Ошибка императора. Война

Виталий Аркадьевич Надыршин, 2018

Лондон середины XIX века – финансовый и политический центр всего мира. А финансовым и политическим центром Лондона была Даунинг-стрит. Именно здесь принимались решения, которые ввергнут ряд стран в кровавую войну с Россией. На почве антирусской ненависти объединятся даже традиционные соперники: Великобритания и Франция. Эту войну в Европе назовут Восточной, в России – Крымской. Интервенты нападут на северные, западные, восточные и южные границы России. Они заблокируют Кронштадт, поселения на Балтийском и Белом морях, на Камчатке, города на Чёрном море. Турки высадятся на Кавказ. Эта война не стала мировой только потому, что на всех фронтах, кроме Крыма, интервенты не смогли разгромить Россию. По признанию многих политиков того времени, война эта была совершенно бессмысленной. Россия вскоре вернула себе Севастополь. Что приобрели Великобритания, Франция и Турция – кроме людских и финансовых потерь? Бог им судья!

Странный визит

В большой гостиной особняка российского посла, удобно расположившись в глубоких креслах, придвинутых к начинавшему гаснуть камину, в ожидании вечерней трапезы сидели трое: хозяева дома и гостивший у них родственник — морской офицер в чине мичмана.

Добротная и солидная обстановка залы говорила о высоком статусе хозяина. И пусть мебель от времени несколько потускнела, в ней уже не было прежней яркости лака, зато она приобрела налёт некой романтичной старины, что только подчёркивало её качество и статутность владельца. Значимость хозяина дополнял также и григорианский камин, выложенный в стиле Палладио мрамором и элементами из тёмного камня. А вот большой ковёр на полу в общий интерьер явно не вписывался: не в меру яркий и, по всей видимости, недавно приобретённый.

Сверкая малиновыми искорками, прогоревшие дрова в камине слегка дымились: чуть-чуть попахивало дымком. Одна из свечей напольного канделябра, неожиданно пыхнув остатком фитиля, погасла и закоптила. И хотя в гостиной не стало темнее, и света было вполне достаточно, из глубины одного из кресел тут же раздался недовольный женский голос:

— Ну вот, опять сгорела, подлая! Денег на эти свечи не напасёшься…

На изящном столике с гнутыми ножками лежали небрежно разбросанные газеты, тут же — фарфоровый кофейник, вазочка с печеньем и три маленькие чашечки.

Посол России в Великобритании барон Филипп Иванович Бруннов вместе с супругой и родственником вел неспешный разговор, и все пили кофе.

В домашнем халате, с шарфом на шее, вытянув вперёд укутанные шерстяным пледом ноги, посол лениво, часто невпопад отвечал на вопросы супруги.

Родственник, прикрыв глаза, в разговоре старших почти не участвовал — дремал. Беседовали в основном супруги и то, видимо, больше для приличия, дабы уж совсем не молчать при родственнике, и по большей части говорила супруга. Был слышен её нудный сварливый голос, настойчиво намекавший мужу о нехватке денег в семейном бюджете в связи с дороговизной продуктов, свечей, а главное — дров.

Думая о своём, Филипп Иванович прихлёбывал уже успевший остыть ароматный кофе, на причитания жены только укоризненно покачивал головой и, вздыхая, бубнил:

— Это Лондон, Шарлотта! А что ты хотела, матушка: в Европе — революции, кругом — кризис. Смотри, что в Австрии венгры творят… Хотят выйти из состава Австро-Венгрии. Не позавидуешь императору Фердинанду. По его нижайшей просьбе к нашему императору русские войска усмиряют бунтовщиков. Потом опять Европа будет злословить, мол, русские — душители свободы…

И жене было непонятно: то ли муж тотчас примет меры к пополнению бюджета, то ли он осуждает англичан за скачущие цены на рынках, то ли переживает за Фердинанда. Однако что-либо уточнять она не решалась, знала — бесполезно.

Пятидесятилетний посол наружность имел, прямо скажем, совсем не привлекательную: рослый, фигура — тучная, оканчивающаяся большой бритой головой с тяжёлой челюстью. Его мясистое лицо, не выражавшее ничего, кроме безразличия, на ответственных встречах (что часто сбивало с толку противную сторону), как правило, и в домашней обстановке оставалось таким же — безучастным к житейским проблемам.

Свой высокий пост Филипп Иванович занимал уже много лет и получил его не только благодаря способностям и знаниям, но и из-за своего происхождения. Чего скрывать, он был потомком померанских рыцарей, берущих своё начало с XV века. Однако, помимо сказанного, потомок рыцарей обладал ещё весьма красивым почерком и безупречным стилем составления дипломатических документов. Когда-то именно на это и обратил внимание тогда ещё вице-канцлер России Карл Васильевич Нессельроде^[2].

Под стать своему дядюшке, но, слава богу, не внешностью, был и молодой человек: тоже рослый и тоже с крупной головой, широкоплечий шатен с аккуратными усиками, делающими его внешность не только более взрослой, но и весьма привлекательной. Двадцати лет от роду, он впервые оказался в Англии, да, пожалуй, и за границей тоже. По указанию морского ведомства родственник посла изучал строительство кораблей на паровой тяге — пароходо-фрегатов. Как раз такой корабль по заказу России строился на одной из английских верфей и уже был на выходе: на нём вот-вот начнутся швартовые и ходовые испытания. Так, по крайней мере, совсем недавно находясь в гостях у посла, заверил командир этого корабля капитан 1 ранга Владимир Корнилов.

Филиппу Ивановичу сорокасемилетний морской офицер понравился. В ладно сидящем мундире с эполетами, среднего роста, с тонкой и стройной талией, с правильным, почти классическим профилем и почему-то всегда со строгим выражением лица, Корнилов производил впечатление умного и преданного своему делу офицера.

Бруннов украдкой бросил взгляд на своего родственника. Полусонное состояние мичмана, развалившегося в кресле, несколько диссонировало с возникшим перед глазами портретом Корнилова. Но посол успокаивал себя: «У парня всё ещё впереди».

В свободное от службы время мичман всегда наносил визиты своим высокопоставленным родственникам, попутно знакомясь с достопримечательностями этого большого и красивого города. Вот и теперь, после очередной прогулки по городу, сидя в полудрёмном состоянии, он мысленно перебирал свои впечатления. А их было много…

«Уже молчу о корабле, пар — дело новое, нужное, за ним будущее, но сам Лондон… Впечатляет! Чего стоит только один музей восковых фигур мадам Тюссо на Бейкер-стрит… Вольтер и Жан-Жак Руссо стоят там словно живые. А «Кабинет ужасов»… Аж страшно… Жаль, стажировка заканчивается…» — лениво размышлял про себя родственник, по привычке приглаживая свои усики.

Посол тоже размышлял, но вслух. Его тревожило запланированное на этот вечер посещение некоего Шарля-Луи Наполеона, слуга которого ещё вчера предупредил о визите своего хозяина.

— Странный визит… И почему в воскресный день да ещё поздним вечером?.. Ужо и не знаю, по параду одеваться аль нет. Родственником как-никак Наполеону Бонапарту этот Шарль-Луи приходится, — проворчал Филипп Иванович. — Племянник этого самого аспида Наполеона I, косточки коего, поди, истлели ужо за четверть века.

— А имя-то потомкам своё оставил, антихрист… Да ещё какое!.. Ты, батюшка, сам рассуди: как принять такого визитёра в халате-то? Чай, пусть видит иконостас на твоей груди. Одних орденов у тебя, почитай, аж восемь штук… — подала голос жена посла.

— Тётушка! Нашли чем удивлять! У этого племянника, глядишь, тех орденов поболе будет. Наполеон же!.. — не открывая глаз, лениво высказал своё мнение молодой человек.

— Верно, конечно, матушка. А ты, Антоша, знать должён: протокол есть протокол. Но тут закавыка: протокол не про гостя писан. Беглый он заключённый… Какой тут протокол?.. Переворот, вишь ли, захотел сотворить в Париже этот Наполеоша. Законного французского короля сместить и республику, аль ещё чего, провозгласить. Эк выдумал! Однако, слава богу, не случилось! Посадили бунтаря на семь лет в крепость Гам, что во Франции. Так этот антихрист в том годе сбежал оттудова и в Бельгию подался, а ужо потом сюда — в Лондон. Англичане, хотя враждуют с французами, а пригрели беспокойного родственника Наполеона на всякий случай. Живёт шельмец в роскоши на Сент-Джонс Вуд^[3] и, заметьте, не с кем-нибудь, а с первой городской красавицей мисс Харриет Говард — молодой, богатой и со связями. Вот этот революционер и хорохорится, политического деятеля из себя строит. Тоже мне Бонапарт Наполеон!.. И потом, как пишет посол во Франции Петр Петрович Пален, в тюрьме этого Шарля-Луи посещали многие известные личности, но вызывает подозрение одна — лорд Малмсбери, представитель известной фамилии английских дипломатов. Ты, Антоша, поди, и не слыхивал о таком.

В знак согласия родственник вяло кивнул головой.

— А кто его послал? — продолжил Филипп Иванович. — О чём они беседовали, неизвестно. А не ведёт ли этот Наполеон двойную игру?.. Нет, официальный приём негоже делать. Не буду одеваться парадно.

Приняв решение, Филипп Иванович глубоко и с удовлетворением вздохнул и тут же чихнул. Не найдя в карманах халата платка, чертыхнулся, с недовольным видом скинул на пол плед, зевнул и энергично поднялся. Почёсываясь, он подошёл к окну и, несколько поднатужившись, приподнял раму.

В гостиную хлынул свежий влажный воздух, смешанный с тонким запахом кофе, идущим из расположенной невдалеке старой и весьма популярной кофейни Ллойда. Заведение-то старое, более ста пятидесяти лет, да именно это и привлекает жителей и гостей: многие хотят посидеть на дубовых стульях, где сиживали их деды и прадеды — капитаны кораблей, больше похожие на пиратов, судовладельцы, морские брокеры и банкиры. Довольно часто бывал там и Филипп Иванович. Пустовала кофейня Эдварда Ллойда весьма редко.

— Филипп Иванович, батюшка! Как можно? Пожалуйста, закрой окно. Сквозняк! Простудишься сам и Антошу застудишь, — запричитала жена.

Назло супруге Филипп Иванович поднял окно ещё выше, пробурчав: — Не боись, Шарлотта! Меня не продует, а мичман к ветрам привыкшим должён быть!

За окном — поздний вечер. Лондонская погода и в воскресный день не баловала: слякоть, мелкий дождь сыплет и сыплет…

Хмуро и со скучающим видом барон стал разглядывать улицу. По булыжной мостовой уныло плелись одиночные экипажи, выбивая колёсами характерный дробный звук, да прохожие, обходя лужи, торопились по своим делам.

Вот показалась пассажирская карета, запряженная четвёркой уставших лошадей. Даже при свете фонарей было видно, что карета прибыла издалека: животные едва переставляли ноги. На козлах рядом с кучером крупного телосложения под зонтом сидел мальчишка. На плоской крыше стояло несколько корзин, укрытых холстиной. Небольшое оконце салона было наглухо задёрнуто занавеской: пассажиров не было видно. Тарахтя колёсами, карета медленно проплыла мимо дома посла, держа путь на городскую стоянку.

Неподалёку сердито и хрипло залаяла собака, из-за раскидистого дерева, что напротив дома, мелькнул огонёк, и всё опять затихло.

С улицы в комнату стали залетать капельки дождя. Опять чертыхнувшись, Филипп Иванович опустил окно.

— Семь лет живу здесь, а привыкнуть не могу. Как эти бритты живут в такой слякоти? Ни лета нормального, ни зимой тебе мороза приличного… Тьфу!.. — пробурчал он. — Может, оттого и министры у королевы бестолковые. Упрямцы со странностями в английском духе. Хотят всегда одного, а поступают совершенно противоположно своему желанию. Устал я общаться с этими англичанами, ей Богу, устал.

— Кстати, дядюшка, — лениво произнёс племянник, — а почему «бритты»?.. От Британии?..

Филипп Иванович опять сел в кресло, накинул на ноги плед, отпил из чашки кофе и заговорил тем же ленивым, что и родственник, голосом:

— Сказать честно, достоверной версии пока не существует. Но есть легенда, будто бы римский полководец Цезарь где-то оставил запись о галльских войнах: мол, эти варвары-кельты красят свои тела в синий цвет, чтобы в битве иметь устрашающий вид. Но то ли это просто краска, то ли татуировка с краской, точно неизвестно. Вот в Европе позже и стали эти племена называть кельтским словом «претани», что означает «раскрашенный», «татуированный». Видимо, от этого слова впоследствии и произошло название «Британия…» Так это или нет, история умалчивает.

— Выходит, римляне варварами называли предков англичан? А теперь так называют нас, русских? А мы кому передадим это определение?.. А, Филипп Иванович? — с ехидцей в голосе произнёс родственник. — Очень хотелось бы вернуть сие определение «раскрашенным» обратно.

Бруннов не ответил. Но, видимо, слова Антона пришлись по душе послу, и он улыбнулся.

В это время со скрипом открылась дверь. Показалась голова служанки.

— К вам гость, Филипп Иванович. Смешной такой… Говорит, что француз, а сам на ишпанца смахивает.

— Приглашай, Марфа. Только забери сперва чайник и чашки. Завари кофе — французы его любят. Хотя подожди. Узнай у этого «ишпанца», кофе аль чай с молоком пить будет, аль чё покрепче. А ты, матушка, иди к себе. Наполеон, поди, пришёл не кофеи с нами распивать. А ты останься, Антон. Послушай, об чём беседа будет.

Супруга посла нехотя встала, не спеша размотала на себе плед и медленно малыми шажками направилась к выходу. Ей страсть как хотелось поглядеть на знаменитого родственника самого Бонапарта Наполеона.

И она, к своему удовольствию, столкнулась с ним в двери. Гость в зеленом сюртуке с застёгнутыми пуговицами до самого подбородка галантно раскланялся с женщиной (уж что-что, а это французы делать мастера).

— Нас покидает такая очаровательная дама? Сударыня, почту за честь побыть в компании с вами, — голосом с интонацией дамского угодника произнёс гость на французском языке.

Шарлотта уже было остановилась, раздумывая, а не остаться ли ей… Но любезный поклонник очаровательных дам поспешно добавил:

— Как жаль, что уходите, мадам! — и бесцеремонно прошёл в гостиную.

«Очаровательная дама» бросила в сторону гостя томный взгляд и, покачивая толстым задом, протиснулась в проём двери.

Антоша ухмыльнулся. Чтобы не рассмеяться (родственница всё ж), отвернулся. При приближении француза молодой человек поднялся с кресла.

Мужчины галантно раскланялись. Установилась неловкая пауза. Не встречавшиеся ранее джентльмены пристально изучали друг друга.

Вид российского посла в домашнем халате француза расстроил. Его усы и коротко стриженая бородка дрогнули, губы недовольно скривились, брови нахмурились. Острые светло-карие глаза, только что внимательно обшаривающие нескладную фигуру посла, зло блеснули.

Филипп Иванович заметил недовольство визитёра, чему совсем не огорчился, и демонстративно хмыкнул. О госте он был ранее наслышан, читал даже лишённые оригинальности его наивные политические брошюры. Однако воочию этого Наполеона видел впервые. Как опытному дипломату, ему хватило совсем немного времени, чтобы составить для себя портрет гостя:

«Росту небольшого, возраст — сорок лет, не более. Рыжеватая козлиная бородка, усы стрелками… Вытянутый овал лица, тонкий нос, высокий лоб… Внешность заурядная, без видимого, на первый взгляд, внешнего сходства с великим родственником. Черты лица вялые, капризные. Вот только глаза… красивые и с какой-то загадочной глубиной. Где-то там, в этой глубине, светился огонёк неугомонности и непомерного тщеславия. Не мудрено!.. Как же, фамилия обязывает. Видать, потаённые надежды на будущее не покидают родственника великого злодея-императора».

И что ещё неприятно поразило Филиппа Ивановича: этот огонёк тщеславия рвался наружу. Посол даже испугался результатов своих наблюдений.

«Точно будет денег просить на свои прожекты, — решил он. — Вялые черты лица — маска для прикрытия бунтарских наклонностей… Весьма опасный тип. Подальше надо от него держаться. А Марфа права, на испанского гранда действительно похож, но без фамильярной привилегии надевать свою шляпу в присутствии короля без его на то разрешения. Здесь другой шарм нужен».

Размышления посла прервала служанка: внесла поднос с очередным кофейником и чашками.

Широко улыбнувшись, Филипп Иванович гостеприимно пригласил француза к столу. Лицо барона приобрело отпечаток прямодушной откровенности, который приобретают только весьма искушённые в политике лица.

Из уважения к гостю говорить посол стал на его родном языке. Филипп Иванович представил Наполеону родственника.

Антон почтительно склонил голову и, слегка щёлкнув каблуками, тоже на французском произнёс:

— Антон Аниканов, — и горделиво добавил: — Мичман флота его императорского величества.

— Да-да, Антоша только-только получил сие звание. После окончания Морского кадетского корпуса он более года прослужил на флоте гардемарином. Сейчас заканчивает стажироваться на пароходо-фрегате, что строится на местной верфи. И двое его братьев тоже служат на флотах России-матушки. Думаю, они тоже весьма скоро получат мичманские звания, — уточнил Филипп Иванович.

— Похвально, — равнодушно кивнул гость в сторону родственника.

Мужчины сели.

— Пожалуйте, сударь, кофе. А горячего грога не желаете?.. В дороге, поди, промёрзли, весна нынче холодная. Антоша, не поленись, сходи, прикажи подать сей божественный напиток.

Молодой человек вышел и вскоре вернулся.

— Как вам аглицкая погода, сударь? После прекрасной Франции к лондонской сырости привыкнуть весьма трудно, не так ли? Да, поди, и скучно вам здесь?

— Что вам сказать, господин посол? Человек — такое создание божье, что привыкнет и к аду небесному, а коль надо будет, и с чертями найдёт общий язык. А у меня, как вы сами понимаете, особого выбора нет. За шесть лет тюрьмы я ко многому привык. Случай представился — сбежал. Зачем, когда всего один год остался, и сам не пойму.

Посол сделал удивлённое лицо.

— Видимо, так было угодно моему ангелу-хранителю, — поспешил уточнить гость. — Но, сказать честно, сударь, скучать мне и в тюрьме не приходилось. Я холостой, как вы, надеюсь, знаете, но я трудился… — француз ухмыльнулся. — Двое прекрасных мальчишек — тому подтверждение. А в перерывах между этими трудными занятиями, — тут Наполеон рассмеялся, — пописывал статейки и прочее. Уж не знаю, знакомы ли вы с моими книгами, писанными в тюрьме: «Об уничтожении пауперизма» и «О прошедшем и будущем артиллерии». Весьма занятные книжонки, я вам скажу.

Как и все пишущие люди, считающие, что их нелёгкий писательский труд очень интересен окружающим, Луи Наполеон замечтался. Он вдруг представил себя великим философом, учёным с мировым именем…

— А ещё, господа, я статью написал о возможности прорытия канала на Панамском перешейке для соединения Атлантического океана с Тихим…

Но тут гость спохватился. Он взглянул на хозяина квартиры, сидящего с лицом, выражение которого ничего, кроме скуки, не выражало, на сонного племянника и сменил тему беседы.

Приняв вид довольного своей жизнью человека, Наполеон продолжил:

— Да я и в Лондоне не скучаю. В Чизлхерсте^[4] часто бываю, а там моих сородичей больше, чем англичан. Есть чем себя занять.

Филипп Иванович отметил на лице гостя едва заметное судорожное подёргивание. Приоткрытые, как у маленьких детей, губы, вздёрнутые брови и, опять же, глаза, придавали ему воинственное, хотя и рассеянное выражение, какое бывает у нетерпеливых людей, стремящихся поскорее приступить к главной цели своего визита.

Положив одну руку на пояс, другой картинно упёршись в край стола, отчего его фигура приобрела некоторую монументальность, со свойственной французам горячностью Наполеон произнёс:

— Господин посол! Примите мои извинения за столь неудачно выбранный для визита день, но этого требуют обстоятельства. Мне, сударь, не хотелось бы лишний раз привлекать внимание к своей особе и, конечно, к нашей с вами встрече. Начальники этих лондонских «бобби»^[5] — Чарльз Роуэн и Ричард Мейнон — строго-настрого меня предупредили о нежелательности контактов с послами иностранных государств, а с вами, русскими, — тем более. Но думаю, что ищейки с Уайт-холла^[6] по воскресным дням не работают. Так что сами понимаете…

— Понимаю, конечно, сударь. Я вас внимательно слушаю.

— Господин посол, вы, конечно, знаете, что творится в Европе. Первая половина девятнадцатого века!.. Боже, как время бежит… Франция, Италия, Венгрия охвачены национальными волнениями. Идеи равенства, братства и свободы, в общем, всякая модная нынче чушь, витают кругом. Да что далеко ходить, в свет весьма скоро выйдет труд, а я это знаю наверняка, мой знакомый издатель сообщил, неких авторов: Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Сей труд будет называться «Манифест Коммунистической партии». Как пишут эти господа: «Призрак бродит по Европе — призрак коммунизма», видите ли. Вот вам, господин посол, реальный трактат, призывающий к революционным идеям по переустройству общества. Народные массы бурлят, они хотят революций. И совершенно нет гарантий, что эти вольнодумные идеи не залетят в вашу страну, Россию.

Манерно, двумя пальчиками Наполеон взял со стола чашку с кофе, втянул в себя аромат свежезаваренного напитка и с той же манерностью, закатив глаза, осторожно сделал два небольших глотка.

Филипп Иванович молчал, с гостем не спорил. Теперь он был точно уверен, что француз пришёл за деньгами. Видимо, опять хочет подпрячься в бунтарскую телегу, грохочущую по дорогам Европы, да без денег-то как? Такое сие невозможно. Вопрос лишь: сколько?

А Луи Наполеон продолжал:

— Не мне вам говорить: лондонские газеты и The Times и Observer и Sunday Times полны статей на эту тему.

— Вынужден с вами согласиться, сударь. Даже News of the World, что выходит в Лондоне лишь по воскресным дням, и та стала популярной благодаря публикациям именно этих модных материалов. А издаётся эта газета специально для простого рабочего люда. И тираж её растёт! И здесь я с вами вынужден буду согласиться, действительно опасно, сударь.

— Вот-вот! — энергично произнёс Луи Наполеон. — О чём сие говорит?.. Теперь это не просто кулуарные разговоры в салонах и клубах, а горячее обсуждение идей, завораживающих своими красивыми, но совершенно пустыми посулами. Красивые слова будоражат массы, что, согласитесь, господа, весьма опасно.

В это время вошла Марфа. Она внесла поднос, на котором стояли серебряные бокалы и кувшин с горячим грогом. Вопросительно посмотрев на Филиппа Ивановича, она, не дожидаясь его знака, осторожно разлила грог. Хмельной запах напитка, сдобренного разными специями, заполнил помещение. Мужчины принюхались, машинально потянув носом.

Антон, внимательно наблюдавший за диалогом старших товарищей, тоже не преминул похвастаться своей осведомлённостью:

— У нас на корабле слухи ходят, что в Венгрии, коль верить газетам, особенно в её южных районах, совсем не спокойно. Трещит по швам Австро-Венгерская империя. Ой как трещит. Венгры бунтуют, пытаются выйти из состава Австрии. Да и северная Италия того же желает. В Париже строят баррикады. Народные волнения в Германии. А покровительствует этим событиям Великобритания в лице, ну, если верить тем же лондонским газетам, лорд Палмерстон И чем всё закончится — неизвестно. ^[7]

В знак согласия с молодым человеком Филипп Иванович и Луи Наполеон снисходительно кивнули.

— Великая вещь, господа, — газеты! Так вот, господин посол, я написал письмо вашему императору, в котором изложил своё видение европейских дел и план, как всё подправить. Для чего и хочу попросить аудиенции у Николая I. При получении согласия готов немедля выехать в Петербург.

Бруннов удивлённо взглянул на гостя.

— Позвольте вас спросить, сударь, а какую же причину столь неожиданного предложения я обязан сообщить своему начальству, в частности, генерал-лейтенанту Орлову, начальнику третьего Собственного его императорского величества отделения. Именно он, Алексей Фёдорович, принимает подобные решения.

Наполеон удивлённо вскинул голову:

— Хм… Причину?.. А разве вашего царя не беспокоят национально-революционные события в Европе? Я и мои сподвижники могли бы совместно с Россией бороться против этих самых революций. Конечно, для этого нужны деньги, и немалые, господин посол, о чём я тоже изложил в послании. А ещё я хотел бы лично выразить вашему государю признательность за доброе отношение к моей матери, ныне покойной, Гортензии де Богарне, проявленное вашим императором Александром в 1814 году. Да и вообще хотел бы ознакомиться с Россией, это моя давняя мечта. Чем же не причины для встречи с государем? И потом, господин посол, молодой человек не зря упомянул лорда Палмерстона — умный и коварный, так называемый либерал. Думаю, действительно по его плану происходят все эти революции. Австро-Венгрия — империя, что опасно для Англии в её стремлении править миром. Турция тоже империя, но слабая и Англии не опасна. Османы уже не в счёт.

И, словно отгоняя назойливую муху, француз небрежно махнул рукой.

— Остаётесь вы, господин посол, — Россия! Великобритания не потерпит равных, а тем более сильных, рядом с собой.

Наполеон замолчал. Его глаза под нахмуренными бровями смотрели на посла пристально и с некоторым недоумением.

«Господи, какие же тупые эти русские… Какая ещё нужна весомая причина для моей встречи с их императором?» — мысленно удивлялся он.

— Вынужден с вами согласиться, сударь. Не зря Великобритания не вошла в «Священный союз»^[8]. Снаружи его легче развалить: недовольство масс, революции, кризисы в Европе — конечно, дело рук англичан… Они всё делают, чтобы лишить мою страну европейской поддержки. Однако надеюсь, у них хватит ума не строить так нагло козни в отношении России, — произнёс Бруннов.

Затем, словно вспомнив о просьбе Наполеона, добавил:

— Ну, посетить Россию, сударь, — милости просим. Никто вам мешать не будет… А вот личная встреча с государем… Вопрос далеко не простой. Вы — лицо частное, к тому же… Ну, вы понимаете, о чём я говорю. Но я обязательно отправлю ваше послание господину Орлову наипервейшей оказией. Не сомневайтесь, сударь! Тем более, эта оказия будет через два дня на корабле, на котором мой племянник Антон отбывает в Санкт-Петербург.

Наполеон расстегнул верхние пуговицы фрака, вытащил из внутреннего кармана письмо и, помахав им в воздухе, словно ещё раздумывая, решительно положил конверт на стол.

Не сговариваясь, мужчины сделали по глотку грога и, посмаковав напиток, допили уже остывший кофе.

Поговорив ещё некоторое время, гость заторопился. Церемонно раскланявшись с хозяином и его родственником, Шарль-Луи Наполеон покинул дом русского посла.

Филипп Иванович подошёл к окну. Дождь продолжал моросить. В свете уличного фонаря он разглядел, как задрапированный в длинный плащ с пелериной, в глубоко надвинутой шляпе с узкими полями визитёр усаживается в чёрный неприметный кэб. Возница услужливо подал пассажиру руку.

Мимо кареты в это время не спеша прогуливался прохожий.

«Странно, — отметил Филипп Иванович, — без зонта».

На мгновение прохожий остановился возле кэба и затем неспешной походкой продолжил свой путь.

А Шарль-Луи перед тем, как окончательно нырнуть внутрь салона, бросил взгляд на окно. На какую-то долю секунды взгляды недавних собеседников встретились. В свете уличного фонаря посол разглядел на лице француза явно недобрую усмешку.

«К чему бы это? — удивился он. — Да нет, показалось…Что может замышлять неудавшийся политик с тюремным сроком… Пусть и Наполеон…» — успокоил себя Филипп Иванович.

Кэб тронулся, затарахтели колеса, дробно застучали копыта лошадей по мостовой, и вскоре странный визитёр скрылся за пеленой мелкого дождика.

— Франция меня не сильно беспокоит. Отношения у нас с ней неплохие. С королевой английской после недавнего визита государя тоже вроде бы… А вот с правительством её величества не всё так просто… Англия есть Англия, Антоша, — продолжая разглядывать сквозь окно улицу, нравоучительно заговорил Филипп Иванович.

— Интересный народ — англичане, Антон. Как нация они образовались из германских племён англов, саксов, фризов и ютов, и в своё время все вместе ассимилировали местное население — кельтов. Свою лепту, конечно, внесли скандинавы и норманны. В общем, получилась весьма гремучая смесь. А потом англы, саксы и норманны довольно скоро слились в единый народ. И нация, надо признать, получилась предприимчивая и наглая: живенько нахватала колоний и там расселилась. Америка, Канада, Австралия, Новая Зеландия и, конечно, Индия… Богатства рекой текут сюда, в Лондон. Отсюда и могущество англосаксов, и огромный флот, и влияние в мире…

— Да нам-то тоже грех жаловаться, Филипп Иванович. И мы вроде не бедные. Вон сколько землицы у нас.

— Что верно, то верно!

Филипп Иванович отошёл от окна и сел в кресло.

— Ма-лю-се-нь-кое только уточнение, Антоша: у нас нет колоний. Мы, в отличие от англосаксов, не грабим территории, что под скипетром российским находятся, а живём единой жизнью и с ними, и со всеми народностями. Бриты не прочь и у нас откусить землицы, им только дай послабление… Ухо востро с ними держать надобно.

— Напасть, что ли, на нас могут? Да нешто такое возможно, Филипп Иванович?

— Всё возможно, Антон. Я не перестаю удивляться, как удается кучке развратных английских аристократов на этом ничтожном островке строить козни против всего мира? — с раздражением произнёс Филипп Иванович.

И тут же с ещё большим недовольством добавил:

— Всюду этот Палмерстон нос свой суёт. И не стесняется, поганец, заявлять в парламенте: где бы, мол, в мире ни оказался британец, он может сделать все что угодно, ибо за ним — Англия, а за ней — мощь королевского флота. Вот потому-то чванливые аристократы Туманного Альбиона так нагло провоцируют в Европе революции. Тьфу…

— Теперь этот странный визит француза… — сочувственно произнёс родственник. — Интересно, разрешат ему встречу с нашим императором? Ежели что, этот родственник Наполеона и к англичанам может обратиться за поддержкой.

— Не думаю. Между Англией и Францией — вековая вражда за те же колонии. И потом, англичане — смертельные враги его дяди, Наполеона I. Вряд ли французы пойдут на сближение с ними в ближайшие десятилетия… И хотя их монархи обменялись обоюдными визитами, пустое всё это: истеблишмент обеих стран во главе с правительствами терпеть не могут друг друга. Правда, не скрою, меня несколько встревожило посещение в тюрьме Шарля Наполеона лордом Малмсбери^[9], о чём скромно умолчал наш сегодняшний визитёр. И потом… этот неожиданный побег француза из тюрьмы после рандеву с англичанином… И это за год до его освобождения?!.. Не англичане ли помогли?.. Хотят наладить отношения между собой? Вряд ли, конечно… Однако сие не может не настораживать.

Посол помолчал и добавил:

— И всё же я не вижу причин для сближения этих стран. Нет, не вижу… — Он тяжело вздохнул и как-то не совсем уверенно произнёс: — Вряд ли, Антон, я буду рекомендовать Петербургу рандеву нашего императора с беглым арестантом. Не думаю, что этот Наполеон будет полезен нам. Какой из него теперь политический деятель?.. Но решать сие в столице есть кому. К тому же моему шефу Карлу Васильевичу пиши не пиши, а всё равно он выскажет удобное для государя мнение. Зачем раздражать царя-батюшку?.. Потому-то столько лет канцлер и сидит на своем месте.

Затем Филипп Иванович подошёл к камину, взял каминную кочергу изящной работы и, похлопывая ею угли, произнёс:

— Я, Антоша, с тобой письмо передам Карлу Васильевичу. Думаю, канцлер и тебя, и братьев твоих, Михаила и Григория, без своего внимания не оставит. А уж как там дальше будет, вам решать. Господь ведь нам только жизнь даёт, а судьбу свою каждый сам выбирает.

Филипп Иванович перекрестился и произнес:

— Давай, мичман, собирайся, пора ужинать. Тётка твоя изнервничалась, поди, нас ожидаючи.

Подходя к двери, он неожиданно обернулся. На его лице появилась грустная улыбка.

— Эх, молодость, молодость! Гляжу я на тебя, Антон, и завидую. Всё у тебя ещё впереди: и радости, и огорчения!

Затем он с опасением посмотрел на дверь: не открыта ли? И почти шёпотом проговорил:

— А вот к моему совету прислушайся. Коль хочешь жить в свое удовольствие и уважать себя, не женись, Антоша, как можно дольше, — и, заговорщицки приставив палец к губам, вышел.

Вскоре Бруннов получил ответ из Петербурга, в котором с удовлетворением прочитал, что Шарлю-Луи Наполеону было отказано в личной аудиенции с российским императором Николаем I.

На первый взгляд, вполне логичное решение, учитывая неопределённый статус Наполеона на тот момент. Император не хотел портить отношения ни с Францией, ни с Англией из-за встречи с человеком с сомнительной репутацией. К тому же российские послы во Франции, Англии, Австрии и Берлине не рекомендовали этого делать. И император согласился с их мнением.

Ах, как опрометчиво поступил государь, отказавшись от встречи с родственником Бонапарта. Желание этого Наполеона ближе познакомиться с Россией, конечно, только предлог. Шарль-Луи искал союзников для осуществления своих бунтарских планов. И неизвестно, как бы история повернулась далее, найди он понимание с русским императором. И что оставалось французу?.. Путь один — искать союз с другой империей — Великобританией, способной дать денег на его планы.

А ведь известно: на то она и политика, чтобы знать о деяниях противников сегодня и предвидеть их действия в будущем.

Скоро, совсем скоро уверенность Николая I в полной лояльности к нему Европы, помноженная на доклады российских политиков, что Европа не способна выступать единым фронтом, приведёт Россию к большой беде.

А Европа бурлила. В первой половине девятнадцатого века экономику европейских государств охватил кризис, приведший к снижению производства и обесцениванию денег. Массово закрывались предприятия. Отсюда — безработица и недовольства. Во многих европейских странах начались народные выступления. Особенной активностью отличалась Австро-Венгрия: венгры захотели выйти из состава империи Габсбургов…

Не отставала от бастующих венгров спокойная и сытая Пруссия, недовольная в рамках Германского союза доминирующим положением австрийской империей: немцы требовали от своего правительства экономических преобразований.

Все это создавало в наэлектризованной революционными идеями Европе дополнительные условия для новых массовых выступлений. И они, эти выступления, не замедлили случиться во Франции, Италии, Бельгии…

23 февраля^[10] 1848 года во Франции разразилась настоящая революция. Толпы восставших захватили жизненно важные узлы, предприятия и учреждения Парижа. На улицах гремела «Марсельеза»^[11]. В создавшейся ситуации король Франции Луи-Филипп вынужден был оставить престол и бежать в Англию. Монархия в стране была свергнута. Франция была объявлена республикой. Парламент учредил Временное правительство.

В апреле 1848 года Шарль-Луи Наполеон покинул Лондон и вернулся на родину, где его сторонники развили бурную политическую деятельность. Однако деятельность Наполеона понравилась не всем: он опять был выслан из страны, теперь уже вновь созданным народным правительством. Казалось бы, племяннику бывшего императора Франции рассчитывать было не на что… Но сторонники монархии, бонапартисты, заочно выдвинули Наполеона кандидатом в учредительное собрание. И, о чудо!.. Он победил в четырёх департаментах. Но радоваться Наполеону было рано: республиканцы признали незаконным его выдвижение.

Политические бури в стране, а главное — нежелание партий договориться между собой, привели в сентябре 1848 года к дополнительным выборам, на которых бывший арестант наконец-то стал законным депутатом учредительного собрания.

И вот в декабре 1848 года происходит ещё одно чудо… Сторонникам Шарля-Луи Наполеона удалось избрать своего лидера с популярной в народе фамилией президентом Франции!.. За него проголосовало абсолютное большинство граждан — около пяти с половиной миллионов! Его главный соперник получил в три раза меньше. Однако честолюбивые замыслы Наполеона шли дальше.

2 декабря 1851 года Шарль-Луи Наполеон организовал государственный переворот, арестовал и заточил в тюрьму всех своих противников. Теперь оставалось только одно — объявить себя императором… Что он и сделал.

Ровно через год, в конце 1852 года, под именем Наполеон III Шарль-Луи Наполеон объявил себя императором Франции. Так, во Франции была установлена Вторая империя.

С удвоенной силой заскрипели перья всех дипломатов Европы. Барон Бруннов доносил Нессельроде, что в Лондоне все очень встревожены событиями в Париже, что там боятся войны, которую может начать новый император Франции, начиненный, как бомба, «наполеоновскими идеями», что трехсоттысячная армия французов будто бы уже начинает бряцать оружием, дабы придать больше блеска ореолу племянника воинственного дяди. И поговаривают, что первой жертвой может стать Германия.

На этом донесении Николай I размашисто и уверенно начертал: «Если Франция и начнет войну, то начнёт её против Англии, так как это более вероятно, чем возможно».

— Англия совершенно не способна к сухопутной войне, господа, — говорил император своим приближённым. — Она имеет прекрасный флот, но не имеет значительных сухопутных сил, а с кем же и воевать Франции, как не с соседом, не имеющим большой армии?!.. Да-да, господа, она замарширует на северо-запад.

И политики Лондона стали готовить все доводы к тому, чтобы тучу, нависшую над ними и готовую вот-вот выпустить свои молнии, направить с территории Франции на юго-восток.

А русские послы в Европе в своих докладах в Петербург не всегда верно освещали положение дел в этих странах. Они не уловили разжигаемую англичанами русофобию и тенденцию сближения государств на идее негативного отношения к России. Канцлер Нессельроде, если и чувствовал враждебное отношение к своей стране, скрытое за маской дипломатической болтовни и приторной вежливостью, но старался лишний раз не акцентировать на этом внимание:

«Зачем расстраивать царя?..» — думал он.

А потому император не разобрался в европейской политике — хитрой, лживой и агрессивной; он переоценил непримиримость и враждебность в отношениях между Францией и Англией и одновременно понадеялся на надёжность англо-русских связей. Никто из приближённых к императору не видел (или не хотел видеть) главного: за спиной императора Николая I горячо любимая им Англия договорилась с Францией о совместных действиях против Российской империи. Дабы иметь повод для агрессии, английский истеблишмент усиленно подталкивал Турцию на конфликт с Россией. На фоне раздутой с помощью средств массовой информации якобы агрессивной политики России Англия и Франция постепенно накапливали силы на подступах к её границам. На верфях и в портах Великобритании, Франции и частично Турции шла интенсивная подготовка к военным походам на Восток.

К концу 1852 года Россия оказалась без союзников, но об этом император Николай I еще не догадывался, он был уверен, что его империя сильна как никогда.

Ах, как ошибался государь…

И чтобы убедиться в этом, давайте, судари, возьмём зонтики и опять заглянем в дождливый город Лондон, где подслушаем один весьма интересный разговор…

Примечания

2

Канцлер Российской империи Нессельроде Карл Вильгельмович (Васильевич).

3

Престижный район Лондона,

4

Пригород юго-восточного Лондона.

5

В честь бывшего министра внутренних дел Роберта Пиля (уменьшительное — Бобби) английских полицейских окрестили «бобби».

6

Первоначальный адрес полиции Большого Лондона (Скотланд-Ярд).

7

Генри Джон Темпл (1784-1865) 3-й виконт Палмерстон – английский государственный деятель, долгие годы руководил обороной и внешней политикой Великобритании.

8

«Священный союз» – союз России, Пруссии, Австрии и других стран (кроме Англии, Турции и Римского Папы), созданный с целью поддержания международного правопорядка в Европе.

9

Видный политический деятель Англии.

10

Здесь и далее даты даны по старому стилю.

11

С ноября 1793 года — государственный гимн Франции.