И потекла река времени вспять…

Виталий Артемьев

И потекла река времени вспять, и зыбким стало всё, что было твердым на ощупь, в огромную воронку всосало небо и звезды, и не стало деревни вместе с хутором, как будто и не было никогда, и людей. Теперь там пустырь. Не селятся люди. Исчезла холера, ушла, как и пришла. Разом. Разнесло семью по времени и пространству. Забыли, кто они есть, кем были. Новая жизнь, новое место, новая память.

ВУНДЕРКИНД

— Евгений Петрович? Добрый вечер.

— Добрый вечер. С кем имею честь говорить?

— Это Нефёдов. Вам должны были позвонить насчёт меня. Теперь я буду работать с вами вместо Джонсона.

— Аааа, да, да. Слушаю Вас. Чем могу быть полезен?

— Пришли анализы на Игнатьева? Что вы можете сказать? Этот человек нам подходит? Вы сверили материал с исходными данными?

— Да, сегодня утром. Я уже провел прикидочную сверку. Совпадение по ДНК и РНК на 85 процентов. Да. Он принадлежит к исходной галогруппе, но с уверенностью сказать, что это тот самый человек, я не могу. Я докладывал Джонсону, что, скорее всего, ген клича передается по наследству от дедушки к внуку. Так утверждает наука. С этим я ничего поделать не могу. Половина на половину. Будем пробовать методом тыка.

— Времени на отработку совсем нет. У нас один месяц и от нас ждут результата. Положите Андрея в больничный бокс. На неделю. Его надо изолировать от Стаценко. Пусть встретится с Вундеркиндом.

— Слушаюсь.

В середине двухтысячных небольшая группа археологов международной археологической экспедиции вылетела из Москвы в Красноярск, откуда они поездом добрались до Минусинска. В Минусинске на площади у железнодорожного вокзала их уже поджидал автобус пазик. Путь лежал в одну из заброшенных деревень, куда вела разбитая, захваченная в полон мелким кустарником, дорога, доставившая пазику и пассажирам немало хлопот. Целых два месяца экспедиция вела раскопки на давно заброшенном, заросшем бурьяном да лебедой деревенском кладбище. Впрочем, только по старой церковной книге удалось отыскать его местонахождение, поскольку на первый взгляд это был самый обыкновенный бугор над небольшой рекой.

К исходу второго месяца к месту раскопок подъехал джип, из него вылез высокий, худощавый человек с узким лицом в сером плаще. Вместе с сопровождающим его начальником экспедиции они осмотрели раскопанные остатки капища и прошли в палатку, где в аккуратных металлических ящиках лежали превратившиеся почти в прах останки человеческих скелетов. В двух больших ящиках лежало два мумифицированных тела, едва прикрытых одеждой.

— Чем похвастаетесь? — спросил узколицый, привыкая к темноте палатки.

— Вот взгляните. Большинство образцов — прах, и для генетического анализа не подходят. Но вот интересный феномен: мы нашли два полностью мумифицированных тела без признаков бальзамирования и с сохранными внутренними органами и мозгом. На капище. Оба мужчины. Судя по одежде, скорее всего, вожди. Каких-либо атрибутов или других артефактов в доминах не было. Домины дубовые, внутри в отличной сохранности, только снаружи слегка истлели. Создается ощущение, что хоронили не так давно. Радиоуглеродный анализ покажет.

— Мне нужен образец их ДНК и РНК. Можете выделить?

— Я не большой специалист в этом вопросе, но, судя по сохранности тканей, думаю, что да. Завтра вертолетом мы отправим образцы в Москву и оттуда — в Вену. Полагаю, что через месяц у вас будут нужные данные.

В начале сентября 2011 года у здания архива Красноярского края остановился джип. Высокий человек с узким лицом, сопровождаемый щуплым гражданином невнятной наружности и неопределенного возраста в мятом плаще, направились прямо к директору архива.

— Я вам звонил. Вы мне назначили на 12 часов.

— Да, да. Проходите. Какой у вас вопрос? Как к вам обращаться?

— Меня зовут Петр Христов, и являюсь представителем международного фонда Болгарского исторического общества, — узколицый протянул директору узкую черно-белую визитную карточку.

— Наши усилия направлены на изучение истории староверов — богомилов. Насколько нам стало известно, жители ряда старообрядческих сел, расположенных по Енисею, были последователями богомильского культа христианской веры, исповедываемой болгарскими богомилами. Часть из них предпринимала попытки найти другие места обетованные. Мы бы хотели проследить пути рассеяния богомилов в другие края. Это нам нужно для одного важного исторического исследования. Не были бы вы так любезны предоставить нашему специалисту доступ к вашим архивным данным по старообрядцам на основе, так сказать, взаимной выгоды? Наш фонд готов проплатить все ваши беспокойства в сумме, скажем, около десяти тысяч долларов. Без расписки.

Узколицый вынул пачку долларов из дипломата, и со значительным видом положил её на стол поверх служебных документов.

В результате архивных поисков невнятный гражданин выявил три пути миграции старообрядцев-богомилов из когда-то богатого старообрядческого села Инский бор: пять семей переехали в село Усть-Кокса в Горном Алтае в середине 19 века, десять семей — в село Красный Чикой в Забайкалье в начале 20 века, откуда пять семей проследовали в село Чалбучи в Забайкалье, одна семья осталась в Чалбучи, четыре других по Шилке и Амуру ушли в Приморье и осели там в верховьях реки Хор. Оставалось проследить цепочку родственных связей за сто лет.

Наше время.

— Что с Андреем Игнатьевым? Почему вы его поместили в больничный бокс? — Стаценко исподлобья смотрел на Евгения Петровича.

Врач с невозмутимым видом посмотрел на майора и сказал:

— Я же вам докладывал, что он переутомился. Нервная система может не выдержать таких нагрузок. Я его поместил в бокс на неделю. Через неделю выйдет и можно будет опять допустить к занятиям и тестированию.

— На стол мне направление с диагнозом за вашей подписью.

Стаценко проводил тяжелым взглядом Евгения Петровича и достал из потертого кожаного портфеля, с которым он никогда не расставался, потрепанную записную книжку.

— Где-то у меня был этот номер. Ага, вот он, — удовлетворенно хмыкнув, он набрал на своем кнопочном мобильном номер телефона из записной книжки.

— Товарищ полковник, Стаценко у аппарата! Хахаха. Юрий Николаевич, дорогой! Приветствую Вас, от души. Каюсь, не смог поздравить Вас с юбилеем. Командировка была. Позвольте поздравить с повышением. Слежу, так сказать, за профессиональным ростом, приятно было видеть по телевизору знакомые лица.

— Доброго здравия, Олег, — раздался в трубке знакомый голос старого командира группы сопровождения. Стаценко прикинул в уме, лет пятнадцать, нет, семнадцать прошло.

«Сколько воды утекло. Двоих из группы уже нет. Сашки и Егорыча. Я вот до майора дорос, а был салажонок совсем. Для меня Юрий Николаевич, тогда уже, подполковник, был недосягаемым примером профессионализма и воинской этики. Потом группа распалась. Юрий Николаевич уволился, я остался на службе, перешел в другой отдел. Какое-то время поддерживали связь, потом командировки, многозадачность, режим секретности. Два раза менялось руководство, там, на самом верху. Сейчас, ох, не сглазить бы, пришел свой мужик — из бывших оперов. Профи, каких мало теперь. Подмел чисто. Это он позвал Юрия Николаевича обратно на службу, курирует сейчас безопасность Большого Дома. Сейчас ему много видно, многое может. Не зря вчера вспомнил его».

— Юрий Николаевич, дело к вам на бутылку коньяка. Хотелось бы обсудить в тиши.

Юрий Николаевич сразу услышал основной посыл. Стаценко просто так звонить не будет, использовал слово шифра из старого кода: «коньяк» — дело, не терпящее отлагательств, «поговорить в тиши», значит, надо поговорить в месте, где нет ушей, и, вероятно, речь пойдет о службе. Где сейчас служил Стаценко, Юрий Николаевич знал. Заняв кресло главного безопасника БД (так они в шутку называли между собой Большой Дом), он поднял досье своих бывших подчиненных, с кем в свое время прошел огни и воды и решал далеко не тривиальные задачи, так сказать, миссии невыполнимые. Выпил коньяка за двух ребят: один сгинул в тайге — не нашли, другой погиб добровольцем на Донбассе — накрыло дозор миной.

— Олег, добро. Могу через час на Третьяковке, можно пойти в Шоколадницу, там есть тихое местечко.

Через час два штатских человека, один — крепыш с рыжими усами, другой весь седой, среднего роста — оба в серых плащах, улыбались друг другу, пожимали руки и обнимались. Со стороны посмотреть — два старых знакомых, давно не виделись, обрадовались друг другу. Но глаза обоих настороженно и профессионально просканировали пространство и, удовлетворившись, что все чисто, зашли в кафе.

Выбрав свободный столик в самом углу, оба заказали себе по чашечке кофе.

— Давай выкладывай, что там у тебя.

— Ну, вы знаете нашу контору. Я последнее время курирую направление паранормов, людей, у которых какие-то необычные способности. И вы знаете, в последнее время на меня вышел какой-то странный тип по рекомендации одного генерала из Вышки, новенького, из выскочек. Он к нам никаким боком не относится, и вот что странно, вдруг позвонил мне сам на мой личный мобильный, узнал где-то номер и, настоятельно так, со скрытой угрозой, попросил меня помочь некому Нефедову. А этот Нефедов оказался скользким типом, я попытался его пробить, так он весь зашифрованный. Телефон не пробивается. По имени и фамилии нигде не зарегистрирован. Бот. Сам я его не видел, только по телефону разговаривал несколько раз. С каждым разом он все наглее и наглее, начал вмешиваться в нашу работу. Нахрапистый. С нашим доктором, психиатром хреновым, у него какая-то связь образовалась. Тот под его дуду пляшет. Доложить по команде вверх стрёмно, генерал грозился карой. У меня лапы нет, в случае чего спишут без содержания в утиль. Уж больно мне весь расклад не нравится и тема, что сейчас работаю, такая, понимаете, на грани между мистикой и реальностью. Какие-то маги, Волхвы, древность. И такой интерес. Чую, не наша контора и генерал этот неспроста суетится. Вы бы не могли поизучать тему со своего места, у вас сейчас все возможности? Навести справки. Тут либо крот, либо иностранная разведка, либо олигархи из-за бугра запретную тему копают, что всё вместе одно и то же. Вот фамилия генерала и телефон, и имя протеже.

Стаценко положил на стол маленький листок, вырванный из записной книжки.

— Хорошо, Олег. Я понял тебя. Поизучаю. В экстренном случае звони на этот телефон.

Юрий Николаевич написал на этом же листке свой телефон, показал Олегу, потом тщательно свернул листок и положил во внутренний карман.

— Как разместился? — Евгений Петрович в белом халате заглянул в дверь одноместного медицинского бокса, куда полчаса назад привели Андрея.

— Отлично. А зачем меня сюда перевели? Вроде, хорошо себя чувствую.

— Так надо. Распоряжение сверху. Отдохни, выспись до утра. А завтра я тебя кое с кем познакомлю.

Утром следующего дня после завтрака, накрытого прямо в боксе, за Андреем зашел Евгений Петрович и повел его с собой через путанный лабиринт комнат и этажей. Пройдя длинный коридор без окон и дверей, они уперлись в закрытую металлическую дверь без ручки. Евгений Петрович нажал кнопку, дверь отворил щуплый подросток лет шестнадцати с дредами, весь в цветных татуировках, на ногах линялые рваные джинсы и кеды без шнурков, на груди растянутая футболка с большой надписью Heavy Metal.

— Познакомьтесь, — сказал Евгений Петрович.

— Это Андрей, твой новый подопечный. А это Вундеркинд. Оставляю вас наедине. Надеюсь, что сработаетесь. Как закончите, маякни мне, — кивнул он мальчишке.

— Новенький? — спросил мальчишка, с любопытством разглядывая Андрея.

— За что тебя вундеркиндом назвали? — спросил Андрей, с восхищением разглядывая большую комнату, куда привел его Евгений Петрович. Все стены комнаты были завешены разного формата цветными картинами, на которых расплывались, скручивались в восхитительные спирали, круги, разбивались на квадраты и треугольники затейливые цветные узоры, обладающие каким-то чудесным магнетизмом воздействия на психику. Их хотелось разглядывать, вглядываться в них, бродить взором по закрученным цветным лабиринтам. Андрей с трудом отвел от картин глаза и посмотрел на мальчугана.

— Прикалываются. Хотя я и вправду вундеркинд. Я специалист по нейросети и нейрографике. Нравится? — он мотнул головой в сторону картин, — Моя работа. Лабиринты Чистилища. Это я их так называю. Я тут главный. Док попросил меня поработать с тобой, раскрутить потенциал твоей нейросети, блоки памяти снять, потенциал прощупать. Короче, всякая херня. Да ты не парься, я типа у них мегаспециалист по этим вопросам, есть еще какой-то профессор, живет у амеров, да он уже старенький, Альцгеймер.

Мальчишка тараторил, совершая одновременно множество осмысленных дел: насыпал в аппарат кофе и поставил две чашки, скинул со стола ватман с начатым рисунком спирали с необыкновенным переходом цветов от фиолетового в сиреневый, от сине-голубого до оранжево-красного. Рисунок еще не был закончен, но спираль уже выглядела живой, дышала, закручивалась, засасывая в глубину внимание Андрея. Затем он пододвинул к столу два удобных кресла и бросил на стол стопку листов чистой бумаги и пачку цветных фломастеров.

— Я буду говорить, рисовать, а ты не старайся понять. Там любомудрия много, но я должен всё рассказать по порядку, как положено. Типа структуру заложить. Ум не поймет, зато подкорка всё как надо считает и по полочкам разложит. Мне из тебя за неделю надо мегакрутого спеца сделать.

— Да уж, — неуверенно протянул Андрей, присаживаясь к столу, — я, признаться, в этом ничего не смыслю.

— Не дрейфь. Прорвемся. Куришь? — мальчишка протянул Андрею пачку тонких индийских сигарилл.

— Нет.

Мальчишка с удовольствием затянулся, выпустил колечко, пустил в него струйку дыма и, удовлетворенный собой, засмеялся.

— А ты ничего, мне нравишься. Без занудства. Ну, хоккей, начнём. Представь, что ты видишь не меня, а на моем месте вот такую вот картину. Типа это я.

Мальчишка, не вставая с кресла, держа в одной руке сигариллу, в другой чашечку кофе, пододвинул ногой картину с цветным лабиринтом.

— Весь мир можно нарисовать таким образом. Если по-особому настроить зрение и сознание, то кроме вот этих лабиринтов, пересечений и кругов больше ничего нет. От слова вообще. Весь мир — это одна большая нейросеть, в которую вплетено наше сознание. Пока сознание спит, оно видит сны, где в комнате друг напротив друга сидят два человека и о чем-то разговаривают. А как проснется, то обнаружит, что это не два человека сидят в комнате, а два кластера нейросети, вступившие между собой в синаптическую связь.

— Ты употребляешь какие-то слова, которые мне не понятны. Я из этого теряю смысл разговора.

— Я же сказал, что тебе не надо понимать. Просто слушай. Ты попыткой понять то, что я тебе говорю, наоборот, закроешь саму возможность проникнуться идеей. Новое знание не надо понимать, это же не математика, его надо принять как факт случившегося. Тогда ты им сможешь воспользоваться. Поехали дальше. Если ты становишься в позицию, что ты не есть физическая тушка, а ты есть на самом деле нейросеть, имеющая идентификационный ник «Андрей», тогда есть ряд утверждений, которые тоже надо принять вместе с нейросетью: нейросеть не имеет времени и привычного тебе пространства. Она занимает объем, вернее сказать, кластер. Кластер нейросети существует вне законов времени и пространства. Он никогда и нигде, он везде и всегда.

Андрей делал над собой усилия, чтобы не уснуть. Кофе не помогал. Мальчуган говорил с ним, как на иностранном языке, но совершенно уверенным голосом и с видом, как будто Андрей хорошо знаком с темой и ему должно быть всё понятно. На попытки Андрея прервать монолог, он делал предостерегающий взмах рукой.

— То, что ограничено кластером, так сказать, некий объем, называется событием. Таким событием, например, является наша жизнь. Она не течет по реке времени от роддома до кладбища. Все проявления человеческой деятельности, все вместе и по отдельности вписаны в какой-нибудь кластер. Каждое событие — это объем. Давай возьмем самый простой пример: учеба в школе. Представил? Ты отбарабанил одиннадцать лет в школе, за это время вырос, много узнал. Есть пункт А — начало учебы, и пункт Б — конец учебы. Между ними пролегает временная нить — десять лет. Понятно? Ты можешь сказать, что прошло столько-то лет, за это время ты постарел. А с позиции нейронной сети ты просто очертил кластер нейронной сети, отвечающий за учебу, и заполнил его. Кластер заполняется нейронами. Они — заготовки переживаний. Делятся на два вида: быстрые и длинные. Быстрые могут называться короткими, или зеркальными. Длинные — просто длинными. Быстрые дают суррогат переживания в твоей голове: вроде как, ты переживаешь, но понарошку, придуриваешься. Они не могут создавать реальность, выстраивать синаптические цепочки, создающие в нашем сознании событие. У них нет для этого органов сцепления — дендритов и аксонов. Это их, так сказать, гениталии. Хахаха, ловко я тут закрутил. Длинные, как раз с этими гениталиями, способные выстраивать связи. Связи называют синаптическими. Длинные нейроны дают готовые переживания в реальности, а когда начинают связываться в цепочки, то цепочки таких переживаний формируют событие.

Было видно, что мальчишка явно скучал, рассказывая заученный текст в который уже раз, и он всячески пытался при этом сам себя развлекать, отстукивая ритм рукой и приплясывая.

— Мы сами формируем каждое событие. Это происходит в три этапа. Мы сначала обрисовываем границы: прикидываем возможность и варианты допустимого. Так создается граница кластера — будущего события. Потом фантазируем свои хотелки, делаем визуализацию: формируем в голове картинку происходящего. В результате рождается быстрый нейрон без гениталий, — мальчишка опять залился смехом. Как и всякого подростка эта тема, очевидно, его занимала, — если визуализация подпитывается энергией нашего внимания на регулярной основе, то быстрый нейрон начинает расти и отращивает гениталии: с одной стороны аксон, с другой — развитая сеть дендритов, позволяющая создавать множественные синапсы — связи. Так рождается реальность. Человек начинает соприкасаться с реальностью своими нервными окончаниями. Заполненный кластер переживается им как свершившееся событие. Уф, закончил. То, что я тебе говорю, будет иметь смысл, когда ты сам, воочию, на своем опыте увидишь, как рождается событие, как формируется кластер и рождаются нейроны. Увлекательное, я тебе скажу, зрелище.

Мальчишка посерьезнел, прекратил дергаться в такт ему одному слышимой музыке и сказал:

— Тебе надо максимально мне довериться. Мы сейчас пойдем в трип. Я буду рядом с тобой. Тебе делали уколы дури, чистили память?

— Да, Евгений Петрович мне что-то вкалывал, правда, не знаю, что. Я сразу вырубался, потом шли видения. Что такое трип?

— У нас будет по-другому. Никакой дури в вены, никакой чистки. Чистое творчество. Трипом называют психоделическое путешествие в глубины собственной психики. Мудрёно, но после трипа будет всё понятно. Ты войдешь в нейросеть. Станешь её частью. Не пугайся, я буду рядом. Со временем сам во всем разберешься. А я нарисую тебе потом твою нейрограмму, слепок твоей матрицы-реальности, подкорректирую все твои проблемки, — мальчишка лукаво подмигнул Андрею, — станешь спецом. Говорю тебе, так и будет. Трип у нас будет с химией. Дурь иностранная. Как расшифровывается, говорить не буду. Только мозги забивать. Официально под запретом, узнают, срок схлопотать можно. Но здесь разрешено, в рамках «эксперимента». Мозги вставляет на место будь здоров. Можешь побывать и в аду и в раю. Но мы туда не пойдем, это всё баловство, картинки для ума, тешить эго тех, кто подвинулся на эзотерике. Мы с тобой пойдем в нейросеть. В ней истина. Сам поймешь.

Мальчишка залез в ящик стола и достал конверт, откуда вынул две белых таблетки. Одну протянул Андрею.

— Положи под язык.

Андрей положил таблетку в рот. Несколько минут с ним ничего не происходило. Но вдруг, разом, как будто занавес открылся, пришло чувство расширения. Он стал больше, шире, вышел за границы тела и заполонил собою всё пространство комнаты. Ярко заиграли краски. Картины преобразовались, стали источать потоки живого цвета, краски ожили, рисунки зашевелились. Все предметы комнаты стали прозрачными. Андрей увидел, как через стол и скатерть стола ясно прорисовывался силуэт стула. Картины стали увеличиваться в размерах, а Андрей, наоборот, уменьшаться, встраиваться внутрь каждого рисунка. Все вокруг него жило, булькало, пело, крутилось. Низвергались водопады и дробились на благостные звуки. Краски пахли благовониями, издавали чистейшие мелодичные звуки, сливавшиеся в гармонию вихрей, спиралей, воронок. Линии то переплетались в причудливые узоры, то распрямлялись, подчиняясь геометрии рисунка. Так же плыло, низвергалось, пело и закручивалось в воронки сознание Андрея. Он поначалу цеплялся за своё сознание, пытаясь сохранить самоидентификацию, пока вконец не утомился и полностью не отдался прихоти полета по захватывающим переходам из одного живого состояния в другое. И тут его осенило: он видит зарождение жизни. Каждый предмет комнаты на самом деле был живой и жил свою, одному ему ведомую жизнь, проявляющуюся узорочьем смены состояний. Он жил не сам по себе, а входил в контакты, связи, сцепления с такими же живыми объектами, явлениями, событиями, создавая гармоничный многосложный восхитительный узор живой ткани бытия. Дух захватывало от восторга, хотелось танцевать, кружиться, восклицать, прославлять, петь гимны непрекращающемуся акту творения совершенной красоты в многообразии безупречной целесообразности. Всё происходящее было целесообразным, несло в себе ясные смыслы и обладало безупречными формами.

— Ну как тебе погружение? — услышал он из угла комнаты вопрос, не сразу сфокусировав в сознании реальность комнаты и мальчишки-вундеркинда.

— Я таких мультиков еще никогда не видел. И что, в этом можно разобраться? — Андрей разглядел, как мальчишка большими мазками накидывает на натянутый на мольберте большой ватман абрис будущего рисунка.

— Да, я тебе в этом помогу. Ты ещё не привык к такой информации. Во всем есть информация: в звуке, ощущении, вкусе, картинке. Для нас одна привычна, сознание научено её обрабатывать, другая нет. Я нарисую твою нейрограмму, как я её увидел, а потом нарисую другую, исправленную, на новой уже не будет блоков памяти и мышления. Ты сразу въедешь в процесс, конечно, с головной болью, но станешь способен сам считывать нейрограммы. Это будет тебе от меня дар.

Мальчишка сделал небольшой реверанс, не отвлекаясь от картины. Было видно, что процесс захватил его целиком. Он был, как в исступлении, яростно расчерчивая круги, спирали, квадраты, щедро поливая холст красками, и через полчаса на ватмане появилось изображение глубокой спирали, которую на выходе разрывало нечто, напоминающее алый рог, из которого «вытекала» разноцветная амеба, меняющая цвета от густо-черного до светло-голубого. Эта амеба была помещена в квадрат бордового цвета, который, в свою очередь, красовался на фоне бирюзового круга с неровными краями.

— Твоя нейрограмма.

Мальчишка явно гордился своим творением и надеялся на комплимент.

— Ну и как это понять? Что ты в ней видишь? Долго жить буду?

— Коротенько скажу, хотя док мне запрещает интерпретации, мол, это его дело, а не моё. Хотя сам поначалу всё у меня выспросит, отчётик напишет, а потом слово в слово повторит мои слова с умным видом, как свои. Обидно, понимашь, — сказал он голосом известного актера.

— Я уже сталкивался с подобной нейрограммой. Был у меня один чел, я ему корректировал нечто подобное, но потом он куда-то пропал. Док, как ту нейрограмму увидел, прямо затрясся весь. Думаю, здесь тоже порадуется. Короче, отвлекся. Давай быстренько расскажу, только доку ни-ни. А то он меня убьет. Смотри, вот эта спираль говорит о мощном родовом эгрегоре. Ну, сила у тебя природная прямо из тебя прет. Вернее, перла. Вот этот рог — какое-то событие в прошлом, вероятно, смерть, трагический случай, который этот поток прервал. Причем этот случай не простой, а ты столкнулся с некой враждебной силой, внезапно, неподготовленный, и она прервала течение энергии. То есть ты ласты склеил. То, что выходит из квадрата, — твоя теперешняя жизнь, нейронный кластер, отвечающий за текущие переживания. Квадрат означает, что память об этом событии у тебя заблокирована встроенной программой защиты, то есть ты пока не готов к получению всей информации. Бирюзовый круг, бирюза — цвет надежды, говорит, что ты на грани создания нового кластера, который даст тебе возможность вместить новое или старое знание. Я это же скажу доку. Что он скажет скорректировать, то я и перерисую. Ну и тебя в это посвящу, — мальчишка подмигнул Андрею.

— Ну и что, твой рисунок изменит то, что у меня в голове и всю реальность?

— Я же тебе говорил, что меня не зря здесь держат, я вундеркинд. Только я знаю, как рисунком поменять реальность. Док пытался у меня выведать, да он сам не рисует и тона не различает. Я на интуитивном уровне вижу, как надо менять, а объяснить этого не могу, тем более научить. Каждый раз всё по-новому. Нет общего алгоритма. А поменять рисунок нейрограммы я могу только по запросу. Пока запроса нет, я ничего не вижу, а сам придумать не могу. Когда рисунок будет готов, будет еще один трип. Химия откроет врата восприятия, опять красиво загнул, новая нейрограмма в тебя и зайдет, а затем и реальность изменится. Вот такие дела. Ну, на сегодня всё. Звоню доку, что ты свободен.