместе с нами, находятся сундуки с его имуществом. Я приказал выставить возле возов охрану. И вижу теперь, что она нелишняя.

— Кто бы это мог быть? — негромко спросил патер сам себя.

— Узнаем, — расслышав шепот Алоизия, ответил Ротгер; он обладал хорошим слухом. — Предупрежден, значит, вооружен. Так говорили древние. Верно говорили.

— Deo volente^[23], — ответил пастор.

— И еще одно… — Ротгер неожиданно затих и прислушался.

Ему показалось, что где-то неподалеку раздался шорох. Но сколько он ни напрягал зрение и слух, вокруг царило спокойствие и умиротворяющая ночная тишина, которую нарушили лишь сверчки и кваканье лягушек в наполненных водою рвах за стенами монастырской обители.

— И еще одно, — повторил рыцарь, стараясь обуздать свою подозрительность. — Я заметил рядом с монастырем необитаемую крепость. Чья она?

— Монастырь строился, когда крепость уже существовала. Кто ее тут поставил — сие большая загадка. Как раз в крепости и было найдено то, ради чего приехал брат Теофраст.

— Да? — Рыцарь заинтересованно обернулся к патеру. — Расскажите, святой отец, как это было?

— Мы копали тайный подземный ход к замку — ну, вы понимаете, на всякий случай — и наткнулись на замурованную камеру. Когда ее вскрыли, то все были поражены — она была освещена!

— Даже так… — невольно вырвалось у Ротгера; он был поражен.

— Свет исходил от стен. Источник свечения мы так и не смогли определить. Посреди камеры было возвышение, на котором стоял ларец. В нем ОНА и находилась.

Алоизий сказал последнюю фразу, понизив голос до едва слышного шепота, и боязливо оглянулся, словно боялся, что позади кто-то стоит.

— И что было потом? — нетерпеливо спросил рыцарь.

— Ларец мы забрали, пролом в стене заложили камнями, а подземный ход провели в обход камеры. Все.

— Занятная история… Никогда бы не поверил. Но факт есть факт, который все равно требует тщательной проверки. На этом особенно настаивает капитул. Кто еще знает о вашей находке?

Немного поколебавшись, патер ответил:

— Только эконом. Но он тоже посвященный, наш брат.

— А землекопы и другие монахи, в частности приор?

— Приор пребывает в неведении. Я решил не смущать его слабый ум загадочным явлением, которое он мог бы принять за происки дьявола. Из монахов о ларце знал только распорядитель работ. — Патер придал лицу скорбное выражение, хотя и было темно. — Но с ним в тот же день случилось несчастье…

— Наверное, завалило в одном из подземных тоннелей, — высказал предположение Ротгер и с пониманием осклабился.

— Вы угадали, — с грустью в голосе ответил Алоизий. — Мы скорбим о нем, он был верным сыном церкви…

— О землекопах я уже не спрашиваю…

— Это были всего лишь схизматы, захваченные в плен доблестными рыцарями Ливонского ордена, который, как вам известно, покровительствует нашему монастырю.

В мягком, убаюкивающем голосе патера прозвучали резкие металлические нотки.

— Амен, — закончил его повествование Ротгер. — Мне нравятся ваша решительность и преданность ордену, святой отец. И не только мне. Я уполномочен передать вам устную благодарность магистра и его благословение. Можете не сомневаться — ваши деяния ради высшей цели нашего братства не остались незамеченными.

— Благодарю, — взволнованно ответил патер. — Жизни не пожалею…

— Так вот, касательно замка, — невежливо перебил рыцарь Алоизия; все-таки спиртное и на него подействовало. — Я хочу разместить там своих солдат. Как вы понимаете, нравы и поведение у них совсем не монашеские. Поэтому, во избежание эксцессов, мы должны жить отдельно. Тем более, что вскоре к нами придет подкрепление. В мире стало очень неспокойно…

— Это благая весть, — обрадовался патер. — Мы поможем в обустройстве замка. Правда, людей у нас маловато…

— Сия беда поправима, — угрюмо ухмыльнулся рыцарь. — Через день-два, после небольшого отдыха, мой отряд хорошо почистит окрестные леса. Думаю, там мы найдем и землекопов, и каменщиков, и плотников…

— Мудрое и своевременное решение. Схизматы совсем обнаглели. — Голос Алоизия снова затвердел. — Но есть одно препятствие, которое не так просто преодолеть и которое может помешать нашим планам…

— Оно столь очевидно, что не стоит о нем и говорить, — криво ухмыльнулся Ротгер. — Магистру и капитулу известно о болезни приора. О смертельной болезни приора, — с нажимом повторил рыцарь. — Поэтому принято решение найти ему замену. Естественно, после его смерти.

— После смерти… — повторил, словно эхо, патер Алоизий, дрожа от непонятного возбуждения. — Но приор пока не думает умирать, спаси его Господь…

— Кто знает, кто знает…

Рыцарь сунул руку за пазуху и достал оттуда небольшой пакет, покрытый для водонепроницаемости прозрачным лаком.

— Здесь, святой отче, указ епископа о вашем назначении на должность приора с открытой датой, которую потом вы поставите сами.

— Но…

Патера Алоизия бросило в жар; в этот момент Ротгер показался ему дьяволом-искусителем.

— Астрологи предсказали, что приор умрет не позднее следующей недели, — безапелляционно сказал рыцарь. — А епископ просто не имеет права оставлять отвоеванный у схизматов монастырь, этот форпост веры в варварских землях, без главы и твердой руки, ибо враги церкви не дремлют.

Оба, как по команде, умолкли. Больше говорить было не о чем. Алоизий был возбужден до крайности, а рыцаря потянуло на сон, о чем он и доложил патеру.

Проводив Ротгера в его покои, Алоизий закрылся в своей келье и, упав перед распятием на колени, начал истово молиться.

Ни тот, ни другой не могли видеть, как на высоте трех-четырех метров от монастырской стены, возле которой находилась скамья, где беседовали Ротгер и Алоизий, вдруг отделилась тень и начала быстро ползти вверх, к площадке для стрелков. Тень напоминала огромную летучую мышь и по цвету мало отличалась от камней, из которых была сложена стена.

На площадке тень превратилась в человека, одетого в длинный плащ. Смотав веревку, по которой он поднимался, человек-тень осторожно и бесшумно миновал часового, внимание которого в этот момент было занято не тем, чем нужно, — монах с аппетитом жевал кусок хлеба, запивая его вином из фляжки, и с глубокомысленным видом считал звезды — и скрылся в сторожевой башне.

Над монастырем медленно поднималась большая луна. Она была неестественно красного цвета. Боги предвещали бури, катаклизмы и реки крови.

Но некому было истолковать это знамение — люди знающие мудро помалкивали, занятые добыванием хлеба насущного, а остальные, в том числе богатые и знатные, влачили свое ярмо в будущее. Одним оно казалось светлым и прекрасным, а другим — дорогой к апокалипсису.

SUPRA NOS FORTUNA NEGOTIA CURAT^[24].

Примечания

11

Приор — настоятель небольшого католического монастыря.

12

Схизматы — раскольники; обычно католики так называли православных христиан.

13

Мисюрка-прилбица — воинское наголовье; железная шапка с тульей, доходящей до лба.

14

Да хранят тебя боги (лат.).

15

Слава — тень добродетели (лат.).

16

Судьба помогает сильным (лат.).

17

Кнехты — слуги (нем.); в данном случае вооруженная охрана рыцаря, всадники.

18

Битва Ливонского ордена с русскими войсками в 1501 году, где рыцари потерпели поражение.

19

Комтур — управляющий укрепленным замком Ливонского ордена (который был филиалом Тевтонского ордена в Прибалтике).

20

Кулеврины — длинноствольные артиллерийские орудия (XV–XVIII вв.) различных калибров (диаметр канала 4,2—24 см), применяющиеся для точной стрельбы на дальние расстояния.

21

Капитул — в католических духовно-рыцарских и монашеских орденах коллегия руководящих лиц.

22

Парацельс (1493–1541 гг.) — Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм; знаменитый врач и естествоиспытатель Средневековья.

23

Дай бог (лат.).

24

Судьба вершит дела, минуя нас.