Реверсивный след

Виола Бове

Рецепт женского счастья совсем прост: любить и быть любимой. А, как известно, любви все возрасты покорны. Вот и героине истории, с внушительным жизненным опытом за плечами и взрослой дочерью, довелось влюбиться по-настоящему. И стать, наконец, счастливой…

Она сидела перед монитором, глядя в одну точку опустив руку на клавиатуру компьютера. Скорее всего, Стас прочтет ее письмо сразу, если конечно в очередной раз не передумает нажать эту чертову кнопку.

За окном глубокая ночь. В это время, как ни странно, ей легче всего погружаться в свои мысли и хотя бы немного упорядочить их, а ещё лучше сделать им генеральную уборку. Но утром она проснётся и будет как вчера, и так будет после. Вероника это знала и понимала, что нажатием одной лишь кнопки она не сможет зачеркнуть ещё одну страницу своей жизни или, быть может, не хотела. Она встала из-за стола, шаркая тапочками, поплелась на кухню и включила чайник. Ей сегодня опять не спалось. Но она не чувствовала одиночества. Его незримое присутствие было всегда рядом, несмотря на то, что он месяцами не появлялся у неё дома.

Она заварила зелёный чай с ароматом жасмина и посмотрела в окно. Неменяющийся годами один и тот же пейзаж пятиэтажного дома как брат-близнец стоял напротив её пятиэтажки. В окне четвёртого этажа она часто видела яркий свет, выделявшийся среди потухших стеклянных теней. Радовало лишь то обстоятельство, что не спится не только ей. Пригубив горячего чаю, она глянула на мобильник, но в папке пропущенных звонков не значилось. Её это нисколько не удивило. Своё появление здесь не мог предугадать даже он сам и когда любовные утехи наводили скуку, находил все более изощренные и циничные оправдания, оставляя любовнице лишь лирические воспоминания. Вероника посмотрела на часы, стрелки которых неумолимо приближались к утреннему рассвету. Светившееся ещё недавно окно погрузилось в ночную тьму. Она попыталась сомкнуть веки и хоть немного вздремнуть перед напряжённым рабочим днём.

1

Зазвонил будильник. Не открывая глаз, она нашла его на ощупь, пытаясь унять неистовую трель.

— Господи, кому в голову пришло изобрести такие звуки и засунуть их в пластиковую коробку, — жалобно произнесла Вероника. Она опять сомкнула припухшие от бессонной ночи веки и ощутила мягкое прикосновение кошачьей мордашки. — А, Лео, ладно, ладно, встаю.

Она небрежно набросила халат, подошла к зеркалу и посмотрела на своё отражение, напоминающее перезревшее яблоко с присущим ему потускневшим цветом.

— Лучше бы мне этого не видеть, — почти рыдая, пролепетала Вероника, — и это в моём-то возрасте! — она никак не могла уняться, — Где моя чудо-сыворотка?!

Раздался звонок.

— Здравствуйте, Вероника Александровна. У нас всё готово. Главврач неистовствует, ругает всех, кто попадается ему под руку. Приезжайте быстрее, — это был голос Люси. Она всегда была рядом, когда был аврал или ещё какое-нибудь стихийное бедствие. — В какую операционную везти больного?

— Везите в третий оперблок. Я буду через двадцать минут.

Она впрыгнула в свой жёлтый мини-купер и нажала до упора педаль газа. Утро было как всегда суетливым, а придание себе любимой чарующего облика во время гонки через перекрёстки — чем-то вроде ритуала, грозившим, например, мужчинам как минимум автомобильной аварией. Только женщинам присуща концентрация внимания, позволяющая им наносить макияж во время движения автомобиля и при этом не забывать смотреть по сторонам.

Вероника вошла в освещенное помещение. На лице не было и намёка на ночную бессонницу. Операционная чем-то напоминала поле военных действий, где каждый должен быть на своём месте и отвечать за свой участок работы, но при этом иметь одну цель — победить. Вероника взяла твёрдой рукой скальпель.

— Пульс? — обратилась она к медсестре, стоящей рядом по правую руку.

— Шестьдесят, — уверенно отозвалась опытная сестра, неизменно проработавшая рука об руку с Вероникой около двадцати лет.

— Давление? — продолжала уточнять не просто Вероника, а доктор, которому доверяли свои жизни пациенты и прислушивались к её мнению коллеги, обращавшиеся к ней зная, что с её стороны отказа в помощи никогда не будет.

— Сто двадцать на восемьдесят, — снова отозвался голос помощницы, — показатели в норме.

— Хорошо, начнём.