47 отголосков тьмы (сборник)

Виталий Вавикин, 2015

«47 отголосков тьмы» – это 47 точек зрения, 47 фантазий, 47 маленьких миров от пока не самых знаменитых, но определённо перспективных отечественных авторов хоррора. Это почти полсотни занимательных, увлекательных – и поистине кошмарных, в том или ином смысле и той или иной степени, историй. Какое-то время назад на известном портале, посвящённом ужасам, мистике и триллерам, Horrorzone.ru, при поддержке российского фантаста Виталия Вавикина и его семьи, а также под руководством составителя сборника, литератора Владимира Чакина, проходил конкурс имени писателя Вячеслава Первушина. Известный, наверное, только в узких кругах любителей подобной литературы, он, тем не менее, успел оставить яркий след как автор пугающих произведений. Рассказы победителей конкурса, согласно правилам, были сразу взяты в сборник; их дополнили лучшие из текстов, присланные теми же авторами и отобранные редакцией. Книга не имеет ничего общего с нашумевшим порно-произведением, как можно подумать из-за названия, разве что здесь на первый план тоже выходит страх – только страх этот истинный. Не созданный искусственно людьми для людей, а тот, в котором все мы вынуждены жить, независимо от расы, вероисповедания и мировоззрения, то есть страх экзистенциальный, вселенский. Убийства и убийцы, сверхъестественные создания и фантасмагоричные существа, ужасные сцены из обыденности и совершенно невозможные ситуации… Что ещё осталось сказать? Читайте, пугайтесь, удивляйтесь! Находите! И узнавайте!..

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги 47 отголосков тьмы (сборник) предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

← Предисловие

Джей Арс →

Виталий Вавикин

Писатель мистики, хоррора и научной фантастики. 1982 г.р. (г. Кашин Тверской области).

Увлекается психологией, занимается переводами (в настоящее время работает над переводом книги С. Дэйвиса «Джим Моррисон: Жизнь, Смерть, Легенда»).

«Первый рассказ написал в 8 лет. Хотя начало было положено еще в 4 года, когда увидел в фильме по книге Жюля Верна «Вокруг света», как писатель создает книгу, как выведенные на бумаге строки преображаются в образы, судьбы и захватывающие сюжеты. Сам процесс просто заворожил, и я как сумасшедший начал носиться по всему дому в поисках чистых листов и исписывал их подобием строчек, так как писать тогда еще не умел.

Также очень сильно на меня повлияли фильмы, просмотренные в детстве: «Семнадцать мгновений весны», «Гостья из будущего» и «Твин Пикс». А на творчество в большей степени повлияли такие писатели, как Стивен Кинг, Клайв Баркер, Филип Дик и др.

Все, что пишу, можно смело отнести к жанру экзистенциальной фантастики. Стараюсь создавать мир, который сможет отвлечь читателя от повседневности, дав ему возможность отдохнуть. Я хочу, чтобы это стало для него увлекательным путешествием. Словно подъем на Эверест: он может никогда не совершить его в действительности, но, став одним из героев, почувствует себя на мгновение альпинистом».

В разные годы произведения автора выходили в сборниках «Horror World 5», «АЭЛИТА/008»; в журналах и альманахах: «Полдень XXI век», «Фантаскоп», «Уральский следопыт», «Русская линия», «Фанданго», «Магия ПК», «SFL (Science, Fiction & Literature)», «Слон» издательства «ОЛМА МЕДИА ГРУПП», «Сумрачный гений», «Три желания». Озвучены десятки аудиокниг проектами «Послесловие» и «СВиД». В 2012 году вышли книги «Идеальное вторжение» (фантастика) и «Суккубус» (мистика/ужасы).

В 2013‑м в издательстве «АЭЛИТА» опубликован сборник повестей «Старый новый мир» (фантастика), в который вошли «Головокружение», «И нет ничего нового под солнцем» и «Старый новый мир», в 2014‑м — книга «Эта короткая счастливая жизнь» (мистика).

В издательстве «Литературный Совет» в 2014‑м вышли: «Суккубус»; трилогия «Вендари» (книга первая, книга вторая, книга третья); «Пятая планета»; «КвазаРазмерность» (книга первая, книга вторая); «Кара за хебрис»; «Лунный блюз»; «Шарманщик»; «Другое племя»; «Потерянный мир»; «Лики звезд»; «Третий источник (Шаги в темноте)»; «Обратная сторона» (том 1 и 2); «Дети ночных цветов» (том 1 и 2).

В 2015‑м: «Две жизни для одной мечты»; «Отель «Голубой горизонт»; «Мир, где приносят в жертву планеты».

Официальный сайт: http://vavikin-horror.ru

Звонкие ручьи грядущего

Весеннее солнце растопило выпавший за зиму снег, обнажило серые бескрайние поля, в которые, казалось, превратился весь мир. Война осталась в прошлом, но ее эхо еще гремело над землей: раскатистое, болезненное. От него вздрагивало сердце, ожидая новых ударов с воздуха, новых выстрелов, новых жертв…

— Думаешь, здесь еще остались мины? — спросил Артема его друг Скотти Палмер. Друг, который появился у Артема этой зимой.

Высокий чернокожий атлет пришел с севера, сказав, что жизнь за горизонтом такая же пустынная, как и в любой другой точке земного шара. Война забрала все, что было создано.

— Но война закончилась, — сказала Светлана, когда ее муж Андрей и его друг Артем хотели повесить Палмера на старом тополе, засохшем еще до начала войны и теперь медленно догнивающем изнутри.

Андрей отмахнулся от нее, но с линчеванием чужака решил подождать.

— Может быть, кто-то подаст нам сигнал? Скажет, что делать? — он вглядывался в горизонт, откуда пришел Скотти Палмер. Радиоприемники молчали. Ни одного сигнала, словно весь мир действительно вымер. Или затаился. — Откуда ты знаешь наш язык? — спросил Андрей чужака. — Признайся, тебя послали наши враги?

— А кто ваш враг? — спросил Скотти Палмер.

Андрей замолчал, смутился, снова начал вглядываться в горизонт. Последние бои закончились больше года назад. Бои между своими и чужими, но мирное население было слишком напугано, чтобы выбраться из своих укрытий и узнать, кто же все-таки воюет. А радио и телевидение молчало. Как и сейчас.

— Все не могли погибнуть, — сказал Андрей, вглядываясь в черные глаза чужака. — Ты же здесь. Ты же живой.

— И ты тоже живой, — сказал ему Скотти, затем посмотрел на жену Андрея, на ее живот. — Вам скоро рожать? — спросил он. Она кивнула, нахмурилась. — А врач у вас есть?

— Врача нет, — ответил за жену Андрей. Артем тронул его за руку.

— Его рюкзак, — он протянул ему вещи Скотти. — Кажется, там бинты и инструменты врача.

— Вот как? — Андрей взял рюкзак, высыпал содержимое на землю, закурил, небрежно вороша ногой кипу таблеток и ампул с пенициллином. — Так ты, значит, врач? — спросил он чужака и снова посмотрел на приготовленную ему петлю. Ветер раскачивал старый тополь, и веревка раскачивалась вместе с умирающим деревом. — И где же тогда твои шприцы и все остальное?

— Где-то в рюкзаке, если, конечно, вы их не разбили. — Скотти спросил разрешения закурить и начал рассказывать о землях, откуда пришел. О мертвых землях. — Вы первые, кого я встретил за последние месяцы, — закончил он.

— Понятно, — протянул Андрей и сплюнул себе под ноги.

— Хороший врач нам бы не помешал, — осторожно сказала Светлана.

— Верно, — согласился Андрей, посмотрел на чужака. — Ты хороший врач?

— Как и все другие врачи.

— Ты должен быть хорошим врачом, потому что у нас многим нужна помощь.

— Многим? — удивился Скотти Палмер и неожиданно заплакал. Крупные слезы покатились по черным щекам. Губы затряслись.

— Что с тобой? — растерялся Андрей.

— Наверное, просто долго был один, — сказала Светлана, дождалась, когда чужак кивнет, и предложила отвести его в дом и накормить.

Это было в начале зимы. Снег еще только начинал падать… Этот редкий, безразличный снег.

— Может быть, придут и другие? — сказал Андрей, наблюдая, как жена ведет чужака в уцелевший кирпичный дом, над залатанной крышей которого клубился белый дым коптящей печи. — Может быть, это только начало?

Он снова устремил взгляд к горизонту, откуда пришел чужак, позвал Артема и велел присматривать за незнакомцем.

— Думаешь, от него можно ждать неприятностей?

— Не знаю. — Андрей закурил еще одну сигарету и плотнее запахнул зимнюю куртку.

В эту ночь ему приснилось теплое довоенное лето. Был солнечный день, и они с женой шли по улице родного города. В огородах частных домов суетились люди. Играла музыка, только Андрей никак не мог разобрать мотив. Не мог он и понять, откуда доносится музыка, пока не заметил старые рупоры, закрепленные на фонарных столбах.

«Наверное, это военный марш», — подумал Андрей и тут же услышал взрывы и автоматные очереди. Звуки долетели издалека, но он знал, что война идет в этот край, катит к нему, стуча гусеницами танков по асфальту. И никто не спасется. Никто.

Он закричал и проснулся. Светлана лежала рядом и смотрела на него большими напуганными глазами. За окном падал снег. Дрова в печи прогорели, и холод начинал пробираться в комнату. «Когда родится ребенок, будет еще холоднее», — подумал Андрей. Их первый ребенок этого послевоенного мира. Ребенок, которому поможет появиться на свет чужак, незнакомец.

— Скотти Палмер, — тихо произнес он.

Появившиеся в голове сомнения заставили с первыми лучами солнца подняться и, отыскав чужака, отправиться с ним в ближайший уцелевший лес, чтобы набрать дров. Тележка, на которую они грузили вязанки, была старой и скрипучей. Скотти молчал, работая за двоих. Андрей отослал Артема домой и долго приглядывался к чужаку.

— Не очень-то ты похож на врача, — подметил он, наблюдая, как Скотти справляется с тележкой.

— Что это значит?

— Мне кажется, ты слишком сильный для врача.

— Мы все слишком сильные, если смогли выжить. — Палмер выдержал его взгляд, спросил сигарету.

Когда вернулся Артем, топоры стучали в разных частях леса.

— Узнал, что хотел? — спросил Артем Андрея, не получил ответа, отыскал чужака. — Вы что, поссорились?

— Я не знаю. Он лишь сказал, что я слишком сильный для врача. — Палмер закончил рубить старое дерево, дождался, когда оно упадет, примяв под собой молодую поросль. — Кем работал твой друг до войны?

— Слесарем.

— Откуда тогда он знает, каким должен быть врач?

— Может быть, он просто переживает, что ты будешь принимать роды у его жены?

— Почему?

— А ты бы на его месте не переживал?

— У меня нет жены.

— А ты представь, что есть и что роды у нее принимает Андрей. Скажи, разве ты бы не переживал?

— Переживал.

— Вот видишь!

— Но он ведь слесарь, а не врач.

— Тоже верно! — Артем рассмеялся, затем предложил чужаку сигарету.

Они сели на поваленную сосну, достали приготовленный Светланой обед.

— Здесь раньше были красивые места, — сказал Артем. — До войны. Тихие, чистые. А как было там, откуда ты пришел?

— До войны?

— Конечно.

— Людно.

— Понятно. — Артем помрачнел, спросил чужака о семье.

— Зачем тебе знать об этом?

— Не знаю. У нас так принято, понимаешь? Мы так знакомимся.

— Я же говорил, что никто не уцелел.

— У меня тоже все погибли.

— А та девушка с пневмонией, которой я делаю уколы?

— Мы с ней друзья.

— Мне кажется, ты ей нравишься.

— Правда? — Артем задумался.

— Знаешь, она, может, и не красавица, но сейчас выбирать не приходится.

— Мы с ней встречались еще до войны.

— Тогда тем более.

— Что тем более?! Это было еще в школе, да и сейчас все изменилось. Нас здесь всего пятеро, и если верить тебе, то вокруг больше никого нет. О каких отношениях можно говорить?!

Артем выбросил недокуренную сигарету и принялся за обед, однако уже вечером, вернувшись в поселение, зашел к Светлане и спросил, не пошла ли Лена на поправку.

— Может, сам спросишь? — предложила она.

Артем помялся и сказал, что зайдет как-нибудь в другой раз.

— Ей будет приятно увидеть тебя! — крикнула ему вдогонку Светлана.

Артем вышел на улицу и долго стоял на крыльце, наблюдая, как ветер гоняет по пустому двору бумажный пакет. Небо было темным и неспокойным. В покосившемся сарае хлопала незакрытая дверь, за которой была темная, густая тьма. Артем вздрогнул, увидев мелькнувшую в темноте сарая тень.

— Кто там? — крикнул он, спустился с крыльца.

Подхваченный новым порывом ветра бумажный пакет пролетел перед лицом. Артем отмахнулся от него, как от назойливой мухи. Дверь в сарай замерла. На пороге застыла темная тень.

— Скотти? — недоверчиво спросил Артем. — Что ты там делаешь, черт возьми? — он подошел ближе, не веря своим глазам. — Ищешь туалет? Он есть в доме, где ты поселился. — Артем замер, разглядев блестящие слезы на черном лице чужака. — Тебе плохо? Я могу помочь?

— Мне никто не может помочь. — Палмер отступил во мрак сарая, вытер слезы, надеясь, что их не успел заметить новый знакомый.

Артем притворился, что не заметил, помолчал несколько минут, затем сказал, что у него в доме есть бутылка хорошей водки.

— Или водка тоже не поможет?

— Обычно не помогает, — сказал Палмер, однако от выпивки не отказался.

Они дошли до дома Артема. Он поставил на стол стаканы, открыл бутылку.

— Скажешь, когда хватит, — предупредил Артем, однако Палмер молчал, пока он не наполнил его стакан до краев. — Еды собрать?

— Я так. — Палмер выпил, сморщился, закрыл глаза.

— Ого! — Артем налил себе, посмотрел на пустой стакан Палмера, который тот поставил на стол. — Еще налить?

— Как хочешь.

— Да я не жадный, вот только поесть бы надо, а то опьянеем быстро… — он замолчал, увидев, что Палмер снова взял стакан, тяжело вздохнул и взял свой.

Они снова выпили. Артем положил на стол пачку сигарет. Палмер достал одну, неловко попытался прикурить, продолжая сжимать в левой руке измятую фотографию.

— Можно посмотреть? — осторожно спросил Артем.

Палмер смутился, словно забыл, что держит фотографию, затем пожал плечами, передал снимок новому другу.

— Это твоя жена? — спросил Артем, разглядывая женщину на фотографии. — Красивая.

— Это Каталина.

— Понятно. — Артем кивнул, посмотрел на пустые стаканы, помолчал. — И все-таки я сделаю поесть.

Он ушел на кухню, поджарил хлеб и яйца.

— Пахнет вкусно, — монотонно подметил Палмер. — Кажется, что не ел ничего подобного целую жизнь.

— Это все жена Андрея. Не знаю, как она научилась печь хлеб, но выходит очень неплохо. А вот куриц у нас почти не осталось. Наверное, в эту зиму доедим последних.

— Почему тогда не пойдете дальше?

— Дальше? — Артем принес сковороду, поставил на стол, бросил в нее пару вилок. — А куда идти? Здесь вокруг минное поле.

— Ну я же пришел.

— Считай, что тебе повезло. — Артем разделил вилкой яичницу в сковороде на две равные части. — Ты ешь давай. — Он дружелюбно улыбнулся. Палмер кивнул, спрятал фотографию. — А знаешь что, — сказал Артем с набитым ртом, — если хочешь, то можешь оставаться у меня. Комнат здесь много, на дровах сэкономим, да и веселее так.

— А твоя семья?

— А не было у меня семьи.

— Совсем?

— Умерли, когда я был ребенком.

— Сожалею.

— Я привык, да и давно это было. — Артем снова закурил. Водка согрела желудок, прогнала тревоги. — Ну, а ты как потерял свою Каталину?

— В первый раз или во второй?

— А ты терял ее дважды?!

— Сначала изменил ей и она ушла. А потом началась война… — Палмер взял свой стакан.

— Да. За это, пожалуй, можно и выпить, — согласился Артем.

— Она была моим единственным другом, — сказал Палмер, морщась от выпитого.

— Другом? — Артем задумался. — С женщинами такое редко бывает.

— А ты с той девчонкой?

— С Леной?

— Да.

— Не знаю.

— Она тебе нравится?

— Наверно.

— Тогда хорошо. — Палмер взялся за вилку, доел яичницу, закурил.

Артем заговорил об Андрее, затем перешел к его жене, к предстоящим родам, оживился, спросил, были ли у Палмера дети.

— Двое.

— Они тоже…

— Да.

— Черт! — Артем покосился на бутылку. Палмер кивнул. Они выпили молча. — Если бы знать, кто начал эту войну!

— Это уже ничего не изменит.

— По крайней мере, будем знать, кого винить во всем, что случилось.

— Я виню себя.

— За то, что тебя не было с семьей, когда они погибли?

— И это тоже.

— И что бы ты сделал? Как бы ты их защитил?

— Может быть, если бы они были рядом со мной, то бы выжили, как и я?

— Может быть. А может быть, останься ты с ними, то был бы сейчас таким же мертвым. — Артем встретился взглядом с Палмером и сказал, что им стоит выпить еще. — Иначе мы точно подеремся.

— Почему?

— С Андреем у нас всегда так. Он не согласен со мной. Я с ним… Мы всегда сначала спорим, потом ненавидим друг друга.

— Я не чувствую к тебе ненависти.

— Но не согласен со мной.

— Почему?

— Ну не знаю. Это ведь была твоя семья и все такое… — Артем нахмурился, пожал плечами, разлил по стаканам остатки водки. — Думаешь, мы выживем?

— Мы уже выжили.

— Я имею в виду вообще. Завтра, через год… Что если кроме нас никто не уцелел?

— Тогда война больше не вернется.

— Тоже верно. — Артем снова нахмурился, выпил. — И все-таки было бы лучше, если бы кто-нибудь выжил еще. — Он поднялся на ноги, достал из шкафа постельное белье, бросил его на диван, сказал, где туалет, где стоит вода. — И свечи не забудь задуть, когда будешь ложиться.

— Не забуду, — пообещал Палмер, прикурил от одной из свечей сигарету и задул остальные раньше, чем Артем ушел в свою комнату.

Дрова в неловко сложенной печке горели, и Палмер долго наблюдал за игрой теней на дощатом полу, затем снял ботинки, лег на кровать. Выпитое почти не пьянило. Головокружения не было, но Палмер видел, как медленно вздрагивают темные стены, словно ветер снаружи колышет их, как флаги. Эти монолитные кирпичные стены. И стены дрожат, меняются. И кажется, что вместе с ними меняется весь дом.

Палмер зажмурился. Стены надвинулись на него, сдавили, словно тиски. Он закричал, но сил уже не было. Невозможно было даже дышать. Лишь открыть глаза и смотреть. Весь мир вокруг хотел, чтобы Палмер открыл глаза и смотрел, как все меняется, возвращая его в прошлое, в жизнь, которой больше никогда не будет.

Ожившие воспоминания перенесли Палмера в уничтоженную войной квартиру, где жили они с Каталиной, вернули запахи, звуки, потянули Палмера в спальню, где на кровати лежала женщина, которую он любил. Но кровать была пуста. Лишь простыни хранили след женского тела — едва заметную тень, подтверждая, что здесь кто-то недавно лежал. Палмер вздрогнул, увидев, как ожил этот силуэт. Бесформенная масса поднялась с кровати, обрела жизнь, протянула к Палмеру руки. Ему захотелось закричать, но он не смог этого сделать. Бесформенный силуэт обнял его за шею. Холодные губы прижались к его губам. Палмер почувствовал, как дыхание силуэта заполняет его рот, проникает в легкие. Дыхание такое же холодное, как и губы, дарящие поцелуй. И этот взгляд силуэта без глаз! Взгляд из темноты.

— Зачем ты убил меня, Скотти? Зачем ты убил меня? — услышал Палмер голос Каталины, проникавший прямо в мозг, причиняя боль. — Зачем ты убил меня? Зачем? Зачем? Зачем?

— Хватит! — закричал Палмер, упал на колени, закрыл голову руками, сжался, заплакал.

— Эй, с тобой все в порядке? — спросил Артем. Палмер не ответил. Артем наклонился к нему, тронул за плечо. — Эй, что случилось?

— Я не знаю. — Палмер осторожно открыл глаза.

Он лежал на грязном полу. За окнами начиналось утро. Палмер поднялся на ноги, надел ботинки, взял сигарету и вышел на улицу.

Выпавший за ночь снег окрасил черную землю грязно-белым цветом. Тощая собака в конуре несколько раз тявкнула, увидев Палмера, замолчала, начала вилять хвостом. Кто-то открыл калитку. Палмер прищурился, пытаясь разглядеть вошедшего во двор человека.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Андрей, погладил тощую собаку. — Артем в доме?

— Да.

— Хорошо. — Андрей поднялся на крыльцо, постоял несколько минут, не решаясь открыть дверь, затем вошел.

Артем брился на кухне, увидел Андрея, улыбнулся.

— Завтракать будешь с нами?

— Лена умерла.

— Что?

— Сегодня ночью.

— Но как… — Артем уронил бритвенный станок в раковину, пошел в комнату, чтобы закурить, вернулся, вытер намыленное лицо. — С ней же вчера все было в порядке.

— Жена тоже сказала, что все было нормально, а утром… — Андрей обернулся, желая убедиться, что Палмера нет в доме. — Чужак делал ей какие-то уколы…

— Это же был просто пенициллин, — затряс головой Артем.

— А если нет?

— Что нет? Там на коробке было написано!

— Написать можно что угодно. — Андрей достал из кармана ампулы из рюкзака Палмера, коробку со шприцами, положил на стол.

Артем закурил, долго смотрел за окно.

— Что-то случилось? — спросил Палмер, заходя в дом. Никто ему не ответил. Палмер увидел коробку со шприцами, ампулы пенициллина. — Зачем это здесь?

— Зачем? — Андрей обернулся.

Глаза его были налиты кровью. Он хотел сказать так много, но в итоге не мог сказать совсем ничего. Лишь сделать. Коробка со шприцами упала на пол. Андрей неуклюже надломил ампулу пенициллина, набрал раствор в шприц, заставил Палмера сделать себе укол, затем почти час сидел напротив него и ждал, что чужак умрет. Артем стоял у окна и нервно курил.

— Ну хватит! — потерял он терпение. — Не думаю, что Палмер имеет к этому отношение. Скорее всего, виной всему просто случайность! — он подошел к Андрею, тронул его за плечо. — Пойдем, нам нужно сделать гроб.

— А что делать мне? — спросил Палмер.

— Можешь пойти с нами, — сказал Артем, услышал, как Андрей скрипнул зубами, но притворился, что ничего не заметил.

Они вышли на улицу. Морозный воздух трезвил и помогал собраться с мыслями. Ветра не было. На голубом небе застыла пара белых облаков.

— У меня в сарае есть несколько хороших досок, — сказал Андрей.

Он зашел в дом и вынес ящик с инструментами. Молотки стучали до обеда: медленно, неспешно. Несколько раз на улицу выходила Светлана, видела Палмера, спешно уходила обратно в дом.

— Не думал я, что все будет так. — Андрей прикрыл пустой гроб крышкой, вынес из сарая две лопаты, сказал, что копать могилу пойдут только он и Палмер.

Артем долго смотрел им вслед. Они шли по длинной улице на окраину крохотного города, где находилось кладбище. Палмер молчал. Андрей выбрал место на возвышенности возле молодой сосны.

— Думаю, здесь будет хорошо, — сказал он, воткнул в замерзшую землю лопату, закурил, наблюдая, как Палмер начинает копать. — Промерз только верхний слой. Дальше будет легче, — говорил он, затягиваясь сигаретой.

Палмер не слушал. Воспоминания снова оживали: могилы, Каталина, дети… Приступ эпилепсии вернулся как-то внезапно. Палмер упал на холодную землю, забился в припадке. Андрей продолжал курить, наблюдая за ним. Продолжал до тех пор, пока сигарета не сгорела до фильтра, затем поднялся на ноги, взял лопату. Сомнений не было.

— Какого черта ты делаешь?! — заорал на него Артем. Андрей узнал его по голосу, но оборачиваться не стал. — Стой!

— Этот чужак убил Лену!

— Откуда ты знаешь?!

— Мы сделали ему укол утром. Сейчас у него припадок. Значит, у Лены тоже был ночью припадок. Не знаю, что в тех ампулах, но что не пенициллин — точно.

— У Палмера уже был припадок утром! До укола!

— Это ничего не меняет.

— Может быть, Лену уже никто не мог спасти?

— Плевать! — Андрей пнул чужака ногой, заставляя перевернуться на спину.

Приступ отступал, и Палмер медленно приходил в сознание. Где-то далеко раздавался голос Андрея, а еще дальше голос нового друга — Артема. Холодные лучи солнца блеснули, отразившись от острия лопаты.

— Не надо! — закричал Артем.

— На кой черт ты вообще пришел сюда?! — заорал на него Андрей, снова ударил Палмера несколько раз ногой, снова замахнулся.

— Он не убийца, и ты тоже! — Артем увидел, как опустилась лопата Андрея. Еще раз и еще.

Сталь рассекла Палмеру плечо, левую щеку, выбила пару зубов. Боль обожгла сознание, вернула трезвость мысли.

— Стой! — Артем побежал вперед, надеясь, что успеет остановить Андрея, увидел, как сверкнула острием еще одна лопата. Испачканная в земле сталь воткнулась Андрею точно в горло. Он захрипел, упал на колени, медленно завалился на бок. Палмер разжал пальцы, выронил лопату. Артем подошел, увидел покрытую первым снегом землю, на которую текла теплая кровь, попятился, сел. Андрей и Палмер не двигались, и Артем думал, что они оба мертвы.

Он достал пачку сигарет и закурил. Голова кружилась, и когда он услышал тихий стон Палмера, то убедил себя, что это ему показалось. Но стон повторился. Чужак захрипел и попытался подняться, упал, снова начал подниматься. Артем не двигался. В какой-то момент ему показалось, что сейчас поднимется и Андрей. Он посмотрел на друга. Из рассеченного горла текла кровь.

— Наверное, мне лучше уйти от вас, — донесся откуда-то издалека голос Палмера. Артем поднял голову, посмотрел на него. — Я не хотел убивать твоего друга. Извини.

Опираясь на лопату, чужак заковылял прочь. Или же не чужак. Артем вспомнил оставшуюся Светлану. Вспомнил о предстоящих родах.

— Подожди! — крикнул он Палмеру, догнал его. — Куда ты пойдешь? Здесь вокруг мины!

— Но ведь как-то я сюда пришел.

— Повезло. — Артем осмотрел его раны, сказал, что нужно сделать перевязку, отвел Палмера в свой дом, неуклюже наложил несколько швов, вернулся на кладбище, похоронил Андрея.

— А где мой муж? — спросила Светлана, когда он забирал из ее дома тело Лены.

Он не ответил. Закоченевшая рука Лены зацепилась за дверной проем.

— Подожди, помогу, — сказала Светлана, вышла следом за Артемом на улицу.

Он опустил тело Лены в гроб, положил его на старую тележку, с которой они еще вчера ездили за дровами.

— Пойду с тобой, — сказала Светлана.

Артем встретился с ней взглядом и не смог отказать.

До кладбища они шли молча. Потом молчали, когда Артем копал могилу. Светлана взяла у него сигарету. Хотела спросить о муже, но так и не смогла. Все было каким-то холодным, как начинавшаяся зима. Холод в воздухе, холод в сердце. Словно не осталось совсем никаких чувств.

— Андрея убил чужак, да? — тихо спросила Светлана. — Убил так же, как убил Лену?

— Нет.

— Нет? — Светлана заглянула последнему другу в глаза и, неожиданно даже для себя, кивнула. Они вернулись в дом. Она достала спрятанную Андреем бутылку водки, поставила на стол. — Вот. Он ждал, когда родится ребенок, но сейчас… — Светлана заплакала, отвернулась. Артем налил себе.

— Ты будешь?

— Нет, но ты пей. — Она разогрела ужин, поставила тарелку на стол, отошла к окну и долго смотрела, как Артем ест. — И не стесняйся. Если хочешь, то у меня есть еще.

— Я уже сыт. — Он выкурил сигарету, выпил еще, заснул.

Светлана сняла ему ботинки, укрыла одеялом, долго сидела у окна, наблюдая оттуда, как спит Артем, затем тоже легла.

Ей приснилась темная комната без дверей и окон. Лишь где-то высоко вверху горела крохотная лампа. Светлана смотрела на нее и больше всего боялась, что когда-нибудь эта лампа погаснет и она останется в кромешной тьме. Ее тихий плач разбудил Артема. Он подошел к ее кровати, взял за руку. Светлана улыбнулась сквозь сон.

— Все будет хорошо, — сказал Артем, погладил по голове, дождался, когда она снова крепко заснет, и только после этого ушел.

Ночь была звездной и темной. Лишь изредка блестел, словно проплешины, снег. Артем шел домой медленно, неспешно. Длинная улица терялась в темноте и казалась бесконечной. Он еще был пьян, но холод быстро трезвил мысли, оживлял воспоминания. Андрей, Лена, родные, соседи…

— Я думал, ты больше не придешь, — сказал Палмер.

— Почему? — Артем закрыл входную дверь, снял теплую куртку. — Это ведь мой дом. Верно?

— Здесь много домов. — Чужак лежал на диване, закинув на спинку длинные ноги. Свет не горел. Лишь трещали дрова в печи.

— Если хочешь уйти, то уходи. — Артем поставил на печь чайник.

— А ты хочешь, чтобы я ушел?

— Я не знаю. Наверное, нет. Нас и так здесь трое осталось.

— А жена Андрея? Она знает о том, что случилось с мужем?

— Думаю, будет лучше, если ты постараешься держаться от нее подальше какое-то время.

— А как же роды?

— Не знаю. — Артем заварил себе чай, предложил Палмеру.

— Сейчас бы водки.

— Хочешь напиться и обо всем забыть? Не получится.

— Хочу раны промыть, а то гноиться начинают.

— А… — Артем выкурил сигарету, лег в кровать, но так и не смог заснуть.

Лишь ближе к утру ненадолго задремал, услышал далекие взрывы и тут же проснулся, подошел к окну, долго прислушивался, снова лег, снова поднялся, бросил в остывшую печь дров, оделся, поплелся к Светлане, чтобы разжечь печь в ее доме.

Он вошел в ее дом осторожно, стараясь не разбудить ее. Она услышала шаги, открыла глаза, увидела его в блеклых лучах рассвета, вздрогнула, тихо заплакала. Артем попытался обнять ее, успокоить. Она отстранилась, повернулась к стене, закрыла глаза и лежала так до позднего вечера, пока Артем силой не заставил ее поесть.

— Если хочешь, то я теперь могу жить у тебя, — сказал он. Она посмотрела на него как-то отрешенно, качнула головой. — Тогда я буду готовить тебе дрова и следить за домом.

— Кур надо покормить.

— Покормлю.

Артем попытался взять ее за руку, но она отстранилась, подошла к окну, сказала, что хочет побыть одна.

Артем ушел, долго бродил по безлюдным улицам, надеясь найти в разрушенных домах еду или водку, вернулся злой и с пустыми руками.

— Я могу уйти, если ты хочешь, — сказал Палмер.

Раны на лице и теле воспалились, и у него был жар. Артем смерил его тяжелым взглядом, но ничего не сказал, разделся, лег спать. Заснул почти сразу, снова услышал далекие взрывы, проснулся и уже не сомкнул глаз до утра.

— Я сама могу топить печь, — сказала Светлана, когда он пришел.

— Тогда я буду оставлять дрова на пороге, — сказал Артем.

Она кивнула, дождалась, когда он уйдет, закрыла дверь.

В последующие несколько дней она не выходила из дома. Лишь забирала дрова, оставленные на крыльце. Артем дал ей время, чтобы успокоиться, — выждал чуть больше недели, затем осторожно постучал в закрытую дверь. Никто не открыл ему. Он постучал в окно. Светлана увидела его, впустила в дом, велела разуться на пороге, напоила чаем. Вокруг все буквально блестело чистотой, в которой Артем начинал чувствовать себя грязным и неуместным.

— Можно я еще как-нибудь зайду? — спросил он, оставляя пакеты с найденными в брошенных домах продуктами.

Светлана улыбнулась, но так и не ответила. Больше недели она не выходила из дома, затем Артем увидел вывешенное на веревках постельное белье. Простыни застыли на морозе. Светлана снимала их, неловко ломая и складывая в корзину. Артем предложил помощь. Она не отказалась, но и в дом не пригласила. Они снова стали чужими, как и до войны. Просто соседи.

Лишь когда в конце зимы настало время рожать, Светлана пришла к нему и попросила помощи. Она тяжело дышала, по лицу катились крупные капли пота, застывавшие ледышками на воротнике теплой куртки.

— Я сейчас позову Палмера! — сказал Артем.

— Не надо Палмера! — Светлана схватила его за руку. — Мы сами. Хорошо?

— Хорошо, — неохотно согласился он, но, когда оделся и вышел на улицу, Светлана уже вернулась в свой дом.

Она лежала на кровати и тихо стонала. Утреннее солнце светило в заиндевелые окна.

— Что мне делать? — спросил Артем.

— Пока просто посиди со мной, — попросила она.

Он кивнул, подвинул к кровати стул.

— Я приготовила обед, так что ты потом сходи на кухню и поешь, — сказала Светлана.

— Ты думаешь, все будет так долго?

— Я не знаю. — Она встретилась с ним взглядом и улыбнулась. Артем улыбнулся в ответ.

Ближе к вечеру он осторожно предложил Светлане позвать Палмера. Она отказалась. Кричала всю ночь, утром смолкла, задремала на четверть часа, снова начала кричать, затем снова стихла.

Артем оделся, выбежал на улицу, привел Палмера. Чужак находился со Светланой до полуночи, затем укрыл ее простыней, вышел, вымыл руки и молча пошел домой.

— Какого черта? — Артем заглянул в комнату, замер, не веря, что все закончилось. — Но ты ведь врач! — закричал он Палмеру, догоняя его на улице.

Холодный ветер гонял над сугробами снег. Артем был не одет, но не замечал этого.

— Ты заболеешь, — сказал Палмер.

— К черту! — Артем схватил его за руку. — Почему она умерла?

— Ты привел меня слишком поздно.

— Но ты же врач.

— Верно. Врач, а не Бог. Ты просил от меня невозможного.

— Ты врешь! Ты врешь! — Артем хотел его ударить, но тело замерзло так сильно, что сил хватило только расплакаться, упасть на колени, сжаться, забыться.

Палмер поднял его на руки и отнес в дом, укрыл одеялами, напоил водкой и долго сидел рядом, пока Артем не уснул.

Печка в доме Светланы погасла, в комнаты пробрался холод.

Артем и Палмер дождались ранней весны и только тогда похоронили ее. Земля была промерзшей, но им некуда было торопиться.

— Не хочу больше оставаться здесь, — сказал Артем, когда теплое солнце растопило снег на полях.

Они дождались конца апреля, собрали вещи, провизию.

— Думаешь, здесь действительно остались мины? — спросил Артема Палмер, когда они оказались в поле.

— Надеюсь, что нет. Но если наступишь, то не двигайся. Они не взрываются, пока не поднимешь ногу. — Он обернулся, бросив последний взгляд на далекую окраину города, рассказал о выжившем после войны соседе, подорвавшемся на одной из мин в этом поле, вспомнил друзей, которых похоронил в эту зиму, сник.

— Все еще винишь меня в их смерти? — спросил Палмер.

— Нет, — сказал Артем, услышал щелчок сработавшего детонатора мины, замер.

— Это у меня, — сказал Палмер.

— Не двигайся!

— Да я уже понял. — Палмер нервно улыбнулся. Артем встал на колени, осмотрел мину под ногой чужака. — Ты ведь поможешь мне?

— Конечно. — Артем отошел в сторону, снова вспомнил всех, кого похоронил в эту зиму. Вспомнил даже свою собаку, издохшую в начале весны. — Ты только никуда не уходи. — Он развернулся и осторожно пошел по оставшимся следам назад в город.

Добрался до окраины поля, за которой была родная, знакомая земля, снял рюкзак и долго стоял неподвижно, дожидаясь взрыва…

Богиня

Затерявшаяся среди болот деревня встретила Дэйла Блоксхэма и его друзей так, как подобает встречать чужаков: косые взгляды, недовольство, шепот за спиной.

— Зачем Джонни приехал сюда? — спросила Кэрис.

— Я не знаю, — Тэй обнял ее за плечи. — Может быть, ему надоели большие города?

— Да нет! Это просто отличный способ пустить себе кровь, — засмеялся Маккол, убивая очередного москита. — Интересно, а медицинские пиявки у них есть?

— Не знаю, как насчет медицинских, — Дебора смотрела на зеленую воду, покрытую трясиной, — а простых, думаю, хоть отбавляй.

Они шли по деревянному причалу к суше. Проводник, который показал им это место, развернул лодку и теперь уплывал прочь. Вышедшие им навстречу люди молчали. Пожилая женщина в льняном сарафане держала в руках несколько ломтей свежеиспеченного хлеба. Она протянула их Тэю.

— Спасибо, — замялся он, принимая дар. — Мы ищем своего друга. Джонни. Не могли бы вы отвести нас к нему?

Делегация встречающих молчала. Все они смотрели на хлеб в его руках.

— Съешь его, — сказал Дэйл.

— Съесть? Да я не ем хлеб!

— Они ждут, Тэй!

— Черт! — он засунул в рот большой кусок и заставил себя проглотить. — Джонни, — повторил он. — Отведите нас к нему.

Женщина с хлебом прошла мимо него и вручила крупные ломти каждому из его друзей. Лишь после того, как все они последовали примеру своего друга, она заговорила:

— Джонни предупреждал, что вы придете. Мы ждали вас.

— Нам нужно его увидеть, — проявила нетерпение Кэрис.

— Утром, — сказала женщина. — У нас есть некоторые правила, если, конечно, вы понимаете, о чем я. Следуйте за мной.

Их привели в большое деревянное здание.

— Здесь живут наши гости, — пояснила женщина.

— Джонни тоже здесь? — спросила Кэрис.

— Нет. Джонни уже не гость. Он один из нас. — Женщина указала на дверь: — Здесь будет ваша комната. — Она остановила Тэя: — Не ваша. Вас мы поселим чуть дальше. Незамужним женщинам не положено спать с мужчинами.

— Но мы женаты.

— У нас свои обычаи. — Женщина наградила Кэрис недовольным взглядом. — В шкафу вы найдете более приличную одежду.

Кэрис смущенно одернула короткую юбку.

— Вас это тоже касается, — сказала женщина Деборе. — В следующий раз постарайтесь выглядеть более прилично.

— Нас это тоже касается? — спросил Тэй.

— К мужчинам у нас более терпимое отношение.

— Это радует, — засмеялся Маккол.

Они прошли дальше по коридору.

— Мужчины — продолжатели рода, — сказала женщина. — У мужчин больше прав, нежели у женщин.

— Хоть где-то нас еще ценят. — Он ударил себя по щеке, раздавив очередного москита. — Как вы боретесь с ними?

— Ночью их будет больше.

— Черт!

Стемнело. Тэй лежал на кровати, спрашивая себя, зачем Кэрис притащилась сюда. Неужели брат был настолько дорог ей или же это Дэйл уговорил ее приехать?

— Ни электричества, ни водопровода, ни телефона, — Маккол встревоженно расхаживал по комнате.

— Завтра мы встретимся с Джонни и заберем его отсюда, — сказал Блоксхэм.

— А если он не захочет? Что тогда? — Маккол воззрился на Тэя. — Думаешь, Кэрис уедет без него?

— Думаю, мы сможем его убедить.

— Надеюсь, ты прав, потому что я не собираюсь задерживаться здесь ни на день больше.

В дверь кто-то постучал.

— Наверное, девчонки, — улыбнулся Маккол.

Он открыл дверь. На пороге стоял мужчина — один из тех, что встречали их у причала.

Он отвел их в место, напоминавшее салун из старых вестернов. Его звали Джаруд, но Блоксхэма и его друзей больше интересовало бренди, которое он снова и снова приносил за столик.

— Боюсь даже представить, как вы живете здесь, — сказал изрядно подвыпивший Маккол. — Не удивлюсь, если окажется, что ты женат на своей собственной сестре.

— У нас небольшая деревня, — Джаруд начал икать.

— По-моему, это отвратительно!

— Мак! — попытался успокоить его Блоксхэм.

— А что? Представляешь, трахать каждую ночь собственную сестру?!

— Не-е-ет, — замотал головой Джаруд. — Не каждую ночь. Только ради потомства.

— А как же… ну… секс и все такое? — Маккол тупо уставился на своего нового друга. — Или же вам здесь этого не надо? Гм!

— Были времена, когда и не надо было. Женщинам, по крайней мере, — Джаруд понизил голос. — Говорят, когда-то давно был один обычай… В общем, потом женщины годились лишь для того, чтобы работать и рожать.

— Что за обычай? — теперь Маккол начал икать.

— Им отрезали клитор.

— А ты болтун, Джаруд, — улыбнулся Блоксхэм.

— Нет, — снова затряс тот головой. — Клянусь, все было именно так, до тех пор, пока не пришла Тарлона.

— Тарлона?

— Тшш! — он прижал указательный палец к губам. — Она научила женщин править.

— Так вами правят юбки? — заржал Маккол, вспоминая то, как их встречали.

— Причем здесь клитор? — серьезно спросил Джаруда Блоксхэм.

— Тарлона подарила им себя, понимаешь?

— Нет, — теперь и Блоксхэм начал икать.

— Их наслаждение. Они обретают его там.

— Где — там? — Маккол был весел. — Вокруг вас только болота.

— Вот именно там. Они приходят к ней, когда наступает время. Когда старость бьет для них в колокол.

— Вы что, бросаете мертвецов в болота?

— Почему мертвецов?

— Это жестоко, Джаруд.

— Это их путь.

— Чей?

— Женщин.

— Значит, вы хороните в болотах только женщин?

— Их ждет там наслаждение, понимаешь? А мы, мужики, получаем это наслаждение здесь. Мы не достойны. Тарлона не любит нас! — по его щекам покатились благоговейные слезы.

Шатаясь, они поднимались по лестнице.

— Это что-то типа публичного дома? — спросил Джаруда Маккол.

— Лучше! — Джаруд засунул в рот большой палец, обсасывая соленую кожу.

— Бедный мужик, — шепнул Тэй Блоксхэму.

— Мне интересно другое. Что Джонни нашел в этом месте?

— Может быть, он трахает эту Тарлону?

— Да, это было бы на него похоже.

Из комнаты, возле которой остановился Джаруд, вышли два мужика, подтягивая штаны.

— Они особенные! — пропел Джаруд, открывая дверь.

Две женщины, стоя на четвереньках, обернулись, разглядывая незнакомцев. Их тела были обнажены.

— Что за… — если бы Маккол был не настолько пьян, то его бы вырвало.

— Заходите же! — поторопил Джаруд. — Здесь на всех хватит!

— Ну уж нет! — Маккол сбросил с плеча его руку.

— У них что, по два влагалища? — Тэй озадаченно чесал затылок.

— Это только у одной, — Джаруд радостно хлопнул в ладоши, пуская слюни. — У другой три сиськи!

— Это отвратительно!

— Это обещает удовольствие! — Джаруд снова попытался запихнуть друзей в комнату. — Тарлона дарит нам их, в знак благодарности за нашу работу.

— Дарит?

— Да! Она позволяет им появиться на свет такими… — Джаруд жадно проглотил скопившуюся слюну. — Аппетитными.

— Чертово кровосмешение, — подметил Маккол.

— Это точно, — согласился Тэй. — Здесь что, нет нормальных шлюх?

— Я, пожалуй, еще выпью.

— Я тоже. Дэйл, ты идешь?

— Что Джонни нашел в этом месте? — Блоксхэм продолжал разглядывать ошибки анатомии. — Джаруд, я могу остаться здесь?

— Ты что, спятил? — опешил Маккол.

— Я знаю, что делаю. Так как насчет того, чтобы мне остаться с ними одному, Джаруд?

— Одному?

— Я же гость, Джаруд. Не так ли?

— Ты новенький? — спросили женщины Блоксхэма.

— Да. — Он заставил себя подойти к ним ближе. — Я новенький.

— Как тебя зовут?

— Дэйл.

— Дэйл, — пропели женщины.

— Джонни.

— Так Дэйл или Джонни?

— Я ищу Джонни. Он ведь был здесь, да? Высокий, худощавый, с красивым лицом и светлыми волосами.

— Он рассказывал нам о тебе.

— Рассказывал?

— Да, он говорил, ты был отвратительным любовником.

— Где он сейчас?

— Здесь. Повсюду. — Женщины обняли ноги Блоксхэма. — Ты не должен искать его. Не ты. Тарлоне не нравится, когда ищут ее возлюбленных. — Их руки поднимались к его паху. — Мы лучше, чем Джонни, Дэйл.

— Где он?

— Покажи нам свою спину, ковбой. Она так же красива, как и спина Маккола?

— Что? Откуда вы знаете?

— Джонни рассказал нам.

— Я должен увидеть его.

— Тарлона хочет только Джонни.

Блоксхэм лежал в кровати, слушая, как храпит Маккол.

— Скажи, — спросил Тэй, — ты трахнул их?

— Нет.

— Из-за Джонни?

— Это ошибки анатомии, Тэй. Я просто хотел расспросить их о нем.

— Странное место, правда?

— Более чем.

— Зачем ты расспрашивал Джаруда про кладбище?

— Хочу убедиться в правдивости его слов. — Блоксхэм поднялся с кровати и открыл окно. — Думаю, я смогу отыскать кладбище и в темноте.

— Какого черта, Дэйл? Что ты хочешь там увидеть?

— Могилы, Тэй. Джаруд сказал, что они хоронят женщин в болотах, значит, на кладбище должны быть только могилы мужчин.

— Это глупо.

— Мы должны знать, что нас ожидает здесь.

На кладбище было грязно и воняло болотной тиной. Блоксхэм осмотрел не один десяток надгробий. Джаруд не врал. Здесь действительно были похоронены только мужчины.

— Узнал, что хотел? — спросила Блоксхэма незнакомая женщина.

— Тебя послал Джаруд?

— Меня послала Тарлона.

— Мне не нужны ваши тайны. Только Джонни.

— Тебя уже ждут.

— Джонни?

Девушка не ответила ему.

— Это здесь, — она указала ему на высокий сарай.

— Здесь воняет, — скривился Блоксхэм, осторожно переступая порог.

— Здесь твой возлюбленный. — Девушка закрыла за ним дверь. — Здесь много твоих возлюбленных.

Блоксхэм ничего не видел. Он был здесь не один. Он знал это. Слышал чье-то сопение вокруг.

— Джонни? — позвал он.

Десятки разбуженных свиней недовольно захрюкали. Их загоны были открыты. Они выбирались из них и шли на голос чужака. На его запах. Одна из свиней укусила его за ногу. Блоксхэм вскрикнул и пнул ее. Хлынувшая из раны кровь напомнила другим свиньям об их голоде. Теперь это был не чужак. Теперь это была их пища. Одна за другой свиньи впивались зубами в его ноги, выдирая теплые куски свежего мяса. Блоксхэм кричал, пытаясь найти выход. «Главное — не упасть», — думал он, но вскоре на его ногах не осталось плоти. Свиньи вцепились в его руки, торс, лицо. Они разрывали его на части.

Тэй открыл глаза. Молодая девушка смотрела на него сверху вниз.

— Ваш друг, — сказала она. — Ему нужна помощь.

— Что с ним?

— Он на причале.

— Чертов Блоксхэм! — проклинал его Тэй, поднимаясь с кровати.

Он вышел следом за девушкой на улицу.

— Он всего лишь хотел найти Джонни.

— Я знаю, — сказала она.

Они подошли к причалу. В болотах что-то булькало. Старые доски заскрипели под ногами. Люди. Молчаливые жители этой деревни. Они стояли вдоль перил и смотрели на незваного гостя. Болото светилось. Казалось, что люминесцируют водоросли. Несколько мужчин с ножами преграждали Тэю дорогу. Они жадно принюхивались. Их глаза были закрыты… Нет, они были то ли вырезаны, то ли чем-то выжжены.

— Какого черта? — Тэй вопросительно уставился на девушку. — Где Блоксхэм?

— Тарлона не любит незнакомцев.

— К черту! — он попытался схватить ее за руку. — Завтра нас здесь уже не будет. Обещаю!

— Я знаю. Чужаки уходят быстро.

Она выскользнула из его рук. Тэй обернулся. Со спины к нему приближалась еще одна компания слепцов с ножами.

— Какого хрена?!

Услышав его голос, слепцы ускорили шаг. Они зарежут его! Искромсают на части! Взобравшись на перила, Тэй спрыгнул в болото. Затхлая вода сомкнулась над его головой. Что-то тянуло его вниз. Он открыл глаза, пытаясь сориентироваться. Водоросли обвили его ноги. Внизу было илистое дно, наверху тьма. Бесформенная голая женщина плыла к нему навстречу, раскинув руки. У нее не было определенного возраста. Большие груди, вскормившие не одного ребенка, свисали к животу. Она обняла Тэя, прижимая его голову к своей груди. Он слышал, как бьется сердце. Десятки нежных рук ласкали его. Их нежность заставила сделать вдох, наполняя легкие затхлой водой. Последний вдох Тэя.

Маккол открыл глаза, проклиная себя за то, что вчера так сильно напился. Яркое солнце ослепило его. Он лежал на деревянном кресте лицом вниз. Его руки, ноги и шея были привязаны к кресту. Рядом с ним стоял Джаруд, щедро поливая его голову холодной водой, заставляя очнуться.

— Что происходит?! — Маккол попытался освободиться от пут.

— Успокойся, — Джаруд похлопал его по щеке. — Девочки тоже хотят поиграть.

Две женщины, две ошибки анатомии, подошли к нему.

— Твоя спина, ковбой, — сказала одна из них, разглядывая большую татуировку на его коже.

— Джонни рассказывал нам о ней, — сказала та, у которой было три груди. — Она нравилась ему. Ты знаешь?

— Какого черта! — Маккол снова попытался освободиться.

— Нам нужен только рисунок. На память. А потом, возможно, ты станешь одним из нас.

Джаруд освободил Макколу левую руку и вложил в нее нож.

— Когда боль будет невозможно терпеть, убей себя, — сказал он, приставив острие к его груди.

Маккол ничего не мог сделать. Только ждать, сжимая в мокрой ладони рукоять ножа.

— Пожалуйста, — взмолился он, пытаясь отыскать в толпе сочувствующих, но их не было. — Кэрис!

Ее взгляд был холодным. Таким же, как и глаза остальных женщин деревни. Тарлона была в каждой из них. И каждая из них была в Тарлоне. На их лицах не дрогнул ни один мускул. Мольбы Маккола не разжалобили их. Он был один. Он был чужак. Его крик утонул где-то в болотах. Дрожащая рука так и не смогла вонзить нож в собственное сердце. Даже когда с его спины срезали часть кожи, даже когда мухи отложили в его плоть личинки, а москиты принялись сосать из него кровь, — он не смог лишить себя жизни.

Несколько дней он лежал привязанный к кресту где-то среди болот и надеялся на спасение. А личинок, облюбовавших его свежую плоть, становилось все больше.

Море

Море. Штиль. Белый диск солнца. Человек в спасательной лодке. Жара. Белая соль на одежде. Жажда. Глаза слипаются. Мысли путаются. Невозможно вспомнить, сколько уже прошло дней с момента крушения, — время вытянулась в бесконечную прямую. Минута? Вечность? Смена суток?

Соленые воды плещутся о борт желтой резиновой лодки. Человек лежит на спине, смотрит в небо. Белое солнце обжигает глаза, выдавливает слезы — такие же соленые, как и вода за бортом.

— Ты все видишь, правда? — спрашивает человек, обращаясь к солнцу.

Белый лик молчит.

— Ты все знаешь, — продолжает человек.

Сухие растрескавшиеся губы начинают кровоточить. Он чувствует металлический привкус во рту.

— И тебе плевать, — говорит человек солнцу. — Плевать на меня, на всех!

Он улыбается, и на мгновение ему кажется, что солнце улыбается в ответ.

— Да. Я так и думал, — кивает человек.

Всплеск. Дельфин выбивает хвостом сноп жемчужных брызг, кружит возле лодки.

— Хочешь подружиться? — спрашивает человек.

Дельфин смотрит на него, кивает, снова выбивает сноп брызг.

— Видел? — спрашивает человек белое солнце. — Не то что ты!

Он протягивает руку, трогает дельфина, называет его другом, снова смотрит на солнце — далекое и нереальное, жаркое и раскаленное.

— Ненавижу тебя! — кричит ему человек, смотрит на дельфина. — Ты ведь понимаешь меня?

Дельфин кивает, уплывает далеко вперед, возвращается, долго плывет рядом.

— Друг, — шепчет ему человек. — Настоящий друг.

Дождь. Редкие капли падают с неба. Человек чувствует их на своем лице, открывает глаза, жадно ловит открытым ртом.

— Издеваешься, да? — кричит он солнцу, которое прячется от него за синими тучами. — Любишь издеваться?!

Дождь усиливается, прогоняет дельфина.

— Он вернется! — обещает солнцу человек, но солнца уже не видно.

Пунцовые тучи начинают метаться по небу. На дне лодки скапливается вода. Человек падает на колени, пытается напиться. Кричит что-то, не особенно понимая, что происходит. Воды в лодке становится больше. Человек пытается ее вычерпывать руками, проклинает небо, зовет дельфина, плачет, отчаивается, клянется в чем-то кому-то…

Утро. Штиль. Спасательный жилет помогает держаться на воде. Лодка утонула. Сознание ясное и чистое. Человек смотрит вдаль. Страха нет. Ничего нет. Лишь бесконечная водная гладь кругом. Все остальное осталось где-то ночью, утонуло вместе с лодкой во время шторма.

Плавник. Острый, черный.

— Нет. — Человек недоверчиво вглядывается в даль.

Казалось, что хуже не может быть. Казалось, что больше вообще уже ничего не будет и всю оставшуюся жизнь придется плыть и плыть, пока не придет медленная безболезненная смерть.

— Только не так! — шепчет человек, видя, как приближается к нему акула. — Только не так!

Он оглядывается, пытаясь найти выход, видит далекий корабль. Белые паруса. Киль разрезает море.

— Нет, — шепчет человек. — Так не бывает! Я просто схожу с ума. У меня видения…

Он оборачивается, надеясь, что акулы уже нет за спиной. Но акула по-прежнему плывет к нему, плывет за добычей. И плывет корабль, чтобы спасти его. Люди на борту что-то кричат ему, машут руками.

— А если это на самом деле?

Человек плывет к кораблю, оглядывается, видит акулу.

— Помогите! — кричит он людям на корабле.

Белое солнце молча наблюдает за ним с синего неба.

Акула? Корабль?

Безумие? Реальность?

— Помогите! — снова кричит человек, но уже обращаясь не только к людям на корабле, но и ко всему миру, ко всему человечеству. — Помогите, кто-нибудь!

И нет уже ничего, кроме этого крика. И можно только плыть. Плыть вперед. Плыть, пока есть силы…

Вакуум

Она не думала, что идет в будущее, не верила, что, когда откроет глаза, увидит крылатых ангелов, она просто шла в темноту, перешагивая через грань, за которой нет ничего. Сделанная петля как нельзя лучше сдавила шею, в ушах загудело. Ступни вытянулись в поисках опоры. Она сжала кулаки, слюна заструилась по подбородку. Темные круги застлали глаза. Тело еще раз судорожно дернулось и обмякло.

Она умерла. Ушла из мира, где не могла больше оставаться. Открыла дверь и вырвалась на свободу, пусть даже такой ценой… Но свобода была недолгой. Она поняла, что возвращается, вновь ощутив тяжесть век и боль в горле. Прорвавшийся сквозь ноздри воздух разодрал слипшиеся легкие. Приступ рвоты сдавил желудок. Тронутая гниением пища, поглощенная до смерти, зловонными кусками вырвалась наружу. Налитый кровью взгляд уперся в канализационный свод. Где-то далеко гудели очистительные сооружения. Где-то там фильтровались испражнения тысяч людей. Не рай и не ад. Всего лишь мир, из которого она хотела уйти.

Никогда прежде она не чувствовала ничего подобного. Не было ни страхов, ни сомнений. Паутина в голове говорила ей, куда идти и что делать. Кристальная прозрачность сути. Все остальное было второстепенным.

Редкие прохожие старались держаться подальше от странной женщины. Преследовавший ее запах мог напоминать лишь одно — смердящую вонь разлагающейся плоти. Устремив взгляд на другую сторону улицы, она смотрела на рыжеволосого гинеколога. Он улыбался. Он шел на работу, и она шла следом за ним.

Дверь в кабинет была открыта. Гинеколог поливал цветы на подоконнике. Он не слышал ее шагов. Сильные руки мертвеца сдавили его плечи и бросили на гинекологический стул. Месяц назад она была на его месте, и этот рыжий улыбчивый гинеколог высасывал вакуумом из ее тела ребенка. Теперь вакуум высасывал из него внутренности. Компрессор тихо работал, выплевывая в стеклянные сосуды окровавленные куски мяса. Месяц назад она видела, как в один из этих сосудов компрессор выплюнул часть ее тела. Часть того, что должно был стать ее ребенком.

— Боже мой! — шептал гинеколог. — Не надо. Не надо. Не надо.

Она тоже шептала. Тогда шептала.

Отец нерожденного ребенка был дома. Он мирно спал в своей кровати. Она помнила, как он улыбался, говоря, что договорился об аборте. Помнила, как дожидался ее возле больницы.

— Сама понимаешь… — говорил он.

— Да, — кивала она.

Она подошла к кровати и сдавила его горло.

— Уходи, — прошипела она его проснувшейся жене.

Женщина закивала и выбежала из дома.

— О боже! О боже! — звучал ее голос с улицы.

Паутина вздрогнула. Еще одна бабочка. Последняя.

Она пришла на городскую свалку. Здесь, среди бытового мусора и медицинских отходов, она отыскала гниющий кусок мяса, который должен был стать ее ребенком. Она обняла его и прижала к груди. Теперь ее путь был окончен.

Клоун

Поцелуй был настолько страстным, что фильм совершенно не запомнился.

— К тебе или ко мне? — спросила Кейт Рейлэнс, когда они вышли из кинотеатра.

— Можем в машине, — предложил Пол Грир, обнимая девушку за плечи.

— Снова в машине?

— Ты против? — он прижался лицом к ее голове, вдохнул запах ее волос.

— Мы же не дети!

— Я не говорю о детях. Я говорю о нас.

— Тогда не против. — Кейт нырнула ему под мышку, не видя ничего и никого вокруг. Почти никого…

Клоун. Невысокий, застенчивый, с тремя воздушными шарами в левой руке. Наклонив набок голову, он наблюдал за парой, стоя чуть в стороне. Кейт встретилась с ним взглядом, вздрогнула. Вздрогнул и клоун. Белые воздушные шары устремились в небо. Кейт заставила себя улыбнуться.

— Смотри, — указала она Гриру на клоуна.

— Возьмем третьим?

— Пошляк! — Кейт ткнула Грира под ребра.

Он притворился, что ему больно. Клоун повторил его движения.

— Он что, заигрывает? — попытался пошутить Грир, обнял Кейт за плечи, прижал к себе.

Клоун снова повторил его движения, обняв невидимую девушку.

— А так? — спросил Грир, поцеловав Кейт.

Клоун повторил поцелуй.

— Неплохо, вот только без языка… — Кейт подмигнула клоуну, вспомнила, о чем они говорили с Гриром минутой ранее, потянула его к машине.

Клоун пошел следом, продолжая пародировать их.

— Мы вообще-то хотели побыть вдвоем! — сказал клоуну Грир, скользнув по спине Кейт вниз.

Клоун повторил его движения. Грир тихо выругался.

— Дойдем до машины и отделаемся от него, — шепнула ему на ухо Кейт.

Клоун отстал, однако, когда Грир садился за руль, вынырнул на тротуар и начал парадировать его.

— Да, да. Очень забавно! — одобрил его на прощание Грир, включил передачу, дал задний ход, вздрогнул, почувствовав удар, остановился, вышел из машины.

Клоун лежал на асфальте, раскинув руки. Большие глаза были открыты и смотрели в небо.

Кровь клоуна на асфальте и руках пытавшихся спасти его людей — эти видения приходили каждый раз, стоило Кейт закрыть глаза чуть дольше, чем на секунду.

— Не нужно было тебе выходить из машины, — снова и снова говорил ей Грир.

Кейт кивала. Кейт, которая все еще находилась на парковке возле кинотеатра. Она стоит на коленях возле клоуна, а его кровь из разбитой головы течет по ее рукам.

— В этом не было нашей вины, — сказал Грир.

Кейт кивнула.

— Офицер Добински сказал, что мы можем забыть об этом, как о ночном кошмаре.

— Я знаю.

Кейт попыталась сдержать приступ рвоты, но не смогла, закрыла рукой рот, добежала до ванной.

— С тобой все в порядке? — спросил через дверь Грир.

— Я не знаю, — честно призналась Кейт.

— Помощь нужна?

— Нет. — Она закрыла крышку унитаза, спустила воду, подошла к раковине, умылась, уставилась на свое отражение. Бледные щеки, синяки под глазами, губы блестят синевой.

Кейт открыла ящик, достала пудру, попыталась привести себя в порядок, вышла из ванной, увидела, как вздрогнул Грир, когда посмотрел на нее, и невольно вздрогнула сама.

— Какого черта это значит? — растерянно спросил Грир, пытаясь за макияжем клоуна отыскать знакомые черты любимой женщины.

Рабочий день шел медленно, тянулся, мучил. Несколько раз Грир пытался дозвониться до Кейт, но так и не смог. К концу рабочего дня он уже начинал ненавидеть автоответчик и записанный на нем голос.

— Где ты была? — спросил он, приехав домой к Кейт, увидел коробки с купленными костюмами, разбросанные на кровати.

— Просто хотела немного отвлечься, — извиняясь, улыбнулась Кейт.

— Могла бы хоть позвонить, — недовольно проворчал Грир, прошел на кухню, закурил.

В комнате шуршал картон коробок и ткань костюмов. Грир налил себе оставшийся в кофеварке холодный кофе, услышал шаги Кейт за спиной, обернулся, увидел клоуна.

— Ну как? — спросила Кейт кривляясь, изображая застенчивость.

Грир молчал.

— Я тебе не нравлюсь? — Кейт расстегнула несколько пуговиц костюма, обнажив грудь. — А так?

— Так уже лучше, — сказал Грир, не понимая, что происходит.

— Тогда чего же ты ждешь? — Кейт поманила его к себе, попятилась к дивану. — Ты когда-нибудь хотел сделать это с клоуном?

— Нет.

— А когда был ребенком? — она встала коленями на диван, спиной к Гриру, обернулась.

— Если честно, когда я был ребенком, то до чертиков боялся клоунов, — признался Грир.

— Вот как? — Кейт рассмеялась, выбралась из белого клоунского комбинезона, словно змея из старой кожи. — А теперь? — спросила она, выгибая спину. — Теперь тебе страшно?

— Теперь нет. — Грир отчаянно пытался убедить себя, что это просто странная, не совсем здоровая игра.

Филип Бота позвонил Гриру в обед и с какой-то простоватой хитринкой сказал, что видел Кейт.

— Ты не говорил, что она работает клоуном, — добавил Бота.

— Клоуном?! — Грир почувствовал, как екнуло сердце. — Где ты сейчас?

— В центральном парке.

— А она?

— Здесь же.

— Никуда не уходи.

— Что? — растерянно спросил Бота, но Грир уже повесил трубку.

Центральный парк. Голоса детей. Белый диск солнца висит высоко в небе.

— А она у тебя молодец, — сказал Филип Бота Гриру, наблюдая, как Кейт веселит детей.

Грир кивнул, закурил, не зная, что делать. Около получаса Бота находился с ним, затем ушел. Грир ждал, гадая, знает ли Кейт, что он здесь, или нет. А если знает, то…

— Какого черта ты делаешь?! — потерял он терпение, подошел к своей девушке и, взяв под руку, отвел в сторону.

Она наградила его гневным взглядом, затем моргнула как-то растерянно.

— А, это ты! — протянула она устало.

— Что это значит? Ты что, хочешь таким образом обвинить меня в смерти того клоуна? Ладно. Я понял. Признаю. За рулем сидел я, но…

— Мигель Альварес, — сказала Кейт.

— Что?

— Клоуна звали Мигель Альварес. — Она обернулась, улыбнулась паре случайных прохожих, снова уставилась на Грира гневным взглядом. — Ты убил Мигеля Альвареса, а вон там, — ее рука вытянулась, указывая на пару ребятишек с мороженым, — там его дети. Сироты. Не хочешь подойти и поговорить с ними?

— Что?

— Извиниться.

Грир тяжело вздохнул, пожал плечами, поплелся к скамейке с детьми, на ходу подбирая слова.

— Ну же! — поторопила Кейт, когда они подошли к детям.

Грир замялся, начал бормотать что-то бессвязное. В животе появилась тяжесть. Рот заполнила желчь.

— Что здесь происходит? — строго спросил мужчина, подходя к детям.

Женщина взяла детей за руки и повела прочь.

— Это ваши дети? — опешил Грир.

— А незаметно? — скривился мужчина, сжимая перед лицом Грира тяжелый кулак.

Грир извинился, поднял руки, сделал шаг назад. Кейт рассмеялась: громко, задорно, безудержно.

В клинике тихо и пахнет медикаментами.

Доктор Дорфф долго осматривал Кейт, затем сделал укол, дождался, когда она уснет, предложил Гриру пройти в кабинет, выслушал историю о клоуне, рассказал случай о мальчике, который после смерти своей кошки долго считал себя кошкой.

— Я так понимаю, что будет лучше, если Кейт останется на время здесь? — пришел к выводу Грир.

Доктор Дорфф выдержал его тяжелый взгляд и кивнул.

— И как долго?

— Пока не пройдет чувство вины, — доктор Дорфф развел руками, признавая, что не всесилен.

Грир кивнул, попрощался, вышел на улицу. Какое-то время он просто бездумно шел вперед. Черная тень шла рядом. Назойливая тень, все больше и больше начинавшая напоминать встреченного на стоянке у кинотеатра клоуна, который так хорошо парадировал людей. Грир выругался, остановился. Тень остановилась. Он пошел. Тень пошла следом за ним. Пошла кривляясь, издеваясь над ним.

— Ну хватит с меня! — Грир поймал такси, добрался до центрального парка, забрал свою машину, стараясь не обращать внимания на преследовавшую его тень.

Но тень была, шла следом за ним, кралась, пряталась.

— Чего ты хочешь? — спросил Грир, когда оказался дома.

Тень затаилась, метнулась за диван, когда вспыхнуло искусственное освещение. Грир прошел в ванную, умылся, вгляделся в свое отражение.

— Чего ты хочешь? — спросил он клоуна, который пялился на него с зеркальной глади.

Клоун не ответил, лишь робко улыбнулся.

— Это была случайность, — тихо сказал клоуну Грир. — Мы не виноваты. Мы… — он замолчал, услышав звонок в дверь.

На пороге стоял Филип Бота. В руках у него были две почтовые коробки.

— Вот, прислали на работу, — сказал он. — Я подумал, что живем все равно рядом, поэтому…

— Что поэтому? — устало спросил Грир, пытаясь понять, что лежит в коробках.

— Что с твоим лицом, Пол? — растерянно спросил Бота.

— С лицом? — Грир провел указательным пальцем по щеке. Белый грим еще не засох.

— Ты что, тоже подрабатываешь клоуном или это у вас с Кейт такие ролевые игры? — попытался найти объяснение Бота.

— Я сейчас умоюсь. — Грир забрал у него коробки. — Никуда не уходи.

Он закрыл дверь, побежал в ванную, спешно умылся.

«Надо успокоить его, убедить, что со мной все в порядке, — думал Грир, натягивая чистый костюм. — Сходим поужинать, выпьем…»

В дверь снова позвонили.

— Я, пожалуй, пойду! — крикнул Бота, чувствуя недоброе.

Он развернулся, сделав шаг к лифту, когда открылась дверь. В нос ударил свежий запах грима.

— А вот и я! — радостно сказал Грир.

Бота медленно обернулся. На пороге стоял клоун и застенчиво улыбался ему.

Комната под зимним садом

Он был писателем — Джером Малкович. Так, по крайней мере, ему казалось с детства. Позже в этом его убедила пресса. Критики — и те словно сговорились хвалить его… И казалось, что так будет всегда. Всю жизнь… Но потом что-то сломалось: в голове, в жизни. Словно кто-то переключил невидимый тумблер. «Нужно просто расслабиться», — решил Малкович.

— Нужно просто немного отвлечься, — сказал он своей жене.

— Хорошо, — сказала Бриджит, выждала полтора года, поняла, что лучше не будет, и подала на развод.

На процессе Малкович в основном молчал да лишь изредка жаловался то на тяжелое похмелье, то на очередную женщину, с которой провел ночь.

— Ты понимаешь, что топишь нас? — шипела на него адвокат по разводам Эмили Уотсон.

Малкович кивал, спрашивал, какого размера у нее грудь, признавался, что еще немного пьян или под кайфом. Эмили оглядывалась, давала ему затрещину.

— Ты хуже моего ребенка! — шипела она.

Малкович соглашался, тем более что дочь адвоката ему действительно нравилась.

— Ей семь, ее зовут Джуди, и вчера она спрашивала, должна ли теперь называть меня папой, — говорил он, видел, как заливаются румянцем щеки Эмили, и самодовольно улыбался.

Чувства пришли как-то внезапно, хотя Малкович предпочитал, чтобы это было вдохновение или хотя бы идея на рассказ. Встреча с женой была назначена на девять утра. Был воскресный день. Малкович проснулся в семь. Эмили еще спала. От нее пахло чем-то сладким. Малкович поймал себя на мысли, что хочет не сбежать, а остаться. По крайней мере, пока не пройдет это странное чувство… Он выкурил сигарету, заставил себя подняться, оделся, поймал такси…

В баре было душно, и Бриджит опаздывала. «Впрочем, как и всегда», — подумал Малкович, заказал себе выпить, затем еще и еще. Алкоголь не пьянил. Голова настырно оставалась трезвой.

— Начал пить с утра или продолжаешь с ночи? — спросила Бриджит.

На ней была надета черная мини-юбка. Чулок не было. Черные туфли на высоком каблуке. Шаг широкий.

— У тебя трусы видно, — подметил Малкович, когда бывшая жена села за стол.

— Тебя это беспокоит?

Он пожал плечами.

— А моему новому нравится, — сказала она.

— Хорошо.

— Ты-то в последний год совсем ничего не замечал.

— Не знал, что тебя это волнует.

— Вот еще!

— Тогда хорошо.

Малкович поставил пару необходимых подписей.

— Не жалеешь, что отдал дом? — спросила Бриджит уже как-то примирительно.

— Это меньшее, что я должен тебе за те пятнадцать лет, что ты меня терпела.

— Адвокат научила так говорить?

— Адвокат еще спит.

Бриджит нахмурилась, хотела сказать что-то еще, затем махнула рукой, ушла. Малкович смотрел ей вслед и ничего не чувствовал. За соседним столом сидела пара инженеров. Какое-то время Малкович слушал их разговор, затем поднялся, прошел мимо, качнувшись к их столу, извинился, сунул в карман украденный телефон. Никто ничего не заметил. Малкович вышел на улицу, выбросил украденный телефон в урну. Ничего: ни страха, ни раскаяния, ни гордости.

Идея съехаться пришла так же внезапно, как и чувства.

— Мы просто попробуем, — предупредила Эмили. — И никаких разговоров о свадьбе и о том, чтобы завести общего ребенка.

— Согласен.

— Отлично! — Эмили прищурилась, смерила Малковича внимательным взглядом. — И никаких больше женщин на стороне.

— Согласен.

Малкович закурил.

Ближайшие пару недель они потратили на поиски нового дома. Эмили оживилась, похорошела. На бледных щеках появился румянец. И дом, который она выбирала…

— Ты словно собираешься остаться здесь на всю жизнь, — подметил Малкович, когда они осматривали новый, еще пахнущий краской дом за чертой мегаполиса.

Эмили не ответила, больше — притворилась, что не услышала. Она ходила по дому и строила планы.

— Тебе все еще нужен свой кабинет? — спросила она Малковича.

Он смутился, затем осторожно кивнул.

— Тогда выбирай любую комнату, — предложила Эмили.

Малкович смутился сильнее.

— Или ты собираешься пить и жалеть себя до конца своих дней? — неожиданно ощетинилась Эмили.

— Ты беременна? — напрямую спросил он.

Она выдержала его взгляд и сказала «да».

Следом за чувствами и новым домом пришла мысль, что удастся снова начать писать — впервые за последние годы и на трезвую голову.

— Если хочешь, то можешь снять для этого где-нибудь квартиру или номер в отеле, — предложила Эмили.

Малкович долго хмурился.

— Пока мы не закончим ремонт в новом доме, — добавила Эмили.

Малкович нахмурился сильнее, но уже в этот же вечер позвонил знакомому агенту и попросил подыскать что-нибудь подходящее.

— Жена вытянула все деньги? — удивился агент, думая о своих процентах.

— Просто не нужно ничего яркого, — заворчал на него Малкович. — Скорее, наоборот, для музы.

Старый отель был похож на замок снаружи и на дешевую ночлежку внутри. Одно крыло было закрыто, и там ночевали бездомные. В другом крыле находился крытый зимний сад, в котором не сохранилось ни одного целого стекла, и во время дождя его затапливало так сильно, что стены соседних номеров были покрыты плесенью. Большинство комнат были смежными. Номера разделены тонкой перегородкой. Толстая пожилая женщина по имени Тайра, которая вела Малковича к лучшим номерам, бесстыже перечисляла несуществующие преимущества отеля.

— Я беру, — сказал Малкович.

— Берете? — растерялась Тайра, получила деньги наличкой за месяц вперед и не смогла сдержать радостную улыбку.

Улыбался и Малкович. Водка и сигареты помогли скоротать вечер. Постельное белье пахло пылью и плесенью, но было чистым. Малкович лежал на кровати, прислушиваясь, как засыпает отель — стихают крики и брань, голоса, смех.

Ближе к полуночи он выбрался в коридор. С собой у него была початая бутылка водки и новая пачка сигарет. Все как-то неестественно стихло. Малкович попробовал отыскать зимний сад. Под ногами трещали разбитые стекла, разваливались старые ковры. Малкович прошел вперед, попробовал открыть дверь в соседнее крыло, огляделся, убедился, что никто не наблюдает за ним, ударил ногой в замок. Подгнившая древесина хрустнула, сдалась.

Заброшенное крыло встретило его прохладой, ночной свежестью и далекими голосами. Малкович закурил.

Собравшиеся у старого камина бездомные замолчали, увидев чужака.

— У меня есть сигареты и водка, — сказал Малкович, подходя к огню, чтобы согреть руки, вытащил из кармана пару двадцаток, протянул ближайшему бездомному. — А если есть желание, то можно принести еще водки.

Парень схватил деньги, огляделся, получил согласие старших и побежал прочь. Малкович сел на его место, достал пачку сигарет, увидел протянутые грязные руки, раздал всем по сигарете. Пачка кончилась. Пришлось достать еще денег и отправить еще одного подростка за сигаретами.

— Богач? — спросила молодая девушка, подсаживаясь рядом.

— С чего ты взяла?

— Ну, если бы ты обокрал кого-нибудь, то вряд ли бы стал раздавать так деньги, да и костюм у тебя дорогой…

Малкович прервал ее, представился.

— А я — Милли, — сказала девушка. Рука ее была теплой, ладонь немного влажная.

— Выпьешь? — предложил Малкович, достав початую бутылку водки.

Бездомные загудели.

— Вам сейчас принесут! — напомнил им Малкович.

— Сомневаюсь, что они станут тебя слушать, — сказала Милли.

— А мне плевать. — Он выпил из бутылки, закрыл крышку.

— Кажется, ты предлагал выпить мне, — сказала девушка.

Малкович кивнул. Она забрала у него бутылку.

— А ты умеешь пить, — подметил Малкович.

Милли кивнула, перевела дыхание, вернула бутылку. Лицо у нее было смуглым. Черные волосы коротко пострижены. Глаза большие, светлые.

— Давно ты здесь? — спросил Малкович.

— Пару месяцев.

— А до этого?

— Какая разница?! — девушка поморщилась, попросила у него сигарету.

Малкович снова выпил.

— У меня кризис, — сказал он, сам не зная зачем.

— У тебя — что? — растерялась Милли.

— Я писатель, и у меня кризис.

— Ах, это… А то я уж испугалась, что это болезнь какая…

— Да. Смешно звучит.

— Я не шутила.

— Я, к сожалению, тоже.

Малкович выпил еще.

— У тебя есть семья? — спросила Милли.

— Не знаю.

— Вот и я не знаю, — вздохнула девушка.

— Пока смотришь, вроде и есть, а отвернулся — совсем один.

Она взяла у него сигарету. Какое-то время они молчали. Вернулся бездомный, которого посылали за водкой. Ночлежка ожила, загудела. Кто-то пустил по кругу железную кружку. Когда очередь дошла до Малковича, он попытался отказаться.

— Если хочешь остаться здесь, то пей, — сказала Милли.

Он не стал спорить. Выпил один раз, другой. Огонь в камине стал ярче. Звучавшие голоса начали казаться знакомыми. Малкович запомнил пару имен, перекинулся парой дружеских фраз, затем все как-то замерло, осталось только пламя в старом камине.

— Придумал что-нибудь? — спросила Милли.

Она сидела рядом, прижималась к нему.

— Ты это о чем?

— Ну, ты же писатель.

— Тогда не придумал, — Малкович нахмурился.

Рука Милли ловко расстегнула ему ремень.

— Сколько тебе лет? — спросил Малкович.

— А это важно?

— Если я старше тебя вдвое, то да.

— Тогда скажи, сколько тебе.

— Тридцать семь.

— Значит, все нормально. — Ее рука скользнула ему в брюки. — Нравится?

— Я же сказал, мне тридцать семь, не семнадцать…

— Тогда пошли в кровать. — Она поднялась на ноги.

Старый матрац скрипнул. От него пахло плесенью и крысиным дерьмом.

— Хочешь быть сверху или слишком стар для этого? — спросила Милли.

— Дело не в этом.

— Тогда в чем?

— У меня нет презерватива.

— Я не заразная.

— Может быть, я, — Малкович заставил себя улыбнуться.

— Тогда давай по-другому. — Милли засуетилась, переворачиваясь в кровати. — Если ты, конечно, не брезгливый, — сказала она, обернувшись.

Малкович качнул головой и начал расстегивать ей джинсы.

Утро. Скрип битого стекла. Звон цепей. Далекие голоса.

— Что ты здесь делаешь? — услышал Малкович голос Милли.

Она соскочила с кровати, перебравшись через Малковича, словно его и не было. Перед лицом мелькнул треугольник черных волос. Зазвенела пряжка ремня.

— Какого черта, Рик? — зарычала Милли, натягивая джинсы.

— Я везде искал тебя, — сказал парень.

На вид ему было не больше двадцати. Кожаная куртка, увешанная цепями, вытертые джинсы, армейские ботинки… Малкович спешно заморгал глазами, увидев стальные шпоры на каблуках.

— Я не вернусь, Рик. Я не могу.

— Не можешь? — он огляделся, пытаясь найти причину, увидел Малковича. — Из-за него? — взгляд парня скользнул по расстегнутым штанам, остановился на лице. — Но ведь это же старик!

— Он не старик! И дело не только в нем.

— Тогда в чем?

— Пожалуйста, уйди, Рик.

— Значит, в нем.

Малкович увидел в руках Рика нож, спешно вскочил с кровати. Милли вскрикнула, попыталась встать между ними. Рик оттолкнул ее, навалился на Малковича, захрипел. Милли снова вскрикнула, схватила недопитую бутылку водки, ударила бывшего парня по голове. Бутылка разбилась. Малкович почувствовал, как на лицо ему текут водка и кровь. Рик обмяк.

— Я убила его? — спросила Милли как-то неожиданно спокойно.

— Я не знаю. — Малкович поднялся, проверил у парня пульс. — Кажется, да.

— И что теперь?

— Теперь? — Малкович огляделся.

Ссора, кажется, никого не разбудила.

— Можем бросить его здесь.

— Здесь? — Милли болезненно закусила губы.

— У тебя есть идея получше?

— Может быть…

Комната под зимним садом. Прогнивший пол, грязь. Милли что-то говорила о вечной жизни, но Малкович не слушал ее, считая, что у нее шок. Он просто помогал ей избавиться от тела. Становился соучастником убийства.

— Это не убийство, — сказала Милли, копая руками могилу для бывшего парня в мокрой земле. Серые крысы сидели на трубах, молча наблюдая за ее работой.

— Я понимаю, что ты спасала меня, но…

— Он не умер. — Милли бросила на Малковича гневный взгляд. — Еще не умер.

— Как скажешь, но именно сейчас я помогаю тебе избавиться от трупа.

— Дай мне два дня, и я докажу обратное.

— Что ты докажешь?

— Это старый отель, Джером. Старая земля. Она помнит многое и умеет многое.

— Я не пишу ужастики.

— Да плевать я хотела на то, что ты пишешь, а что нет! — закричала Милли и неожиданно разревелась.

Малкович подошел к ней и помог копать.

— Останься со мной еще на одну ночь, — попросила Милли, когда с похоронами было покончено.

— Я не могу.

— Ну пожалуйста… — она молитвенно сложила на груди руки. — На этот раз мы можем купить презервативы и… — Милли увидела, как Малкович достает деньги, попыталась отказаться.

— Это не тебе. Не только тебе. — Малкович вложил ей в руку всю наличку, что у него была, и ушел.

— Книгу, я так понимаю, ты не писал! — скривилась Эмили, открыв ему дверь.

— Не будь моей женой, — проворчал Малкович, направляясь прямиком в душ.

— Она, кстати, звонила.

— Хочет еще денег?

— Нет, сказала, что ты выглядел подавленным, когда вы встречались в последний раз.

— Скажи ей, что я всегда подавлен, когда она рядом!

Малкович разделся. Горячая вода обожгла тело, но ему нравилась эта боль.

— Одежду в стирку или выбросить? — спросила Эмили.

— Выбросить, — решил Малкович.

Он сделал воду горячее, закрыл глаза. В темноте мелькнули картинки подвала под зимним садом. Рик. Милли. Проведенная с ней ночь. Подковы на каблуках ее парня. Снова подвал и снова ночь с Милли. Запах ее тела. Какой-то бездомный мальчишка, который стоит возле пропахшей плесенью кровати и наблюдает за ними. Снова Рик и снова подвал.

Малкович вышел из душа. Тело было красным и болело.

— Хотел свариться заживо? — спросила Эмили, забрала у него полотенце, помогла вытереться. — Теперь ты захочешь выпить?

Малкович согласно кивнул, накинул халат. Эмили дала ему стакан с водкой. Кубики льда звякнули, ударились о зубы. Малкович прожевал их, вернул пустой стакан Эмили.

— Может, теперь расскажешь, что случилось? — спросила она.

— Просто неудачно выбрал дешевый отель.

— Так тебя побили? — Эмили рассмеялась, предложила налить еще выпить. — Ничего не сломано? Сотрясения нет?

— Просто дурацкий отель, — отмахнулся Малкович. — Дурацкий отель, дурацкая ночь, дурацкое утро… — он увидел вошедшую Джуди и помахал ей рукой. Она помахала рукой в ответ. — Она знала своего отца? — спросил Малкович.

Эмили качнула головой.

— А хотела узнать?

— Зачем тебе?

— Не знаю. Просто в отеле была одна девочка… — Малкович нахмурился, замолчал.

— Джуди знает, что я скоро снова стану мамой, — сказала Эмили, решив, что он уже не продолжит.

— Вот как?

— Да. И она хочет братика.

— Вот как? А ты?

— Мне все равно.

Милли. Малкович не думал о ней, пока не оказался с Эмили в постели. Простыни пахли кондиционером для белья. Эмили пахла весной. Ему нравилось ласкать ее и нравилось чувствовать ее ласки. Вот только вместо Эмили почему-то хотелось представлять Милли, и где-то далеко, в прошлом, скрипел старый, пропахший плесенью матрац, и рядом стоял грязный мальчишка лет двенадцати с каменным лицом, наблюдавший за происходящим…

Когда Эмили уснула, Малкович осторожно поднялся с кровати и вышел на улицу. Ночной воздух был прохладным, звездное небо низким. Пригород Нью-Джерси спал, и лишь вдалеке гудели редкие машины. Малкович закурил. Перед глазами снова мелькнуло лицо Милли. Где-то далеко скрипнул старый матрац. Звякнула цепь, затем подкова, но уже недалеко, здесь, рядом.

Рик. Малкович решил, что он либо спит, либо сошел с ума, потому что отказывался верить своим глазам. Парень Милли неспешно шел по пустынной улице. «Розыгрыш, — мелькнуло в голове Малковича, — это все, наверное, розыгрыш. Они узнали, что я богат, и решили вытянуть из меня денег». Он вздрогнул, поймав себя на мысли, что начинает думать как бывшая жена, даже суетится так же, как она, но… «Но если это не розыгрыш, тогда что, черт возьми?!»

Рик поравнялся с ним, остановился, долго разглядывал Малковича.

— Не понимаю, что Милли нашла в тебе, — наконец сказал он.

Малкович не ответил.

— Она не хочет, чтобы я убивал тебя, — сказал Рик.

— Понимаю, — протянул Малкович, все еще видя, как он и Милли закапывают Рика в подвале.

— Но ты заставил меня страдать, — задумчиво протянул Рик, словно пытаясь пародировать Малковича. — Ты унизил меня, причинил мне боль, убил меня, и теперь…

— Вообще-то формально убила тебя Милли, а я только помогал хоронить.

— Милли сама не своя последние дни.

— То есть ее ты уже простил?

— Конечно.

— Уже что-то, — Малкович натянуто улыбнулся.

— Но ты все равно будешь страдать, — пообещал Рик.

— Я понял.

— Поверь мне, есть много разных способов, чтобы заставить человека страдать. — Рик запрокинул голову и посмотрел на черные окна дома. — Очень много…

Малкович вернулся в дом, когда почувствовал, что дрожит. Налил себе выпить, забрался в кровать, но так и не смог заснуть.

Утром он дождался, когда Эмили уедет на работу, и отправился в старый отель. За комнату было заплачено вперед, поэтому Тайра Дуглас приветливо махнула ему рукой. Малкович заставил себя улыбнуться в ответ. Повсюду сновали люди, и ему пришлось ждать, когда начнется ночь, чтобы пробраться в заброшенное крыло. Он обошел все комнаты, но никого не нашел. Оставался лишь подвал под зимним садом, но туда Малкович не решился заглянуть.

Ближе к утру он вернулся в дом к Эмили. Она не спала, сидела бледная у телефона и ждала его.

— Где ты был? — тихо спросила она.

— В отеле.

— Кто-то убил Бриджит.

Суд был недолгим и показался Малковичу каким-то глянцевым и чересчур показательным. Адвокат, который вел его дело, сказал, что лучшим вариантом будет признаться и просить пожизненное.

— Лучшим вариантом будет начать работать и вытащить меня отсюда! — заорал на него Малкович.

— Но улики…

— Плевать я хотел на улики! Их подбросили…

Несколько раз во время процесса Малкович собирался рассказать о старом отеле и заброшенном крыле, о Милли, о ее парне, но сделал это лишь после того, как вынесли приговор.

Адвокат выслушал его внимательно, затем осторожно спросил, есть ли у него знакомые в психиатрических клиниках.

— Вы что, думаете, что я спятил? — опешил Малкович.

— Я ничего не думаю. Вы предлагаете, я говорю. За это мне платят. Сейчас вы предлагаете отправить вас в сумасшедший дом. Не кажется, что было бы лучше согласиться на пожизненное?

Малкович задумался на мгновение, затем послал его к черту.

Казнь состоялась дождливым осенним днем в среду. Эмили не пришла, да Малкович и не хотел этого. Врач ввел ему в вену иглу, извинился. Малкович кивнул. Все было каким-то призрачным, туманным. И тумана становилось все больше… Тумана, темноты, тишины.

Врач проверил пульс и зафиксировал смерть. Санитары отправили тело в морг. В газетах вышла короткая статья о казни некогда известного писателя. Но все это было уже в другом мире. В другой жизни.

Малкович открыл глаза, жадно заполняя слипшиеся легкие провонявшим плесенью воздухом. Темнота отступила. Тощие крысы уставились на незваного гостя. Малкович выбрался из грязи, огляделся. Он был в подвале. Был там, где они похоронили с Милли ее парня. Малкович поднялся на непослушные ноги. Была ночь. Тайра Дуглас спала, положив голову на сложенные руки. Малкович шагнул к выходу, остановился. Шепот звал его наверх, в заброшенное крыло. Странный шепот, знакомый.

— Не бойся, — сказала Милли, когда он нашел ее.

В камине горел огонь. Бездомные сидели полукругом, грея руки. Рик стоял в стороне, наблюдая за незваным гостем.

— Он не тронет тебя, — пообещала Милли Малковичу. — Ты ведь теперь один из нас.

— Один из вас?

— Мы все через это прошли. — Она показала ему свежие раны на запястьях.

— Так ты мертва?

— Как и ты. — Милли обняла его за шею, поцеловала в холодные губы и начала шептать что-то о любви…

Шрамы

Джек никогда не знал историю. Да что там история?! До тюрьмы он и читать-то едва умел. Но тюрьма изменила его. Добавила новых шрамов и новых знаний. В тюрьме была библиотека. Джек избегал смотреть в ее сторону до тех пор, пока не получил удар под ребра. На сломанные кости, которые не могли срастись, наложили пластины. На коже после операции остались незаживающие шрамы. Джеку пришлось ждать почти два месяца, когда в тюрьму привезут регенерационную машину и заставят плоть исцелить себя. Но и после того, как шрамы стали просто шрамами, Джек долго находился в лазарете.

Высокий негр по имени Илайджа приносил ему книги. Единственный негр на всю тюрьму. Джек предусмотрительно не разговаривал с ним, но книги брал. В основном это были скучные статьи о перенаселении, об освоении океана, о городах под водой, о победе над смертью. Читая о последнем, Джек вспоминал свою рану. Разве она не могла убить его? Могла. Тогда о каком бессмертии идет речь?

Ему вспомнилась мать — далекая, призрачная, которую он почти не помнил. Они расстались с ней полторы сотни лет назад. Кажется, она встретила кого-то и перебралась из подводного города на землю. Так, по крайней мере, думал Джек. А он… Он остался. Ему с детства нравился этот нависший над головой стеклянный купол. И за последние три сотни лет его жизни ничего не изменилось. Он любил свой город так же, как в тот день, когда родился. Воспоминаний об этом почти не осталось, лишь уверенность, что все было именно так. До приема вакцины и после. В документах стояли дата и число, когда это случилось. Джеку было двадцать, когда мать достала две вакцины бессмертия. Тогда они были счастливы. Тогда им казалось, что впереди у них вечность…

Джек перевернул очередную страницу, читая о проявившихся, спустя пять десятилетий побочных действиях приема вакцины бессмертия. Ученый-скептик писал не скрывая сарказма, что все кратковременные эксперименты были удачны, а ждать пятьдесят лет никто бы не стал. Вакцину пустили в производство. Сначала на земле, затем в подводных городах. Цены на нее падали так быстро, что в аптеки не успевали завозить все новые и новые партии. Правительство спешно выпускало законы об ограничении рождаемости, о строительстве новых подводных городов, но…

Но все эти меры оказались лишними. Природа сама позаботилась об этом. Проиграв битву за старение, она одержала победу, лишив людей способности регенерации. Шрамы не заживали, язвы не затягивались. Люди превращались в уродливые куски плоти. Никто не рожал детей — смерть. Никто не желал принимать участие в контактных видах спорта — уродство. Даже когда появились регенерационные машины, ситуация не особенно изменилась.

Мир замер, застыл. Никто не рождался. Никто не умирал. Лишь изредка в газетах писали о случаях самоубийства и о том, что правительство разрешило создать еще одного ребенка в пробирке. Все говорили об этих детях, строили планы. Один статистик попытался подсчитать, сколько потребуется лет, чтобы эти дети заменили застывший мир, вернули ему прежнюю суету — оказалось, что нужно ждать двенадцать тысяч триста сорок один год. Джек долго думал над этой цифрой, затем громко рассмеялся. Негр из библиотеки поднял на него свои глаза, но ничего не сказал.

Джек снова перечитал статью о детях из пробирки. Она была написана почти двести лет назад. Он попытался подсчитать, сколько бы сейчас уже было детей из пробирок, будь та правительственная байка правдой. Пара тысяч? Десять тысяч? Но байка осталась байкой. О детях из пробирок писали, только когда кто-то умирал, чтобы подавить панику, связанную с вымиранием. Больше о них не было сказано ни одного слова. Лишь в желтой прессе придумывали рассказы о спецшколах, где учат детей из пробирок управлять стадом бессмертных. Но на самом деле никаких детей не было. Это был провал. Конец. И застывший мир знал это, но отказывался верить.

Нэтти. Она была с Джеком последние пятьдесят лет. Если не считать десятка шрамов, она была красивой. Один из шрамов прорезал ей левую щеку. Нэтти получила его, когда регенерационные машины были большой редкостью, поэтому рана долго оставалась открытой, не заживала, а когда удалось воспользоваться машиной для регенерации тканей, оказалось, что уродливый шрам сохранится на всю жизнь.

Джек старался не смотреть на левую щеку Нэтти. Не смотреть первые десять лет совместной жизни. После он привык и шрам перестал казаться ему таким уродливым, как раньше.

Еще один шрам обезобразил Нэтти правую руку. Она уже не помнила, как выглядела набросившаяся на нее собака, но плоть навечно сохранила следы острых зубов. Остальные шрамы на фоне первых двух выглядели сносно. Джек не замечал их. Да и у него этих шрамов было не меньше. У всего мира. И если не вспоминать ту жизнь, которая была прежде, то критерий красоты давно изменился. Изменились и чувства, характеры. Вечность раскинулась перед человечеством, сделала его флегматичным, неспешным. Тягучая вечность, ненужная для многих и безразличная для большинства.

Последний мужчина, с которым жила Нэтти, был хорошо образован, писал статьи в местной газете и выпускал по одной книге в год. Нэтти не знала, любит он ее или нет. Не знала, какие испытывает сама к нему чувства. Они прожили почти десять лет, пока писака не наложил на себя руки.

— Только сделай это так, чтобы я не видела, — попросила его Нэтти.

— Тогда тебе лучше уйти, — сказал он, словно надеясь, что она останется, но она ушла.

Потом, почти двадцать лет спустя, появился Джек. Нэтти выбрала его, потому что он был совершенно не похож на предыдущего писаку. В его глазах не было грусти и усталости. Он хотел жить, любил эту жизнь, и Нэтти надеялась, что это желание наполнит и ее опустошенное сознание, надеялась, что в этой простоте найдется смысл… Но смысла не было, даже когда Джека отправили в тюрьму. Она не знала, виновен он или нет, но обещала ждать. «В конце концов, двадцать лет не такой большой срок», — думала она с какой-то фатальной смиренностью прежнего писаки. «Хотя нет, — призналась себе Нэтти десять лет спустя, — у него не было смиренности. У него было отчаяние». Эта мысль принесла грусть.

Она попыталась найти его могилу. Не смогла. Хотела уехать из подводного города — перебраться на землю или просто в другой подводный город. Сделать хоть что-то… Но вместо этого отправилась на очередное свидание с Джеком. Он был глупым и хотел жить.

— Мне очень плохо без тебя, — призналась Нэтти.

Джек начал рассказывать о сокамерниках. Нэтти притворялась, что слушает, но перед глазами почему-то витал образ покончившего с собой писаки…

Покинув тюрьму, Нэтти не знала, дождется Джека или нет. Она отвыкла и устала от него. Устала от себя, от вечности. Иногда в голову ей приходила мысль, что главным в ее жизни осталось увидеть настоящее небо, которого она никогда не видела. Но ее пугало, что будет после. Опустошение? Желание смерти? У девочки двадцати лет, с душой трехсотлетней старухи…

Джек не знал, почему Нэтти отказалась от последнего свидания, не ответила на звонок, на письмо. Последнее Джек писал, старательно выводя слова, желая показать Нэтти, что тюрьма пошла ему на пользу. Теперь он много знает, умеет хорошо писать. Но ответа не было. «Может быть, она нашла кого-то другого?» — подумал Джек, попытался понять, какие чувства испытывает… «В конце концов, мне остался последний год!» — решил он и начал считать дни до освобождения.

С негром из библиотеки он встречался еще несколько раз, но так и не заговорил с ним. Да и книги потеряли смысл — без Нэтти все это стало каким-то ненужным. Она была умной, она встречалась с умными, и Джеку хотелось стать умным, а так…

Джек вышел из тюрьмы во вторник. Не хотел ехать к Нэтти, решив, что она живет с другим, затем вспомнил, что там осталось много его вещей. Он не спешил, тратил заработанные в тюрьме деньги в барах на выпивку и шлюх. Последние были до отвращения некрасивы, но после тюрьмы Джеку было плевать. Он хотел жить…

Нэтти. Она лежала в кровати. Одна. По лицу катились крупные капли пота.

— На каком ты месяце? — спросил Джек.

— На девятом, — сказала она.

— От меня?

— Какая разница. — Нэтти закрыла глаза, облизала сухие губы.

Джек нахмурился, долго смотрел на вздувшийся живот, затем подошел, сел рядом.

— Ты знаешь, что это убьет тебя? — спросил он.

Нэтти кивнула.

— Тогда зачем?

— Не знаю, — она улыбнулась, не открывая глаз. — Все было таким бессмысленным…

— Как у того писаки, с которым ты жила до меня?

— Возможно.

— А сейчас?

— Я не знаю, — Нэтти поморщилась, отдышалась. — Ты останешься со мной?

— Пока ты не умрешь?

— Да.

Джек долго смотрел на нее, но так и не ответил. Забыл ответить.

Он очнулся, когда начались роды. Нэтти старалась не кричать.

— Что мне делать? — спросил Джек.

— А что тут сделаешь? — прохрипела она.

Джек кивнул. Глаза Нэтти закрылись. Страха не было. Только боль, да и та притупилась, после того как Джек сделал ей укол обезболивающего. Время замерло, затем неожиданно побежало вперед, как никогда прежде…

Джек знал, что все закончилось, но продолжал сидеть на стуле, глядя за окно. Нэтти не дышала. Джек слышал, как бьется у него в груди сердце. Смерть оставила еще один шрам, но уже не на теле, вот только Джек не мог понять, насколько глубок этот шрам и сколько потребуется лет, чтобы рана затянулась, потому что сознание, в отличие от тела, лечит себя, избавляет от страдания. Нужно лишь уметь ждать и хотеть жить. Если, конечно, этот механизм рано или поздно не сломается…

Джек открыл окно. Подводный город шумел, всасывал в себя стоявший в комнате смрад.

Джек собрал свои вещи, стараясь не смотреть на кровать, вышел, осторожно прикрыв дверь.

— Что-то случилось? — спросила соседка Нэтти.

— Не со мной, — сказал Джек, злясь на сквозившую в ее голосе заботу. — Не со мной…

Не божья тварь

Граница Германии и Франции. Недалеко от города Страсбург. 1943 год. Закрытый исследовательский центр «Ананербе». Проект «Сверхчеловек».

— Думаю, это не самый удачный из наших экспериментов, — заявила Мадлен Добкин, критично качая головой.

Прикованный цепями монстр уже ничем не напоминал человека. Даже его осанка стала более животной. Суставы ног изогнулись, превратив его в хищника, изготовившегося к прыжку. Брюшная полость затянулась дополнительными тремя парами ребер. Горло скрывала твердая чешуя. Разорвав вытянувшуюся челюсть и выдавив передние зубы, появившиеся клыки обещали стать в бою дополнительным инструментом смерти. Сам череп изменился настолько сильно, что теперь спереди был всего один глаз. Другой, поддавшись чудовищному скручиванию, находился на затылке. Грубая, местами похожая на иголки дикобраза шерсть покрывала тело бывшего человека.

«Ганс 146». Таким было имя созданного монстра. Его отобрали из сотен других идеальных представителей арийской расы.

— Когда-то его руки ласкали женские груди, а теперь он не сможет даже нажать на курок, — сказал мужчина в белом халате, изучая пальцы монстра. Их фаланги были лишены плоти. Окаменевшие суставы превращали изогнутые внутрь кости в острые когти. — А ведь он, наверное, нравился женщинам.

— Не нужно сарказма, доктор Хирт!

— Как скажете, моя прекрасная Мадлен. Солдат!

— Слушаю, штурмбанфюрер!

— Сожгите эту неудачу!

Словно поняв, что речь идет о нем, монстр начал метаться по камере, ища выход. Его руки пытались разогнуть прутья решетки, когда пламя, вырвавшееся из огнемета, начало жечь его плоть. Кожа лопалась, мясо шипело, сворачиваясь и обнажая кости, жир капал на пол, а монстр все еще пытался разогнуть стальные прутья. Запах горелой плоти наполнил помещение.

— Сожгите все, — велел доктор Хирт солдату. — Остальное, с чем не справится огнемет, отправьте в крематорий.

— И не забудьте навести здесь порядок, — напомнила ему Мадлен.

Жир растекался по полу, подбираясь к ее туфлям. Объятый огнем монстр не проронил ни слова. Его скрюченное тело корчилось в предсмертных конвульсиях, а солдат, просунув дуло огнемета между решеток, продолжал поливать его беспощадным пламенем.

Мадлен вернулась в свой кабинет. Запах горелой плоти стоял в горле. Скинув одежду, она встала под холодный душ. Мыльная пена была лучшим лекарством от событий прошедшего дня.

Доктор Хирт вошел в ее кабинет, когда она сидела за рабочим столом. Перед Мадлен лежало несколько открытых папок с фотографиями.

— Скоро их будет больше тысячи, — сказал доктор Хирт, беря в руки папку с надписью «Иван 897».

Поджав губы, он без особенного интереса разглядывал черно-белые фотографии. Изображенный на них уродец когда-то был человеком. Они все были когда-то людьми.

— Мой маленький хитрый шпион. — Доктор Хирт бросил папку на стол. Черно-белые фотографии выскользнули из нее, упав на бетонный пол. — Мне следовало сделать тебя одной из них. — Он провел указательным пальцем между лопаток Мадлен. — Янки номер первый. Как тебе?

— Мы всего лишь люди.

— Не все, моя прелесть. Не все. — Он потянул ее за волосы, заставляя запрокинуть голову. — Как ты думаешь, кто бы мог получиться из нас?

— Ты хочешь попробовать?

— Почему бы мне не начать с тебя, моя Мадлен?

— Не думаю, что ты захочешь спать с монстром.

— Ты права. Я велю Ульриху сжечь тебя, а себе подыщу какую-нибудь еврейку или славянку. Завтра я отправлюсь в лагерь и лично выберу новых подопытных.

— Я единственный химик, кто сможет работать здесь.

— Незаменимых нет, моя дорогая.

— Доктор Хирт…

— Тшш, — он приложил указательный палец к ее губам. — Просто молчи.

Потянув за волосы, он заставил женщину подняться со стула.

— Моя прекрасная Мадлен. — Его пальцы скользили по ее лицу. — Если бы я был антропологом, то счел бы за счастье иметь твой череп в своей коллекции. Твое лицо идеально.

Он неспешно расстегивал на ней халат. Мадлен молчала.

— Я любил тебя, Мадлен. Любил твое тело. Любил твой ум. А ты… Ты разбила мне сердце.

Доктор Хирт заставил себя оторвать взгляд от обнаженной груди и отойти в сторону. Незапертая дверь в кабинет открылась.

— Ты не сделаешь этого! — Мадлен смотрела на вошедшего солдата.

— Я уже это сделал.

Ремни больно впивались в кожу. Мадлен не могла пошевелиться. Ей было позволено лишь смотреть и слушать. Толстые иглы протыкали ее вены. Темная жидкость, струившаяся по капельницам, отравляла кровь. Яд, который она сама же и создала. Рецепты древних, помноженные на мудрость современной науки. Чудесные теории, ставшие чудовищной практикой. Они приносили жжение и боль. Кости. Мадлен казалось, что они теряют свою твердость, становятся жидкой, бесформенной массой. Кровь. Она заполняла ее желудок. Струилась по кишечнику, словно живое существо. Ее сердце. Мадлен слышала его удары. Теперь лишь они напоминали о времени. Изменения нельзя обратить вспять. Скоро она станет одной из тех, чья плоть сгодится лишь для огня. Ее жир сотрут с пола, а кости уничтожат в крематории, превратив в золу.

— Выньте ей кляп, — велел доктор Хирт наблюдавшему за происходящим врачу. — Сделай одолжение, моя прелесть, — сказал он, безразлично разглядывая обнаженное тело Мадлен. — Расскажи, что ты сейчас чувствуешь?

Его слова были далекими и лишенными смысла.

— Сделай это, ради нашей любви.

Один из лаборантов трясущимися руками поменял сосуд с темной жидкостью. Доктор Хирт нетерпеливо посмотрел на часы.

— Наблюдайте за ней, — велел он лаборантам и врачам.

Он вернулся через пять часов. Короткий сон прогнал усталость. Багровые пятна, покрывавшие кожу Мадлен, рассосались. Еще три подопытных, как и Мадлен пристегнутые к железным столам, негромко рычали. Это были уже не люди. Чудовищный состав, влитый им в кровь, изменил тела, деформировал мозг, приспособив его к новому образу жизни. Жизни монстра.

— Мадлен! — прошептал доктор Хирт.

Он смотрел на ее прекрасное обнаженное тело. Его врожденная красота, казалось, стала более чарующей.

— Ты меня слышишь, Мадлен?

Она открыла голубые глаза. Один из монстров на соседнем столе тревожно задергался — почуявший самку возбужденный самец.

— Кто-нибудь, уберите отсюда этих уродов!

— Прикажете их сжечь, штурмбанфюрер?

— Нет. Заприте в камеры и наблюдайте.

Когда суета вокруг закончилась, доктор Хирт снова обратил свой взгляд на Мадлен. Никогда прежде он не видел такой нежной кожи у взрослого человека. Она искушала желанием прикоснуться, ощутить ее бархат подушечками пальцев. Это желание было сильнее здравого смысла. Тело Мадлен вздрогнуло, отзываясь на прикосновение.

— Ты прекрасна, — прошептал Хирт, проводя пальцами по ее приоткрытым губам.

Теплое дыхание обожгло его кожу. Волнительная дрожь всколыхнула тело.

— У нас получилось, Мадлен, — прошептал Хирт, борясь с желанием прикоснуться к ней губами. — У нас получилось.

— Почему ты молчишь? — доктор Хирт пытливо заглядывал в голубые глаза.

Камера, куда перевели Мадлен, была небольшой. Пара солдат непрерывно наблюдала за ней сквозь железную решетку. Вместе с ними неустанно дежурил один из лаборантов, записывая все, что происходит с новой подопытной. Иногда приходили врачи и брали на анализ кровь, кожу, слюну, ногти. Они измеряли ее череп, делали слепки лица, взвешивали… Их прикосновения причиняли боль. Их грубые руки, казалось, касаются костного мозга, терзают его. Их голоса были слишком далекими, а их мысли… О! Мадлен слышала все, о чем они думают, — непрерывный поток слов и фантазий. Они боялись ее. Сравнивали с тремя монстрами, заключенными в соседних камерах. Теперь это были братья Мадлен. Иногда их мысли долетали до нее. Такие кристально чистые! Они напоминали ей морозную свежесть, клубы пара, вырвавшегося из открытого рта.

Иногда Мадлен приходила в ярость. Она срывала больничный халат, терзавший жесткой тканью ее нежную кожу, и стояла посреди камеры, наслаждаясь прохладой каменных стен. Это было все, чего она хотела, — стать паром, вырвавшимся изо рта. Затем приходили лаборанты и снова облачали ее в больничные одежды. Снова брали анализы.

— Скажи, что ты помнишь меня! — шептал ей на ухо доктор Хирт.

Мадлен смотрела на него и видела лишь образ, лицо. Его плоть ничего не значила для нее. Лишь его мысли. В них он желал ее. Желал все сильнее с каждым новым днем.

— Останьтесь снаружи! — велел солдатам доктор Хирт.

Он провел Мадлен в свой кабинет и закрыл дверь.

— Ты помнишь это место?

Он стоял за спиной Мадлен, пытаясь уловить запах ее волос.

— Этот стол? Эти картины на стенах? Подойди. Они всегда нравились тебе.

Мадлен бессмысленно смотрела на нелепое нагромождение разноцветных мазков.

— Что ты чувствуешь, находясь здесь? Что ты чувствовала? Вспомни!

Она молчала. Доктор Хирт осторожно взял ее за плечи. Мадлен вздрогнула.

— Не бойся. — Он подвел ее к кровати. — Ты помнишь это место? Ты помнишь, чем мы занимались здесь?

Мадлен снова перестала слышать его голос. Лишь мысли. Они стучали в его голове, пульсировали на гениталиях набухшей веной. Эти мысли… Им нужна была лишь плоть. Ее плоть. Тело Мадлен вздохнуло, ощутив свободу. Больничный халат упал к ногам. Доктор Хирт осторожно уложил ее на кровать. Его тело было холодным. Он прижимался к Мадлен, наслаждаясь ее теплом. Его поцелуи причиняли боль. Небольшая щетина царапала нежную кожу. Он что-то шептал. Гладил ее волосы.

— Мадлен!

Их тела дрожали. Одно от желания. Другое от боли. Голубые глаза были закрыты. Она больше не слышала его мыслей. Лишь жар его тела. Он проникал в ее плоть. Обжигал кожу соленым потом.

— Мадлен!

Он дернулся пару раз и затих. Затихла и Мадлен, чувствуя, как внутри ее оскверненного тела начинает зарождаться жизнь.

Глаза Мадлен были закрыты. Доктор Хирт лежал рядом, и она слышала его мысли. Они звенели удовлетворенностью, горделиво вознося свое «я» к вершинам сознания. Ее ребенок. Она чувствовала, как он начинает развиваться в ней. Это приносило смысл в ее доселе бессмысленное существование. Выворачивало наизнанку.

Доктор Хирт. Его покой и удовлетворенность сменились болью. Его кости. Они распадались, превращались в желе. Его рука. Он видел, как она, потеряв твердость, безвольно повисла, словно флаг, лишенный порывов ветра. Грудная клетка. Ее мясо и жир, утратив костный каркас, надавили на легкие. Бедра — их больше не существовало. Так же, как и костей ног, ребер, ключиц. Лобная кость, превратившись в жижу, растеклась под облепившей мозг кожей. Его сердце какое-то время еще билось, заставляя вздрагивать прижатую к нему плоть.

Мадлен слышала последние мысли Хирта. В них был только ужас. И ни капли опасности. Таким она даже полюбила его. Полюбила на одно мгновение — ведь он был отцом ее ребенка, а затем, когда его сердце остановилось, забыла навеки.

Мадлен открыла дверь и вышла из кабинета. Солдаты. Ее обнаженное тело возбуждало их. Они боялись и желали ее одновременно.

Мадлен шла по коридору, слыша, как за ее спиной тела солдат падают на пол тряпичными куклами. Камеры. Она слышала голос своих братьев. Они звали ее. Их боль была понятна ей.

Монстры. Они бежали по коридору, расчищая дорогу сестре. Их челюсти разрывали глотки, их когти крушили кость.

Плоть. Ее рваные клочья устилали дорогу идущих к свету. Новая раса. Она выходила в мир, прокладывая себе путь сквозь кровь и крики.

Новая жизнь. Мадлен несла ее в своем чреве. Несла в старый, уставший мир. Еще не окрепшая и не набравшая сил. Эта жизнь обречена на скитания. Обречена скрываться в тени деревьев и в затхлости подвалов. Размножаться и ждать свой час. Свое будущее, чтобы прийти на смену уставшему человечеству.

Чужая кожа

Анна вздрогнула и открыла глаза. За окном лил унылый дождь. Встряхнув головой, она попыталась прогнать остатки ночного кошмара, но он настырно витал перед глазами, как наваждение.

— Что случилось? — сонно спросил Клив.

— Я видела сон.

— И что?

— Там была кукла, и я была в ее коже.

— Какой ужас.

— И она у меня с самого рождения.

— Кто? Кукла?

— Кожа, которую я никогда не замечала, надетая на меня матерью. Представляешь, я спрашиваю ее, зачем она это сделала, а она говорит: «Ничего страшного». Мы с тобой спали, а она вошла в комнату…

— И что?

— Да ничего.

— А кожа?

— Я ее сняла и надела обратно на куклу, которая стояла у спинки кровати. Самое интересное, что это моя кукла, но я никогда ее не видела.

— И что потом?

— Потом я просто одеваюсь и мы вместе с мамой уходим.

— Куда?

— Не знаю. Мы просто идем по дороге, а под ногами бегут ручьи после дождя.

— Вот этого дождя? — Клив мотнул головой в сторону окна.

— Нет, дурачок, того, что был у меня во сне.

— Так ты сняла кожу?

— Да, и теперь я ощущаю свободу.

— Значит, это хороший сон, — Клив пожал плечами и подмял под себя горячее тело любовницы.

В подвале было темно и сыро. Бентли осторожно спускался по скрипучим ступеням. Затхлая вода, наполнявшая чугунную ванну в дальнем конце подвала, вздрогнула. Выбравшееся из нее существо напоминало творение скульптора, решившего вырубить из цельного куска свежего мяса фигуру в человеческий рост, с чертами, характерными для человека.

— Ты напугал мою жену, Рауль, — сказал Бентли.

— Я всего лишь хотел напомнить, что приближается время.

— Я помню об этом, Рауль.

— Не забывай, кому ты обязан.

— И об этом я тоже помню… Уговор есть уговор. Осталось совсем немного. Поверь, я хочу этого так же, как и ты.

— Анна…

— Да, Рауль?

— Она сейчас с другим. Я чувствую, как он гладит ее кожу. Чувствую его жар.

— Я исправлю это, Рауль.

— Исправь, пока не стало слишком поздно.

— Я понимаю.

Существо снова скрылось в затхлой воде. Лестница заскрипела под тяжестью тела Бентли.

— Ты поговорил с ним? — спросила жена, когда он прошел на кухню.

— Да, Клэр.

— Я не хочу, чтобы он разгуливал по дому.

— Не будет.

— Он так и сказал тебе?

— Это и его дом, Клэр. Без него у нас ничего бы этого не было.

— Слизняк! — она ударила Бентли по лицу. — Думаешь, я не знаю, чего он хочет?! Ему нужна Анна, а не этот дом!

— Я знаю, Клэр.

— Так сходи и скажи ему, чтобы подождал!

— Он беспокоится за нее.

— Беспокоится?! — Клэр громко рассмеялась. — Думаешь, он знает, что такое беспокойство?!

— Он чувствует, что Анна с другим.

— Он так и сказал?

— Да.

— Я поговорю с ней.

Клэр поднялась в комнату дочери.

— Анна! Анна, где ты? — кровать заправлена. Вещи прибраны. — Глупая девчонка! — Клэр вернулась к мужу. — Похоже, она не ночевала дома!

— Значит, Рауль был прав.

— Конечно, прав! — еще одна звонкая пощечина. — Это все из-за тебя! Слабохарактерная тряпка! — взвизгнула Клэр, но тут же попыталась взять себя в руки. — Ничего. Я найду Анну и поговорю с ней.

— Думаешь, она станет тебя слушать?

— Станет, — Клэр смерила мужа презрительным взглядом. — Слава богу, в ней больше от матери, чем от отца.

Припав к окну, Клив пытался отыскать в хороводе гостей Анну. Это был ее праздник — восемнадцатый день рождения. Подарок был куплен. Он лежал в кармане Клива, но его никто не приглашал, чтобы он мог подарить его Анне. Вот уже три недели, как она не отвечала на его звонки, избегала с ним встреч… Наконец-то Клив увидел сквозь запотевшее стекло свою возлюбленную. Она вошла в свою комнату. Сердце Клива забилось в груди, и он уже готов был постучать в окно.

— Сегодня особенный день, — услышал он голос ее матери.

— Я знаю, мама.

— Сегодня твоя жизнь изменится. Ты понимаешь это?

— Да, мама.

— Так будет лучше, Анна. Рауль сможет позаботиться о тебе. Он много лет заботился о нас с твоим отцом, но теперь мы позволим ему заботиться о нашей дочери. С ним у тебя есть будущее. Он поможет тебе найти достойного мужа, родить здоровых детей, принесет благополучие в твой дом.

— Я понимаю, мама.

— Я рада, что ты моя дочь, и я горжусь тобой.

Когда гости разошлись и почти во всех окнах погас свет, Клив пробрался в дом. Он хотел отыскать Анну, вручить ей подарок и спросить, почему она избегает встреч с ним, но вместо этого встретил ее мать.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она, узнав его.

Клив промолчал.

— Ты должен уйти.

— Анна?

— Она не хочет тебя видеть.

— Я принес ей подарок.

— Можешь передать через меня.

— Нет.

— Тогда уходи и подари его другой девушке.

Где-то рядом хлопнула дверь.

— Анна!

— Ты ей не нужен, — Клэр подошла так близко, что он чувствовал ее дыхание.

— Анна!

— Уйди из ее жизни и из этого дома! — повысила голос Клэр.

Клив сделал шаг назад и посмотрел на входную дверь.

— Вон! — поторопила его Клэр.

— Мы пришли, Рауль, — сказал Бентли, остановившись возле чугунной ванны.

Кусок мяса, лишь отдаленно напоминавший человека, поднялся из темной стухшей воды.

— Я ждал тебя, — сказал он Анне, касаясь рукой ее щеки.

Его неуклюжие пальцы забрались ей в рот, растягивая щеки. Анна закрыла глаза. Из уголков рта потекла кровь.

— Не бойся, — прошептал Рауль. — Тебе не будет больно.

— Мама говорила мне.

— Да. Она тоже через это когда-то прошла.

Его пальцы потянули сильнее, растягивая щеки Анны. Ее кожа начала отделяться от плоти, обнажая мышцы, сухожилия, хрящи. Рауль неторопливо освобождал череп Анны от ненужного покрова. Ее кожа не рвалась, она растягивалась, подобно резине. Рауль потянул вниз, обнажая шею Анны, затем плечи — одно за другим, грудь, руки.

Стоя в стороне, Бентли видел, как Анна сама начинает помогать Раулю освобождать ее от этой ненужной оболочки. Ее кожа упала к ее ногам, залив бурой слизью пол и белое праздничное платье.

— Я подарю тебе новую кожу, — сказал Рауль. — А эту… Эту ты наденешь на своих детей, чтобы, когда они вырастут, привести их ко мне. Ты ведь хочешь, чтобы они были так же счастливы, как и ты…

— Да, Рауль.

Анна перешагнула через край чугунной ванны и, обвив шею Рауля руками, прильнула к нему в безгубом поцелуе.

Бентли осторожно поднялся по скрипучей лестнице и закрыл за собой дверь. Рауль не любил, когда за ним наблюдают в подобные моменты.

— Анна? — Клив пораженно смотрел на окровавленные руки ее отца, которыми он незадолго до этого бережно сворачивал снятую с нее кожу, чтобы после передать родившимся у нее детям. — Где Анна? Что вы с ней сделали?

— Я велела тебе убираться! — закричала на него Клэр. И уже мужу: — Не стой как истукан! Выкини этого мальчишку из дома!

Бентли молча смотрел то на Клива, то на свои руки.

— Чертов слюнтяй! — Клэр попыталась сделать это сама.

— Анна! — Клив отмахнулся от рук ее матери. — Где она? — он схватил Бентли за грудки. — Она там, да? В подвале? Черт!

Лестница жалобно заскрипела под его весом. Клэр что-то кричала вдогонку, но он уже не слышал ее.

— Анна? — шепотом позвал Клив.

Он стоял возле чугунной ванны, с трудом узнавая в одном из двух вырубленных из свежего мяса существ свою возлюбленную. То, чем они занимались, не укладывалось в его сознании. Это не был секс. Не мог им быть!

— Анна? — снова позвал Клив.

Повернув голову, она посмотрела на него.

— Скажи ему, чтобы он ушел, — велел ей Рауль, продолжая фрикции.

Она молчала. Ее лишенные век глаза смотрели на своего возлюбленного. Ее рот был открыт, и за рядом белых зубов Клив видел, как извивается язык, облизывая сухое нёбо.

— Сделай это! Иначе я оставлю тебя такой, какая ты сейчас, навсегда! — закричал Рауль.

В больших глазах отразился страх.

— Анна?

— Уйди, Клив. Пожалуйста, уйди. — Она обняла Рауля, прижимая к себе. — Прости меня, — эти слова уже предназначались Раулю.

Клив шел по улице, зная, что никогда не сможет забыть увиденное. Может быть, подобные Раулю существа живут в каждом доме? А может быть, и нет? Теперь он будет более осторожен в своих чувствах. В мире много вещей, о которых лучше не знать, а если и знать, то хранить молчание.

Маленькая ложь

История — это басня, в которую договорились поверить.

Наполеон

— А зачем вам моя старая заправка? — подозрительно спросил старик, прищуривая голубые глаза. — Надеетесь снова начать торговлю? Зря. После того, как проложили новое шоссе, никто не заезжает на эту заправку…

— Я не хочу начинать торговлю, — поспешил успокоить старика Фрэнк Девлин.

— Тогда в чем дело?

— Истории…

— Истории? — старик прищурился сильнее. — Те самые истории?

— Те самые истории…

— Вот как… — старик огляделся, словно боялся стать персонажем розыгрыша. — Вот уж не думал, что смерть смотрителя поможет мне сдать в аренду эту груду железа!

— Так смотритель умер? Кажется, тело его не нашли.

— А кровь? — всплеснул руками старик. — Ни один человек не сможет выжить, если потеряет столько крови!

Пауза в разговоре. Девлин закурил.

— Кстати, после того случая там так и не навели порядок, — напомнил старик.

— Так даже лучше.

— Вот как… — старик огляделся и поспешил подписать необходимые бумаги, решив, что если этого не сделает, то Девлин либо проспится и сбежит, либо окончательно свихнется и попадет в сумасшедший дом.

Следом за арендой заправки в Неваде Девлин купил старую «Импалу» кирпичного цвета — точно такую же, как та, что принадлежала пропавшему сторожу. Купил он и бутылку виски, которую нашли в машине сторожа. Даже одежда и еда были выдержаны согласно протоколу полиции. Девлин знал, что от того, как пройдет первая ночь, будет зависеть все остальное — либо история зацепит его, либо снова придется высасывать сюжет из пальца. Особенно сейчас, когда хотелось побыстрее закончить очередной сборник страшных историй и забыться где-нибудь на Гавайях.

Он приехал на заправку вечером. Солнце висело в небе, пробиваясь своими лучами сквозь грязные окна. Старый замок открылся лишь с третьей попытки, и то после того, как Девлин хорошенько съездил по нему ногой. От удара тонкие стены конторы управляющего вздрогнули, звякнули стекла. Девлин толкнул дверь. Она распахнулась, ударилась о стену и медленно поползла на прежнее место. Девлин дождался, когда дверь закроется перед ним, затем снова открыл, на этот раз осторожно. Прошел внутрь. Под ногами скрипнуло разбившееся стекло. Взгляд зацепился за разломанный кассовый аппарат, разбитую витрину, где остались лишь ценники продаваемых товаров. Девлин подошел к двери в комнату, где был убит сторож. По фотографиям он знал, что там есть диван, стол, старый холодильник, громоздкий шкаф и старый ковер на полу. Тот самый ковер, на котором было больше всего крови сторожа.

— Ладно, давай теперь посмотрим на это живьем, — сказал себе Девлин, открывая дверь.

Старые петли заскрипели. В нос ударил резкий запах. Сквозняк поднял пыль, и теперь она кружилась в пробивавшихся сквозь грязные окна лучах заходящего солнца. Кровь высохла, потеряла цвет, сочность. Да и само место уже не пугало, не будоражило фантазию.

— Да, на фотографиях все это выглядело намного страшнее, — признался себе Девлин, однако решил не отступать от намеченного плана.

Он распаковал вещи и просидел за пыльным столом до поздней ночи, но в голову не пришло ни одной идеи.

«Может быть, нужно выпить?» — подумал Девлин, вышел на улицу, достал бутылку виски, попытался вспомнить, была бутылка сторожа открыта или нет, но так и не смог.

Впрочем, это уже была другая история. Его история. Он мог изменить детали, мог упустить ненужные подробности. К тому же убийство сторожа произошло более десяти лет назад и вряд ли кто-то сможет восстановить все детали. Да и кому они нужны?!

Девлин выпил, потратил пятнадцать минут на поиски идеи, выпил еще. Алкоголь подстегнул воображение, вот только фантазии направились совсем не в ту сторону, на которую рассчитывал Девлин. Фантазии бежали в аэропорт, к пляжам.

Девлин встал из-за стола, включил свет и еще раз обошел помещение. В одном из шкафов ему удалось найти старое радио, работающее от сети. Заземления не было, и железные части радио били током. Несильно, но достаточно, чтобы стать осторожным. Девлин покрутил ручку настройки. Ничего. Лишь белый шум.

— Прямо как в голове!

Девлин вышел на улицу, убеждая себя, что бросать курить накануне завершения долгой работы было не очень хорошей идеей.

«Мне нужно всего недели две-три, не больше, — говорил он себе. — Что изменится, если я буду курить еще месяц? Верно — ничего».

Девлин почти убедил себя, почти забрался в старую «Импалу» и отправился в ближайший город, когда увидел разрезавший ночь свет автомобильных фар.

Машина кашляла, стреляла, дергалась. Старая, крохотная. Под капотом что-то грохнуло, когда она остановилась возле Девлина. Мотор заглох.

— Ну слава богу, добралась до заправки! — сказала девушка с густыми рыжими волосами, выбираясь из «Фиесты».

Она встретилась с Девлином взглядом и широко улыбнулась.

— Я Шарлотта!

— А я…

— Неважно, кто вы! — беспечно всплеснула она руками. — Главное, что я спасена, — на мгновение в ее взгляде мелькнули сомнения. — Вы ведь почините мою машину?

— Сомневаюсь.

— Но на вас комбинезон механика!

— Это просто комбинезон.

— Какая разница?! — Шарлотта закурила.

Сигаретный дым манил, притягивал.

— Могу я спросить… — начал было Девлин, решив, что сегодня точно не станет бросать курить, но девушка уже шла прочь к пыльной «Импале» кирпичного цвета.

— Это ведь ваша машина?

— Моя.

— Тогда если вы не можете починить мою «Фиесту», отвезите меня в ближайший отель.

— Нет.

— Почему?

— Потому что… — Девлин вздрогнул, услышав включившееся радио.

Белый шум сменился звуками музыки, затем начались новости. Девлин бросил взгляд на девушку. Она курила, разглядывая «Импалу», и, казалось, не замечала больше ничего.

— Продайте мне ее! — неожиданно предложила Шарлотта, продолжая стоять спиной к Девлину. — Если не хотите везти меня в отель, то…

— Не продам, — отказал Девлин, продолжая прислушиваться к экстренному выпуску новостей по радио.

— Думаете, у меня нет денег? — Шарлотта не смотрела на него. — У меня есть деньги. Сколько вы хотите?

— Дело не в деньгах.

— Тогда в чем?

— Если я продам вам машину, то как потом сам выберусь отсюда?

— Почините мою.

— Я же сказал, что не механик.

— Что же нам тогда делать?

Шарлотта наконец-то обернулась, бросила на землю истлевшую сигарету, достала новую, подошла к Девлину.

— У вас нет зажигалки?

— Нет.

— Жаль. — Она достала свою зажигалку, прикурила и, выпустив в лицо Девлину струю синего дыма, предложила сигарету.

На третьей затяжке Девлину показалось, что выпитое им прежде виски как минимум удвоилось.

— Что с вами? — спросила Шарлотта.

— Не курил три дня.

— Жестоко!

— Я тоже так думаю, — Девлин невольно улыбнулся. — Хотите выпить?

— Что?

— У меня есть виски.

— Вы очень странный механик.

— Я же сказал, что я не механик.

— Тогда кто? Сторож?

— Писатель.

— Писатель? — Шарлотта на мгновение задумалась, затем неожиданно рассмеялась.

— Что смешного? — обиделся Девлин.

Шарлотта не ответила, вместо этого вспомнила, что они находятся на заправочной станции.

— Ничего страшного, что мы курим здесь? Ничего не взорвется?

— Здесь нет бензина.

— Вот как? — Шарлотта снова рассмеялась. — Что же это за заправка такая? Без механика, без бензина?

— Здесь когда-то убили человека. — Девлин увидел, как Шарлотта опешила, и поспешил сказать, что именно об этом он и пишет.

— Ах, я совсем забыла, что вы назвались писателем… — пробормотала она, словно только сейчас понимая, что самое время бояться.

— Не «назвался», а я и есть самый настоящий писатель.

— Известный?

— Достаточно.

— Почему же я вас тогда не узнаю?

— А вы знаете лица многих писателей?

— Нет, но… — она неожиданно снова улыбнулась, тряхнула головой. — Кажется, вы говорили, что у вас есть выпить?

— Виски.

— Пусть будет виски.

— Ну и где здесь убили человека? — спросила Шарлотта, после того как они с Девлином выпили и выкурили по сигарете.

Девлин указал на дверь в соседнюю комнату.

— И кто это был?

— Старик. Сторож.

— А убийца?

— Его не нашли. Ни убийцу, ни убитого.

— Вот как… — протянула Шарлотта, поднимаясь на ноги.

Она вышла на улицу. Девлин не окликнул ее. Достал из оставленной пачки сигарету, закурил. Музыка из динамика старого радио снова прервалась. В экстренных новостях говорили о рыжеволосой девушке на старой «Фиесте». Девлин пропустил первую часть и теперь знал лишь, что полиция разыскивает эту девушку. Девлин замер, ожидая, что экстренный выпуск новостей повторится, но вместо этого снова заиграла старая музыка.

Девлин осторожно подошел к окну. Шарлотты нигде не было видно. Он вышел на улицу. Старая «Фиеста» сутулилась недалеко от «Импалы».

— Шарлотта! — позвал Девлин.

Ему никто не ответил. Он вышел на дорогу, решив, что девушка ушла пешком. Висевшая в небе серебряная луна освещала серое полотно дороги, но Шарлотты не было видно. Девлин вздрогнул, увидев девушку в пустыне. Перебравшись через дорогу, она шла по высушенной солнцем земле.

«Что, черт возьми, она делает?» — подумал Девлин, снова позвал ее, не получил ответа и пошел следом.

Ему удалось догнать Шарлотту только после того, как она остановилась. Дорога и заправка остались далеко за спиной. Девлин не оборачивался, стараясь не воспалять воображение.

— Почему ты ушла? — спросил Девлин. Шарлотта не ответила. — Ладно. Тогда куда ты идешь?

Она указала на старую, заметенную наполовину яму в земле. Девлин подался вперед, стараясь заглянуть на дно ямы.

— Что это? — спросил он, обернулся, не увидел Шарлотты и вздрогнул.

Теперь были только он и пустыня. Да еще, возможно, яма в земле. Могила, которую когда-то давно безуспешно пытались раскопать дикие звери. Девлин не знал, откуда пришло это знание, но он уже отчетливо видел эту картину. И тело старика-сторожа на дне, и девушку, которая отвозит его сюда на своей машине, а затем мчится прочь, в неизвестность. И неважно, что большинство деталей оставались покрыты мраком. Все это придет. Нужно лишь вернуться в каморку управляющего и начать записывать то, что уже есть… Как и всегда… И пусть его снова обвиняют во лжи — неважно. Правды все равно никто никогда не узнает здесь: в этой пустыне… в этом мире…

Слуги чужого бога

Неизбежность — вот что было достойным финалом этой истории. Но вначале, как всегда, была надежда и была вера…

Джейк. Он родился в самый обычный день самого обычного года. Особенным было то, кем он родился. И то, кто его родил. Хотя о последнем мало кто знает. Даже сам Джейк. От воспоминаний ничего не осталось. От настоящих воспоминаний. Лишь иллюзия, вымысел. Он вырос в приемной семье, которая любила его как родного. У него были два брата и три сестры. Не по крови, а по праву нахождения в одной и той же семье. Но Джейк оставил их, как только представилась возможность. Покинул ставший родным дом и сбежал в большой город. Там ему удалось встретить девушку и стать отцом, но сны заставляли его оставить в прошлом и этот жизненный отрезок. Кровь рассказывала ему о чужом городе. О месте, где он никогда не был.

— Расскажи мне об этом, — попросила Мириам. Они сидели на краю кровати и смотрели друг другу в глаза.

— Я не могу, — признался Джейк.

— Тогда расскажи мне о своей семье.

— Все в прошлом.

— И ты не жалеешь?

— Нет, — он закрыл глаза и долго сидел, ничего не говоря.

Он видел темный берег, желтый песок которого лизали океанские волны. Видел далекую луну. Слышал бой барабанов.

— Я знаю, что ты не такой, как все, — сказала Мириам.

— Ты ничего обо мне не знаешь, — Джейк вздрогнул. Женская рука коснулась его щеки.

— Покажи мне, — Мириам прижалась губами к его шее. — Покажи мне, каков ты внутри.

Бой барабанов усилился. Разведенные костры жарили брюхо ночного неба.

— Не бойся, — шептала Мириам. — Я знаю, что меня ждет, — она разорвала ему рубашку и впилась ногтями в его грудь. — Сделай же это! — прорезал тишину ее крик.

Кровь заструилась по смуглой коже. Теплая. Свежая. Джейк не двигался. Сидел на кровати и смотрел, как Мириам слизывает кровь с его тела.

— Ты сладкий, — прошептала она, улыбаясь окровавленными губами.

Теперь барабаны били для них двоих. Как и костры. Их жар проникал в самую плоть, и дикие пляски чернокожих тел сливались в дьявольский хоровод безумия и страсти.

— Позови его! — взмолилась Мириам. — Скажи, что я жду его!

— Нет.

— Тогда я сделаю это сама, — пальцы Мириам скользнули Джейку под кожу, отделили ее от мяса, словно ненужную одежду от желанного тела. — Скажи, что ты чувствуешь, — попросила женщина.

Теплая кровь струилась по ее рукам, лаская запястья. Обнаженная плоть согревала кисти рук. Жар костров и бой барабанов нарастали. Комната перестала существовать. Теперь их окружала ночь. Дикая, непроглядная ночь, сдобренная криками вышедших на охоту хищников и первородными инстинктами, которые горели в груди, разжигая животную страсть. И все уже не имело значения, меркло на фоне древних ритуалов и забытых богов. Абсолютно все…

* * *

Морг. Мириам открыла глаза, наполняя слипшиеся легкие холодным воздухом. Патологоанатом, женщина с холодными голубыми глазами и толстыми пальцами мясника, вскрикнула и тупо уставилась на ожившего мертвеца. В светловолосой голове лихорадочно роились мысли о подобных случаях. Желтая пресса, научные статьи, вуду, летаргический сон — да что угодно, лишь бы объяснить увиденное. Но объяснений не было. Лишь мысли в голове, кружащие роем всепроникающих мух. Сотни, тысячи черных точек… Женщина поняла, что теряет сознание, и подумала, что это, наверное, лучшее, что могло с ней сейчас случиться.

— Черт! — Мириам поднялась с анатомического стола.

Кровь снова начинала пульсировать, чувства возвращались. Немота проходила, сопровождая свое отступление невыносимым покалыванием во всем теле.

— Прости, но это мне сейчас нужнее, — сказала Мириам, раздевая патологоанатома.

Сиреневый свитер, черные брюки — все на пару размеров больше, но это лучше, чем всепроникающий холод, призванный замедлить процесс разложения.

* * *

Дом. Горячая ванна. Ужин. Неудачный ужин, если быть точным. Мириам вырвало, и как бы сильно после ни урчал пустой желудок, она так и не смогла больше поесть. Спасла лишь бутылка «Woodford reserve», которую принес бывший ухажер. Они выпили и занялись любовью, а после, когда опьянение прошло, Мириам велела ему проваливать.

Ночь окружила ее: тихая, одинокая. Виски оказалось дешевой подделкой, и Мириам чувствовала, как у нее начинает болеть голова. Она вспомнила Джейка. Вспомнила проведенную с ним ночь. Вернее, не ночь, а то, куда они отправились с ним в безумном хороводе животных инстинктов. Дикие леса, дьявольские пляски, барабаны, костры…

Мириам осторожно запустила руку под левую подмышку. Плоть была мягкой и теплой. Никаких уплотнений. Никакой опухоли. Словно и не было конца света. Ее конца света. Мириам отыскала в темноте телефон и позвонила матери.

— Извини, что накричала на тебя, — сказала она, прикуривая сигарету.

— Ничего, я уже привыкла, — сонно сказала мать.

— Нет. Мне правда жаль, — Мириам выпустила к потолку струю синего дыма и пообещала, что приедет на день рождения отца.

— Мне его обрадовать или пусть будет сюрприз?

— Пусть будет сюрприз, — сказала Мириам, и мать где-то далеко тяжело вздохнула.

Друг детства — это всегда друг детства. Особенно если он жил напротив твоего дома. Ну, собственно, с одним из таких друзей Мириам и проснулась на следующий день после юбилея отца. Она соскользнула с кровати и собрала разбросанную на полу одежду. Секс был отвратительным, и громкий храп Майка усиливал чувство разочарования. Да. Похоже, иногда действительно лучше оставаться друзьями, не переступая эту тонкую грань.

Мириам оделась и подошла к зеркалу. В тридцать два бурную ночь сложно скрыть. Она топчется на твоем лице, оставляя неизгладимые следы, которые косметикой вряд ли удастся спрятать. Мириам вышла на улицу и закурила. День обещал быть жарким. День… В памяти родилось далекое эхо барабанного боя. Два месяца назад она спасла себе жизнь. Не Джейк, а она. Она нашла его. Она заставила его поделиться с ней силой… Жирная муха села ей на плечо.

— Пошла прочь, — отмахнулась от нее Мириам.

Муха взвила в воздух, немного покружила над растрепанной головой и снова опустилась на плечо. Мириам замерла, занесла руку и ловко прихлопнула надоедливую тварь. Кожа на плече лопнула.

— Это что еще за… — Мириам выгнула шею, пытаясь разглядеть небольшую язву на бледной коже.

Крашеный ноготь сковырнул гнойную корку. Желтая слизь тонкой струйкой скатилась по руке. Боли не было. Мириам погрузила ноготь в рану и ничего не почувствовала.

— Боже мой! — прошептала она, отгоняя еще одну муху.

* * *

Трупные пятна начали появляться на теле Мириам спустя месяц после того, как она обнаружила на плече язву. «Чертов Джейк!» — думала она, листая журнал приемов, когда началась ее смена. Три месяца назад его привезли в больницу. Она помнила тот день. Еще бы! Как такое забудешь. Пикап переехал его, раздробив кости, и группа медиков, выехавшая на вызов, сказала, что ничего от них не зависит. Они могли только ждать. Ждать, когда за Джейком придет смерть. Но смерть не пришла. Вместо этого сломанные кости срослись, а раны затянулись. В бреду он назвал адрес прежней семьи. Девушка и ребенок. Мириам нашла их, после того как узнала, что ей осталось не больше месяца. «А что, собственно, терять?!» — решила она.

Жули, высокая и худая, как страус, встретила ее на пороге обветшалого дома, укачивая на руках годовалого ребенка. Мириам дождалась, когда девочка заснет, и выслушала долгую историю Джейка.

— Вот возьмите, — сказала Жули, протягивая ей записи отца ребенка. — Он долгое время пытался разобраться в себе. Изучал, анализировал… А когда разобрался, то сразу ушел. Если бы я знала, что все будет так, то никогда не стала бы ему помогать, хотя, наверное, он все равно бы узнал. Узнал и ушел…

* * *

Мириам спустилась в морг, открыла холодильник и сбросила простыню с холодного тела молодой девушки. Бог Джейка не был добрым богом. Да почему Джейка? Теперь это был и ее бог. Достав нож, Мириам перерезала мертвецу яремную вену и, припав ртом к ране, попыталась высосать кровь. Ничего. Никаких барабанов, костров и буйства ночи. Открыв отстойник под анатомическим столом, Мириам сцедила скопившуюся в нем кровь. Вкус был отвратительным, и ее вырвало. Все стало только хуже. Она умирала. Разлагалась, продолжая существовать. Еще неделя. Еще месяц…

Бездомный вскрикнул, когда Мириам воткнула нож ему в сердце. На этот раз кровь была теплой. Она вырывалась толчками из раны, и Мириам жадно ловила ее открытым ртом. А после, опьяненная своим безумием, она шла, пошатываясь, по ночным улицам и пыталась сдержать рвотные позывы переполненного желудка. Какой-то мужчина остановился и предложил вызвать неотложку.

— Нет, — сказала Мириам и, обняв его за шею, предложила поехать к нему.

Он улыбнулся, оценивая ее словно скаковую лошадь, но, заметив запекшуюся на губах кровь, спешно ретировался.

«Пожалуй, я скоро сдохну, — подумала Мириам. — А если не сдохну, то сгнию заживо». Она проверила пульс. В последние дни он то появлялся, то пропадал. Она не чувствовала этого. Все тело сковывала странная немота.

— Мне нужен Джейк, — шептала Мириам, идя по ночной улице. — Только Джейк сможет мне помочь. Только Джейк.

* * *

Она нашла его в приюте для бездомных, потому что в своих дневниках он часто рассказывал об этом месте. Он посмотрел на нее и сказал, что она плохо выглядит.

— Ты не представляешь насколько, — сказала Мириам.

— Я предупреждал тебя, — сказал Джейк.

— Но это лучше, чем смерть, — сказала Мириам и предложила поехать к ней.

— Я не останусь с тобой, — шептал Джейк, наполняя ее рот своей кровью.

— Я не отпущу тебя, — шептала Мириам, проглатывая его кровь.

И барабаны снова били, разрывая ночную тишину. И костры горели, поджаривая брюхо неба. И чернокожие жрецы совершали свои старинные ритуалы… А после Джейк и Мириам лежали в постели и курили, строя планы на будущее. Странное будущее…

Они никуда не спешили. Особенно теперь, когда тело Мириам снова дышало жизнью и свежестью. Но барабаны звали их. И костры. И ночи. И чем чаще они отправлялись в этот мир, тем сильнее было желание найти его.

— Мы должны это сделать, — сказала Мириам, когда они шли рука об руку по залитой солнечным светом улице.

— Ты ничего мне не должна, — сказал Джейк. — К тому же если я когда-то и отправлюсь туда, то сделаю это один.

— Тогда убей меня, — Мириам схватила его руку и прижала к своей груди. — Убей, иначе я не отпущу тебя. Ты нужен мне. Без тебя… — Мириам услышала жужжание мух и вздрогнула.

— Ты боишься, — улыбнулся Джейк. — Боишься, потому что без меня ты — кусок гниющего мяса.

— Да, — тихо сказала Мириам и снова вздрогнула.

* * *

Они добрались до Северной Африки спустя два месяца. Морской бриз шелестел в кронах дубов и пальм. Оливки и лавры нежились в лучах раскаленного солнца. Где-то далеко племена туарегов и берберов погоняли вьючных верблюдов по великой пустыне в поисках подземных вод, подходящих близко к поверхности, образуя оазисы. Долина Нила была наполнена жизнью и криками торговцев. Арабская речь поставила Мириам в тупик, но на помощь пришел Джейк.

— Не знала, что ты говоришь на этом языке, — сказала Мириам.

— Да я и сам не знал, — признался Джейк.

Они остановились в Каире и долго привыкали к местным обычаям и нравам. На завтрак они ели бобы, приготовленные в оливковом масле, на обед — пшеничную кашу, заправленную рыбой и залитую острым соусом, на ужин — пресные лепешки и тушеное мясо. Ночью они занимались любовью. А утром, проснувшись, снова продолжали поиски, которые привели их из Каира в Тунис, а затем в его пригороды.

Здесь, на берегу Средиземного моря, они принесли жертву своему богу. Поклялись служить ему и окропили своей кровью землю, где некогда стоял великий город.

— Теперь пути назад не будет, — сказал Джейк, уходя в лесные чащи.

— Мне кажется, его никогда не было, — сказала Мириам, следуя за ним.

И цивилизация оставалась где-то далеко за спиной. Слуги шли к своему богу, надеясь на его щедрость, потому что им больше некуда было идти.

Дочери Евы

Машина неотложки. Шум дороги.

— Я одного не могу понять, Дэвид. Какого черта ты работаешь санитаром, когда мог играть квотербеком за профессиональную команду? — говорит Тони Лартер, продолжая ненавязчиво издеваться над другом, потому что сейчас середина ночи, он хочет спать, и жизнь кажется ему самым скучным, что может случиться с человеком, особенно в компании Дэвида Глена. — Ну давай, ответь мне!

— Что тебе ответить?

— Почему ты слил свою жизнь в унитаз?

— Я не сливал.

— Вот как?

— Да ты и сам здесь работаешь. Тоже считаешь, что твоя жизнь в унитазе?

— Нет. Моя жизнь и не могла стать другой.

— Моя тоже.

Машина подпрыгивает на ухабах. Слышно, как ветви стучат о кузов, мат водителя.

— Ты ведь никогда не станешь доктором, — продолжает вредничать Лартер.

— Я знаю.

— Тогда кого черта не уйдешь?

Они останавливаются возле фермерского дома. Их встречает глава общины — высокая женщина лет тридцати. Черные волосы свисают ниже пояса. Ноги длинные, обнажаются в вырезе халата до бедер, когда она идет.

— Так что все-таки случилось? — спрашивает Тони Лартер.

Она оборачивается, смотрит на него, но не отвечает. Чувствуется запах свечей. Электричества нет. Цивилизация, кажется, осталась где-то далеко.

— Странное место, странные люди, — говорит Лартер своему другу.

Глен молчит. Они входят в просторную комнату. За открытыми окнами видны терраса и озеро. На водной глади отражаются звезды.

— Это что? — спрашивает Лартер, щурится, пытаясь привыкнуть к полумраку, видит человека в дальнем от окна углу, подходит ближе. Человек лежит на полу раскинув руки, не двигается. — Твою мать! — Лартер резко оборачивается к женщине, которая привела их.

— Это Фрида, — говорит женщина.

— Фрида? — Лартер заставляет себя снова посмотреть на человека без кожи, зовет Дэвида Глена.

— Я вижу.

— Мне плевать, что ты видишь! Неси носилки! — шипит на него Лартер.

Глен уходит. Коридор кажется неестественно длинным.

— Ну, что там? — спрашивает водитель.

— Девушка без кожи, — говорит Глен.

— Совсем?

— Совсем. — Он выкатывает из машины носилки.

— Помощь нужна?

— Кому?

— Откуда я знаю… — водитель нервно смеется.

Глен возвращается. Девушка без кожи лежит у стены напротив окна. Лартера нет. Главы общины нет. Тишина. Слабое дыхание, хриплое, предсмертное.

— Какого черта? — Глен недоверчиво идет вперед.

Глаза девушки без кожи вращаются. «Это Фрида», — звучит в голове голос главы общины.

— Фрида? — осторожно зовет девушку Глен.

— Она слышит тебя, — говорит глава общины.

Она стоит за его спиной, появившись словно из пустоты.

— Где доктор? — спрашивает Глен.

— Ушел.

— Он знает, что девушка жива?

— Сомневаюсь, что она жива.

— Но ведь…

Глен делает шаг вперед. Чувствует под ногами что-то мягкое, скользкое.

— Твою мать! Это что, ее кожа?!

Он оборачивается, глава общины смотрит на него большими глазами.

— Пожалуйста… — шепчет девушка без кожи.

Глен перешагивает, подходит ближе.

— Пожалуйста, прикоснись ко мне…

— Что? — он растерянно наклоняется ближе, считая, что ослышался.

— Прикоснись к ней, — говорит глава общины. — Я вижу, ты хочешь этого.

Глен молчит. Глаза девушки без кожи горят безумием. Или же нет? Страстью? На мгновение Глену кажется именно так.

— Прикоснись к ней, — снова говорит ему глава общины. — Разве ты не видишь? Она тоже хочет этого.

— Нет… — Глен пятится. — Где, черт возьми, доктор?

— Прикоснись же ко мне! — кричит на него девушка без кожи.

Она поднимается, ползет к нему на четвереньках, оставляя кровавый шлейф.

— Пожалуйста, успокойтесь… — шепчет Глен, отступая к выходу на террасу.

Чувствуется запах свежести: ветер, озеро, ночная прохлада.

— Мы отвезем вас в больницу, — говорит Глен девушке без кожи, продолжая пятиться к выходу. — Мы спасем вас. Все будет хорошо…

Сознание отключается, а когда Глен открывает глаза, то видит улыбающееся лицо Лартера. Девушка без кожи лежит на носилках, укрытая простыней.

— Она была жива, — говорит Глен.

— Кто? — Лартер растерянно смотрит на пропитавшуюся кровью простыню.

— Она.

— Ну конечно! — Лартер снова начинает улыбаться.

— Но я видел!

— Ты отрубился!

— Я…

— Снова вернулся к прежнему? Что на этот раз? Кокаин? Крэк? Метс?

— Я не…

— Ну конечно, Дэвид! Ты всегда не виноват. Все это жизнь, верно?

Глен не отвечает, подается вперед, срывает простыню с лица девушки. На него смотрят черные мертвые глаза. Желудок сжимается.

— Значит, метс… — говорит Лартер и качает головой.

Они добираются до города молча.

— Знаешь что, — предлагает Лартер, впервые за вечер почему-то начиная жалеть старого друга, — иди домой, а мы тут сами справимся с телом.

Глен кивает. В голове гул, и он думает лишь о том, как добраться до кровати.

— Тяжелый день? — спрашивает сквозь сон жена.

— Скорее ночь, — шепчет Глен, закрывая глаза.

Ему ничего не снится. Ничего вымышленного. Все здесь. Все уже в нем. Девушка без кожи, ее просьбы, ее голос, взгляд…

Глен поднимается с кровати. В холодильнике стоит бутылка водки, и он старается думать лишь об этом.

— Прикоснись ко мне! — звучит в голове женский голос… Или же не в голове?

Глен вздрагивает, оборачивается. Девушка без кожи лежит на кухонном столе. Мертвые глаза устремлены в потолок. Капли крови падают на пол. Глен слышит в тишине этот звук.

— Какого…

Он недоверчиво подходит к столу. Кажется, что это снова все у него в голове, как там, на ферме… Но что если нет? Глен подается вперед, пытается услышать дыхание девушки без кожи.

— Я Фрида! — говорит она и неожиданно обвивает его шею слизкими, лишенными кожи руками, тянет к себе.

Рот без губ открывается, готовясь к поцелую. Глен кричит, вырывается. Ноги скользят в луже крови. Он падает. Гремит посуда. Где-то плачет проснувшийся ребенок, суетится жена.

— Что случилось? — спрашивает она Глена, когда удается успокоить дочь.

Он молчит, пялясь на кухонный стол. Нет ни Фриды, ни крови.

— Дэвид?

Жена касается руки. Он вздрагивает, поднимается на ноги.

— Мне нужно на работу.

— Что?

— Мне нужно снова вернуться в больницу!

Лартер встречает его, не скрывая раздражения, ворчит, ведя в морг.

— Послушай, если тебе нужна помощь избавиться от наркозависимости, то я, как твой друг, всегда смогу помочь…

— Нет никакой зависимости.

Глен открывает двери, проходит в морг. Стол, на котором должна лежать девушка без кожи, пуст.

— И где она? — спрашивает Глен Лартера.

— Может быть, санитары по ошибке в холодильник убрали? — пожимает тот плечами.

Они проверяют все холодильники, но девушки нет.

— Куда, черт возьми, она делась? — злится Глен.

— Не знаю, но уверен, все прояснится…

— Плевать я хотел на твою уверенность!

Глен не хочет, но рассказывает о том, что случилось у него на кухне. Лартер улыбается, говорит, что это невозможно.

— Я сам зафиксировал ее смерть.

Глен не слушает, спрашивает про кожу.

— Что?

— Ее кожа, Тони! Где, черт возьми, ее кожа? Или ты хочешь сказать, что она тоже пропала?

— Я не знаю, — Лартер хмурится, растерянно оглядывается.

— Да что, черт возьми, происходит?! — психует Глен.

Он выходит на улицу, потому что в помещении его снова начинает тошнить.

Ночной воздух трезвит. Выкурить сигарету, собраться. Теперь за руль. Прочь из города. К загородной ферме.

— Я знала, что ты вернешься, — говорит глава общины.

— Где Фрида? — спрашивает Глен.

Женщина улыбается.

— Такие, как ты, всегда приходят.

— Я спросил…

Глен видит, как из дома выходит обнаженная девушка, поправляя кожу, словно платье. Голова начинает идти кругом.

— Я спятил, да? — спрашивает Глен Фриду.

Она улыбается.

— Я нравлюсь тебе?

— Мне? — Глен окидывает ее растерянным взглядом.

— Ты считаешь меня красивой?

— Возможно.

Фрида снова улыбается, берет его за руку и ведет в дом.

В общине тихо. Коридоры кажутся бесконечными. Утро не наступает. Свет дарят лишь толстые свечи. Пахнет ладаном, цветами и морским бризом. Где-то далеко поют птицы.

— Ты хочешь увидеть наш сад? — спрашивает Фрида.

Глен пожимает плечами. Они идут на террасу, к озеру. Белые лебеди качаются на черной глади. Персиковые деревья гнутся к земле ветвями с сочными плодами.

— Хочешь? — спрашивает Фрида, срывая один из них.

— Хочу знать, кто вы такие, — говорит Глен.

— Ты знаешь, — она улыбается. — Просто не помнишь. Как не помнил твой отец, твой дед… Но это всегда в вас было.

— Было что?

— Часть нас.

Фрида обнимает его за шею, целует в губы. Глену нравится жар ее дыхания, нравится ее гладкая кожа, которой так приятно касаться. Он ощущает, как обостряются все его чувства. Мысли бегут в голове сплошным потоком. Бегут назад, сквозь века, тысячелетия.

Глен видит дивные сады, обнаженных мужчин и женщин. И земли за этими садами. Видит грязных, голодных людей, увядших, безобразных женщин. Они умирают, рождаются, снова умирают. И за всем этим наблюдают бессмертные жители райских садов. Век за веком. Но рано или поздно они устают от своего бессмертия. Особенно мужчины.

Они смотрят на земли, вокруг садов, смотрят на новых женщин. И сначала уходит один из них, затем другой. И вот вскоре в садах остаются только женщины. Они следят за своими мужчинами, за своими возлюбленными, которые променяли бессмертие на минутную радость. И сбежавшие мужчины умирают, перерождаются из поколения в поколения, забывая, кто они, откуда. И женщинам в священных садах больно на это смотреть. Женщины одиноки в своей вечности. Поэтому они выходят к предкам тех, кто некогда покинул дивные сады, очаровывают их, зовут к себе.

— Но ваше предательство никогда не будет прощено, — говорит Фрида. — Мы никогда не простим вас, но и никогда не забудем. По крайней мере, так будет в священных садах.

— Почему бы вам тогда не поселиться в нашем мире?

— В вашем мире? — Фрида смеется. — В этом грязном, никчемном мире, среди животных, лишь отдаленно похожих на нас?

— Так ты считаешь меня животным?

— Не тебя, а только тех, в ком не течет кровь наших мужчин. В них нет души, нет света. Они ничтожны. И их очень много. Здесь, на этой земле, — Фрида снова целует Глена, пробует его вкус. — Скажи, разве ты никогда не считал себя особенным?

— Возможно.

— Я знаю, что считал, — она улыбается. — А женщины? Вспомни всех, с которыми ты был. Разве ты хотел остаться хоть с одной из них? Разве ты не чувствовал, что это просто бездушные животные, отличающиеся от тебя?

— Я не думал об этом.

— Думал, — говорит Фрида. — Просто боялся признаться себе в этом. Каждый раз, каждую новую ночь.

Она заставляет его опуститься на колени, отдается ему под нависшей ветвью персикового дерева.

— Скажи, что ты чувствуешь теперь? — спрашивает она.

Глен молчит. Его тело дрожит, мысли в голове летят где-то высоко.

— Ты ведь счастлив, не так ли? — спрашивает Фрида.

— Да.

— Все твои мечты. Все твои фантазии. Все здесь. Во мне. В таких, как я.

— Да.

— И так будет до тех пор, пока ты будешь служить нам, — она снова улыбается. — Ты ведь будешь служить нам?

— Да.

— Я так и знала…

Джей Арс →

← Предисловие

* * *

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

Мистические рассказы. Часть 2

RoMan Разуев, 2022

Учись тонуть

Джейн Шемилт, 2015

Цена победы. Российские школьники о войне. Сборник работ победителей V и VI Всероссийских конкурсов исторических исследовательских работ старшеклассников «Человек в истории. Россия – ХХ век»

Группа авторов

Кто сказал, что в мафии только мальчики? 8

Елена Роговая, 2023

Как убить свою семью

Белла Маки, 2021

Забытая девушка

Карин Слотер, 2022

Фатум. Самые темные века

Генри Лайон Олди, 2018

Убийство как одно из изящных искусств

Томас де Квинси

Мои ужасные фантазии. Том первый

Сергей Воробьев

Приходите в мой дом. Сборник авторов портала «Изба-Читальня»

Коллектив авторов, 2015

Сборник

Тамара Анатольевна Сальникова

Ода моим страхам

Марина Михайловна Ламбертц-Симонова, 2023

Домик в лесу

Денис Лунгу

Дыра в стене

Н. Свечко

Мы связаны. Ты и я

Алексей В. Паршин

47 отголосков тьмы (сборник)

Оглавление

* * *

Оглавление

* * *

Смотрите также