Эпитафия

Виталий Борисович Железных, 2021

Сборник коротких рассказов, не связанных между собой. Своего рода мысли автора (мои), вплетенные в истории персонажей. Окружающая действительность, прикрытая выдуманными рассказами. Реализация полета мысли, фантасмагория, перенесенная в строки текста. Содержит нецензурную брань.

Человейник

Квартира 187

Два знакомых щелчка после поворота ключа отпирают дверь моего собственного мирка, где я чувствую себя в безопасности. Теплота родных стен окутывает с ног до головы, как только я переступаю порог. Кидаю дипломат на кресло, сбрасываю с себя оковы рабочих будней: пиджак, галстук, рубашку. Иду в душ, смываю с тела всю недельную рутину, сбриваю щетину, что как символ потраченного впустую времени обступила мое лицо.

“Завтра без опозданий, важное совещание”, приходит сообщение от босса. Щелкаю каналы на телевизоре в поисках нужной программы, на плите свистит чайник, ругань из соседнего мира из-за стены доносится до моей трепетной души. Под канонаду всего этого шума иду на балкон, чтобы вкусить никотин. Перед глазом на горизонте предстают огни вечернего города. Поток людей под окном, движимый невидимой силой, ступает по просторам мироздания, а в центре всего этого движения, все этой жизни, стою я, статичный объект, бесстрастно наблюдающий за всей этой бессмысленностью. Последние копья заходящего солнечного света пронзают солнечное сплетение в груди, выглядит это словно последняя искра жизни этого мира угасает, уступая место искусственному свету города.

Вхожу в спальню, в руке держу красный маркер. На белоснежных обоях над кроватью жирным текстом обвожу надпись, свою последнюю аксиому, что я принял уже давным-давно. Немного отступаю назад, ставлю табурет, прокидываю веревку через стропила балки под потолком, скручиваю петлю. В шкафу висят галстуки на каждый день недели, но продев голову в петлю я чувствую, что этот галстук сидит на мне, как никакой другой. Нет никакого колебания, нет никакого сожаления. Резким движением выбиваю из-под ног мост, связывающий меня с жизнью. Удавка обвилась вокруг шеи, перекрыв доступ к кислороду. Слышу собственные хрипы, чувствую конвульсии своего тела, которое не хочет умирать. Руки инстинктивно хватаются на горло. Прокручиваюсь на 360 градусов, перед взором предстают материальные блага, нажитые годами труда. Тело медленно перестает болтаться и крутиться, взгляд останавливается на последнем послании, оставленным красным маркером самому себе: “Я ебал так жить”.

Квартира 104

«Что же с нами стало…» — говорит Вася, его пустой взгляд устремлен на сорокоградусную жидкость в стопке, стоящей перед ним. Я не отвечаю ему на этот экзистенциальный вопрос, впрочем, он и не ждет ответа.

Отточенным годами практики движением руки переливаю содержимое стопки в свое горло, чувствую, как по кишкам сползает огненная вода. Смотрю на Васю, он все так же сверлит взглядом свой стопарик.

— Че с тобой, Вась? — спрашиваю я.

— Что же с нами стало? Ты глянь, это уже наш привычный ритуал, каждую пятницу мы с тобой, две пьяни, сидим, опрокидываем стопку за стопкой, пиздим обо всем и ни о чем одновременно. Пустой треп. Пустая жизнь…

Он не поднял взгляд, создается впечатление, что он разговаривает с рюмкой водки.

— Заебало… Убери это от меня, — говорит он, отодвигая стопку от себя, — я больше не возьму в рот и ни капли.

Вася встал, я молча наблюдаю за ним. Он подошел к фотографии на стене, на которой улыбается молодой парень, со светлыми волосами и глазами, полными жизни. Да, на фотографии был Вася, точнее его фантомный облик, который он оставил двадцать лет назад. Кажется, я начинаю понимать, что на него нашло.

— Слушай, — говорю я, — ты это, завязывал бы с этим. Я тебе точно говорю, эти мыслишки тебя никуда не приведут.

— Да ты глянь, глянь на меня, — с дрожью в голосе говорит Вася. Я смотрю на него — круглое лицо, обвисшие щеки, угасший взгляд. Он и фотография, как небо и земля.

— Все, братан, я больше так не могу. Заебало. Я говорил так уже дохера раз, но сегодня железно — завязываю, больше пить не буду. — Нарезая круги по комнате процедил он эти слова.

Это уже не впервой. На самом деле это происходит каждую неделю, и я знаю, как играть роль в этом спектакле.

— Согласен, Вась.

— Чего?

— Говорю, согласен, надо что-то менять. И начнем вот с этой дряни, — я указываю на бутылку водки.

— Ты че, серьезно? — говорит он, глазки у него аж немного вылезли из орбит.

— Эта хуйня нас однажды доконает, Вась, хорошо, что ты это вовремя заметил, у нас еще есть время все поменять, — говорю я, пока тащу бутылку к раковине.

— Да… То есть, да! Стой, ты… может оставим, ну на всякий случай, — показывает он пальцем на бутылку, когда я начал наклонять ее над раковиной.

— Не, Вась, я проникся твоими словами, нам точно нужно что-то поменять, — говорю я, продолжая медленно наклонять бутылку.

— Да, так и есть, но… но может не так сразу, понимаешь? Ну то есть я думаю, что времени у нас еще хватает.

— Ты так думаешь? — будто удивленно спрашиваю я.

— Конечно. Давай, прекращай. Где там твоя рюмка… А, вот она! Давай-ка лучше присядем еще.

— Ну хорошо, Вась, но в следующий раз обязательно что-нибудь поменяем.

— Братан, спору нет. Давай, начисляй.

Квартира 150

— О, да! Да! Трахай меня! Давай, не останавливайся! — летят в ухо возгласы стонущего тела подо мной. Ее руки и ноги замком сомкнулись на моей спине. Слева, на комоде, из фотографии в деревянной рамке на нас смотрят счастливые глаза ее и ее мужа. Твою мать, как я в это вписался…

Все закончилось быстро, впрочем, как и всегда. Стою на балконе, слышу шум воды из ванной, папироса Беломора обжигает горло, но курить больше нечего. Какого хрена она курит Беломор?

Надо как-то тактично съебаться. Прохладный воздух с вечерней улицы освежает мозги. Кажется, я окончательно отрезвел.

Вода в ванной перестала шуметь, слышу щелчок открывающейся дверцы балкона за моей спиной. Ну вот, бля, не хватало еще стоять и трепаться с этой курицей.

— Ну че, вдоволь наебался? — Басистый мужской голос бьется мне в затылок.

— Чего… — успел только произнести я, как острая боль пронзила меня и холод пробежал по всему телу. Опускаю глаза и вижу, что здоровенный кухонный нож по рукоять вошел мне в живот. Затем снова, и снова… У меня не было сил даже крикнуть, и я с хрипом рухнул на пол, хватаясь руками за продырявленный живот.

— Ну что, милый, может продо… Дима? Ты… ты сегодня так рано?

— Значит вот чем ты занимаешься, пока я на работе, а, шлюха? — все тот же ровный, басистый голос звучал в комнате.

— Я не… Что у тебя в руке… что ты сделал!?

В глазах начало темнеть, внезапно жуть как потянуло в сон. Веки непроизвольно слипаются. Гулким эхом слышу:

— Нет, Дима, не надо!

— Сдохни, мразь! Сдохни! СДОХНИ!

Крики сопровождаются чавкающим звуком, затем темнота, пустота, тишина…

Квартира 145

— Ты слышал, чувак? Кажется, крики какие-то, — говорит Леха, глядя на меня красными глазами.

— Да, наверное, соседка сверху привела себе очередного ебыря. Не парься, чувак, дай лучше сигу. — говорю я, пододвигая бонг.

На газетке, на полу, лежит покрошенная, некогда пушистая, бошечка. Аромат в комнате стоит блаженный. Леха подогнал стафчик что надо.

Засыпаю кропали в колпак. Зажигалка зависает как звездолет над звездными травами. Стеклянную тару наполняет белоснежный дым, что приятно обжигает горло. Многолетний опыт не дает мне закашлять. Смотрю на Леху, глазки у него прикрыты на девяносто процентов, начинаю хихикать.

— Че угараешь? — спрашивает он, но сам начинает смеяться.

— Да ты бы видел себя, дутик.

Мы заливаемся бессмысленным смехом. Говорят, он продлевает жизнь, если так, то мы будем жить вечно.

Прошло примерно тридцать минут, я сижу в кресле, Леха лежит на диване. Оба мы залипаем в телевизор. Вижу, как мир наклонился. Мы уже находимся не в комнате, мы в кабине космического шаттла, что прорезает пространство, унося нас ввысь, оставляя все мирские проблемы там, внизу.

— Чувак, мы пьяные астронавты, — говорю я.

Леха начинает хохотать, я присоединяюсь. Вдруг стук в дверь. Я встаю, открываю:

— Добрый вечер, я сержант Хапаев. Извините за беспокойство, но не слышали ли вы каких-либо криков или шума?

— Добрый вечер, нет, не слышал, — отвечаю я, — а в чем дело?

— Кто-то, возможно, из ваших соседей позвонил с жалобой на шум из 150 квартиры. Но ни соседи, ни жильцы этой квартиры не открывают.

— Ясно. Но нет, товарищ сержант, ничего не слышал.

— Что-то у вас глаза красные, молодой человек…

— Так вы время видели? Я спал, проснулся от стука в дверь.

— Да? Ну хорошо, извините за беспокойство еще раз.

— Ничего страшного, всего доброго.

— До свидания.

Я закрыл дверь, двинул в сторону комнаты. Это были явно последние гости, которых я бы хотел увидеть сейчас. Но да хрен с ними.

— Кто это был? — спрашивает Леха.

— Сержант Хапаев. Видимо, прибежал на хапку. Я ему сказал, что у нас ничего не осталось.

Леха начинает ржать, я прыгаю в кресло и тоже заливаюсь хохотом. Продолжаем наш полет.

Кислотный дом

“Что же с нами стало?”

“Да, чувак, вот этот прикол”

“Сдохни, сдохни…”

Какие-то невнятные голоса звучат в голове. Где я? Сколько я здесь сижу? Оглядываюсь по сторонам, стены плывут и дышат. Ах, так это комната Насти. Точно, Настя — сестренка. А какого хрена я здесь делаю? Встаю, вижу деревья за окном танцуют под мою музыку в наушниках. Чувство, будто я средоточие всей вселенской энергии. Так вот, что такое марка…

Гляжу перед собой, в окно. Я слился в единое целое с этим миром, и от того кажется, что все люди внизу думают совсем не о том. Как можно думать о работе, учебе и подобной хрени, когда у тебя есть этот мир. Хочется закричать: “Да оглянитесь вы вокруг, вашу мать, вокруг вас Вселенная, дайте ей просто провести вас за руку”. Занятная штука. На что способен маленький кусочек картона.

Оборачиваюсь, комната переливается всеми цветами радуги. Создается ощущение, будто в мире больше нет острых углов, будто этот мир безопасен. Нужно сохранить хотя бы крупицу трезвости ума на случай, если вернется кто из родных. Интересно, сколько еще будет крыть. Что это? Какой-то маленький дом…

“Вась, завязывай с этими мыслями…”

“Давай, не останавливайся…”

“Да не парься, чувак…”

А, кукольный дом моей сестры. Так вот откуда эти голоса. Сколько я залипал на него? Ладно, схожу умоюсь.