Посох царя Московии

Виталий Гладкий, 2015

Легенды говорят, что аликорн – рог единорога – в присутствии яда запотевает и меняет цвет. А если кусочек рога опустить в яд, то аликорн вспенит и нейтрализует отраву. Царь Иван Грозный (1530–1584) также пожелал приобрести аликорн. Единорог стал личной эмблемой царя, его изображение появилось на малой государственной печати. Однако аликорн Ивана Грозного оказался фальшивым. Посох из рога единорога не только не спас, но, весьма вероятно, сам стал причиной преждевременной кончины царя. Новый роман известного писателя Виталия Гладкого приоткрывает завесу тайны над загадочной и ужасной смертью одного из самых мрачных правителей Руси!

Глава 1. Заговор

Сэр Уильям Сесил, государственный секретарь и основатель тайной службы королевы Англии Елизаветы I, был сильно озабочен. Его подняли с постели среди ночи, и теперь он, не выспавшийся, а от того злой, как тысяча чертей, трясся в скрипучей карете по скверным лондонским улицам, проклиная и паршивую сырую погоду, и свою служебную должность при дворе, и саму королеву-девственницу, которая, на удивление тех, кто привел Елизавету к власти, оказалась весьма деятельной и беспокойной.

То ли дело ее отец, король Генрих VIII… Сэр Уильям Сесил ностальгически вздохнул, вспомнив прежние времена. Король-сибарит и сам грешил напропалую, и на проделки своих придворных, в отличие от Елизаветы с ее пуританскими наклонностями, смотрел сквозь пальцы. А уж как обстоятельно он разбирался со своими недругами…

«К дьяволу воспоминания!» — мысленно воскликнул глава английской тайной службы. Действительно, предаваться воспоминаниям и впрямь было недосуг. Зачем он понадобился королеве в такое позднее время?! Сэр Сесил машинально погладил пухлую кожаную сумку, лежавшую на сиденье, — на всякий случай он захватил все самые важные и безотлагательные дела, которые могли интересовать королеву.

И тем не менее на душе у него было очень неспокойно. Похоже, случилось что-то из ряда вон выходящее. А он, глава королевской тайной службы, ничего об этом не знает!

Если это так, то ему ничего иного не останется, как немедленно уйти в отставку. Тем более что заменить его есть кем. Френсис Уолсингем — достойный кандидат. Несомненно, королева поддержит его кандидатуру, хотя бы потому, что Уолсингем — ее дальний родственник. Уолсингем находился в родстве (впрочем, весьма отдаленном) с Марией Болейн, старшей сестрой матери королевы, Анны Болейн. Королева благоволила к Уолсингему и даже прозвала его Мавром — талантливый юрист (он изучал право сначала в Кембридже, затем в Падуанском университете) был очень смуглым и черноволосым.

Елизавета прониклась к Уолсингему большим доверием после того, как он, став одним из помощников сэра Сесила, предотвратил покушение на королеву, подготавливаемое Гизами^[8]. Уолсингему удалось завербовать некоего капитана Франсуа. Под этим псевдонимом скрывался Томазо Франсиотто, протестант из города Лукки, который сорок лет работал на французскую разведку. Он и передал Уолсингему список заговорщиков.

Карету сильно тряхнуло на очередном ухабе; глава тайной службы подпрыгнул на сиденье, больно ударился головой и в который раз выругался. После этого его мысли свернули в другое русло. А что, если ночной вызов к королеве связан с русским посланником Андреем Совиным? Он приехал в столицу Англии вместе с дьяком Семеном Савостьяновым и привез письмо от царя Московии^[9] Иоанна Васильевича. Вчера вечером посланник московитов был удостоен королевской аудиенции.

Возможно, весьма возможно… Сэр Сесил озабоченно нахмурился. Этот московит, этот неотесанный мужлан, варвар, очень настойчив. Он имеет наглость просить руки самой королевы Англии! Иоанн ведет переписку с Елизаветой начиная с октября 1562 года. Совин приехал в Лондон по этому поводу уже третий раз. А она все водит царя Московии за нос с помощью отписок, тексты которых составляют самые опытные и ушлые королевские крючкотворы.

Глава тайной службы, наморщив лоб, вспомнил текст одного из писем Иоанна Васильевича (память у сэра Сесила, несмотря на годы, по-прежнему оставалась отменной):

«Ради милосердия Бога нашего мы, великий государь, царь и великий князь Иоанн Васильевич всея Руси королевне Елизавете Английской, Французской, Ирландской и иных.

Некоторое время тому назад брат твой, король Эдуард, послал своих людей под предводительством Ричарда для каких-то надобностей по всем странам мира и писал ко всем королям и князьям и властителям и управителям. А на наше имя ни одного слова послано не было. И те люди твоего брата, Ричард с людьми своими, неизвестно каким образом, вольно или невольно, пристали к морской пристани у нашей крепости на Двине. И тут мы, как подобает государям христианским, милостиво оказали им честь, приняли их за государевыми парадными столами, к брату твоему отпустили…»

Сэр Сесил с удовлетворением ухмыльнулся. Ричард был агентом тайной королевской службы и с этого путешествия привез отличную карту укреплений московитов.

«…И после того как к нам приехал от твоего брата Ричард Ричардов^[10], мы послали к брату твоему своего посланника Осипа Григорьевича Непею. А купцам твоего брата и всем англичанам мы дали такую свободную жалованную грамоту, какую даже из наших купцов никто не получал, а надеялись за это на великую дружбу вашего брата и вас и на услуги от всех английских людей. В то время, когда мы послали своего посланника, брат твой Эдуард скончался и на престол вступила сестра твоя Мария, а потом она вышла замуж за испанского короля Филиппа. И испанский король Филипп и сестра твоя Мария приняли нашего посланника с. честью и к нам отпустили, а дела с ним никакого не передали.

А в то время ваши английские купцы начали творить нашим купцам многие обманы и свои товары начали продавать дороже тот чего они стоят. А после этого стало нам известно, что и сестра твоя, королевна Мария, скончалась, а испанского короля Филиппа англичане выслали из королевства, а на королевство посадили тебя. Но мы и тут не учинили твоим купцам никаких притеснений и велели им торговать по-прежнему.

А до сих пор, сколько ни приходило грамот, — хотя бы у одной была одинаковая печать! У всех грамот печати разные. Это не соответствует обычаю, принятому у государей, — таким грамотам ни в каких государствах не верят. У государей в государстве должна быть единая печать. Но мы и тут всем вашим грамотам доверяли и поступали в соответствии с этими грамотами».

Лорд Дадли нахмурился. С печатями получилась неувязка. Не стоит дразнить русского медведя без нужды подобными мелочами.

«…И после этого ты прислала к нам по торговым делам своего посланника Антона Янкина^[11]. И мы, надеясь, что он у тебя в милости, привели его к присяге, да и другого твоего купца Ральфа Иванова^[12] — как переводчика, потому что некому было быть переводчиком в таком великом деле, и передали с ним устно великие тайные дела, желая с тобой дружбы. Тебе же следовало к нам прислать своего ближнего человека. А от тебя никакой ни посланник, ни посол к нам не прибывал. Мы же ради этого дела дали твоим купцам другую свою жалованную грамоту; надеясь, что эти гости пользуются твоей милостью, мы даровали им свою милость свыше прежнего».

Уильям Сесил рассмеялся. Этот царь московитов так наивен… Это же надо — принять купца за официальное лицо, пусть и имеющее королевский торговый патент.

«…И после этого нам стало известно, что в Ругодив^[13] приехал твой подданный, англичанин Эдуард Гудыван^[14], с которым было много грамот, и мы велели спросить его об Антоне, но он ничего нам об Антоне не сообщил, а нашим посланникам, которые были к нему приставлены, говорил многие невежливые слова. Тогда мы велели расследовать, нет ли с ним грамот, и захватили у него многие грамоты, в которых о нашем государевом имени и нашем государстве говорится с презрением и написаны оскорбительные вести, будто в нашем царстве творятся недостойные дела. Но мы и тут отнеслись к нему милостиво — велели держать его с честью до тех пор, пока не станет известен ответ от тебя на те поручения, которые переданы с Антоном.

И после этого приехал от тебя к нам в Ругодив посланник Юрий Милдентов по торговым делам. И мы его велели спросить про Антона Янкина, был ли он у тебя и когда он должен прибыть от тебя к нам. Но посланник твой Юрий ничего нам об этом не сказал и наших посланников и Антона облаял. Тогда мы также велели его задержать, пока не получим от тебя вестей о делах, порученных Антону.

После этого нам стало известно, что к Двинской пристани прибыл от тебя посол Томас Рандольф, и мы милостиво послали к нему своего сына боярского и приказали ему быть приставом при после, а послу оказали великую честь. А приказали спросить его, нет ли с ним Антона; он же нашему сыну боярскому ничего не сказал и начал говорить о мужицких торговых делах; а Антон с ним не пришел.

Когда он приехал в наше государство, мы много раз ему указывали, чтобы он известил наших бояр о том, есть ли у него приказ от тебя о делах, о которых мы передали тебе с Антоном. Но посол твой Томас Рандольф все время говорил о торговом деле, и едва его убедили поговорить о тех делах. Наконец договорились, как следует эти дела устроить, написали грамоты и привесили к ним печати. Тебе же следовало таким же образом написать грамоты и прислать к нам послами достойных людей и с ними вместе прислать Антона Янкина. Прислать Антона мы просили потому, что хотели его расспросить, передал ли он тебе те слова, которые мы ему говорили, угодны ли тебе наши предложения и каковы твои о них намерения. И вместе с твоим послом послали своего посла Андрея Григорьевича Совина.

Ныне ты к нам отпустила нашего посла, а своего посла с ним ты к нам не послала. А наше дело ты сделала не таким образом, как договорился твой посол. Грамоту же ты послала обычную, вроде как проезжую. Но такие дела не делаются без присяги и без обмена послами. А ты-то дело отложила в сторону, а вели переговоры с нашим послом твои бояре только о торговых делах, управляли же всем делом твои купцы — сэр Ульян Гарит^[15] да сэр Ульян Честер. Мы надеялись, что ты в своем государстве государыня и сама владеешь и заботишься о своей государской чести и выгодах для государства, поэтому мы и затеяли с тобой эти переговоры. Но, видно, у тебя, помимо тебя, другие люди владеют, и не только люди, а мужики торговые, и не заботятся о наших государских головах и о чести и о выгодах для страны, а ищут своей торговой прибыли. Ты же пребываешь в своем девическом звании, как всякая простая девица. А тому, кто хотя бы и участвовал в нашем деле, да нам изменил, верить не следовало.

И если уж так, то мы те дела отставим в сторону. Пусть те торговые мужики, которые пренебрегали нашими государскими головами и государской честью и выгодами для страны, а заботятся о торговых делах, посмотрят, как они будут торговать! А Московское государство пока и без английских товаров не скудно было. А торговую грамоту, которую мы к тебе послали, ты прислала бы к нам. Даже если ты и не пришлешь ту грамоту, мы все равно не велим по ней ничего делать. Да и все наши грамоты, которые до сего дня мы давали о торговых делах, мы отныне за грамоты не считаем».

Глава тайной королевской службы досадливо крякнул. Худо дело. Теперь английским торговым людям больше нет в Московии тех вольностей и привилегий, что были раньше. «Московская компания»^[16] вот-вот может пойти ко дну. Сие есть большая, непростительная оплошность сэра Кристофера Хаттона, который занимается этой проблемой. За такие промахи следует наказывать! Увы и ах, сэр Хаттон нынче в фаворе у Елизаветы, и его положение при дворе как никогда прочно…

Задумавшись, сэр Сесил не заметил, как карета наконец остановилась. И только тогда, когда слуга отворил дверку экипажа и сноровисто разложил ступеньки, лорд встрепенулся и, несмотря на свой возраст (ему уже минуло пятьдесят лет), по-юношески быстро опустился на изрядно отполированную колесами карет и подошвами сапог и туфлей брусчатку.

Одна из фрейлин Елизаветы (сэр Сесил, весь в тревожном ожидании аудиенции, даже не заметил, кто это) впустила его в королевские покои и незаметно исчезла. Первый же взгляд, который глава тайной службы бросил на свою повелительницу, вынудил его принять смиренный вид. Елизавета Тюдор была взбешена. В таком состоянии сэр Сесил уже давно ее не видел — с той поры, как она узнала, что ее фаворит и друг детства Роберт Дадли, граф Лестер, сначала приударил, а затем и женился без королевского соизволения на фрейлине Летиции Ноллис.

Елизавета и в юности не блистала особой красотой (была хорошенькой, не более), а после того, как переболела оспой, и вовсе стала невзрачной на вид. С годами ее пышные ярко-рыжие волосы поблекли, стали редеть, и королеве приходилось носить парик. Но сейчас она встретила государственного секретаря в том виде, в котором собиралась отойти ко сну. То есть с растрепанной прической, без грима и в изрядно помятом белом атласном халате, расшитом золотыми нитями.

«Видели бы сейчас все эти наглые придворные парвеню^[17] предмет своих желаний и воздыханий…» — едко подумал сэр Сесил. Елизавета Тюдор, считающая себя писаной красавицей, была падка на лесть и ее всегда и везде — даже на охоте — сопровождали толпы льстецов, нередко низкого звания и происхождения.

Не ответив на приветствие сэра Сесила, королева в гневе швырнула перед ним на стол бумажный свиток.

По оттиску восковой печати, на которой были начертаны всего лишь три цифры — «007», государственный секретарь понял, что причиной столь позднего вызова в Уайтхолл^[18] было донесение доверенного лица Елизаветы, придворного астролога и секретного агента тайной службы Джона Ди^[19]. Только он один из всех сотрудников сэра Уильяма Сесила имел право обращаться к королеве через голову своего начальника. В данный момент Джон Ди находился с тайной миссией в Италии.

Сэр Сесил, опытный придворный и дипломат, изобразил всем своим видом предельную степень почтения и внимания, но не проронил ни слова. Он понял, что сейчас разразиться буря, ураган, неистовый шторм, поэтому будет благоразумней опустить все свои паруса красноречия и рассудительности и спуститься в безопасный трюм терпеливого ожидания, чтобы подождать, пока королева не выдохнется.

Глава тайной службы не ошибся. Королева начала кричать и ругаться словно пьяный коучмен-хэкни^[20]. Ее бледное лицо покрылось красными пятнами, а глаза сверкали как у разъяренной пантеры. Сэр Сесил терпеливо и безмолвно ждал.

— Тело Господне!.. — Елизавета наконец закончила свой длинный и весьма неприличный монолог. — Этот узколобый фанатик, папа Пий V, смеет мне угрожать! — Она артистично всплеснула руками и без сил упала в кресло с высокой прямой спинкой.

— Кгм!.. М-да… — подал голос и сэр Сесил; он покосился на свиток и опасливо отступил на шаг от стола, словно там лежало не донесение секретного агента, а ядовитая змея.

— Ознакомьтесь с донесением… — Голос королевы был слаб и бесцветен. — Это копия текста папской буллы.

Немного поколебавшись, государственный секретарь взял бумагу и, внимательно, обдумывая каждую фразу, начал читать:

«…Мы объявляем указанную Елизавету еретичкой и подстрекательницей еретиков, и те, кто является ее приверженцами, также осуждаются и отделяются от христианского мира… Мы лишаем указанную королеву ее мнимых прав на королевство и всех остальных прав… Мы запрещаем всем и каждому из ее дворян повиновение ее властям, ее приказам или ее законам».

— И все же, эту буллу никто так и не осмелился мне вручить, хотя издана она давно, в начале года. Никто! — В голосе королевы неожиданно прорезались торжествующие нотки. — А что вы на это скажете? — Елизавета, опершись на левую руку, смотрела на сэра Сесила исподлобья каким-то странным взглядом.

— Такие вещи нельзя оставлять без должного ответа! — жестко ответил глава тайной службы. — Очень жесткого ответа!

Иногда ему начинало казаться, что он может читать потаенные мысли Елизаветы. Со временем королева стала очень мстительной и ее враги долго на белом свете не заживались.

И тем не менее в этот момент сэр Сесил подумал, что борьба с папским престолом вряд ли закончится победой Елизаветы. Этот враг был чересчур силен и коварен, у него много союзников по всей Европе.

Что касается самого Пия V, бывшего доминиканского монаха, а затем инквизитора, то умом он точно не обижен. Чего стоит один его замысел создать Священную антитурецкую лигу, членами которой стали Испания и Венецианская республика. И, похоже, дело у старого аскета идет на лад — Армада Лиги, пожалуй, будет посильнее английского флота. А уж турецкого — тем более. Султану Селиму с Лигой точно не совладать. Но что будет, если под влиянием папы Лига из антитурецкой станет антианглийской?

Нет, с папой и впрямь нужно что-то решать! Вон недавно католики подняли восстание на севере Англии. Здесь явно не обошлось без подстрекательства со стороны папской агентуры. Пришлось для усмирения восставших посылать войска. Все обошлось как нельзя лучше, но кто знает, какие беды и потрясения откликнуться для Англии эхом от этой буллы.

— Вы угадали мою мысль, мой верный Уильям… — Королева резко встала; ее лицо в один миг превратилось в маску величия коронованной персоны. — Никто не может безнаказанно наносить оскорбления королеве Англии. Никто! Даже сам папа.

— Я понял, ваше величество. — Глава тайной службы поклонился. — Мы подумаем над этим вопросом… — добавил он осторожно. — Разрешите удалиться?

Сэр Сесил попросил разрешения удалиться лишь для проформы. Он понял, что Елизавету гложет еще что-то. На столе лежал клочок бумажки, испещренный мелким убористым почерком королевы. Такие пометки она делала для того, чтобы важные, безотлагательные дела всегда были у нее перед глазами, на контроле.

— Нет! — Королева уже совершенно успокоилась, и по ее остро блеснувшим глазам, превратившимся в щелки, сэр Сесил понял, что она вынашивает очередной коварный план, от которого ее врагам не поздоровится. — Мне нужно с вами посоветоваться.

Сэр Сэсил послушно кивнул и, повинуясь знаку королевы, сел.

— У меня из головы не выходит царь московитов Иоанн Васильевич, — ровным голосом сказала Елизавета. — Настырность этого грубого и неотесанного варвара, уже который год домогающегося моей руки, выходит за все разумные пределы. Я ни с кем не собираюсь делить трон!

В свое время Парламент и Тайный совет призывали — даже умоляли — Елизавету выйти замуж и произвести на свет наследника престола; сановники были согласны даже на ее союз с Робертом Дадли, которого презирали и считали безродным выскочкой. Но королева уже окончательно утвердилась в своем нежелании быть игрушкой в руках мужчины; она страстно любила Дадли платонической любовью, но не до такой степени, чтобы разделить с ним свою власть.

Об этом она официально не заявляла, но однажды в порыве откровенности Елизавета сказала сэру Сесилу: «Я бы предпочла быть одинокой нищенкой, чем замужней королевой». Ее любимой отговоркой была фраза: «Я замужем за Англией».

— Вчера я перечитала путевые записки покойного кормчего Ричарда Ченслера о государстве Российском, — между тем продолжала королева. — Называются они «Книга о великом и могущественном царе России и князе Московском». Вы знакомы с этим трудом?

— В общих чертах, — вынужден был признаться сэр Сесил. — Мне докладывали. Как-то не было свободного времени…

— Так прочитайте! — рассердилась Елизавета. — Весьма любопытное и познавательное чтение. Хочу привести вам одну выдержку из труда Ченслера… — Она взяла со стола невзрачную книжицу в матерчатом переплете и раскрыла ее на нужной странице. — «Я думаю, что нет под солнцем людей столь привычных к суровой жизни, как русские; никакой холод их не смущает, хотя им приходится проводить в поле по два месяца в такое время, когда стоят морозы и снега выпадает более, чем на ярд. Простой солдат не имеет ни палатки, ни чего-либо иного, чтобы защитить свою голову. Наибольшая их защита от непогоды — это войлок, который они выставляют против ветра и непогоды, а если пойдет снег, то воин отгребает его, разводит огонь и ложится около костра. Так поступает большинство воинов великого князя за исключением дворян, имеющих особые собственные запасы. Однако такая жизнь русского солдата в поле не столь удивительна, как его выносливость, ибо каждый должен добыть и нести провизию для себя и для своего коня на месяц или на два, что достойно изумления. Сам он живет овсяной мукой, смешанной с холодной водой, и пьет воду. Его конь ест зеленые ветки и тому подобное, стоит в открытом холодном поле без крова, и все-таки работает и служит ему хорошо. Я спрашиваю вас, много ли нашлось бы среди наших хвастливых воинов таких, которые могли пробыть с ними в поле хотя бы только месяц? Я не знаю страны поблизости от нас, которая могла бы похвалиться такими людьми и животными. Что могло бы выйти из этих людей, если бы они упражнялись и были обучены строю и искусству цивилизованных войн. Если бы в землях русского государя нашлись люди, способные растолковать ему то, что сказано выше, я убежден, что двум самым лучшим и могущественным христианским государям было бы не под силу бороться с ним, принимая во внимание степень его власти, выносливость его народа, скромный образ жизни как людей, так и коней и малые расходы, которые причиняют ему войны, ибо он не платит жалованья никому, кроме иностранцев». Что вы на это скажете?

— У кормчего Ченслера был несомненный талант к сочинительству… — осторожно ответил сэр Сесил.

— Тело Господне! Неужели вы так ничего и не поняли?!

— Понял лишь то, что русский солдат стоек и вынослив. Но это не новость. Варвары всегда отличались неприхотливостью в быту, одежде, еде и храбростью в бою. Однако надолго их не хватает. У британских солдат отменная выучка, они упорны, терпеливы, да и смелости им не занимать. Поэтому мы всегда побеждаем.

— Будем честны хотя бы друг с другом — побеждаем, но не всегда.

— Да, ваше величество, это так, — неохотно сознался сэр Сесил. — Но простите меня — причем тут Ченслер?

— Не заставляйте меня думать, сэр Сесил, что ваш ответственный пост стал вам в тягость! — сердито сказала королева. — При всей своей несомненной опытности в государственных делах и остроте ума вы никак не можете отыскать среди плевел зерно истины. Наверное, вы просто плохо отдохнули, не выспались как следует… по моей, кстати, вине. Ладно, тогда я расскажу вам свое видение отношений Англии с Московией. Не секрет, что мы заинтересованы исключительно в торговле между двумя странами. Не более того. Энтони Дженкинсон, агент Московской компании, совершил уже четыре поездки в Московию по торговым и дипломатическим делам. Иоанн Васильевич попросил у нас через Дженкинсона разрешение нанять в Англии архитекторов, чтобы они строили крепости, башни и дворцы, доктора, химика, аптекаря, мастеров золотых и серебряных дел и других ремесленников. Со своей стороны Иоанн Васильевич гарантировал английским мастерам соответствующее вознаграждение, свободный въезд и выезд из России по первому их желанию. Разрешение такое мы дали. Однако царь московитов видит и другие преимущества нашего сотрудничества, скорее политического плана. В частности, он хочет заключить стратегический союз против Дании и Швеции. Как вам это?

— Но, ваше величество, царя московитов в какой-то мере понять можно. Шведские и польские каперы постоянно грабят русские суда, покидающие Нарву. Думаю, что не без подсказки своих государей…

— А нам-то какое до этого дело? Английские торговые суда каперы не трогают. А если иногда и случаются потери, то через неопытность и нерасторопность наших капитанов и кормчих.

— Согласен, ваше величество. Действительно, мы не готовы заключить большой договор с Московией, — охотно согласился повеселевший сэр Сеситл, который понял, откуда дует ветер.

— Дело не в договоре. Дело в долгосрочной перспективе наших отношений с Руссией^[21]…

Сэр Сесил посерьезнел. Он знал, что под рыжими кудряшками, скрывающими высокий лоб Елизаветы, таится недюжинный, почти мужской ум. Жестокий и коварный ум (хотя королева и не очень афишировала свои наклонности и многие считали ее слабовольной; но сэра Сесила трудно было провести). Она часто предлагала на суд Тайного совета весьма разумные вещи. Похоже, и сейчас королева решила озадачить своего личного секретаря и начальника тайной королевской службы очередной интригой.

— Хочу еще раз перечитать вам абзац из сочинения Ченслера, — продолжала королева. — «Если бы в землях русского государя нашлись люди, способные растолковать ему то, что сказано выше, я убежден, что двум самым лучшим и могущественным христианским государям было бы не под силу бороться с ним, принимая во внимание степень его власти, выносливость его народа, скромный образ жизни как людей, так и коней, и малые расходы, которые причиняют ему войны…» В этих словах состоит вся соль сочинения. Мы не может оставаться в стороне и спокойно наблюдать за тем, как на морозных равнинах варварской Руссии вырастает погибель для Англии и всего цивилизованного мира.

— Не можем, — подтвердил сэр Сесил.

— В свете всего этого, нам стоит хорошо подумать, как сделать так, чтобы Руссия никогда не поднялась с колен. Подчеркиваю — НИКОГДА! Мы будем торговать с московитами — это нам очень выгодно, вовлекать в совместные действия против неприятелей Англии, посылать к ним наших мастеров, и даже вооружать, тем самым привязывая их прочным канатом взаимных связей к нашему большому государственному паруснику словно потерявшую управление лодку без весел и ветрил. Но если что-то будет выходить из-под контроля, что-то пойдет не так, как нам нужно, тогда мы просто обязаны иметь инструмент, готовый оперативно исправить ситуацию. Вам понятна моя мысль?

— Да, ваше королевское величество, — твердо ответил сэр Сесил.

— Тогда вы свободны, сэр Сесил. Идите. Через неделю я жду вас с докладом о принятых мерах.

— Спокойной ночи, моя королева…

Елизавета кивнула в ответ и обхватила свои узкие плечи худыми руками, словно ее зазнобило. Она все еще была по-девичьи хрупка и изящна, и даже ночной халат казался на ней парадным платьем. Сэр Сесил огорченно покривился — похоже, королеве будет не до сна. Какая уж там спокойная ночь…

Значит, завтра во дворце лучше не появляться. В не выспавшуюся королеву словно вселяется сам дьявол, способный на отвратительные поступки.

Домой сэр Уильям Сесил возвратился под утро. О сне уже не могло быть и речи. Быстро сполоснув лицо холодной водой, он послал слугу за Френсисом Уолсингемом.

Казалось, что Уолсингем даже не ложился спать. Он был свеж, чисто выбрит и излучал энергию молодости, хотя был моложе своего начальника всего на двенадцать лет (Уолсингем родился в 1532 году). Сэр Сесил невольно позавидовал своему подчиненному. Конечно же он немного ревновал Уолсингема к королеве, но в глубине души должен был признать, что его помощник весьма талантлив и подает большие надежды.

— Как обстоят дела с твоими иезуитами, Френсис? — спросил сэр Сесил.

В последнее время ему очень не нравилась возросшая политическая активность английских католиков, и государственный секретарь отдал это направление в работе тайной службы инициативному и решительному помощнику.

Уолсингем коварно ухмыльнулся и ответил:

— Глава британской провинции иезуитов Роберт Парсонс составляет план будущего государственного устройства Англии после победы над ересью.

— Даже так? — встревожился сэр Сесил. — Откуда тебе это известно?

— Ах, сэр, если бы ее величество выделяло чуть больше денег для нашей службы, то все тайны Европы давно лежали бы на вашем бюро. Мои люди подкупили одного из помощников Парсонса.

При слове «деньги» сэр Сэсил кисло скривился. Несмотря на искреннюю симпатию к своему главному помощнику, Елизавета платила ему унизительно мало. Нередко он жаловался, что государственного пособия ему едва хватает на содержание конюшен, и он вынужден проживать свои родовые поместья и залезать в долги. Щедрость, увы, не входила в список добродетелей королевы.

— И что там он задумал? — спросил сэр Сэсил.

— Ничего оригинального и нового. Как это ведется издавна, иезуиты продолжают считать Рим пупом земли. Парсонс мыслит, что Парламент должен сохраниться, но члены палаты общин должны назначаться католическими епископами. Те же, кому не по нраву подобные порядки, будут иметь дело с инквизицией. Что касается политической лояльности католиков, то она должна быть подчинена планам Рима и контролироваться через посредство ордена иезуитов.

— Королева Мария^[22] была слишком милостива к католикам… — буркнул сэр Сесил.

Уолсингем с пониманием кивнул. Он сразу заметил, что его начальнику в данный момент нет никакого дела до разработки иезуитов. Они были упомянуты для завязки разговора. Сэра Сесила томило что-то иное, гораздо более срочное и серьезное, нежели постоянные и где-то даже рутинные происки адептов ордена Иисуса.

Уолсингем не ошибся. В задумчивости пожевав губами, сэр Сесил поднял на своего подчиненного умный, тяжелый взгляд (от чего душа Уолсингема ушла в пятки; он уважал своего начальника, но одновременно и побаивался, потому что от государственного секретаря ничего нельзя было утаить) и сказал:

— У тебя, Френсис, намечается новое, очень тяжелое и опасное задание…

— Я весь внимание, сэр! — бодро сказал Уолсингем, по-военному выправляясь в кресле.

Сэр Сесил с высоты прожитых лет и опыта работы в тайной королевской службы мысленно укорил своего помощника: «Ах, молодость… Ему кажется, что он может горы свернуть. Увы, Московия — это не Франция и не Италия. Судя по докладу Ченслера, царь московитов сначала отправляет на плаху, и только потом начинает допрашивать… если кто-то остался. Легче напроситься на прием к Вельзевулу, нежели приблизиться к этому северному варвару без риска для жизни. Но ничего не поделаешь, королева сказала свое слово…»

— Разговор пойдет о Московии…

Когда спустя час Френсис Уолсингем покидал жилище сэра Уильяма Сесила, казалось, что он состарился на добрый десяток лет. Его высокий чистый лоб пересекала вертикальная морщина, а в глазах горел мрачный огонь. Задание и впрямь было нелегким, если не сказать — невыполнимым.

Более-менее толковой английской агентуры в Московии практически не было. За исключением Альберта Шлихтинга, немецкого дворянина из Померании. Он поступил наемником на службу к великому князю Литовскому, но при взятии литовской крепости Озерище русскими войсками в 1564 году был пленен и уведен в Москву. Там Штихлинг, владевший славянскими языками, попал в качестве слуги и переводчика к личному врачу Ивана Грозного Арнульфу Линдсею.

Жадный до денег Шлихтинг был завербован тайной королевской службой два года назад и являлся единственным источником сведений из Руссии. Правда, надежность этих сведений нередко вызывала в Уолсингема большие сомнения…

Что касается доктора Арнульфа Линдсея, который пользовал самого Иоанна Васильевича, то он, к большому сожалению, не имел никакого отношения к тайной службе ее королевского величества, и Уолсингем очень сомневался, что доктор примет участие в заговоре против царя московитов, притом на первых ролях. Тем более что Иоанн Васильевич не скупился на оплату врачебных услуг.

Дальнейший путь Уолсингема лежал в Тауэр. Пока он внимал, что ему втолковывал сэр Сесил, в голове у него забрезжили очертания замысловатой интриги. А когда Уолсингем сел в свой экипаж, он уже составил план предстоящей тайной операции. Уолсингем тем и отличался от других помощников государственного секретаря, что у него никогда не было недостатков в оригинальных идеях и замыслах, которыми он буквально фонтанировал.

В Тауэр Френсис Уолсингем въехал через Ворота предателей, что находились в башне святого Фомы. Слушая скрип механизма подъемной решетки, Уолсингем мысленно прикидывал, как следует повести разговор с нужным ему узником королевской тюрьмы. Он был заключен в древнейшей части крепости — Белой башне, которая расположена в самом ее центре. Башню построил Вильгельм Завоеватель в 1078 году. Она представляла собой настоящий замок. Название башни напоминало о белом камне из Кана, послужившим для нее строительным материалом.

Хитроумный Уолсингем устроил из свидания с заключенным целый спектакль. Он решил сыграть на двух крайностях. В одном из углов пыточного подвала Уолсингем приказал накрыть шикарный стол, застеленный белоснежной скатертью, с изысканными кушаньями и вином, возле которого поставили два кресла, а в другом углу глухонемой палач раскочегарил горн, в котором докрасна нагревались пыточные инструменты.

Нужно сказать, что спонтанная идея с горном оказалась очень кстати, потому что в пыточном подвале было сыро и зябко.

— У стола добавьте света! — приказал Уолсингем, с удовлетворением окинув взглядом постановку «мизансцены». — Зажгите еще пару свечей. И приведите заключенного.

Немолодой тюремщик поспешил исполнить приказ. Он немного побаивался незнакомого господина, перед которым сам комендант королевской тюрьмы стоял едва не навытяжку.

Тюремный надзиратель много повидал на своем веку, поэтому сразу понял, что перед ним птица высокого полета, и лучше будет, если все приказы и пожелания незнакомца будут исполняться быстро, точно и в лучшем виде. Поэтому заключенный прилетел в пыточную как на крыльях — наверху лестницы, ведущей в подвальное помещение, тюремщик дал ему пинка под зад, и бедный малый влетел в помещение кувырком, стеная и охая от ушибов; так приказал Уолсингем.

— Ай-яй-яй! — с наигранной укоризной сказал Уолсингем, обращаясь к тюремному надзирателю. — Что ж вы так… неаккуратно. Это ведь не кто-нибудь, а ученый муж, лекарь Элизиус Бомелиус…

И мысленно добавил: «Шарлатан и пройдоха, каких свет не видывал».

— Простите, сэр, — осклабился тюремщик.

— Дайте заключенному скамейку, — строго приказал Уолсингем.

Бомелиуса усадили на колченогий табурет, сиденье которого для мягкости было обито облезлой медвежьей шкурой. Обычно на этом табурете сиживал палач, когда у него не было работы. В начале правления Елизаветы он совсем было заскучал от безделья и даже начал побаиваться, что его уволят за ненадобностью, но последние два-три года выдались очень урожайными на заговорщиков разных мастей и оттенков, и палач трудился не покладая рук.

Он подошел к Бомелиусу и ловким профессиональным движением сорвал с лекаря рубаху, оголив его до пояса. А затем начал раздувать меха, дожидаясь указаний Уолсингема.

Бомелиус, который не понимал, что происходит, едва не потерял сознание от ужаса перед предстоящей пыткой — ведь его посадили в Тауэр не как бунтовщика, а из-за того, что он не смог выплатить штраф в 20 фунтов стерлингов^[23], наложенный на него Лондонской медицинской коллегией за нарушение закона о лицензировании врачебной деятельности и плюс 15 фунтов для возмещения расходов по рассмотрению его дела.

Тем временем Уолсингем просматривал бумаги — дело Бомелиуса. Он видел, что лекарь готов для вербовки, но не мог отказать себе в удовольствии немного помучить, потомить неизвестностью будущего своего подчиненного — чтобы этот допрос в мрачном пыточном подвале врезался Бомелиусу в память на всю его оставшуюся жизнь и чтобы в его голову никогда не приходила мысль о предательстве.

— Итак, «Элезиус Бомелиус… — начал читать Уолсингем. — Родился в городе Везеле^[24], Вестфалия, в семье преподобного Генри Бомелиуса. Учился в Кембридже на отделении медицины…» но всего пять лет, вместо шести. Почему? Сие есть загадка. «В 1564 году открыл практику в Лондоне недалеко от собора Святого Микаэля ле Кверн на бойком месте в самом Центре торгового района Чипсайд. В этом же году женился. В декабре 1569 года арестован по обвинению в исполнении врачебной практики без лицензии… а также в использовании черной магии». Теперь понятно, почему вам не дали закончить обучение в Кембридже… Черная магия и точные науки не совместимы. Не так ли, Бомелиус? Я прав?

— Я ни в чем таком не виновен, ваша светлость… — проблеял Бомелиус.

— Сэр, — с видимым неудовольствием поправил его Уолсингем.

Лекарь нечаянно зацепил, пожалуй, самую больную струну в душе помощника сэра Сесила. Уолсингем родился в семье простого юриста, хоть и дворянина, поэтому втайне остро завидовал титулованным персонам. Он никак не мог претендовать на обращение «ваша светлость», потому что так именовались лишь бароны и графы.

— Сэр… — как попугай, повторил Бомелиус, полумертвый от страха.

Следующий документ заставил Френсиса Уолсингема мгновенно вспотеть. Перед ним лежало письмо, написанное его непосредственным начальником сэром Сесилом! Это было прошение от имени жены Бомелиуса, направленное в медицинскую Коллегию. Сэр Сесил просил освободить доктора из тюрьмы, мотивируя тем, что Бомелиус уже возместил ущерб королеве за нарушение закона. Однако Коллегия присудила Бомелиусу штраф и запретила дальнейшую медицинскую практику. Штраф не был выплачен, и Бомелиус остался за решеткой.

Что все это значит? Каким боком жена лекаря-шарлатана, недоучки, соотносится с королевским секретарем? Неужто родственница? Но тогда возникает вопрос, почему сэр Сесил не дал ей денег взаймы, чтобы заплатить штраф. Впрочем, 35 фунтов — это огромная сумма. А сэр Сесил почти всегда пребывает в стесненных обстоятельствах.

Интересно, чем это Бомелиус так досадил главе Коллегии, что тот наложил на него такие серьезные санкции? Чтобы долго не мудрствовать, Уолсингем так прямо и спросил Бомелиуса.

— Видите ли… э-э… сэр, я составил для главы Коллегии персональный гороскоп…

— Так вы еще и астролог?

— Да, сэр… балуюсь иногда.

— Ну и что там с этим гороскопом? Похоже, «факир был пьян и фокус не удался». Вам не удалось обмануть своего коллегу. Не так ли?

— Совершенно наоборот, сэр. Все вышло, как я и предсказывал. Это меня и сгубило.

— То есть?..

— Расположение звезд указывало на то, что у главы Коллегии будут какие-то неприятности в семье. Он не поверил мне… Увы, к несчастью, я оказался прав.

— По-моему, глава Лондонской медицинской коллегии до сих пор живет и здравствует…

— Да, сэр, все верно. Но проблема заключалась в том, что с некоторых пор у него выросли рога.

— Рога?.. — Уолсингем сначала с недоумением уставился на хитрую физиономию пройдохи Бомелиуса, который постепенно обретал душевное равновесие, а затем, запрокинув голову назад, громко и безудержно расхохотался.

Смеялись все: Уолсингем, надзиратель, Бомелиус (он лишь робко хихикал) и даже глухонемой палач — за компанию, чтобы потрафить начальству. Наконец Уолсингем сделал над собой усилие, достал кружевной платок, смахнул набежавшую слезу-смешинку и сразу сделался очень серьезным.

— Оставьте нас, — приказал он тюремному надзирателю; тот послушно вышел, плотно притворив за собой тяжелую дубовую дверь пыточной. — А скажите, любезный, кем приходится вам или вашей жене сэр Уильям Сесил, государственный секретарь?

Этот вопрос для Уолсингема неожиданно стал самым главным. Если сэр Сесил и этот лекарь-шарлатан родственники, тогда весь его великолепный план по внедрению агента тайной королевской службы в ближайшее окружение царя московитов можно считать безвременно усопшим. Ведь Уолсингем не получил санкцию своего начальника на вовлечение в смертельно опасную интригу Бомелиуса. Но откуда он мог знать?!

«Дьявол!..» — Уолсингем выругался в мыслях длинно, виртуозно и грубо, как настоящий пират. Несмотря на всю свою ученость и приличное воспитание, помощник начальника тайной службы мог вращаться практически в любых слоях английского общества. Он с детства обладал даром мимикрии. Иногда Уолсингем, переодевшись моряком или кокни^[25] прогуливался по Лондону, заходя в пабы^[26], чтобы из первых уст узнать новости и тайны, от которых нередко зависели судьбы и даже жизни многих людей.

— Простите, сэр, но ни я, ни моя жена не имели чести…

— Тогда как объяснить, что сэр Сесил хлопочет за вас перед Коллегией? Или вы тоже составили ему гороскоп? — В последней фразе Уолсингема явственно прозвучала насмешка.

— Что вы, сэр! Как можно. Где я, а где секретарь ее королевского высочества… — Тут Бомелиус поднял свои бегающие глазки к закопченному потолку пыточной.

— И все-таки. Говорите правду, черт вас дери! — Слова Уолсингема прозвучали как удар хлыстом по обнаженной спине узника.

Палач был глухим и немым, но не слепым. Заметив, как грозно нахмурился Уолсингем, он начал деловито ворошить тлеющие угли, чем снова довел бедного лекаря до состояния панического ужаса.

— Да-да, конечно… только правду… и ничего более… — заторопился Бомелиус. — Я точно не знаю, — ведь мы с женой не виделись со дня моего ареста, — но мне кажется, что нам помогла госпожа Бертье, урожденная баронесса Виллоуби де Эресби. Это она находится в родстве с государственным секретарем.

— Что вас связывает с госпожой Бертье?

— Это старая история… Дело в том, что мой отец, преподобный Генри Бомелиус, крестил Перегрина, сына супружеской четы Бертье. Это когда мы жили в Вестфалии. Мальчик был очень слаб, и все думали, что он не выживет. Положение было безвыходным, безнадежным, и тогда я рискнул применить свои, тогда еще совсем скромные, познания в медицине… Наверное, Господь сжалился над Перегрином… Нынче он жив и вполне здоров.

«Оказывается, этот лекарь-недоучка не такой уж и шарлатан… — с удивлением подумал Уолсингем. — Судя по всему, он говорит правду насчет младенца Перегрина и четы Бертье. Что касается сэра Сесила, то с его стороны, похоже, никаких препятствий не предвидится. Он всего лишь оказал любезность баронессе. Выходит, не так уж я был и неправ в своих умозаключениях… Посол московитов должен вернуться домой с новым лейб-медикусом для царя Иоанна Васильевича! Дело остается за малым: сначала лишить Бомелиуса всех надежд на медицинскую практику в просвещенной Европе, а затем принудить его уехать в холодную варварскую Московию. Но и это еще полдела. Нужно каким-то образом представить Бомелиуса русскому посланнику, расписав его медицинские таланты в превосходных степенях. Думаю, что уговорить, а тем более обвести вокруг пальца подозрительного и недоверчивого московита будет непросто…»

Уолсингему было известно, что как раз в это время в Лондоне находится посольство московитов во главе с Андреем Совиным. Посланник имел поручение заключить русско-английский союзнический договор, одним из главных пунктов которого была гарантия убежища в случае необходимости для царя в Англии и для королевы в России.

Однако, судя по некоторым фразам, нечаянно (или как бы нечаянно) оброненным сэром Сесилом в разговорах с Уолсингемом, королева Елизавета не хотела связывать себя союзническими обязательствами, хотя и не прочь была подсобить Московии в некоторых вопросах военного характера. (Например, поставить огнестрельное оружие.) Это значило, что миссия Совина должна закончиться полным фиаско.

Выходит, что единственное поручение, с которым может справиться посланник московитов, — это доставка лейб-медика для своего царя. Уолсингем уже знал, что в Москве Андрею Совину была дана «Опасная грамота»^[27] на доктора (поскольку послы не имели права проявлять инициативу в подобных вопросах или нарушать пункты, указанные в «Наказной памяти»^[28]). Значит, Совин будет землю копытами рыть, а постарается исполнить хотя бы один наказ Иоанна Васильевича. Он не остановится ни перед какими расходами, лишь бы заполучить Бомелиуса.

— Что ж, — сказал Уолсингем, — теперь все понятно… — Он немного помедлил, остро вглядываясь в Бомелиуса (от этого всепроникающего взгляда душа лекаря снова ушла в пятки), а затем довольно сухо продолжил: — Благодарите сэра Сесила за его доброту и заботу. Ваше дело разрешилось наилучшим для вас образом… — Решение пришло спонтанно, и помощник начальника тайной службы начал свою игру. — Вас выпустят из Тауэра, штраф, наложенный Коллегией за нарушение закона о лицензии, будет оплачен… м-м… скажем так, вашими доброжелателями. — «Например, московитом Андреем Совиным…» — подумал не без самодовольства Бомелиус; он оживился, а в его тусклых, будто присыпанных серым пеплом темных глазах блеснул живой огонек. — Но! Вам запрещено практиковать в Англии. Если нарушите запрет, то в случае повторного ареста в Лондоне или где-либо еще на территории королевства вы будете оштрафованы на 100 фунтов стерлингов и вас будет ждать если и не плаха, то очень длительное тюремное заключение.

— Сэр! — в отчаянии воскликнул Бомелиус. — Но как же мне жить дальше?! Ведь практически меня лишают средств к существованию!

— Это ваши проблемы. А вообще-то… — Уолсингем надел на себя маску сочувствия. — Сэр Сесил советует вам покинуть пределы Англии и как можно скорее. Уезжайте подальше. Пройдет время, все забудется… а там видно будет.

— Но, чтобы уехать, нужны деньги! А в моих карманах нет ни единого пенни^[29]!

— Это уже другой разговор. Садитесь за стол. Вы голодны, вам нужно подкрепиться. А потом мы побеседуем более обстоятельно…

Бомелиус робкими шажками приблизился к столу и сел. Уолсингем налил ему вина в простой, но вместительный оловянный кубок, и вскоре бедный лекарь уплетал за обе щеки удивительно вкусные (как ему показалось) яства, приготовленные тюремным поваром. Время от времени его взгляд невольно обращался на неподвижную, подсвеченную пылающими угольями фигуру палача, по-прежнему неподвижно торчавшего возле горна, и тогда по спине Бомелиуса в очередной раз начинали ползать мурашки.

Но два кубка отменного кларета^[30], искусно запеченная на вертеле баранья нога, пирог с дичью, а главное, белоснежная скатерть, казалось бы, совсем неуместная в этом мрачном пыточном застенке, постепенно настроили узника на новую волну. Он расслабился и почувствовал, что к нему начало возвращаться человеческое достоинство, от которого в тюрьме с ее жестокими нравами обычно остаются лишь одни воспоминания.

Уолсингем тоже отдал дань угощению, предоставленному по милостивому распоряжению коменданта Тауэра. Он не успел позавтракать, поэтому ел почти так же жадно, как и лекарь. Однако помощник начальника тайной королевской службы работал не только зубами. В эти минуты в его голове разрозненные разноцветные стекляшки сложной интриги, которую он затевал против Московии, постепенно становились на свои места, превращаясь в законченное мозаичное панно коварного заговора.

Примечания

8

Гизы — французский аристократический род, являвшийся боковой ветвью Лотарингского герцогского дома; в период Религиозных войн XVI в. Г. возглавляли католиков. Генрих Гиз (1550–1588) один из организаторов Варфоломеевской ночи (1572), глава Католической лиги (1576). Претендовал на королевский престол. Был убит по приказу Генриха III. С окончанием религиозных войн могущество дома Г. пало.

9

Московия — название Русского государства в иностранных источниках XVI–XVII вв.

10

Ричард Ричардов — Ричард Ченслор (Ченслер), английский мореплаватель, положивший начало торговым сношениям России с Англией. В 1553 г. английский король Эдуард VI отправил три корабля в Северный океан, под начальством Хуго Уиллоби и капитана Ченслора; разлученные бурей, два из них погибли у берегов Русской Лапландии, а Ченслор благополучно доплыл до Белого моря. 24 августа 1553 г. он вошёл в Двинский залив и пристал к берегу в бухте Св. Николая, где был тогда Николо-Корельский монастырь, а впоследствии основан город Северодвинск.

11

Антон Янкин — Энтони Дженкинсон, первый официальный посол Англии в Москве (1566 г.). Кроме дипломатических, он обладал и прочими талантами. Так, в частности, Энтони Дженкинсон составил карту России, которая при его жизни была издана в Лондоне и называлась: «Russiae, Moscoviae et Tartariae Descriptio».

12

Ральф Иванов — Ральф Рюттер.

13

Ругодив — Нарва.

14

Гудыван — Гудмен.

15

Ульян Гарит — Уильям Гаррард.

16

«Московская компания» (Muscovy Trading Company) — основана в 1555 г.; до 1698 г. обладала монополией на торговлю с Россией, действовала до революции 1917 г. Начиная с 1567 г. через одного из руководителей компании (Энтони Дженкинсона) Иван Грозный вел переговоры о браке с английской королевой Елизаветой I. Брак обеспечивал царю возможность убежища в Англии в случае катастрофических последствий Ливонской войны. В 1646 г. купцы «Московской компании» были изгнаны из России; ее деятельность была восстановлена после реставрации на троне Карла II в 1660 г. Офис компании в Москве находился неподалеку от Кремля, на улице Варварка.

17

Парвеню — человек незнатного происхождения, добившийся доступа в аристократическую среду или быстро достигший высокого служебного положения, подражающий аристократам в своем поведении, манерах; выскочка (фр.).

18

Уайтхолл, Уайтхолльский дворец (Palace of Whitehall) — был основной резиденцией английских королей в Лондоне с 1530 по 1698 г., когда он сгорел. На момент пожара во дворце насчитывалось свыше полутора тысяч помещений, что делало его самым большим во всей Европе, если не в мире. В состав дворца входили дворы для игры в мяч и теннис, для петушиных боев и рыцарских турниров.

19

Джон Ди (1527–1609) — придворный астролог Елизаветы I, владелец самой большой библиотеки в Британской империи XVI в., математик, переводчик трудов Евклида, картограф, астроном, каббалист, архитектор, навигатор и, наконец, секретный агент Британской короны. Свои донесения королеве Джон Ди подписывал «007», и создатель Джеймса Бонда писатель Иэн Флеминг, похоже, был о том хорошо осведомлен.

20

Коучмен-хэкни — извозчик (англ.); поначалу частный извоз в Англии осуществлялся на четырехколесных экипажах, которые назывались X. (hackney — «разъездная лошадь», англ.). Более маневренная двухколесная повозка, получившая название кабриолет (сокращенно кэб), появилась в конце XVI1II — начале XIX вв. Во времена Елизаветы I частный извоз только зарождался и нравы коучменов, выходцев из низов, не отличались мягкостью.

21

Руссия — так в XVI–XVII веках в Западной Европе называли Россию, а в просторечье — Московией.

22

Королева Мария — Мария I Тюдор (1516–1558), королева Англии с 1553 г., старшая дочь Генриха VIII от брака с Екатериной Арагонской; также известная как Мария Кровавая (или Кровавая Мэри), Мария Католичка. Этой королеве не поставили ни одного памятника на родине, ее имя ассоциируется с кровавыми расправами, день ее смерти (и одновременно день восшествия на престол Елизаветы I) отмечали в стране как национальный праздник.

23

Фунт стерлингов — денежная единица Великобритании. В XVI в. Ф. с. = 20 шиллингам = 240 пенсам. Как денежно-счетная единица в 240 пенсов английский фунт употреблялся в X в. Когда со второй половины XII в. началась чеканка монет типа пенсов, известных под названием «стерлингов» (больших пенсов), он стал называться Ф. с.

24

Везель — город и крепость в Пруссии, при впадении реки Липпе в Рейн. История Везеля начинается с 1125 г., когда был основан монастырь Авендорп, срытый гражданами в XVI в. для того, чтобы испанцы не воспользовались им, как укреплением. Принадлежал к Ганзейскому союзу.

25

Кокни — пренебрежительно-насмешливое прозвище уроженца Лондона из средних и низших слоев населения (англ.).

26

Паб — заведение для распития алкогольных напитков; многие пабы предполагают наличие небольшого пивоваренного завода, который находится непосредственно в пабах или вблизи от них. Пиво, сваренное там, является основным брендом паба (англ.).

27

Опасная грамота — охранная грамота.

28

Наказная память — инструкция для посольства.

29

Пенни — британская разменная монета; во времена королевы Елизаветы I монета весила около 0,58 г серебра. Долгое время П. оставался единственной монетой Англии. К XIV в. в Англии была создана стройная монетная система: 1 фунт стерлингов = 20 шиллингов = 60 гроутов (120 полгроутов) = 240 пенсов (480 полпенни) = 960 фартингов.

30

Кларет — легкое сухое красное вино; в Англии так называют красное вино Бордо.