Архив. Ключи от всех дверей

Виктория Шваб, 2014

Представьте себе библиотеку, где вместо книг на полках лежат мертвецы. У каждого из них своя особая история, которую под силу прочесть только Библиотекарям. Поэтому они называют мертвых Историями, а место, где хранятся Истории, – Архивом. Маккензи Бишоп – Хранитель Архива, она спасает мир от вторжения бесприютных призраков – пробудившихся Историй. Но однажды ей пришлось спасать сам Архив, когда кто-то начал переписывать Истории, подчас стирая целые жизни… Теперь для того, чтобы вернуться к нормальной жизни, ей придется до конца разобраться в том, что произошло. Найти тех, кто стоял за совершенным преступлением. И спасти не только свой разум, но и саму жизнь.

Глава пятая

Мы прошли по дорожке, обсаженной деревьями, и оказались у квадратного каменного возвышения с колоннами по углам. Оно поднималось над землей на несколько футов, в самом его центре возвышалась статуя человека в плаще с капюшоном. Я заметила там трех студентов.

— Это единственная скульптура человека во всем кампусе, — сообщил Уэсли. — Скорее всего, это святой Франциск, покровитель животных. Правда все называют его Алхимиком.

Я понимала почему — каменное изваяние больше напоминало колдуна, чем монаха. Облаченный в мантию, он стоял, низко склонив голову и вытянув руки перед собой, ладонями вверх. Казалось, что он бормочет заклинания. Правда, таинственную атмосферу слегка портила коробка с пиццей, которую кто-то поставил ему на руки. Уэсли указал на возвышение:

— Тут у нас нечто вроде нашей беседки.

Студенты оглянулись на его голос. С одним из них мы уже были знакомы. Кэш сидел на ступеньках, вытянув ноги.

— Маккензи Бишоп, — воскликнул он, когда мы поднялись наверх. — Теперь я понимаю, какую допустил ошибку, но этого больше не повторится. Никогда больше я не назову тебя милой дамой.

Уэсли слегка нахмурился.

— Вы знакомы?

— Я пытался помочь ей, — пояснил Кэш, — но оказалось, она в моей помощи не нуждается.

Уэсли подмигнул мне.

— Думаю, Мак, сама может о себе позаботиться.

Улыбка Кэша получилась на удивление напряженной.

— Ты как-то слишком дружелюбно относишься к девушке, которая только что надрала тебе зад. Я так понимаю, вы знакомы?

— Этим летом мы часто виделись, — ответил Уэс. — Пока вы с Саф плавали… где? В Испании? Португалии? Никак не могу запомнить, где отдыхают Грэмы.

Я заметила, что, общаясь с другими, Уэсли виртуозно переводит разговор на них самих, избегая говорить о себе.

— Не надо завидовать, — сказал Кэш, — мы ведь звали тебя с нами.

Уэсли неопределенно хмыкнул.

— Не люблю я все эти плавающие посудины, — заявил он и взял кусок пиццы из коробки, стоявшей на вытянутых руках статуи. Затем кивнул мне, приглашая присоединиться к угощению.

— «Святая Мария», — гордо произнес Кэш, — не какая-то там плавающая посудина.

— Ах, извините, — Уэс поддразнил его, подхватив тот же важный тон, — Не люблю яхты.

Я не совсем понимала, шутят они или нет.

— Смотрю, вы снова начали издеваться над нашим бедным Алхимиком, — добавил Уэс, ткнув куском пиццы в сторону статуи.

— Радуйся, что Сафия не украсила его стразами, — раздался женский голос, и я перевела взгляд на двух студентов, расположившихся на ступенях. Третьекурсник сидел, скрестив ноги, а рядом, положив голову ему на колени, примостилась рыжеволосая девушка с четвертого курса.

— Точно, — подхватил Кэш.

Девушка приподнялась на локте и посмотрела на меня.

— Кэш, ты привел кого-то левого, — заметила она, улыбаясь.

— Она не левая, Эмбер, — вмешался парень, чьи колени она использовала как подушку. — Она с третьего курса.

Затем он взглянул на меня, и у меня екнуло сердце. На его форме были серебряные нашивки, но на вид ему было никак не больше пятнадцати. Он был невысокий и худощавый, с темными вьющимися волосами, в очках в черной роговой оправе. Все это, да еще каракули на тыльной стороне его ладони, до боли напомнило мне Бена. Если бы мой брат остался жив, если бы он отпраздновал еще пять дней рождения, то, скорее всего, выглядел бы именно так. Третьекурсник отвел взгляд, и я моргнула. Его сходство с Беном, поразившее меня в первое мгновение, теперь почти исчезло. И все же меня охватила дрожь. Я поднялась по ступеням и встала рядом с Уэсли. Он поднял содовую, стоявшую у ног Алхимика, и указал на ребят.

— С Касиусом ты уже знакома, — начал он.

— Господи боже, не называй меня так, — взмолился Кэш.

— В очках — Гевин, — продолжил Уэс, — у него на коленях — Эмбер.

— Эмбер Кинни, — поправила она. — В Гайд Скул есть две «золотых» Эмбер и одна «серебряная». А еще у этого имени нет нормальной сокращенной формы, уж поверь, поэтому если услышишь, что кто-то сказал Кинни, значит, говорят обо мне. Кстати, я ненавижу, когда меня так называют, не делай этого никогда.

Я взяла содовую и сказала.

— А я — Маккензи Бишоп, новенькая.

— Это и так ясно, — заметил Гевин. Я вспыхнула, но тут он добавил. — У нас маленькая школа, и мы все друг друга знаем.

— Вы можете звать меня Маккензи или Мак, если хотите. Только не Кензи… — Кензи, так называл меня дед, и никто другой не должен больше звать меня этим именем — …или просто М.

Я годами мечтала, чтобы меня называли М. Под этим именем скрывалась другая я, та, которой не приходилось выслеживать Истории и читать чужие воспоминания. Та, которой бы я стала, если бы не вступила в Архив. Но Оуэн уничтожил это имя, прошептав его мне на ухо перед тем, как попытался убить меня.

— Ладно, Маккензи, — сказал Гевин, сделав в моем имени ударение на каждом слоге, точно так же, как делал Бен. — Добро пожаловать в Гайд.

* * *

— Маккензи, поможешь мне?

Мы с Беном сидим за столом, а мама, напевая, готовит обед. Я учусь на первом курсе. По английскому нам задали прочитать отрывок из одного текста, что я и делаю, крутя на пальце серебряное кольцо. Бен ломает голову над заданием по математике за четвертый класс — он не слишком любит математику.

— Маккензи…?

Мне всегда нравилось, как Бен произносил мое имя. Он был не из тех детей, которые не могут толком выговаривать слова и глотают звуки. В четыре года он очень гордился тем, что умел произносить слова полностью. Маму он никогда не называл «ма», папу — «па», а нашего деда и вовсе звал «дед Энтони». Мое имя он тоже никогда не коверкал и не упрощал, вроде «Макени» или «Мэнзи». И уж точно не звал меня «Кензи». Только Мак-кен-зи и никак иначе. И каждый слог произносил отчетливо.

— У меня тут трудности с решением, можешь мне подсказать?

В девять лет он даже вопросы формулировал четко и конкретно. Бен просто сгорал от желания выглядеть взрослым. И выражалось это не только в том, что он носил папин галстук, а за обедом пользовался ножом и вилкой, как мама. Он подражал их осанке, поведению, манере говорить. На самом деле это у него были все задатки Хранителя. Но дед умер рано и не успел увидеть, каким он становится. А я видела. Да, я уже заменила деда, но нередко задумывалась, нашлось ли бы в Архиве место и для Бена.

Я знаю, это желание было чистой воды эгоизмом. И некоторые сказали бы, что нельзя этого хотеть. Я должна защищать брата — в том числе и от Архива. Особенно от Архива.

Но когда я сижу рядом с Беном, крутя свое кольцо и глядя, как он делает уроки, то невольно думаю, что все бы отдала, лишь бы быть там вместе с братом.

Я понимаю, почему дед так поступил. Почему он меня выбрал. Понимаю, почему каждый кого-то выбирает. Не только для того, чтобы этот кто-то занял его место. Но и затем, чтобы не быть одиноким, чтобы не оставаться один на один со своим предназначением и всеми этими секретами. Хотя бы некоторое время.

Это эгоистично и вообще неправильно, но такова человеческая натура. И, наблюдая за стараниями Бена, я думаю, что так бы и поступила. Я бы его выбрала. Я бы взяла младшего брата с собой. Если бы они мне позволили. Но теперь этого уже не узнать.

* * *

Честно говоря, внешне Гевин был не очень похож на Бена. Я разглядывала его минут пятнадцать, хоть и старалась не очень пялиться. К счастью, после душа и прогулки с Уэсом до звонка как раз и оставалось всего четверть часа.

Выяснилось, что у нас с Эмбер следующим уроком физиология. По дороге она сообщила мне, что эти занятия помогут ей подготовиться к поступлению в медицинский колледж, а заодно рассказала, что ее бабушка была выдающимся военным хирургом и оперировала прямо в палатке за занавеской, пропитанной кровью. И, между прочим, у нее самой рука так же тверда, как и у бабушки. Ну а я за эти несколько шагов от беседки до корпуса, на фасаде которого была гипсовая чаша, обвитая змеей, к своему удовольствию узнала, что Эмбер Кинни чрезвычайно словоохотлива.

Она переплюнула даже Линдси. С ней не нужно было думать о том, как заполнить паузу — она молола все, что приходило на ум. Но в то же время оказалась на удивление интересной девушкой. Она засыпала меня кучей фактов о школе, а затем переключилась на тех, кто был в беседке. Гевин не ест ничего зеленого и у него есть брат-лунатик. Кэш свободно говорит на четырех языках и обожает сериалы. Сафия, с которой Эмбер, по-видимому, дружит, раньше была такой робкой, что едва осмеливалась говорить. И до сих пор, видимо, не в курсе, как нужно общаться с людьми. Что же касается Уэсли, то он любит пофлиртовать и никогда не упустит возможности кого-нибудь подколоть. А еще у него аллергия на баклажаны…

Эмбер наконец замолчала.

— Но ты ведь уже знакома с Уэсли, — вспомнила она.

— Не настолько близко, как ты думаешь, — ответила я осторожно.

Эмбер улыбнулась.

— Добро пожаловать в наш клуб. Мы с Уэсом знакомы уже несколько лет, и мне до сих пор кажется, что я его не знаю. Ему, по-моему, нравится напускать на себя таинственность, так что мы смотрим сквозь пальцы на все эти его секреты.

Вот бы все относились к чужим секретам, как Эмбер Кинни. Моя жизнь тогда стала бы гораздо легче.

— Так, значит, Уэсли нравится флиртовать? — спросила я.

Эмбер закатила глаза и придержала дверь, пропуская меня.

— Ну, скажем, его таинственный вид играет ему на руку.

Она посмотрела на меня, и я почувствовала, как кровь прилила к моему лицу.

— Только не говори, что ты уже запала на его таинственность.

— Это вряд ли, — хихикнула я.

Хотя, вообще-то, так оно и есть — ведь вовсе не секреты Уэсли заставляют мое сердце биться чаще. А скорее, то, что они у нас общие. Во всяком случае, большинство секретов. Увидев его здесь, я испытала настоящее потрясение, и теперь невольно подумала: чего еще я о нем не знаю? И будто снова услышала его голос: «Ты не спрашивала».

Мы с Эмбер вошли в кабинет физиологии, сели рядом, и тут как раз прозвенел звонок. Миссис Хилл, которая неожиданно оказалась очень молодой, кратко ознакомила нас с учебной программой. Я принялась листать учебник, пытаясь выяснить, какие кости запястья сломал мне Оуэн. Рассматривая изображения костей, мышц и нервных переплетений, схемы возможных движений тела, я поняла, как много из этого уже знаю. Забавно. В основном, на собственном опыте, а не по учебнику, но все равно интересно находить объяснение тому, что тебе уже знакомо. Я слегка коснулась нарисованных на странице пальцев.

Так и прошла лекция, а потом Эмбер показала мне, где будет проходить последний урок, политология. Занятие вел мистер Лоуэлл, седой кудрявый мужчина лет пятидесяти, с мягким ровным голосом. Я собиралась тыкать в себя ручкой, чтобы не заснуть, но тут он заговорил:

— Все, что вознеслось — рано или поздно падет. Империи, цивилизации, правительства… Почему? Потому что хоть они и появляются в результате перемен, сами же переменам и препятствуют. Чем дольше они существуют, — продолжал он, — тем больше цепляются за власть и сопротивляются прогрессу. А чем больше они сопротивляются прогрессу и переменам, тем больше этого требует общество. В ответ правители лишь ужесточают контроль, отчаянно желая сохранить власть.

Я напряглась.

«Знаешь, почему в Архиве так много правил, мисс Бишоп? — спросил меня Оуэн в тот день на крыше. — Потому что они боятся нас. Они напуганы.»

— Правительство боится своих граждан, — говорил мистер Лоуэлл. — Чем больше оно ужесточает контроль, тем яростнее люди с ним борются. — Он принялся рисовать указательным пальцем в воздухе круги, каждый — все меньше и меньше. — Контроль становится все жестче. Сопротивление растет и растет, пока наконец не приведет к действиям, и тут возможны два варианта.

Крупными буквами он написал на доске слова «РЕВОЛЮЦИЯ» и «РЕФОРМА».

— Первую половину занятия, — сказал мистер Лоуэлл, — мы посвятим революции, вторую — реформам. — Он стер с доски слово «реформа». — Все вы слышали революционные лозунги и знакомы с риторикой революционеров. Например, они могут называть правительство коррумпированным. — Он написал на доске слово «коррупция». — Приведите еще примеры.

— Правительство прогнило, — подала голос девушка в первом ряду.

— Компания злоупотребляет властью, — подхватил какой-то парень.

— Система не работает, — добавил другой.

— Очень хорошо, прекрасно, — одобрил мистер Лоуэлл, — продолжайте.

Меня передернуло, когда в голове прозвучал голос Оуэна. «Архив превращает нас в чудовищ. Архив — это тюрьма».

— Тюрьма, — выпалила я громче остальных и только тогда поняла, что говорю вслух. Аудитория стихла, преподаватель окинул меня оценивающим взглядом. И наконец кивнул.

— Угроза лишения свободы и, наоборот, призыв к свободе — один из самых классических примеров революционной мысли. Отлично, мисс…

— Бишоп.

Он снова кивнул и повернулся к классу.

— Кто еще?

* * *

К концу уроков я еле волочила ноги. Утренний кофе и пара глотков содовой в обед не могли восполнить дефицит сна, который я испытывала уже несколько дней, а если совсем начистоту — то недель. И неотвязные мысли об Оуэне отнюдь не укрепляли мои нервы. Зевнув, я распахнула двери и вышла на залитый полуденным солнцем двор, оставив позади корпус исторических наук. Свернула с людной дорожки на уединенную лужайку. Здесь я могла спокойно постоять в лучах солнца и проветрить голову. Достав из кармана свой архивный список, я с облегчением обнаружила, что в нем до сих пор всего одно имя.

— Кто такой Харкер? — спросил Кэш из-за моего плеча. Услышав его голос, я вздрогнула от неожиданности. Затем неторопливо сложила листок, стараясь не суетиться, чтобы он не подумал, что я испугалась.

— Просто сосед, — я сунула бумажку обратно в карман. — Обещала собрать для него кое-какую информацию о школе. Он подумывает поступить сюда на следующий год.

Ложь дается мне легко, без усилий, вот только бы не войти во вкус.

— А, ну мы можем зайти в офис по дороге на стоянку. — Он пошел вперед по тропинке.

— Тебе необязательно провожать меня, правда, — сказала я, следуя за ним. — Уверена, я и сама найду дорогу.

— Не сомневаюсь, но все же мне бы хотелось…

— Послушай, я знаю, что ты просто выполняешь свои обязанности…

Он нахмурился, но не сбавил шаг.

— Саф тебе это сказала?

Я пожала плечами.

— Ну да. Ладно, это мои обязанности, но я сам их выбрал. И это не значит, что я приписан к тебе. Я мог бы навязаться с помощью любому ни о чем не подозревающему первокурснику. Но мне бы хотелось сопровождать именно тебя. — Он закусил губу, прищурившись, посмотрел на солнце и добавил: — Если ты позволишь.

— Хорошо, — согласилась я с кокетливой улыбкой. — Но только ради того, чтобы спасти ни о чем не подозревающего первокурсника.

Кэш громко засмеялся, и помахал кому-то на другом краю лужайки.

— Итак… — сказала я, — Касиус? Ничего себе имя.

— Касиус Артур Грэм. Черта с два выговоришь, правда? Так и бывает, когда мать у тебя — итальянский дипломат, а отец — британский лингвист. — Впереди показалась увитая плющом каменная стена главного офиса. Мы подходили к нему с тыльной стороны. — Но оно не так ужасно, как у Уэсли.

— Что ты имеешь в виду? — спросила я.

Кэш посмотрел на меня так, будто я и сама должна это знать. Затем, когда сообразил, что я не знаю, дал задний ход.

— Ничего. Я забыл, что вы не так давно знакомы.

— Ты о чем? — Я замедлила шаг.

— Ну, просто Уэсли — его второе имя.

— А какое тогда первое? — нахмурилась я.

— Не могу сказать, — покачал головой Кэш.

— Что, все настолько ужасно?

— Он так считает.

— Давай же, скажи. Мне нужно запастись боеприпасами.

— Ну уж нет. Он убьет меня.

Я засмеялась и решила не настаивать. Тем временем мы подошли к дверям административного корпуса.

— Вы с ним, похоже, близки, — заметила я, когда он открыл передо мной дверь.

— Так и есть, — признал Кэш с такой уверенностью, что внутри у меня болезненно екнуло.

Все лето мы вместе с Уэсом охотились в коридорах Коронадо, и я предположила, что он тоже живет особняком. Но оказывается, он вел полноценную жизнь. У него были друзья. Хорошие друзья. Конечно, у меня тоже есть Линдси, но мы прекрасно ладим лишь потому, что она не задает лишних вопросов и не вынуждает меня лгать. Однако мне следовало спросить Уэса. Следовало поинтересоваться.

— Мы вместе выросли, — объяснил Кэш, направляясь к стеклянному вестибюлю. — Я познакомился с ним в Хартфорде, это восьмилетняя школа, мы учились там до поступления в Гайд. Я попал туда в четвертом классе, Саф — в третьем, и Уэсли, можно сказать, взял нас под свое крылышко. Несколько лет назад у его родителей разладились отношения, и мы пытались помочь ему. Хотя он не умеет принимать помощь.

— Он всегда пренебрегает помощью, — кив-нула я.

— Точно, — согласился он, в его голосе слышалось искреннее сожаление. — Потом его мама ушла, и все стало еще хуже.

— Что случилось? — не отступала я.

Но тут он спохватился, сообразив, что не стоило так откровенничать. Поколебавшись, он все же ответил:

— Он уехал к тете Джоан.

— Великой тете, — уточнила я рассеянно.

— Он о ней рассказывал?

— Немного, — сказала я.

Это Джоан передала Уэсли свой ключ и место Хранителя. А затем Архив, опасаясь за свои секреты, стер ее воспоминания, оставив в памяти сплошные провалы. То, что я знаю о Джоан, смягчило настороженность Кэша, и он снова разговорился:

— Предполагалось, что он проведет с ней лето, чтобы не видеть, как разводятся родители — обстановка была ужасной. Но осенью начался новый учебный год, а Уэс в школе не появился. Весь второй курс его как будто не существовало. Только представь — он не звонил, не писал, просто исчез с концами и все. — Кэш покачал головой. — Уэс из тех, кого ты не замечаешь, пока он не уйдет. Так или иначе, второй курс он пропустил. И следующее лето тоже не давал о себе знать. А когда мы перешли на третий курс, он вдруг появился. Как сейчас помню, был обед, и Уэс стоял, привалившись к Алхимику, как будто никогда и не уходил.

— Он изменился? — спросила я. В тот год Уэсли стал Хранителем. Миновав стеклянный вестибюль, мы дошли до дверей в главный офис. Кэш взялся за дверную ручку.

— Да, обзавелся фингалом — это, кстати, я ему поставил. На самом деле, нет, не изменился. Но казался… более счастливым. Ну а я обрадовался до чертиков, что он вернулся, поэтому не стал ничего выведывать. Подожди меня здесь, я возьму для тебя несколько буклетов.

Он скрылся в офисе, и я рассеянно осмотрела холл, стены которого были сплошь увешаны фотографиями в рамках. Хотя слово «увешаны» не совсем то, есть в нем что-то беспорядочное, тогда как тут все фотографии висели безукоризненно ровно и на одинаковом расстоянии друг от друга. Сверху на рамках была выбита дата. На всех снимках были запечатлены группы студентов — выпускной курс, судя по более поздним, цветным фотографиям. Четверокурсники стояли в несколько рядов, соприкасаясь плечами.

Снимки висели в хронологическом порядке: за последние годы — здесь, у входа в вестибюль, а более ранние — дальше по коридору.

Как и в большинстве элитных частных школ, обучение в Гайд Скул раньше было раздельным. Пройдя по коридору, я разглядывала выпуск за выпуском, словно листала назад годы и десятилетия. Сначала с групповых снимков исчезли девушки — фото небольшой горстки студенток висело отдельно, — а затем и вовсе остались одни парни. Цветные снимки уступили место черно-белым. Скользя взглядом по стенам, я вдруг наткнулась на фотографию, от которой внутри у меня все похолодело.

Он мог бы учиться в любой другой школе города, но нет. Он учился здесь. На рамке было написано: «1952 год». Несколько десятков юношей стояли стройными рядами, строгие, ухоженные, элегантные. Среди выпускников в нижнем ряду, был он, Оуэн Крис Кларк. На черно-белом фото его серебристые волосы получились белыми, такими же вышли и глаза из-за вспышки, он казался светлым пятном на фоне черных форменных костюмов. Его губы тронула улыбка, будто он знал какой-то секрет. А может, и правда знал. Снимок был сделан до того, как Оуэн вступил в Отряд, до того, как убили Регину, до того, как он вернул ее Историю, убил жителей Коронадо и спрыгнул с крыши. Но здесь он уже был Хранителем. Это видно по его глазам, насмешливой улыбке, кольцу на руке, которую он положил на плечо другого студента.

— Ты готова?

Я оторвалась от фотографии и увидела Кэша. В руках он держал небольшую стопку буклетов.

— Да, — мой голос слегка дрогнул. Напоследок я бросила еще один взгляд на фото.

«Мы с тобой не такие уж и разные.»

Я нахмурилась. Ну и что с того, что Оуэн здесь учился? Его больше нет. От него ничего не осталось, кроме выцветшей фотографии — единственного напоминания об ушедшем времени. Подходящее место для того, кто умер.

— Пойдем, — сказала я, взяв у Кэша буклеты.

Кэш проводил меня до стоянки.

— Где твоя машина? — спросил он, оглядывая уже наполовину опустевшую площадку.

Я направилась к велосипедной стойке, к Данте.

— Вот мой велосипед.

— Я имел в виду не… — смутился Кэш.

— Он у меня, — отмахнулась я, — на самом деле, вроде кабриолета. Ветер развевает волосы. Кожаные сиденья… ну, то есть сиденье. — Я достала штаны из рюкзака и натянула их под юбку. Он улыбнулся и опустил взгляд.

— Может, мы могли бы завтра повторить?

— Ты имеешь в виду, что мог бы сопровождать меня по школе? — спросила я, открывая замок велосипеда и перекидывая ногу через раму. — Думаю, это мысль. А то одного дня явно недостаточно, — Я старалась при этих словах сохранить серьезное выражение лица, но улыбка все равно проскользнула. Кэш рассмеялся теплым смехом, затем развернулся и, уходя, бросил на прощанье:

— Добро пожаловать в Гайд Скул, Маккензи Бишоп.

Его радостная легкость оказалась заразительной, и я поймала себя на том, что все еще улыбаюсь, глядя, как он уходит за ворота. Затем я бросила взгляд в сторону стоянки, и внутреннее тепло тотчас сменилось холодом. Тот самый мужчина с золотыми волосами и смуглой кожей, которого я видела утром, стоял, прислонившись к дереву, в дальнем конце парковки. Он потягивал кофе из стаканчика и наблюдал за мной. Теперь он даже не пытался это скрывать. Его появление произвело на меня примерно тот же эффект, что и кирпич, влетевший в окно. Это было напоминанием о том, что мне не светит нормальная жизнь. Она могла бы мне хотя бы сниться, но в моих снах надежно обосновались ночные кошмары.

Как бы меня ни пугало то, что за мной следят, еще больше меня пугал тот, кто устроил эту слежку. Потому что ответ напрашивался всего один: Архив. От этой мысли в жилах стыла кровь. Я не могла представить ни единой безобидной причины, по которой Отряд мог бы сидеть у меня на хвосте. А этот человек, вне всякого сомнения, из Отряда.

То, как он потягивал кофе, как неспешно двигался, как расслабленно выглядел, создавало иллюзию беззаботной скуки, которую нарушал лишь его взгляд, острый, цепкий, внимательный. Но даже не это выдавало его. А уверенность. Особый и очень опасный тип уверенности. Таким был Оуэн. Подобную уверенность излучают те, кто знает, что могут уничтожить тебя раньше, чем ты успеешь хоть что-нибудь сделать. Я поймала взгляд его золотистых глаз, и он, криво улыбнувшись, сделал еще глоток кофе. Я шагнула в его сторону, но тут раздался автомобильный гудок. Я отвлеклась буквально на долю секунды, но когда посмотрела туда, где он только что стоял, его уже не было. Потрясающе.

Секунду-другую я выжидала на случай, если он вернется, но мужчина больше не появлялся. И я с тяжелым сердцем поехала домой, мучаясь вопросом: почему Архив за мной следит?

Беспокойство лишило меня последних сил, так что я с трудом крутила педали. Когда я наконец добралась до дома, перед глазами у меня все плыло от усталости. Я слезла с велосипеда и почувствовала, будто земля под ногами дрогнула и все вокруг покачнулось. Пришлось немного постоять, пережидая, пока не пройдет головокружение, и только потом войти в крутящиеся двери и плестись вверх по лестнице. Мне безумно хотелось спать. Мне необходимо было поспать. Но я отправилась выслеживать Историю.