Тени сгущаются

Виктория Шваб, 2016

Гости со всего мира съезжаются в полный магии Красный Лондон на Игры стихий – состязание лучших магов. Роскошные балы, изысканные наряды, сияние огней, музыка, смех – безумный вихрь, в котором не узнать, кто прячется под маской. Но возможно, за легким кокетством скрываются подлинные чувства, а за шуткой – душевная боль? Кто ты? И где твое место в одном из четырех Лондонов?

Глава 2

Принц во всей красе

I

Красный Лондон

Келл стоял на коленях в центре Цистерны.

Большой круглый зал находился внутри одной из громадных колонн, поддерживавших дворец. Снаружи струился Айл, и его красноватое сияние просачивалось сквозь полупрозрачные стены. На каменном полу был выгравирован круг сосредоточения, его причудливый рисунок направлял силу, и все пространство зала — и стены, и воздух — гудело потаенной энергией, будто колокол.

Келл чувствовал, как энергия наполняет его, ищет выхода, чувствовал ее мощь, и гнев, и страх, но заставил себя сосредоточиться, обрести равновесие, полностью контролировать процесс, который теперь стал таким естественным. Мысли вернулись на много лет назад: он, десятилетний мальчик, сидит на полу в монастырской келье Лондонского святилища, и в голове звучит размеренный голос Тирена.

«Магия запутанна — так что ты должен быть прям.

Магия дика — так что ты должен быть смирен.

Магия — это хаос. А ты будь спокоен!

Спокоен ли ты, Келл?»

Келл медленно поднялся на ноги, вскинул голову. За пределами круга клубилась тьма, сгущались тени. В трепещущем свете факела у теней были лица врагов.

Мягкий голос Тирена угас, его место заняли холодные слова Холланда.

«Знаешь, что делает тебя слабым?» — зазвучал резкий голос антари.

Келл смотрел на тени, обрамлявшие круг, и ему виделись то бархатные взмахи плаща, то холодный блеск стали.

«Тебе никогда не приходилось быть сильным».

Свет факелов затрепетал. Келл вдохнул, резко выдохнул и нанес удар.

Первым же ударом он опрокинул навзничь одну из теней. За спиной мелькнула вторая.

«Тебе не нужно было стараться».

Келл вскинул руку. Взметнулась вода. Помедлив, она хлынула навстречу второй фигуре, на лету превратилась в лед и ударила нападавшего в голову.

«Тебе не приходилось драться».

Келл очутился лицом к лицу с тенью, принявшей облик Холланда.

«И уж точно не приходилось драться за свою жизнь».

Раньше он бы заколебался — да он и колебался когда-то. Но то время миновало. Взмах — и из рукава мага выскользнули стальные иглы. Они взлетели в воздух и вонзились Холланду в горло, в голову, в сердце.

Но теней становилось все больше и больше. Так бывало всегда.

Келл прижался к стене Цистерны и вскинул руки. На обратной стороне запястья блеснул стальной треугольник. Он изогнул руку — и треугольник стал острием. Келл провел им по ладони, выдавил кровь. Сложил руки, снова развел их.

— Ас осоро, — приказал он крови. Огонь погас.

«Да будет тьма».

Команда резко зазвенела под сводами зала. Воздух между ладонями сгустился в черную тень. Она заклубилась, как дым, и через мгновение Цистерну наполнила тьма.

Келл привалился к холодной каменной стене, переводя дыхание. Магия отнимает много сил. Его глаза — один голубой, другой непроницаемо-черный — заливал пот. Помещение погрузилось в тишину.

— Ну что, всех порубил? — раздался за спиной голос, не призрачный, а живой и теплый, насмешливо-звонкий.

— Не уверен, — ответил Келл. Он сдвинул ладони, и тьма сразу рассеялась, комната стала, какой была: пустой каменный цилиндр, предназначенный скорее для медитации, чем для битв. Повсюду стояли манекены для тренировок. Один весело пылал, другой был утыкан небольшими железными стрелками. Кругом валялись еще несколько — разбитые, разорванные, побежденные. Келл сжал кулак, и горящий манекен погас.

— Показушник, — буркнул Рай, остановившись в дверях. В свете факелов золотые глаза принца мерцали, как у кошки. Келл провел окровавленной ладонью по медно-рыжим волосам. Его брат вошел, громко стуча каблуками по каменным плитам.

Строго говоря, Рай и Келл не были братьями, между ними не было кровного родства. Келл, на год старше Рая, воспитывался в арнезийской королевской семье с пяти лет. Он не помнил своей семьи, а от прошлого у него остался только кинжал да угольно-черный глаз. Метка волшебника-антари. Но ближе, чем Рай, у Келла никого не было. Он был готов отдать за принца жизнь. И недавно доказал это.

Рай насмешливо окинул взглядом разгромленный зал.

— Мне всегда казалось, что антари не нужны тренировки. Что это приходит… — он сделал рассеянный жест, — само собой.

— Способность дается от природы, — пояснил Келл, — а над мастерством надо работать. Я тебе это на каждом уроке объясняю.

Принц пожал плечами:

— Зачем мне магия? Я и так красив.

Келл вздохнул. У стены стоял стол, уставленный колбами — в одних была земля, в других песок или масло, рядом миска воды. Келл окунул руки в воду и поскорей умылся, пока кровь не окрасила воду.

Рай протянул ему полотенце.

— Ну как, лучше?

— Да.

Они говорили не об освежающих свойствах воды. Кровь в жилах Келла неугомонно билась, и сила, скрытая в ней, искала выхода. В нем постоянно что-то клокотало и не желало успокаиваться. Оба знали, что Келл наведывается в Цистерну все чаще и проводит там все больше времени. Тренировки успокаивали его и энергию, бушующую в крови, но ненадолго. Так лихорадка отступает ненадолго, чтобы потом вернуться с новой силой.

Рай переминался с ноги на ногу, и Келл вдруг заметил, что принц сменил свой обычный красно-золотой наряд на изумрудно-серый, тонкий шелк — на шерсть и хлопок, сапоги с золотыми пряжками — на пару черных кожаных башмаков.

— Кем это ты вырядился?

В глазах Рая блеснула озорная искра, он отвесил изысканный поклон.

— Простолюдином, разумеется.

Келл покачал головой. Такой маскарад никого не обманет. Блестящие черные волосы аккуратно расчесаны, пальцы унизаны кольцами, на изумрудном костюме мерцают перламутровые пуговицы. Все выдавало особу королевской крови.

— И все равно ты выглядишь как принц.

— Естественно, — отозвался Рай. — Если я переодет, это не значит, что я хочу остаться неузнанным.

— Знаешь, — вздохнул Келл, — вообще-то люди именно для этого и переодеваются. Чтобы остаться неузнанными. Все, кроме тебя. — Рай улыбнулся, словно услышал комплимент. — Дозволено ли мне узнать, куда это ты собрался?

— Да, — сказал принц. — Потому что мы идем вместе.

— Я воздержусь, — покачал головой Келл. Больше всего ему хотелось принять ванну и выпить, и все это было можно сделать в его собственных уютных покоях.

— Отлично, — сказал Рай. — Я иду один. А когда меня ограбят и бросят в темном переулке, расскажешь об этом родителям. И не забудь упомянуть, что ты остался дома, вместо того чтобы оберегать меня.

Келл застонал.

— Рай, в прошлый раз…

Но принц лишь беззаботно отмахнулся, как будто речь шла не о разбитом носе, нескольких подкупах и ущербе в несколько тысяч лин.

— Сейчас совсем другое дело. Никаких бесчинств и безобразий. Просто выпьем немного в месте, подобающем нашему статусу. Пошли со мной, Келл, ради меня! Я больше ни минуты не выдержу подготовки к турниру — мама предугадывает любое мое желание, а папу заботят только Фаро и Веск.

Келл ни секунды не верил, что брату удастся ни во что не ввязываться, однако по упрямому блеску в золотых глазах видел, что Рай настроен серьезно. Значит, нужно собираться.

— Можно хоть пойти переодеться? — вздохнул он.

— Незачем, — бодро возразил Рай. — Я принес тебе свежую тунику. — И достал мягкую рубашку золотистого цвета. Он явно хотел поскорее увести брата из дворца, пока тот не передумал.

— Как предусмотрительно, — буркнул Келл, раздеваясь, и поймал на себе взгляд принца — тот смотрел на шрам, пересекавший его грудь. Точно такой же проходил над сердцем у самого Рая. Следы запретной, необратимой магии.

«Моя жизнь — это его жизнь. Его жизнь — моя. Я вернул его из мрака».

Келл вздрогнул. Он еще не привык к символу — когда-то черному, теперь серебристому — который связывал их воедино. Общая боль. Общая радость. Общая жизнь.

Он оделся и облегченно вздохнул, когда символ скрылся под рубашкой. Откинул волосы с лица и обернулся к Раю:

— Доволен?

Принц кивнул, но тут же спохватился.

— Чуть не забыл! Я принес шляпы. — Он лихо надел на черные кудри светло-серый головной убор и слегка сдвинул его набекрень, чтобы ярче засияла россыпь зеленых самоцветов над полями.

Рыжую голову брата принц увенчал угольно-черной шляпой.

— Чудесно, — буркнул Келл и накинул на плечи плащ.

Рай укоризненно покачал головой.

— В таком виде ты будешь слишком выделяться.

Келл прикусил язык, чтобы не напомнить, что со своей светлой кожей, рыжими волосами и черным глазом он выделяется везде и всегда. Не говоря уж о слове «антари» — то ли выражении почтения, то ли проклятии, — повсюду преследовавшем его.

Но вместо этого он сказал:

— Ты тоже. Мне казалось, этого ты и добиваешься.

— Я имею в виду плащ, — возразил Рай. — Этой зимой черный не в моде. У тебя там нет чего-нибудь цвета индиго или лазурного?

«Как ты думаешь, сколько сторон у моего плаща?»

Воспоминание настигло его, как удар. Лайла.

— Мне больше нравится этот. — Он отогнал наваждение. В складках плаща словно мелькнула тонкая рука карманницы.

— Ну ладно, ладно. — Рай снова переступил с ноги на ногу. Принц никогда не умел стоять смирно, но в последнее время стал еще беспокойнее. С недавних пор в его движениях сквозила скрытая энергия, тугая, будто натянутая струна. Такая же, как у Келла. И все же Рай был другим. Одержимым. Опасным. Настроение у него было темнее, и менялось чаще, в считаные секунды. Келлу оставалось только приспосабливаться. — Итак, мы готовы?

Келл взглянул на лестницу.

— А как же стражники?

— Твои или мои? — спросил принц. — Твои стоят у верхних дверей. К счастью, они не знают, что из дворца есть и другой выход. А мои, вероятно, до сих пор караулят возле покоев. Сегодня мое умение перемещаться незамеченным на высоте. Идем?

Из Цистерны был отдельный выход. Он шел внутри одной из дворцовых опор и выводил на берег. Братья поднялись по узкой лестнице, освещенной лишь красноватым сиянием реки да редкими фонарями, в которых горело бледное вечное пламя.

— Зря ты это затеял, — сказал Келл. Не потому, что надеялся переубедить брата; просто это была его обязанность. Потом он сможет с чистой совестью сказать королю и королеве, что сделал все, что мог.

— Ничего не зря, — бодро отозвался Рай и положил руку брату на плечо.

Они вышли в ночную тьму.

II

В долгие зимние месяцы другие города впадали в спячку, но Красный Лондон и не думал сдаваться. В очагах пылал магический огонь, над каминными трубами вился дымок, и сквозь пар своего дыхания Келл различал огни Ночного рынка, обрамлявшие берег, чувствовал запах горячего вина и тушеного мяса. Улицы пестрели людьми, закутанными в шарфы, в ярких, будто самоцветы, плащах.

Рай не ошибся: в черное был одет только Келл. Маг надвинул шляпу на лоб, защищаясь не столько от холода, сколько от любопытных взглядов.

Навстречу прошли рука об руку две молодые женщины. Одна из них бросила на Рая приветливый взгляд и чуть не наступила себе на подол. Он подхватил ее под локоть.

— Ан, соласе, рес настер, — извинилась она.

— Мас марист, — отозвался Рай, легко переходя на арнезийский.

Девушка вроде бы не заметила Келла, стоявшего в шаге позади брата, в тени. Но ее подруга обратила на него внимание. Келл почувствовал на себе ее взгляд, потом встретился с ней глазами и ощутил мрачное удовлетворение: она, конечно, ахнула.

— Аван, — еле слышно сказал ей Келл.

— Аван, — ответила она, сдержанно кивнув.

Рай поднес к губам руку первой девушки, но Келл не сводил глаз с той, что смотрела на него. Было время, арнезийцы почитали его, едва не падали ниц. Ему никогда не нравилось это благоговение, но сейчас стало еще хуже. В их глазах осталась доля почтения, но к ней примешивался страх и, хуже того, недоверие. Она смотрела на него, как на опасного зверя. Как будто в ответ на неловкое движение он может броситься на нее. Ведь, насколько она знала, это он был виноват в том, что на город обрушилась Черная ночь, когда магия выгрызала людей изнутри, делая их глаза такими же черными, как у него. И, что бы ни заявляли король и королева, какие бы слухи ни распускал Рай, все были уверены, что виноват в этом Келл. Он один.

И в какой-то мере они были правы.

Он почувствовал на плече руку брата и опомнился.

Девушки поспешили прочь, оживленно перешептываясь.

Келл вздохнул и оглянулся на королевский дворец, высившийся над рекой.

— Зря ты это затеял, — снова сказал он, но Рай уже был далеко впереди, стремительно удаляясь от огней Ночного рынка и красноватого сияния реки. — Куда мы идем? — спросил Келл, догнав брата.

— Это сюрприз.

— Рай, — предостерегающе сказал Келл, с некоторых пор ненавидевший сюрпризы.

— Не бойся, братец. Я обещал, что вечер будет утонченным, и сдержу слово.

Место, куда они пришли, Келлу не понравилось сразу.

Оно называлось «Рахенаст».

«Роскошь».

Невыносимо шумное и безумно яркое место отдыха, где городская «остра» — то есть элита — пережидала зимние месяцы, отрицая холод за стенами. Зимняя ночь не проникала через посеребренные двери. Внутри стоял летний день — в светильниках над головой горело белое, как солнце, магическое пламя, искусственные деревья укрывали гостей уютным зеленым пологом.

Войдя из ледяного мрака и тумана под эти широкие солнечные своды, Келл вдруг остро и болезненно ощутил свою неуместность здесь. Трудно было поверить, но они с братом оказались одеты скромнее всех. Он даже заподозрил, что Рай нарочно нарывался на скандал, хотел, чтобы его выставили. Но слуги у дверей узнали либо принца, либо самого Келла (а уж вслед за ним и Рая, ибо кто еще мог притащить антари на такое пиршество). Короче, их обоих впустили.

Вечеринка была в разгаре. На столах высились горы фруктов и сыра, стояли кувшины холодного летнего вина. На голубой каменной плите, изображавшей озеро, кружились пары, другие возлежали на подушках под заколдованными деревьями. Звенели колокольчики, люди смеялись — легко и беззаботно, как смеются аристократы, — и поднимали хрустальные кубки, выставляя напоказ свое богатство.

Может быть, эта картина была бы прелестной, не будь в ней столько развязного высокомерия. Келл находил ее невыносимой; хоть Лондон и был жемчужиной Арнезийской империи, все же в нем имелись и бедность, и страдание. Здесь же, в «Роскоши», богачи с помощью магии и денег легко воплощали любые свои причуды.

Вдобавок ко всему Рай оказался прав: никто здесь не носил черное, и Келл чувствовал себя пятном на чистой скатерти. Он уже подумывал, не сменить ли ему и впрямь свой плащ на что-нибудь более яркое, но не мог заставить себя одеться в павлиньи цвета, модные этой зимой. Принц положил руку ему на плечо и подтолкнул. Проходя мимо стола, Рай прихватил пару бокалов летнего вина. Келл поглубже надвинул шляпу и смотрел на публику поверх бокала.

— Как ты думаешь, они уже узнали меня, — размышлял принц, пряча лицо, — или тут все слишком заняты собой?

Келл с удивлением уловил в голосе брата раздраженную нотку.

— Погоди, мы же только что пришли, — сказал он. Но узнавание уже расходилось по залу кругами.

Рай подошел к кушетке под деревом, сел, скинул шляпу. Черные кудри рассыпались по плечам, и даже без привычного золотого обруча их блеск ослеплял. Все в нем — осанка, улыбка, манера держаться — выдавало царственную кровь. Келл знал, что ему не под силу изобразить нечто подобное; он уже пытался. Рай бросил шляпу на стол. Келл потеребил поля своей шляпы, подумал и остался в ней — это была его единственная защита от любопытных взглядов.

Келл пригубил вино и, не выказывая интереса к происходящему, присмотрелся к брату. Он до сих пор не понимал, зачем Рай затеял эту дешевую игру с переодеванием. «Роскошь» была заведением для элиты, и ее посетители прекрасно знали принца и его компанию. Они месяцами учили королевский язык, только чтобы добиться высочайшего расположения (хотя Келл знал, что Рай находит это неприятным и ненужным). Но беспокоила его не только одежда. Вроде бы все в принце было на своем месте, и тем не менее…

— Я что, и вправду так красив? — спросил принц, не встречаясь с ним взглядом, пока по залу разлетался смех, похожий на звон колокольчиков.

— Ты же знаешь, что да, — отозвался Келл, разглядывая травяной ковер под ногами.

К их кушетке никто не подходил, только служанка, девушка в белом платье, спросила, не может ли она сделать их вечер еще приятнее. Рай одарил ее улыбкой и попросил принести напитков покрепче и цветов.

Принц развалился на кушетке, раскинув руки на спинке, и обводил помещение блестящими золотистыми глазами. По сравнению с обычным своим поведением он вел себя тише воды, ниже травы, и это было очень подозрительно.

Вернулась служанка с графином рубинового напитка и единственным синим цветком. Рай взял вино и с улыбкой заправил цветок ей за ухо. Келл вздохнул. Принц оставался верен себе.

Рай наполнил бокалы. Келл услышал шепотки, поймал устремленные на него взгляды. Внимание неизбежно переключилось с принца на его спутника. Келла пробрала дрожь, но он усилием воли не опустил головы.

— Если перестанешь хмуриться, станет гораздо веселее, — заметил Рай.

Келл послал ему испепеляющий взгляд.

— Они меня боятся.

— Они тебе поклоняются, — махнул рукой Рай. — Почти все жители этого города считают тебя богом.

От этого слова Келла передернуло. Волшебники-антари редки, так редки, что порой к ним относятся как к божествам, как к избранным.

— А остальные считают меня дьяволом.

Рай подался вперед.

— А ты знаешь, что в Веске жители верят, что это ты сменяешь времена года, повелеваешь приливами и даришь процветание империи?

— Если хочешь польстить моему самолюбию…

— Просто напоминаю, что ты был, есть и будешь единственным в своем роде.

Келл застыл, вспомнив о Холланде. Он говорил себе, что рано или поздно родится еще один антари, но и сам себе не верил. Он и Холланд — двое из исчезающей породы. Такие всегда были редки, но теперь могут исчезнуть совсем. Что, если он — последний?

— Я бы предпочел быть обычным человеком, — нахмурился Келл.

Теперь уже Рай испепелил его взглядом.

— Бедняжка. Хотел бы я знать, что чувствует человек, которого так превозносят.

— Разница в том, что тебя-то любят, — возразил Келл.

— На каждых десятерых, которые любят меня, — Рай обвел рукой огромный зал, — найдется один, который придушил бы меня голыми руками.

Его слова навевали воспоминания. Тени — так называли себя люди, которые шесть лет назад пытались уничтожить Рая, только чтобы напомнить королевской семье: нельзя бросать драгоценные средства на ветер, не обращая внимания на нужды народа. Глядя на «Роскошь», Келл отчасти мог их понять.

— А на каждых десятерых, которые обожествляют тебя, — продолжал Рай, — найдется один, который сжег бы тебя на костре. Когда речь идет о таких, как мы, расклад всегда одинаков.

Келл налил себе вина.

— Жуткое место, — пробормотал он.

— Что ж… — Рай осушил бокал одним длинным глотком и со стуком поставил его на стол. — Можем уйти.

В глазах принца сверкнул такой огонек, что Келл сразу понял, к чему этот маскарад. Рай оделся не для «Роскоши», потому что направлялся не сюда.

— Ты нарочно выбрал это место.

Рай ответил ленивой улыбкой:

— Не понимаю, о чем ты.

— Ты пришел сюда, потому что знал: мне здесь не понравится и я охотно уйду отсюда куда угодно.

— И что?

— Ты сильно недооценил мою способность переносить страдания.

— Располагайся поудобнее! — Принц поднялся на ноги со своей обычной ленивой грацией. — А я немного пройдусь.

Келл насупился, но остался сидеть. Откинулся с бокалом на спинку дивана, безуспешно пытаясь подражать идеальной небрежности принца.

Его брат без усилий пробирался сквозь толпу, весело улыбаясь, пожимая руки, целуя кого-то в щечку, время от времени с наигранным смехом показывая на свой наряд. И, что бы принц ни говорил, он легко вписывался в здешнюю компанию. Наверно, подумал Келл, так и задумано.

И все-таки ему не нравилось, как остра пожирают глазами принца. Во взмахах женских ресниц было слишком мало тепла и слишком много кокетства. В одобрительных кивках мужчин — мало доброты и много голода. Раз или два Келл поймал на себе взгляды, полные отзвуков того же голода, но ни у кого не хватило смелости подойти к нему. Вот и хорошо. Пусть себе перешептываются, пусть глазеют… Внезапно ему захотелось устроить сцену, посмотреть, как веселье сменится ужасом, когда он покажет им свою истинную мощь.

Келл стиснул бокал и уже хотел встать, как вдруг уловил поблизости обрывок разговора. Он не хотел подслушивать, все вышло само собой. Может быть, магия усиливала слух, а может, дело было в привычке. Неудивительно, когда о тебе столько перешептываются…

— Я мог бы записаться, — сказал какой-то дворянин, откидываясь на гору подушек.

— Брось, — отмахнулась сидевшая рядом дама. — Даже если бы у тебя были нужные навыки — а их нет! — ты все равно опоздал. Списки давно составлены.

— Уже? Так быстро?

Они, как и почти весь город, говорили об Эссен Таш — Игре стихий. Поначалу Келл не обратил на них внимания, потому что остра обычно больше интересуются балами и банкетами, чем состязаниями. И если уж говорят о волшебниках, то примерно так же, как об экзотических зверях.

— Список, конечно, еще не опубликован, — заговорщически продолжала дама, — но у моего брата есть свои каналы…

— И кого из участников мы знаем? — беззаботным тоном спросил еще один.

— Говорят, прошлогодняя победительница Кисмайра снова в деле.

— А что слышно об Эмери?

При этих словах Келл насторожился, пальцы крепче сжали бокал. Ослышался, наверное, подумал он, и в тот же миг дама переспросила:

— Об Алукарде Эмери?

— Да. Я слышал, он снова соревнуется.

У Келла застучало в ушах, вино в бокале чуть не расплескалось.

— Ерунда! — возразил кто-то.

— Не слушай сплетен. Эмери уже года три не появлялся в Лондоне.

— Может быть, — упорствовала дама, — но его имя включено в список. У друга моего брата сестра служит на посылках в Авен Эссен, и она говорила…

Внезапная боль пронзила плечо Келла, он чуть не выронил бокал. Вскинул голову, ища, откуда пришел удар, рука сама потянулась к клинку на плече. И лишь через мгновение он понял, эта боль — не его. Это только отзвук.

Рай.

Где Рай?

Келл вскочил на ноги, опрокинув столик, и обвел взглядом зал. Где же принц? Черные как оникс волосы, синий плащ — ничего этого не было видно. Сердце гулко стучало в груди, Келл хотел громко позвать Рая, так, чтобы слышал весь зал, но удержался. Все взгляды устремились на него — ну и пусть! До них ему дела нет. Единственный во всем этом заведении — во всем городе — дорогой ему человек находится где-то здесь, и ему больно.

Келл, прищурившись, обвел глазами слепяще-яркий зал «Роскоши», изображавший лесную поляну. Над головой сияли солнечные фонари, но вдалеке полуденный свет терялся в темных закоулках. Келл выругался и бросился бегом через поле, не обращая внимания на взгляды гостей.

Боль настигла снова, на сей раз в пояснице. Келл выхватил нож и ринулся в сумрачные заросли, куда проникал только свет звезд. Но единственными, кто попадался ему в дремучей чаще, были обнимающиеся парочки.

Выругавшись, он повернул обратно. Кровь стучала в висках.

Он давно привык на всякий случай носить с собой что-нибудь из вещей Рая. Пришло время призвать на помощь магию крови. Он начал читать заклинание поиска, и вдруг шрам на груди запульсировал — это означало, что принц близко. Келл обернулся и услышал в соседней рощице сдавленный звук — кажется, это стонал Рай. Келл ринулся туда, готовясь к драке, и вдруг застыл от неожиданности.

На мшистом холмике полураздетый принц навис над молоденькой служанкой в белом платье и с синим цветком в волосах. Рай прижимался лицом к ее плечу, и на его голой спине Келл разглядел глубокие, до крови, царапины. Новый отзвук боли вспыхнул на бедре Келла — это девица вонзила в принца свои ноготки.

Келл громко выдохнул, девушка заметила его и вскрикнула. Рай поднял голову, и у него хватило наглости улыбнуться.

— Ублюдок, — выдавил Келл.

— Это твой любовник? — поинтересовалась девушка.

Рай приподнялся, с ленивой грацией растянулся на зеленом мху и пояснил:

— Брат.

— Ступай прочь, — приказал Келл служанке. Та с недовольным видом поправила платье и удалилась. Рай, пошатываясь, поднялся на ноги и стал искать рубашку. — Я думал, на тебя напали!

— В некотором смысле так оно и было… — Рай натянул тунику.

Келл отыскал его плащ, перекинутый через ветку дерева, бросил его принцу и потащил обратно — через лес, через поле, мимо серебряных дверей, в темную ночь. Шли они молча, но, едва «Роскошь» осталась позади, Келл накинулся на брата:

— О чем ты только думал?!

— А что, неужели непонятно?

— Ну и свинья же ты, — покачал головой Келл.

Рай только фыркнул:

— Откуда я мог знать, что она будет так жестока ко мне?

— Убить тебя мало…

— Не сможешь, — развел руками Рай. — Ты же сам об этом позаботился.

И на миг, пока эти слова облачком висели в морозном воздухе, показалось, что принц искренне огорчен. Но потом улыбка снова вернулась на его лицо.

— Пойдем, — сказал он и обнял Келла за плечи. — Что-то мне надоело в «Роскоши». Найдем местечко посимпатичнее.

Закружился легкий снежок, и Рай вздохнул:

— Надеюсь, ты не забыл мою шляпу?

III

— Святые праведники, — выругался Рай. — Неужели во всех Лондонах так же холодно?

— Да, — отозвался Келл. — И даже еще холоднее.

Они уходили все дальше и дальше от жаркого сердца Лондона, углублялись в лабиринт узких улочек. Келл мысленно совместил этот Лондон с другими. Сейчас они приближались бы к Вестминстеру. А вот тут в каменном дворе когда-то стояла статуя Данов.

Рай остановился у дверей таверны. Келл поднял глаза — на дощатой вывеске было написано «Ис Авен Страс».

«Благодатные воды».

Келл тихо выругался. Он был наслышан об этом месте и знал, что им тут делать нечего. Особенно принцу. Лучше, конечно, чем «Три ножа» в самом сердце трущоб-шал, где почти у каждого на руке чернеет клеймо-ограничитель, или «Джек и все», где они хлебнули лиха в свой прошлый загул, но все же репутация у «Вод» была сомнительная.

— Токк, — буркнул Келл по-арнезийски, потому что королевский язык был бы здесь неуместен.

— Что? — невинным тоном переспросил Рай и сдернул с головы Келла шляпу. — Да, это не «Роскошь». И у меня здесь дела. — Он водрузил шляпу на свои кудри.

— Какие еще дела? — возмутился Келл, но принц лишь подмигнул и вошел. Келлу ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.

Внутри пахло морем и элем. Если в «Роскоши» царили простор, свет и яркие краски, то «Воды» состояли из темных уголков и еле тлеющих каминов, столы и кабинки были рассыпаны по помещению, как тела после драки. В воздухе висел густой дым, звучал хриплый смех и пьяные угрозы.

Это место хотя бы не обманывает само себя, подумал Келл. Ни притворства, ни иллюзий. Оно напомнило ему таверны «В двух шагах», или «Заходящее солнце», или «Горелую кость». Одна и та же точка во всех мирах, где Келл вел дела, пока они не стали слишком рискованными. Приторговывал безделушками из дальних миров — тех, куда проникнуть мог только он.

Рай прикрыл полями шляпы золотистые глаза и подошел к стойке. Сделал знак сумрачной тени, маячившей за спиной у бармена, пододвинул к нему листок бумаги и единственный серебряный лиш.

— Для Эссен Таш, — вполголоса сказал принц.

— На кого? — прошелестел призрак.

— Камероу Лосте.

— На победу?

— Нет, — покачал головой Рай. — Только на попадание в девятку.

Призрак осторожно покосился на него, принял пари и удалился в угол.

Келл не верил своим глазам.

— Ты пришел сюда делать ставки? На турнир, который сам же устраиваешь?

Рай сверкнул золотыми глазами:

— Конечно.

— Вряд ли это законно.

— Потому-то мы и здесь.

— Кстати, напомни, почему мы не могли прийти сюда с самого начала.

— Потому что, — Рай жестом подозвал бармена, — когда я уводил тебя из дворца, ты, как обычно, был не в духе и просто из принципа отверг бы любое место, куда я привел бы тебя. Вот я и подготовился.

Бармен, стоявший неподалеку, усердно протирал стакан. Если он и заметил рыжие волосы и черный глаз Келла, то не подал виду.

— Две «Черных Салли», — заказал Рай по-арнезийски. У него хватило ума расплатиться мелкими линами, а не серебряными лишами и уж тем более не золотыми ришами, какие были в ходу среди знати. Бармен поставил перед ними два стакана с густой темной жидкостью.

Келл взял стакан — жидкость была почти непрозрачная — и осторожно пригубил. От неожиданности он чуть не поперхнулся, и в зале послышались смешки. Пойло было густое, как сироп, и очень крепкое. Оно застряло в горле и сразу ударило в голову.

— Ну и гадость, — выдавил он. — Что там намешано?

— Поверь, братец, лучше тебе не знать. — Рай махнул бармену: — И еще два зимних эля.

— Кто же это пьет? — прокашлялся Келл.

— Тот, кто хочет напиться, — ответил Рай и сделал долгий, мучительный глоток.

У Келла помутилось в голове, и он отодвинул стакан.

— Притормози, — сказал он брату, но принц был настроен решительно. Он с громким стуком поставил на стол пустой стакан. Гости одобрительно застучали кружками, и Рай, пошатываясь, раскланялся.

— Впечатляет, — пробормотал Келл и услышал позади злобный голос:

— А по-моему, принц — просто избалованная дрянь.

Келл и Рай насторожились. Говоривший сидел спиной к бару, с ним были еще двое.

— Прикуси язык, — предостерег второй. — Ты ведь говоришь об особе королевской крови! — И, не успел Келл обрадоваться, все трое расхохотались.

Рай вцепился в край стойки, и Келл стиснул его плечо так, что боль отдалась в его собственном. Не хватало только, чтобы наследный принц ввязался в пьяную драку в «Благодатных водах».

— Вспомни, что ты говорил, — прошептал он брату на ухо. — Каждый десятый желает нам гореть в аду.

— Говорят, в нем магии ни на грош, — продолжал пьянчуга. Никто в трезвом уме не стал бы произносить этого вслух.

— Болтовня, — буркнул второй.

— Ну, и где справедливость? — хмыкнул третий. — Не будь он принцем, побирался бы на улицах.

И самое противное, что он был прав. Этим миром правила магия. Но власть над ней не передавалась по наследству. В одних она была сильна, в других еле ощутима. И если магия обходила кого-то стороной, это считалось приговором. Слабых сторонились, бросали на произвол судьбы. Иногда они уходили в море — там грубая физическая сила ценилась куда выше магической. Но многие оставались, промышляли воровством и плохо кончали. Эта сторона жизни не коснулась Рая лишь по праву рождения.

— За какие заслуги он вообще будет сидеть на троне? — проворчал второй.

— В том-то и дело, что ни за какие…

Келл не выдержал. Он чуть не бросился в драку, но Рай удержал его, протянув руку. Жест был расслабленным, касание — беззаботным.

— Не стоит. — Принц взял эль и направился в глубину зала. Один из болтунов откинулся на спинку стула, покачиваясь на двух ножках. Келл, проходя мимо, чуть качнул его стул, нарушив равновесие. Оглядываться не стал, но грохот упавшего тела доставил ему истинное наслаждение.

— Злодей ты, — шепнул Рай, но Келл услышал в его голосе улыбку. Принц пробирался между столами к кабинке у дальней стены. Келл двинулся за ним, но сразу остановился: что-то привлекло его внимание. Вернее, кто-то. Вдалеке у стены стояла девушка. Она выделялась из толпы — не только потому, что была здесь одной из немногих женщин, но и потому, что Келл ее знал. Они встречались всего два раза, но он тотчас узнал ее по кошачьей улыбке и по черным волосам, скрученным на затылке в два жгута, перевитых золотом. Смелый поступок — носить драгоценный металл в этом сборище воров и бандитов.

Но и сама Кисмайра Васрин была смелее многих.

Она была еще и победительницей последнего состязания Эссен Таш, и благодаря ей нынешние игры проводились в Лондоне. До турнира оставалось еще две недели, но она уже сидела в уголке «Благодатных вод» в своем обычном милом окружении. Обычно победитель много месяцев путешествует по империи, демонстрируя свою силу и наставляя юных магов, карманы у которых достаточно глубоки. Она впервые попала в заветный список, когда ей было всего шестнадцать, и за двенадцать лет, выступив в четырех турнирах, добралась до высшего ранга.

И в свои двадцать восемь вполне может победить еще раз.

Кисмайра теребила каменную сережку — одну из трех в каждом ухе, на ее губах играла хищная улыбка, а взгляд лениво скользнул по комнате и остановился на Келле. Они встречались раз или два, и он сомневался, помнит ли она его. Но нет — на ее лице появилась легкая усмешка узнавания.

В ее глазах перемешалась дюжина разных цветов, и поговаривали, что она может заглянуть человеку прямо в душу. И хотя Келл сомневался, что необычные радужки наделяют ее какой-то особенной силой — впрочем, ему ли, чьи глаза навеки отмечены черной печатью мага, об этом судить? — под ее взглядом все же стало тревожно.

Он вскинул голову, чтобы огни таверны отразились в глянцевой черноте правого глаза. Кисмайра ничуть не удивилась. Лишь еле заметно, неуловимым жестом, приветственно подняла бокал и поднесла к губам угольно-черную жидкость.

— Сядешь? — послышался голос Рая. — Или так и будешь стоять, как часовой?

Келл с трудом отвел глаза от женщины и посмотрел на брата. Рай растянулся на скамейке, задрав ноги на столешницу, теребил край шляпы Келла и бормотал о том, как ему нравилась его собственная, утраченная. Келл скинул его ноги на пол, освобождая себе место.

Он хотел расспросить брата о списках участников, об Алукарде Эмери, но это имя, даже непроизнесенное, оставило во рту неприятный привкус. Он глотнул эля, но комок в горле не исчез.

— Хорошо бы нам отправиться в путешествие, — сказал Рай, с трудом выпрямляясь. — Когда турнир кончится.

Келл искренне рассмеялся.

— Я серьезно, — настаивал принц. Язык у него слегка заплетался.

Келл понимал, что Рай не шутит, но хорошо знал, что это невозможно. Королевская семья никогда не выпускала Келла из Лондона, даже когда он находился в других мирах. Говорили, что это для его же безопасности. Возможно, так оно и было, но они оба — и Келл, и Рай — знали, что есть и другая причина.

— Я поговорю с отцом, — сказал Рай. Кажется, он стремительно терял интерес к этой теме. Он снова встал и выскользнул из кабинки.

— Куда это ты? — спросил Келл.

— Принесу еще выпить.

Келл посмотрел на пустой стакан Рая, затем на свой — опустевший лишь наполовину.

— По-моему, нам хватит, — сказал он. Принц, ухватившись за стену, обернулся к нему.

— С каких пор ты говоришь за нас обоих? — рявкнул он с остекленевшими глазами. — Ты, что ли, теперь главный?

Укол достиг цели. Келл вдруг почувствовал невыносимую усталость.

— Ладно, — буркнул он. — Трави нас обоих.

Он потер глаза и поглядел вслед брату. Рай всегда был склонен к излишествам, но никогда не ставил себе целью напиться вдрызг. Так, чтобы даже мысли из головы исчезли. Боги свидетели, у Келла и своих демонов хватало, но он понимал: их в вине не утопишь. Так просто от них не избавиться. И почему он до сих пор не остановил Рая?

Келл пошарил в карманах плаща и достал зажим с тремя тонкими сигарами.

Он никогда не увлекался курением, но, если уж на то пошло, ему и выпивка не очень-то нравилась. Мечтая хоть немного восстановить власть над отяжелевшим телом, он щелкнул пальцами и прикурил сигару от маленького язычка пламени, вспыхнувшего на кончике пальца.

Келл глубоко затянулся. Это был не табак, как в Сером Лондоне, и не жуткая отрава, которую смолили в Белом, а приятные ароматические листья, от которых прояснялась голова и успокаивались нервы. Келл выдохнул, рассеянно глядя сквозь облачко белого дыма.

Послышались шаги. Он поднял голову, ожидая увидеть Рая, но это была молодая женщина, явно из окружения Кисмайры — те же темные вьющиеся волосы с золотыми нитями, та же подвеска из «кошачьего глаза» на шее.

— Аван, — сказала она нежным, как шелк, голосом.

— Аван, — ответил Келл.

Девушка шагнула к нему, прошелестев подолом платья по краю кабинки.

— Госпожа Васрин шлет вам привет. Она передала вам послание.

— Какое же? — спросил он, затянувшись еще раз.

Она улыбнулась и, не успел он и глазом моргнуть, обхватила его щеки ладонями и поцеловала. У Келла перехватило дыхание, его бросило в жар. А девушка отстранилась — немного, только чтобы встретиться глазами, и с ее губ слетело облачко дыма. Он чуть не рассмеялся. А ее губы изогнулись в кошачьей улыбке, глаза всматривались в него — не со страхом или хотя бы с удивлением, нет, в них сквозил восторг. Преклонение. Келл понимал, что должен почувствовать себя самозванцем… но не почувствовал.

Он взглянул на принца, все еще стоявшего у бара.

— И это все, что она сказала? — спросил Келл.

Ее губы дрогнули.

— Ее указания были весьма смутны, мас авен варес.

«Мой благословенный принц».

— Нет, — нахмурился он. — Не принц.

— А кто тогда?

— Просто Келл, — ответил он после недолгой паузы.

Она зарделась. Это было слишком — светские правила требовали, чтобы к нему, даже лишенному королевского титула, обращались «мастер Келл». Но и этого он тоже не желал. Хотел быть самим собой.

— Келл, — повторила она, пробуя его имя на вкус.

— А как зовут тебя? — спросил он.

— Асана, — шепнула она, и имя слетело с ее губ, как вздох удовольствия. Она подтолкнула его к скамейке, настойчиво и в то же время робко. И он накрыл ее губы своими. Ее платье было по последней моде стянуто в талии, и его пальцы запутались в лентах, зашнурованных на спине.

— Келл, — услышал он чей-то шепот. Не Асаны, а Дилайлы Бард. Она, как воровка, снова проникла в его мысли и украла радость мгновения. Воровка и есть. Вернее, была, пока он не пропустил ее из Серого Лондона в свой. Только боги знают, где она сейчас и что делает, но в его памяти она навсегда останется воровкой, появляющейся в самые неподходящие моменты. «Уходи», — подумал он и сильнее стиснул талию девушки. Асана опять поцеловала его, но его мысли уже уплыли вдаль, в холодную октябрьскую ночь, когда его поцеловали другие губы — перед тем как исчезнуть.

— Зачем?

Улыбка — как лезвие ножа.

— На счастье.

Он застонал с бессильной горечью, притянул к себе Асану, стал ее целовать горячо, отчаянно, пытаясь изгнать не вовремя явившуюся Лайлу.

— Мас варес. — Дыхание Асаны щекотало ему шею.

— Я не… — начал он, но она снова зажала ему рот поцелуем. Его рука нырнула в глубину ее густых волос. А ее ладонь замешкалась возле его груди, потом пальцы скользнули вниз по животу…

Боль.

Резкая и внезапная, она обожгла ему челюсть.

— Что с тобой? — спросила Асана. — Что случилось?

Келл скрипнул зубами.

— Ничего.

«Убил бы своего братца».

Он попытался выбросить Рая из головы, но, едва его губы снова нашли Асану, боль вернулась, на сей раз вцепившись в бедро.

На миг у Келла мелькнула мысль, что Рай, возможно, нашел себе еще одно увлекательное любовное приключение. Но боль накатила в третий раз, теперь поперек ребер, такая острая, что перехватило дух, и надежда испарилась.

— Санкт! — выругался он и высвободился из объятий Асаны, бормоча извинения. Он встал слишком резко, и комната покачнулась. Он прислонился к стене и оглядел таверну. В какую переделку принц ввязался на этот раз?

И тут он увидел у бара стол, за которым недавно сидели трое болтунов. Он был пуст. В «Благодатные воды» вели две двери, передняя и задняя. Он выбрал вторую и выскочил на улицу с быстротой, которая удивила его самого, если учесть, сколько он выпил. Но боль и холод быстро отрезвляют, и, стоя в заснеженном переулке, он почувствовал, что магия снова заструилась в венах, готовая к бою.

Первое, что Келл увидел, была кровь.

Потом — нож принца, валявшийся на мостовой.

Те трое загнали принца в угол. У одного на руке темнел свежий порез. У другого — рана на щеке. Рай, видимо, успел зацепить их, но потом у него выбили оружие, и теперь ему заламывали руки, а из носа лилась кровь. Они, похоже, не знали, кто он такой. Одно дело — перемывать принцу косточки, но поднять на него руку…

— Будешь знать, как мне морду резать! — рычал один.

— Тебе идет, — прохрипел Рай сквозь стиснутые зубы. Келл не поверил своим ушам. Рай еще и насмехался над ними!

— Нарываешься!

— И нарвешься.

— Сомневаюсь, — закашлялся принц.

Он повернул голову к Келлу, еле заметно улыбнулся и проговорил окровавленными губами:

— Эй, привет, — как будто они случайно встретились на улице. Как будто не его бьют смертным боем на задворках «Благодатных вод». И как будто Келл в этот самый миг не борется с искушением подождать, пока эти трое хорошенько отделают его за то, что у него хватило глупости ввязаться в эту драку (а Келл не сомневался, что затеял ее принц). Искушение подпитывалось тем, что громилы, хотя и не знали этого, не смогли бы убить его. Таково было заклятие, навеки впечатанное в их с Раем кожу. Принца Рая невозможно было убить. Потому что соединяла их не его жизнь, а Келла. И пока Келл жив, с принцем ничего не случится.

Но его могли очень больно побить, а этого Келл допускать не хотел.

— Привет, братец, — сказал он, скрестив руки.

Двое нападавших обернулись к Келлу.

— Керс ла? — усмехнулся один. — Собачонка этого хлыща прибежала, чтобы кусать нас за пятки?

— По-моему, он не кусачий, — отозвался другой.

Третий даже не повернул головы. Рай сказал им что-то обидное — Келл не расслышал, — и громила замахнулся ногой, метя принцу в живот. Но пинок не достиг цели. Келл стиснул зубы, и человек застыл с ногой в воздухе — его мышцы внезапно одеревенели.

— Что еще за…

Келл нахмурился, человек отлетел в сторону и ударился о стену. Он со стоном сполз наземь, а остальные смотрели на него с изумлением и ужасом.

— Так нельзя… — потрясенно пробормотал один. И дело не в том, что Келл был способен на такое; главное, что он на это отважился. Это было редкое и опасное искусство, магия костей, строго запрещенная, потому что она нарушала один из главных законов страны — никто не имеет права использовать магию, умственную или физическую, чтобы подчинить себе другого человека. А тем, кто владел этим искусством, строго рекомендовали его забыть. Ослушника сковывали полным набором ограничителей.

Обыкновенный маг не стал бы так рисковать.

Но Келл не был обыкновенным магом.

Он вскинул голову, чтобы противники увидели его глаза, и сполна насладился их ужасом. Потом послышались шаги, в переулок хлынула целая толпа. Злые, пьяные, с оружием. В душе у Келла что-то шевельнулось.

Сердце заколотилось быстрее, по жилам заструилась магия. Он почувствовал что-то на лице и не сразу понял, что улыбается.

Он выхватил спрятанный кинжал и одним движением рассек ладонь. Тяжелыми красными каплями на камни упала кровь.

— Ас исера, — сказал он, и кровь мгновенно подчинилась. Над переулком пронеслась дрожь.

И землю сковал мороз.

Сначала замерзли капли крови, потом камни под ногами стали покрываться изморозью. Мгновение — и все, кто был в переулке, оказались на льду. Кто-то сделал шаг, поскользнулся, взмахнул руками и рухнул. Но у другого, видимо, сапоги были лучше — он уверенно шагнул вперед. Но и Келл не мешкал. Он присел, прижал кровоточащую ладонь к камням и проговорил:

— Ас стено.

«Разбейся».

Ночную тишину разорвал треск, прозрачная льдина содрогнулась. Из-под ладони Келла разбежались трещины. Он встал — и осколки потянулись за ним. Они зависли в воздухе, острые, как ножи, целясь во все стороны, будто лучи мертвенного света.

В переулке наступила тишина. Нападавшие застыли — и не потому, что так приказал Келл, а от страха. Так им и надо. Он уже не чувствовал ни опьянения, ни холода.

— Эй, ты, — пролепетал один, поднимая руки. — Перестань.

— Нечестно это, — тихо буркнул второй. Возле его горла в воздухе трепетал острый осколок льда.

— О честности заговорили? — переспросил Келл, удивляясь твердости своего голоса. — А трое на одного — честно?

— Он первый начал!

— А восемь против двоих — честно? — продолжал Келл. — Сдается мне, перевес в вашу пользу.

Висящие ледяные осколки медленно двинулись вперед. Послышались крики ужаса.

— Мы только защищались!

— Мы же не знали!

У задней стены выпрямился Рай.

— Келл, послушай…

— Сиди смирно! — цыкнул на него Келл. — Ты уже наломал дров.

Острые, как стекло, осколки льда медленно поплыли по воздуху, с убийственной точностью нацелились на двоих из трех нападавших, зависли, трепеща, возле горла, сердца, живота. Люди, затаив дыхание, ждали, что будет дальше.

Что сделает Келл.

Хватит легкого взмаха руки — и со всеми, кто есть в переулке, будет покончено.

«Стой», — вдруг услышал он еле слышный голос.

«Стой».

И внезапно, гораздо громче, голос Рая, хрипло рвущийся из горла:

— Келл, стой!

Маг пришел в себя, осознав, что держит в руках жизни восьми человек и чуть не оборвал их. Не за то, что они напали на Рая — тот, скорее всего, сам напросился, — и не потому, что они плохие люди, хотя и это вполне вероятно.

А просто потому, что у него были на это силы, потому что так приятно ощущать свою власть над ними.

Келл перевел дыхание, опустил руку, и осколки льда посыпались на мостовую, разбились вдребезги. Заклятие развеялось, люди зашевелились, попятились, ругаясь вполголоса.

Один упал наземь, дрожа всем телом.

Другого стошнило.

— Прочь отсюда, — тихо бросил Келл.

И они послушались. Мгновение, их и след простыл.

Они и без того считали его чудовищем, а теперь он подтвердил, что их страхи не напрасны. Дальше будет только хуже. Какая разница? Что бы он ни делал, становилось только хуже.

Он побрел к Раю, осколки льда хрустели под ногами. Принц сидел, привалившись к стене, и взгляд у него был мутный — скорее от выпивки, чем от побоев. Кровь из носа и губы остановилась, в остальном лицо не пострадало. Келл прислушался к себе в поисках отзвуков боли и обнаружил лишь пару ушибленных ребер.

Он помог принцу встать на ноги. Рай сделал шаг, пошатнулся, и Келл подхватил его.

— Опять ты меня выручил, — пробормотал Рай, опуская голову Келлу на плечо. — Не даешь мне упасть.

— Чтобы ты, падая, утащил меня за собой? — проворчал Келл, подхватывая принца под мышки. — Пойдем, братец. Хватит развлечений на сегодня.

— Прости, — шепнул Рай.

— Ладно уж.

По правде, Келл не мог забыть чувство, охватившее его во время драки. Маленькая яростная частица его души искренне наслаждалась боем. Он не мог забыть улыбку, которая была его собственной и в то же время совершенно чужой.

Келл содрогнулся и повел брата домой.

IV

Стражники ждали их в вестибюле.

Келл тащил принца всю дорогу до дворца, потом вверх по лестнице через Цистерну и только потом наткнулся на них — двое стражников принца, двое его собственных, и вид у всех четверых был смущенный.

— Вис, Тольнерс, — наигранно легким тоном бросил Келл. — Помогите-ка мне.

Как будто он тащил мешок зерна, а не наследного принца Арнса.

Стражники Рая были бледными от гнева и беспокойства, но не тронулись с места.

— Стафф, Гастра! — воззвал Келл к своим людям и встретил каменное молчание. — Ладно, прочь с дороги, я сам донесу.

Он потащил брата мимо стражи.

— Это кровь принца? — спросил Вис, указывая на рукав, которым Келл вытирал лицо Рая.

— Нет, — соврал он. — Только моя.

При этих словах люди Рая заметно расслабились, и Келла это встревожило. Вис по натуре был беспокоен, вечно щетинился, а Тольнерс абсолютно бесчувственный и невозмутимый офицер с тяжелой челюстью. Оба раньше служили у самого короля Максима и относились к выходкам принца с куда меньшей терпимостью, чем их предшественники. Что касается охраны Келла — Гастра был молод и усерден, а из Стаффа лишнего слова не вытащишь ни при Келле, ни в своей компании, и в первый месяц Келл не понимал — то ли стражник ненавидит его, то ли боится, то ли все вместе. Потом Рай рассказал ему, что у Стаффа сестра погибла в Черную ночь, и Келл понял: все вместе.

— Он хороший стражник, — пояснил Рай, когда Келл спросил, зачем к нему приставили такого человека. И, помолчав, мрачно добавил: — Это был выбор отца.

Теперь, когда вся компания прибыла в крыло, которое занимали братья, Тольнерс достал записку и протянул Келлу.

— Не смешно.

Оказывается, у Рая хватило совести приколоть к двери бумажку, чтобы во дворце не беспокоились: «Меня не похитили. Пошел выпить с Келлом. Сидите смирно».

Покои принца находились в конце коридора, за резными дверями. Келл пинком распахнул их.

— Не шуми, — пробормотал Рай.

— Мастер Келл, — предупредил Вис, входя вслед за ним. — Я настаиваю, чтобы вы прекратили эти…

— Я его не заставлял.

— Но вы допустили…

— Я ему брат, а не сторож, — огрызнулся Келл. Он знал, что в нем с детства видят не только приятеля, но и защитника Рая, но задача оказалась непростой. И вообще, разве мало он сделал?

Тольнерс нахмурился.

— Король и королева…

— Уйди, — вставил Рай, приподнимаясь. — Голова болит…

— Ваше высочество, — начал Вис, протягивая руку.

— Прочь! — рявкнул принц с внезапной злостью. Стражники отпрянули, потом вопросительно взглянули на Келла.

— Слышали, что сказал принц? — буркнул тот. — Убирайтесь. — И перевел взгляд на своих людей. — Все до единого.

Как только двери закрылись, Келл оттащил принца к кровати.

— Вот привязались, — пробормотал он.

Рай бессильно перекатился на спину, прикрыл рукой глаза.

— Прости… прости… — тихо повторил он, и Келл с дрожью вспомнил ту страшную ночь, когда принц истекал кровью, а они с Лайлой тащили его в безопасное место, и тихое «прости» угасало в мертвенной тишине, и…

— Это я виноват… — Голос Рая вернул его к реальности.

— Замолчи. — Келл опустился в кресло возле кровати.

— Я только хотел… как раньше…

— Знаю. — Келл протер глаза. — Знаю.

Он сидел, пока Рай не затих, погрузившись в сон, потом встал. Комната слегка покачнулась. Келл удержался на ногах, схватившись за резные столбики кровати, потом побрел к себе. Не через коридор, где ждали стражники, а по потайному ходу, соединявшему спальни. При появлении Келла лампы радостно вспыхнули. Магия далась легко и без усилий, но со светом в комнате не стало уютнее. Странно, но Келл никогда не чувствовал себя здесь как дома. Эта комната жала ему, как тесный костюм.

Эта спальня предназначалась для королевских особ. Потолок обтянут складчатой тканью цвета ночи, у стены изящный столик. Диван и кресла, серебряный чайный прибор, стеклянные двери на балкон, припорошенный снегом. Келл скинул плащ, вывернул несколько раз, возвращаясь к королевскому красному цвету, потом бросил на кушетку.

Келл скучал по своей маленькой комнатке на верхнем этаже «Рубиновых полей», с шершавыми стенами, узкой койкой и неумолчным шумом, но и комната, и таверна, и старуха, владевшая ею, — все они были уничтожены Холландом несколько месяцев назад, и у Келла не было сил искать новое пристанище. Та комната была его тайной, а он пообещал королевской семье — и Раю, — что перестанет заводить от них секреты.

Он скучал по той комнате — только там он обретал покой. Но к грусти примешивалось и другое чувство. Он получил по заслугам. Другие по его вине потеряли гораздо больше.

Поэтому Келл оставался в королевских покоях.

На возвышении стояла кровать — бархатный матрас и целое море подушек. Но Келл опустился в свое любимое кресло. Он отыскал его в одном из дворцовых кабинетов и притащил сюда. Изрядно потрепанное по сравнению с остальной обстановкой, оно стояло возле балконных дверей, за которыми теплым красноватым светом мерцал Айл. Келл щелкнул пальцами, лампы погасли, наступила темнота.

Здесь, в сиянии реки, его усталые мысли, как обычно, вернулись к Дилайле Бард. Перед его внутренним взором она представала сразу в трех обличьях. Тощая уличная воровка, обчистившая его в переулке; залитая кровью боевая подруга, сражавшаяся бок о бок с ним; и невозможная девчонка, которая ушла и ни разу не оглянулась.

«Где же ты, Лайла? — думал он. — И в какую еще переделку успела ввязаться?»

Келл вытащил из заднего кармана платок. Этот небольшой клочок материи дала ему в темном переулке девчонка, переодетая мальчиком, дала, чтобы легким движением руки обчистить его карманы. С помощью этого платка он не раз находил ее; может быть, и сейчас сумеет. А может, этот клочок теперь принадлежит больше ему, чем ей. Интересно, куда он попадет, если все-таки удастся?..

Он сердцем чувствовал, что она жива, иначе и быть не может, и завидовал ей. Завидовал тому, что девчонка из Серого Лондона странствует где-то по его родному миру, по местам, каких он, здешний житель, антари, никогда не видал.

Келл отложил платок, закрыл глаза и стал ждать, когда наступит сон.

И тогда она приснилась ему. Он увидел ее у себя на балконе, она стояла и манила его: выходи, поиграем! Во сне он держал ее за руку, и поток энергии соединял их пальцы. Во сне они бежали по незнакомым улицам городов, где он никогда не бывал и вряд ли побывает. И она была с ним, рядом, тянула его навстречу свободе.

V

Белый Лондон

Ожка всегда была грациозна.

И когда танцевала. И когда убивала.

Солнечные лучи разбегались по каменным плитам, и она кружилась в искристых сполохах. Ножи рассекали воздух, то взметались, то опадали, привязанные к ладоням длинным черным шнуром.

Ее волосы, когда-то светлые, теперь полыхали огнем, красным как кровь, резко оттеняя фарфоровую белизну лица. Волосы порхали вокруг ее плеч, когда она, гибкая и тоненькая, кружилась и изгибалась посреди смертельного круга. Ожка танцевала, и металл, идеальный партнер, двигался в такт ее текучим движениям. И все это время глаза ее были плотно закрыты. Она знала этот танец наизусть, выучила еще в детстве, на улицах Кочека — самой страшной части Лондона. Освоила в совершенстве. В этом городе на одной удаче долго не продержишься. Особенно если у тебя обещает проявиться сила. Стервятники почуют ее, перережут горло, чтобы поживиться каплями волшебства, кипящими у тебя в крови. И плевать им, что ты маленькая. Тем легче поймать тебя и прикончить.

Но Ожка выдержала. Кулаками и кинжалами проложила себе дорогу сквозь Кочек. Выросла, повзрослела, осталась в живых посреди города, который отнимает жизнь у всего живого. И у всех.

Но это осталось в прошлом. Теперь все иначе.

При каждом движении сквозь кожу проступали темные линии вен. Ожка чувствовала, как струится в ней волшебство, как бьется вторым пульсом, в одном ритме с ее собственным. Поначалу оно обжигало, и Ожка боялась, что сгорит в этом огне, как сгорели многие. Но потом сдалась. Тело прекратило борьбу, и сила тоже успокоилась. Ожка раскрыла объятия, и в тот же миг сила окутала ее, и дальше они танцевали вместе, пылали вместе, сплавлялись воедино, как прочная сталь.

Клинки — продолжения рук — пели в воздухе. Танец подходил к концу.

И вдруг она ощутила зов. Он вспыхнул в голове горячей волной.

Она остановилась — не внезапно, нет-нет, очень плавно. Накрутила на руки черный шнур, и рукояти ножей ласково ткнулись в ладони. И только потом медленно открыла глаза.

Один желтый.

Другой черный.

Это значило, что она — избранная.

Она была не первой, но это не имело значения. Главное — остальные оказались слишком слабы. Первый продержался всего несколько дней. Второй едва протянул неделю. Но Ожка — дело другое. Она сильная. Она все выдержала. Выдержит и дальше. Будет жива, пока от нее есть польза.

Так пообещал король, когда избрал ее.

Ожка обмотала клинки шнуром и сунула оружие в кобуру на поясе.

С кончиков алых волос струился пот. Она отжала их, накинула куртку, застегнула плащ. Пальцы, выпустив пряжку, пробежались по шраму, который тянулся от горла вверх и пересекал щеку, заканчиваясь прямо под королевской печатью.

Когда магия наполнила ее мускулы силой, кровь — теплом, а волосы — цветом, она боялась, что шрам исчезнет. Но нет. Он остался. И хорошо. Она честно заслужила свои шрамы. И этот, и все остальные, щедро покрывавшие тело.

В голове снова вспыхнул призыв, и она вышла из круга. День был холодный, но не промозглый, и над головой сквозь облака проглядывало голубое небо. Голубое. Не морозно-белесое, под которым она выросла, а по-настоящему синее. Как будто даже небо оттаивало. И Сиджлт тоже оттаивал, с каждым днем очищался ото льда, открывая полыньи с серовато-зеленой водой.

Куда ни кинь взгляд, мир пробуждался.

Оживал.

От этой картины кровь заструилась быстрее. Ожка вспомнила, как однажды побывала в лавке и увидела сундук, покрытый пылью. Она провела по нему пальцами, стирая серую пелену, и под ней обнаружилось темное дерево. Вот и сейчас так же, подумала она. Пришел король и провел рукой по городу, стряхнув пыль.

Потребуется время, сказал он. Грядут перемены. Ничего, она готова ждать.

Всего одна дорога отделяла ее нынешний дом от высоких стен замка. Ожка пересекла улицу и бросила взгляд на реку, на городские кварталы за ней. Из глубин Кочека до ступеней замка — вот какой долгий путь она прошла.

Ворота были открыты, по каменным стенам карабкались свежие лозы. Ожка коснулась небольшого пурпурного бутона и переступила порог.

Там, где когда-то тянулся Крёс Мект, Каменный лес, серое скопление каменных мертвецов у подножия замка, теперь, невзирая на зимний холод, пробивалась зеленая трава. Здесь остались только две статуи, обрамляли с боков дворцовую лестницу, словно часовые. Так приказал новый король — не для острастки, а как напоминание о ложных клятвах и павших тиранах.

Беломраморные фигуры изображали былых правителей — Атоса и Астрид Дан. Обе фигуры стояли на коленях. Атос Дан смотрел на хлыст, обвивавший его ладони, будто змея, и лицо его кривилось от боли. А Астрид сжимала рукоять кинжала, глубоко ушедшего ей в грудь, и рот был распахнут в беззвучном, бессмертном крике.

Статуи были страшные, некрасивые. Не то что новый король.

Новый король был совершенством.

Новый король был избранным.

Новый король был богом.

А Ожка? Она встречала взгляд его прекрасных глаз и понимала, что он тоже видит красоту в ней, с каждым днем все больше и больше.

Она поднялась на вершину лестницы и вошла в замок.

Ожка слышала рассказы о стражниках с пустыми глазами, служивших под началом Данов, о людях, у которых похитили разум и душу, оставив взамен лишь пустые оболочки. Но их уже не было, и замок стоял открытым, непривычно пустым. В первые недели после падения Данов его брали штурмом, захватывали, удерживали, снова теряли, но теперь от побоищ не осталось и следа. В замке царил покой.

Навстречу попадались слуги и служанки со склоненными головами, появлявшиеся и исчезавшие, и с десяток стражников, но их глаза не были пустыми. И двигались они осмысленно, в жестах сквозила преданность, которую Ожка понимала и разделяла. Это было возрождение, на их глазах оживала легенда, и все они в этом участвовали.

Она шла через замок, и никто ее не останавливал.

Наоборот, при ее появлении одни падали на колени, другие кланялись и шептали благословения. А когда она дошла до тронного зала, двери распахнулись, и за ними ее ждал король. Сводчатый потолок, когда-то нависавший над залом, исчез, массивные стены и колонны уходили в открытое небо.

Ее шаги гулко стучали по мраморному полу.

Неужели он и вправду раньше был сделан из костей? Или это всего лишь сказка? До Ожки доходили только слухи. Она была хитра, носа не высовывала из Кочека, в правление Данов всячески старалась не попадаться им на пути. О близнецах ходило немало легенд, и все они были кровавые.

Король стоял перед троном и смотрел на ровный круг магического бассейна у своих ног. Блестящая черная гладь завораживала Ожку — почти так же сильно, как и человек, который отражался в ней.

Почти.

Потому что в нем было то, чего недоставало черной чаше. Под внешним спокойствием бурлила энергия. Ожка чувствовала ее даже на другом конце зала, содрогалась под ее набегавшими волнами. Он источал силу.

Жизнь в этом городе только-только начала давать ростки, а в короле она уже распустилась пышным цветом.

Он был высок и силен, под изысканным нарядом бугрились могучие мускулы. Откинутые назад черные волосы, высокие скулы, крепкие челюсти. Губы слегка кривились, меж бровей пролегла еле заметная складка. Он задумчиво смотрел в бассейн, сцепив руки за спиной. Руки… Она вспомнила день, когда эти руки коснулись ее, одна прижалась к затылку, другая прикрыла глаза. Уже тогда она чувствовала силу, трепетавшую в его теле, мечтала о ней, нуждалась в ней, как в воздухе.

Почти касаясь губами ее уха, он заговорил:

— Ты принимаешь силу?

— Принимаю, — ответила она. И в тот же миг ее захлестнула волна. Жгучий жар, тьма, боль… Потом вернулся его голос, снова такой близкий. Он сказал:

— Перестань бороться, Ожка. Впусти силу.

И она покорилась.

Он избрал ее, и она не подведет. Ведь о нем говорилось в пророчестве — однажды придет спаситель. И она всегда будет рядом с ним.

— Ожка, — сказал он, не поднимая глаз. В его устах ее имя прозвучало, словно заклинание.

— Ваше величество, — отозвалась она и преклонила колени.

Его взгляд медленно поднялся.

— Ты же знаешь, я не люблю титулов. — Он обогнул бассейн. Она выпрямилась и встретила взгляд его пронзительных глаз — один был зеленый, другой черный. — Зови меня Холланд.