Витальный исход

Виталий Балан

«Творить стихи, как творить молитву.Чтобы обратить на себя внимание неба, каждый раз придётся сколачивать Лестницу Якова. Кому же такое под силу?«Подняться к небу — вот работа! Подняться к небу — вот это труд!»… Жизнь в духе — только начало. Дальше — тишина. Тишина надежды на чудо, чудо сотворения публики, шелестящей не крахмалом манишек, но — перьями крыльев, там, в надоблачном партере. И — никаких гарантий!.. Лишь — стон струны соискания». (В.Б.)

^{ПАНТОКРАТИЯ МИМА — ПАНТОМИМА!..}

(Кантата с хорами, речитативами и ариями)

Памяти Веры Горт — поэта и друга.

ХОР.

У каждого Мима

Своя схима!..

АРИЯ

Не проходите мимо Мима:

Его душа, как дым, гонима

Ветрами крыльев Серафима!

Над пеплом ран Ерусалима,

Над оправданиями Рима,

Над ТрЕблинкой неизлечимой,

Над контурами Хиросимы —

Летит!..

Звездой Бездомности хранима,

Не Хама ради — ради Сима…

Летит, негдешняя, в полымя:

Чтобы восстать…неопалимой

В садах благого Анонима!..

РЕЧИТАТИВ («Рождение Мима»).

Где наго, там и босо.

Где босо, там и — «Ой!»…

Нога наткнулась в дорожной пыли на кусок плоти.

Малый кусок.

Пилигрим,

сотворив молитву, поднял находку:

на крепкой ладони лежал язык человеческий!..

Не отрезан, но — вырван.

И сроков не отгадать: когда,

в какую длительность бытия отторгнут был?..

Весь в гроздьях сухой грязи, с налипшей

со всех сторон всяческой дрянью —

соломинками

листьями,

шерстинками,

камешками,

пушинками,

осколком зуба

и даже длинным женским волосом —

шматок плоти выглядел давним и лежалым!..

Но, вот ведь что!.. Не проквасился он и не засмердел!…

А, коль не протух, то почему никакая тварь не соблазнилась прикушать мясцо? — ни зверь, ни птица, ни какая-нибудь жужелица?..

Вопросные укусы зудели в мозгу не долго: язык возьми да и шевельнись!..

Рука францисканца («язык предержащая»! ) отозвалась на шевеление лёгким продрогом — странствующего монаха испугать не просто.

Нетленная плоть — плеть знаменья.

Но меж знаменьем и знанием — река.

— Кому языки рвут? — спросил себя скиталец.

И тут же ответил:

— Языки рвут еретикам и пророкам…

— На какой мы дороге, брат?

— Аппиева. На Аппиевой. Она к Риму ведёт, — ответил попутчик.

— Дороги не ведут в Рим, они — бегут от него.

Всякая дорога — как беглая рабыня: — Эё, Дорога, куда ты бежишь? —

Не ведаю, куда, но знаю, откуда… Из Рима я, из Рима…

— Ах-ты! — странная находка в руке монаха вдругорядь шевельнулась!..

И показалось пилигриму, что тяжесть всего мира

как-то истончилась,

дымком воскурилась,

и развесила самоё себя в небе,

словно стираное бельё,

прозрачными, белёсыми хлопьями —

ожидая ветерка благодатной молитвы.

Свинцовость теней исчезла.

Или — затаилась на время.

Но, куда она ушла?

И возвернётся ли, чтобы окружничать подле души?..

Брат взглянул на брата…

С пустой рукой (ибо находка исчезла!), осиянный новизной чувств, оглоушенный праздником небывальщины, пилигрим жевал воздух непослушными юркими губами: будто обсуждал с Карусельщиком Бытия условия всеохватного счастья.

И всё бы хорошо, да не всё издали…

Пригляделся к францисканцу получше, придвинулся поближе и ахнул попутчик:

Изо рта в бороду — кровь!.. тёком течёт, струёй бежит…

С чего бы ей течь?..

И ещё: монах мычит, так мычит, что мычаньем пугает!..

Ну, словно телёнок-отъёмыш мамку зовёт!..

Что за притча в горле бедолаги недоглотком булькает, и нижет мык за мыком сквозь окровавленный сцеп межгубия?..

Но вот глаза!..

Глаза у пилигрима — несообразно веселые, искрятся потешками.

«Уж, не сошёл ли он с ума?»…

Верное сердце собрата кровью к смуте подплывает.

Холодит, беспокоит, опрокидывает душу картинка «Веселье на крови» —

нездешняя какая-то радость, шальная, всезначная!..

— Что с тобой, брат?!

— Мммм…. Ммм… ммм!..

ХОР.

Жестом — в жесть, по клину — клином:

Миму — мир. Отцовству — сына!..

Конец ознакомительного фрагмента.